Ясным летним утром Чейз Джеймс
Крамер невесело улыбнулся.
– Совершенно верно: он банкрот.
– Но почему он не пришел к нам? Мы бы смогли ему помочь! – воскликнула Элен, всплеснув руками. – Бедный Солли! Почему он не пришел к нам?!
– Оставь меня! – лицо Крамера потемнело. – Мне надо подумать.
– Я надеялась, ты ездил в город… за норковой накидкой…
Крамер колебался недолго. Он сказал жене, что у него не было времени на вожделенную покупку, но он обязательно сделает ее в следующий раз. Времени до дня рождения еще много. Он погладил Элен по руке.
– Иди. Мы поговорим об этом позже.
Крамер прошел в свой кабинет: огромное помещение было уставлено книжными полками; здесь был также письменный стол, три удобных кресла. Из окна открывался прекрасный вид на сад с розовыми кустами.
Он закрыл дверь и уселся за стол. Не спеша раскурил сигару. Он услышал, как уехала Элен в двухместном спортивном «ягуаре». Итак, у него есть два часа, а возможно, и больше до ее возвращения. Двое цветных – слуги, которые находились в доме, – не мешали ему. Он сидел неподвижно, наблюдая за колечками дыма, медленно поднимавшимися к потолку. Стрелки на настольных часах медленно двигались по кругу. Негромкое тиканье часов не заглушало тяжелое дыхание Крамера. Он сидел, злобный гений, вспоминая свои прошлые победы, и напряженно искал выход из создавшегося положения.
Крамер размышлял около часа, затем резко поднялся, подошел к окну и некоторое время любовался цветущими розами. Затем повернулся к столу, открыл ящик и вытащил оттуда тощую папку. Раскрыв ее, он начал задумчиво перебирать газетные вырезки. Наконец, захлопнул папку и убрал ее обратно в ящик.
Он бесшумно подошел к двери кабинета, приоткрыл ее и некоторое время прислушивался. Что-то невнятно бормотали Сэм и Марта, его слуги, которые находились в кухне. Крамер закрыл дверь, вернулся за стол, выдвинул верхний правый ящик и отыскал там небольшую потертую записную книжечку. Усевшись поудобнее, не спеша начал перелистывать страницы.
Наконец, он нашел нужный номер телефона. Сняв трубку, попросил соединить его с Сан-Франциско. Телефонистка заверила его, что немедленно позвонит, едва только абонент ответит.
Положив трубку, Крамер откинулся на спинку кресла. Лицо его застыло безжизненной маской, взгляд был неподвижен. Медленно тянулись минуты; наконец, телефон зазвонил.
– Абонент на линии, – сказала телефонистка. – Простите, что пришлось ждать, но его телефон был занят.
Крамер прижал трубку к уху, вслушиваясь в шорохи и потрескивания на линии.
– Алло? Кто это?
– Мне нужен Моэ Цегетти, – сказал Крамер.
– Это я. Кто звонит?
– Я не узнал твой голос, Моэ, – облегченно сказал Крамер. – Прошло много времени… семь лет, не так ли?
– Кто это? – грубо переспросили на том конце.
– А кто еще, по-твоему, это может быть? – рявкнул Крамер с волчьей усмешкой. – Долго же мы не виделись, Моэ. Как дела?
– Джим! Бог мой! Неужели это ты, Джим?
– А кто же еще это может быть?
Моэ Цегетти едва мог поверить в то, что он, действительно, слышит голос Большого Джима Крамера. Это было поразительно! Скорее, ему неожиданно мог позвонить президент Соединенных Штатов.
Почти пятнадцать лет Моэ был правой рукой Крамера и главным исполнителем как минимум двадцати крупнейших ограблений банков, планы которых до мельчайших подробностей разработал Крамер. В течение этих лет Моэ был под неусыпным наблюдением полиции, да и преступный мир знал его как одного из выдающихся мастеров своего дела. Для него, казалось, не существовало ничего невозможного. Моэ мог за несколько минут открыть самый сложный сейф, очистить карманы незадачливого прохожего, подделать стодолларовый банкнот, отключить самую совершенную сигнализацию с тремя уровнями защиты, виртуозно водил автомобили, с пятнадцати ярдов выстрелом из револьвера 38-го калибра пробивал игральную карту. Но, несмотря на все свое мастерство, Моэ начисто был лишен дара аналитика. Когда он знал в точности все детали операции, можно было не сомневаться в успехе. Но стоило предоставить его самому себе, провала не миновать.
Он обнаружил этот прискорбный факт, когда Крамер удалился от дел. Моэ попытался провернуть несложное дельце, но по своему плану, и немедленно поплатился за самонадеянность шестилетним заключением в тюрьму для особо опасных преступников в Сан-Квентин. Полиции было хорошо известно, что Моэ ответственен за многие ограбления банков, так что он получил срок на полную катушку.
Из тюрьмы Моэ вышел совершенно больным человеком – ему отбили почки. И хотя гангстеру было всего лишь сорок восемь лет, здоровье оставляло желать лучшего. Это был не человек, а лишь тень человека, который раньше считался первоклассным специалистом в преступном бизнесе.
Конечно, в свое время у него водились деньжата, и неплохие, но все он потратил на девочек или же проиграл в карты. Из тюрьмы Моэ вышел не только больным, но и нищим. Единственным человеком, который его приютил, была мать.
Долл Цегетти, которой к этому времени исполнилось семьдесят два года, содержала два первоклассных борделя в Сан-Франциско. Эта дородная, все еще привлекательная женщина боготворила своего сына, а он боготворил ее. Она была потрясена, увидев, каким он вышел из тюрьмы. Долл понимала, что ему надо прийти в себя, и поселила его в трехкомнатной квартире.
Моэ был рад. Он проводил долгие часы, сидя в кресле у окна и наблюдая за входящими в порт кораблями. Даже предположение, что придется вернуться к преступному бизнесу, бросало его в дрожь. Тихий дом, заботливая мать, хорошее питание – он наслаждался свободой. Такое существование длилось уже восемнадцать месяцев.
Часто Моэ думал о Крамере, вспоминая старые делишки, и в который раз восхищался умением босса составлять безукоризненные планы, которые принесли ему миллионы. Но напомнить боссу о себе – это не приходило ему в голову.
Между тем дела Долл становились все хуже и хуже. Капитан О'Харди, который прикрывал ее, ушел в отставку, а, как известно, свято место пусто не бывает – на его должность был назначен капитан Капшоу, пуританин, ненавидящий проституцию всеми фибрами души. К тому же он не брал взяток. Через три недели после вступления в должность Капшоу закрыл оба заведения мамаши Долл и арестовал большинство ее девочек. Долл внезапно оказалась без доходов да еще и по уши в долгах. Удар был сильным: мамаша свалилась в параличе. Моэ заволновался еще по одной причине: иссякли те блага, которые обеспечивала ему мать. Из трехкомнатной квартиры он перебрался в убогую клетушку в районе доков Фриско. Прежде чем искать работу, Моэ продал все свои костюмы и всевозможные безделушки, которые коллекционировал много лет. Угроза голодной смерти вынудила его искать место. Совершенно случайно его приняли официантом в маленький итальянский ресторанчик. Было даже удивительно, как информационная служба телефонных сетей Фриско сумела обнаружить номер этого телефона, который принадлежал итальянскому ресторанчику. С этого телефона Моэ и разговаривал сейчас со своим бывшим боссом.
Прошло несколько минут, прежде чем до Моэ дошло, что звонит действительно Крамер. Стараясь унять дрожь в голосе, он сказал:
– Большой Джим! Вот уж никогда не думал, что вновь услышу твой голос!
В ответ раздался знакомый квакающий смех Крамера.
– Как дела, Моэ? Чем занимаешься?.. Достаточно успешно?
Моэ обвел взглядом узкий зал ресторанчика, осмотрел столики, где его ждала груда грязной посуды, глянул на засиженные мухами окна и содрогнулся. В большом зеркале позади бара он увидел свое отражение: толстый коротышка с редкими седыми волосами, густыми бровями, бледным, изнуренным лицом и испуганными глазами.
– У меня все в порядке, – солгал он.
Совершенно ни к чему сознаваться Большому Джиму, что дела идут из рук вон плохо. Он хорошо знал бывшего босса: тот ни за что бы не стал связываться с неудачниками. Моэ глянул на Франчиолли, своего хозяина, который стоял у кассы, и понизил голос:
– У меня сейчас собственное дело… Все идет прекрасно.
– Чудесно, – отозвался Крамер. – Слушай, Моэ, я хочу тебя увидеть. Кое-что нужно обговорить… то, что тебя интересует. Это касается больших денег… И если я говорю больших, следовательно, так оно и есть. Что ты скажешь о четверти миллиона долларов? Это тебя интересует?
Моэ затаил дыхание.
– Эта линия не прослушивается, – наконец сказал он. – Можешь говорить смело.
– Неужели я неясно выразился? – сказал Крамер, четко выговаривая слова. – Ты можешь без помех заработать четверть миллиона баксов.
Моэ закрыл глаза. Он вдруг вспомнил свою маленькую, с низким потолком камеру, охранников с огромными кулаками и почувствовал, как горький комок подкатил к горлу, и вздрогнул от страха.
– Алло? – нетерпеливо сказал Крамер. – Что случилось, Моэ?
– Да… слышу тебя хорошо. Что это за дело?
– Не могу же я об этом говорить по телефону! Нам надо повидаться, потолковать. Приезжай ко мне… в Парадиз-Сити. Когда ты приедешь?
Моэ с испугом посмотрел на свою поношенную одежду. Это был его единственный костюм… Он знал, как живет Большой Джим. К тому же дорога до Парадиз-Сити стоила около двадцати долларов, а у него нет таких денег. В ресторане не было выходных, и Моэ работал даже по воскресеньям. Но что-то давно забытое возвращалось к нему. Большой Джим и четверть миллиона долларов! Большой Джим был по-своему честен и никогда не подводил его. А что если…
Понизив голос, чтобы его не услышал Франчиолли, Моэ быстро сказал:
– Я не смогу приехать раньше субботы… Много работы, мне надо передохнуть.
– Что у нас сегодня… Вторник? Это очень срочно, Моэ. Как насчет четверга? Такие деньги не валяются на дороге каждый день. Значит, в четверг?
Моэ смахнул пот.
– Как скажешь, Большой Джим… Я буду в четверг.
Он уже боялся, что Франчиолли начнет прислушиваться к разговору.
– Вылетай самолетом, – продолжал Крамер. – Я буду в аэропорту. Тебе нужен самолет, прибывающий в 11.43. Я приеду за тобой на машине, и мы пообедаем вместе. О'кей?
Моэ понимал, что авантюра кончится тем, что его вытурят с работы, но был рад, что вновь увидит Большого Джима.
– О'кей, я буду!
– Прекрасно… До встречи, Моэ, – Крамер положил трубку.
Моэ сделал то же самое.
Франчиолли подошел к нему.
– В чем дело? – требовательно спросил он. – Ты собираешься покинуть меня?
– С чего вы взяли? – деланно удивился Моэ. – Звонил один знакомый пьяница, я не видел его больше года. Вечно у него всякие глупости в голове…
Франчиолли смотрел с подозрением.
– Хотелось бы в это поверить, – проворчал он и начал полировать стаканы.
День тянулся очень медленно. Магические слова «четверть миллиона долларов» сверлили мозг. Моэ уже ни о чем другом не думал.
После полудня он зашел в свою конуру. У него было часа два свободного времени перед тем, как вновь вернуться в ресторан. Моэ действовал с торопливостью человека, ограниченного во времени. Сбросив грязную униформу, он принял душ, побрился электрической бритвой, снял бороду, которую отращивал после выхода из тюрьмы. Надел чистую рубашку и лучший костюм. Пока он приводил себя в порядок, кто-то из жильцов этажом ниже на всю мощь включил транзистор. И если раньше это донельзя раздражало его, то сейчас Моэ не обратил на звук никакого внимания.
Но вот туалет закончен, и быстрыми прыжками Моэ преодолел восемь пролетов лестницы, спускаясь с четвертого этажа на первый, и оказался на улице, залитой послеполуденным солнцем. По дороге он купил маленький букетик фиалок: каждый день он покупал фиалки для Долл – это были ее любимые цветы.
Троллейбус подвез его прямо к воротам госпиталя. И уже через несколько минут Моэ оказался в палате, заполненной нервными, раздражительными женщинами. Большинство не имело шансов на выздоровление; несчастные злобно наблюдали, как он, поминутно извиняясь, пробирается к кровати своей матери.
Всегда, когда он видел мать, сердце его сжималось от жалости. Она с каждым днем словно уменьшалась в росте, а привлекательное лицо цветом все больше напоминало ржавое железо. Боль деформировала лицо, и теперь, в первый раз, увы, он увидел безнадежность во взгляде самой дорогой женщины…
Моэ присел на жесткий стул и погладил мать по руке. Она тут же затараторила: чувствует себя хорошо… не надо беспокоиться… через пару недель оклемается и уж тогда покажет капитану Капшоу, где раки зимуют. При этом глаза ее блестели от возбуждения, но Моэ понимал, что ей уже никогда не встать на ноги без посторонней помощи.
Сын вкратце рассказал о звонке Большого Джима Крамера.
– Я не знаю, что он замышляет на этот раз, – закончил он. – Но ты знаешь Большого Джима… Он еще ни разу не ошибался.
Долл с трудом перевела дыхание. Очередной приступ боли не дал ей возможности порадоваться хорошей новости. Она всегда восхищалась Большим Джимом, который часто посещал ее заведение, требовал от ее девочек максимум возможного и, выпив полбутылки виски, уходил без скандала. Это был настоящий мужик! Беспощадный, умный и очень-очень ловкий! Человек, который, отойдя от преступного бизнеса, не только сохранил жизнь, но еще к тому же смог унести в клюве четыре миллиона долларов! И он звонил! Он нуждался в ее сыне!
– Тебе нужно повидаться с ним, Моэ, – сказала Долл. – Большой Джим никогда не делал ошибок. Четверть миллиона долларов! Ты только подумай об этом!
– Да… Если Большой Джим сказал, что это так, значит, это именно так! – Моэ беспомощно пожал плечами. – Но, мама, я не могу… Крамер хочет, чтобы я прилетел самолетом. Но у меня совершенно нет денег. Я… я сказал, что дела мои обстоят прекрасно… что у меня собственный ресторан. Ты же знаешь Джима: ну, не мог я рассказать ему о наших трудностях.
Долл задумалась на мгновение, затем кивнула.
– С деньгами не будет проблем, Моэ, – сказала она. – Ты должен выглядеть перед Большим Джимом в самом наилучшем свете. – Она пошарила у себя под подушкой и вытащила сумочку из крокодиловой кожи, оставшуюся, видимо, еще с лучших времен. Открыв ее, Долл вытащила конверт и протянула его Моэ. – Воспользуйся этим. Купи себе хороший костюм. Купи также пижаму, туфли и пару рубашек. Сложишь в приличный чемодан. Большой Джим всегда замечал даже такие мелочи.
Моэ открыл конверт. Его глаза заблестели, когда он увидел внутри десять билетов по сто долларов.
– Бог мой, мама! Откуда это у тебя?
Долл улыбнулась.
– Держала на крайний случай. Теперь деньги твои. Трать бережно: больше у меня ничего нет.
– Но они нужны тебе, мама! – Моэ, словно загипнотизированный, смотрел на деньги. – Я не могу их взять. Тебе понадобится каждый цент, когда встанешь на ноги.
Долл сжала его руку. Боль вновь нахлынула… и некоторое время Долл молчала. Наконец, вздохнула:
– У тебя же будет четверть миллиона, милый! Сочтемся как-нибудь. Главное – не упусти Джима.
Моэ взял деньги.
Он вернулся в ресторан и сказал Франчиолли, что уходит. Тот равнодушно пожал плечами: официанта найти нетрудно. Они не пожали друг другу руки при расставании, и это Моэ расстроило: в последние дни Моэ часто расстраивался; наверное, старел и становился сентиментальным.
Он потратил всю среду, покупая вещи, в которых нуждался. Затем вернулся в свою убогую комнатушку и сложил вещи в скрипящий ремнями кожаный чемодан, переоделся в новый костюм. Подстригся, сделал маникюр и, посмотрев в зеркало, едва узнал в солидном человеке себя.
Взяв чемодан, он направился в госпиталь, а по дороге купил традиционный букетик. Дежурная сестра сказала ему, что мать сегодня не принимает посетителей: у нее сильные боли. Будет лучшим не беспокоить старую женщину.
Моэ с тревогой глянул на медсестру и почуял неладное.
– Надеюсь, ничего страшного?
– Нет, нет! Просто она не очень хорошо себя чувствует, просила никого не впускать. Возможно, завтра ей будет лучше.
Кивнув, медсестра ушла – у нее были свои обязанности.
Моэ заколебался, но потом медленно двинулся к выходу. Оказавшись на улице, он вдруг сообразил, что до сих пор держит в руке букетик фиалок. Подошел к цветочнице и вернул ей букетик.
– Мама неважно себя чувствует. Возьмите цветы. Завтра я подарю ей другие фиалки…
Вернувшись домой, он сел на постель и закрыл лицо руками. На улице быстро темнело. Моэ давно забыл молитвы, но добросовестно пытался вспомнить хотя бы одну. Он повторял и повторял, как заведенный:
– Святой Иисус, позаботься о моей матери. Заботься о ней: будь с ней все время рядом. Я надеюсь на тебя.
Когда радиоприемник этажом ниже вновь начал изрыгать бешеный джаз, он вышел из квартиры и, перейдя улицу, позвонил в госпиталь из будки телефона-автомата.
Женский голос сказал, что его матери до сих пор плохо. «Врач? Нет, уже поздний час, и врача в настоящий момент нет».
Остаток вечера Моэ провел в баре. Он выпил две бутылки кьянти и, когда наконец вернулся домой, был уже прилично пьян.
ГЛАВА 3
В четверг утром Крамер завтракал, с аппетитом поедая яичницу с ветчиной; Элен, которая никогда не завтракала, делала ему кофе. Крамер небрежно сказал:
– Цегетти прилетает сегодня утром. Я пригласил его на ланч.
Элен прекратила возню с кофе и с недоумением взглянула на мужа.
– Кто?
– Моэ Цегетти. Ты же помнишь его, не так ли?
Крамер даже не смотрел в ее сторону. Он взял тост и начал старательно намазывать его маслом.
– Ты хочешь сказать – этот мерзавец? Он же сидел в тюрьме, не так ли?
– Моэ вышел два года назад, – тихо сказал Крамер. – Завязал. Сейчас это вполне респектабельный джентльмен.
Элен резко села. Ее лицо побледнело.
– Чего он хочет?
– Ничего. У него собственное дело, – Крамер придвинул чашку с кофе к себе. – Он звонил мне вчера: прилетает в Парадиз-Сити по делам. Вспомнив, что я здесь живу, решил повидать меня. Будь с ним мила.
– Он негодяй! – Элен была непреклонной. – Джим! Ты же обещал не связываться с этими… людьми. Вспомни свое положение! Предположим, кто-нибудь узнает, что бывший преступник звонил тебе?
Крамер с трудом сдерживал раздражение.
– Не волнуйся, Элен. Это мой старый друг. То, что он был в тюрьме, ровным счетом ничего не значит. Ну, зайдет на часок… Я же сказал тебе… он приезжает по делам.
Элен внимательно посмотрела на мужа, не скрывая недоверия.
– По каким делам?
Крамер пожал плечами.
– Понятия не имею. Спросишь его, когда он будет у нас.
– Я не хочу его видеть! Не хочу, чтобы он заходил к нам! Послушай, Джим, вот уже пять лет как ты отошел от своего проклятого бизнеса. Зачем же начинать все сначала?
Крамер доел последний кусок ветчины и отодвинул тарелку. Затем закурил сигарету. Наступила долгая пауза. Когда зазвучал его голос, он был спокойным и ровным.
– Никто никогда не указывал мне, как поступать, ты же знаешь это, Элен. Ни один человек! Успокойся. Моэ будет у нас на ланче. Он будет здесь по той простой причине, что это мой старый друг, и ничего больше. Нет других причин…
Элен увидела стальной блеск глаз и плотно сжатые губы мужа. Она всегда боялась его в такие минуты. Да и чего значат ее желания, ее мнения? Кто она? По утрам, изучая свое лицо в зеркале, она находила его подурневшим, увядшим. Крамер же, хотя ему и было шестьдесят, выглядел здоровым и энергичным. Пока что он не интересовался другими женщинами, но Элен понимала: если не будет следить за собой, это обязательно произойдет. Следить надо не только за лицом и фигурой, но и за настроением…
Она встала и попыталась улыбнуться.
– Как скажешь, дорогой. Я постараюсь… обрадоваться встрече. Я ничего такого не хотела сказать. Просто меня немного беспокоит то, что он будет здесь… его прошлое.
Крамер пытливо посмотрел на нее.
– Можешь не беспокоиться об этом, – он поднялся. – Я поехал в аэропорт. Вернусь в половине первого. Жди нас.
Он потрепал ее по щеке тяжелой рукой и вышел.
Элен без сил опустилась в кресло.
Моэ Цегетти! Она вспомнила те времена, когда Моэ Цегетти был правой рукой Джима. Она ничего не имела против него; ее волновало совершенно другое. Бывший заключенный! И где! В Парадиз-Сити! В городе, где живут они с Джимом и где так важно положение в обществе. А ведь они приложили столько усилий, чтобы утвердиться в кругу избранных. Вдруг кто-нибудь узнает, что Моэ обедал у них? Она закрыла лицо руками: о чем думает Джим?!
Инспектор Джой Деннисон и его помощник Том Харпер были агентами ФБР. Сейчас они с нетерпением ожидали объявления о посадке на рейс в Вашингтон.
Деннисону, плотному, мускулистому мужчине с рыжеватыми усами и шрамом поперек тонкого носа, было сорок восемь лет. Рядом с инспектором Харпер выглядел мальчишкой. Это был высокий худощавый мужчина, лет на двадцать моложе Деннисона. Но даже инспектору, весьма скупому на похвалы, очень нравился этот молодой агент. Харпер отвечал ему взаимностью. Было еще одно обстоятельство: Деннисон мечтал женить Харпера на своей дочери.
Они сидели в аэропорту в стороне от толпы и не спеша разговаривали. Неожиданно Деннисон схватил Харпера за руку.
– Посмотри, – быстро сказал он, – видишь толстого коротышку, который только что вышел оттуда? У него еще новенький чемодан.
Харпер взглянул на невысокого мужчину с редкими седыми волосами. Его лицо ничего не напоминало Харперу, и он вопросительно глянул на шефа.
Деннисон поднялся.
– Пошли за ним, – сказал он. – Этот человек интересует меня.
Как только они миновали двойные стеклянные двери и вышли из здания аэровокзала, направляясь к стоянке такси, Деннисон остановился.
– Это Моэ Цегетти, – пояснил Деннисон, не выпуская толстяка из поля зрения; Моэ остановился и нетерпеливо посмотрел направо, потом налево. – Помнишь его? Ты не мог встречаться с ним… это было до того, как ты поступил на службу. Но ты читал рапорты.
– Так это Моэ Цегетти! – на лице Харпера отразился живейший интерес. – Разумеется, я помню его: главный исполнитель и правая рука Большого Джима. Он получил шесть лет и вышел примерно два года назад. Но все это время вел себя смирно, как овечка. Выглядит так, словно стал преуспевающим дельцом. Посмотри, какой прекрасный на нем костюм!
Деннисон глянул на Харпера и одобрительно кивнул.
– Именно! Интересно, какая буря занесла его сюда? Смотри… слева. Да это же Крамер собственной персоной!
Голос диктора известил пассажиров рейса на Вашингтон, что им следует пройти к выходу номер пять.
Два федеральных агента проследили за тем, как Крамер приветственно махнул своей толстой рукой, и Цегетти направился в его сторону. Неохотно повернувшись, как гончие, которых заставляют покинуть дичь на свободе, они потащились к выходу номер пять.
– Крамер и Цегетти… Комбинация не из приятных, – задумчиво проговорил Деннисон. – Это может обозначать большие неприятности.
– Неужели ты думаешь, что Крамер вернется к старому? – удивился Харпер. – С его-то деньгами!
Деннисон пожал плечами.
– Не знаю. Я все время задаю себе вопрос: почему застрелился Солли Лукас? Лукас был казначеем Крамера… Ну да ладно, возьмем это на контроль. Я предупрежу ребят, как только мы окажемся в самолете. Двадцать один год я мечтаю вывести Крамера на чистую воду. Если он примется за старое… Может быть, у меня и появится шанс.
Не подозревая о том, что за ним следили, Моэ пересек площадь и подошел к Крамеру. Мужчины тепло поздоровались. Они изучали друг друга, пристально всматриваясь в лицо напротив. Последний раз сообщники виделись примерно семь лет назад.
В отличие от Моэ, Крамер выглядел превосходно: бронзовое от загара лицо, пышущее здоровьем. И хотя на покое старый волк несколько обрюзг, тем не менее все еще находился в форме. Теперь, правда, у него не было легкой пружинистой походки, но это не удивило Моэ: Большому Джиму много лет, а это не те годы, чтобы ходить гоголем. На Крамере был превосходный черно-коричневый гольф, свободного покроя брюки и широкополая белая шляпа. Он был спокоен и уверен в себе.
Крамер отметил, что Моэ набрал лишний вес, побледнел. Это заставило его более внимательно глянуть на старого приятеля. Он был неприятно поражен, увидев, как беспокойно бегают черные глазки, в них ясно читался испуг и растерянность. Но, с другой стороны, вид у Моэ был достаточно респектабельный. Правда, что-то уж все чересчур новое.
– Рад вновь увидеть тебя, – сказал Крамер, пожимая руку Моэ. – Как дела?
Не ожидая железного пожатия, Моэ вздрогнул и слабо вякнул. По сравнению с рукой Крамера его ладонь была пухлой и вялой. Он тоже выразил свою радость по поводу того, что видит Крамера. Двое мужчин подошли к сверкающему черному «кадиллаку».
– Это твой, Джим? – спросил пораженный Моэ.
– Конечно, но я собираюсь сменить его на новую модель, – небрежно ответил Крамер. – Садись. Элен приготовила шикарный обед по случаю твоего приезда. Я не хочу здесь торчать.
Выехав на магистраль, Крамер поинтересовался здоровьем Долл. Моэ кратко обрисовал ему ситуацию.
Крамер расстроился: он симпатизировал Долл.
– Все будет в порядке, – пытался утешить он друга. – Долл – крепкая женщина. Знаешь, с каждым подобное случается рано или поздно.
Как бы мимоходом Крамер спросил о тюрьме Сан-Квентин и увидел, как вздрогнули руки Моэ. Цегетти хриплым голосом сообщил, что это паршивое место и что он даже врагу не желал бы попасть туда.
– Понимаю, – Крамер кивнул; он знал, насколько ужасна тюрьма Сан-Квентин. – Хорошо, что все это позади…
Двадцать миль они проехали, вспоминая старых знакомых и свои «подвиги». О деле, по поводу которого Крамер вызвал Моэ, разговора не было.
Обед прошел в приятных тонах. Элен приготовила вкусные блюда, но вскоре Моэ понял, что его визит нежелателен для нее; Элен поинтересовалась, чем он сейчас занимается, и Моэ ответил, что владеет небольшим рестораном и его дела идут вполне прилично.
– И что же привело тебя в Парадиз-Сити? – требовательно спросила Элен, с подозрением глядя на Моэ.
Моэ заколебался, и Крамер пришел на помощь старому приятелю.
– Он приехал сюда открыть новый ресторан. Чем не великолепная идея: ресторан итальянской кухни! Это как раз то, что нужно для Парадиз-Сити.
После обеда Элен заявила, что поедет в бридж-клуб.
Когда мужчины остались одни, Крамер сказал:
– Пошли в мой кабинет, Моэ, мне нужно поговорить с тобой.
Моэ поразил дом Крамеров: роскошный и комфортабельный. Как загипнотизированный, он последовал за бывшим боссом. Сквозь огромное окно кабинета увидел розы в саду и завистливо покачал головой.
– Ты прекрасно устроился, Джим, – заметил Моэ, когда Крамер приглашающе махнул рукой в сторону удобного кресла. – Конечно, твоя жизнь достойна подражания.
Крамер сел рядом и пододвинул к Моэ коробку с кубинскими сигарами, одну взял себе.
– Да, здесь неплохо, – согласился он, помедлил, а затем продолжал: – Ты помнишь Солли Лукаса?
Моэ нахмурился, кивнул.
– Чем он занимается все это время?.. Работает на тебя, Джим?
Крамер наклонился вперед, его мясистое лицо застыло, подобно гранитному обломку.
– Солли застрелился пару недель назад. Но он действительно вел мои финансовые дела.
Моэ моргнул, удивленно уставился на Крамера.
– И он лишил меня четырех миллионов долларов. Между нами говоря, Элен до сих пор не знает, что я остался без денег, и я хочу, чтобы она так и не узнала об этом. – Он невесело улыбнулся. – Как мне кажется, сейчас у тебя долларов больше, чем у меня центов.
Моэ был потрясен: Большой Джим… потерял четыре миллиона долларов! Это уму непостижимо!
– Я хочу вернуть свой капитал, – продолжал Крамер. – Это элементарно, но мне нужна помощь. Ты первый человек, к которому я обратился. Ты и я всегда работали вместе. А сейчас нам предстоит очень ответственная работа.
Моэ все еще не мог говорить.
– У меня есть неплохая идея, – сказал Крамер после небольшой паузы. – Она принесет нам кучу денег, если мы разыграем партию, как надо. Я все организую и спланирую до мелочей. Не смотри так испуганно, Моэ. Я заявляю тебе: там нет никакого риска! Я обещаю это! Никакого риска… понимаешь? – и испытующе посмотрел на Моэ. – Я бы не позвонил тебе, будь хоть малейший повод для беспокойства. Я знаю, как грубо обращались с тобой в Сан-Квентин. Слушай… Я даю тебе слово, что ты никогда не вернешься туда, если будешь работать со мной. Рисковать понапрасну – не в моих правилах, ты же помнишь. Доверься, я человек опытный.
И тут все страхи Моэ исчезли. Если Большой Джим говорит, что можно заработать кучу долларов, не подвергаясь даже минимальному риску, значит, так оно и есть, как бы это невероятно ни звучало. В течение тех пятнадцати лет, что Моэ проработал вместе с Большим Джимом, ни один волос не упал с его головы. Так чего бояться?
– Хорошо. Теперь говори: что надо делать? – на лице Моэ отобразился неподдельный интерес.
Крамер скрестил ноги, сделал пару глубоких затяжек и выпустил к потолку клуб душистого дыма.
– Ты когда-нибудь слышал о Джоне ван Уэйли?
Моэ отрицательно покачал головой.
– Это техасский нефтяной король. Хочешь – верь, хочешь – нет, но его состояние оценивается в миллиард долларов. И, заметь, широкой публике это неизвестно.
Моэ заморгал.
– Ни один человек не может иметь столько! – сказал он. – Миллиард долларов! Как ему это удалось?
– В девяностых годах прошлого века его отец нажил сказочное состояние на нефти, – начал объяснять Крамер. – Старик за бесценок скупил миллионы акров земли в Техасе, так как был одним из первопоселенцев. Когда началась нефтяная лихорадка, на этих землях были обнаружены громадные запасы нефти. Все, за что он брался, приносило огромный доход… После его смерти сынок унаследовал все состояние отца и оказался настолько способным, что в десятки раз умножил его. Каждый доллар он превращал в десять долларов и еще один доллар. И если я говорю, что Джон ван Уэйли стоит миллиард, значит, так оно и есть.
Моэ вытер вспотевшее лицо.
– Я слышал, что случаются подобные вещи, но никогда не верил в это.
– Вот уже много лет я держу под наблюдением все, что касается этой семейки, – продолжал Крамер. – Я просто влюблен в Джона ван Уэйли.
Крамер поднялся и подошел к письменному столу. Он открыл ящик и вытащил пухлую папку с газетными вырезками. Полистал вырезки и убрал папку в стол.
– В каждой из этих заметок содержатся сведения о семье ван Уэйли. В настоящий момент я знаю о них практически столько же, сколько они знают о себе… Все эти годы я разрабатывал планы, как добыть большие деньги. Но я никогда не думал, что когда-нибудь возьмусь за их реализацию. – Он закурил, но вскоре загасил сигару. – Ван Уэйли недавно потерял жену… рак. Но у него осталась дочь. Как мне известно, она очень похожа на мать, и отец боготворит ее.
Крамер замолчал, взял из ящичка другую сигару, тщательно обрезал кончик, затем продолжил:
– Ван Уэйли имеет все, в чем нуждается человек. Он может все. Единственное, что ему никогда не удастся – потратить деньги, которые у него имеются. На это не хватит и десяти жизней, – Крамер сделал паузу, затем сказал, раздельно выговаривая слова: – Но ни за какие деньги он не сможет сберечь дочь.
Моэ потрясенно молчал. Он ждал. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Крамер наклонился вперед, его стальные глаза блеснули.
Читать бесплатно другие книги:
