Саван для блудниц Данилова Анна
– Я уже звонила Щукиной и попросила выяснить группу крови Белотеловой, ведь у Нади связи же в областной больнице… Так вот, группа крови Ларисы Белотеловой – первая, а ЭТУ я сейчас соберу с зеркала на тампон и постараюсь выяснить… но только уже завтра.
– Ты собираешься провести ТАМ всю ночь? Одна?
– А что такого? Клиентка попросила выяснить, не поселилась ли в ее квартире нечистая сила, вот я и работаю… Какие еще будут вопросы?
– Я могу приехать к тебе…
– Ну уж нет, дудки! Я скорее проведу ночь в гробу на кладбище, чем в тобой в одной квартире ночью… Я сыта твоим обществом, Крымов. И вообще, я собиралась тебе сказать, что ухожу из агентства… Стой, подожди, а это что такое?.. – И тотчас послышались короткие гудки.
Крымов чертыхнулся и пожалел, что не спросил точного адреса. Хотя… Некрасова, шестнадцать, чем не адрес? Разве что номера квартиры он не знает, но это можно выяснить у жильцов. Он вставил ключ и собрался было уже завести машину, как зазвонил телефон.
– Крымов, ты жив? – услышал он убийственно спокойный, прямо-таки ледяной голос Щукиной.
– Жив, конечно, Надечка, работаю вот, кружусь по городу в поисках…
– Я звоню тебе из дома. Если ты не хочешь, чтобы я весь твой ужин скормила голубям или лосям, воронам или зайцам, не знаю уж, кто еще водится в этом лесу, то приезжай. И еще: звонил Шубин, он сказал, что проследил за Кравцовым и узнал адрес, где собираются одноклассники Льдова, записывай: улица Васильевская, дом сто три, квартира один. Еще он сказал, что туда пришли парни и девчонки, у них были с собой сумки и пакеты, скорее всего с выпивкой и закуской… Он предположил, что они собрались там, чтобы устроить что-то вроде поминок по Льдову и Голубевой. Вот так-то. Он мне еще перезвонит. Так ты едешь?
– Конечно, еду. Хотя я собирался заехать к директрисе школы, уж больно интересная история произошла с Ларчиковой… – Он в двух словах рассказал Наде про снимки, промолчав только о том, где и при каких обстоятельствах они ему достались. Пусть думает, что попали к нему из рук учеников.
– Да, действительно. Тогда ты поезжай к директрисе, посмотрите с ней еще раз на снимки, но перед этим было бы неплохо заехать в лабораторию к Ефиму Левину, ты его знаешь, чтобы он тебе увеличил те два подозрительных снимка… А что, если они сделаны в ДРУГОМ КЛАССЕ?
– Интересная мысль… Хотя я, если честно, предположил, что эти снимки сделаны вовсе не в школе.
Он не мог объяснить ей ход своих мыслей, поскольку пришлось бы рассказывать о нимфоманке Ларчиковой и ее предполагаемом пристрастии к молоденьким мальчикам и, в частности, о вполне возможной связи с Вадимом Льдовым. А ему вовсе не хотелось произносить вслух имя Ларчиковой… Во всяком случае, не сейчас. Он еще чувствовал присутствие едва уловимого аромата ее духов и запаха кожи и волос, и, появись она сейчас на горизонте, ужин действительно достался бы лосям и зайцам…
– Тоже может быть. Ты бы встретился с классной руководительницей сам, а не слушал других… Знаешь, злые языки могут наговорить чего угодно. Ну ладно, я все поняла – ты занят. Работай, Крымов, а я поужинаю одна, без тебя, ты не против? Потом посмотрю телевизор, почитаю журнальчики и лягу спать… – Слышно было, как она зевнула. – А ты поезжай, поезжай к этой, как ее…
– Ларчиковой?
– Ну да, к классной… Целую.
– Я тебя тоже. – Он выключил телефон и посмотрел из окна на дом, в котором жила Татьяна Николаевна. Интересно, как она воспримет его возвращение? Удивится или обрадуется?
И вдруг он увидел ее. Это была не галлюцинация, не мираж. Он так хотел ее увидеть, что она, наверное, прочувствовала это и сама, сама вышла к нему! Но откуда, откуда она могла знать, что он еще здесь, что не уехал, а вместо этого почти полчаса говорил по телефону?!
Ларчикова, одетая в строгий черный костюм, едва переступая маленькими шажками из-за непомерно узкой и тесной юбки, обтягивающей ее стройные бедра, направилась между тем не к нему, а в противоположную сторону! Он обратил внимание, что она достаточно быстро смогла привести себя в порядок, уложить волосы в высокую прическу, одеться – словом, собраться… Интересно, куда это она направилась?
Крымов завел машину и, свернув на параллельную улицу, решил, что так ему будет удобнее проследить за ней, после чего медленно покатил вдоль тротуара, вдыхая теплый, напоенный крепким запахом распускающейся листвы весенний воздух… Ему было немного грустно, потому что его новая любовница выглядела так, как может выглядеть только женщина, еще не остывшая от объятий одного мужчины и уже спешащая в постель к другому. И кто ее осудит?..
Ровно в девять телефон в квартире Ларисы взорвался, и Юля, которая и без того сидела не шелохнувшись и последние пять-десять минут смотрела на часы, подскочила как ненормальная и кинулась зачем-то к двери. Нервы ее были на пределе. В такие минуты она всегда спрашивала себя, зачем пошла работать к Крымову, раз такая трусиха и подпрыгивает при малейшем шорохе. Разве можно жить в постоянном нервном напряжении, когда есть возможность заняться какой-нибудь спокойной, лишенной груза ответственности за судьбы других людей работой, а то и просто выйти замуж и уйти с головой в семейные, мирные проблемы. Все, что происходило с ней в последнее время, было символичным и словно указывало ей на необходимость ухода из агентства. Одни лишь романы чего стоили! Разве о такой безнравственной жизни она мечтала, разводясь с Земцовым, своим первым мужем? Где это видано – быть любовницей сразу двоих мужчин, которые к тому же еще и работают бок о бок? Ладно Крымов, он и не такое переживет, тем более что у него и у самого рыльце в пушку, такие, как он, кому угодно дадут фору в этом смысле, но Шубин?! Разве можно было так по-свински поступать с порядочным и по-настоящему влюбленным в нее Шубиным?
…Она взяла трубку и улыбнулась, услышав знакомый голос Зверева.
– Это Сергей, звоню вам, как просили. Ну что, долго еще собираетесь дрожать там от страха?
– А с чего вы взяли, что я дрожу?
– Ваш приятель сказал, что вы решили устроить что-то вроде засады на квартире этой раненой и что вам страшно.
– Да ничего мне не страшно! – возразила она, уже раскрасневшись от злости и досады на себя, на свою несдержанность.
– Неужели вы, слабая женщина, не боитесь встретиться нос к носу с убийцей? Да ни за что не поверю. В любом случае, боитесь вы или нет, если вы не против, я приду, и мы будем вместе поджидать вашего убийцу или кого там еще…
Он явно потешался над ней. А Чайкин?.. Тоже мне, коллега, выставить ее в таком свете!..
– Да, я хочу, чтобы вы пришли, но только не для того, чтобы оберегать меня, а просто посидеть за компанию. Видите ли, круг друзей и знакомых у меня крайне ограничен, поскольку я веду довольно ненормальный образ жизни, порою приходится иногда знакомиться вот так, через агентство…
– Не понял, через БРАЧНОЕ агентство? На что вы намекаете, Юля?
Она немного помолчала, соображая, что бы такое ему сказать, чтобы он прекратил свои шутки, как вдруг заметила нечто, заставившее ее молниеносно забраться с ногами на диван, как если бы она увидела на ковре крысу или змею… Но это была всего лишь деталь женского туалета – белый кружевной бюстгальтер. Точнее, он был когда-то белым, а теперь мятый, с вымазанной в запекшейся крови левой поролоновой чашечкой, лежал всего лишь в метре от дивана. Откуда он взялся? Его ведь не было, она могла бы в этом поклясться! Что касается красных брызг на зеркале в прихожей – она поручиться не может, были они до ее прихода или нет, но бюстгальтер!
– Сергей, вы слышите меня? Приходите немедленно, здесь происходят какие-то странные вещи…
– Все, лечу, – услышала она и положила трубку.
Ничего себе, приключеньице! Блуждающее по квартире чужое белье, брызги крови на зеркалах, что дальше?
Зверев позвонил в дверь приблизительно через четверть часа. Юля, перед тем как открыть, внимательно посмотрела в «глазок», а когда он подмигнул ей, улыбнулась. Удивительно, она все чаще и чаще улыбается в его присутствии. С чего бы это?
– И что же такого странного здесь происходит? – В руках Зверева была корзинка со свежей клубникой.
– Вы опоздали, я уже съела почти килограмм чужой клубники… Если хозяйка, придя в сознание, решит вернуться домой и обнаружит, что ее клубника съедена?.. Что тогда будет?
– Тогда я скажу ей, что куплю в два раза больше. Такой ответ вас устроит? Так что же все-таки здесь случилось?
– Понимаете, – стала объяснять ему Юля, жестом приглашая следовать за собой в гостиную, – когда я пришла сюда, вот этой штуки, – она показала пальцем на по-прежнему валяющийся на полу бюстгальтер, – НЕ БЫЛО. Это точно. А теперь есть. Спрашивается, откуда?
Зверев смотрел на нее внимательно, как смотрят на ребенка, внезапно заговорившего на иностранном языке, которого он прежде не знал.
И тогда она решила рассказать ему все, начиная с визита Белотеловой в агентство.
– Послушайте, Юля, вы – работник частного детективного агентства, а не специалист по черной или белой магии. Зачем вы вообще ввязались в это дело? Я хоть и атеист по большому счету, но все равно время от времени хожу в церковь и верю в нечистую силу, представьте себе… Я просто уверен, что среди нас есть люди, обладающие сильнейшими биополями, способные как излечить чей-нибудь недуг, так и разрушить все на своем пути… Я верю в способность таких людей передвигать предметы на расстоянии, поэтому не удивляюсь тому, что вы мне рассказали. Но я удивлен другим – вашим легкомыслием! С какой стати именно вы ввязались в это и почему здесь нет вашего Крымова? Он что, снова отлеживается в своем загородном доме, зачитываясь детективной литературой и время от времени пересчитывая заработанные вашими нервами и здоровьем доллары?
– Сережа, а вы неплохо информированы о деятельности агентства, честное слово… Да, именно так до недавнего времени Крымов и работал, хотя многое изменилось за последние пару месяцев…
– Глупости! Сейчас же оставляем эту корзинку здесь для вашей хозяйки, тем более что витамины ей сейчас очень пригодятся, и быстро уходим отсюда… Я ведь не шучу, у меня самого в детстве чего только не было, меня тоже пытались лечить разного рода знахари и бабки, и я знаю, насколько опасна может быть эта сила…
– Да о чем вы? Никуда я не пойду! А если вы испугались, то сами и убирайтесь со своей корзинкой! – вышла из себя Юля, не терпящая, чтобы с ней обращались как с маленькой. – Здесь происходят такие интересные вещи, а вы предлагаете мне так просто уйти? Ну уж нет. Для начала я положу эту штуковину в пакет. – Юля надела на руку целлофановый пакет, чтобы не касаться бюстгальтера, и положила его в свою сумочку. «Хотя, конечно, – сказала она себе, – будь я в квартире одна, навряд ли посмела бы проделать это с таким спокойствием и уверенностью». – А теперь осмотрю эту квартиру всю, сантиметр за сантиметром, чтобы запомнить, где и что здесь лежит, все, до мельчайших подробностей, а потом, когда стемнеет, постараюсь заснуть, чтобы утром проверить, не появилось ли каких-нибудь новых (хотя точнее было бы сказать: старых и грязных!) вещей, а заодно посмотрю во все зеркала, вот так-то!
Все это она выпалила одним духом, после чего направилась на кухню – выпить воды и успокоиться.
Сергей, пожав плечами, сел в кресло и, дождавшись ее возвращения, попросил у нее прощения:
– Вы меня не так поняли. Я не считаю вас трусихой, просто меня удивляет, как ваши мужчины (при этих словах она покраснела до корней волос)… позволили вам так рисковать, вместо того чтобы самим взяться за такую опасную работу.
– Да они просто не поверили (впрочем, как в начале и я) в истинность слов Белотеловой. Ну, представьте себе, приходит к вам женщина и начинает рассказывать о каких-то появляющихся из ниоткуда чулках… Да что там, вы и сами все понимаете. Мои, как вы выразились, мужчины (здесь лицо ее пошло пятнами) слишком уж реалистично мыслят, в отличие от вас, поэтому не усмотрели для меня никакой опасности…
– Странные у вас методы работы, скажу я вам… А вдруг бы выстрелили и в вас, а вы здесь совсем одна? У вас хотя бы есть пистолет?
Юля не стала отвечать на этот вопрос, сочтя его беспардонным и провокационным: какое кому дело до того, что она носит в сумочке?
Раздался телефонный звонок, Юля быстро взяла трубку и, услышав довольно бодрый голос Ларисы, звонившей ей из больницы, облегченно вздохнула:
– Вы живы, а это главное… Приезжайте скорее, а если хотите, я пришлю за вами машину… – и, уже обращаясь к внимательно прислушивающемуся Звереву, добавила: – Сережа, это Лариса, рана оказалась неглубокой, и ей разрешили вернуться домой. Вы не могли бы привезти ее сюда? Она сейчас в травматологии, на Садовой…
– Не скрою, мне куда приятнее было бы остаться здесь с вами вдвоем, но раз надо, значит, надо… Конечно, я привезу ее…
– Лариса, минут через десять-пятнадцать за вами заедет мой знакомый, Зверев…
– Да она меня наверняка знает, мы же с ней все – таки соседи… – У него был явно невеселый вид, а Юле это даже понравилось. Больше того, у нее появилась возможность посмотреть на Зверева в общении с другой женщиной, так ли он будет любезен, так ли внимателен и обходителен, как с нею самой? А что, если он такой же, как и Крымов? В этом случае Белотелова окажет ей неоценимую услугу, попытавшись соблазнить его (пусть даже и неосознанно, на уровне инстинкта!), а в том, что Лариса непременно польстится на Сергея, Юля почему-то нисколько не сомневалась. В сущности, все одинокие женщины видят в каждом встречном потенциального любовника. Это аксиома. Вот пусть все и идет как идет… Сколько можно ошибаться в мужчинах?
Сергей уехал, и в квартире стало тихо и немного жутковато. Юля, снова забравшись на диван и поджав под себя ноги, забилась в самый угол, словно в любую минуту откуда ни возьмись ей на голову могла свалиться очередная сорочка или чулки, и принялась составлять план действий. Итак, рядом с недавно купленной квартирой Белотеловой кто-то убивает девушку, занимавшуюся торговлей недвижимостью. Что это – поразительное совпадение или закономерность? В своем блокноте Юля записала: «1. Имя и личность убитой девушки. 2. Агент Саша, который продал Белотеловой квартиру. 3. Анализы крови Белотеловой и той, что была обнаружена на зеркале и на белье неизвестной женщины – сопоставить. 4. Навести справки о жизни Белотеловой в Петрозаводске. 5. Кому могло принадлежать белье: размер, возраст женщины?
Экспертиза вещественных доказательств:
– принадлежит ли кровь мужчине или женщине?
– принадлежит ли кровь взрослому человеку или младенцу?
– образованы ли пятна кровью живого лица или трупа?
– не принадлежит ли кровь беременной женщине или роженице? 6. Исследование выделений: пота, слюны, следов семенной жидкости… Наличие волос на белье. Следы наркотических веществ».
Юля отложила ручку и усмехнулась, прочитав написанное. А не слишком ли круто она повернула расследование чьей-то злой шутки? Может, этот бюстгальтер лежал здесь и до ее прихода?
Она привстала на диване, чтобы выглянуть в окно и попытаться понять, куда мог убежать убийца, выстреливший в Ларису после того, как он убил девушку-агента, и поняла, что действительно, если удачно спрыгнуть на крышу гаража, то, пробежав несколько метров, ничего не стоит спуститься на землю уже за пределами двора и очутиться на оживленной городской улице, а там сесть в машину и дать деру. Вполне вероятно, что Белотелова оказалась его случайной жертвой и что, если бы не Юля со Зверевым, убийца мог бы (как и планировал) просто выбежать из подъезда. Таким образом получалось, что Юля и Сергей косвенным образом оказались виновными в том, что в Ларису стреляли… Ну конечно, она вышла или просто открыла дверь своей квартиры, увидев входящих в подъезд Земцову со спутником и приняв шаги девушки-агента за ИХ шаги… Надо выяснить, к кому и с какой целью приходила сюда эта самая девушка… В любом случае теперь, при более детальном анализе событий, выходило, что связи между убийством девушки-агента и невероятной историей Ларисы, с которой она обратилась в агентство Крымова, – НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Это две отдельные истории. Причем Ларисина могла быть навеяна ее мнительностью и какими-то глубокими психологическими причинами, ревностью, например, или любым другим сильным чувством, связанным с любовью к мужчине, – чувством, которое, как шлейф, возможно, тянется из Петрозаводска… Ну какой, к черту, телекинез, когда Лариса ясно сказала при их первой встрече, что у нее «не сложилась личная жизнь там, в Петрозаводске»?.. Так что скорее всего все это дело не стоит выеденного яйца…
Эта мысль показалась Юле такой убедительной, что она собралась было уже вырвать листок из блокнота, чтобы не забивать себе голову подобным бредом, как вдруг ее внимание привлекло темное пятно на ковре, в том самом месте, где недавно она увидела бюстгальтер… В синих вечерних сумерках, которые накатили неожиданно, так что Юля еще не успела включить лампу и дописывала последние строчки почти в темноте, разглядеть, что именно лежало на ковре, было невозможно. Она протянула руку, щелкнула выключателем, и комната озарилась мягким оранжевым светом, льющимся из стоящего на треноге янтарно-матового шара – оригинального светильника, сделанного из большого соляного блока. Она знала о существовании подобных ламп, которые при нагревании очищали воздух, и поэтому не удивилась, встретив в такой роскошной квартире, как Ларисина, сразу несколько таких ламп (еще одна висела прямо над головой и представляла собой нечто вытянутое, напоминающее ярко-желтую пористую дыню; подобную же лампу Юля заметила и в прихожей). Однако то, что она увидела в свете этой лампы, настолько потрясло Юлю, что заставило издать хриплый горловой звук от охватившего ее страха – на ковре лежала свернутая вещь из ткани темно-зеленого цвета. Не то рубашка, не то платье, а может, и куртка…
Юля, чувствуя, как по спине катится ледяной пот, перекрестилась дрожащей рукой, отгоняя от себя нечистую силу, которая, как ей уже казалось, обступила ее со всех сторон, и чуть не потеряла сознание, когда вдруг в передней раздался резкий звонок…
Глава 5
Голубева перешла улицу и, словно в трансе, медленно двинулась вдоль дороги, пытаясь осмыслить услышанное ею от Корнилова. Она не осознавала, что ее едва не сшибла машина, водитель которой, резко затормозив, чуть не врезался в столб, но все же успев вывернуть руль, разразился отборным матом в адрес показавшейся ему пьяной женщины.
Людмила несколько раз останавливалась, чтобы потрогать руками лицо и убедиться, что она не спит, что глаза ее раскрыты и все, что сейчас с нею происходит, – явь, реальность. Она и не подозревала, что можно быть слепой при том, что тебя все считают зрячей в прямом смысле этого слова. Но она проглядела свою дочь. Ее Натали, ее нежная, ангелоподобная девочка, которая на ночь пила теплое молоко, а по утрам – отжатый из свежей моркови сок («Для глаз, детка…»), оказывается, вела параллельную жизнь, о которой они, родители, и не подозревали. Натали была беременна! От кого? Кто лапал ее своими грязными ручищами? Кто вторгался в холеное розовое тело, считая его своим? Кто терзал ее? Голубева не верила в то, что наговорил ей Корнилов. Ее девочку могли принуждать к этому, но чтобы по своей воле отдаваться кому-то и находиться при этом под действием наркотиков? Такое не может присниться даже в страшном сне!
Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Пусть у нее самой жизнь не сложилась так, как хотелось. Но она – взрослая женщина и вольна сама решать за себя, жить ей с человеком, которого она презирает, или нет. Она вдруг вспомнила, как в ночь, которую они провели подле гроба дочери, муж показался ей прежним Андреем, мужчиной, которого она когда-то любила… Но это было лишь временное ощущение НЕодиночества. Череда предательств со стороны мужа (измены, измены и еще раз измены с другими женщинами) заслонила собой все хорошее… Он был слабым, безвольным человеком, растрачивающим заработанные женой деньги на удовлетворение своих эгоистических желаний, причем исключительно физиологического уровня. Мот и бабник, Андрей Голубев работал бухгалтером в какой-то частной конторе, занимающейся перепродажей немецкого шоколада, и все свое свободное время тратил на женщин. Он не знал большей радости, чем, подцепив на улице случайную женщину, причем любого возраста и положения, привести ее в ресторан, напоить, а затем весело провести с ней время. И такие женщины находились всегда, Людмила знала это со слов самого Андрея, который во время их ссор бравировал этим, стараясь доказать жене свою мужскую состоятельность. Людмила, биолог, работая над государственным проектом, зарабатывала даже в это тяжелое для страны время довольно приличные деньги и обеспечивала практически всю семью. С годами сознание того, что она постепенно превратилась из привлекательной молодой женщины в аморфное и покладистое существо, сделало свое черное дело. Люда махнула на себя рукой и полностью сосредоточилась на благополучии единственной дочери, Натали. Единственное, чем могла она теперь себя порадовать, это вечерний укол морфия, о чем не знала ни единая живая душа. Это вошло в привычку, стало системой и образом жизни. Быть может, поэтому, чувствуя свою вину перед дочерью, Людмила мечтала, чтобы Наташа как можно скорее встретила хорошего человека, вышла за него замуж и ушла из родительского дома, где уже ничего, кроме лжи и проявления слабости, она не могла увидеть…
Корнилов догнал Голубеву, когда она собиралась свернуть в проулок, откуда навстречу ей на бешеной скорости летела машина «Скорой помощи»; и Людмила погибла бы, не подоспей он вовремя и не схвати ее за локоть… Под оглушительный вой сирены они упали на тротуар, и Корнилов, словно защищая от кого-то, прикрыл ее собой, как бы чувствуя вину перед этой обезумевшей от горя женщиной, которой он выдал сгоряча все, что думал по поводу ее погибшей дочери…
– Вы простите меня, ради бога, – говорил он, помогая ей подняться и обнимая ее вялое и непослушное тело. – Я не должен был вам говорить всего этого, простите…
Она взглянула на него так, словно видела впервые; выдернув руку из его руки, резко повела плечами, словно сбрасывая с себя все, что могло бы ей воспрепятствовать двигаться самостоятельно, и вдруг, прислонившись спиной к стене дома, возле которого они остановились, опустила голову и заплакала.
– Не плачьте, не мучьте себя, вы ни в чем не виноваты… – Виктор Львович осторожно взял ее за локоть. – Вы не ушиблись?
Она отрицательно покачала головой.
– Вот и хорошо. Сейчас поедем ко мне, и вы мне все расскажете, хорошо?
Она пожала плечами, как бы не понимая, о чем, собственно, вообще идет речь. А Виктор Львович, воспользовавшись ее безвольным состоянием, остановил первую попавшуюся машину, посадил туда находящуюся в трансе Голубеву и попросил отвезти их на Посадского, к рынку, где он уже полгода жил один.
Игорь Сергеевич Сперанский третий вечер подряд играл в преферанс в обществе Петра Перепелкина, но затеять с ним разговор о его дочери, Тамаре, так и не смог. Он понимал, что Петр очень занятой человек, руководящий несколькими предприятиями, и что такие люди не могут позволить себе встретиться даже с друзьями детства, чтобы просто выпить и расслабиться. А тут вдруг согласился с первого раза, отложил все свои дела и вот уже третий раз приезжает на квартиру Сперанского, чтобы поиграть в преферанс – одну из азартнейших и ДОЛГИХ игр… Это было по меньшей мере удивительно. А ведь они, живя в одном городе, не виделись (шутка ли!) около десяти лет, и за это время в жизни обоих произошло немало изменений, которые запросто могли бы отдалить друг от друга бывших дворовых друзей, но, к счастью, этого не случилось.
Перепелкин разошелся со своей пьющей женой, красавицей Кларой, которая уехала лечиться к тетке в Геленджик, да там и вышла еще раз замуж, а Сперанский, приняв в качестве конкурсного управляющего практически обанкротившуюся фабрику пластмассовых изделий, поднял ее и теперь на новом швейцарском оборудовании выпускал европейского качества шикарный упаковочный материал для местных товаропроизводителей.
Друзья встретились так, словно и не было тех долгих лет, что они варились в собственном соку, устраивая свою, мужскую, полную забот, успехов и поражений жизнь, – обнялись, как водится…. И если Сперанский все это время, что их пути не пересекались, жил один, так и не женившись по причине своей нерешительности, а может, и чрезмерной разборчивости, то Перепелкин, не вступая в брак, встречался со своей секретаршей, которая, как поговаривали, уже ждала от него ребенка, и, конечно же, воспитывал свою единственную и любимую дочку Тамару, которая после развода родителей захотела жить только с отцом. Сперанский, увидев ее в первый же вечер дома у Петра, куда тот пригласил друга отметить собственное сорокалетие, был просто поражен красотой этой девочки и, насколько это было возможно, всячески старался попасться ей на глаза.
– Какая красивая у тебя дочь, – сказал он, когда Тома, накрыв на стол, удалилась в свою комнату, откуда вскоре стали доноситься звуки фортепьяно. – Это она так играет?
– Если честно, то она не играет, а бренчит, но я не заставляю ее ходить в музыкальную школу, зачем тратить время на то, что никогда не пригодится?
– И сколько же ей лет?
– Скоро будет пятнадцать, а что?
– Да она же у тебя совсем взрослая… Никогда бы не подумал, что она почти ребенок.
– В том-то и беда, что никто так и не думает. Я же пасу ее, как козочку, даже гувернантку ей нанимал, но что-то у них там не заладилось… Тамара, скажу тебе, – не подарок, характер у нее материнский, она анархистка в душе, но для меня она все равно самый послушный и милый ребенок… Жаль, что ты стар для нее, а то бы мы как-нибудь договорились…
Он, как показалось Игорю, сам оборвал себя, чтобы не показаться смешным, но Сперанский понял, что Петр обеспокоен судьбой так быстро развивающейся дочери. Конечно, девушка, обладающая такой внешностью, не может долго противостоять мужскому натиску, и уже очень скоро перед отцом встанут вполне конкретные и серьезные проблемы, связанные с ее созреванием.
Весь вечер Игорь провел как в тумане, его бросало то в жар, то в холод, когда в комнату за чем-нибудь, а то и просто так, чтобы схватить яблоко и убежать, входила эта очаровательная девушка с длинными темными ресницами, обрамляющими ярко-голубые глаза. Движения ее были полны грации, а легкое покачивание округлых стройных бедер, которые обтягивало красное узкое платье, прямо-таки сводило с ума. Все его бывшие пассии, которые в минуты отдыха (но только не страсти) скрашивали его замкнутую в пространстве фабрики и тихой квартиры жизнь, показались ему теперь просто потасканными шлюхами. Уж как бы он оберегал это сокровище, достанься оно ему! Но разве позволит Петя свершиться такому? У него наверняка уже есть на примете кто-нибудь помоложе…
В ту ночь Игорь почти не спал, курил на кухне, пил ледяной лимонный сок и думал только о Томе. Понимая, что добиться ее можно будет только с позволения отца, первое, что он сделал, прийдя утром на работу, это позвонил Петру и пригласил его к себе вечером на преферанс. И тот согласился, даже не спросив, кто будет еще… А партнеры все три вечера были случайные и каждый раз разные.
… – Я пас, – услышал он голос Перепелкина и очнулся.
Все, кто еще недавно сидел за столом, уже давно ушли.
– Я пас, – повторил Петр и плеснул себе еще пива. – Пасую я перед тобой, твоим напором и желанием. Ты думаешь, я не понимаю, зачем ты устроил весь этот цирк? Или ты держишь меня за идиота?
Петр расстегнул ворот голубой шелковой рубашки, и на груди его показался треугольник серебряных волос. Грустные голубые глаза Петра смотрели на Игоря Сперанского с надеждой:
– Я бы рад отдать ее тебе, я же сразу понял, что ты положил на нее глаз, да только боюсь, что у тебя ничего не получится…
– Почему? – Игорь покраснел до самых ушей. Ему было стыдно за все то, ради чего он устроил этот балаган, выставив и Петра, да и себя самого в идиотском свете. Ну в самом деле, на что может надеяться в такой ситуации мужчина его лет, когда речь идет о пятнадцатилетней девочке? – Я слишком стар для нее?
– Разница в возрасте, конечно, существенный аргумент, но, по-моему, у нее уже кто-то есть. И этот КТО-ТО имеет на нее сильное влияние.
– В смысле?
Его едва зародившееся чувство собственника кольнуло и принесло боль: у нее кто-то есть, и этот парень, возможно, уже завладел не только ее умом и сердцем, но и телом?! Впервые ревность показала ему свою ледяную и ироничную усмешку, а ведь как часто он насмехался над своими знакомыми, страдающими из-за этого первобытного чувства. Он презирал их за подобное проявление слабости, а теперь сам, увидев всего лишь раз девчонку, которая на него даже не обратила внимания, был готов просто уничтожить своего невидимого соперника. Сколько силы, сколько страсти, оказывается, дремало в нем до того вечера, когда он встретил Тамару, кто бы мог подумать!
– Давай поступим следующим образом. Я вверяю тебе Тамару, но только на определенных условиях.
– Ты имеешь в виду брак?
– Разумеется, и только брак. Но перед тем как ты решишься на это, ты должен пообещать мне, что примешь ее такой, какая она есть…
Петр говорил полунамеками, очень странно глядя при этом на Игоря, и видно было, как он мучится от того, что не получается у них простого разговора.
– Ты хочешь сказать, что у нее уже был мужчина? – Игорь, в отличие от друга детства, решил пойти по другому пути и заговорил открытым текстом. – Ты думаешь, что у нее по-настоящему был мужчина? Этого не может быть.
– Я не уверен, но и ты должен меня понять… Я целыми днями пропадаю на работе, а Томочка дома одна. Иногда она возвращается домой поздно… Ты же не дурак, Игорь, и прекрасно понимаешь, что мне куда проще было бы промолчать об этом… я имею в виду свои опасения. Но я не хочу, чтобы мне ПОТОМ было стыдно перед тобой. Боюсь, что она стала отбиваться от рук и у меня уже нет на нее никакого влияния. Я виноват перед ней за то, что не сумел создать нормальную семью, что упустил ее мать… Ты же помнишь ее, помнишь, как была она хороша и как пользовалась этим… А Томочка… Видишь ли, она ничего в своей жизни не видела, кроме школы да семейных скандалов. Брошенный, по сути, ребенок. Я никогда не жалел для нее денег, но ведь деньгами не купишь ласку, любовь… Ты понимаешь меня? Ты понимаешь, какого мужа я ей хочу?
– А ты не рано заговорил об этом? Ведь ей всего пятнадцать…
– Я даже не буду против, если она поживет какое-то время у тебя, чтобы у вас была возможность поближе узнать друг друга… Кто знает, может, от тебя она почерпнет что-нибудь полезное, может, ты сумеешь дать ей больше тепла, чем дал я, ее отец?..
Игорь понял, в чем дело и почему Петра замучил комплекс вины перед дочерью: любовница-секретарша! Как он мог это забыть?
– Ты собираешься жениться на той женщине?
– У меня скоро будет сын, это точно… Именно сын. Посуди сам, моя жизнь может сейчас обрести новый смысл, а у меня Тома… Она же никогда не простит мне, если я уйду от нее и сойдусь с Машей… Игорь, все, что я сейчас сказал тебе, звучит по меньшей мере странно, но давай попробуем…
И вот теперь он, Игорь Сперанский, стоял посреди цветочного магазина и не знал, какой букет выбрать и, главное, как и с какими словами вручить его Тамаре?
– Вам помочь? – Девушка-продавщица, долго наблюдавшая за ним, не выдержала и подошла, понимая, что перед ней солидный покупатель, которого ни в коем случае нельзя упустить. – Сколько лет вашей даме?
– Даме? О нет, она совсем еще юная девушка… она моя племянница… Ей всего пятнадцать лет.
– Тогда выберите ей белые розы или нежно-розовые, штук семнадцать-девятнадцать… Маленькие букеты сейчас не дарят – это признак дурного тона…
– Хорошо, тогда белые, если можно. И выберите сами, пожалуйста.
Он вышел, прижимая к себе, как ребенка, прохладный бумажный сверток, источавший сладковатый запах, и аккуратно положил его на заднее сиденье машины.
Что еще можно купить ей для первого свидания? Чем поразить? Как удивить и в тоже время не испугать?
Он остановился возле ювелирного магазина и долго рассматривал там под прозрачным стеклом сверкающие бриллианты, представляя, какой может быть реакция неискушенной девочки на такой роскошный подарок, но, решив, что это может быть воспринято ею иначе, чем ему бы хотелось, она может подумать, что он собирается ее купить, Игорь зашел в расположенный по-соседству парфюмерный магазин, где остановил свой выбор на скромном французском наборе из мыла и туалетной воды.
Петр обещал ему, что Тамара этим вечером будет дома, но предупредил, что у нее в классе произошла трагедия – убили одноклассника и одновременно отравилась одноклассница, а потому Тома может задержаться из-за поминок.
Так и случилось. Тома вернулась домой в половине десятого вечера. Не зная, кто ожидает ее в гостиной, она заявила с порога:
– Па, я в ванную, поставь чайник, есть ужасно хочется…
Услышав это ее детское: «Па, я в ванную…» – немного капризное и в тоже время милое и ДЕТСКОЕ, Игорь вдруг почувствовал прилив невероятного блаженства, представив, как это существо выйдет сейчас из ванной и войдет в гостиную, как девушка удивится, увидев смирно сидящего в кресле гостя. Интересно, что она скажет, когда он вручит ей розы, которые вот уже почти три часа томятся в ведре с водой (он хотел, чтобы она сама поставила их в вазу, своими ручками).
– Слушай, какой же я кретин – надо было купить торт! Как же я не догадался?
Петр, который все это время и сам сидел как на иголках, делая вид, что чинит фен, нервничал и то и дело заговорщицки поглядывал на Игоря, пытаясь приободрить его. Хотя интуиция подсказывала ему всю тщетность их плана. Не будет Тома женой Сперанского, хоть тресни. У нее есть молодой парень, от которого она приходит вся в засосах, и ни к чему ей сорокалетний мужик… А как стала она груба за последние полгода! С нею же сладу никакого нет: огрызается, дерзит, не скрывает, что курит…
Перепелкин отложил в сторону фен и посмотрел на Игоря почти с жалостью. И зачем они все это затеяли? И что скажет Игорь, когда сам поймет, с кем собрался связать свою жизнь? Да и как могли они вообще так быстро обо всем договориться, когда Тома не знает даже имени Сперанского?! Вот идиоты!
– Послушай, она проголодалась и попросила тебя поставить чайник, а ты все сидишь и чего-то ждешь… Если ты думаешь, что я отступлюсь, то ошибаешься. – Игорь подошел к Перепелкину и зашептал ему на ухо: – У меня есть один план. Скажи, у тебя так бывало, что ты поздно вечером уходил к своей Маше?
– Бывало, конечно, днем-то мне с ней встречаться некогда, а что?
– А то. Поезжай к ней, только предупреди Тому, что я – твой друг, что мне негде переночевать, но ей нечего со мной бояться…
– Да ты с ума сошел! Спятил! Совсем голову потерял!
– Я ничего не терял. Просто надо попытаться создать ситуацию, напоминающую естественную… Уж не думаешь ли ты, что я на нее наброшусь?
– Нет, конечно… Но все равно как-то странно… – Петр оживился, потому что возможность прямо сейчас, закрыв на все глаза, отправиться прямиком к Машеньке и хотя бы на одну ночь забыть о Томе, показалась ему столь заманчивой, что он готов был найти даже в этом, явно абсурдном и опасном предложении Игоря, все, что угодно, лишь бы сбежать отсюда и сбросить со своих плеч груз ответственности за свою непутевую дочь. Но не мог же он согласиться вот так сразу, а потому ему потребовалось около трех минут, чтобы помучить и Игоря и себя, прежде чем он все же дал согласие, но опять же – с видимой неохотой, как того требовала щекотливость положения.
– Ладно, уговорил, только без глупостей… – С этими словами Петр подошел к двери ванной комнаты и громко, чтобы дочь услышала его за шумом воды, крикнул: – Тамара, открой на минутку, мне надо тебе что-то сказать…
Крымов смог проследить за Ларчиковой до самого дома, в подъезде которого она скрылась, благо дом этот находился всего в трех кварталах от ее собственного.
Выйдя из машины, он вбежал в подъезд и начал едва слышными шагами подниматься по ступенькам (дом был пятиэтажный, без лифта), прислушиваясь к цоканью ее каблучков и пытаясь представить себе ее разрумянившееся от быстрой ходьбы личико, слегка растрепавшиеся волосы, блеск в глазах… И к кому же она так спешила?
В то время, когда он замер, не дыша, на втором этаже, Таня Ларчикова позвонила в квартиру на третьем, ей сразу же открыли, и до Крымова донеслось мужское радостно-взволнованное: «Ну наконец-то!»
Он сделал неимоверное усилие и в два прыжка оказался на площадке между этажами, чтобы успеть увидеть закрывающуюся дверь. Вот, конечно, только что захлопнулась дверь квартиры восемь.
Он снова спустился на второй этаж и позвонил в квартиру, расположенную под той, куда вошла Ларчикова:
– Извините, над вами живет мужчина, мне поручили передать ему деньги, а его нет дома. Я прихожу сюда уже третий раз, но не застаю… И записка с его телефоном куда-то подевалась… Вы не знаете его номер, чтобы я в следующий раз перед тем, как приехать сюда, предварительно ему позвонил?..
Он говорил быстро, скороговоркой проговаривая слова, чтобы испуганная пожилая соседка, так ничего толком и не поняла, но услышал: «Пермитин? Михаил Яковлевич? Так он дома, вы просто плохо позвонили… У него сегодня с самого утра звучала хоровая музыка, знаете, он очень любит слушать хоры, особенно из баховских знаменитых месс… Так вот, он и сейчас дома, может, в ванной человек моется…» – Вежливая и аккуратная старушка улыбнулась, показывая голубоватые ровненькие пластмассовые зубы.
– Наверное, вы правы…
Он дождался, когда дверь за соседкой закроется, поднялся, опасаясь того, что она вздумает за ним подсматривать, на один пролет и позвонил в седьмую квартиру.
– Кто там? – спросили за дверью.
Крымов, продолжая думать о соседке снизу, которая могла его подслушивать, сказал:
– Я принес вам деньги.
И дверь тотчас открылась. Он увидел перед собой худощавую, с измученным лицом женщину. Следы былой красоты при ее образе жизни таяли с каждым часом, с каждым днем (по красному кончику носа он понял, что она пьет).
– Вы с биржи? – спросила женщина, и брови ее при этом поднялись в удивлении.
– Да… Вот, получите и распишитесь. – Он достал из кармана пятидесятирублевую купюру, блокнот и ручку.
– Но у вас же здесь нет ни моей фамилии, ничего…
– Я потом заполню, у меня знаете сколько таких, как вы… Мы будем выдавать пособия по частям, вы не возражаете?
Крымов никогда еще не чувствовал себя таким ослом. И ведь он придумывал на ходу всю эту ахинею исключительно из желания узнать, с кем спит Ларчикова. Это ли не психическое заболевание, зовущееся «чудовищем с зелеными глазами»? Ревность – яд для человека с собственническими замашками. Но откуда может возникнуть ревность к женщине, с которой только что познакомился?
Читать бесплатно другие книги:
