Не считая собаки Уиллис Конни

— Мы постараемся вернуться к одиннадцати, — пообещал я, беря Верити за руку. — Если нет, тяните время.

— Тянуть время! — ужаснулся Финч. — Ожидается архиепископ Кентерберийский. И принцесса Виктория. Как тут тянуть время?

— Придумайте что-нибудь. Я в вас верю, Дживс!

— Спасибо, сэр! — расцвел Финч. — Что сообщить леди Шрапнелл, если спросит, куда вы исчезли?

— За епископским пеньком, — ответил я, и мы с Верити со всех ног помчались к метро.

Снаружи было серо и пасмурно.

— Надеюсь, на освящении дождь не пойдет, — встревожилась Верити.

— Шутишь? — выдохнул я на бегу. — Леди Шрапнелл такого не допустит.

У входа в метро царила толчея. Толпа в шляпах и галстуках, с зонтами под мышкой, текла наружу.

— Собор! — проворчала, проталкиваясь мимо, девушка с косами и значком партии «Гея». — А вы знаете, сколько деревьев можно было высадить на лугу у Крайст-Черча на эти деньги?

— Счастье, что нам нужно прочь из города, — крикнул я Верити, которую оттеснила от меня толпа. — В другую сторону будет посвободнее.

Мы пробились к эскалаторам. Там оказалось не лучше. Я потерял Верити из виду и не сразу разглядел ее десятью ступенями ниже.

— Куда все едут? — удивился я вслух.

— Встречать принцессу Викторию, — поведала стоящая на ступеньку выше дородная женщина с британским флагом под мышкой. — Она прибудет со стороны Рединга.

Верити уже сошла с эскалатора.

— Ковентри! — крикнул я ей, показывая поверх голов на Уорвикширскую ветку.

— Знаю! — откликнулась Верити, устремляясь в нужный переход.

В переходе давка не прекратилась, на платформе тоже. Верити пробралась ко мне.

— Между прочим, ты тут не один мастер раскрывать тайны, Шерлок, — похвасталась она. — Я догадалась, что делает Финч.

— И что? — спросил я, но тут подошел поезд. Толпа хлынула внутрь, и нас снова разделили. На этот раз я сам протолкался к Верити. — Эти-то все куда едут? В Ковентри принцессы Виктории нет.

— Протестовать, — объяснил парнишка с афрокосичками. — В Ковентри проводится демонстрация против оксфордцев, бесцеремонно укравших у них собор.

— Да? — елейно улыбнулась Верити. — И где же проводится? В торговом центре?

Я готов был ее расцеловать.

— А представь себе, — сказала Верити, уворачиваясь от нарисованной вручную таблички с надписью «Архитекторы против Ковентрийского собора», — что где-то в этой толчее стоит историк из далекого будущего и умиляется.

— Нет, не представляю. Так что же делает Финч?

— Он… — начала Верити, но тут двери распахнулись, и в поезд набился еще народ.

Нас снова оттеснили друг от друга — я оказался в другой половине вагона, зажатым на сиденье между каким-то стариком и его сыном средних лет.

— Зачем вообще восстанавливать собор? — ворчал сын. — Если руки чешутся что-то восстановить, так верните Банк Англии, хоть какая польза будет. Что толку от собора?

— «Пути Господни неисповедимы, — продекламировал я. — За чудом чудо он являет нам».

Оба покосились на меня возмущенно.

— Джеймс Томсон, — пояснил я. — «Времена года».

Опять возмущенные взгляды.

— Викторианский поэт, — закончил я и погрузился в свои мысли — о континууме и его неисповедимых путях.

Ему потребовалось устранить диссонанс, и он его устранил, пустив в ход целый арсенал аварийных мер: и сеть захлопывал, и координатами назначения жонглировал, и сдвиги увеличивал — лишь бы я помешал Теренсу познакомиться с Мод, а Верити увидела, как Бейн топит Принцессу. Чтобы спасти кошку, что мышку таскает за хвост, ту, что тихонько ворует овес, лежащий в унылом чулане, в том доме, где Джек — хозяин.

Заметив на платформе надпись «Ковентри», я протиснулся между зажавшими меня с двух сторон банкирами и просочился к дверям, махнув по дороге Верити, что пора на выход. Эскалаторы вынесли нас на Бродгейт, прямо к статуе леди Годивы. Здесь было еще пасмурнее: похоже, дождь вот-вот начнется. Протестующие, раскрывая зонты, текли к торговому центру.

— Может быть, сперва позвоним ей? — предложила Верити.

— Не надо.

— Ты уверен, что она будет дома?

— Да, — ответил я, хотя уверенности никакой не чувствовал.

Однако миссис Биттнер оказалась дома и открыла нам, пусть и не сразу.

— Простите, лежу с бронхитом, — хрипло проговорила она и только потом увидела, кто перед ней. — О, это вы. Проходите. Я вас ждала. — Она посторонилась, пропуская нас внутрь, и протянула Верити жилистую руку. — Вы, должно быть, мисс Киндл. Тоже поклонница детективов?

— Только тридцатых годов, — извиняющимся тоном уточнила Верити.

Миссис Биттнер кивнула:

— Да, золотой век детектива. Я много их прочитала. Особенно люблю те, где преступнику почти удается ускользнуть.

— Миссис Биттнер… — начал я и беспомощно посмотрел на Верити.

— Вы все-таки догадались, да? Недаром я вас опасалась. Джеймс говорил, вы у него самые талантливые. — Миссис Биттнер улыбнулась. — Пойдемте в гостиную.

— Боюсь… у нас не очень много времени…

— Глупости. — Она стала удаляться по коридору. — Преступнику обязательно полагается отдельная глава на признание в содеянном.

Она провела нас в ту самую комнату, где мы беседовали в прошлый раз.

— Садитесь, — пригласила она, показывая на диван в цветочной обивке. — Знаменитый детектив всегда собирает подозреваемых в гостиной. — Придерживаясь за мебель, она медленно пошла к буфету, разительно уступающему габаритами меринговскому. — И преступник всегда их чем-нибудь угощает. Не желаете хереса, мисс Киндл? Мистер Генри? Или sirop de cassis? Черносмородиновая настойка, Эркюль Пуаро ее пил. Ужасная гадость. Однажды попробовала, когда читала «Убийство в трех актах». Хуже микстуры от кашля.

— Тогда, пожалуй, хересу, — попросил я.

Миссис Биттнер налила две рюмки и протянула нам.

— Я вызвала диссонанс, да?

Я забрал у нее рюмки, одну отдал Верити и сел к ней на диван.

— Да.

— Этого я и боялась. И когда Джеймс на прошлой неделе изложил мне теорию изъятия несущественных для истории объектов из пространственно-временной среды, я сразу сообразила, что все из-за пенька. — Она с улыбкой покачала головой. — Все остальное, что в ту ночь было в соборе, сгорело бы дотла, и только пенек, очевидно, несокрушим.

Она налила хереса и себе.

— Я пыталась исправить то, что натворила, но сеть отказывалась пускать меня в собор, а потом Ласситер — новый декан — сменил замки, и я потеряла доступ в лабораторию. Нужно было, конечно, признаться Джеймсу. Или мужу. Смалодушничала. — Она взяла рюмку. — Успокаивала себя: раз сеть меня задерживает, значит, система защиты работает как надо, никакого диссонанса не возникло, и вреда нет, однако получалось неубедительно.

Медленно и осторожно миссис Биттнер двинулась к креслу в цветочек. Вскочив, я взял у нее рюмку и подержал, пока она усаживалась.

— Спасибо. Джеймс говорил, какой вы галантный юноша. — Она посмотрела на Верити. — Вам, думаю, вряд ли доводилось совершать опрометчивые поступки? Такие, о которых потом жалеешь?

Она уткнулась взглядом в рюмку.

— Англиканская церковь закрывала не способные к самоокупаемости религиозные учреждения. А для моего мужа Ковентрийский собор был всем. Он потомок Ботонеров, которые возводили изначальное здание.

«И вы тоже. — Я наконец догадался, кого напоминала мне Мария Ботонер, распекавшая работника в башне. — Вы тоже из рода Ботонеров».

— Собор был смыслом его жизни. Гарольд всегда говорил, главное не стены, а то, что они олицетворяют, однако к новой постройке, при всем ее уродстве, он прикипел душой. И я подумала: если удастся принести туда что-то из старого собора, будет хорошая приманка для туристов. Они повалят толпой, и собор не придется продавать. Я боялась, что расставание с собором его просто убьет.

— Но ведь Дарби и Джентилла доказали, что из прошлого нельзя ничего вынести через сеть?

— Да, правильно. Однако я рассчитывала, раз эти вещи все равно уничтожены в своем времени-пространстве, то сеть их выпустит. Дарби и Джентилла пытались вытащить лишь то, что благополучно пережило свое время. — Миссис Биттнер повертела в пальцах ножку рюмки. — А я была в отчаянии.

Она подняла голову.

— И вот однажды ночью я проникла в лабораторию, перебросилась в сороковой и совершила задуманное. А на следующий день мне позвонил Джеймс и сказал, что Ласситер санкционировал переброски в Ватерлоо, и если мне нужна работа… А еще… — Взгляд ее затерялся где-то в давних временах. — Еще он сообщил, что Сёдзи совершил ошеломляющий прорыв в темпоральной физике, выяснив, почему невозможно забирать что попало из прошлого: это вызывает диссонансы, меняющие ход истории, если не хуже.

— И вы попытались вернуть позаимствованное? — догадалась Верити.

— Да. Я встретилась с Сёдзи, выпытала у него о диссонансах все, что смогла выпытать, не вызывая подозрений. Дела были плохи, но самое ужасное — Сёдзи с радостью рассказывал, как после его открытия модифицировали сеть, чтобы предотвратить подобные инциденты, и как нам повезло, что до сих пор обошлось без них, поскольку мог рухнуть весь пространственно-временной континуум.

Я оглянулся на Верити. На ее прекрасном лице, обращенном к миссис Биттнер, застыла печаль.

— Я залегла на дно, как говорят в детективах, и стала дожидаться конца света. Он наступил. Собор секуляризовали и продали Церкви грядущего, а потом устроили там торговый центр.

Она снова уткнулась взглядом в рюмку с хересом.

— Самое печальное, что все оказалось попусту. Мужу понравилось в Солсбери. Я-то боялась, что он не переживет потери Ковентрийского собора, а он вполне смирился. Он не кривил душой, называя церковные здания лишь символом, его бы даже строительство «Маркса и Спенсера» на руинах старого собора не ужаснуло. — Она ласково улыбнулась. — Знаете, что он сказал, узнав про леди Шрапнелл и проект реконструкции? «Надеюсь, на этот раз шпиль выведут ровнее».

Миссис Биттнер поставила рюмку.

— После смерти Гарольда я вернулась сюда. А две недели назад позвонил Джеймс и попросил припомнить наши давние совместные переброски, поскольку в 2018 году обнаружился очаг роста сдвигов, и он опасается, что это последствия диссонанса. Я поняла, что скоро меня выведут на чистую воду, хоть он пока и подозревает диссонанс совсем в другом месте. — Она взглянула на нас. — Джеймс рассказал мне про кошку и Тосси Меринг. Удалось вам сосватать пра-пра-пра леди Шрапнелл за таинственного мистера К?

— Не совсем. Она вышла за него, но без нашего участия.

— Это оказался дворецкий, — пояснила Верити. — Под чужим именем.

— Ну разумеется! — Миссис Биттнер всплеснула сухими, жилистыми руками. — Классические приемы не устаревают. Дворецкий, путаница с именами, самый маловероятный подозреваемый… — она посмотрела на нас многозначительно, — … украденное письмо. Пойдемте, он на чердаке.

Мы зашагали вслед за ней по лестнице.

— Я опасалась, что перевозка натворит новых бед. — Миссис Биттнер неспешно преодолевала ступеньку за ступенькой. — Поэтому при переезде в Солсбери оставила «добычу» здесь. Припрятала получше и ни в коем случае не сдавала дом семьям с детьми — дети такие любопытные, — но все равно боялась, что кто-нибудь поднимется на чердак, найдет пенек и как-то изменит ход истории. — Она обернулась, держась за перила. — Только история и без того изменилась, да?

— Да, — подтвердил я.

Миссис Биттнер замолчала. Все ее силы уходили на подъем по лестнице. На втором этаже она провела нас по коридору мимо спальни и открыла узкую дверь еще на одну лестницу, круто уходящую вверх.

— Это чердачная, — пояснила она с легкой одышкой. — Простите. Мне нужно передохнуть немного. В спальне есть стул.

Я сбегал за ним, и она уселась.

— Может быть, принести воды? — вызвалась Верити.

— Нет, милая, спасибо. Расскажите лучше, как проявился устроенный мной диссонанс.

— Не вы одна считали епископский пенек несокрушимым, — начал я. — Такого же мнения придерживалась председательница цветочного комитета по имени…

— Гортензия Шарп, — подсказала Верити.

Я кивнул.

— Она находилась у собора в ночь налета, караулила западный портал и знала, что вынести епископский пенек не могли. Когда его не нашли ни в развалинах, ни среди спасенных пожарной охраной ценностей, мисс Шарп заключила, что его похитили перед самым налетом, а значит, вор был в курсе предстоящей бомбардировки и надеялся поживиться под шумок. Мисс Шарп не скрывала своих подозрений…

— Даже изложила их в письме в редакцию ковентрийской газеты, — вставила Верити.

— Дальше мы, как и мисс Шарп, вступаем в область домыслов и догадок, — предупредил я. — В качестве улик у нас только свидетельство Каррадерса, список женских церковных комитетов 1940 года и пресловутое письмо в редакцию, не отыскавшееся ни в одной из газет.

Миссис Биттнер понимающе кивнула.

— Собака, которая не лаяла.

— Именно! — обрадовался я. — Фашисты взяли за правило читать газеты противника, выискивая неосторожно разглашенные ценные сведения. Наверное, письмо мисс Шарп со словами «знали о бомбежке заранее» попалось на глаза кому-нибудь из фашистской разведки, радеющему за безопасность шифровальных машин. Последующее расследование выявило, что британское верховное командование выслало в Ковентри в ночь налета истребители ВВС и пыталось заблокировать радиосигналы самолетов-разведчиков.

— И фашисты догадались про «Ультру», — подхватила Верити, — и сменили шифры в «Энигме».

— И мы проиграли кампанию в Северной Африке, а может, сорвали высадку союзных войск…

— И фашисты победили в войне, — глухо проговорила миссис Биттнер. — Но ведь они не победили. Вы им помешали.

— Им помешал континуум, включив систему аварийных мер похитрее, чем в «Ультре», — поправил я. — Единственное, что не укладывалось в общую картину, — сдвиг на переброске Верити. Полное его отсутствие означало бы, что аварийные меры почему-то отказали, но сдвиг был, значит, система защиты работает. Однако, по теории Фудзисаки, диссонансы возникают, когда размер сдвига превышает возможности сети. В нашем же случае сеть легко могла обеспечить как четырнадцатиминутный сдвиг, так и четырехминутный — и все, никакого диссонанса. Выходит, континуум намеренно выпустил Верити именно в этот момент прошлого…

— Хочешь сказать, континуум подстроил спасение Принцессы Арджуманд?

— Да. Чтобы мы подумали, будто ты вызвала диссонанс и его нужно устранять, провели сеанс и завлекли Тосси в Ковентри, где она увидит епископский пенек и напишет в дневнике о событии, перевернувшем всю ее жизнь…

— И дневник прочитает леди Шрапнелл, — продолжила Верити, — и решит восстановить собор, и пошлет меня в Мачингс-Энд выяснять, что произошло с пеньком, чтобы я спасла кошку…

— Чтобы меня отправили ее возвращать, и чтобы потом я подслушал в «Блэкуэлле» про детективы и провел ночь в башне…

— И разгадал тайну епископского пенька, — закончила миссис Биттнер, вставая и решительно взбираясь по крутой лестнице. — И я рада, что вы ее разгадали. Нет ничего тяжелее, чем груз нераскрытого преступления на душе.

Она отворила дверь чердака.

— Меня и так уже скоро бы раскусили. Племянник вовсю уговаривает перебраться в одноэтажную квартиру.

В книгах и визиках чердаки обычно выглядят довольно живописно: велосипед, коллекция больших шляп с перьями, облезлая лошадка-качалка и, разумеется, огромный сундук, где отыскивается пропавшее завещание — или труп.

На чердаке у миссис Биттнер не было ни сундука, ни лошадки-качалки — по крайней мере в обозримом пространстве. Но они вполне могли скрываться где-нибудь в недрах — заодно с потерянным Ковчегом Завета и пирамидой Хеопса.

— О Боже… — Миссис Биттнер в ужасе посмотрела по сторонам. — Боюсь, это скорее «Загадка Ситтафорда», а не «Украденное письмо».

— Агата Кристи, — растолковала Верити. — Улику никто не заметил, потому что она затерялась в шкафу среди клюшек для гольфа, теннисных ракеток и прочего хлама.

Прочий хлам — это мягко сказано. Комната с покатым потолком была забита под завязку картонными коробками, штабелями складных стульев, старой одеждой, висящей на горизонтальной трубе, пазлами с видом Гранд-каньона и марсианской колонии, набором для крокета, ракетками для сквоша, пыльными елочными игрушками, книгами, разнокалиберной завернутой в покрывала мебелью — и все это громоздилось друг на друге осадочными слоями.

— Не подадите вон тот стул? — попросила миссис Биттнер, указывая на пластиформовое убожество двадцатого века, примостившееся на стиральной машине. — Мне тяжело долго стоять.

Я достал его, отцепив от алюминиевых полозьев совок и несколько вешалок, а потом смахнул пыль. Миссис Биттнер осторожно опустилась на сиденье.

— Спасибо. А еще вон ту жестянку.

Взяв поданную с почтением коробку, миссис Биттнер поставила ее на пол рядом с собой.

— И вон те большие картонные. Просто сдвиньте. Теперь эти чемоданы.

Когда в результате моих усилий образовался узкий проход, миссис Биттнер встала и направилась по нему в темноту.

— Воткните лампу. Розетка вон там. — Она показала на стену за гигантской пластиковой аспидистрой.

Я потянулся за ближайшим светильником — массивной штуковиной с большим складчатым абажуром на приземистой металлической ножке с обилием лепнины.

— Нет, не эту! Розовую.

Миссис Биттнер кивнула на извилистую штукенцию с бахромой — что-то из начала двадцать первого века. Я воткнул шнур в розетку, нажал хитроумно запрятанную кнопку, но делу это не помогло. Лампа отлично освещала бахрому и уотерхаусовское лицо Верити — больше ничего.

Миссис Биттнер, видимо, придя к такому же выводу, двинулась к отвергнутому ей лепному страшилищу.

— «Замаскированное убийство», — сказала она.

— Камуфлирование улики под другой предмет, — пробормотала Верити, подавшись вперед.

— Именно, — подтвердила миссис Биттнер и сняла плиссированный абажур с епископского пенька.

Жаль, с нами не было леди Шрапнелл. И Каррадерса. Все это время мы искали пенек по развалинам, а он стоял здесь. Убранный на хранение, как Каррадерс и предполагал. Ни царапинки. Морские воды по-прежнему расступались перед Моисеем; Весна, Лето, Осень и Зима все так же воздевали к небу гирлянды яблочного цвета, роз, пшеничных колосьев и остролиста; голова Иоанна Крестителя на блюде с той же укоризной взирала на короля Артура и рыцарей Круглого стола. Грифоны, маки, ананасы, птицы-тупики, битва у Гладсмура — все целое, невредимое и даже не запылившееся.

— Как леди Шрапнелл обрадуется! — Верити протиснулась между коробками, чтобы посмотреть поближе. — Ой! Наверное, эта сторона была повернута к стене. Что это? Веера?

— Раковины. С названиями самых важных морских сражений. Лепанто, Трафальгар, Лебединая битва…

— Ну как тут догадаться, что он способен изменить историю? — проговорила миссис Биттнер, глядя на Ананию, Азарию и Мисаила, корчащихся в огненной пещи. — Его ведь даже время не красит. Как и памятник Альберту.

— У них много общего, — согласилась Верити, поглаживая пальцем слона.

— Не знаю. — Я склонил голову набок. — Что-то в нем определенно есть симпатичное.

— У него перебросочная контузия, — пояснила Верити. — Нед, этот слон тащит воз ананасов и яблок орлу с рыбной вилкой.

— Это не рыбная вилка, а пылающий меч, — возразил я. — И не орел, а архангел, стерегущий Райские врата. А может, ворота зоопарка.

— Он и в самом деле кошмарен, — признала миссис Биттнер. — О чем я только думала? Наверное, после всех прыжков туда-сюда у меня тоже приключилась перебросочная болезнь. И дыма в соборе было порядком.

Верити перевела озадаченный взгляд на нее, потом на меня.

— Сколько же раз вы туда перебрасывались? — спросила она наконец.

— Четыре, — ответила миссис Биттнер. — Нет, пять. Первый не в счет, я опоздала — уже весь неф горел, дыму наглоталась до полусмерти. До сих пор с легкими проблемы.

Верити смотрела на нее во все глаза, осмысливая услышанное.

— Вы пять раз перебрасывались в собор?

Миссис Биттнер кивнула.

— У меня были считаные минуты между уходом пожарной охраны и моментом, когда огонь уже было не унять, а из-за сдвига я каждый раз попадала позже необходимого. Так что всего на пять раз и хватило.

Верити изумленно повернулась ко мне.

— Подайте мне вон ту шляпную картонку, — попросила ее миссис Биттнер. — Во второй раз меня чуть не поймали.

— Это был я. Я видел, как вы бежали в алтарь.

— Вы? — Она засмеялась, прижав руку к груди. — А я решила, что это настоятель Говард и сейчас меня арестуют за мародерство.

Приняв из рук Верити картонку, миссис Биттнер принялась шуршать оберточной бумагой.

— Пенек я прихватила в последний заход. Я пробиралась к Кузнечной капелле, но она уже горела. Тогда я перебежала в Капеллу красильщиков напротив и схватила с алтаря бронзовые подсвечники. Они оказались раскаленными, один я уронила, и он закатился под скамью.

А я-то думал, его туда зашвырнуло взрывной волной…

— Я полезла за ним, — продолжала миссис Биттнер, непринужденно шурша папиросной бумагой, — но стропила уже рушились, поэтому я кинулась обратно в главный неф и увидела, что орган в огне и все кругом в огне — и резьба, и хор, и алтарь, весь этот красавец собор — и я не смогу ничего спасти. Я не думала, я просто схватила первое, что подвернулось под руку, и помчалась к сети, расплескивая воду вместе с хризантемами. — Она развернула толстый куль папиросной бумаги и продемонстрировала бронзовый подсвечник. — Поэтому он остался без пары.

Мистер Дануорти называл ее бесстрашной. Что есть, то есть. Раз за разом уворачиваться от рушащихся стропил и падающих зажигалок, когда сеть открывается куда заблагорассудится и неизвестно, откроется ли снова и не обвалится ли крыша… Я смотрел миссис Биттнер с нескрываемым восхищением.

— Нед, — скомандовала она, — принесите мне вон ту картину. Которая в покрывале.

Я принес. Миссис Биттнер потянула за угол, и ткань поползла вниз, являя на свет Христа с заблудшей овцой на руках. Верити стиснула мою руку.

— Остальные вещи вон там, — показала миссис Биттнер. — Под пленкой.

Там они и были. Вышитая напрестольная пелена из Кузнечной капеллы. Гравированный оловянный потир. Деревянный ларь шестнадцатого века. Статуэтка святого Михаила. Средневековая эмалевая дароносица. Серебряный канделябр со свечами. Резной мизерикорд с изображением семи деяний милосердия. Шпалера из Капеллы вязальщиков. Георгианское блюдо для Святых Даров. И деревянный крест из Капеллы ременщиков — с коленопреклоненным ребенком у основания.

Все сокровища Ковентрийского собора.

Глава двадцать восьмая

Харрис сказал, что, на его взгляд, лабиринт очень занятный, и мы условились на обратном пути заманить туда Джорджа.

«Трое в лодке» Джером К. Джером

Доставка — Финч тянет время — Леди Шрапнелл пропала — Осознание в полной мере — Письмо — Тайна Принцессы Арджуманд разгадана — Предложение на английском — Причины вступить в брак — Тайна задания Финча разгадана — Новая тайна — Леди Шрапнелл видит епископский птичий пенек — Землетрясение в Сан-Франциско — Судьба — Счастливый конец

Первой пришла в себя Верити.

— До освящения сорок пять минут, — простонала она, взглянув на часы. — Мы не успеем.

— Успеем, — заверил я, хватая наладонник и набирая номер мистера Дануорти. — Мы все добыли. Нам срочно нужно в Оксфорд. Вы можете прислать вертушку?

— Ожидается принцесса Виктория, — ответил мистер Дануорти невпопад.

— Меры безопасности, — разъяснила Верити. — Никаких вертушек, самолетов и зуммеров.

— Тогда наземное что-нибудь, — попросил я.

— Метро все равно быстрее. Везите на метро.

— Мы не можем. Нам нужно по меньшей мере… — Я окинул взглядом сокровища, которые Верити уже спускала по чердачной лестнице. — От двухсот семидесяти до трехсот кубических футов багажного объема.

— Для епископского пенька? — удивился мистер Дануорти. — Он что, разросся?

— Объясню по прибытии. — Я продиктовал ему адрес миссис Биттнер. — И грузчики тоже не помешают, лучше прямо у входа. Ни в коем случае не начинайте освящение до нашего приезда. Финч там?

— Нет, в соборе.

— Пусть тянет время. Да, и по возможности держите леди Шрапнелл в неведении. Перезвоните, пожалуйста, как только договоритесь насчет транспорта.

Я сунул наладонник в карман блейзера, подхватил епископский пенек и направился вниз. Наладонник зазвонил.

— Нед! — рявкнул он голосом леди Шрапнелл. — Где вы пропадали? До освящения меньше сорока пяти минут!

— Знаю. Мы скоро будем, но нам необходим транспорт. Вы можете организовать грузовик? Или грузовой вагон метро?

— В грузовые пассажиров не сажают, — отвергла мой вариант леди Шрапнелл, — а с пенька нельзя спускать глаз ни на секунду. Он уже один раз пропал, я не хочу потерять его снова.

— Я тоже.

Едва я нажал отбой и сгреб в охапку пенек, как наладонник запиликал снова. Мистер Дануорти.

— Вообразите, что она теперь придумала! Требует доставить пенек к ближайшей сети и перебросить на два дня назад — мол, его надо почистить и отполировать перед освящением.

— Вы ей объяснили, что это невозможно, поскольку предмет не способен находиться в двух местах одновременно?

— Разумеется, объяснил, на что она сказала…

— «Законы создаются, чтобы их нарушать», — понимающе закончил я. — Знаю. Вы пришлете грузовик?

— В Ковентри не осталось ни одного, леди Шрапнелл забронировала на церемонию весь грузовой транспорт из четырех окрестных графств. Каррадерс обзванивает бюро проката автомобилей и соларов.

— Но нам позарез нужно триста кубических футов… А из Оксфорда нельзя пригнать грузовик?

— Принцесса Виктория, — вздохнул мистер Дануорти. — На дорогу полдня уйдет.

— Из-за пробок, — расшифровала Верити.

— Если грузовик рискует застрять в пробках, мы-то как к собору пробьемся?

— К вашему приезду рассосутся. О, хорошо, — произнес он куда-то в сторону. — Каррадерс дозвонился до проката.

— Это радует. Только солар не берите, — спохватился я. — Здесь пасмурно; похоже, польет с минуты на минуту.

— Боже. А леди Шрапнелл желает, чтобы на церемонии было солнце.

Следующий звонок настиг нас с пеньком на втором этаже. Снова мистер Дануорти.

— Высылаем автомобиль.

— В автомобиле не хватит места… — начал я.

— Будет через десять минут. Ти-Джей хочет с вами поговорить о диссонансе.

— Передайте, что поговорим, когда вернусь.

Я нажал отбой. Наладонник зазвонил. Я отключил его и благополучно донес пенек до тесной прихожей, уже загроможденной вещами.

— Через десять минут приедет транспорт, — известил я Верити и завернул в гостиную к миссис Биттнер.

— Нас доставят на освящение на машине, — обрадовал я хозяйку, застывшую в цветочном кресле. — Принести ваше пальто? И сумку?

— Нет, спасибо, — ответила она тихо. — Вы уверены, что епископский пенек стоит являть миру? Он не изменит историю?

— Он уже изменил. И вы тоже. Вы ведь представляете, что все это значит? Благодаря вам обнаружена категория предметов, которые можно выносить из прошлого! Мало ли погибших в огне сокровищ… Шедевры искусства, книги…

— Труды сэра Ричарда Бертона, — оживилась миссис Биттнер. — После его смерти их сожгла жена. Из любви к нему.

Страницы: «« « ... 3132333435363738 » »»