Не считая собаки Уиллис Конни

— Так что, Ватсон? — повторил я. — Что скажешь?

— Не знаю, — горестно покачала головой Верити. — А если это перебросочная контузия? Погляди на Каррадерса — ему кажется, что он влюблен в Уордер…

— Даже не заикайся! — рявкнула Уордер на какого-то мальчишку. — Об этом надо было думать до того, как надевать альбу!

— Видишь? — Верити смотрела на меня испытующе. — Вдруг теперь, когда все позади, ты наконец выспишься, вылечишься от перебросочной болезни и поймешь, что это было лишь досадное наваждение?

— Глупости, — ответил я, оттесняя ее в угол. — А еще вздор, чушь собачья, ерунда, бредни, чепуха и пфуй! Да, ахинея еще! Во-первых, ты прекрасно знаешь: когда я увидел тебя в самом начале — ты выжимала мокрый рукав на ковер у мистера Дануорти, — все было в точности по «Волшебнице Шалот». Рвущаяся ткань, бьющиеся зеркала, осколки веером и клочья по ветру.

Я навис над ней, упираясь рукой в стену.

— Во-вторых, это твой долг перед родиной.

— Перед родиной?

— Да. Мы ведь элементы самокоррекции, помнишь? Кто знает, какие катастрофы могут грянуть, если мы не поженимся? Фашисты догадаются про «Ультру», леди Шрапнелл начнет вместо нас финансировать Кембридж, континуум рухнет…

— Вот вы где! — воскликнул Финч, спеша к нам с наладонником и большой картонной коробкой. — Повсюду вас ищу. Мистер Дануорти распорядился вам с мисс Киндл выдать обязательно, только я не знаю, один вас устроит или два.

О чем он, я понятия не имел, однако неделя в викторианской эпохе научила не обращать внимания на такие мелочи.

— Один, — попросил я.

— Да, сэр. Один, — произнес он в наладонник и отложил его на постамент. — Мистер Дануорти говорит, что за неоценимые заслуги вам предоставляется право первоочередного выбора. Предпочтения имеются? — осведомился он, открывая коробку.

— Да, — ответила Верити. — Черную. С белыми лапами.

— Что? — растерялся я.

— Я же говорила, Финч извлекает из прошлого несущественные объекты.

— Я бы не назвал их несущественными, — возразил Финч, вытаскивая из коробки котенка.

Точная копия Принцессы Арджуманд — вплоть до панталончиков на задних лапах, — только в миниатюре.

— Но откуда? Как? Кошки ведь вымерший вид.

— Да, сэр, — передавая котенка Верити, подтвердил Финч. — Однако в викторианские времена их был переизбыток, отчего фермеры частенько топили выводки, пытаясь сократить поголовье.

— А когда я вынесла через сеть Принцессу Арджуманд, — подхватила Верити, гладя котенка на ладони, — Ти-Джей с мистером Дануорти решили проверить, насколько несущественными для истории окажутся закинутые в мешке в пруд новорожденные котята.

— И вы рыскали по усадьбам и фермам в поисках беременных кошек, — догадался я, заглядывая в коробку. Там копошилось около двух десятков котят, почти все еще слепые. — И от Миссис Мармелад тоже здесь?

— Да, сэр. — Он поочередно показал на несколько меховых комков. — Эти три полосатых и эта черепаховая. Их, конечно, рано отлучать от матери, но мистер Дануорти передает, что вашу можно будет забрать через полтора месяца. Те, что от Принцессы Арджуманд, чуть старше — их ведь три недели по всему дому разыскивали.

Финч забрал котенка у Верити.

— На безраздельное владение, разумеется, не рассчитывайте, — предупредил он. — Вам придется отвезти ее в лабораторию для клонирования и естественного разведения. Пока для полноценного генофонда экземпляров маловато, но мы уже связались с Сорбонной, Калифорнийским технологическим и Таиландским, а я продолжу наведываться в викторианскую Англию за дополнительным материалом.

Он вернул котенка в коробку.

— Можно будет ее навещать? — спросила Верити.

— Разумеется, — ответил Финч. — Кроме того, вам предстоит пройти курс по уходу и кормлению. Отлично себя зарекомендовало молоко и…

— Пучеглазые перламутровые рюкины, — кивнул я.

У Финча запиликал наладонник.

— Архиепископ прибыл, а служка у западных дверей сообщает, что дождь начинается. Придется всех впустить. Нужно найти леди Шрапнелл, вы ее не видели?

Мы синхронно покачали головой.

— Пожалуй, отправлюсь на поиски.

Прижав покрепче коробку, Финч заторопился прочь.

— В-третьих, — вернулся я к прерванному монологу, — с того катания на лодке мне известно, что ты разделяешь мои чувства, и если тебе хочется получить предложение на латыни…

— Вот вы где, Нед! — обрадовался Ти-Джей, подходя к нам с портативным компьютером и небольшим экраном. — Я должен вам кое-что показать.

— Освящение вот-вот начнется. Может, позже?

— Вряд ли.

— Вы показывайте, — разрешила Верити. — Я скоро вернусь.

Она выскользнула из капеллы.

— Что там такое? — повернулся я к Ти-Джею.

— Возможно, ничего. Возможно, просто математическая ошибка. Или системный сбой.

— И все же?

— В общем, если помните, вы попросили меня сместить фокус диссонанса на Ковентри 1940 года, и у нас вышло почти идеальное совпадение с моделью Ватерлоо, где фигурировал котелок.

— Помню, — настороженно проговорил я.

— Так вот, ключевое слово — «почти». — Он вывел на экран очередное серое пятно. — По периферийным сдвигам совпадает точь-в-точь, равно как и по основным областям — здесь и здесь. А вот сдвиг вокруг эпицентра выглядит иначе. И хотя в той точке, откуда миссис Биттнер выносила епископский пенек, сдвиг имел место, радикально увеличенным его не назовешь.

— Так ведь там попросту некуда было увеличивать сдвиг, — возразил я. — Лиззи Биттнер приходилось укладываться в очень узкий временной зазор — между моментом, когда сокровища видели последний раз, и их уничтожением в огне. Считаные минуты. Увеличенный сдвиг вытолкнул бы ее прямиком в пламя.

— Да, однако даже с учетом этих обстоятельств остается проблема окружающего сдвига. — Ти-Джей обрисовал одному ему видную область. — И тогда, — пробегая пальцами по кнопкам, продолжил он, — я попробовал передвинуть фокус вперед.

На экране появилась невнятная серая картинка.

— Вперед?

— Да. У меня, конечно, не хватало данных, чтобы точно определить пространственно-временную точку, как сделали вы, поэтому мне оставалось лишь принять окружающий сдвиг за периферийный, экстраполировать новый окружающий сдвиг и уже оттуда экстраполировать новый фокус.

Он вызвал на экран еще одну серую картинку.

— Вот, это модель Ватерлоо. Сейчас я наложу ее на модель со смещенным фокусом. Видите? Совпадает.

Я видел.

— И где теперь оказывается фокус? — спросил я. — В каком году?

— В 2678-м.

2678 год. Через шесть с лишним столетий.

— Пятнадцатое июня 2678 года. Как я и говорил, возможно, это ничего не значит и просто глюк. Ошибка в расчетах.

— А если нет?

— Тогда диссонанс вызвало не похищение епископского пенька из сорокового года.

— Но если не оно…

— Тогда это тоже этап самокоррекции, — подтвердил мою догадку Ти-Джей.

— Самокоррекции чего?

— Не знаю. Чего-то, что еще не произошло. Что случится только…

— В 2678 году, — закончил я. — А территориально куда этот фокус попадает?

Наверняка в такие же дальние дали, как и во времени. Аддис-Абеба? Марс? Малое Магелланово Облако?

— В Оксфорд, — ответил Ти-Джей. — Ковентрийский собор.

Ковентрийский собор. Пятнадцатое июня. Верити была права: от нас требовалось найти епископский пенек и вернуть его в собор. И все это в совокупности — продажа нового здания, восстановление старого усилиями леди Шрапнелл, открытие возможности выносить из прошлого несущественные объекты, — все это этапы одной масштабной самокоррекции, одного высшего за…

— Я, конечно, перепроверю все расчеты и проведу логическое тестирование, — пообещал Ти-Джей. — Не волнуйтесь, это может оказаться просто недоработка модели Ватерлоо. Я пока сделал лишь черновую прикидку.

Он нажал несколько кнопок, подождал, пока исчезнет серое пятно, и начал складывать экран.

— Ти-Джей, как вы думаете, что определило исход Ватерлоо? Почерк Наполеона или геморрой?

— Ни то ни другое. И вряд ли какой-то из факторов, на которых мы строили модели — отступление Гнейзенау в Вавр, заблудившийся гонец, пожар в Ла-Э-Сент…

— Тогда что же?

— Кошка.

— Кошка?

— Или плошка, или крыска, или…

— …серая мышь из церковного комитета, — пробормотал я.

— Именно. Какая-то мелочь, на которую никто и внимания не обратит. В этом беда с моделями: мы в состоянии учесть лишь те факторы, которые кажутся важными, а Ватерлоо — это хаотическая система. Важно все.

— И каждый из нас — мичман Клепперман, осознавший вдруг, что, кроме него, за штурвал встать некому?

— Да, — улыбнулся Ти-Джей. — И его участь нам известна. То же самое будет со мной, если я немедленно не явлюсь в ризницу. Леди Шрапнелл велела зажечь свечи в капеллах. — Он поспешно сунул под мышку компьютер и экран. — Пойду, кажется, вот-вот начнется.

Так и было. Хористы худо-бедно выстроились; женщина в зеленом переднике подбирала ножницы, ведра и цветочную упаковку; парень в хоре выбрался из-под скамьи наружу. «Ну что, заработал фанфарный регистр?» — крикнули из клерестория, и органист прокричал в ответ, что да. Каррадерс с Уордер стояли у южных дверей, стиснув в объятиях охапки программок, а заодно и друг друга. Я вышел в главный неф, оглядываясь в поисках Верити.

— Где вы были? — налетела на меня леди Шрапнелл. — Я вас повсюду ищу! — Она подбоченилась. — Значит, вы утверждаете, что отыскали епископский пенек? И где он? Неужели снова потеряли?

— Нет. Возвращен на положенное место, у ограды Кузнечной капеллы.

— Я должна посмотреть.

Она устремилась по проходу, и тут затрубили фанфары. Орган грянул «О Господь, что творит дела великие и неисследимые». Хористы открыли сборники гимнов. Каррадерс и Уордер отлепились друг от друга и встали по обе стороны от южных дверей.

— Сейчас, наверное, не время, — заикнулся я. — Церемония вот-вот начнется.

— Чушь! — бросила леди Шрапнелл, рассекая строй хористов. — Времени уйма. Еще даже солнца нет.

Она прошагала через ряды профессоров, которые расступались перед ней, словно Красное море перед Моисеем, и двинулась вдоль северного нефа к Кузнечной капелле.

Я шел следом, надеясь, что пенек не испарился куда-нибудь мистическим образом. Нет, не испарился. Стоял, где оставили, на кованых ножках. Женщина в зеленом переднике заполняла его белыми пасхальными лилиями.

— Вот он, — возвестил я триумфально. — После невообразимых мытарств и злоключений. Епископский пенек. Что скажете?

— О Боже! — Она схватилась за сердце. — И вправду жуть!

— Простите? — оторопел я.

— Да, знаю, моей пра-пра-пра он понравился, но Боже мой! Вот это, например, что такое? — Она ткнула пальцем куда-то в подножие. — Динозавр?

— Подписание Хартии вольностей.

— Я почти жалею, что заставила вас потратить на него столько сил. — Леди Шрапнелл окинула артефакт задумчивым взглядом. — Он, конечно, небьющийся?

— Небьющийся.

— Тогда, видимо, придется оставить его для достоверности. Хотелось бы думать, что в других церквях такого уродства не попадется.

— В других церквях?

— Да, вы разве не слышали? Поскольку у нас появилась возможность выносить объекты из прошлого, я моментально задумала целый ряд проектов. Землетрясение в Сан-Франциско, съемочная площадка «MGM», Рим до пожара, устроенного Юлием Цезарем…

— Нероном, — поправил я.

— Да, именно. Вам нужно будет добыть скрипку, на которой играл Нерон.

— Но она ведь не сгорела в огне. Выносить можно только то, что распалось на базовые составляющие…

Леди Шрапнелл отмахнулась небрежно.

— Законы создаются, чтобы их нарушать. Мы начнем с четырнадцати церквей Кристофера Рена, погибших во время блица, а потом…

— Мы? — слабым эхом откликнулся я.

— Разумеется. Вас я уже записала особо. — Она вдруг воззрилась грозно на епископский пенек. — Откуда здесь лилии? Велено было — желтые хризантемы!

— Я думаю, лилии вполне уместны, — вступился я. — Как-никак собор и его сокровища буквально восстали из мертвых. Символически…

Символизм ее не интересовал.

— В чинопоследовании сказано — желтые хризантемы. Господь кроется в мелочах.

Она унеслась обрушивать громы небесные на бедняжку в зеленом переднике.

Я остался один на один с епископским пеньком. Четырнадцать церквей Кристофера Рена. И съемочная площадка «MGM». Не считая того, на что хватит ее фантазии, когда она осознает в полной мере…

Ко мне подошла Верити.

— Что такое, Нед?

— Мне предстоит до конца дней своих скитаться по барахолкам по велению леди Шрапнелл.

— Чушь! Тебе предстоит до конца дней своих прожить со мной. — Она вручила мне котенка. — И Перочисткой.

Котенок был невесомым.

— Перочистка…

Меховой комок уставился на меня серо-зелеными глазами и сказал: «Мя». А потом замурлыкал. Едва слышно. Пробуя голос.

— Где ты ее взяла?

— Украла. Не смотри так, я потом верну. Финч все равно не заметит.

— Я люблю тебя, — признался я, восхищенно качая головой. — Если мне предстоит прожить с тобой до конца дней, значит, ты согласна выйти за меня?

— Придется. Я только что столкнулась с леди Шрапнелл. Она решила, что в соборе нужно провести…

— Венчание?

— Крещение. Чтобы купель из пурбекского мрамора не пылилась без дела.

— Ну уж нет, по принуждению не надо. Могу науськать леди Шрапнелл на Каррадерса с Уордер, а ты сбежишь куда-нибудь в тихое место. Ватерлоо, например.

Снова прозвучали фанфары, орган заиграл «Гимн солнцу» — «Небеса возглашают славу Господню», — и солнце действительно вышло. В восточных окнах заплясали сине-красно-фиолетовые огни. Я поднял голову. Клересторий сиял расплавленным золотом, словно сеть в момент открытия. Заливая собор светом, солнце коснулось серебряных канделябров, детского креста и изнанки хоровой скамьи, приласкало хористов, рабочих и чудаковатых оксфордских профессоров, погладило статую святого Михаила, Пляску смерти и программки чинопоследования. Освещая сам собор — высший замысел, сотканный из тысячи тысяч мелочей.

Баюкая котенка в ладони, я посмотрел на епископский пенек. Он купался в солнечных лучах, а витраж Капеллы красильщиков напротив осыпал верблюдов, херувимов и Марию Стюарт на плахе изумрудами, рубинами и сапфирами.

— Правда ведь чудовищный? — спросил я.

Верити взяла меня за руку.

— Placet.