Кровь нерожденных Дашкова Полина
Да, у него возникла проблема, случился досадный сбой. Но это даже хорошо. Слишком гладко все шло три года. Отлаженный механизм работал сам и сбоев не давал. В таком тихом омуте обязательно заводятся хитрые черти. Чтобы они не заводились, не подтачивали всю конструкцию изнутри, нужны встряски. Хорошо, когда они такие легкие и неразрушительные, как теперешняя.
Буряк, конечно, подождет, и не сутки, а еще неделю. За это время сырье появится, можно будет заткнуть ему пасть. Но главное сейчас – продумать варианты новых источников самому, не сваливать эту головную боль на старушку Зотову. Ей теоретические построения не по зубам. Она – практик, исполнитель. А он, Вейс, теоретик, руководитель, мозг и сердце всего дела.
Но слегка припугнуть Зотову не мешает. Она и только она виновата в этой дурацкой истории со сбежавшей из больницы бабой. Она относится к беременным женщинам как к покорным, бессмысленным животным, которые слепо повинуются любому слову врача и не способны ничего предпринять самостоятельно. Вейс даже зауважал эту неизвестную женщину, решившуюся сбежать из больницы. Здорово она щелкнула по носу надменную Амалию Петровну. И поделом!
В голове мелькнула фраза, которую он с удовольствием скажет старухе, когда войдет: «Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем!»
– Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем! – произнес он, переступив порог, и добавил: – Пусть это будет для вас хорошим уроком.
Зотова рассказала ему все подробно, в лицах изложила свой разговор с капитаном Савченко. Она надеялась, что Вейс поймет: в случившемся нет ее вины. Наоборот, она сделала все, что могла. Единственное, о чем Амалия Петровна умолчала, – об увольнении Симакова. Зачем признаваться в еще одной своей ошибке? Зачем знать Вейсу, что она ввела в дело ненадежного человека?
– Трое ваших ребят уже столько времени гоняются по Москве за этой проклятой бабой. У них есть записная книжка, фотография, ключ от квартиры. Но они оказались полными идиотами, – закончила она свой рассказ, и Вейс заметил, что на словах «трое ваших ребят» она сделала особенное ударение.
– А, собственно, что мы будем делать с этой Полянской, когда ребята возьмут ее? – медленно произнес он после того, как Зотова замолчала. – Ведь у нее, как выяснилось, двадцать шесть недель, а для нас крайний срок – двадцать пять. Может ничего не получиться. – Он не спрашивал Амалию Петровну, а рассуждал вслух, но Зотова восприняла сказанное как вопрос и обрадовалась: он с ней советуется как с равной.
– Во-первых, все может получиться. Одна неделя такой уж большой роли не играет. Да и вообще, с точностью до недели срок можно определить далеко не всегда. Возможно, там именно двадцать пятая, мой человек в консультации, который делал УЗИ, – опытный врач. Во-вторых, я считаю, с этой бабой надо обязательно что-то делать. Ее в любом случае необходимо обезвредить. Она журналистка, у нее могут быть серьезные связи. Заявление в милицию она уже написала, может обратиться куда-нибудь еще.
– Ну и что? Пусть обращается! Мне кажется, Амалия Петровна, вы подменяете реальную проблему мифической. Реальная проблема – достать сырье. От кого вы его получите – от этой ли женщины, или от любой другой, меня не волнует. Что, на всю Москву и Московскую область единственная беременная на нужном сроке?
– Получилось так, что пока в нашем распоряжении оказалась одна-единственная. И она сбежала. Вы же не можете организовать охоту на всех беременных Москвы и Московской области! Просто не надо было пускать в производство весь резерв.
Неожиданно для себя Зотова заговорила так, как никогда себе не позволяла и не должна была позволять ни в коем случае…
Лена открыла дверь своим ключом, и навстречу ей с запоздалым лаем приковыляла старая такса Пиня. Пес пытался подпрыгнуть, чтобы лизнуть гостью, но не сумел и закрутился неуклюжим волчком, изо всех сил выражая свою собачью радость.
– Ну, здравствуй, Пинюша, здравствуй, мальчик! – Лена погладила таксу, пес лизнул ее руку.
От былой роскоши трехкомнатной васнецовской квартиры не осталось и следа. Ремонт здесь в последний раз делали лет двадцать назад. Обои кое-где отставали от стен, штукатурка на потолке облупилась. На кухне еще стоял старинный, прошлого века, красавец буфет, но вся остальная мебель была образца шестидесятых – тонконогая, шаткая, геометрически безобразная.
После смерти мужа у Зои Генриховны появилась странная страсть – продавать все более или менее ценное, что есть в доме. Она относила в скупку старинное столовое серебро, фарфор, картины, драгоценные украшения. И все это уходило за бесценок.
Сначала Лена пыталась как-то остановить тетушку. Она зарабатывала вполне достаточно, чтобы прокормить и себя, и старушку. Да и пенсия у Зои Генриховны была не такая уж маленькая.
Но ярая коммунистка продавала вещи из принципа. «Надо избавляться от всего этого пошлого мещанства!» – восклицала она. И тут Лена была бессильна.
А уж когда тетя отнесла в скупку обручальные кольца, свое и покойного мужа, Лене стало не по себе. Она стала подозревать, что у тетушки действительно что-то не в порядке с психикой. Если у человека дурной характер, который к старости становится все хуже и хуже, то очень сложно поймать момент, когда он перерастает в душевную болезнь…
Зои Генриховны дома не было. Лена сняла сапоги, прошла на кухню к телефону и набрала номер, только что переписанный у Гоши. Ей повезло. Кротов оказался на месте и сам взял трубку.
– Сергей Сергеевич, здравствуйте. Моя фамилия Полянская. Я работаю в журнале «Смарт». Ваш телефон мне дал Егор Галицын.
– Вы хотите взять у меня интервью? – спросил мягкий, низкий голос.
– Нет. Мне необходимо с вами посоветоваться по личному делу. В общем, даже не совсем личному. Очень срочно.
В прихожей раздались голоса и лай Пини. Один голос принадлежал Зое Генриховне, два других – молодым, сильно поддатым мужичкам. Лена напряглась, и ее собеседник это почувствовал, не стал задавать лишних вопросов, а назначил встречу на сегодня.
Едва Лена успела положить трубку, в кухню влетела тетушка. За ее спиной маячили две испитые веселые рожи.
– Здравствуй, детка, – Зоя Генриховна подставила для поцелуя сухую холодную щеку, – рада тебя видеть. Наконец нашла покупателей. Как хорошо будет без старого дурака, – она шлепнула ладонью по дубовому боку буфета. – Сразу просторно станет на кухне, светло! Ненавижу все эти бордюрчики, завитушки, стеклышки цветные. Так и веет пошлостью.
Лена с грустью наблюдала, как два алкаша, пыжась и краснея, пытаются сдвинуть с места одну из любимых вещей ее детства.
Когда Лена была маленькая и гостила у тети, этот буфет казался ей сказочным замком. За дверцами стояли чашки и банки. Цветные стекла делали их странными, таинственными, похожими на чудовищ, драконов, принцесс и принцев. Она могла часами сидеть на кухне и разглядывать сквозь стекла обитателей буфета, придумывая про них разные истории.
– Тетя Зоя, давай я его лучше к себе заберу!
– Нет, – тетушка была неумолима. – Пусть катится вон! Нечего пыль собирать. Куда ты его поставишь?
– Найду место, это не проблема. Жалко, ведь последняя старинная вещь.
– Вот именно! Нечего жалеть вещи. Они только место занимают и отвлекают от главного.
«От чего – главного?» – хотела спросить Лена, но промолчала. Разговор стал раздражать тетушку, а ссориться с ней Лена не любила.
– Тетя Зоя, я поживу у тебя пару дней. В квартире напротив полы лаком покрыли, у меня от этого запаха голова болит, спать не могу.
– Конечно, детка, живи сколько хочешь, – рассеянно ответила тетушка. Ее внимание уже полностью переключилось на пыхтящих мужичков.
– Что же вы, товарищи грузчики, мало каши ели – даже с места сдвинуть не можете! – произнесла она своим партийным голосом.
– Не можем, бабуль, никак не можем. Вещь старинная, добротная, из цельного дуба. Давай уж завтра утречком, еще ребят приведем. Здесь человека четыре надо, не меньше. Он ведь, подлец, в лифт не влезет, а по лестнице волочь – пупок надорвешь, вдвоем-то.
– Вот народ! – укоризненно покачала головой Зоя Генриховна. – Совсем разучились работать при вашей демократии. Все, товарищи грузчики, до завтра свободны, – распорядилась она.
– Ну, бабуля, а на поллитру?
– На какую такую поллитру? – прищурилась Зоя Генриховна. – За что же это вам давать? Не заработали!
– Идемте, я вас провожу, – кивнула Лена возмущенным грузчикам.
В прихожей она достала из сумочки пятьдесят тысяч.
– Ребята, – сказала она тихо, – не надо завтра приходить. Мы буфет продавать не будем.
– Вот и правильно, – пряча полтинник, заулыбался тот, что потрезвее, – вещь-то хорошая, старинная, а уйдет за гроши. Мы ж заметили, бабулька-то у вас… – Он присвистнул и выразительно покрутил пальцем у виска.
Когда Лена вернулась на кухню, Зоя Генриховна читала газету «Завтра» и что-то подчеркивала красным карандашом, ставила восклицательные и вопросительные знаки на полях, при этом посасывая карамельку.
– На буфетные деньги, – сообщила она, не глядя на Лену, – куплю кроватку и коляску твоему байстрюку. Еще на пеленки останется. И не спорь со мной!
– Я не спорю, – вздохнула Лена. – Откуда у тебя слова такие – байстрюк! Скажи еще – бастард.
– Я еще не то скажу, – пообещала тетушка, – пороть тебя некому. Принесла в подоле – и глазом не моргнет.
– Тетя, мне тридцать пять лет. В каком подоле?
– В таком. И чтобы родила мне мальчика. Поняла? – Это было сказано таким командным тоном, что Лена не выдержала и засмеялась.
– Что смеешься? Мальчика можно в военное училище отдать и жить спокойно – там ему с пути сбиться не дадут. А девчонку куда отдашь? Только замуж. А вырастет такая, как ты, демократка, принесет в подоле, тогда будешь знать!
Глава седьмая
Валя решила немного прогуляться. Спешить было некуда. Сегодня ей опять предстояло ночное дежурство, кусок дня оставался свободным – в институт ехать не надо, спать уже не хочется, а мама вернется с работы не раньше семи.
Выглянуло солнышко, последнее октябрьское солнышко, впереди был пасмурный, холодный ноябрь, самый нелюбимый месяц в году. Именно в ноябре у Вали случались всякие неприятности, именно в ноябре Лесногорск обнажался во всем своем панельном убожестве, не прикрытый ни листвой, ни снегом, и все вокруг становилось мрачным, бессмысленным, безнадежным – но лишь до первого настоящего снега, до первого ясного, морозного декабрьского дня. Тогда и маленький Лесногорск, и весь мир вокруг обретал краски, очертания, смысл… Можно было жить дальше и ждать Нового года.
Возле универмага торговали журналами. На столах, покрытые полиэтиленом, были разложены «Плейбой», «Космополитэн», «Бурда моден». Валя любила и умела вязать, поэтому иногда у журнальных развалов просматривала журналы по вязанию. На этот раз в традиционных «Верене» и «Анне» не было ничего интересного.
– А вот посмотрите «Смарт», – посоветовала озябшая продавщица, – там в конце обязательно есть одна-две модели. И вообще журнал хороший. Там и психология, и кулинария, и косметика. Рассказы бывают отличные.
Прочитав анонс на яркой обложке, Валя нашла на последних страницах две чудесные модели с простыми, но очень красивыми узорами. Как раз такие кофточки ей давно хотелось связать. Она спросила о цене.
– Вообще-то десять, но номер за позапрошлый месяц. Уступлю за семь, – продавщице хотелось продать сегодня хоть что-нибудь. Торговля шла плохо, ноги окоченели, стоять надоело.
Конечно, семь тысяч были для Вали большими деньгами, но она решила сделать себе подарок – за все пережитые волнения, за первые, так счастливо принятые роды.
Дома она уютно устроилась на кухне с чашкой чая, сушками и журналом «Смарт». Просмотрев статьи о мужской психологии, женской привлекательности, о поисках своего стиля в макияже и одежде, Валя углубилась в чтение рассказа Агаты Кристи, который, как сообщалось, публиковался впервые. Проглотив рассказ за полчаса, Валя прочитала в конце: «Перевела с английского Елена Полянская».
Сердце екнуло. «Надо хотя бы вещи ей вернуть, – сказала себе Валя, – ведь как бессовестно все получилось».
На последней странице были напечатаны в столбик названия отделов, фамилии заведующих и телефоны.
«Отдел литературы и искусства, Полянская Елена Николаевна».
Валя тут же сняла трубку и стала по коду дозваниваться в Москву, в редакцию журнала «Смарт». Наконец ей удалось поговорить с секретаршей главного редактора. После этого она оделась и быстро пошла в больницу. До начала дежурства оставалось еще четыре часа, но ей нужно было застать кладовщицу.
Валя очень волновалась – во-первых, потому, что не была уверена, правильно ли поступает, во-вторых, потому, что совершенно не умела врать.
Кладовщица тетя Маня знала Валю с детства, так как дружила с ее бабушкой.
– Здравствуй, Валюшенька, как дела? Чайку налить тебе? – Тетя Маня пила чай из огромной фаянсовой кружки, вкусно похрустывая карамельками.
– Спасибо, тетя Маня, я вообще-то спешу. Больная выписывается, надо вещи забрать. Посмотрите, пожалуйста, Полянская Елена Николаевна, у нас в гинекологии лежала. Я сама ее вещи сдавала под расписку.
Тетя Маня закряхтела, поднимаясь. Ей очень не хотелось прерывать чаепитие.
– Да вы сидите, я сама найду, можно? И потом расписку напишу, – краснея, предложила Валя.
– А, ну ладно, иди, деточка, посмотри сама. Валя сразу нашла светлый плащ, клетчатую шерстяную юбку, белый свитер из альпаки. Еще тогда, ночью, стягивая этот свитер через голову бесчувственной женщины, она обратила внимание, что он связан вручную. «Интересно, – подумала тогда Валя, – она сама вязала?» Женщины, которые сами вязали и шили себе вещи, почему-то сразу вызывали у нее симпатию.
Валя написала расписку и попрощалась с тетей Маней. В пустой ординаторской на первом этаже она заранее оставила большую спортивную сумку. Запершись изнутри, Валя аккуратно упаковала вещи, каждую в отдельный пластиковый пакет, застегнула «молнию» сумки и с независимым видом вышла из больницы.
Завтра, поспав немного после ночного дежурства, она отправится в Москву, в редакцию журнала «Смарт» и отдаст вещи. Тогда совесть ее будет чиста.
Зотова задумчиво листала толстую потрепанную телефонную книжку. Каких телефонов здесь только не было – знаменитых артистов, министров, сотрудников иностранных посольств, известных писателей, композиторов, режиссеров. Впрочем, сейчас все эти имена и телефоны Амалию Петровну не интересовали. Она обращала внимание только на те номера, возле которых стояли имена без фамилий, без отчеств и должностей. Так записывают телефоны не деловых знакомых, а близких людей. А если имя написано в уменьшительно-ласкательной форме, то именно стоящий рядом с ним номер следует набрать в первую очередь.
Метод, конечно, не самый верный. Книжка очень старая, и не исключено, что тот, кто когда-то был записан с отчеством, фамилией и должностью, успел стать близким человеком, но не обзванивать же всех – их около тысячи!
Между тем бесфамильных телефонов оказалось всего-то четыре, не считая тех, возле которых стояли коды других городов, и тех, что были написаны по-английски. Таким образом, круг сужался и задача облегчалась.
Первым был номер некоего Андрюши. Зотова решила начать с него.
К телефону подошел ребенок. Сладчайшим голосом Амалия Петровна произнесла:
– Деточка, позови, пожалуйста, дядю Андрюшу.
– А он уехал в Германию, – удивленно ответил ребенок, – давно, уже год.
– Тогда позови, пожалуйста, тетю Лену.
– Тетя Лена, вас к телефону! – закричал ребенок.
У Зотовой вспотели ладони. Через бесконечные пять минут она услышала шамкающий старческий голос:
– Але, слушаю…
Следующий телефон принадлежал некоей Оле, однако выяснилось, что Оля давно переехала и ее новый телефон неизвестен.
Потом был номер какой-то Регины, но там никто не снимал трубку, и в итоге остался последний – Юрий.
Юрий подошел к телефону сам. У него был приятный хрипловатый баритон.
– Кто вам дал этот телефон? – удивился он после того, как Зотова сообщила, что разыскивает Лену Полянскую.
– Ну, так получилось случайно, – стала мямлить, смутившись, Амалия Петровна, – я – старая знакомая Леночки, мне очень нужно ее найти.
– Ничем не могу вам помочь, – холодно ответил Юрий, – сюда больше не звоните.
Зотова продолжала задумчиво листать телефонную книжку и вдруг на внутренней стороне картонного переплета заметила полустершиеся слова. Приглядевшись, она обнаружила, что писал это кто-то другой, не сама Полянская – ее почерк Амалия Петровна успела изучить.
«Ленуся! Позвони, пожалуйста, тете Зое. Не забудь. У нее день рождения седьмого мая».
Дальше стояла дата десятилетней давности, номер телефона, а под всем этим была нарисована смешная ушастая рожица.
Именно этот номер и набрала Амалия Петровна. Ответил молодой женский голос.
– Деточка, – прошамкала Зотова по-старушечьи, – тетю Зою позови, будь добренька.
Читать бесплатно другие книги:
