Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного Елисеев Михаил

На первый взгляд, русский князь в своих действиях был совершенно прав, поскольку все шло как нельзя лучше. Можно даже сказать, ему было чем гордиться. Проявив активность, дружелюбие и маленькую толику хитрости, Вячко разом умерил аппетиты братьев-рыцарей насчет своего движимого и недвижимого имущества. Скрепил договор рукопожатием, а большего для настоящего рыцаря было и не нужно. Вдобавок князь нашел себе сильного союзника от все больше и больше донимавших его владения литовцев. Это было тем более актуально, что влияние в этих землях Полоцка слабело день ото дня. Если так пойдет дальше, то недалек тот день, когда Кукейнос со всех сторон будет окружен врагами и без могущественного союзника будет просто раздавлен, несмотря на всю решимость князя и мужество его небольшой дружины. Теперь же можно было спать спокойно.

А угроза со стороны литвы была действительно нешуточная, поэтому можно понять, почему князь «радостно возвратился к себе».

Дело в том, что то, что Вячко увидел на землях, подвластных католикам, произвело на него очень сильное впечатление. Немцы защищали подвластные им племена ливов, и на корню пресекали все попытки как литовцев, так и эстов совершать грабительские набеги на земли своих подданных. Ответные карательные акции следовали молниеносно, грабителей крестоносцы не миловали, и в итоге местное население стало смотреть на рыцарей как на своих защитников. На первый взгляд такая ситуация выглядит парадоксальной, но дело в том, что у нас как-то принято недооценивать опасность со стороны Литвы, особенно на фоне действий меченосцев. А ведь по большому счету хрен редьки не слаще. Просто немцы были более цивилизованные, чем дикие литовские язычники. Правда, и цели у тех и других были совершенно разные. Но тогда никто и предположить не мог, что именно литовцы станут самым страшным бедствием для Руси, а не крестоносцы Прибалтики. И что произойдет это очень скоро.

Так что основания для радости такому союзу и такому союзнику у Вячко, так же как и у Владимира Псковскго, изначально действительно были. На словах у немцев все было красиво и гладко. Но столкнувшись с ними на деле, оба князя резко изменили свое мнение о рыцарях Христовых. И это не случайность. Те, кто не успели этого сделать и слепо доверились братьям-меченосцам, погибли намного раньше, успев лишь осознать свои ошибки, но не что-либо изменить.

«Когда король Кукейноса Вячко услышал о прибытии епископа и пилигримов, он вместе со своими людьми вышел им навстречу и по прибытии в Ригу был принят всеми с почетом. Проведя в самой дружественной обстановке в доме епископа много дней, он наконец попросил епископа помочь ему против нападений литовцев, предлагая за это половину своей земли и своего замка. Это было принято, епископ почтил короля многими дарами, обещал ему помощь людьми и оружием, и король с радостью вернулся домой» (Хроника Генриха Латвийского).

Вопрос о причинах такого щедрого дара «в полцарства» до сих пор остается без ответа. С одной стороны, живя на порубежье, князь Кукейноса видел, как усиливается натиск литвы на границы его земель. С другой стороны, вполне возможно, что ни о каких договоренностях по поводу «полцарства» у Вячко с орденом не имелось. Князь был не настолько слаб, глуп или дик, чтобы отдавать за свою защиту, пусть даже отважным рыцарям Христа, свои земли. Кто бы из русских князей еще так поступил? Варианты придется в памяти поискать! Генрих Латвийский, как фанатичный поклонник ордена, выдумывает свою версию происходящего, притом выдумывает не мудрствуя лукаво, ибо проверять никто не будет. Однако больше эта версия не прозвучала нигде, ибо никто о ней из русских летописцев ничего не слышал. А если бы такое было возможно, то те, кто услышал, не пропустили бы такую удивительную для Руси-матушки новость. Так что не надо слепо доверять всем немецким выдумкам. Тем более, что Генриха Латвийского мы уже ловили за этим делом не раз. Да и сами подумайте, что за глупость такая, что за блажь могла прийти живущему в приграничье русскому князю в голову! Не раз и не два рубившегося с литовцами за каждую пядь своей земли! Что его могло так испугать, чтобы он отказался от половины своих земель за защиту, которая могла в данном случае выйти ему боком?

Однако правитель соседнего с Кукейносом княжества Герсики, Всеволод, который раньше тоже был вассалом Полоцкого князя, с 1209 года является уже вассалом Рижского епископа. Как говорится, информация к размышлению.

Опять же. В отличие от других событий хроники, описывая свое видение данного конфликта между князем Вячко и немцами, Генрих Латвийский умело уходит от его предыстории, что опять-таки для него нехарактерно. Делает вид, что это не так уж важно. Может быть, он просто не знает, а может, придумать ничего достойного в этот раз не сумел. Зато резко берет быка за рога, возлагая изначально всю вину на русского князя.

Вообще Генрих Латвийский большой фантазер. Доверять ему безоглядно не стоит. Горазд, одним словом, на выдумку Генрих. Что примечательно, русских он не жалует. Да и вообще не жалует врагов веры католической. Одной из его лучших выдумок является басня о литовском князе Даугерде. Мы о ней уже упоминали. Так вот, пожалуй, только сам Генрих Латвийский может всерьез верить в то, что могущественный литовский князь, лютый враг крестоносцев и коварно захваченный ими в плен, пребывая в темнице Венденского замка, видимо, от огорчения или желания досадить хозяевам, наложил на себя руки. А большой добряк Бертольд Венденский здесь вообще ни при чем. Он радушный хозяин. Подумаешь, напал на Даугертиса из засады, заточил в клетку. Так это все от широты души, да и клетка была со всеми удобствами. Ведь все, кто знает Бертольда, сразу поймут, что все произошедшее с литовцем чистой воды случайность.

Но кто такой Бертольд Венденский, мы уже хорошо знаем. Такого зверя еще поискать. И все его действия просчитаны изначально, в них нет места случайностям. Вот на такие сказки Генрих Латвийский и является большим умельцем. А рыцарь Даниил, из-за которого разгорится дальнейший сыр-бор, от Бертольда мало чем отличался. Пример перед глазами, стремления те же самые, да и честолюбия не меньше. Но вернемся к «Ливонским Хроникам», к этому в высшей мере занимательному чтению.

Давайте внимательно послушаем, что расскажет нам Генрих Латвийский, только периодически будем комментировать его откровения, иначе впечатление о происшедшем может сложиться довольно предвзятое. Событие это имеет место между рождественским нападением литовцев на Турайду (24 декабря 1207 года) и Пасхой (6 апреля 1208 года).

«В это время возник раздор между королем Кукейноса и рыцарем Даниилом из Леневардена. Этот король причинял много неприятностей людям Даниила и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить» (Генрих Латвийский).

В самом начале этой истории уже заложена странность. Вячко – человек слова. Он уже, по словам Латвийского Генриха, добровольно пожертвовал ордену половину своих земель. Чего же еще немцам надо? Если он по какой-либо причине стал постоянно тревожить соседей-рыцарей, значит, причина для этого была. Вот что сообщает о ней пресловутый Генрих: «Этот король (Вячко) причинял много неприятностей людям Даниила и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить».

Хронист изначально выставляет русского князя провокатором и склочником, хотя это лишь его личное мнение. Но есть во всем этом один нюанс. Дело в том, что это могли быть обычные приграничные конфликты, которые всегда происходят на порубежье. Кто-то рыбу ловил там, где нельзя, кто-то охотился в неположенном месте, а кто-то у соседа скот увел. Одним словом, бытовуха. Но князь Кукейноса на такие мелочи внимания не обращал, рассчитывая на союзные отношения с Рижским епископом.

А епископ Альберт, видимо в курсе дела. Но на Вячко он не давит, не хочет обижать нового союзника, а рыцаря Даниила лишь немного журит за несдержанность и непослушание. Служитель церкви просто устраняется от разборок. А возможно понимает, что на рыцаря Даниила, как и на Бертольда Венденского, он сейчас ни повлиять, ни надавить не сможет. Толку не будет никакого. Дальше действия Даниила сильно напоминают действия того же Бертольда.

«Однажды ночью слуги Даниила поднялись вместе с ним самим и быстро двинулись к замку короля. Придя на рассвете, они нашли спящими людей в замке, а стражу на валу мало бдительной. Взойдя неожиданно на вал, они захватили главное укрепление; отступавших в замок русских, как христиан, не решились убивать, но угрозив им мечами, одних обратили в бегство, других взяли в плен и связали. В том числе захватили и связали самого короля, а все имущество, бывшее в замке, снесли в одно место и тщательно охраняли. Позвали господина своего Даниила, бывшего поблизости, и он, желая выслушать совет епископа об этом деле, сообщил обо всем рижанам».

Ничего глаз не режет во всей этой белиберде?

Пограничный князь был застигнут в своем замке спящим и беспомощным. Это отчего вдруг? Это первый вопрос. А второй напрашивается следом. И когда? Ответ. Перед Пасхой. Христианской Пасхой. То есть крестоносцы напали на русских практически в один из самых светлых христианских праздников. Религиозный праздник, именно той самой религии, которую они и несли в языческие народы. Кстати, это, как вы, наверное, уже успели заметить, не первый и не последний подобный факт, достаточно просто вспомнить, как когда-то весело отпраздновали Крещение во Пскове и окрестных землях. Крестоносцы частенько выбирали для нападения на русских дни, когда начинался большой церковный праздник. Что хотели сказать этим рыцари Христа?

Что же касается князя Вячко, то и ему было не след расслабляться. Но и такое бывает. Он, видимо, посчитал, что общий христианский праздник и слово, данное ему епископом Альбертом, уберегут его от беды. Русские князья, если кому-либо давали слово, то старались его держать и зря им не бросались. Крестоносцы же могли дать язычникам любое слово и затем обмануть. Создается такое впечатление, что и русских, как потенциальных врагов, а к тому же и не католиков, немцы изначально приравняли к язычникам. Поэтому со словами и обещаниями, данными своим восточным соседям, обращались очень и очень вольно. Может, именно поэтому у русских князей, таких, как Владимир Псковский, Ярослав Всеволодович, Александр Невский, да и тот же Вячко, появилась непреходящая ненависть именно к рыцарям-крестоносцам. А ведь эти люди были славой земли Русской, ее честью, щитом и опорой, как бы ни пытались очернить их деяния задним числом. У нас немало людей, которые почему-то предпочитают верить в самое плохое, заниматься самоунижением и посыпать голову пеплом. Особенно если речь идет о той информации, которую сообщают «западные партнеры». Но нельзя же верить в откровенную чушь, пускай и написанную много веков назад.

Хотите иную версию развития событий, отличную от версии Генриха? Пожалуйста. Она тоже мало подкреплена фактами. Но и версия Генриха ими не подтверждена вообще. Мы же постараемся логически обосновать то, что произошло, а затем проанализируем и дальнейшее развитие событий.

В Кукейносе все готовились к светлому празднику Пасхи. Как комментирует это Генрих – начались попойки. Пущай злословит, что с немца взять! Каждый празднует, как умеет, а русские славны не одними попойками. Народ гулял и радовался. А князю можно было вздохнуть полной грудью и расслабиться. Еще бы! Вячко было чем гордиться. Договор с соседями, гарантирующий мир, помощь и безопасность, подписан. Можно и отдохнуть от дел державных. Гульнуть. Себя порадовать. Ведь погулять и князю охота, а то все дела да заботы, будни трудовые. И в баньку сходить, и меда отведать хмельного, и за девками приударить. Отдыхать так отдыхать, когда еще такая оказия выпадет.

Одного не учел удалой князь.

Того, что враг прикинется другом, напялив на себя овечью шкуру. Рыцарь Даниил выждал. Терпеливо. Упорно. Если все получится, то причину для столь откровенной провокации всегда можно будет найти, победителей не судят. А если не повезет, то, зная Вячко, журить будет некого. Ни рыцаря Даниила, ни его людей.

«…однажды ночью слуги Даниила поднялись вместе с ним самим и быстро двинулись к замку короля. Придя на рассвете, они нашли спящими людей в замке, а стражу на валу мало бдительной. Взойдя неожиданно на вал, они захватили главное укрепление; отступавших в замок русских, как христиан, не решились убивать, но угрозив им мечами, одних обратили в бегство, других взяли в плен и связали. В том числе захватили и связали самого короля, а все имущество, бывшее в замке, снесли в одно место и тщательно охраняли. Позвали господина своего Даниила, бывшего поблизости, и он, желая выслушать совет епископа об этом деле, сообщил обо всем рижанам».

Нападение было просчитано и подготовлено добросовестно, момент был выбран удачно. То, что слуги совершали по собственной инициативе столь дерзкий набег, а их господин, который именовался рыцарем, стоял в стороне и ждал развязки, является откровенным бредом. Это все сказки для слабоумных.

Напали внезапно, на рассвете.

22 июня 1941 года в разрезе минимализма.

И что мы в итоге имеем? А имеем мы в итоге открытое оскорбление чести и достоинства главы соседнего государства.

Это был прямой повод к войне с Полоцким княжеством.

Вполне вероятно, что рыцарь Даниил горел желанием прикончить русского князя прямо на месте, но он просто не знал, как посмотрит на это самоуправство епископ – а вызывать его неудовольствие крестоносцу очень не хотелось. Самоуправство самоуправством, а умертвить русского князя, который лично договорился с самим Альбертом, было бы откровенным перебором. Тут самому можно нарваться на неприятность. Однако промурыжить Вячко в камере Даниил не преминул. Чтобы умнее и сговорчивее стал. Урок, надо сказать, не пошел русскому князю впрок.

Что же сказал по поводу содеянного злодеяния Рижский епископ? «Епископ вместе со всеми своими людьми был очень огорчен и не одобрил сделанного, велел вернуть короля в его замок и возвратить ему все имущество, затем, пригласив короля к себе, с почетом принял его, подарил ему коней и много драгоценной одежды…»

В данный момент уже пришла пора радоваться епископу, поскольку дубоголовый рыцарь Даниил чуть было не порушил всю его коварную и многоходовую комбинацию. Ведь прикармливая и приручая Вячко, Альберт держал в уме свое. В его планах было привести в это небольшое княжество под благовидным предлогом католических монахов и начать проповедование истинной веры. С помощью своего нового русского вассала и союзника епископ планировал резко увеличить количество папских миссионеров в русских землях, со всеми вытекающими из этого последствиями. И если все удачно пойдет, то можно будет заняться утверждением католичества на территории собственно Полоцкого княжества.

Потому и рассыпался епископ перед русским князем в любезностях, потому и одаривал сверх меры и, усадив с собой за стол, «самым ласковым образом угощал его и всех его людей и, усыпив всякую вражду между ним и Даниилом, с радостью отпустил его домой». Можно, конечно, предположить, что если бы Вячко действительно отдал епископу половину своих земель, то и Даниил никогда бы на него не напал, потому что стал бы князь рыцарям свой человек. Но дело в том, что усобицы между феодалами в то время были делом обыденным, и тот, кто с утра считался своим, к вечеру уже мог стать лютым врагом. Явление для Европы самое заурядное, она просто пылала от феодальных войн, а Прибалтика не была исключением. Магистр Рорбах от своего же и получил секирой по голове.

Ну да ладно, дальше еще интереснее. Епископ, покончив с пирушками, «поспешил выполнить свое давнее обещание и отправил вместе с князем 20 человек – рыцарей и воинов, умеющих обращаться с метательными машинами, для усиления гарнизона, а также каменщиков, которые должны были начать перестраивать укрепления Кукейноса. Мало того, он оплатил все связанные с этим расходы, а также снабдил своих людей продовольствием и всем необходимым. И после этого засобирался в Германию, поскольку у многих крестоносцев уже закончился их обет, и они собирались вернуться по домам, а епископу, соответственно, требовалось пополнять Христово воинство новыми пилигримами».

Как все вовремя. Скорее всего, это было не выполнение обещания и не усиление гарнизона. Просто таким образом немцы потихоньку обустраивались в Кукейносе. 20 человек рыцарей и воинов – это совсем не мало, ибо с ними должна была пойти прислуга, оруженосцы, и таким образом количество людей, отправленных с князем Вячко, вполне могло приблизиться к сотне человек. Возникает закономерный вопрос – от кого так поспешно потребовалось укреплять замок? Уж не от рыцаря ли Даниила? Да нет, ему епископского внушения хватило, затих мерзавец. Остается один вариант – от литвы.

Кукейнос город приграничный, стоит на самом рубеже Полоцкой земли, а рать с литвой теперь идет практически непрестанно. Помощи от сюзерена нет никакой. Потому Вячко и договаривался изначально с немцами, чтобы иметь крепкого союзника против диких язычников.

А дальше получилось как в пословице – палец в рот не клади, руку откусят. Так и немцы, которые стали вести себя в Кукейносе как дома. И в этом нет ничего удивительного, ибо они и впрямь считали, что обустраивают свой собственный новоприобретенный дом.

Между тем князю еще в темнице сырой стало ясно, как глубоко он заблуждался. Он был о крестоносцах совсем иного мнения. Но это были лишь иллюзии. Жизнь быстро расставила все по своим местам. Теперь Вячко находился практически на положении заложника в собственном городе. Городе, который он защищал, который берег и в конце концов проворонил так бездарно.

И совсем в другом свете предстал перед Вячко его договор с Рижским епископом и то, зачем в Кукейносе появились крестоносцы, а также он ясно осознал все последствия своего неразумного шага. Но был еще один момент, который сыграл ключевую роль, – Даниил, который, по княжескому разумению, был не более чем пес на поводке у епископа. И этот пес смертельно оскорбил природного русского князя и не понес за это никакой кары. По мнению Вячко, Альберт должен был или жестоко покарать наглеца сам, либо выдать его с головой в Кукейнос, а не заниматься ерундой в виде попыток примирения двух врагов. Такие оскорбления смываются кровью. Выходило, что и епископ показал свое двуличие, а это уже был перебор. Ни Даниила, ни Альберта князь Кукейноса прощать не собирался. План, который созрел в его голове, был достаточно прост, и Вячко решил его воплотить в жизнь.

Плохо, очень еще плохо крестоносцы знали русских князей. Это не Европа, на Руси ценности другие. Времени на принятие решения было у князя Кукейноса намного больше, чем на его исполнение. Но тут уж пан или пропал. Правда, даже пан, только в смысле, что отомстил. Видимо, Вячко трезво осознавал, что княжество он прошляпил и вернуть его не удастся никаким образом. Но пусть будет хотя бы месть. Русские немцам не сдаются! Пусть знают крестообразные, что их ждет в дальнейшем, если их дороги еще раз пересекутся. Вячко был не политик, он был воин, из тех, что умирают только с мечом в руке, и он бросил крестоносцам открытый вызов. Княжеские гридни, преданные ему до последней капли крови, только и ждали знака от своего вожака, чтобы расправиться с обнаглевшими вконец крыжаками.

Улучив момент, когда крестоносцы успокоились и перестали ждать подвоха, князь нанес врагу смертельный и показательный удар. Для начала перебили всех, кто находился за стенами замка, потом взялись за остальных. Те, что долбили во рву камень, моментально были искрошены дружинниками в капусту, даже не успев схватиться за мечи, которые были беспечно свалены на краю рва. Другие, успев вооружиться, не успели облачиться в доспехи, а потому не смогли устоять против закованных в броню и поднаторевших в пограничных стычках гридней. Единственное, что им удалось, дать время удрать троим своим товарищам. Трупы убитых немцев пустили по течению реки, пусть латиняне их в Риге вылавливают.

На этом Вячко не успокоился. Он не собирался терять инициативу, и тут же в Полоцк полетел гонец, зовущий князя Владимира в поход на Ригу, поскольку там нет ни епископа, ни войск. Об этом Вячко раздобыл информацию, еще будучи в плену. Он был твердо уверен, что Альберт отбыл в Германию и в Риге нет достаточного количества войск. Поскольку одни пилигримы уже отплыли домой, а другие еще не прибыли, то князь хотел с помощью своего сюзерена распотрошить крестоносное гнездо в тот момент, когда оно было беззащитным.

Полоцкий князь Владимир давно ждал такого подходящего момента, и уговаривать его было не нужно. Он велел объявить о сборе полков по всему княжеству, а сам стал спешно готовить дружину. Но тут роковую роль сыграла случайность. Сильные ветра задержали отплытие Альберта, и он узнал о случившемся в Кукейносе раньше, чем сменилась погода.

Вот теперь посмотрите на действия Рижского епископа, когда он и вправду кого-то хочет наказать. Альберт, не мешкая, собирает значительные силы крестоносцев, ибо знает, с кем предстоит иметь дело, и выступает в поход. Мстить за земляков и единоверцев. Большинство пилигримов, не успевших отплыть в Германию, сразу откликнулись на его призыв. А это ни много ни мало, а 300 бойцов. К тому же, для такого похода епископ навербовал наемников. Все рыцари и их отряды, рассеянные по Ливонии, спешно возвращались в Ригу. Там же к этой армии присоединились отряды ливов со своими старейшинами. И только тогда епископ Альберт счел, что этих сил будет вполне достаточно, чтобы проучить всего лишь одного русского князя. Поход на Кукейнос начался.

Вячко не мог не знать, что так и случится. Поэтому и надеялся на отъезд епископа и превентивный удар. Не сложилось. Оборонять город против таких сил было сейчас бесполезно, нужно было уходить. В такой резко изменившейся ситуации он не мог надеяться на вооруженную помощь Полоцкого князя. Владимир Полоцкий был крайне нерешителен в этих вопросах, поэтому вскоре и проиграл Прибалтику. До Ярослава или Владимира Псковского от Кукейноса было далеко.

Трезво оценив свои силы, Вячко ушел. Но отдавать свой город, свою крепость врагу он не собирался. Он приказал сжечь Кукейнос. На душе было погано и тягостно от такого распоряжения, но иного выхода не оставалось. Свою дружину Вячко увел с собой на Русь. А куда было идти? Там тоже много князей мается без работы, без хозяйства.

Пламя, которое взвилось над городом, быстро поглотило его без остатка. На пепелище по приказанию Рижского епископа был выстроен замок Кокенгузен. Ну а что касается Вячко, то он на целых 15 лет исчезает со страниц как русских летописей, так и европейских хроник. О том, где и когда он появился, вы уже прочитали в самом начале этой главы.

Ярослав Всеволодович умел ценить людей. Умел, как и его старший брат Юрий, приближать наиболее талантливых подчиненных к себе. С Вячко характер у него был схожий. Горячий, вспыльчивый, боевой. К тому же бывший князь Кукейноса хорошо ориентировался в местной обстановке и ненавидел немцев. Такие два достоинства стоят многого. С другой стороны, Вячко был из тех, кто умел быть предан своему покровителю до конца и в то же время умел действовать самостоятельно. Такие качества тоже нельзя не оценить. Правда, когда и в какое время Ярослав его приблизил к себе, осталось неизвестным.

Итак, сделав экскурс в историю, вернемся назад. Повзрослевший и заматеревший князь Вячко теперь является князем русской крепости Юрьев, которая стратегически важно расположена в сердце эстонских земель. Теперь он здесь и царь, и бог, а также постоянный кошмар для крестоносцев. И подчинен он, как вассал, только Ярославу, ему одному лично. К сожалению, это и погубит отважного русского воина. Но обо всем по порядку.

Ярослав, разогнав по углам крестоносцев, обустраивает свои земли, расширяет границы Руси, вплотную приближаясь к своему каверзному западному соседу. Знал Ярослав, кто ему для такого дела лучше всех сгодится. До этого русские в Прибалтике лишь отбивались, пытаясь сохранить контроль над территориями своего влияния. Теперь они перешли в атаку, а князь Вячко не привык сидеть без дела. Это был беспокойный сосед, для немцев он был опаснее датчан, шведов и литовцев, вместе взятых. В силу личной и давней ненависти к братьям-рыцарям, он опустошал все подконтрольные им волости, пытаясь все дальше распространить свою власть и расширить свои владения. Он платил злостью за злость, а ненавистью за ненависть. Расплачивался полноценной монетой, не скупясь и не торгуясь. Теперь Вячко создавал крестоносцам нешуточную конкуренцию в захвате эстонских территорий.

Здесь, на северо-западе, воин был нужен больше, чем администратор. А отважный и свирепый Вячко и был таким. Ему был неведом страх, а в его сердце пылал неугасимый огонь мести, не давая Вячко забыть старые обиды и унижения. Он развивает бурную деятельность. Обладая самым неприступным замком во всей Эстонии и оттуда совершая набеги на католических соседей, он был немцам как кость в горле! Как гвоздь в спинке стула. Его имя наводило ужас на крестоносцев. Это был русский Бертольд Венденский! А чего ожидать от такого аналога, крестоносцам было известно лучше, чем кому бы то ни было. Такого не напугаешь, не укоротишь. Намордник ему не наденешь, на поводок не посадишь. Подкупить не подкупишь, а лесть уже не пройдет. Его силы и воинское умение, помноженные на злость, пугали братьев-рыцарей.

Таким образом, Вячко стал для меченосцев основным противником, с которым надо было раз и навсегда покончить. А для этого все средства были хороши. Рыцари несколько раз осаждали Юрьев, но безуспешно.

Образование Ярославом нового княжества говорило об одном – мы вступаем в борьбу за прибалтийские территории, и одной данью здесь уже никто не ограничится. Юрьев был только первым шагом в этом направлении. Опять же Вячко был человеком Ярослава, то есть представителем суздальских князей, и это было большим плюсом. Они потихоньку охватывали Новгород со всех сторон.

Вроде бы все хорошо. Все спокойно, все довольны. Тем удивительнее читать в I Новгородской летописи следующую запись, датируемую 1223 годом: «Поиде князь Ярослав с княгынею и съ детми Переяслалю; новгородци же кланяхутся ему: «не ходи, княже»; онъ же поиде по своеи воли. Новгородьци же послаша къ Гюргю по сын, и дасть им опять сынъ свои Всеволод».

О том же самом говорит и Н. М. Карамзин: «Народ охотно повиновался Ярославу: но сей Князь – не известно для чего – сам не захотел остаться в Новегороде, и Георгий прислал на его место юного сына своего, Всеволода».

Странно? И новгородцы уговаривают, и повиноваться согласны, а Ярослав не слушает. Даже непривычно, обычно дело обстоит как раз наоборот. Должна же быть на то хоть какая-то причина.

Чтобы понять, как и почему произошло, надо соотнести это событие с другими, которые произошли в ту же пору на Руси. Так как оно явилось лишь их прямым следствием.

Сейчас вы все поймете. А мы вынуждены еще раз напомнить. 1223 год – год битвы на Калке. После полного разгрома русского войска и гибели множества князей естественно, что на Руси начинается передел земель. И старшему брату, Владимирскому князю Юрию Всеволодовичу нужен под рукой один из самых боевитых и умелых ратоборцев, оставшихся в живых на Русской земле. Чтобы и своего не лишиться, и кое-что плохо лежащее под себя подтянуть. Интересы своевольного и своенравного Новгорода отходят для Великого князя на второй план. Не хочешь подчиняться, решай свои проблемы сам, Господин Великий Новгород!

Новгородцам же сейчас как никогда был нужен смелый и воинственный князь, способный решать серьезные военные задачи и наводить страх на соседей, ибо обстановка на их границах складывалась крайне неприятная. Именно поэтому они вновь, настойчиво зажав гордость в кулаке, обращаются с просьбой к Ярославу Всеволодовичу вернуться княжить в покинутом им Новгороде.

Но это ничего не дало. Ярослав с семьей покинул город. Его призывали иные свершения, и он, видимо, еще не знал, вернется в Новгород или нет.

В итоге на Новгородский стол сел Михаил Черниговский. Он биться-ратиться не любил. Зато поскандалить, побузить, погрозить это всегда, это сколько угодно. А вот воевать, да еще серьезно и лично дружины в бой водить, это уж увольте. У Михаила своих врагов всегда было предостаточно, ему еще не хватало чужими недругами обзаводиться.

Во время княжения Ярослава новгородские послы в Ригу прибыть не могли по определению. При Михаиле это стало вполне возможно и для него вполне разумно.

Он не любил войны. Михаил Всеволодович и в последующие годы старался поддерживать плотные контакты с Западной Европой, чем радикально отличался от Ярослава, который чаще всего вступал с европейцами в конфликт. За все время своего правления в Новгороде Михаил лишь раз пообещал горожанам выйти в поход на ворогов, да и то слова своего не сдержал. Он осознавал временность своего пребывания в своевольном городе и старался сделать как можно более комфортным все свое недолгое пребывание в нем.

Михаил все и как всегда делал для себя, исходя из своих нужд. Крестоносцы это очень быстро оценили.

Что же произошло за это время на северо-западе, пока черниговский князь просиживал штаны в Новгороде?

А там произошла катастрофа! Или, по крайней мере, вот-вот могла произойти!

В 1224 году ливонскими рыцарями был вновь взят самый укрепленный и неприступный город Эстонии Юрьев-Дерпт-Тарту. Новое княжество, с таким трудом созданное Ярославом как противовес влиянию крестоносцев, было просто уничтожено.

Осада и штурм Юрьева до сих пор считаются одной из героических и трагических страниц борьбы Руси с крестоносцами.

С того самого момента, как в Новгороде сел Михаил Черниговский, Вячко остался с крестоносцами один на один, без тыла, без надежды на помощь и в явном численном меньшинстве. Теперь мужественный воин мог рассчитывать только на себя и своих людей. Для братьев-рыцарей он как был костью в горле, так ей и остался. Немцы понемногу, но очень настойчиво напирали, сужая владения русского князя до минимума. Коварный и безжалостный противник продолжал плести свою паутину. Закономерным итогом стало то, что 15 августа 1224 года под стенами Юрьева появились отряды крестоносцев.

Для начала они предложили Вячко добровольно удалиться со своими приближенными и дружиной обратно на Русь. Проявляя угодливую любезность, немецкий посол долго и нудно рассуждал об обоюдной пользе заключения мира. На самом деле это был прикрытый для видимости красивыми словами и подслащенный ультиматум. Хотели задавить авторитетом, но не вышло. Последовал категоричный и, в общем, ожидаемый отказ, после чего огромное немецкое войско вплотную подступило к стенам Юрьева. Время упустить они не могли, а лучшей ситуации могло и не представиться. Ненавистный притон, где, по словам их хрониста, собраны были все злодеи, изменники и убийцы, все враги церкви католической под начальством того князя, который исстари был корнем многочисленных зол для Ливонии, а потому и должен был быть уничтожен в кратчайшие сроки.

И немцы бросили на штурм Юрьева все наличные силы, включая пришлых крестоносцев, привлекли даже горожан и купцов, а также крещеных ливов и леттов. Это лучше всяких слов говорит о том, с какой серьезностью они подошли к данному мероприятию и как оценивали будущего противника.

Майдель Л. Штурм Юрьева в 1224 году

Поле вокруг города покрылось шатрами, запестрело флажками, забряцало оружием, ветер донес до стен резкие звуки боевых труб, и началась осада замка.

Сам город, стоящий на горе, был прекрасно укреплен и имел гарнизон, состоящий в основном из профессиональных и к тому же отчаянно смелых воинов.

Этот замок был крепче всех, вместе взятых, замков Эстонии. Овладеть им было задачей архисложной. Крестоносцы это осознавали и для взятия города применяли все возможные им способы: от подкопа (над которым день и ночь трудилась половина войска, одни копали, другие относили землю) и до прямого штурма с применением осадной башни, выстроенной из огромных деревьев. Днем немцы забрасывали в город горшки с горящей смолой, а по ночам в ход шло психологическое давление – меченосцы, поднимая невозможный шум, не давали отдыхать Юрьевскому гарнизону.

Немцы несколько раз шли на приступ замка, но без какого-либо видимого успеха, поскольку русские и эсты, находящиеся в осажденном городе, тоже не сидели сложа руки. Защитники активно огрызались в ответ, регулярно совершая вылазки и сражаясь с крестоносцами на подступах к Юрьеву. Причем именно рыцари несли в этих боях тяжелый урон, а Вячко с воинами возвращались в город с честью и славой.

У князя в дружине было достаточно искусных лучников. Быстро, умело и без излишней суеты, хорошо знающие свое дело бойцы в нужный момент как горох рассыпались по гребню стены и, укрываясь за зубцами, дружно натягивали свои луки. Тихо свистнувшие на прощание стрелы отправлялись на поиски своих жертв. И чаще всего они их без труда находили. Подобный поворот событий быстро отрезвлял даже самые горячие головы среди рыцарей. После чего вновь наступал период затишья.

Такой вялотекущий бой, прерываемый редкими вспышками активности, шел уже много дней, и конца ему не предвиделось.

Не сумев ничего добиться силой, немцы в моменты передышки, с упрямством, достойным лучшего применения, слали к Вячко парламентеров – как духовных особ, так и рыцарей, продолжая наращивать давление на князя и эстонских старейшин. Раз за разом обещая доблестному русскому воителю «свободный» проход на Родину. Правда, только после сдачи города. Однако все было тщетно. А утрата инициативы всегда губительна для нападающей стороны – это одно из основных положений военной теории.

Вячко проявлял недюжинное упорство. Он все еще надеялся, что новгородцы придут к нему на помощь, и упрямо отказывался покинуть замок. К тому же он был наслышан о том, что крестоносцы делают с попавшими в плен русскими воинами. Проверять на себе истинность этой информации у него не было ни малейшего желания. Уж лучше погибнуть славной смертью, как и положено воину, с мечом в руке.

Немцы не могли затягивать осаду до бесконечности, опасаясь подхода новгородских полков. Дошло до того, что при первых же слухах о приближении русского войска крестоносцы тут же отошли от замка, дав защитникам передышку, и в ожидании врага построились в боевые порядки на соседнем поле. В этих построениях они так и простояли до тех самых пор, пока не осознали, что слух оказался ложным.

После такого казуса рыцари осознали, что медлить больше нельзя и Юрьев надо брать любой ценой. И то, что не удалось сделать за долгое время силой, удалось сделать при помощи подлости. Видимо, Вячко привык, что во время осады крестоносцы действуют прямолинейно и туповато, поэтому и попался. Подвоха не ждал. Не пошел впрок урок, преподанный рыцарем Даниилом и епископом Альбертом.

Завязав переговоры с некоторыми из эстонских старейшин, немцы уговорили их повлиять на князя, чтобы тот заключил с крестоносцами перемирие. Ни к чему лить кровь христианскую. Вячко долго совещался с воеводами и боярами, а затем дал добро и заключил с врагом перемирие на 14 дней. На этот срок прекращались все боевые действия, а армия крестоносцев отходила от Юрьева.

В чем же была причина того, что неукротимый князь решил пойти на уступку меченосцам? По итогам этой довольно длительной осады сложилась странная ситуация. Патовая. Сами немцы уже устали от этой осады. От невзгод и неудач, от страха за то, что новгородцы могут в любой момент ударить в спину, и тогда они окажутся в клещах. Все их численное преимущество сводилось пока к нулю. Рыцарям казалось, что Вячко, несмотря на все их усилия, бодр и полон сил, а его люди так же крепко стоят на стенах. Уговоры не помогали, сила не действовала. Нужно было что-то предпринимать. Тратить впустую силы было бессмысленно. Крестоносцам нужна была передышка. Но раз она нужна была им, то наверняка она необходима и русскому князю. Запасы еды в осажденном городе должны уже подходить к концу. Да и каков бы многожилен ни был этот русский, но наверняка и его запас сил не беспределен. Две недели срок большой. Наверняка за это время, если не придет помощь, князь оценит всю гибельность и бесперспективность своей ситуации и терпеливость немцев и уйдет. Не проливая больше крови. Одна беда в этом случае. Вячко уйдет живым! Значит, у него еще будет шанс вернуться и продолжать губить крестоносцев. Но тут ничего не попишешь. Уж лучше так.

Вячко был доверчив и, как всякий честный воин, немного наивен. Однако не так прост. Видимо, он располагал данными, что новгородцы наконец-то разрешили все свои неразрешимые противоречия и выходят в поход. Значит, скоро они придут ему на помощь. Он тоже устал, и отдых был ему необходим. Сделав вид, что идет на уступки крестоносцам и обещает поразмыслить над их предложениями о сдаче крепости, Вячко хотел выиграть так нужное ему время и сохранить при этом жизни своих бойцов.

Все бы было ничего. Только не нужно было слепо доверять слову рыцарей с крестами на плащах и пламенной молитвой в сердце. Вячко ведь на себе уже испытал прочность их обещаний. Не стоило наступать второй раз на одни и те же грабли. Проведя переговоры, он успокоился, положившись на данное ему рыцарями слово, и бдительность свою звериную, много раз в бою спасавшую ему жизнь, потерял.

А ведь разведка меченосцев не дремала. Слухи, сплетни и любая информация собирались исправно. Узнав, что новгородцы уже вот-вот выступят в поход, они поняли, что Вячко обвел их вокруг пальца. Что теперь они оказались в заведомо проигрышной ситуации, став заложниками своих же собственных обещаний. Что теперь делать? Если сдержать свое слово, то лучший вариант – отступить от стен Юрьева и уйти восвояси. Но тогда все жертвы окажутся впустую. Нет, немцы были для этого слишком прагматичны. В таких случаях плевать на честь. Да и кто они такие, эти русские? Кто такой этот Вячко, чтобы слово свое перед ним держать? Он для них и есть главный злодей! Практически тот же самый язычник! А раз так, то, извините, берем свои слова обратно.

Вячко, правда, об этих выводах предупредить не удосужились. Время поджимало.

Дальше все было в лучших традициях воинов Христовых.

На третий день перемирия, темной и ветреной ночью, когда свинцовые тучи закрывают собой небеса, крестоносное воинство подошло к городу. Расчет на то, что стража на валу ослабит бдительность и не будет столь внимательна, как обычно, оказался точен, и небольшой группе лазутчиков удалось проникнуть в Юрьев. Выждав момент, когда сильный ветер дул в сторону центра города, они подожгли несколько домов. Мощные порывы ветра раздули пламя, и оно стало азартно пожирать окрестные строения. Тяжелый рассвет полыхнул огнем. Не ожидавшие подвоха дозорные оставили посты, бросившись тушить дома и раскатывать их по бревнышку, чтобы остановить бушующую огненную стихию. Но едва они покинули стены, как крестоносцы бросились в атаку по всему периметру городских стен и, смяв немногих стражников, перевалили через городские укрепления. Юрьев пал.

Организованного сопротивления уже не было, лишь княжеская дружина билась стойко, дав настоящее сражение меченосцам на городской площади. Когда Вячко увидел, что приближается вооруженный отряд крестоносцев, у него обмерло сердце. Исправлять ситуацию было поздно, это было поражение. Теперь единственное, что можно было сделать, – это подороже продать свои жизни.

Выбрасывая из себя горячий воздух вместе с короткими резкими командами, он разбрасывал параллельно заковыристые матюги. Рыцари-меченосцы в белых плащах с красными крестами на груди уже атаковали гридней, не давая им времени ни развернуться, ни перестроится. Тяжелые обоюдоострые мечи, боевые топоры, окованные железом палицы, булавы с острыми металлическими шипами – «моргенштерны» уже начали свою кровавую разрушительную работу.

В первую же минуту боя русские были смяты под натиском закованных в броню крестоносцев, многие полегли на месте, не успев дать достойного отпора.

Русские дружинники и в такой критической ситуации не перестали сражаться. Знали, что пощады не будет никому! Они знали, что только в бою их ждет бессмертие. В последней страшной сече они сшиблись с превосходящими их числом крестоносцами. После короткой, но яростной рубки большая часть русских витязей навсегда остались лежать на этой небольшой площади.

Последние оставшиеся в живых защитники города во главе с князем Вячко укрылись в цитадели и держались там дольше всех. Русский волк наконец-то попался в расставленную ему ловушку. Выпускать из нее своего злейшего врага меченосцы не собирались. Все защитники цитадели погибли, погиб и отважный князь Вячко.

В русских летописях об осаде Юрьева говорится коротко и невнятно: «Того же лета убиша князя Вячка Немьци в Гюргеве, а город взяша» (I Новгородская летопись). Это выдержка из летописания Господина Великого Новгорода. И все! А ведь новгородцы были непосредственными участниками этой легендарной эпопеи. Что и было засвидетельствовано Татищевым: «С ним же были бояре новгородские, и псковские храбро ему помогали». И что же они так скупы оказались на слова? Почему более подробно не рассказали о гибели отважного князя и потере стратегически важной крепости? Да просто потому, что гордиться было нечем. А о своем, по большому счету, предательстве упоминать, конечно, не хочется.

О битве за Юрьев мы берем информацию из двух основных источников – «Ливонской хроники» Генриха Латвийского и «Российской истории» В. Н. Татищева. И если западный хронист верен себе и главным образом прославляет своих единоверцев, причем временами рассказывая откровенные несуразности, то у Татищева иной подход к делу. Он куда более краток, но и при этом более точен, ему незачем соблюдать политкорректность. Что примечательно, оба источника настолько хорошо дополняют друг друга, что мы можем составить довольно подробное представление об этих судьбоносных событиях. Заострим внимание на наиболее важных из них.

Генрих Латвийский конкретно обозначает те силы, которые противопоставил крестоносцам русский князь, а заодно дает представление и об укреплениях Юрьева: «Да и на самом деле замок этот был крепче всех замков Эстонии… Сверх того, у короля было там множество его русских лучников, строились там еще и патерэллы, по примеру эзельцев, и прочие военные орудия». Как видим, шансы успешно выдержать осаду у Вячко были неплохие, особенно если учитывать вероятную помощь из Новгорода.

Это и следует из той тактики активной обороны, которую выбрал храбрый князь: «Но князь Вячек Борисович, поскольку был мудрый и в воинстве храбрый, мужественно град оборонял и, часто исходя из града, многий вред немцем чиня, с честию возвращался» (В. Н. Татищев). Будь Вячко не уверен в своих силах, то и сидел бы в Юрьеве как мышь, не смея выйти за городские ворота. Но нет, выходит в поле и бьет западную сволочь!

Все это значительно отличается от того описания осады, которое дает нам Генрих. Оно и понятно! Для него главное – увековечить подвиги земляков и единоверцев, а все остальное второстепенно. К примеру, о том, что Юрьев был захвачен обманом, певец рыцарской доблести не говорит ни слова, эту информацию мы опять-таки берем у Татищева: «Немцы, видя, что силою городу не могли ничего сделать, а людей на приступах уже много потеряли, учинили коварство…» Генрих в отличие от Татищева сильно пристрастен, поэтому в хронике возникает масса нестыковок, на которые иногда просто не обращают внимания, хоть они и бросаются в глаза. К примеру, рассказывая о падении Юрьева, Генрих говорит о том, что организованный в этот день крестоносцами приступ провалился и рыцари потерпели серьезную неудачу. А затем вдруг оказывается, что воинство Христово каким-то загадочным образом прорвалось в город. Одним из характерных примеров его творчества является эпизод с мостом, который был перекинут через ров и вел к городским воротам. То, что сей мост не был уничтожен русскими, вполне понятно, поскольку, как мы помним, вылазки они делали с завидной регулярностью. К тому же, это был самый удобный путь, если вдруг Вячко поймет безнадежность ситуации и надумает со своим отрядом прорываться из города. Но вот как описывает немецкий хронист ключевой, по его авторитетному мнению, эпизод штурма города: «Между тем другие (крестоносцы) нанесли дров и подожгли мост, а русские все сбежались к воротам для отпора». И пока княжеская дружина топталась перед городскими воротами в ожидании врага, рыцари смели со стен оставшихся без поддержки эстов и прорвались в Юрьев.

По большому счету, то, что выше понаписал Генрих, является редкостной глупостью. Прежде всего, обратим внимание вот на что – зачем рыцарям поджигать мост, по которому они могут прорваться в город? Обычно все как раз наоборот: заваливают ров, чтобы подтащить к воротам таран. А здесь и заваливать ничего не надо! И другой вопрос – зачем Вячко стягивать к этим самым воротам дружину? Ведь если мост горит, то немцы по нему к воротам чисто физически не смогут подойти! Ответа может быть только два – либо князь внезапно тронулся умом и не соображал, что делает, либо Генрих сознательно вводит своих читателей в заблуждение. На наш взгляд, второй вариант более логичен. Потому что, если исходить из того, что Вячко с дружиной решил пробиваться из города и стянул гридней к воротам для прорыва, а немцы, чтобы не допустить этого, подожгли пресловутый мост, то все становится на свои места. И нет никаких нестыковок и нелепостей.

Ведь если город уже был почти взят, то немцам нужно было сделать все, чтобы не выпустить загнанного волка из ловушки!

Теперь о том, как погиб храбрый князь.

Мянни О. Князь Вячко и сын литовского старейшины Меэлис

Дело в том, что его судьба была решена задолго до взятия города, о чем недвусмысленно написал Генрих Латвийский: «Надо взять этот замок приступом, с бою и отомстить злодеям на страх другим. Ведь во всех замках, доныне взятых ливонским войском, осажденные всегда получали жизнь и свободу: оттого другие и вовсе перестали бояться. Так теперь мы всякого, кто из наших первый взберется на вал и вступит в замок, превознесем великими почестями, дадим ему лучших коней и лучшего пленника из взятых в замке, за исключением короля, которого вознесем надо всеми, повесив на самом высоком дереве». К такому заявлению комментарии не нужны.

Поэтому, рассказывая о том, что произошло в городе, Генрих скромно и не вдаваясь в подробности, указал, что «перебили всего, вместе с королем, около двухсот человек».

У Татищева мы встречаем гораздо более подробную информацию. «А немцы, вооружась, учинили приступ и, скоро войдя во град, взяли князя Вячка и бояр, которые слезно их просили, чтоб как пленных не губили. Но они, несмотря нина что, словно беззаконные рабы диавола, а не Божии, князя и бояр побили». Картина проясняется, поскольку мы видим, что князь попал в плен и был казнен. Где и каким образом – неизвестно.

Но есть еще одна версия гибели Вячко. Она изложена в книге монахини Таисии «Русские святые». В главе «Священномученик Исидор Пресвитер и иже с ним 72 мученика Юрьевских» приводится такая информация: «В начале XIII в. город Юрьев, воздвигнутый вел. князем Ярославом Мудрым на реке Омовже, на запад от Пскова, был взят немецкими рыцарями-меченосцами. Князь же юрьевский, Вячко, видя гибель своего города, бросился с конем с городских стен прямо в пламень, объявший город, – и погиб. С тех пор Юрьев стал называться по-немецки – Дерптом». Каждый может выбрать ту версию гибели героя, какая ему больше нравится, но мы все-таки склоняемся к последней.

Теперь о новгородцах. Иногда просто удивляешься на наших либералов, которые в дело и не в дело поют хвалу боярской республике, судорожно сглатывая при этом слезы умиления. Вот ведь молодцы, сколько веков свободу свою отстаивали, не гнулись перед князьями злобными! Только вот парадокс ситуации заключается в том, что ни одно княжество не нанесло единству Руси такого урона, как Новгородская земля. Можно с уверенностью утверждать, что если бы в момент натиска крестоносцев на Прибалтику в Новгороде была не боярская республика, а централизованное княжество с четкой вертикалью власти, немцы бы никогда не закрепились на этих землях. Им бы просто не дали это сделать. А так…

В этот раз все получилось так же, как и обычно.

Вместо того, чтобы собрать войска и спешить на помощь осажденному Юрьеву, новгородцы занимались любимым делом, предавались прениям: «Но поскольку у новгородцев с князем было несогласие и между собою распри великие, немогли о помощи Юрьеву согласиться и оказать, как того требовалось» (В. Н. Татищев). Кровь льется, русских зажимают и обижают. Стратегически важная точка в Прибалтике готова перейти в руки врага, а у новгородцев – несогласие и распри великие. А то, что им же это вскорости может самим выйти боком, это в расчет не берется. Словесные баталии куда важнее. Не было в данный момент в городе человека, который крепкой рукой дал бы смутьянам по шапке и заставил думать не о своих шкурных интересах, а об интересах Русской земли. Когда же свободные люди вволю наскандалились и потешились, они все-таки сподобились собрать войско и выступить в поход. Но было уже поздно. Генрих Латвийский четко отмечает, что «новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город». А дальше все опять пошло по накатанной: «Когда же пришло сие известие в Новгород, учинило всенародную печаль, и было споров множество, один другого обвинял» (В. Н. Татищев). Теперь на повестке дня в Новгороде встал другой важный вопрос: кто виноват? А ведь его тоже быстро не решишь. И вновь недовольство друг другом и распря великая. Каждый в соседа пальцем тычет, мол, все из-за тебя, раздолбая! Каждый слово пообиднее выдумывает, чтобы проняло оппонента, чтобы задело. Только все это лишь пустое празднословие и жалкая попытка оправдаться, хотя бы перед собой.

А изменить было уже ничего нельзя, Юрьев пал, и у крестоносцев появился отличный плацдарм для дальнейшего наступления на восток.

Это был тяжелый удар по русским позициям в регионе.

А отпор врагу дать было пока некому. Михаил был не настолько воинственен, чтобы лично вести войска в бой, да еще за территорию, принадлежащую ему на птичьих правах. А княжич Всеволод, номинально посаженный на Новгородский стол после Михаила, был сильно мал. Ситуация продолжала ухудшаться.

В Юрьеве, прозванном теперь крестоносцами Дерптом, было образовано Дерптское епископство. Эсты были полностью разгромлены, а русские практически вытеснены из Эстонии.

Подавление эстонского восстания немцами и взятие ими Юрьева в 1224 году завершали немецкое завоевание Прибалтики и явились крупнейшим поражением Новгородской республики. Граница, установленная по миру 1224 года, проходила теперь по Чудскому озеру и реке Нарове, всего в 30 километрах от Пскова. Юрьевская катастрофа превратила немецкий рыцарский орден в непосредственного и очень опасного соседа для исконных новгородских и псковских земель.

Это уже было совсем не весело. Документы тех лет не оставляют сомнений в усиленном нажиме держав-агрессоров на Русь. Политика шантажа и раскола оказывала влияние и на боярских правителей Новгорода и Пскова, готовых ставить свои торговые интересы выше общерусских политических целей. То, что не могли сделать силой, крестоносцы решали хитростью, и это приносило свои плоды. Одной из жертв этой борьбы, как мы и говорили, стал Владимир Псковский, вытесненный из собственного города в Ряжск (Ржев). Тот же Псков, как никакой другой город, должен был теперь считаться с орденом, мало того – находить с ним компромисс.

Однако на одну лишь хитрость немцы не рассчитывали никогда, всегда предпочитая ей силу. Хитрость – это лишь временная мера, и в большинстве случаев пользуются ею при осознании собственной слабости. Особенность владений крестоносцев Ливонии заключалась в том, что туда был постоянный и пока неиссякаемый приток сил из Европы. В Святой земле с этим порой возникали серьезные трудности. Поэтому любое ослабление позиций рыцарей в Прибалтике было временным. Сюда ехали не только мирные пилигримы, которых было немало, но чаще всего хорошо вооруженные и хорошо обученные искатели приключений, среди которых было достаточно незаурядных воинов, всегда готовых к войне.

Ярославу, как и Владимиру Псковскому, не дали добить немцев, и они довольно быстро нашли возможность восстановиться. Епископ Альберт был талантливый организатор и умелый администратор, да к тому же еще и очень неплохой политик. Он прилагал массу усилий, чтобы упрочить положение своего детища.

Между тем, борьба с крестоносцами требовала от русских все больших сил.

Пришла пора принимать кардинальные меры.

Лучшим кандидатом для решительных мер был решительный Ярослав.

Михаил очень быстро понял, что к чему, и сообразил, что нужно либо воевать с орденом, либо расставаться с Новгородом по доброй воле, пока не попросили прочь по-плохому. Он смело выбрал второе.

Это решение черниговского князя было на руку всем, в том числе и владимирскому князю Юрию – пришла пора возвращать новгородскую вольницу под свое крыло и останавливать стремительно развивающуюся агрессию братьев-рыцарей.

Ярослав вернулся как нельзя вовремя.

Быстро рассудив, что к чему, новгородцы в очередной раз «послали звать Ярослава в Новград на княжение, обесчав ему преждние его убытки заплатить, и целовали ему крест, что его не изгонять и досады не чинить. Он же вину их, что прежде ему учинили обиду и что на литву в помочь ему войска не послали, отпустил и поехал в Новград, а новогородцы встретили его и приняли с честию великой» (Татищев).

А.Пресняков подчеркивал: «Крепнет связь Владимирского великого княжения с Новгородом в энергичной деятельности князя Ярослава Всеволодовича».

Именно Ярослав Всеволодович выступает во главе новгородской внешней политики, олицетворяя ее собой. Он выступает организатором активной обороны против немецкого и шведского давления. Один только перечень мероприятий, проведенных Ярославом по борьбе с теми же меченосцами, характеризует его как выдающегося руководителя внешней политики на северо-западе Руси.

Почти сразу же после появления Ярослава в Новгороде княжеская дружина отбила набег еми (тавастов) на новгородские земли в Финляндии.

Дав укорот этому врагу, воинственный князь стал готовиться к делу великому и небывалому. Зимой 1226 года он замыслил грандиозное военное предприятие – большой поход в южную часть Финляндии. «Тое же зимы Ярослав, сын Всеволож, ходи из Новгорода за море на Емь, где же ни един от князь Рускых не возможе бывати, и всю землю их плени» (Лаврентьевская летопись).

Князь триумфально вернулся. То, что в Новгороде, пусть и на время, появилась крепкая княжеская власть, немцы вскоре ощутили на своей шкуре.

Немногие русские князья удостоились памятников. Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Александр Невский, Дмитрий Донской… В этой славной компании оказался и наш герой, Вячеслав Борисович. В эстонском городе Тарту (Юрьев, Дерпт) в честь 950-летия со дня основания был установлен памятник русскому князю Вячко и эстонскому старейшине Меэлису. Его создателем является скульптор Олав Мянни, а бронзовые фигуры героев стоят напротив дома № 2 по улице Oru. Несмотря на все политические неурядицы, памятник достоял до наших дней, правда, в 2008 году местные вандалы у князя отпилили меч. Наверное, для того, чтобы не раздражать «западных партнеров», которых Вячко этим мечом шинковал, как капусту. У своего земляка Меэлиса лук со стрелами отпилить постеснялись.

Треснутый лед реки Омовжи (Разгром меченосцев)

Итак, Ярослав не просто вернулся. Он начал действовать. А когда Ярослав действовал, то и результат появлялся – незамедлительно. Против его напора и активности мало кому удавалось устоять.

Псков князь подмял под себя решительно и быстро. Довольно с него уже было псковского своеволия, от которого Руси одни неприятности шли. Горожане единодушно присягнули на верность лично князю Ярославу.

Здесь он пошел на интересный компромисс, отправив в Псков самого младшего из сыновей Мстислава Удатного – Юрия, который представлял клан, ранее правивший в этих местах. Судя по всему, новый псковский князь был практически ровесником Ярослава.

Больше о нем ничего не известно.

Вернуть Псков в сферу своего влияния немцам можно было лишь одним путем. Крестоносцам нужен был там свой ставленник. И такой кандидат у них был припасен, только пока за ненадобностью не задействованный. И вот пришло время достать и его из нафталина.

И был это не кто иной, как Ярослав Владимирович – сын легендарного Псковского князя. Правда, характером он пошел не в тятеньку. Хлипковат был княжич против своего папаши, но определенные виды на будущее имел.

Ярослав считал Псков своей вотчиной по праву наследования и не терял надежды ее вернуть, пусть и с помощью немцев. Орден пригрел сына своего заклятого врага до времени у себя на груди. Для них это было ценное приобретение. Пятая колонна нужна всем и всегда. А тут ее и создавать не пришлось.

Для крестоносцев он оставался последним кандидатом, на которого можно было сделать ставку, правда кандидатом довольно надежным, на чьих амбициях можно было и сыграть.

В 1233 году князь Ярослав Владимирович с боярами-изгнанниками при помощи крестоносцев захватили Изборск, который находился к юго-западу от Пскова. В Пскове сразу же забили тревогу, ибо Изборск был его передовым форпостом.

Древний Изборск. Он первым встречал крестоносцев на северо-западной границе. Фото А. Караева

Возможно, Ярослав Владимирович всерьез рассчитывал на то, что псковичи с радостью воспримут этот его рейд. Но не тут-то было.

Псковичи уже получили князя из рук Ярослава Всеволодовича и ничего больше менять не собирались. Теперь им надо было доказать их новому правителю свою безоговорочную верность. Поэтому они даже не стали дожидаться новгородских полков, а решили исправить ситуацию сами. (По другим источникам, они действовали совместно с переславской дружиной, что кажется более верным)

Так что Изборск перешел в руки меченосцев ненадолго. Псковский отряд с переславскими гриднями быстро отбили город и взяли в плен князя-изгоя Ярослава Владимировича.

Сеча была жестокой, ибо враги не щадили друг друга и пощады от противника не ждали. Немцам не приходилось рассчитывать на то, что кому-либо из них дадут уйти.

Здесь погиб знатный немецкий рыцарь с русским именем Даниил, который, видимо, и должен был обосноваться на этом форпосте. Этот факт отметили даже летописи. Возможно, это была месть за гибель князя Вячко, ведь именно Даниил и был первопричиной всех бед русского князя. Время шло, а характер у рыцаря не поменялся, он вновь ввязался в очередную авантюру, но не повезло. В этот раз его щадить не стали. Вот и верьте медоточивому Генриху, кто кому больше досаждал, а также всем наветам хрониста на Вячко.

К Даниилу лучше всего подходит известная русская пословица: «Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить».

Ярослав Владимирович был отправлен в оковах и под стражей в Переславль-Залесский, из которого, правда, вскоре бежал к немцам.

Интересную трактовку этих же событий передает С. Соловьев: «В 1233 г. эти изгнанники – Ярослав и новгородцы вместе с немцами ворвались нечаянно в русские владения и захватили Изборск, но псковичи отняли назад у них этот город».

Видимо, в картах не разобрались!

«В том же году немцы опять показались в новгородских владениях (видимо, опять нечаянно); князя Ярослава не было в то время в Новгороде; но скоро он пришел с сильными полками переславскими, чтоб отомстить немцам за обиды» (С. М. Соловьев). Понятно, что вооруженный конфликт уже разгорелся и немцы, потерпев первое поражение, просто так утереться не захотели. Бог с ним, с Ярославом Владимировичем, а вот за Даниила следовало отомстить. Но опять не случилось. Однако этими своими жалкими попытками они только играли на руку Ярославу Всеволодовичу. Зря они ярили новгородского зверя. Теперь ему не надо было уговаривать ни новгородцев, ни псковичей в необходимости похода на орден.

«Время было удобное действовать против немцев: Новгород и Псков в соединении под одним князем, а между тем Ливония лишилась своего великого Альберта, умершего в 1229 году» (С. М. Соловьев).

Меч над головой ордена был уже занесен. Но внезапно случилось событие, которое отвлекло деятельного Ярослава и от немцев, и от похода.

«Присутствие Ярослава Всеволодовича было нужно для Новогородцев; но пораженный внезапною кончиною старшего сына, он уехал в Переяславль. Юный Феодор, цветущий красотою, готовился к счастливому браку; невеста приехала; Князья и Вельможи были созваны и вместо ожидаемого мира, вместо общего веселия положили жениха во гроб. Народ изъявил искреннее участие в скорби нежного отца; а Князь, едва осушив слезы, извлек меч для защиты Новогородцев и привел к ним свои полки многочисленные». Такими словами описывает эту трагедию Карамзин. Что с княжичем случилось, что стало причиной его смерти, остается только гадать, поскольку летописи молчат. Но факт остается фактом.

Нежданно-негаданно Ярослав потерял старшего сына, с которым наверняка связывал определенные планы и надежды.

Если другого человека такое горе могло и сломать, то Ярослава оно только подхлестнуло. Ему просто необходим был противник, на котором можно было выместить всю накопившуюся горечь и нерастраченную злость. Ярость бурлила в князе, ища выхода, и немцы были лучшими кандидатами из тех, на ком можно было отвести душу, да еще и с пользой для дела.

Ярослав, собрав войско, вышел в поход.

С Новгородским князем мы разобрались. А что же происходило в стане его заклятого врага, ордена меченосцев?

Как мы уже видели, все, от магистра до братьев-рыцарей, не горели желанием подчиняться кому-либо вообще, однако авторитет Альберта был так велик, что им приходилось с ним считаться или хотя бы делать вид и соблюдать приличие. Однако при всякой возможности они пытались подчеркнуть свою независимость. Так сказать, пытались служить Господу без посредников, напрямую. Епископу Альберту с трудом удавалось держать под контролем свое детище. Не зря меченосцев и по сей день считают самым недисциплинированным орденом из всех. Чуть позже Еренфрид фон Неуенбург (независимый представитель тевтонцев) представил поведение рыцарей Меча вовсе не в привлекательном свете, описал их людьми упрямыми и крамольными, не любящими подчиняться правилам своего ордена, ищущими прежде всего личной корысти, а не общего блага.

Смерть епископа Альберта только усугубила давно наметившийся конфликт и стала решающим фактором в развитии дальнейших событий.

Магистр ордена меченосцев Волквин, которому зависимость от Альберта давно была в тягость, тут же решил воспользоваться благоприятным моментом, чтобы освободить орден из-под власти следующего епископа, которым был назначен Николай из Магдебурга.

Если Альберта он вынужден был терпеть, то Николай вовсе не был для него авторитетом. Скорее нахлебником, явившимся на все готовое.

Мало того, на освободившееся место появился еще один претендент – Альберт Зуербеер из Кельна. Подчиняться новому духовному лидеру, который даже в отдаленной степени не был воином, магистру вовсе не хотелось.

Он считал, что для ордена меченосцев будет намного выгоднее попасть под крыло более известного и процветающего в те времена Тевтонского ордена, то есть соединиться с ним. Братьям-рыцарям уже давно требовался могущественный покровитель. Если орден меченосцев, постоянно проливая кровь и теряя бойцов, еле-еле сводил концы с концами, то Тевтонский богател и развивался. Магистр рассчитывал, что тевтонские рыцари с радостью предоставят ему людей и средства, необходимые для защиты Ливонии, а их дисциплина укрепит дух буйной монашеской братии. Вот тогда никакой епископ больше не будет лезть в их дела.

Однако речь шла не о простом подчинении, кроме просьбы, были еще и условия. Меченосцы требовали такой автономии в возможном объединенном ордене, что реформирование их монастырей было бы невозможным.

Магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальц тактично отклонил столь лестное, на первый взгляд, предложение Волквина.

Причин доискиваться не будем, чтобы не уходить в дебри взаимоотношений между организациями и отвлекаться от основной линии, тем более что часть этих проблем лежит на поверхности.

Андриолли М.Э. Тевтонские рыцари

Правда, саму идею, показавшуюся им конструктивной, тевтонцы взяли на заметку. Виды Тевтонского ордена распространялись и на Прибалтику, а Братство меченосцев имело больший опыт существования и выживания в этом краю, ведь они оказались там раньше на два с половиной десятка лет, чем тевтонские рыцари.

Приблизительно в это же самое время орден рассорился и с папским наместником.

В Ливонии вместо усердного служения Христу шла борьба за власть, и скандал следовал за скандалом.

Таким образом, орден меченосцев на данный момент был предоставлен сам себе и располагал лишь собственными силами, которых вовсе не было достаточно для отпора начинающим проявлять все большую агрессивность русским.

Этим и был готов воспользоваться Ярослав Всеволодович. Он понимал, что мимолетные набеги не могут обеспечить победу над немцами. Поэтому стремился вернуть и удержать в русских руках Юрьев как важнейшую крепость, дававшую доступ в центр Эстонии.

В лице Ярослава немцы столкнулись с крупным политическим деятелем и полководцем.

Пусть он был не первым из русских князей, поднявших против крестоносцев тяжелый меч войны, но зато самый последовательный в своих действиях.

Именно он представлял для ордена меченосцев наибольшую угрозу.

Властитель Новгорода по какой-то неизвестной нам причине невзлюбил крестоносцев изначально. Пожалуй, только его старинный недруг Михаил Черниговский мог вызвать большую ненависть, чем они.

Ярослав снова вдел ногу в стремя. Верный конь вновь понес своего седока навстречу осадам и сражениям, схваткам и штурмам, почестям, победам, лести, славе, проклятиям, падениям и взлетам. Все это Ярослав испытал на себе, как никто другой.

«Лета 6742 (1234). Князь Ярослав Всеволодович, совокупря войски новогородски и псковские, ходил на немец к Юрьеву, и, не дошед города, стали».

Так Татищев описывает начало нового похода на крестоносцев.

Ярослав славно подготовился к этому походу. Он пришел в Новгород из Переславля со своею старой дружиной и «низовскими полками», которые и собирался укрепить новгородской вольницей. Кроме новгородцев в походе участвовали и ладожане, и псковичи. Сила получилась довольно внушительной.

Это был также первый поход, куда с отцом отправился княжич Александр, в будущем прозванный Невским. В юношескую душу западают такие вещи, может быть, именно поэтому всю свою жизнь Александр Ярославич люто ненавидел Запад, под которым мы подразумеваем немцев. Ведь оба ордена, против которых предстояло сражаться Александру, состояли в большей степени из представителей этого народа. А может, само слово «крестоносец» вызывало у юного князя приступ агрессии.

Но все это в будущем. Сейчас он вместе с отцом выступает против первого из орденов, с которым ему суждено сразиться, – «Братьев Христова воинства».

От границы Ярослав проследовал прямиком к сердцу Эстонии Юрьеву, или Дерпту, чьи стены еще помнили мужество и отвагу вассала Ярослава князя Вячко. Хотя выбор цели был обусловлен не только чувством мести и карой рыцарям за содеянное. Ярослав шел на правах законного владельца возвращать добытые им ранее волости обратно под свое крыло.

Вот что было актом возмездия.

Однако, не подходя вплотную к хорошо укрепленному городу, он внезапно остановил свои полки и стал сильно нервировать крестоносцев.

Набравшийся опыта в прошлых войнах, Новгородский князь решил перехитрить немцев.

Ярослав никогда не был мастером осадного дела, а возможности укрепленного Юрьева знал как никто. Поэтому, не полагаясь на прямой штурм города, князь распустил часть ополчения «воевать зажития» и собирать военную добычу, оставив при себе свою дружину в полной боевой готовности.

Новгородцы гуляли от души, разоряя вражескую волость, собирая причитающуюся за все эти годы дань. Это они умели хорошо. Сейчас их главной задачей было «погулять» так, чтобы раздразнить крестоносцев, мало того, нужно было создать видимость того, что Ярослав распустил для грабежа все войско и единое управление если не упущено, то, по крайней мере, нарушено. Такая задача новгородцами и псковичами была выполнена с успехом. Братья-меченосцы в порошок стирали зубы от ярости, видя, что творили русские на землях, которые они уже привыкли считать своими. Сердце кровью обливалось. Один сплошной убыток, да и авторитет терялся на глазах.

Ярослав же жаждал нанести как можно больше вреда надменным и алчным немцам.

Именно к этому времени немецкие источники относят гибель в пожаре цистерцианского монастыря Фалькенау, расположенного недалеко от Дерпта.

Пострадал не только монастырь.

Русские сжигали деревни, убивали всех, кто оказывал сопротивление. Лили кровь. Безжалостно. Как и всегда бывает на войне.

Князю нужно было добиться поставленной цели любым способом.

Долго меченосцы не высидели за стенами. Чего, собственно, Ярослав и добивался.

С намеренного попустительства Новгородского князя или благодаря своей везучести и изворотливости немецкие гонцы метались по горящей территории и носили сообщения из Оденпе в Дерпт. Лазейки были. Благодаря этим удачно налаженным каналам связи отряды крестоносцев, усиленные местным ополчением, решили объединиться и ударить на увлекшихся захватом добычи русских. Они надеялись на внезапность атаки, на то, что отряды Ярослава не успеют соединиться в один кулак.

Рыцарям не сиделось за стенами замков и крепостей, они рвались в бой. Желания драться было через край, а вот точной информации о противнике не было. Но братьев-рыцарей это не остановило.

Видимо, посчитав, что и этого будет достаточно, немецкие меченосцы из Юрьева и Оденпе, усиленные ополчением из горожан и купцов, выступили объединенной ратью против новгородского войска.

Страницы: «« « 12345678 » »»