Инстинкт Бабы-Яги Донцова Дарья

Глава 8

Поиздевавшись над сержантом, маменька пришла в такое великолепное настроение, что, оказавшись возле своего подъезда, мигом, без лишних разговоров, выскочила из машины – она явно задумала сначала испугать лифтершу, а потом и свою домработницу.

Я покатил вновь к фирме «Моторс», припарковал на стоянке «Жигули», вошел в здание и, налетев на охранника, вежливо спросил:

– Подскажите, пожалуйста, в каком кабинете сидит Марина Райкова?

Секьюрити тут же ответил:

– Марина Сергеевна ушла.

Я расстроился:

– Давно? Не знаете, к какому метро она ходит?

Одетый в черную форму мужчина улыбнулся:

– Вы ее не догоните.

– Почему?

– Райкова утром убежала.

– Да? Во сколько?

Охранник пожевал губами:

– Ну, точно не скажу. Примерно около одиннадцати, выскочила опрометью, пальто не застегнула, без шапки, лицо красное. Может, утюг дома оставила или чайник на плите? Моя один раз кашу забыла, чуть не сгорели из-за ее дурости.

Он продолжал бубнить, но я, наплевав на вежливость, ушел. Что могло случиться с Райковой? Да все, что угодно, может, и впрямь вспомнила про включенный газ? Ладно, придется ехать к Марине домой.

Очутившись возле знакомого дома, я поднялся наверх, ткнул пальцем в звонок, дверь мигом распахнулась. На пороге возник довольно молодой хмурый мужчина, одетый в джинсы и вытянутый пуловер.

– Вам что? – сердито осведомился он.

– Простите, Марина дома? – улыбнулся я, недоумевая в душе.

Из утреннего разговора с Райковой я сделал вывод, что она живет одна, и вот, выходит, ошибся.

– Заходите, – буркнул парень, – да не снимайте ботинок, налево в комнату.

Я послушно шагнул туда и увидел еще двух мужчин. Одного маленького, толстого, в жеваном пиджаке самого дурного качества, и другого, облаченного в слишком светлые для февральского вечера брюки и шерстяную рубашку.

Толстяк оторвался от листа бумаги, на котором что-то писал, и отрывисто осведомился:

– Вы кто?

– Иван Павлович Подушкин, – недоуменно ответил я.

– Что вам надо?

– Можно увидеть Марину Сергеевну?

– Нет! – рявкнул толстяк и снова забегал ручкой по бумаге.

Я растерялся. В квартире Райковой происходило нечто непонятное. Парень в светлых брюках довольно вежливо осведомился:

– Вы ее хорошо знали?

– Нет, один раз беседовали. Минуточку, что значит «знали»?

Перед моим лицом оказалось раскрытое удостоверение. Капитан Смоляков Игорь Николаевич.

– Что случилось? – испугался я.

– Ваши документы? – не дрогнул Смоляков.

Я вытащил книжечку, которую получил от Элеоноры.

– Смотри, Сеня! – воскликнул Смоляков. – Вроде наш.

– Дай. – Толстяк выхватил у меня из пальцев документ. – Ну-ну, чин-чинарем, лицензия, и все такое. Ты раньше опером работал? В каком районе?

– Нет, – покачал я головой, – никогда не имел дела с милицией.

– Да? – удивился Игорь. – В частных-то агентствах сплошняком перебежчики сидят, наши бывшие. Кем же ты до этого служил?

– Я поэт, редактор, литературный сотрудник…

– Кто? – вскинул брови Сеня. – Поэт? Любовь-кровь-морковь? Слышь, мужик, ты за каким фигом сюда приперся? Выкладывай все про Райкову. Игореша, пока лицензию проверь.

Капитан молча вышел.

– Вы разрешите закурить, товарищ начальник? – ехидно спросил я.

Но Сеня не растерялся:

– Тамбовский волк тебе товарищ, а тайга прокурор. Что за дело у тебя к Райковой?

Игорь сунул голову в комнату.

– Порядок! Детективное агентство «Ниро».

Сеня сморщился.

– Так, зачем пришел?

– Что с Мариной?

Пару секунд Сеня смотрел мне в лицо, потом с тяжелым вздохом ответил:

– Ладно, все равно ведь узнаешь. Она покончила с собой.

Я вскочил и опрокинул стул.

– Как? Когда? Где?

– Сядь, – велел Сеня, – чего прыгаешь, как мартышка. Обычное дело, влезла в ванну, лезвием вскрыла вены на руках и ногах. Дверь в квартиру запирать не стала, ее сквозняком открыло нараспашку. Вот соседка и полюбопытствовала, решила сначала, что Райкова опять на работу усвистала, а про замок забыла, случалось с ней такое. Вошла и увидела в ванной тело. Где-то около двух дело было. Записка на столе лежала.

– И что в ней? – тихо спросил я.

Семен пошуршал листками:

– А ничего особенного. «Простите, если сможете, совесть замучила, не виновата я, случайно убила Алену». И подпись.

– «Не виноватая я, он сам пришел», – засмеялся вошедший в комнату Игорь.

Меня неприятно покоробила его усмешка, но, с другой стороны, наверное, это была защитная реакция организма. Когда каждый день видишь трупы, следует хоть как-то абстрагироваться от трагичности происходящего.

– Кто эта Алена, не в курсе? – спросил Семен.

Я кивнул:

– Шергина.

– Давай телефон.

– Она умерла.

Семен положил ручку.

– Так… Интересненько. Ну-ка выкладывай!

Я вздохнул и рассказал все. К концу повествования Семен совсем помрачнел и сказал:

– Лады, двигай к хозяйке. Коли понадобишься, позвоним.

– А вы мне свой телефон не оставите?

– Зачем?

– Ну, мало ли, все-таки коллеги…

– Коллега, блин, – покачал головой Семен и, порывшись в кармане, вытащил прямоугольник белой бумаги, слишком тонкой для визитки, на которой было напечатано: «Телятевский Семен Михайлович, телефон…»

– Какая у вас фамилия…

– Уж не хуже, чем твоя, – рявкнул Сеня.

– Нет, конечно, ваша княжеская.

Семен рассмеялся:

– Это вряд ли, все мои родичи из деревни, я один в городе осел. Небось телят растили, отсюда Телятевские и пошли.

– Насколько я помню, был такой Телятевский Андрей Андреевич, князь, боярин и воевода. Летом тысяча шестьсот шестого года он примкнул к восстанию Ивана Болотникова, потому что был обижен на царя. И в тысяча шестьсот седьмом году наголо разгромил войска самодержца под Веневом, Калугой и Тулой. Но потом ему не повезло, и, когда восставшие сдали Тулу, Телятевский попал в плен. Дальнейшая его судьба покрыта мраком. Но, думаю, жизнь Андрея Андреевича закончилась либо в остроге, либо на плахе. По тем временам ослушникам без долгих церемоний рубили головы. Телятевский – редкая фамилия. Скорей всего, вы его потомок.

Сеня вытаращил глаза:

– Первый раз про такого слышу! Ты откуда знаешь-то?

Я улыбнулся:

– Хотел писать книгу, даже название придумал – «Энциклопедия русских фамилий», собрал много материалов по архивам, у меня дома полно интересных бумаг, но потом жизнь заставила другим заниматься.

– Ловко, – покачал головой Сеня, – зря ты в детективы полез, похоже, не твое это занятие.

Я опять улыбнулся:

– У меня в вашей конторе лучший друг работает, майор Воронов Максим Иванович, не встречались, случайно? Он в отпуске сейчас, вот в такое неудобное время дали. Скоро приедет.

– А нам всегда погулять выпадает тогда, когда никому другому не надо, – протянул Семен, – в каком отделении твой Воронов?

– Вроде на Петровке.

– Ясненько, – крякнул Семен, – нет, не виделись, я в районе пашу, так сказать, простая ломовая лошадь.

Устав, словно борзая, носившаяся весь день за зайцами, я приехал домой, рассказал Элеоноре о всех произошедших за день событиях и рухнул на диван. Филимон устроился на моих ногах. В квартире установилась тишина, было еще не поздно, часы показывали только десять, но сон подкрался и закрыл веки. Вообще говоря, следовало встать, раздеться, принять душ, но сил не было. Я начал потихоньку убывать в страну Морфея.

Внезапно до слуха донеслось тихое всхлипывание, потом оно стало громче и таким отчаянным, что я вынырнул из сладкого болота дремоты. Филимон, очевидно, тоже обратил внимание на звуки, потому что сел и замолотил лапами в воздухе.

– Не нервничай, – велел я, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь.

– Нельзя! – крикнула Миранда.

Но я уже толкнул створку. Девочка стояла сгорбившись у окна, на голове у нее был тюрбан из полотенца.

– Что случилось, милая? Ты плачешь?

– Ни фига подобного, – шмыгнула носом девочка.

– Но я слышал!

– Это по телику передавали!

– В этой комнате нет телевизора.

– Значит, по радио, – нашлась Миранда.

Я подошел ближе, увидел совершенно красные глаза, серьгу, торчащую из распухшего носа, и решил успокоить ребенка:

– Скучаешь о маме? Успокойся, дорогая, она скоро вернется.

– На фига мне Настька сдалась, – окрысилась Миранда, – с чего о ней плакать? Да ее никогда нет!

– Тогда скажи, что случилось, знаешь, если поделиться с другим своим горем, станет легче.

Миранда прищурилась:

– Смеяться не станешь?

– Нет, конечно, – успокоил я ее и сел в кресло, приготовившись услышать рассказ о первой несчастной любви.

– Тогда смотри, – хмуро сказала Миранда и сдернула полотенце.

Я обомлел. Коротенькие волосы девочки были ядовито-зеленого цвета, столь пронзительного, что у меня защипало в глазах. Подобного цвета в природе не существует. Ни молодая листва, ни лягушка, ни хвоя ели… Нечто кислотное, отвратительное, вульгарное…

– Ну и как? – осведомилась Миранда.

– Немного смело, – ответил я, – весьма необычный тон.

– Думаешь, я такая дура, что собралась ходить как взбесившаяся жаба? – надулась Миранда.

Человеку, который проколол ноздри и засунул туда «гвоздик», в голову могут прийти всякие мысли, и потом, кожа жабы ничто по сравнению с «пейзажем» на голове Миранды.

– Хотела стать блондинкой, – горестно пояснила глупышка.

Я протянул руку к яркой коробочке, лежащей на столе.

– Ты это средство употребляла? Можно посмотреть?

– Смотри, – разрешила Миранда.

Я прочитал инструкцию.

– Раньше когда-нибудь пользовалась краской?

– Да с семи лет! – воскликнула модница. – Все время! Уже была рыжей, брюнеткой, русой…

– В этом твоя основная ошибка!

– Ой, только не заводись, – отмахнулась безобразница, – не надо читать мне лекции…

– Я и не собирался. Просто смотри, вот тут маленькими буковками написано: «Ни в коем случае не употреблять на окрашенные прежде волосы».

– Дай, – выхватила коробочку Миранда. – Ну, блин! Еще мельче написать не могли. Идиоты! Делать-то что? Меня завтра в школе со свету сживут!

– Хочешь, поеду с тобой и поговорю с классной руководительницей, попрошу не ругать и не ставить двойку по поведению.

Секунду девочка смотрела на меня широко распахнутыми глазами, потом звонко рассмеялась:

– Ваня! Ты когда в школу ходил?

– Давно, – дипломатично ответил я.

– Так вот, сейчас учителям совершенно насрать, хоть голая в школу заявись с татуировкой на носу. Наша классная даже не вздрогнет. Меня одноклассники оборжут. Их-то не заткнешь!

Ее личико стало совершенно несчастным.

– Ладно, – решительно сказал я, – укладывайся, уже поздно. Завтра в школу не пойдешь, поедешь со мной в парикмахерскую, к мастеру, который причесывает Николетту, он постоянно твердит, что способен сделать с волосами все, вот пусть и покажет свое умение.

– Николетта твоя любовница? – заинтересовалась девочка.

– Нет, мама.

– Я тоже Настьку только по имени зову, – протянула она.

– Все, хватит сырость разводить, ложись, спи спокойно, завтра исправим положение. Ну, давай иди, почисти зубы.

– Так рано я не ложусь.

– Уже полдвенадцатого!

– Ну и что?

– Когда же ты укладываешься?

– В три.

– Почему? – удивился я, вот уж не предполагал, что дети могут страдать бессонницей.

– В сайте сижу.

– Где?

– В компе.

– Извини, не понял.

– О боже! – закатила глаза девочка. – Компьютер включаю, а здесь его нет! Мне ни за что не заснуть!

– Книжку почитай.

– Фу! Терпеть их не могу.

Мне стало грустно. В детстве я был тихим, малообщительным ребенком и очень хорошо помню, как погружался в мир вымышленных историй, сколько восторга и радости испытал, «глотая» Дюма, Вальтера Скотта, Герберта Уэллса…

Быстрым шагом я вышел в коридор, порылся на полках, вытащил голубой томик и принес его Миранде.

– Вот, посмотри.

– Януш Корчак, – пробормотала Миранда, – «Король Матиуш Первый». Ну и муть!

– Картинки посмотри.

– Ладно, – сдалась Миранда, – давай, все равно делать нечего.

Я ушел к себе и мигом заснул.

– Ваня! – раздался над моим ухом резкий голос.