Воскресный ребёнок Мебс Гудрун
– Всё, хватит!
Она берёт меня за руку, стягивает с кровати и вдруг хлопает по щекам – слева и справа… Не сильно. Раньше она никогда так не делала! От ужаса я закрываю рот.
– Ну вот, – говорит сестра Франциска и отпускает меня. Я сползаю на пол. Как пустой мешок. И сижу не шевелясь. Ноги вдруг стали ватными. Голова тоже. Я сижу на полу перед сестрой Франциской. Мне плохо. Пусть она уйдёт. Тогда я возьму Зайчика, заползу под одеяло и никогда-никогда больше не встану…
– Можно с тобой поговорить? – спрашивает сестра Франциска.
Если сейчас она опять скажет про чашечку чая, я снова заору. И буду орать, пока не пропадёт голос. Но про чай она ничего не говорит, садится на кровать и повторяет:
– Я хочу с тобой поговорить.
Ну давай… Всё равно я не слушаю. Никогда и никого больше слушать не буду! Всё равно слышишь одну только ложь.
Я так и сижу на полу, тихо как мышка. Хочу только одного – пусть скажет, что хочет, и поскорей уйдёт.
Сестра Франциска начинает говорить. Очень спокойно, но довольно громко. Мне хочется залезть под кровать. Но не получится. Путь преграждают её толстые ноги. Как можно жить с такими толстыми ногами?! У Уллы они намного тоньше. Почти как у меня. Но мне больше никогда не увидеть тонкие ноги Уллы! Я это знаю.
Хочется укусить сестру Франциску за ноги. Хочется укусить саму себя! Зайчик, наверное, совсем испорчен. Зайчик! Мой единственный друг, мой советчик! Вон он лежит под окном, одно ухо наполовину оторвано. Что я наделала!
И вдруг лицо у меня становится мокрым, вода сама бежит из глаз. И из носа. Я её не вытираю.
А сестра Франциска говорит и говорит…
– Мы видим, – говорит она, – что у тебя с фрау Фидлер возник очень близкий контакт.
Контакт! Это в электрической розетке «контакт». А мы друг друга любим! Я её люблю! А она меня – нет!..
Иначе не оставила бы меня тут одну. Если б я была Уллой, то никогда бы не оставила меня одну в интернате на воскресенье. Сестра Франциска говорит дальше, будто не замечая, что я плачу.
– Мы считаем, что это замечательно, – она гладит меня по голове, будто прочла мои мысли. Я дёргаю головой. Не надо меня гладить! Ей – не надо. И никому другому!
– Мы очень хотим, чтобы у каждого нашего ребёнка всё было хорошо, – говорит она.
Вовсе я не её ребёнок. Я – воскресный ребёнок. Уллин воскресный ребёнок! И у меня не всё хорошо. И не будет хорошо – ни сегодня, ни завтра, ни вообще никогда. Это точно!
– Недавно у нас был разговор с фрау Фидлер и её другом, – продолжает сестра Франциска.
Я прислушиваюсь… Разговор? Значит, Улла была здесь? И не зашла ко мне?!
– Я попросила её прийти, – голос сестры Франциски звучит настойчиво и спокойно. – Надо было поговорить о тебе.
Улла была здесь! И Кристиан! Его тоже позвали?! И они говорили обо мне, а мне прийти не разрешили. Это подло! Я бы так никогда не сделала! Я бы меня позвала!
Предательница! Я утыкаюсь головой в коленки и сжимаю кулаки. Чтобы снова не заорать. А плакать я и так уже плачу.
– Сейчас я скажу тебе кое-что, о чём говорить вообще-то не собиралась, – голос сестры Франциски доносится как будто издалека. – Ещё долго не собиралась.
Зачем тогда она это говорит? И пусть не говорит! Мне всё равно…
– Я хочу, чтобы ты меня выслушала, – просит она и вдруг поднимает меня с пола. Сил брыкаться и защищаться нет. И вот я уже у неё на коленях. Кажется, последний раз такое было, когда я была ещё маленькой. Лицо сестры Франциски совсем близко, на нём много морщин, оно нисколечко не похоже на Уллино… Я утыкаюсь ей в плечо. Чтобы не видеть лица. Если его не видеть, а просто ощущать, что сидишь на коленях, можно на чуть-чуть представить, что я на коленях у Уллы. Хотя, конечно, они не такие широкие.
– Послушай, – тихо говорит сестра Франциска мне прямо в волосы. – Послушай меня. Мы вместе с фрау Фидлер и её другом обсуждали, что может быть… что возможно было бы… удочерение.
Голове щекотно, когда она так шепчет. Что она бормочет? Что-что она сказала?! Не понимаю… Голова такая пустая… Сестра Франциска покачивает меня туда-сюда, как маленькую. Хочу быть маленькой… Маленькой девочкой Уллы…
Тихо спрашиваю, уткнувшись в плечо сестры Франциски:
– Почему она не пришла?
– Потому что мы решили так: будет лучше, если сегодня фрау Фидлер со своим другом выяснит всё об удочерении. И пока что всем лучше сделать паузу, взять время на размышление, – отвечает сестра Франциска и гладит меня по голове.
О чём, о чём она говорит? Что надо выяснить? У… удочерение?..
Я выпрямляюсь. Удо-че-ре-ние… До меня начинает доходить… Неужели она про меня?.. Этого не может быть!
У некоторых детей из интерната появились настоящие родители, которые взяли их насовсем. И они больше к нам не возвращались. Только иногда приходили в гости. Их удочерили. Или усыновили.
Я тихо шепчу:
– Удочерить…
– Да, – говорит сестра Франциска. – Удочерить. Ты понимаешь, что это такое?
Да-да, я понимаю! Это самое-самое-самое замечательное! Тогда у тебя есть родители – навсегда!
Я поднимаю голову.
– Так вот, – сестра Франциска смотрит мне в глаза, – фрау Фидлер очень хотела бы тебя удочерить.
И она говорит что-то ещё, а я больше не могу слушать. Просто не могу. В животе всё сжимается.
Улла хочет меня удочерить! Она хочет, чтобы у неё всегда был ребёнок, а не только по воскресеньям. Она хочет… Наверное, лицо у меня было очень странным, потому что сестра Франциска вдруг заговорила быстро-быстро. Она сказала:
– Теперь я должна тебе сказать: не думай, что всё получится так уж легко. Ещё вообще ничего не решено. Случай фрау Фидлер, несомненно, трудный. Послушай меня! Может даже быть, что это невозможно. Ты слушаешь? Скорее всего, она и её друг, чтобы им разрешили тебя удочерить, должны пожениться. А это фрау Фидлер и её друг должны решить между собой, понимаешь? И даже если они решат пожениться, всё это может занять очень много времени. Я не хочу давать тебе ложную надежду. Возможно, из этого вообще ничего не выйдет. И что тогда?
Сестра Франциска меня встряхивает, я болтаюсь у неё в руках, как тряпичная кукла.
Я слушала её очень внимательно. Да-да.
Меня удочерят! Улла меня удочерит. И вдобавок у нас будет Кристиан. Но это ничего. Улла станет моей настоящей мамой. Совсем настоящей! Навсегда!
Кажется, я всё ещё плачу. Но по-другому. Теперь я плачу совсем по-другому! Сестра Франциска прижимает меня к своей большой мягкой груди и говорит:
– Ах, малыш! Я так за тебя переживаю, так надеюсь, что всё получится. Ну а вдруг нет? Такое тоже может быть, и к этому надо быть готовым. Ах ты, мой малыш…
Он вдруг звучит очень странно, голос сестры Франциски. В нём слышатся слёзы. Такого никогда не было! И ей совсем не адо плакать. Всё получится! Это точно! Если Улла этого хочет, и я хочу, и Кристиан нам поможет, то всё получится. Наверняка. И плакать не нужно. Нужно просто ждать! Ведь сестра Франциска сама так сказала. Может быть, довольно долго. Но зато потом!.. Ждать я умею. Очень хорошо умею. Для меня это легче лёгкого. И к тому же я – ребёнок воскресный. А воскресные дети – они особенно счастливые. Это точно!
Больше всего мне хотелось просто сидеть и просто ждать своего счастья. Весь понедельник. И весь вторник. И среду. И дальше… До тех пор, пока Улла не придёт и не заберёт меня. Чтобы я могла остаться с ней. Насовсем.
Но пока что она меня не забрала.
А просто так сидеть и ждать невозможно. Нужно ведь ходить в школу. К сожалению. Пропускать можно, только когда болеешь. Кажется, я уже немножко болею. От ожидания. Я сразу сказала об этом сестре Франциске – что я как-то странно себя чувствую. Как будто сейчас взлечу… Теперь я могу ей сказать про такое. Потому что она поймёт, я уверена. В последнее время она смотрит на меня по-другому – совсем не так, как раньше. Я знаю почему. У нас есть общая тайна…
Но идти в школу мне всё-таки пришлось.
Сестра Франциска сказала, что время проходит быстрее, если всё делать как обычно. И что «взлетать» пока никуда не надо. Потому что потом можно больно удариться о «жёсткую реальность». Так она сказала. Что это значит, я не знаю.
Андреа про удочерение я ничего не говорила. И другим тоже. Сначала я сама должна быть во всём уверена. Совершенно уверена! И тогда уж расскажу. Или ещё лучше – просто возьму Зайчика и все свои вещи, а когда Андреа спросит, небрежно скажу: «Меня удочерили, если хочешь знать. Пока!»
Вот она удивится! И обзавидуется.
Когда я обо всём этом думаю, мне становится очень горячо. В животе и в голове. Удочерение – это самое-самое-самое лучшее, что только может быть на свете! Сестра Линда, кажется, тоже кое-что знает. Перед сном она целует меня два раза. Это очень приятно, потому что в этот момент я потихоньку представляю, что меня целует Улла. Хотя у Уллы это получается не так влажно.
Я думаю, что сестра Линда будет по мне скучать. Судя по тому, как она сейчас со мной обращается – так, как будто я скоро отсюда уйду. Каждый раз, когда у неё есть возможность, она гладит меня по голове. Я стараюсь, чтобы такая возможность появлялась почаще. Потому что когда тебя гладят по голове – это так же приятно, как когда целуют.
Я закрываю глаза и представляю себе Уллу… Мою воскресную маму. Нет, мою настоящую маму!
Что она сейчас делает? Может, уже обустраивает квартиру? Мне же нужна кровать. А у неё кровать только одна. Придётся покупать. Наверное, кровать стоит дорого. А денег у Уллы мало. Если она не сможет купить кровать, то и я не смогу к ней переехать. Мне не разрешат, это точно. Потому что в интернате хотят, чтобы мне жилось хорошо. А без кровати – какое же это «хорошее житьё»? Это не хозяйство, а так, ерунда, как говорит сестра Франциска.
Вот у Кристиана, у него деньги есть. Ведь у него есть настоящая работа. И машина. В кафе он без звука заплатил за наши торты. Кристиан наверняка даст Улле денег, чтобы купить кровать. У женатых людей деньги всё равно общие.
А Кристиан должен на нас жениться! То есть, конечно, на Улле, но в придачу он получит и меня тоже. И мы будем жить все вместе. Втроём. Тогда ему тоже нужна кровать. Это уже обойдётся довольно дорого. Надеюсь, денег у Кристиана хватит. Можно ведь спросить. Но я не знаю точно, где он живёт. Только то, что недалеко от Уллы, где-то за углом.
Как-то это по-дурацки – люди собираются стать моими родителями, а я даже не знаю, где живёт мой отец.
Можно спросить сестру Франциску, но я не решаюсь.
У неё такой вид, как будто ей сейчас не до моих расспросов.
Время до субботы было странным. По-моему, я прибавила в весе. В голове. Она совершенно точно зверски распухла. Потому что в ней вертелось так много мыслей.
Андреа всё удивлялась, чего это я такая тихая. И решила, что я, наверное, простудилась. Ну и ладно, пусть считает меня больной. По крайней мере, не будет приставать, потому что побоится заразиться. Если б она только знала!..
В субботу я не выдержала – голова готова была лопнуть! И проболталась Карли. Он ведь всё равно почти ничего не понимает. Я три раза строила ему половину экскаватора и рассказывала. Когда рассказываешь и строишь, это не так привлекает внимание. К рассказу, я имею в виду.
Карли сиял, и всё время кивал, и совсем не пускал слюни. Он ужасно радовался экскаватору, громко смеялся, и щёки у него раскраснелись. Красные щёки хорошо подходят к жёлтым соломенным волосам. Он стал почти симпатичным.
Я обещала ему: если меня удочерят, он сможет прийти к нам в гости. И я покажу ему нашу квартиру. А если он будет хорошо себя вести, мы как-нибудь возьмём его с собой в поход. Но для этого надо ну просто жуть как хорошо себя вести! И ходить за руку только с Кристианом. Это Карли должен мне пообещать. Потому что рука Уллы – моя! Ему придётся это усвоить.
В конце концов, она – МОЯ мама. Карли снова кивнул и прошепелявил: «Кристиан». У него получилось что-то вроде «Кшышан». Я прыснула со смеху. Ах, этот Карли! Ему ещё так многому надо научиться. Но может быть, он и научится? Он ведь ещё маленький…
А вот Андреа приходить к нам в гости нельзя. Пока ещё нельзя. Она при взрослых всегда так глупо хихикает, а про меня норовит сказать какую-нибудь гадость.
Пусть придёт к нам потом. Позже. Когда-нибудь. Не знаю точно когда…
Я теперь и жить толком не могу. Потому что нужно ждать.
В интернате я уже не на месте.
А у Уллы ещё не на месте.
Я где-то посередине. Чудно! Вот бы сейчас заснуть и проснуться уже удочерённой. Уснуть крепко, лет на сто, как Спящая красавица. Нет, через сто лет меня совсем не будет. Так долго никто не живёт. Лучше лет на пятьдесят… или на десять… или на год… на неделю… Или – так будет лучше всего – на один день. Этого должно хватить.
И тут вдруг… И тут меня зовёт сестра Франциска. У Карли падает из рук экскаватор, а я выпускаю его руку. Надо же, я и не заметила, что держу Карли за руку. Я бросаюсь бежать. Голос у сестры Франциски такой странный, сдавленный. Никогда такого не слышала. Она наверняка хочет сказать мне что-то важное… Я уже знаю что! Бегу по лестнице – через две, через три ступеньки, – я почти лечу… И приземляюсь на пол. На четвереньки. Прямо перед сестрой Франциской. Это у неё ноги такие толстые. Но рядом ещё стоят другие ноги – длинные и тонкие. И ещё одни тонкие. Эти ноги я знаю… Очень хорошо знаю! Это – Улла! И Кристиан. Они пришли меня забрать! Прямо сейчас, да?
Слышится чей-то громкий смех. Это Кристиан.
– На колени перед родителями? Ну это уж чересчур! – смеётся он. Я смотрю вверх, прямо в улыбающееся лицо сестры Франциски. Улла не смеётся. Я это слышу. Она стоит и смотрит на меня, и очки у неё запотели. Я это вижу.
Я так и сижу на полу, дура дурой. Как будто упала на голову, а не на коленки. Кристиан сказал «родители»! Вот стоят мои родители, а я сваливаюсь перед ними с лестницы. Ну не дура?
В голове у меня всё плывёт. Я поднимаюсь и снова бегу вверх по лестнице. Скорее к Карли! Я хватаю его за руку. Карли не понимает, что происходит, он широко открывает глаза и пускает слюни. Я тащу его обратно, вниз по лестнице. Он бежит за мной, спотыкаясь. Когда мы оказываемся внизу, я говорю, едва дыша:
– Можно Карли прийти к нам в гости?
И крепко прижимаю его к себе.
Все смеются. Все сразу. Кристиан – громче всех. Сестра Франциска всхлипывает, вытирая слёзы от смеха. Я стою рядом с Карли и ничего не понимаю. Себя не понимаю. Я же совсем не это хотела сказать. Я ведь хотела кое-что спросить. Про то, что они должны мне наконец сказать.
Вдруг рядом со мной оказывается Улла. Она смеётся и крепко меня обнимает. Прижимает к себе. И тут я понимаю, как соскучилась за эту неделю. По Улле. Мне почти нехорошо… Но сейчас она здесь. Я её вижу, слышу и чувствую. И теперь наконец могу спросить то, что хотела:
– Ты меня удочерила?
– Пока нет, – говорит Улла и перестаёт смеяться, но меня не отпускает. – Но теперь уже скоро, – она прижимает меня к себе. – Обещаю. Ты будешь жить у меня. Сначала это будет испытательный срок, вроде как на пробу.
– На пробу, – эхом повторяю я, и Улла кивает. – Ты обещала, – говорю я, и Улла снова кивает.
– Пробная дочка, – смеётся Кристиан, а сестра Франциска, покосившись на него, откашливается.
У меня в голове больше ничего не плывёт. В ней совсем светло. И совсем легко.
– Пробный папа, – бормочу я. И хватаю Уллу за руку.
– Да-да, – кивает сестра Франциска и снова откашливается. – Мы разрешаем тебя взять с испытательным сроком, не дожидаясь свадьбы.
– Пробная свадьба, – говорю я, хитро улыбаясь.
И смотрю на Кристиана.
– Пробное ата-та по попе, – усмехается он в ответ.
– Пробная мама? – спрашиваю я и сжимаю руку Уллы. Она мотает головой и крепко сжимает мою руку в ответ. Мне почти больно. Больно и приятно. Я знаю, что это значит. Ещё бы мне не знать.
– Дочка, – говорит она. Совсем тихо. Но я услышала. Ещё бы мне не услышать.
– Может быть, выпьем по чашечке горячего чая? – спрашивает сестра Франциска и поднимается по ступенькам лестницы. – Нам ещё многое надо обсудить.
И тут на меня нападает дикий смех. Просто так, ни с того ни с сего. Вот опять – сестра Франциска со своим чаем!
– Пробный чай! – кричу я почти визжа. – Из пробной чашки! Пробно горячий! Пробно обсудить!
– Ну ты что-то уж совсем разошлась… – говорит Кристиан и берёт Карли за руку. – С дуба рухнула?
– Пробно рухнула! – кричу я, и получается какое-то хрюканье. Это из-за смеха, который во мне прыгает. – С пробного дуба!
Улла стучит мне по спине. Я кашляю, а она фыркает:
– С пробного дуба!
И пихает Кристиана под коленку.
Он скоро станет её мужем – разве можно пихать жениха под коленку? Быстро делаю то же самое. Мне можно! Ведь Кристиан скоро будет моим папой!
– Ох уж мне эти мне женщины… на пробу, – угрожающе ворчит Кристиан, закатывая глаза. – Вот чувствую – хлебну я с вами проблем!
– Пробных проблем, – смеётся Улла, и я опять фыркаю от смеха. Просто не могу остановиться, всё смеюсь и смеюсь. Хочется упасть на пол и дрыгать ногами.
Карли смеётся вместе с нами. Да ещё как! Держась за руку Кристиана, он взвизгивает и подпрыгивает.
Карли, Карли… Он ведь ничего не понимает. Зато как радуется!
– Пробный брат, – смеюсь я и чуть-чуть пихаю его.
Тут Карли вцепляется в мою руку и говорит громко и чётко:
– Я твой брат – вос-крес-ный!
Ой! Я больше не смеюсь. И никто не смеётся.
Карли сказал целое предложение.
Первый раз в жизни!