Листая календарь летящих будней… Губерман Игорь

Закатные гарики

* * *

Ушли и сгинули стремления,
остыл азарт грешить и каяться,
тепло прижизненного тления
по мне течёт и растекается.

* * *

Уже вот-вот к моим ногам
подвалит ворох ассигнаций,
ибо дерьмо во сне – к деньгам,
а мне большие говны снятся.

* * *

К похмелью, лихому и голому,
душевный пришёл инвалид,
потрогал с утра свою голову:
пустая, однако болит.

* * *

Я не искал чинов и званий,
но очень часто, слава Богу,
тоску несбывшихся желаний
менял на сбывшихся изжогу.

* * *

Вчера взяла меня депрессия,
напав, как тать, из-за угла;
завесы серые развесила
и мысли чёрные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
я весь сиял, её маня,
и с разобиженною мордою
она покинула меня.

* * *

Я в зеркале вчера себя увидел
и кратко побеседовал с собой;
остался каждый в тягостной обиде,
что пакостно кривляется другой.

* * *

Это был не роман, это был поебок,
было нежно, тепло, молчаливо,
и, оттуда катясь, говорил колобок:
до свиданья, спасибо, счастливо.

* * *

На любое идейное знамя,
даже лютым соблазном томим,
я смотрю недоверчиво, зная,
сколько мрази ютится под ним.

* * *

Слежу без испуга и дрожи
российских событий пунктир:
свобода играет, как дрожжи,
подкинутые в сортир.

* * *

Когда остыл душевный жар,
а ты ещё живёшь зачем-то,
то жизнь напоминает жанр,
который досуха исчерпан.

* * *

Когда бы сам собой смывался грим
и пудра заготовленных прикрас,
то многое, что мы боготворим,
ужасно опечалило бы нас.

* * *

Надежды огненный отвар
в душе кипит и пламенеет:
еврей, имеющий товар,
бодрей того, кто не имеет.

* * *

Вижу лица или слышу голоса —
вспоминаются сибирские леса,
где встречались ядовитые грибы —
я грущу от их несбывшейся судьбы.

* * *

Уже мы в гулянии пылком
участие примем едва ли,
другие садятся к бутылкам,
которые мы открывали.

* * *

Еврей опасен за пределом
занятий, силы отнимающих;
когда еврей не занят делом,
он занят счастьем окружающих.

* * *

Казённые письма давно
я рву, ни секунды не тратя:
они ведь меня всё равно
потом наебут в результате.

* * *

Мне слов ни найти, ни украсть,
и выразишь ими едва ли
еврейскую тёмную страсть
к тем землям, где нас убивали.

* * *

Покуда мы свои выводим трели,
нас давит и коверкает судьба,
поэтому душа – нежней свирели,
а пьёшь – как водосточная труба.

* * *

Зачем-то в каждое прощание,
где рвётся тесной связи нить,
мы лживо вносим обещание
живую память сохранить.

* * *

Я искренне люблю цивилизацию
и все её прощаю непотребства
за свет, автомобиль, канализацию
и противозачаточные средства.

* * *

Я даже мельком невзначай
обет мой давний не нарушу,
не выплесну мою печаль
в чужую душу.

* * *

Мы столько по жизни мотались,
что вспомнишь – и каплет слеза;
из органов секса остались
у нас уже только глаза.

* * *

Не знаю блаженней той тягостной муки,
когда вдоль души по оврагу
теснятся какие-то тёмные звуки
и просятся лечь на бумагу.

* * *

Когда наплывающий мрак
нам путь предвещает превратный,
опасен не круглый дурак,
а умник опасен квадратный.

* * *

Есть люди – пламенно и бурно
добро спешат они творить,
но почему-то пахнут дурно
их бескорыстие и прыть.

* * *

Высок успех, и звучно имя,
мои черты теперь суровы,
лицо значительно, как вымя
у отелившейся коровы.

* * *

Нам не светит благодать
с ленью, отдыхом и песнями:
детям надо помогать
до ухода их на пенсии.

* * *

Не сдули ветры и года
ни прыть мою, ни стать,
и кое-где я хоть куда,
но где – устал искать.

* * *

Всюду ткут в уюте спален
новых жизней гобелен,
только мрачен и печален
чуждый чарам чахлый член.

* * *

Заметь, Господь, что я не охал
и не швырял проклятий камни,
когда Ты так меня мудохал,
что стыдно было за Тебя мне.

* * *

Вольно ли, невольно ли,
но не столько нация,
как полуподпольная
мы организация.

* * *

В одной учёной мысли ловкой
открылась мне блаженства бездна:
спиртное малой дозировкой —
в любых количествах полезно.

* * *

Из века в век растёт размах
болезней разума и духа,
и даже в Божьих закромах
какой-то гарью пахнет глухо.

* * *

Уже порой невмоготу
мне мерзость бытия,
как будто Божью наготу
преступно вижу я.

* * *

О помощи свыше не стоит молиться
в едва только начатом деле:
лишь там соучаствует Божья десница,
где ты уже сам на пределе.

* * *

Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;
и так мне сладок дух свободы,
как будто, стряхивая снег,
вошли мои былые годы.

* * *

На старости я сызнова живу,
блаженствуя во взлётах и падениях,
но жалко, что уже не наяву,
а в бурных и бесплотных сновидениях.

* * *

Сегодня многие хотят
беседовать со мной,
они хвалой меня коптят,
как окорок свиной.

* * *

А всё же я себе союзник
и вечно буду таковым,
поскольку сам себе соузник
по всем распискам долговым.

* * *

На старости я, не таясь,
живу, как хочу и умею,
и даже любовную связь
я по переписке имею.

* * *

Чувствуя страсть, устремляйся вперёд
с полной и жаркой душевной отдачей;
верно заметил российский народ:
даже вода не течёт под лежачий.

* * *

Жалеть, а не судить я дал зарок,
жестока жизнь, как римский Колизей;
и Сталина мне жаль: за краткий срок
жену он потерял и всех друзей.

* * *

Покрыто минувшее пылью и мглой,
и, грустно чадя сигаретой,
тоскует какашка, что в жизни былой
была ресторанной котлетой.

* * *

Забавно мне, что жизни кладь
нам неизменно
и тяжкий крест и благодать
одновременно.

* * *

Опыт наш – отнюдь не крупность
истин, мыслей и итогов,
а всего лишь совокупность
ран, ушибов и ожогов.

* * *

Ругая жизнь за скоротечность,
со мной живут в лохмотьях пёстрых
две девки – праздность и беспечность,
моей души родные сёстры.

* * *

Окажется рощей цветущей
ущелье меж адом и раем,
но только в той жизни грядущей
мы близких уже не узнаем.

* * *

С высот палящего соблазна
спадая в сон и пустоту,
по эту сторону оргазма
душа иная, чем по ту.

* * *

Все муки творчества – обман,
а пыл – навеян и вторичен,
стихи диктует некто нам,
поскольку сам – косноязычен.

* * *

В России часто пью сейчас
я с тем, кто крут и лих,
но дай Господь в мой смертный час
не видеть лица их.

* * *

Ещё мне внятен жизни шум
и штоф любезен вислобокий;
пока поверхностен мой ум,
ещё старик я не глубокий.

* * *

Хмельные от праведной страсти,
крутые в решеньях кромешных,
святые, дорвавшись до власти,
намного опаснее грешных.

* * *

Слава Богу, что я уже старый,
и погасло былое пылание,
и во мне переборы гитары
вызывают лишь выпить желание.

* * *

Вёл себя придурком я везде,
но за мной фортуна поспевала,
вилами писал я на воде,
и вода немедля застывала.

* * *

На Страшный суд разборки ради
эпоху выкликнув мою,
Бог молча с нами рядом сядет
на подсудимую скамью.

* * *

Мне жалко, что Бог допускает
нелепый в расчётах просчёт,
и жизнь из меня утекает
быстрее, чем время течёт.

* * *

Что с изречения возьмёшь,
если в него всмотреться строже?
Мысль изречённая есть ложь…
Но значит, эта мысль – тоже.

* * *

Увы, но время скоротечно,
и кто распутство хаял грозно,
потом одумался, конечно,
однако было слишком поздно.

* * *

Весь век себе твержу я: цыц и никшни,
сиди повсюду с края и молчи;
духовность, обнажённая излишне,
смешна, как недержание мочи.

* * *

Наверно, так понур я от того,
что многого достиг в конце концов,
не зная, что у счастья моего
усталое и тусклое лицо.

* * *

Вон те – ознобно вожделеют,
а тех – терзает мира сложность;
меня ласкают и лелеют
мои никчемность и ничтожность.

* * *

Для игры во все художества
мой народ на свет родил
много гениев и множество
несусветных талмудил.

* * *

Таким родился я, по счастью,
и внукам гены передам —
я однолюб: с единой страстью
любил я всех попутных дам.

* * *

Я старый, больной и неловкий,
но знают гурманки слияния,
что в нашей усталой сноровке
ещё до хера обаяния.

* * *

Я не выйду в гордость нации
и в кумиры на стене,
но напишут диссертации
сто болванов обо мне.

* * *

О чём-то срочная забота
нас вечно точит и печёт,
и нужно нам ещё чего-то,
а всё, что есть – уже не в счёт.

* * *

Любезен буду долго я народу,
поскольку так нечаянно случилось,
что я воспел российскую природу,
которая в еврея насочилась.

* * *

Я хоть и вырос на вершок,
но не дорос до Льва Толстого,
поскольку денежный мешок
милее мне мешка пустого.

* * *

Мы сразу правду обнаружим,
едва лишь зорко поглядим:
в семье мужик сегодня нужен,
однако не необходим.

* * *

Висит над нами всеми безотлучно
небесная чувствительная сфера,
и как только внизу благополучно,
Бог тут же вызывает Люцифера.

* * *

Обида, презрение, жалость,
захваченность гиблой игрой…
Для всех нас Россия осталась
сияющей чёрной дырой.

* * *

По многим ездил я местам
и понял я не без печали:
евреев любят только там,
где их ни разу не встречали.

* * *

Не знаю, чья в тоске моей вина;
в окне застыла плоская луна;
и кажется, что правит мирозданием
лицо, не замутнённое сознанием.

* * *

Бог задумал так, что без нажима
движется поток идей и мнений:
скука – и причина, и пружина
всех на белом свете изменений.

* * *

Любовных поз на самом деле
гораздо меньше, чем иных,
но благодарно в нашем теле
спит память именно о них.

* * *

Мне вдыхать легко и весело
гнусных мыслей мерзкий чад,
мне шедевры мракобесия
тихо ангелы сочат.

* * *

Увы, великодушная гуманность,
которая над нами зыбко реет,
похожа на небесную туманность,
которая слезится, но не греет.

* * *

Попал мой дух по мере роста
под иудейское влияние,
и я в субботу пью не просто,
а совершаю возлияние.

* * *

Унылый день тянулся длинно,
пока не вылезла луна;
зачем душе страдать безвинно,
когда ей хочется вина?

* * *

Хотя политики навряд
имеют навык театральный,
но все так сочно говорят,
как будто секс творят оральный.

* * *

Мне в жизни крупно пофартило
найти свою нору и кочку,
и я не трусь в толпе актива,
а выживаю в одиночку.

* * *

У Бога сладкой жизни не просил
ни разу я, и первой из забот
была всегда попытка в меру сил
добавить перец-соль в любой компот.

* * *

Владеющие очень непростой
сноровкой в понимании округи,
евреи даже вечной мерзлотой
умеют торговать на жарком юге.

* * *

Увы, стихи мои и проза,
плоды раздумий и волнений —
лишь некий вид и сорт навоза
для духа новых поколений.

* * *

Я всегда на сочувствия праздные
отвечаю: мы судеб игралище,
не влагайте персты в мои язвы,
ибо язвы мои – не влагалище.

* * *

Плетясь по трясине семейного долга
и в каше варясь бытовой,
жена у еврея болеет так долго,
что стать успевает вдовой.

* * *

Кошмарным сном я был разбужен,
у бытия тряслась основа:
жена готовила нам ужин,
а в доме не было спиртного.

* * *

Когда мне о престижной шепчут встрече
с лицом, известным всюду и везде,
то я досадно занят в этот вечер,
хотя ещё не знаю, чем и где.

* * *

Порою я впадаю в бедность,
что вредно духу моему;
Творец оплачивает вредность,
но как – известно лишь Ему.

* * *

Наше стадо поневоле
(ибо яростно и молодо)
так вытаптывает поле,
что на нём умрёт от голода.

* * *

Пришла прекрасная пора
явиться мудрости примером,
и стало мыслей до хера,
поскольку бросил мыслить хером.

* * *

Таланту чтобы дать рапространённость,
Творец наш поступил, как искуситель,
поэтому чем выше одарённость,
тем более еблив её носитель.

* * *

Я часто многих злю вокруг,
живя меж них не в общем стиле;
наверно, мне публичный пук
намного легче бы простили.

* * *

Глазея пристально и праздно,
я очень странствовать люблю,
но вижу мир ясней гораздо,
когда я в комнате дремлю.

* * *

По чувству, что долгом повязан,
я понял, что я уже стар,
и смерти я платой обязан
за жизни непрошеный дар.

* * *

Пора уже налить под разговор,
селёдку покромсавши на куски,
а после грянет песню хриплый хор,
и грусть моя удавится с тоски.

* * *

Пишу я вздор и ахинею,
херню и чушь ума отпетого,
но что поделаешь – имею
я удовольствие от этого.

* * *

Меж земной двуногой живности
всюду, где ни посмотри,
нас еврейский ген активности
в жопу колет изнутри.

* * *

Дикая игра воображения
попусту кипит порой во мне —
бурная, как семяизвержение
дряхлого отшельника во сне.

* * *

Жить беззаботно и оплошно —
как раз и значит жить роскошно.

* * *

Я к потрясению основ
причастен в качестве придурка:
от безоглядно вольных слов
с основ слетает штукатурка.

* * *

Мне не интересно, что случится
в будущем, туманном и молчащем;
будущее светит и лучится
тем, кому херово в настоящем.

* * *

Когда текла игра без правил
и липкий страх по ветру стлался,
то уважать тогда заставил
я сам себя – и жив остался.

* * *

Я ценю по самой высшей категории
философию народного нутра,
но не стал бы относить к ветрам истории
испускаемые обществом ветра.

* * *

Трагедия пряма и неуклончива,
однако, до поры таясь во мраке,
она всегда невнятно и настойчиво
являет нам какие-нибудь знаки.

* * *

Я жизнь мою листаю с умилением
и счастлив, как клинический дебил:
весь век я то с азартом, то с томлением
кого-нибудь и что-нибудь любил.

* * *

Блаженны нищие ленивцы,
они живут в самих себе,
пока несчастные счастливцы
елозят задом по судьбе.

* * *

Вдоль организма дряхлость чуя,
с разгулом я всё так же дружен;
жить осмотрительно хочу я,
но я теперь и вижу хуже.

* * *

Я к эпохе привёрнут, как маятник,
в нас биение пульса единое;
глупо, если поставят мне памятник —
не люблю я дерьмо голубиное.

* * *

Ты с ранних лет в карьерном раже
спешил бежать из круга нашего;
теперь ты сморщен, вял и важен —
как жопа дряхлого фельдмаршала.

* * *

В пустыне усталого духа,
как в дремлющем жерле вулкана,
всё тихо, и немо, и глухо —
до первых глотков из стакана.

* * *

Уже виски спалила проседь,
уже опасно пить без просыпа,
но стоит резко это бросить,
и сразу явится курносая.

* * *

Любил я днём под шум трамвая
залечь в каком-нибудь углу,
дичок еврейский прививая
к великорусскому стволу.

* * *

Глаза мои видели, слышали уши,
я чувствовал даже детали подробные:
больные, гнилые, увечные души —
гуляли, калеча себе неподобные.

* * *

Жизни надвигающийся вечер
я приму без горечи и слёз;
даже со своим народом встречу
я почти спокойно перенёс.

* * *

Российские невзгоды и мытарства
и прочие подробности неволи
с годами превращаются в лекарство,
врачующее нам любые боли.

* * *

Был организм его злосчастно
погублен собственной особой:
глотал бедняга слишком часто
слюну, отравленную злобой.

* * *

Я под солнцем жизни жарюсь,
я в чаду любви томлюсь,
а когда совсем состарюсь —
выну хер и заколюсь.

* * *

Житейскую расхлёбывая муть,
так жалобно мы стонем и пыхтим,
что Бог нас посылает отдохнуть
быстрее, чем мы этого хотим.

* * *

Затаись и не дыши,
если в нервах зуд:
это мысли из души
к разуму ползут.

* * *

Когда я крепко наберусь
и пьяным занят разговором,
в моей душе святая Русь
горланит песни под забором.

* * *

Кипит и булькает во мне
идей и мыслей тьма,
и часть из них ещё в уме,
а часть – сошла с ума.

* * *

Столько стало хитрых технологий —
множество чудес доступно им,
только самый жалкий и убогий
хер живой пока незаменим.

* * *

Если на душе моей тревога,
я её умею понимать:
это мировая синагога
тайно призывает не дремать.

* * *

Я знаю, зрителя смеша,
что кратковременна потеха,
и ощутит его душа
в осадке горечь после смеха.

* * *

По жизни я не зря гулял,
и зло воспел я, и добро,
Творец не зря употреблял
меня как писчее перо.

* * *

Мы вдосталь в жизни испытали
и потрясений, и пинков,
но я не про закалку стали,
а про сохранность чугунков.
Ещё судьба не раз ударит,
однако тих и одинок,
ещё блаженствует и варит
мой беззаветный чугунок.

* * *

Давным-давно хочу сказать я
ханжам и мнительным эстетам,
что баба, падая в объятья,
душой возносится при этом.

* * *

Прекрасна в еврее лихая повадка
с эпохой кишеть наравне,
но страсть у еврея – устройство порядка
в чужой для еврея стране.

* * *

Прорехи жизни сам я штопал
и не жалел ни сил, ни рук,
судьба меня скрутила в штопор,
и я с тех пор бутылке друг.

* * *

Я слишком, ласточка, устал
от нежной устной канители,
я для ухаживанья стар —
поговорим уже в постели.

* * *

Хоть запоздало, но не поздно
России дали оживеть,
и всё, что насмерть не замёрзло,
пошло цвести и плесневеть.

* * *

Одно я в жизни знаю точно:
что плоть растянется пластом,
и сразу вслед начнётся то, что
Творец назначил на потом.

* * *

Вечерняя тревога – как недуг:
неясное предчувствие беды,
какой-то полустрах-полуиспуг,
минувшего ожившие следы.

* * *

Создателя крутая гениальность
заметнее всего из наблюдения,
что жизни объективная реальность
даётся лишь путём грехопадения.

* * *

Много высокой страсти
варится в русском пиве,
а на вершине власти —
ебля слепых в крапиве.

* * *

Создан был из почти ничего
этот мир, где светло и печально,
и в попытках улучшить его
обречённость видна изначально.

* * *

При всей игре разнообразия
фигур её калейдоскопа
Россия всё же не Евразия,
она скорее Азиопа.

* * *

Я по жизни бреду наобум,
потеряв любопытство к дороге;
об осколки возвышенных дум
больно ранятся чуткие ноги.

* * *

В периоды удач и постижений,
которые заметны и слышны,
все случаи потерь и унижений
становятся забавны и смешны.

* * *

С людьми я вижусь редко и формально,
судьба несёт меня по тихим водам;
какое это счастье – минимально
общаться со своим родным народом!

* * *

России теперь не до смеха,
в ней жуткий прогноз подтверждается:
чем больше евреев уехало,
тем больше евреев рождается.

* * *

Любовь завяла в час урочный,
и ныне я смиренно рад,
что мне остался беспорочный
гастрономический разврат.

* * *

Нам потому так хорошо,
что полный к жизни интереса,
грядущий хам давно пришёл
и дарит нам дары прогресса.

* * *

Всего лишь семь есть нот у гаммы,
зато звучат не одинаково;
вот точно так у юной дамы
есть много разного и всякого.

* * *

Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,
я шаркаю, стенаю и кряхчу,
однако бытиё упрямо славлю
и жить ещё отчаянно хочу.

* * *

Политики раскат любой грозы
умеют расписать легко и тонко,
учитывая всё, кроме слезы
невинного случайного ребёнка.

* * *

Я часто угадать могу заранее,
куда плывёт беседа по течению;
душевное взаимопонимание —
прелюдия к телесному влечению.

* * *

Разуму то холодно, то жарко
всюду перед выбором естественным,
где душеспасительно и ярко
дьявольское выглядит божественным.

* * *

Нам разный в жизни жребий роздан,
отсюда – разная игра:
я из вульгарной глины создан,
а ты – из тонкого ребра.

* * *

Сегодня думал я всю ночь,
издав к утру догадки стон:
Бог любит бедных, но помочь
умножить ноль не может Он.

* * *

Поскольку много дураков
хотят читать мой бред,
ни дня без тупости – таков
мой жизненный обет.

* * *

Жаль Бога мне: Святому Духу
тоскливо жить без никого;
завел бы Он себе старуху,
но нету рёбер у Него.

* * *

Когда кому-то что-то лгу,
таким азартом я палим,
что сам угнаться не могу
за изолжением моим.

* * *

Творец живёт не в отдалении,
а близко видя наши лица;
Он гибнет в каждом поколении
и в каждом заново родится.

* * *

На нас эпоха ставит опыты,
меняя наше состояние,
и наших душ пустые хлопоты —
её пустое достояние.

* * *

Полностью раскрыты для подлога
в поисках душевного оплота,
мы себе легко находим бога
в идолах высокого полёта.

* * *

Только полный дурак забывает,
испуская похмельные вздохи,
что вино из души вымывает
ядовитые шлаки эпохи.

* * *

От мерзости дня непогожего
настолько в душе беспросветно,
что хочется плюнуть в прохожего,
но страшно, что плюнет ответно.

* * *

Я много повидал за жизнь мою,
к тому же любопытен я, как дети;
чем больше я о людях узнаю,
тем более мне страшно жить на свете.

* * *

Всё в этой жизни так заверчено
и так у Бога на учёте,
что кто глядел на мир доверчиво —
удачно жил в конечном счёте.

* * *

На всё глядит он опечаленно
и склонен к мерзким обобщениям;
бедняга был зачат нечаянно
и со взаимным отвращением.

* * *

Если хлынут, пришпоря коней,
вновь монголы в чужое пространство,
то, конечно, крещёный еврей
легче всех перейдёт в мусульманство.

* * *

Я достиг уже сумерек вечера
и доволен его скоротечностью,
ибо старость моя обеспечена
только шалой и утлой беспечностью.

* * *

Себя из разных книг салатом
сегодня тешил я не зря,
и над лысеющим закатом
взошла кудрявая заря.

* * *

Льются ливни во тьме кромешной,
а в журчании – звук рыдания:
это с горечью безутешной
плачет Бог над судьбой создания.

* * *

К чему усилий окаянство?
На что года мои потрачены?
У Божьих смыслов есть пространство,
его расширить мы назначены.

* * *

К нам тянутся бабы сейчас
уже не на шум и веселье,
а слыша, как булькает в нас
любви приворотное зелье.

* * *

За то, что теплюсь лёгким смехом
и духом чист, как пилигрим,
у дам я пользуюсь успехом,
любя воспользоваться им.

* * *

Та прорва, бездонность, пучина,
что ждёт нас распахнутой пастью,
и есть основная причина
прожития жизни со страстью.

* * *

В любом пиру под шум и гам
ушедших помяни;
они хотя незримы нам,
но видят нас они.

* * *

Есть у меня один изъян,
и нет ему прощения:
в часы, когда не сильно пьян,
я трезв до отвращения.

* * *

Мы с рожденья до могилы
ощущаем жизни сладость,
а источник нашей силы —
это к бабам наша слабость.

* * *

Твой разум изощрён, любезный друг,
и к тонкой философии ты склонен,
но дух твоих мыслительных потуг
тяжёл и очень мало благовонен.

* * *

Листая календарь летящих будней,
окрашивая быт и бытиё,
с годами всё шумней и многолюдней
глухое одиночество моё.

* * *

Женился на красавице
смиренный Божий раб,
и сразу стало нравиться
гораздо больше баб.

* * *

Нелепо – жить в незрячей вере
к понявшим всё наверняка;
Бог поощряет в равной мере
и мудреца, и мудака.

* * *

Друзья мои, кто первый среди нас?
Я в лица ваши вглядываюсь грустно:
уже недалеко урочный час,
когда на чьём-то месте станет пусто.

* * *

Когда растёт раздора завязь,
то, не храбрейший из мужчин,
я ухожу в себя, спасаясь
от выяснения причин.

* * *

Людей, обычно самых лучших,
людей, огнём Творца прогретых,
я находил меж лиц заблудших,
погрязших, падших и отпетых.

* * *

Боюсь бывать я на природе,
её вовек бы я не знал,
там мысли в голову приходят,
которых вовсе я не звал.

* * *

Я б не думал о цели и смысле,
только часто мое самочувствие
слишком явно зависит от мысли,
что моё не напрасно присутствие.

* * *

Явил Господь жестокий произвол
и сотни поколений огорчил,
когда на свет еврея произвёл
и жить со всеми вместе поручил.

* * *

Я к веку относился неспроста
с живым, но отчуждённым интересом:
состарившись, душа моя чиста,
как озеро, забытое прогрессом.

* * *

Ничуть не больно и не стыдно
за годы лени и гульбы:
в конце судьбы прозрачно видно
существование судьбы.

* * *

Нас боль ушибов обязала
являть смекалку и талант;
где бабка надвое сказала,
там есть и третий вариант.

* * *

Потоки слов терзают ухо,
как эскадрилья злобных мух;
беда, что недоросли духа
так обожают мыслить вслух.

* * *

Со всеми гибнуть заодно —
слегка вторичная отвага;
но и не каждому дано
блаженство личностного шага.

* * *

Везде, где можно стать бойцом,
везде, где бесятся народы,
еврей с обрезанным концом
идёт в крестовые походы.

* * *

Не по воле несчастного случая,
а по времени – чаша выпита —
нас постигла беда неминучая:
лебедой поросло наше либидо.

* * *

Весна – это любовный аромат
и страсти необузданный разлив;
мужчина в большинстве своём женат,
поэтому поспешлив и пуглив.

* * *

Нечто круто с возрастом увяло,
словно исчерпался некий ген:
очень любопытства стало мало,
и душа не просит перемен.

* * *

Жизнь моя как ни била ключом,
как шампанским ни пенилась в пятницу,
а тоска непонятно о чём
мне шершавую пела невнятицу.

* * *

Споры о зерне в литературе —
горы словоблудной чепухи,
ибо из семян ума и дури
равные восходят лопухи.

* * *

Давно по миру льются стоны,
что круче, жарче и бодрей
еврей штурмует бастионы,
когда в них есть другой еврей.

* * *

Судьба не зря за годом год
меня толчёт в житейской ступке:
у человека от невзгод
и мысли выше, и поступки.

* * *

Переживёт наш мир беспечный
любой кошмар как чепуху,
пока огонь пылает вечный
у человечества в паху.

* * *

Подонки, мразь и забулдыги,
мерзавцы, суки и скоты
читали в детстве те же книги,
что прочитали я и ты.

* * *

До точки знает тот,
идущий нам на смену,
откуда что растёт
и что в какую цену.

* * *

С тоской копаясь в тексте сраном,
его судить самодержавен,
я многим жалким графоманам
бывал сиятельный Державин.

* * *

Наш разум тесно связан с телом,
и в том немало есть печали:
про то, что раньше ночью делал,
теперь я думаю ночами.

* * *

В устоях жизни твёрдокамен,
семью и дом любя взахлёб,
мужик хотя и моногамен,
однако жуткий полиёб.

* * *

Неволю ощущая, словно плен,
я полностью растратил пыл удалый,
и общества свободного я член
теперь уже потрёпанный и вялый.

* * *

Недолго нас кошмар терзает,
что оборвётся бытиё:
с приходом смерти исчезает
боль ожидания её.

* * *

Взгляд её, лениво-благосклонный,
светится умом, хоть явно дура,
возраст очень юный, но преклонный,
и худая тучная фигура.

* * *

Пришли ко мне, покой нарушив,
раздумий тягостные муки:
а вдруг по смерти наши души
на небе мрут от смертной скуки?

* * *

Мы в очень различной манере
семейную носим узду,
на нас можно ездить в той мере,
в которой мы терпим узду.

* * *

Вся планета сейчас нам видна:
мы в гармонии неги и лени
обсуждаем за рюмкой вина
соль и суть мимолётных явлений.

* * *

В зоопарке под вопли детей
укрепилось моё убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая своё вырождение.

* * *

А то, что в среду я отверг,
неся гневливую невнятицу,
то с радостью приму в четверг,
чтобы жалеть об этом в пятницу.

* * *

На пороге вечной ночи
коротая вечер тёмный,
что-то всё ещё бормочет
бедный разум неуёмный.

* * *

Разумов парящих и рабочих
нету ни святее, ни безбожней,
наши дураки – тупее прочих,
наши идиоты – безнадёжней.

* * *

Что я люблю? Курить, лежать,
в туманных нежиться томлениях
и вяло мыслями бежать
во всех возможных направлениях.

* * *

Блаженство алкогольного затмения
неведомо жрецам ума и знания,
мы пьём от колебаний и сомнения,
от горестной тоски непонимания.

* * *

Даётся близость только с теми
из городов и площадей,
где бродят призраки и тени
хранимых памятью людей.

* * *

Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.

* * *

Не только от нервов и стужи
болезни и хворости множатся:
здоровье становится хуже,
когда о здоровье тревожатся.

* * *

Был некто когда-то и где-то,
кто был уже мною тогда;
слова то хулы, то привета
я слышу в себе иногда.

* * *

Не слишком я азартный был игрок,
имея даже козыри в руках,
ни разу я зато не пренебрёг
возможностью остаться в дураках.

* * *

Сегодня исчез во мраке
ещё один, с кем не скучно;
в отличие от собаки
я выл по нему беззвучно.

* * *

Конечно, всем вокруг наверняка
досадно, что еврей, пока живой,
дорогу из любого тупика
находит хитрожопой головой.

* * *

Ворует власть, ворует челядь,
вор любит вора укорять;
в Россию можно смело верить,
но ей опасно доверять.

* * *

Чтобы душа была чиста,
жить не греша совсем не тупо,
но жизнь становится пуста,
как детектив, где нету трупа.

* * *

Хотя неволя миновала,
однако мы – её творение;
стихия зла нам даровала
высокомерное смирение.

* * *

Тонко и точно продумана этика
всякого крупного кровопролития:
чистые руки – у теоретика,
чистая совесть – у исполнителя.

* * *

Не помню мест, не помню лиц,
в тетради века промелькнувшего
размылись тысячи страниц
неповторимого минувшего.

* * *

В силу душевной структуры,
дышащей тихо, но внятно,
лучшие в жизни халтуры
делались мною бесплатно.

* * *

Взывая к моему уму и духу,
все встречные, галдя и гомоня,
раскидывают мне свою чернуху,
спасти меня надеясь от меня.

* * *

Судить подробней не берусь,
но стало мне теперь видней:
евреи так поили Русь,
что сами спились вместе с ней.

* * *

Пусты потуги сторожей
быть зорче, строже и внимательней:
плоды запретные – свежей,
сочней, полезней и питательней.

* * *

Я рад, что вновь сижу с тобой,
сейчас бутылку мы откроем,
мы объявили пьянству бой,
но надо выпить перед боем.

* * *

Наступило время страха,
сердце болью заморочено;
а вчера лишь бодро трахал
всё, что слабо приколочено.

* * *

Везде на красочных обложках
и между них в кипящем шелесте
стоят-идут на стройных ножках
большие клумбы пышной прелести.

* * *

Есть в ощущениях обман,
и есть обида в том обмане:
совсем не деньги жгут карман,
а их отсутствие в кармане.

* * *

Вновь меня знакомые сейчас
будут наставлять, кормя котлетами;
счастье, что Творец не слышит нас —
мы б Его затрахали советами.

* * *

В неправедных суждениях моих
всегда есть оправдание моральное:
так резво я выбалтываю их,
что каждому найду диаметральное.

* * *

Известно лишь немым небесным судьям,
где финиш нашим песням соловьиным,
и слепо ходит рок по нашим судьбам,
как пёс мой – по тропинкам муравьиным.

* * *

Эпоха лжи, кошмаров и увечий
издохла, захлебнувшись в наших стонах,
божественные звуки русской речи
слышны теперь во всех земных притонах.

* * *

В доставшихся мне жизненных сражениях
я бился, балагуря и шутя,
а в мелочных житейских унижениях —
беспомощен, как малое дитя.

* * *

До славной мысли неслучайной
добрёл я вдруг дорогой плавной:
у мужика без жизни тайной
нет полноценной жизни явной.

* * *

На высокие наши стремления,
на душевные наши нюансы,
на туманные духа томления —
очень грубо влияют финансы.

* * *

Стали бабы страшной силой,
полон дела женский трёп,
а мужик – пустой и хилый,
дармоед и дармоёб.

* * *

Я был изумлен, обнаружив,
насколько проста красота:
по влаге – что туча, что лужа,
но разнится их высота.

* * *

Наш век в уме слегка попорчен
и рубит воздух топором,
а бой со злом давно закончен:
зло победило, став добром.

* * *

Я, друзья, лишь до срока простак
и балдею от песни хмельной:
после смерти зазнаюсь я так,
что уже вам не выпить со мной.

* * *

Я живу, незатейлив и кроток,
никого и ни в чём не виня,
а на свете всё больше красоток,
и всё меньше на свете меня.

* * *

Ещё родить нехитрую идею
могу после стакана или кружки,
но мысли в голове уже редеют,
как волос на макушке у старушки.

* * *

Давно живя с людьми в соседстве,
я ни за что их не сужу:
причины многих крупных бедствий
в себе самом я нахожу.

* * *

Во что я верю, горький пьяница?
А верю я, что время наше
однажды тихо устаканится
и станет каплей в Божьей чаше.

* * *

Несчётны русские погосты
с костями канувших людей —
века чумы, холеры, оспы
и несогласия идей.

* * *

Повсюду, где гремит гроза борьбы
и ливнями текут слова раздоров,
евреи вырастают, как грибы,
с обилием ярчайших мухоморов.

* * *

Компотом духа и ума
я русской кухне соприроден:
Россия – лучшая тюрьма
для тех, кто внутренне свободен.

* * *

О нём не скажешь ничего —
ни лести, ни хулы;
ума палата у него,
но засраны углы.

* * *

В неполном зале – горький смех
во мне журчит без осуждения:
мне, словно шлюхе, жалко всех,
кто не получит наслаждения.

* * *

Со мной, хотя удаль иссякла,
а розы по-прежнему свежи,
ещё приключается всякое,
хотя уже реже и реже.

* * *

Давно я заметил на практике,
что мягкий живителен стиль,
а люди с металлом в характере
быстрее уходят в утиль.

* * *

В земной ума и духа суете
у близких вызывали смех и слёзы,
но делали погоду только те,
кто плюнул на советы и прогнозы.

* * *

Зная, что глухая ждёт нас бездна,
и что путь мы не переиначим,
и про это плакать бесполезно —
мы как раз поэтому и плачем.

* * *

Опершись о незримую стену,
как моряк на родном берегу,
на любую заветную тему
помолчать я с друзьями могу.

* * *

Всё, что было – кануло и сплыло,
есть ещё в мехах моих вино;
что же мне так вяло и уныло,
пусто, равнодушно и темно?

* * *

Повсюду смерть, но живы мы,
я чувством света – тьме обязан,
и даже если нет чумы,
наш каждый пир с ней тесно связан.

* * *

Идея, что мною владеет,
ведёт к пониманию важному:
в года, когда небо скудеет,
душа достаётся не каждому.

* * *

Напористо, безудержно и страстно —
повсюду, где живое колыхание, —
в российское духовное пространство
вплетается еврейское дыхание.

* * *

Человек – существо такое,
что страдает интимным жжением,
и в заветном живёт покое
с нарастающим раздражением.

* * *

До поры, что востребую их,
воплощая в достойных словах,
много мыслей и шуток моих
содержу я в чужих головах.

* * *

Все дружно в России воздели глаза
и в Божье поверили чудо,
и пылко целует теперь образа
повсюдный вчерашний Иуда.

* * *

Устав болеть от наших дел,
порой лицо отводит Бог,
и страшен жизненный удел
живущих в этот тёмный срок.

* * *

Среди любого поколения
живя в обличии естественном,
еврей – повсюдный червь сомнения
в духовном яблоке общественном.

* * *

Полистал я его откровения
и подумал, захлопнув обложку,
что в источник его вдохновения
музы бросили дохлую кошку.

* * *

Души мёртвых терпят муки
вновь и вновь, пока планета
благодушно греет руки
на пожарах наших гетто.

* * *

Я щедро тешил плоть,
но дух был верен чести;
храни его, Господь,
в сухом и тёплом месте.

* * *

И хотя уже видна
мне речушка Лета,
голова моя полна
мусора и света.

* * *

Вчера ходил на пир к знакомым;
их дом уютен, как кровать;
но трудно долго почивать,
когда не спится насекомым.

* * *

Господь, услышав жалобы мои,
подумал, как избыть мою беду,
и стали петь о страсти соловьи
в осеннем неприкаянном саду.

* * *

Реальность – это то, где я живу;
реальность – это личная окрестность;
реальность – это всё, что наяву;
но есть ещё совсем иная местность.

* * *

Нам, конечно, уйти суждено,
исчерпав этой жизни рутину,
но, закончив земное кино,
мы меняем лишь зал и картину.

* * *

Чисто чувственно мной замечено,
как незримо для наблюдения
к нам является в сумрак вечера
муза лёгкого поведения.

* * *

Подвержен творческой тоске,
Господь не чужд земного зелья,
и наша жизнь на волоске
висит в часы Его похмелья.

* * *

Я вижу Россию не вчуже,
и нет у меня удивления:
разруха – в умах, а снаружи
всего лишь её проявления.

* * *

Злоба наша, в душах накопляясь,
к небу воспаряет с ними вместе;
небо, этой злобой воспаляясь,
вяжет облака вражды и мести.

* * *

Ещё свой путь земной не завершив,
российской душегубкой проворонен,
по внешности сохранен я и жив,
но внутренне – уже потусторонен.

* * *

И жизнь моя не в тупике,
и дух ещё отзывчив к чувству,
пока стакан держу в руке,
а вилкой трогаю капусту.

* * *

Не чувствую ни капли облегчения,
осваивая новую реальность,
где плотские порывы и влечения
теряют остроту и актуальность.

* * *

Земного прозябания режим
толкает нас на поиск лучшей доли,
и мы от благоденствия бежим
не реже, чем от тягот и неволи.

* * *

Вся наша склонность к оптимизму
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.

* * *

Бог необузданно гневлив
и сам себя сдержать не может,
покуда ярости прилив
чего-нибудь не уничтожит.

* * *

Держусь я тем везде всегда,
что никогда нигде
я не даю себе труда
усердствовать в труде.

* * *

Из века в век и год от года
смеясь над воплями старателей,
бренчит российская свобода
ключами сменных надзирателей.

* * *

Я догадался очень рано
себя от пакости беречь
и не смотрю, когда с экрана
двуликий анус держит речь.

* * *

Люблю ненужные предметы,
любуюсь медью их и глиной,
руками трогаю приметы
того, что жизнь случилась длинной.

* * *

Я чтенью предал жизнь мою,
смакую тон, сюжет и фразу,
а всё, что жадно узнаю,
я забывать умею сразу.

* * *

Я жизнь мою прошёл пешком,
и был карман мой пуст,
но метил я в пути стишком
любой дорожный куст.

* * *

Творец живёт сейчас в обиде,
угрюмо видя мир насквозь —
и то, что вовсе не предвидел,
и то, что напрочь не сбылось.

* * *

Евреи всходят там, где их не сеяли,
цветут и колосятся где не просят,
растут из непосаженного семени
и всюду безобразно плодоносят.

* * *

Умелец мастерит лихую дрель
и сверлит в мироздании дыру,
а хлюпик дует в тонкую свирель
и зябнет на космическом ветру.

* * *

Сполна я осознал ещё юнцом
трагедию земного проживания
с кошмарным и заведомым концом,
со счастьем и тоской существования.

* * *

Я завидую только тому,
чей азарт не сильнее ума,
и довольно того лишь ему,
что судьба посылает сама.

* * *

Сам в отшельнический скит
заточился дух-молчальник;
всюду бурно жизнь кипит,
на плите кипит мой чайник.

* * *

Весьма наш мир материален,
но вожжи духа отпустив,
легко уловишь, как реален
сокрытой мистики мотив.

* * *

Когда по пьянке всё двоится,
опасно дальше наливать,
и может лишняя девица
легко проникнуть на кровать.

* * *

Мир хотя загадок полон,
есть ключи для всех дверей;
если в ком сомненья, кто он,
то, конечно, он еврей.

* * *

Гражданским пышешь ты горением,
а я – любуюсь на фиалки;
облей, облей меня презрением
и подожги от зажигалки.

* * *

Созерцатель и свидетель,
я по жизни зря кочую,
я не славлю добродетель
и пороки не бичую.
Посторонен я настолько,
что и чувствую иначе:
видя зло – смеюсь я горько,
а добру внимаю – плача.

* * *

Я не был накопительства примером
и думаю без жалости теперь,
что стал уже давно миллионером
по счёту мной понесенных потерь.

* * *

Как пастырь, наставляющий народ,
как пастор, совершающий молебен,
еврей, торгуя воздухом, не врёт,
а верит, что товар его целебен.

* * *

Несложен мой актёрский норов:
ловя из зала волны смеха,
я торжествую, как Суворов,
когда он с Альп на жопе съехал.

* * *

Виновен в этом или космос,
или научный беспредел:
несовращённолетний возраст
весьма у дев помолодел.

* * *

Пока себя дотла не износил,
на баб я с удовольствием гляжу;
ещё настолько свеж и полон сил,
что внуков я на свет произвожу.

* * *

Молчу, скрываюсь и таю,
чтоб даже искрой откровения
не вызвать пенную струю
из брюк общественного мнения.

* * *

Я к вам бы, милая, приник
со страстью неумышленной,
но вы, мне кажется, – родник
воды весьма промышленной.

* * *

С того слова мои печальны,
а чувства миром недовольны,
что мысли – редки и случайны,
а рифмы – куцы и глагольны.

* * *

Покуда есть литература,
возможны в ней любые толки,
придёт восторженная дура
и книгу пылко снимет с полки.

* * *

Когда порой густеют в небе тучи,
я думаю: клубитесь надо мной,
бывали облака гораздо круче,
но где они? А я – сижу в пивной.

* * *

Нисколько от безделья я не маюсь,
а ты натужно мечешься – зачем?
Я – с радостью ничем не занимаюсь,
ты – потно занимаешься ничем.

* * *

Творец порой бывает так не прав,
что сам же на себя глядит зловеще,
и, чтоб утихомирить буйный нрав,
придумывает что-нибудь похлеще.

* * *

Нет часа угрюмей, чем утренний:
душа озирается шало,
и хаосы – внешний и внутренний —
коростами трутся шершаво.

* * *

Когда мы спорим, наши головы
весьма легки в тасовке фактов,
поскольку сами факты – голые
и для любых годятся актов.

* * *

В местах любого бурного смятения,
где ненависти нет конца и края,
растут разнообразные растения,
покоем наши души укоряя.

* * *

Я чую в организме сговор тайный,
решивший отпустить на небо душу,
ремонт поскольку нужен капитальный,
а я и косметического трушу.

* * *

Всё течёт под еврейскую кровлю,
обретая защиту и кров, —
и свобода, политая кровью,
и доходы российских воров.

* * *

Дожрав до крошки, хрюкнув сыто
и перейдя в режим лежания,
свинья всегда бранит корыто
за бездуховность содержания.

* * *

Тоскливы русские пейзажи,
их дух унынием повит,
и на душе моей чем гаже,
тем ей созвучней этот вид.

* * *

Иссяк мой золота запас,
понтуюсь я, бренча грошами,
а ты всё скачешь, мой Пегас,
тряся ослиными ушами.

* * *

Только самому себе молчащему
я могу довериться как лекарю;
если одинок по-настоящему,
то и рассказать об этом некому.

* * *

Те идеи, что в воздухе веяли
и уже были явно готовые,
осознались былыми евреями,
наша участь – отыскивать новые.

* * *

Где все сидят, ругая власть,
а после спят от утомления,
никак не может не упасть
доход на тушу населения.

* * *

Купаясь в мелкой луже новостей,
ловлю внезапно слово, и тогда
стихи мои похожи на детей
случайностью зачатия плода.

* * *

Мечтай, печальный человек,
целебней нет от жизни средства,
и прошлогодний веет снег
над играми седого детства.

* * *

Вся наука похожа на здание,
под которым фундамент непрочен,
ибо в истинность нашего знания
это знание верит не очень.

* * *

Возвышенные мифы год за годом
становятся сильней печальной были;
евреи стали избранным народом
не ранее, чем все их невзлюбили.

* * *

Однажды фуфло полюбило туфту
с роскошной и пышной фигурой,
фуфло повалило туфту на тахту
и занялось пылкой халтурой.

* * *

Под ветром жизни так остыли мы
и надышались едким дымом,
что постепенно опостылели
самим себе, таким любимым.

* * *

Мне стоит лишь застыть, сосредоточась,
и, словно растворённые в крови,
из памяти моей сочатся тотчас
не доблести, а подлости мои.

* * *

Присматриваясь чутко и сторожко,
я думал, когда жил ещё в России,
что лучше «воронок», чем неотложка,
и вышло всё, как если бы спросили.

* * *

То с боями, то скинув шинель
и обильно плодясь по дороге,
человечество роет тоннель,
не надеясь на выход в итоге.

* * *

Дойдя до рубежа преображения,
оставив дым последней сигареты,
зеркального лишусь я отражения
и весь переселюсь в свои портреты.

* * *

Вся история – огромное собрание
аргументов к несомненности идеи,
что Творец прощает каждого заранее;
это знали все великие злодеи.

* * *

Иступился мой крючок
и уже не точится;
хоть и дряхлый старичок,
а ебаться хочется.

* * *

Аскетов боюсь я – стезя их
лежит от моей далеко,
а те, кто себя истязает,
и ближних калечат легко.

* * *

Зачем печалиться напрасно,
словами горестно шурша?
У толстых тоже очень часто
бывает тонкая душа.

* * *

Не видел я нигде в печати,
но это знают все студенты:
про непорочное зачатие
миф сочинили импотенты.

* * *

О чём-то грустном все молчали,
но я не вник и не спросил,
уже чужие знать печали
нет у меня душевных сил.

* * *

Думаю об этом без конца,
наглый неотёсанный ублюдок:
если мы – подобие Творца,
то у Бога должен быть желудок.

* * *

Конечно, всё на свете – суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека – пустота
окрестности после его ухода.

* * *

Если всё не пакостно, то мглисто,
с детства наступает увядание,
светлая пора у пессимиста —
новых огорчений ожидание.

* * *

В годы, что прослыли беззаботными
(время только начало свой бег),
ангелы потрахались с животными,
вышел первобытный человек.

* * *

Уже давно мы не атлеты
и плоть полнеет оголтело,
теперь некрупные предметы
я ловко прячу в складках тела.

* * *

Держусь ничуть не победительно,
весьма беспафосно звучу,
меня при встрече снисходительно
ублюдки треплют по плечу.

* * *

Пусть меня заботы рвут на части,
пусть я окружён говном и суками,
всё же поразительное счастье —
мучиться прижизненными муками.

* * *

Когда мы кого-то ругаем
и что-то за что-то клянём,
мы желчный пузырь напрягаем,
и камни заводятся в нём.

* * *

Конечно, лучше жить раздельно с веком,
не пачкаясь в нечестии и блуде,
но чистым оставаться человеком
мешают окружающие люди.

* * *

Рассеялись былые притязания,
и жизнь моя, желаньям в унисон,
полна уже блаженством замерзания,
когда внутри тепло и клонит в сон.

* * *

Господь на нас не смотрит потому,
что чувствует неловкость и смущение:
Творец гордится замыслом, Ему
видней, насколько плохо воплощение.

* * *

Не по капризу Провидения
мы на тоску осуждены,
тоска у нас – от заблуждения,
что мы для счастья рождены.

* * *

В немыслимом количестве томов
мусолится одна и та же шутка —
что связано брожение умов
с бурчанием народного желудка.

* * *

Почти закончив путь земной,
я жизнь мою обозреваю
и сам себя подозреваю,
что это было не со мной.

* * *

Ты, душа, если сердце не врёт,
запросилась в родные края?
Лишь бы только тебя наперёд
не поехала крыша моя.

* * *

Свой дух я некогда очистил
не лучезарной красотой,
а осознаньем грязных истин
и тесной встречей с мерзотой.

* * *

Исчерпался остаток чернил,
Богом некогда выданный мне;
всё, что мог, я уже сочинил;
только дохлая муха на дне.

* * *

Моя прижизненная аура
перед утечкой из пространства
в неделю похорон и траура
пронижет воздух духом пьянства.

* * *

Столько из былого мной надышано,
что я часто думаю сейчас:
прошлое прекрасно и возвышенно,
потому что не было там нас.

* * *

Комфорту и сытости вторя,
от массы людской умножения
из пены житейского моря
течёт аромат разложения.

* * *

Всему учился между прочим,
но знаю слов я курс обменный,
и собеседник я не очень,
но соболтатель я отменный.

* * *

Бог нам подсыпал, дух варя,
и зов безумных побуждений,
и тёмный ужас дикаря,
и крутость варварских суждений.

* * *

Всюду меж евреями сердечно
теплится идея прописная:
нам Израиль – родина, конечно,
только, слава Богу, запасная.

* * *

Замедлился кошмарный маховик,
которым был наш век разбит и скомкан;
похоже, что закончен черновик
того, что предстоит уже потомкам.

* * *

Я не рассыпаюсь в заверениях
и не возношу хвалу фальшиво;
Бога я люблю в его творениях
женского покроя и пошива.

* * *

В России очень часто ощущение —
вослед каким-то мыслям или фразам,
что тесное с евреями общение
ужасно объевреивает разум.

* * *

Хотя везде пространство есть,
но от себя нам не убресть.

* * *

Люблю чужеземный ландшафт
не в виде немой территории,
а чтобы везде на ушах
висела лапша из истории.

* * *

Тактично, щепетильно, деликатно —
беседуя, со сцены, за вином —
твержу я, повторяясь многократно,
о пагубности близости с говном.

* * *

Поскольку жутко тяжек путь земной
и дышит ощущением сиротства —
блаженны, кто общается со мной,
испытывая радость превосходства.

* * *

Как судьба ни длись благополучно,
есть у всех последняя забота;
я бы умереть хотел беззвучно,
близких беспокоить неохота.

* * *

Кто на суете сосредоточен
в судорогах алчного радения,
тех и посреди кромешной ночи
денежные мучают видения.

* * *

Угрюмо ощутив, насколько тленны,
друзья мои укрылись по берлогам;
да будут их года благословенны,
насколько это можно с нашим Богом.

* * *

Всё время учит нас история,
что получалось так и сяк,
но где хотелось, там и стоило
пускаться наперекосяк.

* * *

Мы к ночи пьём с женой по тем причинам веским,
что нету спешных дел и поезд наш ушёл,
и заняты друзья, нам часто выпить не с кем,
а главное – что нам так хорошо.

* * *

Раздвоенность – печальная нормальность,
и зыбкое держу я равновесие:
умишко слепо тычется в реальность,
а душу распирает мракобесие.

* * *

Как раньше в юности влюблённость,
так на закате невзначай
нас осеняет просветлённость
и благодарная печаль.

* * *

Здесь еврей и ты и я,
мы единая семья:
от шабата до шабата
брат наёбывает брата.

* * *

Нынче различаю даже масти я
тех, кому душа моя – помеха:
бес гордыни, дьявол любострастия,
демоны свободы и успеха.

* * *

Нет, мой умишко не глубок,
во мне горит он тихой свечкой
и незатейлив, как лубок,
где на лугу – баран с овечкой.

* * *

Благословенна будь, держава,
что век жила с собой в борьбе,
саму себя в дерьме держала,
поя хвалу сама себе.

* * *

Конечно, всюду ложь и фальшь,
тоска, абсурд и бред,
но к водке рубят сельдь на фарш,
а к мясу – винегрет.

* * *

Весь Божий мир, пока живой, —
арена бойни мировой,
поскольку что кому-то прибыльно,
другому – тягостно и гибельно.

* * *

Я слышу завывания кретина,
я вижу, как гуляет сволота,
однако и душа невозмутима,
и к жизни не скудеет теплота.

* * *

Разуверясь в иллюзии нежной,
мы при первой малейшей возможности
обзаводимся новой надеждой,
столь же явной в её безнадёжности.

* * *

Спать не зря охоч я очень,
сонный бред люблю я с юности,
разум наш под сенью ночи
отдыхает от разумности.

* * *

Всякий нёс ко мне боль и занозы,
кто судьбе проигрался в рулетку,
и весьма крокодиловы слёзы
о мою осушались жилетку.

* * *

Мой деловой, рациональный,
с ухваткой, вскормленной веками,
активный ген национальный
остался в папе или в маме.

* * *

Гуляка, пройдоха, мошенник,
для адского пекла годясь, —
подвижник, аскет и отшельник,
в иную эпоху родясь.

* * *

Замшелым душам стариков
созвучны внешне их старушки:
у всех по жизни говнюков
их жёны – злобные гнилушки.

* * *

От коллективных устремлений,
где гул восторгов, гам и шум,
я уклоняюсь из-за лени,
что часто выглядит, как ум.

* * *

Клокочет неистовый зал,
и красные флаги алеют…
Мне доктор однажды сказал:
глисты перед гибелью злеют.

* * *

Пока присесть могу к столу,
ценю я каждое мгновение,
и там, где я пишу хулу,
внутри звучит благословение.

* * *

Время тянется уныло,
но меняться не устало:
раньше всё мерзее было,
а теперь – мерзее стало.

* * *

Проходят эпохи душения,
но сколько и как ни трави,
а творческий пыл разрушения
играет в российской крови.

* * *

Был я молод и где-то служил,
а любовью – и бредил, и жил;
даже глядя на гладь небосклона,
я усматривал девичьи лона.

* * *

Кто книжно, а кто по наитию,
но с чувством неясного страха
однажды приходит к открытию
сообщества духа и паха.

* * *

Я остро ощущаю временами
(проверить я пока ещё не мог),
что в жизни всё случившееся с нами
всего лишь только опыт и пролог.

* * *

Уходит чёрный век великий,
и станет нем его гранит,
и лишь язык, живой и дикий,
кошмар и славу сохранит.

* * *

Идеей тонкой и заветной
богат мой разум проницательный:
страсть не бывает безответной —
ответ бывает отрицательный.

* * *

Вокруг хотя полно материальности,
но знают нынче все, кто не дурак:
действительность загадочней реальности,
а что на самом деле – полный мрак.

* * *

Бурлит российский передел,
кипят азарт и спесь,
а кто сажал и кто сидел —
уже не важно здесь.

* * *

У писательского круга —
вековечные привычки:
все цитируют друг друга,
не используя кавычки.

* * *

Сбываются – глазу не веришь —
мечты древнеримских трудящихся:
хотевшие хлеба и зрелищ
едят у экранов светящихся.

* * *

Мы уже судьбу не просим
об удаче скоротечной,
осенила душу осень
духом праздности беспечной.

* * *

Вой ветра, сеющий тревогу,
напоминает лишь о том,
что я покуда, слава Богу,
ни духом слаб, ни животом.

* * *

Предай меня, Боже, остуде,
от пыла вещать охрани,
достаточно мудрые люди
уже наболтали херни.

* * *

Не числю я склероз мой ранний
досадной жизненной превратностью;
моя башка без лишних знаний
полна туманом и приятностью.

* * *

Не травлю дисгармонией мрачной
я симфонию льющихся дней;
где семья получилась удачной,
там жена дирижирует ей.

* * *

Когда близка пора маразма,
как говорил мудрец Эразм,
любое бегство от соблазна
есть больший грех, чем сам соблазн.

* * *

Плачет баба потому,
что увяло тело,
а давала не тому,
под кого хотела.

* * *

Художнику дано благословлять —
не более того, хоть и не менее,
а если не художник он, а блядь,
то блядство и его благословение.

* * *

С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.

* * *

В одном история не врёт
и правы древние пророки:
великим делают народ
его глубинные пороки.

* * *

Ты к небу воздеваешь пылко руки,
я в жестах этих вижу лицемерие,
за веру ты принять согласен муки,
а я принять готов их – за неверие.

* * *

Господь не будет нас карать,
гораздо хуже наш удел:
на небе станут нагло жрать
нас те, кто нас по жизни ел.

* * *

Бог печально тренькает на лире
в горести недавнего прозрения:
самая большая скверна в мире —
подлые разумные творения.

* * *

Я храню душевное спокойствие,
ибо всё, что больно, то нормально,
а любое наше удовольствие —
либо вредно, либо аморально.

* * *

Жила была на свете дева,
и было дел у ней немало:
что на себя она надела,
потом везде она снимала.

* * *

Тайным действием систем,
скрытых под сознанием,
жопа связана со всем
Божьим мирозданием.

* * *

Схожусь я медленно, с опаской,
по горло полон горьким опытом,
но вдруг дохнёт на душу лаской,
и снова всё пропало пропадом.

* * *

Когда мне почта утром рано
приносит вирши графомана,
бываю рад я, как раввины —
от ветра с запахом свинины.

* * *

Вульгарен, груб и необуздан,
я в рай никак не попаду,
зато легко я буду узнан
во дни амнистии в аду.

* * *

Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.

* * *

У внуков с их иными вкусами
я не останусь без призора:
меня отыщут в куче мусора
и переложат в кучу сора.

* * *

Я живу в тишине и покое,
стал отшельник, монах и бирюк,
но на улицах вижу такое,
что душа моя рвётся из брюк.

* * *

Первые на свете совратители,
понял я, по памяти скользя,
были с несомненностью родители:
я узнал от них, чего нельзя.

* * *

Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.

* * *

Ум – помеха для нежной души,
он её и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.

* * *

Я от века отжил только треть,
когда понял: бояться – опасно,
страху надо в глаза посмотреть,
и становится просто и ясно.

* * *

В натурах подлинно способных
играет тонкий и живой
талант упрямо, как подсолнух,
вертеть за солнцем головой.

* * *

Мир совершенствуется так —
не по годам, а по неделям, —
что мелкотравчатый бардак
большим становится борделем.

* * *

Хотя под раскаты витийства
убийц человечество судит,
но жить на земле без убийства —
не может, не хочет, не будет.

* * *

Естественно и точно по годам
стал ветошью мой рыцарский доспех,
поскольку у весьма прекрасных дам
терпел он сокрушительный успех.

* * *

Я подбил бы насильнику глаз,
а уж нос я расквасил бы точно,
очень жалко, что трахают нас
анонимно, безлико, заочно.

* * *

В чистом разуме скрыта отрава,
целой жизни мешая тайком:
мысля трезво, реально и здраво,
ты немедля слывёшь мудаком.

* * *

Поскольку есть мужчины и юнцы,
просящие готовые ответы,
постольку возникают мудрецы,
родящие полезные советы.

* * *

Свобода неотрывна от сомнения
и кажется обманом неискусным,
дух горечи и дух недоумения
витают над её рассветом тусклым.

* * *

Идея моя не научна,
но мне помогала всегда:
прекрасное – всё, что не скучно,
и даже крутая беда.

* * *

То ясно чувствуешь душой,
то говорит об этом тело:
век был достаточно большой,
и всё слегка осточертело.

* * *

В лени всякого есть понемногу,
а в решимости жить поперёк —
и бросание вызова Богу,
что когда-то на труд нас обрёк.

* * *

Чуя в человечестве опасность,
думая о судьбах мироздания,
в истину вложил Господь напрасность
поисков её и опознания.

* * *

Посреди миропорядка
есть везде, где я живу,
и моя пустая грядка,
я сажаю трын-траву.

* * *

Так же будут кишеть муравьи,
а планеты – нестись по орбитам;
размышленья о смерти мои —
только мысли о всём недопитом.

* * *

Борьба – не душевный каприз,
не прихоть пустого влечения:
плывут по течению – вниз,
а вверх – это против течения.

* * *

Конечно, я придурком был тогда,
поскольку был упрям я и строптив,
а умный в те кромешные года
носил на языке презерватив.

* * *

На всё подряд со страстью нежной,
как воробьи к любому крошеву,
слетались мы, томясь надеждой
прильнуть к чему-нибудь хорошему.

* * *

В беде, где всё пошло насмарку,
вразлом и наперекосяк,
велик душой, кто рад подарку,
что жив, на воле и босяк.

* * *

Готовлюсь к уходу туда,
где быть надлежит человеку,
и время плеснёт, как вода
над камешком, канувшим в реку.

* * *

Я не люблю живые тени,
меня страшит их дух высокий,
дружу я близко только с теми,
кого поят земные соки.

* * *

Я музу часто вижу здесь
во время умственного пира,
она собой являет смесь
из нимфы, бляди и вампира.

* * *

Осадком памяти сухим
уже на склоне и пределе
мы видим прошлое таким,
каким его прожить хотели.

* * *

Разгул наук сейчас таков,
что зуд учёного азарта
вот-вот наладит мужиков
рожать детей Восьмого марта.

* * *

Конечно, слёзы, боль и грех
всё время видеть тяжело Ему,
но Бог нас любит равно всех
и просто каждого по-своему.

* * *

Лишь на смертном одре я посмею сказать,
что печально во всём этом деле:
если б наши старухи любили вязать,
мы бы дольше в пивных посидели.

* * *

Что нёс я ахинею, но не бред,
поймут, когда уже я замолчу,
и жалко мне порой, что Бога нет,
я столько рассказать Ему хочу!

* * *

Любые наши умозрения
венчает вывод горемычный,
что здесь нас точит червь сомнения,
а после смерти – червь обычный.

* * *

Величественна и проста
в делах житейских роль Господня:
не кто, как Он, отверз уста
у тех, кто выпить звал сегодня.

* * *

Старение – тяжкое бедствие,
к закату умнеют мужчины,
но пакостно мне это следствие
от пакостной этой причины.

* * *

Меня пересолив и переперчив,
Господь уравновесил это так,
что стал я неразборчиво доверчив
и каждого жалею, как мудак.

* * *

Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьянке оросил
немало уличной скульптуры.

* * *

Я дивлюсь устройству мира:
ведь ни разу воробей,
хоть и наглый и проныра,
а не трахал голубей.

* * *

Я времени себе не выбирал,
оно других не лучше и не хуже,
но те, кто мог бы вырасти в коралл,
комками пролежали в мелкой луже.

* * *

Я думаю – украдкой и тайком,
насколько легче жить на склоне лет,
и спать как хорошо со стариком:
и вроде бы он есть, и вроде нет.

* * *

Забыть об одиночестве попытка,
любовь разнообразием богата:
у молодости – радости избытка,
у старости – роскошество заката.

* * *

За глину, что вместе месили,
за долю в убогом куске
подвержен еврей из России
тяжёлой славянской тоске.

* * *

Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска – беспричинна,
от неё так на луну воет волк.

* * *

Мы стали снисходительно терпеть
излишества чужого поведения;
нет сил уже ни злиться, ни кипеть,
и наша доброта – от оскудения.

* * *

Когда я сам себе перечу,
двоюсь настолько, что пугаюсь:
я то бегу себе навстречу,
то разминусь и разбегаюсь.

* * *

Блажен, кто истов и суров,
творя свою бурду,
кто издаёт могучий рёв
на холостом ходу.

* * *

Я недвижен в уюте домашнем,
как бы время ни мчалось в окне;
я сегодня остался вчерашним,
это завтра оценят во мне.

* * *

Угрюмо замыкаюсь я, когда
напившаяся нелюдь и ублюдки
мне дружбу предлагают навсегда
и души облегчают, как желудки.

* * *

Время дикое, странное, смутное,
над Россией – ни ночь, ни заря,
то ли что-то родит она путное,
то ли снова найдёт упыря.

* * *

Невольно ум зайдёт за разум,
такого мир не видел сроду:
огромный лагерь весь и сразу
внезапно вышел на свободу.

* * *

Давно уже в себя я погружён,
и в этой благодатной пустоте
я слишком сам собою окружён,
чтоб думать о толкучей суете.

* * *

С восторгом я житейский ем кулич,
но вдосталь мне мешает насладиться
висящая над нами, словно бич,
паскудная обязанность трудиться.

* * *

Зевая от позывов омерзения,
читаю чьи-то творческие корчи,
где всюду по извивам умозрения
витает аромат неясной порчи.

* * *

Мы зорче и мягче, старея
в осенних любовных объятьях,
глаза наши видят острее,
когда нам пора закрывать их.

* * *

Сегодня – время скепсиса. Потом
(неверие не в силах долго длиться)
появится какой-нибудь фантом
и снова озарит умы и лица.

* * *

Куражится в мозгу моём вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.

* * *

В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кащей, наверно,
тайком любил Бабу-Ягу.

* * *

Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.

* * *

Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.

* * *

От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь, куда глаза глядят.

* * *

Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.

* * *

Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.

* * *

Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.

* * *

Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – солёный груздь.

* * *

Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.

* * *

Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живётся жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.

* * *

Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
лёгкая незримая рука.

* * *

Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.

* * *

Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.

* * *

Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.

* * *

Земное бытиё моё густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчёмное, но всё-таки зерно.

* * *

Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?

* * *

Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.

* * *

Век ушёл. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.

* * *

Я друг зелёных насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.

* * *

Уже давно стихов моих
течёт расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.

* * *

Не зря читал я книги, дух мой рос,
даёт сейчас мой разум безразмерный —
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.

* * *

Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть не выход из игры,
а переход в игру другую.

* * *

Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.

* * *

Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.

* * *

Как долго гнил ты, бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской чёрной лихоманки.

* * *

Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну ещё к народу
и в земле с ним рядом належусь.

* * *

Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.

* * *

Хотя стихи – не то, что проза,
в них дух единого призвания,
и зря у кала и навоза
такие разные названия.

* * *

В обед я рюмку водки пью под суп,
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.

* * *

Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выпивания.

* * *

Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.

* * *

На некоторой стадии подпития
всё видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.

* * *

Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим:
бесплатна в этой жизни – только боль,
за радости мы позже круто платим.

* * *

Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.

* * *

Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.

* * *

Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.

* * *

Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть, что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.

* * *

Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.

* * *

Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть,
никак не спится этой дуре.

* * *

Политики весьма, конечно, разны,
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.

* * *

Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко – в полной целости;
всё время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.

* * *

В российской оперетте исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной патриотической
хористов и проснувшихся статистов.

* * *

Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнажённая – намного
духовней, нежели в одежде.

* * *

Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.

* * *

Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.

* * *

Конечно, Ты меня, Господь, простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.

* * *

Где б теперь ни жили, с нами навсегда
многовековая русская беда.

* * *

Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи…
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.

* * *

Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нём безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.

* * *

Подумав, я бываю поражён,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жён,
когда б они чужие были жёны!

* * *

Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.

* * *

Да, мечта не могла быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно кручёной повадкой.

* * *

Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.

* * *

Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
даёт перо, вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.

* * *

Ведь любой, от восторга дурея,
сам упал бы в кольцо твоих рук —
что ж ты жадно глядишь на еврея
в стороне от весёлых подруг?

* * *

Ещё едва-едва вошёл в кураж,
пора уже отсюда убывать,
а чувство – что несу большой багаж,
который не успел распаковать.

* * *

Очень я игривый был щенок,
но, дожив до старческих седин,
менее всего я одинок
именно в часы, когда один.

* * *

Везде, где нет запоров у дверей
и каждый для любого – брат и друг,
еврей готов забыть, что он еврей,
однако это помнят все вокруг.

* * *

Всецело доверясь остатку
духовной моей вермишели,
не раз попадал я в десятку
невинной соседней мишени.

* * *

Я не пророк, не жрец, не воин,
однако есть во мне харизма,
и за беспечность я достоин
апостольства от похуизма.

* * *

Купаю уши в мифах и парашах,
никак и никому не возражая;
ещё среди живых немало наших,
но музыка вокруг – уже чужая.

* * *

Как только жить нам надоест
и Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
души и плоти.

* * *

Любой повсюду и всегда
чтоб не распался коллектив,
на вольный дух нужна узда,
на вольный ум – презерватив.

* * *

Я мир осязал без перчаток
при свете, во тьме и на дне,
и крыльев моих отпечаток
не раз я оставил в говне.

* * *

У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрёг Его щедротами.

* * *

Старик не просто жить устал,
но более того:
ему воздвигли пьедестал —
он ёбнулся с него.

* * *

Заметил я порок врождённый
у многих творческих людей:
кипит их разум повреждённый
от явно свихнутых идей.

* * *

Всего на свете мне таинственней,
что наши вывихи ума
порой бывают ближе к истине,
чем эта истина сама.

* * *

Прогнозы тем лишь интересны,
что вместо них текут сюрпризы,
ведь даже Богу не известны
Его грядущие капризы.

* * *

Я принёс из синагоги
вечной мудрости слова:
если на ночь вымыть ноги,
утром чище голова.

* * *

Сопровождает запах пиршества
мои по жизни прегрешения,
я слабый тип: люблю излишества
намного больше, чем лишения.

* * *

Ешьте много, ешьте мало,
но являйте гуманизм
и не суйте что попало
в безответный организм.

* * *

Нахожусь я в немом изумлении,
осознав, как убого живу,
ибо только в одном направлении
я по жизни всё время плыву.

* * *

Бог часто ищет утешения,
вращая глобус мироздания
и в душах пафос разрушения
сменяя бредом созидания.

* * *

Я знавал не одно приключение,
но они мне не дали того,
что несло и несёт заключение
в одиночке себя самого.

* * *

Нет, я пока не знаю – чей,
но принимаю как подарок,
что между пламенных свечей
ещё чадит и мой огарок.

* * *

Давно уж качусь я со склона,
а глажу – наивней мальчишки —
тугое и нежное лоно
любой подвернувшейся книжки.

* * *

Писал, играл, кутил,
моя и жизни связь
калилась на огне
и мочена в вине,
но вдруг я ощутил,
угрюмо удивясь,
что колокол во мне
звонит уже по мне.

* * *

По-прежнему живя легко и праздно,
я начал ощущать острей гораздо,
что время, приближаясь к вечной ночи,
становится прозрачней и короче.

* * *

Время – лучший лекарь, это верно,
время при любой беде поможет,
только исцеляет очень скверно:
мы чуть позже гибнем от него же.

* * *

На время и Бога в обиде
я думаю часто под вечер,
что те, кого хочется видеть,
не здесь уже ждут нашей встречи.

* * *

Всё то же и за тридевять земель:
кишение по мелочной заботе,
хмельные пересуды пустомель,
блудливое почтение к работе.

* * *

У Бога (как мы ни зови
бесплотный образ без одежды)
есть вера в нас, но нет любви,
а потому и нет надежды.

* * *

Успеха и славы венок
тяжёлой печалью прострочен:
и раньше ты был одинок,
теперь ты ещё одиноче.

* * *

Развил я важное умение,
судьбе сулящее удачу:
я о себе имею мнение,
но от себя его я прячу.

* * *

Покоем обманчиво вея,
предательски время течёт,
привычка нас держит сильнее,
чем держат любовь и расчёт.

* * *

Ветрами времени хранимо,
вплетаясь в каждое дыхание,
течёт по воздуху незримо
моей души благоухание.

* * *

Весьма, конечно, старость ощутима,
но ценным я рецептом обеспечен:
изношенной душе необходима
поливка алкоголем каждый вечер.

* * *

Былое – мелкие цветочки
на фоне будущей поры,
куда мы все в огромной бочке
бесшумно катимся с горы.

* * *

Кипят амбиции, апломбы,
пекутся пакты и процессы,
и тихо-тихо всюду бомбы
лежат, как спящие принцессы.

* * *

В соседстве с лихим окаянством
отрадно остаться изгоем,
то сном наслаждаясь, то пьянством,
то книжным беспутным запоем.

* * *

Как зоопарковый медведь,
растленный негою дремотной,
уже не в силах я взреветь
с отвагой ярости животной.

* * *

Пока течёт и длится срок,
меняя краски увядания,
мой незначительный мирок
мне интересней мироздания.

* * *

Печалью душу веселя,
в журналах той эпохи нищей
люблю хлебнуть я киселя,
который был высокой пищей.

* * *

Не знаю, что в небесных высях
и что в заоблачных полях,
а тут – запутался я в мыслях,
как раньше путался в соплях.

* * *

Раскрылись выходы и входы,
но волю выдали снаружи,
и равнодушие свободы
нам тяжелее лютой стужи.

* * *

Входя на сцену из кулис,
горя огнём актёрской страсти,
смотрю на зал я сверху вниз,
хотя в его я полной власти.

* * *

Повсюду, где случалось поселиться —
а были очень разные места, —
встречал я одинаковые лица,
их явно Бог лепил, когда устал.

* * *

Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадёжно) —
могучая пружина вдохновения.

* * *

При сильно лихой непогоде
тревожится дух мой еврейский,
в его генетическом коде
ковчег возникает библейский.

* * *

Езжу я по свету чаще, дальше,
все мои скитания случайны,
только мне нигде уже, как раньше,
голову не кружит запах тайны.

* * *

Источник ранней смерти крайне прост:
мы нервы треплем – ради, чтобы, для —
и скрытые недуги в бурный рост
пускаются, корнями шевеля.

* * *

Вся интимная плеяда
испарилась из меня —
нету соли, нету яда,
нету скрытого огня.

* * *

Только что вставая с четверенек,
мы уже кусаем удила,
многие готовы ради денег
делать даже добрые дела.

* * *

Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил – врут безбожно;
опыт – это знание того,
что уже исправить невозможно.

* * *

Про подлинно серьёзные утраты
жалеть имеют право лишь кастраты.

* * *

Хоть лопни, ямба от хорея
не в силах был я отличить,
хотя отменно знал еврея,
который брался научить.

* * *

Не зря из мужиков сочится стон
и жалобы, что жребий их жесток:
застенчивый досвадебный бутон
в махровый распускается цветок.

* * *

Романтик лепит ярлыки,
потом воюет с ярлыками,
а рядом режут балыки
или сидят за шашлыками.

* * *

Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность – это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.

* * *

Ища свой мир в себе, а не вовне,
чуть менее полощешься в говне.

* * *

Повсюду мысли покупные,
наживы хищные ростки,
и травят газы выхлопные
душ неокрепших лепестки.

* * *

Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.

* * *

Не раз наблюдал я, как быстро девица,
когда уже нету одежды на ней,
от Божьего ока спеша заслониться,
свою наготу прикрывает моей.

* * *

Когда от тепла диктатуры
эпоха кишит саранчой,
бумажные стены культуры
горят или пахнут мочой.

* * *

Что многое я испытал —
лишь духу опора надёжная,
накопленный мной капитал —
валюта нигде не платёжная.

* * *

Обуглясь от духовного горения,
пылая упоительным огнём,
я утром написал стихотворение,
которое отнёс в помойку днём.

* * *

Из рук вон хороши мои дела,
шуршащие мыслительной текучкой,
судьба меня до ручки довела,
и до сих пор пишу я этой ручкой.

* * *

Всё стало фруктовей, хмельней и колбасней,
но странно растеряны мы:
пустыня свободы – страшней и опасней
уютного быта тюрьмы.

* * *

Сумеет, надеюсь, однажды планета
понять по российской гульбе,
что тьма – не простое отсутствие света,
а нечто само по себе.

* * *

Характер мира – символический,
но как мы смыслы ни толкуй,
а символ истинно фаллический
и безусловный – только хуй.

* * *

Мне в уши отовсюду льётся речь,
но в этой размазне быстротекущей
о жизни понимание извлечь
возможно из кофейной только гущи.

* * *

Тёк безжалостно и быстро
дней и лет негромкий шорох;
на хера мне Божья искра,
если высыпался порох?

* * *

Пьёт соки из наследственных корней
духовная таинственная сфера,
и как бы хорошо ни жил еврей,
томят еврея гены Агасфера.

* * *

Дорога к совершенству не легка,
и нет у просветления предела;
пойду-ка я приму ещё пивка,
оно уже вполне захолодело.

* * *

От каждой потери и каждой отдачи
наш дух не богаче, но дышит иначе.

* * *

Едва лишь былое копни —
и мёртвые птицы свистят,
и дряхлые мшистые пни
зелёной листвой шелестят.

* * *

Литавры и лавры успеха
меня не подружат с мошенником,
и чувство единого цеха
скорей разделю я с отшельником.

* * *

Цветы на полянах обильней растут,
и сохнут от горя враги,
когда мы играем совместный этюд
в четыре руки и ноги.

* * *

Болванам легче жить с болванками:
прочней семейный узелок,
когда невидимыми планками
означен общий потолок.

* * *

История мало-помалу
устала плести свою сказку,
и клонится время к финалу,
и Бог сочиняет развязку.

* * *

Очень тяжело – осознавать,
что любому яростному тексту
свойственна способность остывать,
делаясь пустым пятном по месту.

* * *

От мира напрочь отвернувшись,
я ночи снов живу не в нём,
а утром радуюсь, проснувшись,
что снова спать залягу днём.

* * *

Не слабей наркотической дури
помрачает любовь наши души,
поздней осенью майские бури
вырывают из почвы и рушат.

* * *

Источник веры – пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовём тогда любого бога.

* * *

Однажды жить решу я с толком:
я приберу свою нору,
расставлю всё по нужным полкам,
сложу все папки – и умру.

* * *

Закладывать по жизни виражи,
испытывая беды и превратности, —
разумно, если видишь миражи
с хотя бы малой каплей вероятности.

* * *

У Бога нету малой малости:
нет милосердия и жалости.

* * *

Грешил я, не ведая меры,
но Богу я нужен такой:
чужие дурные примеры
всем дарят душевный покой.

* * *

С яростью и пылом идиота
силюсь я в потуге холостой
думать, что рождён я для чего-то,
а не по случайности пустой.

* * *

Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встаёт, поглупев.

* * *

На выставках тешится публика
высокой эстетикой разницы,
смакуя, что дырка от бублика —
иная, чем дырка от задницы.

* * *

Не скованы если затеи
ни Божьим, ни будничным страхом,
рабы, холуи и лакеи
дерзают с особым размахом.

* * *

О людях вслух я не сужу,
ничьих не порчу репутаций
и даже мыслей не держу,
боясь по пьянке проболтаться.

* * *

Еврея в русский климат занесло
достаточно давно, и потому
мы местное впитать успели зло
и стали тесно родственны ему.

* * *

Глупо думать, что я лицемерю —
в этом нету нужды у паяца,
я кощунствую – значит, я верю,
над ничем невозможно смеяться.

* * *

Зачем
толпимся мы у винной бочки?
Затем,
чтоб не пропасть поодиночке.

* * *

Россия легко переносит урон
своих и ветвей и корней,
и чёрные списки для белых ворон
всегда пригождаются в ней.

* * *

А псы, в те дни кишевшие окрест
(густая слежка, обыск и арест),
запомнились как некто вообще —
безликий, но при шляпе и плаще.

* * *

Нет, на бегство я не уповал,
цепи я не рвал, не грыз, не резал,
я чихал на цепи и плевал,
и проела ржавчина железо.

* * *

Увы, наш дух мечтами не богат:
на небо покаянно приплестись,
поплакаться, что слаб и виноват,
и вновь на Божьих пастбищах пастись.

* * *

В сей жизни полагаю я щитом
готовность утлый разум превозмочь,
легко почерпать воду решетом
и в ступе с интересом потолочь.

* * *

Забыв про старость и семью,
согретый солнечным лучом,
сажусь я в парке на скамью
и размышляю ни о чём.

* * *

А верю я всему покамест:
наступит светлая пора,
детей в семью приносит аист,
вожди желают нам добра.

* * *

Сон был такой: небес абориген,
в земном существовании – Сенека
смеялся, что несчастный Диоген
и здесь напрасно ищет человека.

* * *

Несчётно разнолика наша россыпь,
делясь ещё притом на племена,
и счастлива любая сучья особь
тому, что кто-то хуже, чем она.

* * *

На лицах у супружеской четы,
нажившей и потомство и добро,
являются похожие черты —
удачной совместимости тавро.

* * *

Покоем и бездельем дорожа,
стремлюсь, чтоб суета текла не густо,
к тому же голова тогда свежа,
как только что политая капуста.

* * *

Дыша безумием экспресса,
наука правит бал земной,
и светится слеза прогресса
из абажура надо мной.

* * *

Во всём я вровень жил со всеми,
тая неверие своё,
когда искал иголку в сене,
хотя и знал, что нет её.

* * *

Все чувства словно бы воскресли
и душу радуют мою
в часы, когда хмельные песни
пропащим голосом пою.

* * *

Как увижу бутыль – отвожу я глаза,
отзывается стоном душа,
и шалят у замшелой души тормоза,
разум деньги считает, шурша.

* * *

Между мной и днём грядущим
в некий вечер ляжет тень,
и, подобно всем живущим,
я не выйду в этот день.

* * *

Забавно, что прозрачный сок лозы,
ласкаясь, как доверчивый щенок,
немедленно влияет на язык,
а после добирается до ног.

* * *

Ночные не томят меня кошмары —
пожар, землетрясение, обвал,
но изредка я вижу крыс и нары —
чтоб родину, видать, не забывал.

* * *

…И блудолицая девица,
со мной стремясь духовно слиться,
меня душила бюстом жарким…
Очнулся я со стоном жалким;
сон побуждал опохмелиться.

* * *

Какой сейчас высокой думой
мой гордый разум так захвачен?
О том, что слишком низкой суммой
был жар души вчера оплачен.

* * *

От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.

* * *

Тщедушное почтение к отчизне
внушило нам умение в той жизни
рассматривать любое удушение
как магию и жертвоприношение.

* * *

Не жалко мне, что жизнь проходит мимо,
догнать её ничуть не порываюсь,
моё существование не мнимо,
покуда в нём я сам не сомневаюсь.

* * *

Поставил я себе порог —
не пить с утра и днём,
и я бы выполнил зарок,
но я забыл о нём.

* * *

Пускай витийствует припадочно
любой, кто мыслями томим,
а у меня ума достаточно,
чтоб я не пользовался им.

* * *

Стал я с возрастом опаслив:
если слышу вдруг о ком,
то бываю тихо счастлив,
что и с этим не знаком.

* * *

День вертит наши толпы в хороводе,
и к личности – то слеп, то нетерпим,
а ночью каждый волен и свободен,
поэтому так разно мы храпим.

* * *

О мраке разговор или лазури,
в какие кружева любовь ни кутай,
но женщина, когда её разули —
значительно податливей обутой.

* * *

Готовясь к неизбежным тяжким карам,
я думаю о мудрости небес:
всё лучшее Творец даёт нам даром,
а прочее – подсовывает бес.

* * *

Когда уже в рассудке свет потушен,
улёгся вялых мыслей винегрет,
не ведают покоя только души,
готовя сновидения и бред.

* * *

А жалко мне, что я не генерал
с душою, как незыблемый гранит,
я столько бы сражений проиграл,
что стал бы легендарно знаменит.

* * *

А глубина – такой пустой
порой бывает у мыслителей,
что молча стыд сочит густой
немая глина их обителей.

* * *

Пожары диких войн отполыхали,
планету фаршируя мёртвым прахом;
но снова слышу речи, вижу хари
и думаю о правнуках со страхом.

* * *

Вся трагедия жизни моей —
что судьбе я соавтор по ней.

* * *

Свалился мне на голову кирпич,
я думаю о нём без осуждения:
он, жертвуя собой, хотел постичь
эстетику свободного падения.

* * *

У меня есть со многими сходство,
но при этом – нельзя не понять —
несомненно моё первородство,
ибо все его жаждут отнять.

* * *

Чтоб не свела тоска тягучая
в её зыбучие пески,
я пью целебное горючее,
травя зародыши тоски.

* * *

Не корчу я духом убогого,
но чужд и смирения лживого,
поскольку хочу я немногого,
однако же – недостижимого.

* * *

Хоть самому себе, но внятно
уже пора сказать без фальши,
что мне доныне непонятно
всё непонятное мне раньше.

* * *

Какого и когда бы ни спросили
оракула о будущем России,
то самый выдающийся оракул
невнятно бормотал и тихо плакал.

* * *

В России всегда в разговоре сквозит
идея (хвалебно, по делу),
что русский еврей – не простой паразит,
а нужный хозяйскому телу.

* * *

Всерьёз меня волнует лишь угроза —
подумаю, мороз бежит по коже, —
что я из-за растущего склероза
начну давать советы молодёжи.

* * *

Хотя умом и знанием убоги,
мы падки на крутые обобщения,
похоже, нас калечат педагоги,
квадратные колёса просвещения.

* * *

По комнате моей клубятся тени,
чей дух давно витает беспечально,
и с ними я общаюсь, а не с теми,
которым современник я случайно.

* * *

Ещё по инерции щерясь,
не вытерши злобных слюней,
все те, кто преследовал ересь, —
теперь генералы при ней.

* * *

За то я и люблю тебя, бутылка,
что время ненадолго льётся вспять,
и разума чадящая коптилка
слегка воспламеняется опять.

* * *

Скорби наши часто безобразны,
как у нищих жуликов – их язвы.

* * *

Как раз когда находишься в зените, —
предельны и азарт и наслаждение, —
фортуна рвёт невидимые нити,
и тихо начинается падение.

* * *

Наш мир – за то, что всё в порядке, —
обязан, может быть, молитвам,
но с несомненностью – тетрадке,
где я слова связую ритмом.

* * *

Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,
ни книжной хрупкой скорлупой
дух не спасёшь и не избавишь
от соучастия с толпой.

* * *

От каждого любовного свидания
светлеет атмосфера мироздания.

* * *

Хлеща привольно и проворно,
кишащей мерзости полна,
уже доходит нам до горла
эпохи пенная волна.

* * *

Повсюду свинство или скотство,
и прохиндей на прохиндее,
и чувство странного сиротства —
тоска по умершей идее.

* * *

Сегодня только тёмный истукан,
изваянный из камня-монолита,
отвергнет предлагаемый стакан,
в который благодать уже налита.

* * *

Дурная получилась нынче ночь:
не спится, тянет выпить и в дорогу;
а Божий мир улучшить я не прочь,
но как – совсем не знаю, слава Богу.

* * *

Души напрасная растрава,
растрата времени и сил —
свободой дареное право
на то, чего ты не просил.

* * *

Моя кудрявая известность,
как полоумная девица,
ушла за дальнюю окрестность
в болоте времени топиться.

* * *

Зря бранит меня чинная дура
за слова, что у всех на устах,
обожает любая культура
почесаться в укромных местах.

* * *

Всюду юрко снуёт воровство,
озверевшие воют народы,
и лихое в ночи баловство,
и земля не родит бутерброды.

* * *

Я исповедую мораль,
с которой сам на свете жил:
благословенны лгун и враль,
пока чисты мотивы лжи.

* * *

В душе – руины, хлам, обломки,
уже готов я в мир иной,
и кучерявые потомки
взаимно вежливы со мной.

* * *

Ох, я боюсь людей непьющих,
они – опасные приятели,
они потом в небесных кущах
над нами будут надзиратели.

* * *

Я лягу в землю плотью смертной,
уже недвижной и немой,
и тени дев толпой несметной
бесплотный дух облепят мой.

* * *

Весь день я думал, а потом
я ближе к ночи понял мудро:
соль нашей жизни просто в том,
что жизнь – не сахарная пудра.

* * *

Грядущий век пойдёт научно,
я б не хотел попасть туда:
нас раньше делали поштучно,
а там – начнут расти стада.

* * *

Когда фортуна шлёт кормушку
и мы блаженствуем в раю,
то значит – легче взять на мушку
нас в этом именно краю.

* * *

Когда-то, в упоении весеннем,
я думал – очень ветрен был чердак,
что славно можно жить, кормясь весельем,
и вышел я в эстрадники, мудак.

* * *

Кто алчен был и жил напористей,
кто рвал подмётки на ходу,
промчали век на скором поезде,
а я пока ещё иду.

* * *

Духовно зрячими слепили
нас те, кто нас лепили где-то,
но мы умеем быть слепыми,
когда опасно чувство света.

* * *

Шумиха наших кривотолков,
мечты, надежды, мифы наши
потехой станут у потомков,
родящих новые параши.

* * *

Пивною пенистой тропой
с душевной близостью к дивану
не опускаешься в запой,
а погружаешься в нирвану.

* * *

Я всё же очень дикий гусь:
мои устои эфемерны —
душой к дурному я влекусь,
а плотью – тихо жажду скверны.

* * *

Не знаю, как по Божьей смете
должна сгореть моя спираль,
но я бы выбрал датой смерти
число тридцатое, февраль.

* * *

Раскидывать чернуху на тусовке
идут уже другие, как на танцы,
и девок в разноцветной расфасовке
уводят эти юные засранцы.

* * *

Безоблачная старость – это миф,
поскольку наша память – ширь морская,
и к ночи начинается прилив,
со дна обломки прошлого таская.

* * *

Хоть мы браним себя, но всё же
накал у гнева не такой,
чтоб самому себе по роже
заехать собственной рукой.

* * *

Будь в этой жизни я трезвее,
имей хоть чуть побольше лоска,
уже давно бы я в музее
пылился статуей из воска.

* * *

Не хочется довольствоваться малым,
в молитвенных домах не трону двери,
небесным обсуждался трибуналом
и был я присуждён им к высшей вере.

* * *

Во всех веках течёт похоже
сюжет, в котором текст не нужен
и где в конце одно и то же:
слеза вдовы и холм над мужем.

* * *

У врачебных тоскуя дверей,
мы болезни вниманием греем
и стареем гораздо быстрей
от печали, что быстро стареем.

* * *

Сев тяжело, недвижно, прочно,
куда-то я смотрю вперёд;
задумчив утром так же точно
мой пёс, когда на травку срёт.

* * *

Везде в чаду торгового угара
всяк вертится при деле, им любимом,
былые короли говна и пара
теперь торгуют воздухом и дымом.

* * *

В повадках канувшей империи,
чтоб уважала заграница,
так было много фанаберии,
что в нас она ещё дымится.

* * *

Пью водку, виски и вино я,
коньяк в утробу лью худую,
существование иное
я всем врагам рекомендую.

* * *

А мужикам понять пора бы,
напрасно рты не разевая,
что мирозданья стержень – бабы,
чья хрупкость – маска боевая.

* * *

За то, что некогда гоним был
и тёмным обществом помят,
я не украшу лик мой нимбом,
поскольку сильно был не свят.

* * *

Есть бабы из диковинного теста,
не молкнет в них мучительная нота:
жена и мать, но всё ещё невеста,
и сумрачное сердце ждёт кого-то.

* * *

Столетиями вертится рулетка,
толпа словивших выигрыш несметна,
и только заколдованная клетка,
где счастье и покой, – она посмертна.

* * *

У гибели гуляя на краю,
к себе не пребывали мы в почтении,
сегодня я листаю жизнь мою,
и волосы шевелятся при чтении.

* * *

Да, специально нас не сеяли,
но по любой пройтись округе —
и мы кишмя кишим на севере,
востоке, западе и юге.

* * *

Нас увозил фортуны поезд,
когда совсем уже припёрло,
везде сейчас дерьма по пояс,
но мы-то жили, где по горло.

* * *

Напомнит о помыслах добрых
в минувшее кинутый взгляд,
и вновь на срастившихся рёбрах
следы переломов болят.

* * *

Настырный сон – хожу в проходе,
на нарах курят и галдят,
а я-то знаю: те, кто ходят,
чуть забывают, что сидят.

* * *

В пыли замшелых канцелярий,
куда я изредка захаживал,
витают души Божьих тварей,
когда-то здесь усохших заживо.

* * *

Страдал я лёгким, но пороком,
живя с ним годы беспечальные:
я очень склонен ненароком
упасть в объятия случайные.

* * *

Тоску, печаль, унынье, грусть,
угрюмых мыслей хоровод —
не унимай, Господь, но пусть
они не застят небосвод.

* * *

Всегда в удачно свитых гнёздах,
как ни темны слова и лица,
совсем иной житейский воздух,
чем в доме, склонном развалиться.

* * *

Когда устал, когда остыл,
и на душе темно и смутно,
любовь не фронт уже, а тыл,
где безопасно и уютно.

* * *

В игре, почти лишённой правил,
чтоб не ослабло к ней влечение,
Творец искусно предоставил
нам пыл, азарт и помрачение.

* * *

Увы, чистейшей пробы правда,
поддавшись кличу боевому,
как озверевшая кувалда,
подряд молотит по живому.

* * *

По всем векам летит булыжник,
и невозможно отстраниться,
а за стеклом – счастливый книжник
над некой мудрою страницей.

* * *

Сейчас пойду на именины,
явлю к напиткам интерес
и с ломтем жареной свинины
я пообщаюсь наотрез.

* * *

Что было в силах – всё исполнили,
хоть было жить невыносимо,
а долгий свет несвойствен молнии,
за то, что вспыхнули, спасибо.

* * *

Не зря, упоённо сопя и рыча,
так рабской мы тешились пищей:
я музу свободы вчера повстречал —
она была рваной и нищей.

* * *

Мне ничуть не нужен пруд пейзанский,
мне не надо речки и дождя,
я колодец мой раблезианский
рою, от стола не отходя.

* * *

Что-то никем я нигде не служу,
что-то с тоской то сижу, то лежу,
что-то с людьми я не вижусь давно,
всюду эпоха, а мне всё равно.

* * *

Всё, что в душе носил – изношено,
живу теперь по воле случая,
и ничего не жду хорошего,
хотя упрямо верю в лучшее.

* * *

Куча у меня в моём дому
собрана различного всего,
многое – бесценно, потому
что совсем не стоит ничего.

* * *

Нетрудно обойти любые сложности,
в себе имея к этому готовность:
мои материальные возможности
мне очень помогли возжечь духовность.

* * *

Вполне терпимо бытиё,
когда с толпой – одна дорога,
а чтобы гнуть в судьбе своё,
его должно быть очень много.

* * *

Держусь я в стороне и не устану
посланцев отгонять, как нудных пчёл,
враждебному и дружескому стану
я стан моей подруги предпочёл.

* * *

Навряд ли в Божий план входило,
чтобы незрячих вёл мудила.

* * *

Поэтессы в любви прихотливы
и не всем раскрывают объятья,
норовя про плакучие ивы
почитать, вылезая из платья.

* * *

Не потому ли я безбожник
и дух укрыт, как дикобраз,
что просто тёмен, как сапожник?
Но он-то верует как раз.

* * *

Нытью, что жребий наш плачевен
и в мире мало душ родных,
целебен жирный чад харчевен
и волокнистый дым пивных.

* * *

Она грядёт, небес подмога:
всех переловят, как собак,
и ангелы – посланцы Бога
отнимут водку и табак.

* * *

Мы эпоху несли на плечах,
и была нам не в тягость обуза,
но, по счастью, увял и зачах
пыл пустого таскания груза.

* * *

Кто без страха с реальностью дружит,
тот о ней достовернее судит:
раньше было значительно хуже,
но значительно лучше, чем будет.

* * *

Томит бессонница. Уснуть бы
и до утра не просыпаться;
а мирового духа судьбы —
мне вовсе по хую, признаться.

* * *

Порою мне ужасно жалко,
что льётся мимо звон монет;
есть ум, энергия, смекалка,
но между ними связи нет.

* * *

На кривой не объедешь кобыле
некий дух, что везде неспроста:
есть поэзия – музы там были,
но интимные мыли места.

* * *

После юных творческих метаний
денежным тузом бедняга стал;
призраки несбывшихся мечтаний
часто воплощаются в металл.

* * *

Ясен дух мой, и радость чиста,
снова жить я хочу и готов,
если текст мой выходит в места,
где чужих я не вижу следов.

* * *

Книжек ветхих любезно мне чтение,
шёл по жизни путём я проторенным,
даже девкам весь век предпочтение
отдавал я уже откупоренным.

* * *

Творцы различаются в мире растленном
не только душевным накалом,
но службой убийцам, но службой гиенам,
а те, кто помельче, – шакалам.

* * *

К любому подлому подвоху
идя с раскрытыми глазами,
Россия в новую эпоху
вошла со старыми козлами.

* * *

Меня оттуда съехать попросили,
но я – сосуд российского сознания
и часто вспоминаю о России,
намазывая маслом хлеб изгнания.

* * *

Люблю я этот мир порочный,
хотя вполне готов к тому,
что некто в некий час урочный
погасит свет и включит тьму.

* * *

Всё, что хочешь, отыщется тут —
вонь помоев и запахи вечности,
на обочинах жизни растут
голубые фиалки беспечности.

* * *

Ни с кем не успевая поделиться,
я часто оборачиваюсь вслед:
любовь на окружающие лица
бросает мимоходом лёгкий свет.

* * *

Можно очень дикими согреться
мыслями, короткими, как искра:
если так разрывно колет сердце —
значит, я умру легко и быстро.

* * *

Я не был ни настырен, ни назойлив,
я свято блюл достоинство и честь:
глаза и уши зала намозолив,
я тихо плёлся выпить и поесть.

* * *

Не ждёшь, а из-за кромки горизонта —
играющей судьбы заначка свежая —
тебе навстречу нимфа, амазонка,
наяда или просто блядь проезжая.

* * *

Я не люблю азарт гадания,
потом печаль, что ждал вотще,
грядёт лишь то без опоздания,
о чём не думал вообще.

* * *

Всё грязное, больное и гнилое,
что в рабстве родилось от унижения,
сегодня распустилось в удалое
гуляние российского брожения.

* * *

Я безрадостный слышу мотив,
у меня обольщения нет,
ибо серость, сольясь в коллектив,
обретает коричневый цвет.

* * *

Из беды, из несчастья, из горя
выходя (тьфу-тьфу-тьфу) невредим,
обретаешь повадку изгоя,
а чуть позже – становишься им.

* * *

Ползёт мой текст весьма порой со скрипом,
корявый от избытка низкой прозы;
Бог даст, я напишу уже постскриптум:
жалею, что сбылись мои прогнозы.

* * *

Небо медлит, если даже благосклонно,
и не надо ждать от засухи дождя,
справедливость торжествует неуклонно,
просто пару поколений погодя.

* * *

Всегда одним и тем же знаменит:
плетя с евреем рядом жизни кружево,
еврея не любил антисемит
сильнее, чем еврей того заслуживал.

* * *

Да, уже мы скоро все там
соберёмся, милый мой,
интересно только – светом
или гнилостью и тьмой?

* * *

Грустно щиплет всё живое
личную струну,
даже ночью каждый воет
на свою луну.

* * *

Душа, устремляясь в гастроль
к родившейся плоти намеченной,
порой попадает на роль,
где стать суждено искалеченной.

* * *

Прикинутого фраера типаж
повсюду украшает наш пейзаж,
он даже если только в неглиже,
то яйца у него – от Фаберже.

* * *

Дешёвыми дымили папиросами,
Вольтерами себя не объявляли,
но в женщине с культурными запросами
немедля и легко их утоляли.

* * *

Среди всемирного банкротства
любых высоких слов и фраз
родство душевного сиротства
любовью связывает нас.

* * *

Коварство, вероломство и корысть
игру свою ловчат настолько точно,
что глотку нынче могут перегрызть
без боли, анонимно и заочно.

* * *

Разум по ночам – в коротком отпуске,
именно отсюда наши отпрыски,
и текут потоки малолеток —
следствие непринятых таблеток.

* * *

Попавши в сочетание случайное,
слова имеют свойство обрести
внезапное согласное звучание
у смысла в собирающей горсти.

* * *

Во мне видна уже до дна
ума канистра;
не бойся старости, она
проходит быстро.

* * *

Когда к какой-нибудь давалке
я устремляю взор непраздный,
эфир, ласкающий фиалки,
в тот миг меня грубей гораздо.

* * *

Ни в чём и никому не подражатель,
не сын и не питомец горних высей,
по духу я скорее содержатель
притона беглых слов и блудных мыслей.

* * *

Сноровка ослабла, похвастаться нечем,
я выпить могу очень мало за вечер,
и тяжко настолько в душе с бодуна,
как будто я на хуй послал колдуна.

* * *

Блаженны те, кто не галдя,
но собственным трудом
из ветра, света и дождя
себе возводит дом.

* * *

Ткань жизни сожжена почти дотла,
в душе и на гортани – привкус терпкий,
уже меня великие дела
не ждут, а если ждут, пускай потерпят.

* * *

У мудрых дев – поплоше лица
и вся фигуристость – не броская,
а крутозадая девица
зато умом обычно плоская.

* * *

Кичлив и шумен, мир огромный
на страшный сон порой похож,
я рад, что в угол мой укромный
он даже запахом не вхож.

* * *

С подонством, пакостью и хамством
по пьесе видясь в каждом акте,
я всё же с дьявольским упрямством
храню свой ангельский характер.

* * *

День за день устаёт и, вечерея,
он сумеркам приносит теплоту
печально умудрённого еврея,
готового к уходу в темноту.

* * *

Загадка, заключённая в секрете,
жужжит во мне, как дикая пчела:
зачем-то лишь у нас на белом свете
сегодня наступает со вчера.

* * *

Я с утра томлюсь в неясной панике,
маясь от тоски и беспокойства —
словно засорилось что-то в кранике,
капающем сок самодовольства.

* * *

Приличий зоркие блюстители,
цензуры нравов почитатели —
мои первейшие хулители,
мои заядлые читатели.

* * *

Вокруг супружеской кровати
не зря мы брак боготворим —
витает Божьей благодати
вполне достаточно троим.

* * *

Я всю жизнь сомневаюсь во всём,
даже в собственном тёмном сомнении,
размышляя о том и о сём,
сам с собой расхожусь я во мнении.

* * *

Кто пил один и втихомолку,
тот век земной прожил без толку.

* * *

Бесплотные мы будем силуэты,
но грех нас обделять необходимым,
и тень моя от тени сигареты
сумеет затянуться горьким дымом.

* * *

Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.

* * *

Не чересчур себя ценя,
почти легко стареть,
мир обходился без меня
и обойдётся впредь.

* * *

Легковейная мыслей игра
кровь и смерти родит регулярно,
все хотят в этой жизни добра,
но его понимают полярно.

* * *

У памяти в углах – целебный мрак,
упрятаны туда с умом и вкусом
те случаи, когда я был дурак,
то время, когда был я жалким трусом.

* * *

Наследье рабских лет весьма типично:
сноровка в разбегании по норам,
отвычка рисковать, решая лично,
и навык петь согласным подлым хором.

* * *

Так тяжко, словно у небес
я нахожусь уже в ответе,
а за душой – сожжённый лес
или уморенные дети.

* * *

В какую ни кидало круговерть,
а чуял я и разумом и носом:
серьёзна в этой жизни только смерть,
хотя пока и это под вопросом.

* * *

Наплывы закатного света
текут на любимые лица,
уже наша песенка спета,
и только мелодия длится.

Гарики предпоследние

Друзьям, которые уже ушли

* * *

Я глупо жил и опрометчиво,
был раб любого побуждения,
зато порой с утра до вечера
изнемогал от наслаждения.

* * *

На нас огромное влияние
(и на победы, и на бедствия)
оказывает возлияние,
включая все его последствия.

* * *

В деньгах есть тоже благодать,
зависит жизнь от них,
и чем их тупо проедать —
я пропиваю их.

* * *

Свой век я прогулял на карнавале,
где много было женщин и мужчин,
потери мне веселья придавали,
находки добавляли мне морщин.

* * *

Багрово, лилово и красно,
и даже порой фиолетово
алеют носы не напрасно,
а лишь от того и от этого.

* * *

Ценя покой в душе и нервах,
я пребываю в людях средних,
и, хоть последний между первых,
зато я первый из последних.

* * *

Попался я, как рыбка на крючок,
мне страсть моя, как бабочке – сачок,
а кролику – охотничий зрачок,
но сладок наживлённый червячок,
и счастлив загулявший старичок.

* * *

Ушёл наплыв похмельной грусти,
оставил душу змей зелёный:
меня родители в капусте
нашли, мне кажется, в солёной.

* * *

Вот чудо века: после пьянки
среди таких же дураков
лететь в большой консервной банке
над белой пеной облаков.

* * *

Блаженство витает шальное,
стихают надрыв и надлом,
когда закипает хмельное
вампиршество душ за столом.

* * *

Глаза не прикрыл я рукой,
а занял закуской на блюде,
и жизнь принимаю такой,
какой её нет и не будет.

* * *

Я пленник любых искушений,
все планы успехов – просрочены,
я шёл по дороге свершений,
но лёг отдохнуть у обочины.

* * *

От выпивки душа нежней и пористей,
и видно сквозь ледок житейской стужи,
что корни наших радостей и горестей
ветвятся изнутри, а не снаружи.

* * *

К искушениям холодно-стоек,
воздержанье не числя бедой,
между ежевечерних попоек
обхожусь я водой и едой.

* * *

Бутылка без повода круче всего
калечит и губит мужчину,
дурак может пить ни с того ни с сего,
а умный – находит причину.

* * *

Внезапно понял я сегодня,
каким высоким занят делом
желудок наш – лихая сводня
души с умом и мысли с телом.

* * *

Мы не глупы, не злы, не спесивы,
любим женщин, азарт и вино
и всегда будем так же красивы,
как мы были когда-то давно.

* * *

Закончив шумную попойку,
игру идей и мыслей пир,
зови к себе подругу в койку
и смело плюй на Божий мир.

* * *

Отнюдь я, выпив, не пою,
а учиняю праздник духа,
плетя мелодию свою
душой без голоса и слуха.

* * *

Чёрной зависти жар – горячее огня,
и душа моя стонет больная,
если знаю, что где-то сейчас без меня
затевается песня хмельная.

* * *

Не было у выпивки причин,
в песне пьяной не было резона,
каждый ощутимо получил
порцию душевного озона.

* * *

Снова пьянка тянется шальная,
в мире всюду – ясная погода,
радость в каждом госте мне двойная —
от его прихода и ухода.

* * *

Смотрю, садясь попить-поесть,
на пятки дней мелькающих,
у пьянства тоже много есть
последствий вытекающих.

* * *

Не зря на склоне лет
я пить люблю и есть:
на свете счастья нет,
но вместе с тем и есть.

* * *

А если где-то ждёт попойка
и штоф морозится большой,
то я лечу, как птица-тройка,
хотя еврейская душой.

* * *

Пускай расходятся в улёт
последние гроши:
Бог дал нам душу – Он пошлёт
и на пропой души.

* * *

Меж нас гуляет бес похмелья,
вступая с душами в игру:
он после пьяного веселья
их тянет выпить поутру.

* * *

С радостью по жизни я гуляю
в мире, лютой злобой повреждённом,
жажду выпить – водкой утоляю,
жажду просто – пивом охлаждённым.

* * *

Ценю я в игре винопития —
помимо иных услаждений —
возможность подёргать мыслителя
за яйца его убеждений.

* * *

Живу я славно и безбедно,
поскольку мыслю государственно:
народу в целом – пьянство вредно,
а каждой личности – лекарственно.

* * *

Курить, конечно, бросить надо бы,
загвоздка – в бедах совокупных,
а корни этой мелкой пагубы
растут во мне из дурей крупных.

* * *

В цепи причин и соответствий,
несущих беды, хворь и срам,
я не нашёл дурных последствий
от пития по вечерам.

* * *

Люблю я проследить, как возлияние,
просачиваясь в мироощущение,
оказывает веское влияние
на духа и ума раскрепощение.

* * *

Забавный знаю феномен:
от генерала до портного
у нас химический обмен
устроен так, что ждёт спиртного.

* * *

Пока ещё в душе чадит огарок
печалей, интереса, наслаждения,
я жизнь воспринимаю как подарок,
мне посланный от Бога в день рождения.

* * *

Сокрыта в разных фазах опьянения
таинственная сила врачевания,
играющая ноты упоения,
текущие до самобичевания.

* * *

Когда бы век я начал заново,
то к людям был бы я внимательней,
а гул и чад гулянья пьяного —
любил сильнее и сознательней.

* * *

Я злоупотребляю возлиянием,
здоровье подрывая наслаждением,
под личным растлевающим влиянием
и с жалостливым самоосуждением.

* * *

Душа, мягчея от вина,
вступает с миром в компромисс,
и благ любой, сидящий на,
идущий по и пьющий из.

* * *

Мне грустно думать в час ночной,
что подлежу я избавлению
и чашу горечи земной
закончу пить я, к сожалению.

* * *

Экклезиаст ещё заметил:
соблазну как ни прекословь,
но где подует шалый ветер,
туда он дуть вернётся вновь.

* * *

Хоть пили мы, как пить не стоит, —
за это вряд ли ждёт нас кара,
в нас только будущий историк
учует запах перегара.

* * *

Ко мне по ходу выпивания —
о чём бы рядом ни кричали —
приходит радость понимания,
что дух наш соткан из печали.

* * *

Верный путь, на самом деле,
различим по двум местам:
то во храме, то в борделе
вьётся он то здесь, то там.

* * *

Виднее в нас после бутылки,
как истрепались в жизни бывшей;
мы не обломки, мы обмылки
эпохи, нас употребившей.

* * *

Наш путь извилист и неровен,
а жребий тёмен и превратен,
и только жирный чад жаровен
везде всегда надёжно внятен.

* * *

В года весны мы все грешили,
но интересен ход явления:
те, кто продолжил, – дольше жили,
Бог ожидал их исправления.

* * *

Каким ни вырос любомудром
и даже просто будь мудрец,
а всё равно охота утром
к похмельной рюмке огурец.

* * *

Смотрю без тени раздражения
на огнедышащий вулкан
и сразу после извержения
готов налить ему стакан.

* * *

После пьянства лихие творятся дела
в ошалело бессонных ночах:
мрак женился на тьме, згу она родила,
мы сидим вчетвером при свечах.

* * *

Живя весьма благообразно
при нашем опыте и стаже,
мы не бежим на зов соблазна,
а просто надо нам туда же.

* * *

Ленив, лукав и невынослив,
я предан выпивке и блуду,
перенося дела на после
того, как я о них забуду.

* * *

Хвала Творцу, что время длится,
что мы благих не ждём вестей,
и хорошеют наши лица
от зова низменных страстей.

* * *

В виду кладбищенского склепа,
где замер времени поток,
вдруг понимаешь, как нелепо
не выпить лишнего глоток.

* * *

В основном из житейского опыта
мной усвоено важное то,
что пока ещё столько не допито,
глупо брать в гардеробе пальто.

* * *

Я думал всегда, что соблазны,
которые всем нам являются,
хоть как-то годам сообразны,
но бесы, увы, не меняются.

* * *

От вида ландшафта, пейзажа
(и речки чтоб вилась тесьма)
хочу сразу выпить, и даже
не просто хочу, а весьма.

* * *

Угас дурак, тачая жалобы
на мир жестокий и тупой,
а для здоровья не мешало бы
менять занудство на запой.

* * *

У Бога я ни льготы, ни поблажки
ни разу не просил, терпя убытки,
за это у меня всегда во фляжке
божественные булькают напитки.

* * *

Моя душа передо мной
была душою ясновидца —
я мигом чувствую спиной,
что сзади выпивка струится.

* * *

Ко мне явилось откровение
о смысле жизни и нирване,
но было выпить настроение,
и я забыл его по пьяни.

* * *

Ещё я на радость имею талоны,
но пристально если взглянуть —
питейной бутыли покатые склоны
рисуют мой жизненный путь.

* * *

Спешу с утра опохмелиться я,
чтоб горем не была беда,
если начнётся репетиция
премьеры Страшного суда.

* * *

А в чём действительно я грешен,
и это мне припомнит Бог —
я в этой жизни баб утешил
намного менее, чем мог.

* * *

Пока не позвала в себя кровать,
которая навеки нас уложит,
на кладбище должны мы выпивать
за тех, кто выпивать уже не может.

* * *

Не с горечью влачу я жизнь мою,
а круто благоденствую, доколе
всё видимое ясно сознаю
и черпаю блаженство в алкоголе.

* * *

Первую без чоканья нередко
пьём теперь, собравшись за столом:
некто близкий выдернут, как репка,
и исчез у жизни за углом.

* * *

Плывя со всеми к райским кущам,
я только с теми теплю связь,
кто видит вечное в текущем
и плавно пьёт, не торопясь.

* * *

Растает в шуме похорон
последних слов пустая лесть,
и тихо мне шепнёт Харон:
– А фляжка где? Стаканы есть.

* * *

Забавы Божьего глумления —
не боль и тяжесть испытаний,
а жуткий вид осуществления
иллюзий наших и мечтаний.

* * *

Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.

* * *

Прекрасен мир, судьба права,
полна блаженства жизнь земная,
и всё на свете трын-трава,
когда проходит боль зубная.

* * *

Загадочная русская душа
вселяется в отзывчивое тело:
душа как только выпить захотела,
так тело тащит выпивку спеша.

* * *

Наш ум и дух имеют свойство
цвести, как майская природа,
пока жирок самодовольства
их не лишает кислорода.

* * *

Стихий – четыре: воду, воздух,
огонь и землю чтили греки,
но оказалась самой грозной
стихия крови в человеке.

* * *

Пускай оспорят как угодно
и пригвоздят учёной фразой,
но я уверен: зло – бесплодно,
а размножается – заразой.

* * *

Мне совсем в истории не странны
орды разрушителей лихих:
варвары захватывают страны,
скапливаясь тихо внутри них.

* * *

Я не люблю любую власть,
мы с каждой не в ладу,
но я, покуда есть что класть,
на каждую кладу.

* * *

Навряд ли может быть улучшен
сей мир за даже долгий срок,
а я в борьбе плохого с худшим
уже, по счастью, не игрок.

* * *

Бездарность отнюдь не болото,
в ней тайная есть устремлённость,
она выбирает кого-то
и мстит за свою обделённость.

* * *

Светится душевное величие
в миг, когда гримасой и смешком
личность проявляет безразличие
к выгоде с заведомым душком.

* * *

Когда б не запахи и краски,
когда б не звук виолончели,
когда б не бабушкины сказки —
давно бы мы осволочели.

* * *

В зыбком облаке марева мутного
суетливо катящихся дней
то, что вечно, слабее минутного,
и его различить тяжелей.

* * *

Так жаждем веры мы, что благо
любая искра в поле мглистом,
и тяжела душе отвага
оставить разум атеистом.

* * *

Готовность жить умом чужим
и поступать по чьей-то воле —
одна из дьявольских пружин
в устройствах гибели и боли.

* * *

Мы так то ранимы, то ломки,
что горестно думаю я:
душа не чужая – потёмки,
потёмки – родная своя.

* * *

До мудрых мыслей домолчаться,
чтоб восхитилась мной эпоха,
всегда мешают домочадцы
или зашедший выпивоха.

* * *

В воздухе клубится, словно в чаше,
дух былых эпох, и поневоле
впитывают с детства души наши
это излучающее поле.

* * *

Все трое – Бог, эпоха, случай —
играют в карты – не иначе,
и то висят над нами тучей,
то сыпят блёстками удачи.

* * *

У нас полно разумных доводов,
из фактов яркий винегрет,
и много чисто личных поводов,
чтобы в любой поверить бред.

* * *

Опиум вдыхает наркоман,
водкой душу пьяница полощет,
я приемлю с радостью обман,
если от него светлей и проще.

* * *

В нашем человеческом семействе,
в нашей беспорядочной игре
гений проявляется в злодействе
ярче и полнее, чем в добре.

* * *

Тяжко жить нам как раз потому,
что возводим глаза к небесам,
а помочь может Бог лишь тому,
кто способен помочь себе сам.

* * *

Когда повсюду страх витает
и нрав у времени жесток,
со слабых душ легко слетает
культуры фиговый листок.

* * *

Вряд ли в нашем разуме на дне —
мыслей прихотливые изыски,
там, боюсь я, плавают в вине
книжные окурки и огрызки.

* * *

Рассекая житейское море,
тратить силы не стоит напрасно;
если вовсе не думать, то вскоре
всё на свете становится ясно.

* * *

Быть может, потому душевно чист
и линию судьбы своей нашёл,
что я высокой пробы эгоист —
мне плохо, где вокруг не хорошо.

* * *

Не зря про это спорят бесконечно:
послушная небесному напутствию,
душа – это витающее нечто,
заметное нам только по отсутствию.

* * *

Любое сокрушительное иго
кончается, позора не минуя,
подпоркой, где возносится квадрига,
ничейную победу знаменуя.

* * *

Не только из дерева, камня, гвоздей
тюремные сложены своды —
сперва их возводят из чистых идей
о сути и смысле свободы.

* * *

Те, кто обивает нам пороги,
те, кто зря стучится в наши двери, —
выяснится позже, что пророки,
первые по вере в новой эре.

* * *

Всегда в июле неспроста
меня мыслишка эта точит:
вот летний день длиннее стал,
вот жизнь моя на год короче.

* * *

Забавная подробность мне видна,
которую отметил бы я плюсом:
в делах земных и Бог и сатана
отменным обладают оба вкусом.

* * *

Куда чуть зорче ни взгляни —
везде следы вселенской порчи;
чем мысли глубже, тем они
темнее, тягостней и горче.

* * *

Много ещё чёрного на свете
выползет чумой из-под обломков:
прах и пепел нашего столетия
радиоактивны для потомков.

* * *

Я разумом не слишком одарён,
однако же теперь, на склоне дней,
я опытом житейским умудрён.
Отнюдь не став от этого умней.

* * *

Умом нисколько не убогие,
но молят Бога люди многие,
трепя губами Божье имя,
как сосунки – коровье вымя.

* * *

Прости мне, Боже, мой цинизм,
но я закон постиг природный:
каков народный организм,
таков, увы, и дух народный.

* * *

В морали, это знает каждый,
нужна лишь первая оплошка;
нельзя терять невинность дважды
или беременеть немножко.

* * *

В любом из нас витает Божий дух
и бродит личный бес на мягких лапах,
поэтому у сказанного вслух
бывает соответствующий запах.

* * *

Часто сам себе необъясним,
носит человек в себе, бедняга,
подло поступающее с ним
некое глухое альтер-Яго.

* * *

Подлинного счастья в мире мало,
с этим у Творца ограничения,
а кого судьба нещадно мяла —
счастливы уже от облегчения.

* * *

Мир иллюзий нам отечество —
всё, что кажется и мнится;
трезвый взгляд на человечество —
это почва, чтобы спиться.

* * *

А кроме житейских утех, —
негромко напомнит мне Бог, —
ещё ты в ответе за тех,
кому хоть однажды помог.

* * *

В одном лишь уравнять Господь решил
и гения, и тёмного ублюдка:
в любом из нас гуляние души
зависит от исправности желудка.

* * *

Увы, но играм интеллекта
извечно всюду не везло:
всегда являлся некий некто,
чтоб их использовать во зло.

* * *

Пока живём и живы – мы играем;
до смертной неминуемой поры
то адом озарённые, то раем,
мы мечемся в чистилище игры.

* * *

Только с возрастом грустно и остро
часто чувствует честный простак,
что не просто всё в мире непросто,
но и сцеплено как-то не так.

* * *

Реки крови мы пролили на планете,
восторгаясь, озаряясь и балдея;
ничего не знаю гибельней на свете,
чем высокая и светлая идея.

* * *

В наших каменных тесных скворешниках,
где беседуют бляди о сводниках,
Божий дух объявляется в грешниках
несравненно сильней, чем в угодниках.

* * *

Я не трачусь ревностно и потно,
я живу неспешно и беспечно,
помня, что ещё вольюсь бесплотно
в нечто, существующее вечно.

* * *

От первой до последней нашей ноты
мы живы без иллюзий и прикрас
лишь годы, когда любим мы кого-то,
и время, когда кто-то любит нас.

* * *

У зла такая есть ползучесть
и столько в мыслях разных но,
что ненароком и соскучась,
легко добро творит оно.

* * *

Есть мера у накала и размаха
способностей – невнятная, но мера,
и если есть у духа область паха,
то грустен дух от холодности хера.

* * *

С чего, подумай сам и рассуди,
душа твоя печалью запорошена?
Ведь самое плохое – позади.
Но там же всё и самое хорошее.

* * *

Дыхание растлительного яда
имеет часто дьявольский размах:
бывают мертвецы, которых надо
убить ещё в отравленных умах.

* * *

Формулы, при нас ещё готовые,
мир уже не примет на ура,
только народятся скоро новые
демоны всеобщего добра.

* * *

Возможность новых приключений
таят обычно те места,
где ветви смыслов и значений
растут из общего куста.

* * *

Педантичная рассудочность
даже там, где дело просто,
так похожа на ублюдочность,
что они, наверно, сёстры.

* * *

Много блага в целебной способности
забывать, от чего мы устали,
жалко душу, в которой подробности
до малейшей сохранны детали.

* * *

В истории нельзя не удивиться,
как дивны все начала и истоки,
идеи хороши, пока девицы,
потом они бездушны и жестоки.

* * *

Падшие ангелы, овцы заблудшие,
все, кому с детства ни в чём не везло, —
это заведомо самые худшие
из разносящих повсюдное зло.

* * *

Зря в кишении мы бесконечном
дребезжим, как пустая канистра;
вечно занятый – занят не вечным,
ибо вечное – праздная искра.

* * *

Я научность не нарушу,
повторив несчётный раз:
если можно плюнуть в душу —
значит, есть она у нас.

* * *

Нечто я изложу бессердечное,
но среди лихолетия шумного
даже доброе сеять и вечное
надо только в пределах разумного.

* * *

Всегда витает тень останков
от мифа, бреда, заблуждения,
а меж руин воздушных замков
ещё гуляют привидения.

* * *

Все восторги юнцов удалых —
от беспечного гогота-топота,
а угрюмый покой пожилых —
от избытка житейского опыта.

* * *

В этом мире, где смыслы неясны,
где затеяли – нас не спросили,
все усилия наши – напрасны,
очевидна лишь нужность усилий.

* * *

Известно веку испокон
и всем до одного:
на то закон и есть закон,
чтоб нарушать его.

* * *

Так как чудом Господь не гнушается,
наплевав на свои же формальности,
нечто в мире всегда совершается
вопреки очевидной реальности.

* * *

Искусство – наподобие куста,
раздвоена душа его живая:
божественное – пышная листва,
бесовское – система корневая.

* * *

Вот нечто, непостижное уму,
а чувством – ощутимое заранее:
кромешная ненужность никому —
причина и пружина умирания.

* * *

Свято предан разум бедный
сказке письменной и устной:
байки, мифы и легенды
нам нужнее правды гнусной.

* * *

Страдания и муки повсеместные
однажды привлекают чей-то взгляд,
когда они уже явились текстами,
а не пока живые и болят.

* * *

От вина и звучных лир
дико множатся народы;
красота спасла бы мир,
но его взорвут уроды.

* * *

Забавное пришло к нам испытание,
душе неся досаду и смущение:
чем гуще и сочней у нас питание,
тем жиже и скудней у нас общение.

* * *

Несчастны чуть ли не с рождения,
мы горько жалуемся звёздам,
а вся печаль от заблуждения,
что человек для счастья создан.

* * *

Когда мы раздражаемся и злы,
обижены, по сути, мы на то,
что внутренние личные узлы
снаружи не развяжет нам никто.

* * *

Пока, пока, моё почтение,
приветы близким и чужим…
Жизнь – это медленное чтение,
а мы – бежим.

* * *

А пока мы кружим в хороводе,
и пока мы пляшем беззаветно,
тление при жизни к нам приходит,
просто не у всех оно заметно.

* * *

Словами невозможно изложить,
выкладывая доводы, как спички,
насколько в этой жизни тяжко жить
и сколько в нас божественной привычки.

* * *

В коктейле гнева, страха, злобы —
а пьётся он при всяком бедствии —
живут незримые микробы,
весьма отравные впоследствии.

* * *

Я бы мог, на зависть многих,
сесть, не глянув, на ежа —
опекает Бог убогих,
у кого душа свежа.

* * *

Мне лезет в голову охальство
под настроение дурное,
что если есть и там начальство —
оно не лучше, чем земное.

* * *

Никто не в силах вразумительно
истолковать устройство наше,
и потому звучит сомнительно
мечта о зёрнах в общей каше.

* * *

Мир хочет и может устроиться,
являя комфорт и приятство,
но правит им тёмная троица —
барыш, благочестие, блядство.

* * *

Давным-давно уже замечено
людской молвой непритязательной,
что жить на свете опрометчиво —
залог удачи обязательной.

* * *

Мы и в познании самом
всегда готовы к тёмной вере:
чего постичь нельзя умом,
тому доступны в душу двери.

* * *

А жалко, что на пире победителей,
презревших ради риска отчий кров,
обычно не бывает их родителей —
они не доживают до пиров.

* * *

Споры о добре, признаться честно, —
и неразрешимы, и никчемны,
если до сих пор нам не известно,
кто мы в этой жизни и зачем мы.

* * *

Пути судьбы весьма окружны,
и ты плутать ей не мешай;
не искушай судьбу без нужды
и по нужде не искушай.

* * *

Я вижу, глядя исподлобья,
что цепи всюду неослабны;
свободы нет, её подобья
везде по-своему похабны.

* * *

Боюсь, что Божье наказание
придёт внезапно, как цунами,
похмелье похоти познания
уже сейчас висит над нами.

* * *

Молчат и дремлют небеса,
внизу века идут;
никто не верит в чудеса,
но все их тихо ждут.

* * *

Предел земного нахождения
всегда означен у Творца:
минута нашего рождения —
начало нашего конца.

* * *

Хотя я мыслю крайне слабо,
забава эта мне естественна;
смешно, что Бог ревнив, как баба,
а баба в ревности – божественна.

* * *

Числим напрасно мы важным и главным —
вызнать у Бога секрет и ответ:
если становится тайное явным,
то изменяется, выйдя на свет.

* * *

Похожи на растения идеи,
похожи на животных их черты,
и то они цветут, как орхидеи,
то пахнут, как помойные коты.

* * *

Бежать от века невозможно,
и бесполезно рваться вон,
и внутривенно и подкожно
судьбу пронизывает он.

* * *

Стихийные волны истории
несут разрушенья несметные,
и тонут в её акватории
несчётные частные смертные.

* * *

Здоровым душам нужен храм —
там Божий мир уютом пахнет,
а дух, раскрытый всем ветрам,
чихает, кашляет и чахнет.

* * *

Природа почему-то захотела
в незрячем равнодушии жестоком,
чтоб наше увядающее тело
томилось жизнедеятельным соком.

* * *

Развилка у выбора всякого
двоится всегда одинаково:
там – тягостно будет и горестно,
там – пакостно будет и совестно.

* * *

С переменой настроения,
словно в некой детской сказке,
жизни ровное струение
изменяется в окраске.

* * *

Наши головы – как океаны,
до сих пор неоткрытые нами:
там течения, ветры, туманы,
волны, бури и даже цунами.

* * *

Устроена забавно эта связь:
разнузданно, кичливо и успешно
мы – время убиваем, торопясь,
оно нас убивает – непоспешно.

* * *

Уставших задыхаться в суете,
отзывчиво готовых к зову тьмы,
нас держат в этой жизни только те,
кому опора в жизни – только мы.

* * *

Хоть пылью всё былое запорошено,
душа порою требует отчёта,
и помнить надо что-нибудь хорошее,
и лучше, если подлинное что-то.

* * *

Тихой жизни копошение —
кратко в юдоли земной,
ибо жертвоприношение
Бог теперь берёт войной.

* * *

Не разум быть повыше мог,
но гуще – дух добра,
когда б мужчину создал Бог
из женского ребра.

* * *

Хоть на ответ ушли года,
не зря душа ответа жаждала:
Бог есть не всюду, не всегда
и существует не для каждого.

* * *

Все твари зла – их жутко много —
нужны по замыслу небес,
ведь очень часто к вере в Бога
нас обращает мелкий бес.

* * *

Я вдруг понял – и замер от ужаса,
словно гнулись и ехали стены:
зря философы преют и тужатся —
в Божьих прихотях нету системы.

* * *

Покуда все течёт и длится,
свет Божий льётся неспроста
и на высокие страницы,
и на отхожие места.

* * *

Как бы ни было зрение остро,
мы всего лишь наивные зрители,
а реальность и видимость – сёстры,
но у них очень разны родители.

* * *

Когда устали мы резвиться
и чужды всякому влечению,
ложится тенями на лица
печать покорности течению.

* * *

По жизни понял я, что смог,
о духе, разуме и плоти,
а что мне было невдомёк —
душа узнает по прилёте.

* * *

На торжествах любой идеи,
шумливо празднуя успех,
различной масти прохиндеи
вздымают знамя выше всех.

* * *

Дабы не было слово пустым
в помогании душам пропащим,
чтобы стать полноценным святым,
надо грешником быть настоящим.

* * *

Когда б достало мне отваги
сказать мораль на все века,
сказал бы я: продажа шпаги
немедля тупит сталь клинка.

* * *

Веря в расцвет человеческой участи,
мы себе искренне врали,
узкие просеки в нашей дремучести —
это круги и спирали.

* * *

Давно томят меня туманные
соображения о том,
что все иллюзии гуманные
смешными кажутся потом.

* * *

Звуков симфония, зарево красок,
тысячи жестов ласкательных —
у одиночества множество масок,
часто весьма привлекательных.

* * *

От жизни утробной до жизни загробной
обидно плестись по судьбе низкопробной.

* * *

Природы пышное убранство
свидетельствует непреложно,
что наше мелкое засранство
ей безразлично и ничтожно.

* * *

Страх бывает овечий и волчий:
овцы блеют и жмутся гуртом,
волчий страх переносится молча
и становится злобой потом.

* * *

Прекрасна образованная зрелость,
однако же по прихоти небес
невежество, фантазия и смелость
родили много более чудес.

* * *

Сценарист, режиссёр и диспетчер,
Бог жестокого полон азарта,
и лишь выдохшись жизни под вечер,
мы свободны, как битая карта.

* * *

При Творце с его замашками,
как бы милостив Он ни был,
мир однажды вверх тормашками
всё равно взлетит на небо.

* * *

Одни летят Венеру посмотреть,
другие завтра с истиной сольются…
На игры наши молча смотрит смерть
и прочие летающие блюдца.

* * *

Чувствую угрюмое томление,
глядя, как устроен белый свет:
ведь и мы – природное явление:
чуть помельтешили – и привет.

* * *

Мне любезен и близок порядок,
чередующий пламя и лёд:
у души за подъёмом – упадок,
за последним упадком – полёт.

* * *

Киснет вялое жизни течение —
смесь докуки, привычки и долга,
но и смерть – не ахти приключение,
ибо это всерьёз и надолго.

* * *

В череде огорчений и радостей
дни земные ничуть не постылы,
только вид человеческих слабостей
отнимает последние силы.

* * *

В духе есть соединённости,
неразрывные в их парности —
как весёлость одарённости
и уныние бездарности.

* * *

Крупного не жажду ничего,
я земное мелкое творение,
из явлений духа моего
мне всего милей пищеварение.

* * *

Так он мыслить умел глубоко,
что от мудрой его правоты
кисло в женской груди молоко
и бумажные вяли цветы.

* * *

Умом хотя совсем не Соломоны,
однако же нисколько не калеки,
балбесы, обормоты, охламоны —
отменные бывают человеки.

* * *

Шалопай, вертопрах и повеса,
когда в игры уже отыграли,
для утехи душевного беса
учат юных уму и морали.

* * *

Битвы и баталии мои
спутаны концами и началами,
самые жестокие бои
были у меня с однополчанами.

* * *

Клопы, тараканы и блохи —
да будет их роль не забыта —
свидетели нашей эпохи,
участники нашего быта.

* * *

Такой останется до смерти
натура дикая моя,
на симфоническом концерте —
и то, бывало, пукал я.

* * *

Рука фортуны загребает
из неизведанных глубин,
и в оголтелом разъебае
вдруг объявляется раввин.

* * *

Увы, но все учителя,
чуть оказавшись возле кассы,
выкидывают фортеля
и сотворяют выкрутасы.

* * *

Жар любви сменить морозами
норовит любой народ:
обосрёт, засыпет розами,
а потом – наоборот.

* * *

Усердия смешная добродетель
поскольку мне природой не дана,
то я весьма поверхностный свидетель
эпохи процветания говна.

* * *

Про загадку факта важного
каждый знает, но молчит:
время жизни в ухе каждого
с разной скоростью журчит.

* * *

Зима! Крестьянин, торжествуя,
наладил санок лёгкий бег,
ему кричат: какого хуя,
ещё нигде не выпал снег!

* * *

Есть люди редкого разлива,
у них и мужество – отдельное:
являть, не пряча боязливо,
живое чувство неподдельное.

* * *

Даже наш суровый век
полноту ничуть не судит:
если славный человек,
пусть его побольше будет.

* * *

Взор у него остёр и хищен,
а рот – немедля станет пастью;
мы оба в жизни что-то ищем,
но очень разное, по счастью.

* * *

Я ощутил сегодня снова —
так были споры горячи, —
что в нас помимо кровяного
есть и давление мочи.

* * *

Есть люди с тяжкими кручинами,
они не видны в общей массе,
но чувствуют себя мужчинами
не возле бабы, а при кассе.

* * *

Тернистый путь к деньгам и власти
всегда лежит через тоннель,
откуда лица блядской масти
легко выходят на панель.

* * *

Желанье тёмное и страстное
в любом хоть раз, но шевелилось:
уйти пешком в такое странствие,
чтоб чувство жизни оживилось.

* * *

От неких лиц не жду хорошего —
они, как язвой, тайно мучимы,
что были круто недоношены,
а после – крепко недоучены.

* * *

Блажен любой, кто образован;
я восхищался многократно,
как дух у них организован
и фарширован аккуратно.

* * *

Хочу богатством насладиться
не для покоя и приятства,
а чтобы лично убедиться,
что нету счастья от богатства.

* * *

Я за умеренную плату —
за двести грамм и колбасу —
иду к себе в ума палату
и, пыль обдув, совет несу.

* * *

Заранее я знаю о соседе,
в вагоне оказавшемся бок о бок:
дежурное меню в такой беседе —
истории наёбов и поёбок.

* * *

Травя домашних насекомых,
совсем не вредных и не злых,
мы травим, в сущности, знакомых,
соседей, близких и родных.

* * *

Новых мифов нынче много,
личной жажде сообразно
кто-то всуе ищет Бога,
кто-то – общего оргазма.

* * *

Гуманность волнительным кружевом
окутала быт наших лет:
наружу выходят с оружием
и плачутся в бронежилет.

* * *

Мы очень прагматично и практично,
весьма рационально мы живём,
и все наши дела идут отлично,
а песни мы – унылые поём.

* * *

Забавно мне, что поле брани
всех политических страстей
влечёт к себе потоки срани
различных видов и мастей.

* * *

Любую кто собрал коллекцию,
её холопы и фанаты —
глухую чувствуют эрекцию,
чужие видя экспонаты.

* * *

Суке, недоноску и бездарности
выдано Творцом для утешения
дьявольское чувство солидарности
и хмельная пена мельтешения.

* * *

Имеют острые глаза
и мудрецы, и прохиндеи:
они пластичны, как лоза,
когда им виден ствол идеи.

* * *

Есть люди – их усилия немалы, —
хотящие в награду за усердствие
протиснуться в истории анналы,
хотя бы сквозь анальное отверстие.

* * *

Кто к жалостным склонен рыданиям
и ранен мельчайшим лишением —
завидует ярким страданиям
и даже высоким крушениям.

* * *

Кругам идейного актива
легко понять посредством нюха,
что слитный запах коллектива —
отнюдь не есть единство духа.

* * *

Известно даже медицине
и просто видно трезвым глазом,
что кто романтик, а не циник,
тому запудрить легче разум.

* * *

Стихает и вянет мыслительный бум,
на днях колосившийся тучно;
решили, как видно, властители дум
насиживать яйца беззвучно.

* * *

В улыбке, жесте, мелкой нотке —
едина личная черта,
есть люди – видно по походке,
что плохо пахнет изо рта.

* * *

Везде, где дорожки ковровые,
есть тихие люди живучие —
то ветки сплетают лавровые,
то петлю завяжут при случае.

* * *

Я тех люблю, что опоздали —
хотя бы раз, но навсегда —
к раздаче, к должности, к медали,
к делёжке с запахом стыда.

* * *

Благословенны лох и лапоть,
себя хотящие сберечь
и вдоль по жизни тихо капать,
а не кипеть и бурно течь.

* * *

Не злобы ради, не с похмелья
дурак – орудие судьбы —
стрижёт кудрявые деревья
под телеграфные столбы.

* * *

Гляну что направо, что налево —
всё на свете ясно всем вокруг,
так умудрена бывает дева,
истину познав из первых брюк.

* * *

Мне порою встречаются лица —
поневоле вздохнёшь со смущением,
что мечта наша в детях продлиться
так убога своим воплощением.

* * *

Всё же я ценю ханжу
за безудержный размах:
всем Венерам паранджу
он готов надеть на пах.

* * *

Спокойно плюнь и разотри —
забудь о встрече с этой мразью…
Но что-то хрустнуло внутри,
и день заляпан липкой грязью.

* * *

Повсюдные растут провинциалы,
накачивая сталь мускулатуры,
чтоб вырезать свои инициалы
на дереве науки и культуры.

* * *

Глядя пристально, трезво и здраво,
можно много чего насмотреться;
омерзение – тоже забава,
только зябко в душе и на сердце.

* * *

В себе таит зачатки вредности
и может вспыхнуть, как чума,
слиянный сок душевной бедности
и ярой пылкости ума.

* * *

По службе жаждал повышения,
смотрел в экран от делать нечего,
а ночью штопал отношения,
в семье сложившиеся вечером.

* * *

Всё вообразимое – и более —
в меру современной технологии
вытворит над нами своеволие
и к нему примкнувшие убогие.

* * *

Люблю я в личности следы
учительского дарования,
но просвещения плоды
гниют ещё до созревания.

* * *

Своя у каждого таинственность,
и мы вокруг напрасно кружим:
Творец даёт лицу единственность,
непостижимую снаружи.

* * *

Поскольку был мой дом распахнут
любым и всяким людям риска —
я знаю, как живут и пахнут
герои, видимые близко.

* * *

Тому на свете всё видней,
в ком есть апломб и убеждения;
чем личность мельче, тем крупней
её глобальные суждения.

* * *

А наблюдая лица потные
и то, как люди мельтешат,
забавно думать, что животные
нисколько в люди не спешат.

* * *

Томясь в житейском общем тесте,
вдруг замечаешь тайным взглядом,
что мы живём отнюдь не вместе,
а только около и рядом.

* * *

Хотя покуда всё в порядке,
такая к худу в нас готовность,
что вдруг душа уходит в пятки
и в пах уносится духовность.

* * *

Я соблюдаю такт и честь
по месту, в коем нахожусь, —
то я кажусь умней, чем есть,
то я умней, чем я кажусь.

* * *

Рождённые кидаться на врага —
томятся, вырастая, и скучают,
потом их держат быта берега,
где чахнут эти люди и мельчают.

* * *

Вижу я за годом год
заново и снова,
что поживший идиот
мягче молодого.

* * *

О, я отнюдь не слеп и глуп:
везде, где чинно и серьёзно,
внутри меня большой тулуп
надет на душу, чтоб не мёрзла.

* * *

Забавные печали нас измучили,
былые сокрушая упования:
не знали мы, что при благополучии
угрюмее тоска существования.

* * *

Потоки знания волной
бурлят уже вдоль носоглотки,
поскольку разум бедный мой —
не безразмерные колготки.

* * *

При спорах тихо я журчу,
чтоб не являлась пена злая;
когда не знаю, то молчу,
или помалкиваю, зная.

* * *

Хотя уже ушли те времена,
и чисто на житейском небосводе,
подонков и мерзавцев имена
в душе моей болят к сырой погоде.

* * *

Терпя с утра зеркал соседство,
я бормочу себе под нос,
что время – сказочное средство
для выпадения волос.

* * *

Нет, я умнее стал навряд ли,
но безразличнее – стократ:
и руку жму я всякой падле,
и говорю, что видеть рад.

* * *

Увы, над этим неуклонно
трудились лучшие умы:
дерьмо сегодня благовонно
намного более, чем мы.

* * *

К работе азарт у меня —
от опыта жизни простого:
гулять после полного дня
приятней, чем после пустого.

* * *

Порой дойдёшь до обалдения
от жизни кряканья утиного,
и в сон тогда плывут видения,
и все про бегство до единого.

* * *

Сейчас такая знаний бездна
доступна всякому уму,
что стало спорить бесполезно
и глупо думать самому.

* * *

Мы сколько ни едим совместной соли,
а в общую не мелемся муку,
у всех национальные мозоли
чувствительны к чужому башмаку.

* * *

Изрядным будет потрясение,
когда однажды – смех и плач —
везде наступит воскресение,
и с жертвой встретится палач.

* * *

На всём пути моём тернистом —
давно мы с Богом собеседники;
Он весь играет светом чистым,
но как темны Его посредники!

* * *

Во мне, безусловном уже старожиле,
колышется страх среди белого дня:
а что, если те, кто меня сторожили,
теперь у котла ожидают меня?

* * *

Я в поезде – чтоб ноги подышали,
ботинки снял и с ними спал в соседстве,
а память в лабиринте полушарий
соткала грустный сон о бедном детстве.

* * *

Уже я к мотиву запетому
не кинусь, распахнут и счастлив —
я знаю себя, и поэтому
с людьми я не сух, но опаслив.

* * *

Случайная встреча на улице с другом,
досуг невеликий – на две сигареты,
но мы холоднее к житейским недугам,
когда наши души случайно согреты.

* * *

Мне мило всё: игра чужих культур
на шумных площадях земной округи
и дивное различие фактур
у ручек чемодана и подруги.

* * *

О чём-то говорить я не хочу,
о многом – ядовиты словопрения,
поэтому всё чаще я молчу,
в немые погрузившись умозрения.

* * *

Время сыпется струйкой песка,
мухи памяти дремлют в черниле;
ностальгия – смешная тоска
по тому, что ничуть не ценили.

* * *

В душе сильнее дух сиротства,
и нам поделать с этим нечего,
когда оплошность или скотство
мы совершаем опрометчиво.

* * *

Давно уже не верю в пользу споров
и беганья за истиной гурьбой,
я больше почерпнул из разговоров,
которые веду с самим собой.

* * *

Теперь я только волей случая
знакомых вижу временами,
тяжёлый дух благополучия
висит уныло между нами.

* * *

Семью надо холить и нежить,
особо заботясь о том,
чтоб нелюди, нечисть и нежить
собой не поганили дом.

* * *

Пребывая в уверенном мнении
обо всём, ибо тесно знаком,
дело славное – в этом затмении
величаво прожить мудаком.

* * *

В порядочности много неудобства,
что может огорчать и даже злить:
испытываешь приступ юдофобства,
а чувство это некому излить.

* * *

То, что я вижу, омерзительно,
уже на гибельной ступени,
но страшно мне лишь умозрительно,
а чисто чувственно – до фени.

* * *

Утратил я охоту с неких пор
вершить высоколобый устный блуд,
ведут меня на умный разговор,
как будто на допрос меня ведут.

* * *

Смешны сегодня страхи предка,
и жизнь вокруг совсем не та:
зло демоническое редко,
а больше – мразь и сволота.

* * *

Есть люди – тоньше нюх, чем у собаки,
они вдыхают запахи и ждут;
едва лишь возникают сучьи знаки,
они уже немедля тут как тут.

* * *

Черты похожести типичной
есть у любви, семьи, разлуки —
Творец, лишённый жизни личной,
играет нашими со скуки.

* * *

Мне кажется, что смутное брожение,
тревогой расползаясь неуёмной,
большое обещает извержение
скопившейся по миру злобы тёмной.

* * *

Моей мужицкой сути естество,
чувствительную совесть не колыша,
глухое ощущает торжество,
о праведном возмездии услыша.

* * *

Если б человеку довелось,
пользуясь успехами прогресса,
как-то ухватить земную ось —
он её согнёт из интереса.

* * *

Не то чтобы одно сплошное свинство
цвело везде туземно и приблудно,
однако же большое сукинсынство
творится потаённо и прилюдно.

* * *

Пока не уснёшь, из былого
упрямо сочится звучание,
доносится каждое слово,
и слышится даже молчание.

* * *

Алкающим света мужчинам,
духовных высот верхолазам
в дороге к незримым вершинам
обузой становится разум.

* * *

Я понял, роясь в мире личном
и наблюдая свой интим,
что не дано сполна постичь нам,
чего от жизни мы хотим.

* * *

С такой осанкой – чисто лебеди
(и белоснежность поразительна) —
по жизни мне встречались нелюди,
что красота мне подозрительна.

* * *

Порою встречаюсь я с мудростью чистой,
её глубина мне близка и видна,
однако для жизни, крутой и говнистой,
она бесполезна и даже вредна.

* * *

Початый век уму неведом,
и всуе тужится наука,
но стойкость к самым лютым бедам
хотел бы видеть я у внука.

* * *

Забавно мне, что время увядания
скукоживает нас весьма непросто,
чертами благородного страдания
то суку наделяя, то прохвоста.

* * *

Слежу с неослабным вниманием,
как ровно журчат за столом
живые обмены незнанием
и вялым душевным теплом.

* * *

Только выйдя, ещё на пороге,
при любых переменах погоды
ощущаю я токи тревоги,
предваряющей смутные годы.

* * *

Я верю аргументу, постулату,
гипотезе, идее, доказательству,
но более всего я верю блату,
который возникает по приятельству.

* * *

Вся беда разве в том, что творится вовне?
Это вряд ли, ведь было и хуже.
Просто смутное время клубится во мне,
крася в чёрное всё, что снаружи.

* * *

Ровесник мой душой уныл
и прозябает в мудрой хмурости,
зато блажен, кто сохранил
в себе остатки юной дурости.

* * *

Везде, где все несутся впрыть, —
моя незримая граница:
решая, быть или не быть,
я выбрал быть, но сторониться.

* * *

Судьба у большинства – холмы и сопки,
в ней очень редки скалы или горы,
зато у всех у нас на пятой стопке —
о кручах и вершинах разговоры.

* * *

Давая вслух оценки фактам,
полезно помнить каждой личности,
что такт ума с душевным тактом —
две очень разные тактичности.

* * *

Я не боюсь дурного слуха,
не страшно мне плохое мнение,
поскольку слушаю вполуха
и мне противно вдвое менее.

* * *

Слова пусты, напрасны знаки
и всуе предостережения,
когда подземный дух клоаки
созрел для самовыражения.

* * *

Мы к житейской приучены стуже,
в нас от ветра и тьмы непроглядной
проступила внутри и снаружи
узловатость лозы виноградной.

* * *

Мы не знаем хотя ни бельмеса,
как устроены разумы наши,
только разум крутого замеса
мы легко отличаем от каши.

* * *

Сегодня мания лечения —
почти повсюдный вид недуга,
творят искусные мучения
душа и тело друг для друга.

* * *

В мире много всякого всего,
надобны ухватка и замашка,
каждый – повар счастья своего,
только подобрать продукты тяжко.

* * *

Хотя окрестная история
творит судьбе немало хамства,
но личной жизни траектория —
рисунок личного упрямства.

* * *

Больших умов сижу промеж
и жду с надеждой весть благую,
но в каждой мысли вижу плешь,
а то и лысину нагую.

* * *

Не знаю в жизни я плачевней,
чем то мгновение в пути,
когда любуешься харчевней,
а внутрь – не на что войти.

* * *

Я с русской речью так повязан,
любя её ручьи и реки,
что я по трём порою фразам
судить могу о человеке.

* * *

Поскольку мы в рутинном быте
к волненьям склонны гомерическим,
то в нём достаточно событий,
равновеликих историческим.

* * *

Обживая различные страны,
если выпало так по судьбе,
мы сначала их жителям странны,
а чуть позже мы странны себе.

* * *

Мои греховные уста
в порывах радости и страсти
лобзали разные места
за исключеньем зада власти.

* * *

Забрать меня в жестокие тиски
ещё покуда хвори не полезли,
а приступы беспочвенной тоски —
естественность пожизненной болезни.

* * *

Найдётся ли, кому нас помянуть,
когда про нас забудут даже дети?
Мне кажется, найдётся кто-нибудь,
живущий на обочине в кювете.

* * *

Жизни многих легко наперёд
описать, исключая подробности,
человек – это то, что он врёт,
во вранье проступают способности.

* * *

Как моралисты ни старались
и ход их мыслей как ни вился,
а хомо сапиенс вульгарис
ни в чём ничуть не изменился.

* * *

Кипит разруха моровая,
но подрастает поколение,
и торжествует жизнь живая
себе самой на удивление.

* * *

Любой обязан помнить, всяк и каждый,
свой тягловый верша по жизни труд,
что рельсы наши кончатся однажды,
а после их и вовсе уберут.

* * *

При проводах на жизненном вокзале
немногое сказать нам удаётся,
а всё, что мы, волнуясь, не сказали,
тупой и долгой болью остаётся.

* * *

Завершатся однажды и враз
наши подвиги, наше засранство,
и закончится время для нас,
а душе – распахнётся пространство.

* * *

Скажи мне, друг и современник, —
уже давно спросить пора —
зачем повсюду столько денег,
а мы сидим без ни хера?

* * *

Был создан мир Творцом, а значит —
и Божий дух огнём горит
не в тех, кто молится и плачет,
а в тех, кто мыслит и творит.

* * *

Чтобы наш мятежный дух земной
стиснут был в разумных берегах —
чуть окрепли крылья за спиной,
гири повисают на ногах.

* * *

Все мои затеи наповал
рубятся фортуной бессердечно;
если б я гробами торговал,
жили бы на свете люди вечно.

* * *

С душой у нас не всё в порядке,
подобны мы слепым и нищим,
а Бог играет с нами в прятки,
грустя, что мы Его не ищем.

* * *

Ручьи грядущих лет журчат
о том, что не на что надеяться,
и подрастающих внучат
ещё помелет та же мельница.

* * *

Небесный простор пустоты
не то чтоб мешал моей вере,
но если, Господь, это Ты,
то в дождь я не выйду за двери.

* * *

Всегда был занят я везде —
всерьёз, а не слегка —
резьбой по воздуху, воде
и дыму табака.

* * *

Лень – это борьба, погони, кражи,
мыслей оживлённое брожение,
только лень активно будоражит
вялое моё воображение.

* * *

Если ноет душевный ушиб,
очень давит чужое присутствие,
мне нужней, чтоб вокруг ни души
не толпилось, являя сочувствие.

* * *

Учился много я, но скверно,
хотя обрывки помню прочно,
и что я знаю, то неверно,
а всё, что верно, то неточно.

* * *

Я в мудрецы хотя не лезу,
но мыслю я башкой кудлатой,
и неглубоких истин бездну
я накопал моей лопатой.

* * *

Есть между сном и пробуждением
души короткая отрада:
я ощущаю с наслаждением,
что мне вставать ещё не надо.

* * *

Свой собственный мир я устроил
усилием собственных рук,
а всюду, где запись в герои,
хожу стороной и вокруг.

* * *

Я попадал моим ключом
в такие скважины случайные,
что нынче знаю, что почём,
и мысли все мои – печальные.

* * *

Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей тьме, грызне, предательстве
вся милость высшая Господня —
в Его безликом невмешательстве.

* * *

В мире всё расписано по нотам,
гаммы эти вовсе не сложны:
служат мысли умных идиотам,
ибо только им они нужны.

* * *

Когда меня от гибели на дне
лишь тонкая удерживала нить,
мгновение подмигивало мне,
зовя его забавность оценить.

* * *

Что суета течёт впустую,
нам не обидно и не жалко,
активность нашу холостую
огонь бенгальский греет жарко.

* * *

Затем лишь я друзей бы попросил
хоть капельку здоровья уберечь,
чтоб дольше у души достало сил
на радость от нечастых наших встреч.

* * *

В небесной синей райской выси
меня тоска бы съела – в ней
метать нельзя и скучно бисер
ввиду отсутствия свиней.

* * *

Течёт покоя зыбь текучая,
и тишь да гладь отсель досель;
идиотизм благополучия
неописуем, как кисель.

* * *

Мы спорим, низвергаем и бунтуем
в запале сокрушенья и борения,
а после остываем и бинтуем
ожоги от душевного горения.

* * *

Доволен я житьём-бытьём,
покоем счастлив эфемерным,
и всё вокруг идёт путём,
хотя, по-моему, неверным.

* * *

Кто отрешён и отчуждён
от суеты с её кипением,
зато сполна вознаграждён
живой души негромким пением.

* * *

Давно уже домашен мой ночлег,
лучусь, покуда тлеет уголёк,
и часто, недалёкий человек,
от истины бываю недалёк.

* * *

Сонливый облик обормота
предъявит Божьему суду
моя высокая дремота,
надменно чуждая труду.

* * *

В одинокую дудочку дуя,
слаб душою и выпить не прочь,
ни от Бога подачек не жду я,
ни Ему я не в силах помочь.

* * *

Моя уже хроническая праздность,
владычица души моей и тела,
корнями утекает в безобразность
того, что сотворяют люди дела.

* * *

Излишних сведений кирпич
меня не тянет в каждый спор,
но жажда истину постичь
меня сусанит до сих пор.

* * *

Чтобы глубоким мыслителем
слыть у наивных людей,
быть надо краном-смесителем
нескольких крайних идей.

* * *

Я стал отшельник, быт мой чист
и дышит воздухом интимности,
и жалко мне врагов моих,
беднягам хочется взаимности.

* * *

Век живу я то в конфузе, то в контузии —
от азарта, от надежды, от иллюзии;
чуть очухиваюсь – верен, как и прежде,
я иллюзии, азарту и надежде.

* * *

Проснувшись в неосознанной тревоге,
я воду пью, рассеянно курю,
и вовсе я не думаю о Боге,
но с кем-то безусловно говорю.

* * *

Был я слеп, опрометчив, решителен,
скор и падок на дело и слово;
стыд за прошлое мне утешителен
и для глупостей новых основа.

* * *

Я давно уже заметил, насколько
человек умом и духом непрочен,
полагаться на себя можно только,
да и то, если признаться, не очень.

* * *

Из лени, безделья и праздности,
где корни порока гнездятся,
рождаются разные разности,
а в частности – песни родятся.

* * *

Рассказы об экземе и лишае,
о язве и капризах стоматита
текут, почти нисколько не лишая
нас радости живого аппетита.

* * *

Нигде по сути не был я изгой,
поскольку был не лучше и не хуже,
а то, что я существенно другой,
узналось изнутри, а не снаружи.

* * *

Человек, обретающий зрелость,
знака свыше не ждёт и не просит;
только личной анархии смелость
в Божий хаос порядок привносит.

* * *

Жду я мыслей, как мух ожидает паук —
так они бы мне в дело сгодились!
А вчера две глубоких явились мне вдруг —
очевидно, они заблудились.

* * *

Сухой букет желаний – вот утрата
из частых по житейскому течению.
Я столького всего хотел когда-то!
А ныне – очень рад неполучению.

* * *

Я не лучшие, а все потратил годы
на блаженное бездельное томление,
был послушен я велению природы,
ибо лень моя – природное явление.

* * *

Творец упрямо гнёт эксперимент,
весь мир деля на лагерь и бардак,
и бедствует в борделе импотент,
а в лагере блаженствует мудак.

* * *

Я книжный червь и пьяный враль,
а в мире празднуют верховность
широкоплечая мораль
и мускулистая духовность.

* * *

Мне как-то понять повезло,
и в памяти ныне витает,
что деньги тем большее зло,
чем больше нам их не хватает.

* * *

На то, что вышел из тюрьмы,
на то, что пью не по годам, —
у Бога я беру взаймы,
и оба знаем, что отдам.

* * *

В ночи на жизнь мою покой
ложится облачным пластом,
он изумительно такой,
каков, быть может, в мире том.

* * *

Лижут вялые волны былого
зыбкий берег сегодняшних лет,
с хилой злобностью снова и снова
люто плещут в лицо и вослед.

* * *

Всё пока со мной благополучно,
профилю не стыдно за анфас,
мне с самим собой бывает скучно
только, если спит один из нас.

* * *

А люблю я сильнее всего,
хоть забава моя не проста —
пощипать мудреца за его
уязвимые спору места.

* * *

Ни тучки нет на небе чистом,
а мне видна она вполне,
поскольку светлым пессимистом
я воспитал себя во мне.

* * *

На днях печалясь, невзначай
нашёл я смуты разрешение:
я матом выругал печаль,
и ощутилось облегчение.

* * *

На будущие беды мне плевать,
предвидеть неизбежное – обидно,
заранее беду переживать —
и глупо, и весьма недальновидно.

* * *

Насмешливость лелея и храня,
я в жизни стал ей пользоваться реже:
ирония – прекрасная броня,
но хуже проникает воздух свежий.

* * *

Тёртые, бывалые, кручёные,
много повидавшие на свете,
сделались мы крупные учёные
в том, что знают с детства наши дети.

* * *

Процессом странствия влеком,
я в путешествие обычно
весь погружаюсь целиком,
а что я вижу – безразлично.

* * *

Люди нынче жаждут потреблять,
каждый занят миской и лоханкой,
смотрится на фоне этом блядь —
чистой древнегреческой вакханкой.

* * *

Мне снился сон: бегу в толпе я,
а позади – разлив огней,
там распростёртая Помпея,
и жизнь моя осталась в ней.

* * *

А если всё заведомо в судьбе
расписано, играется с листа
и мы – всего лишь гайки на резьбе,
то лень моя разумна и чиста.

* * *

Не мы плетём событий нить,
об этом знал и древний стоик,
а то, что можно объяснить, —
уже усилия не стоит.

* * *

Прислушавшись к оттенкам и нюансам,
улавливаешь Божью справедливость:
мы часто терпим горести авансом
за будущую алчную блудливость.

* * *

Неужели где-то в небе
с равнодушной гениальностью
сочиняется та небыль,
что становится реальностью?

* * *

Я мыслю без надрыва и труда,
немалого достиг я в этом деле,
поскольку, если целишь в никуда,
никак не промахнёшься мимо цели.

* * *

Давно и в разном разуверясь,
но веря в Божью широту,
ещё сыскать надеюсь ересь,
в которой веру обрету.

* * *

По воздуху, по суше и воде
добрался я уже до многих стран,
ещё не обнаружил я нигде
лекарство от душевных наших ран.

* * *

И всё течёт на самом деле
по справедливости сейчас:
мы в Бога верим еле-еле,
а Бог – совсем не верит в нас.

* * *

В судьбе бывают мёртвые сезоны —
застой и тишина, тоска и муть,
и рвёмся мы тогда, как вор из зоны,
а нам давалось время отдохнуть.

* * *

Тоска, по сути, неуместна,
однако, скрыться не пытаясь,
она растёт в душе, как тесто,
дрожжами радости питаясь.

* * *

Мне дней земных мила текучка,
а рай – совсем не интересен:
там целомудренниц толкучка
и не поют печальных песен.

* * *

В шарме внешнем нету нужности
одинокому ежу,
красоту моей наружности
я внутри себя держу.

* * *

Нет, я на время не в обиде,
что источилась жизни ось,
я даже рад, что всё предвидел,
но горько мне, что всё сбылось.

* * *

Мой дух неярок и негромок,
но прячет каплю смысла зрелого
самодостаточный обломок
несуществующего целого.

* * *

Напрасно мы то стонем бурно,
то глянем в небо и вздохнём:
Бог создал мир весьма халтурно
и со стыда забыл о нём.

* * *

С наслаждением спать я ложусь,
от уюта постели счастливый,
потому что во сне не стыжусь,
что такой уродился ленивый.

* * *

Тому, кто себя не щадит
и стоек в сей гибельной странности,
фортуной даётся кредит
заметной душевной сохранности.

* * *

На нас, мечтательных и хилых,
не ловит кайфа Божий глаз,
а мы никак понять не в силах,
что Он в упор не видит нас.

* * *

Сегодня спросили: а что бы
ты сделал от имени Бога?
Я в мире боюсь только злобы,
и я б её снизил намного.

* * *

Былое нас так тешит не напрасно,
фальшиво это мутное кино,
но прошлое тем более прекрасно,
чем более расплывчато оно.

* * *

Для жизни полезно явление
неясной печали тупой,
то смутное духа томление,
которое тянет в запой.

* * *

В какие упоительные дали
стремились мы, томлением пылая!
А к возрасту, когда их повидали,
увяла впечатлительность былая.

* * *

Выделывая па и пируэты,
немало начудил я интересного,
земные я не чту авторитеты,
но радуюсь молчанию небесного.

* * *

Мне сладок перечень подсудный
душегубительных пороков,
а грех уныния паскудный —
дурь от нехватки сил и соков.

* * *

Душа моя заметно опустела
и к жизни потеряла интерес —
похоже, оставлять собралась тело
и ей уже земной не нужен вес.

* * *

Всегда на самочувствие весеннее,
когда залито всё теплом и светом,
туманное влияет опасение,
что всё же будет осень вслед за летом.

* * *

По существу событий личных
в любых оказываясь точках,
душа болит в местах различных
и даже – в печени и почках.

* * *

Тише теперь мы гуляем и пляшем,
реже в судьбе виражи,
даже иллюзии в возрасте нашем
призрачны, как миражи.

* * *

В тесное чистилище пустив
грешников заядлых и крутых,
селят их на муки в коллектив
ангелов, монахов и святых.

* * *

Творец жесток, мы зря воображаем,
что благостна земная наша тьма,
мы многое легко переживаем,
но после – выживаем из ума.

* * *

Не просто ради интереса
я глаз держу настороже:
святой, пожавший руку беса, —
святой сомнительный уже.

* * *

Затем на небо нету моста,
чтоб мог надеяться простак,
что там совсем не всё так просто,
а просто всё совсем не так.

* * *

Я в молодости жить себе помог,
и ясно это вижу с расстояния:
я понял, ощутив, как одинок,
пожизненность такого состояния.

* * *

Весьма порой мешает мне уснуть
волнующая, как ни поверни,
открывшаяся мне внезапно суть
какой-нибудь немыслимой херни.

* * *

В душе моей многое стёрто,
а скепсис – остатки загваздал;
я верю и в Бога, и в чёрта,
но в чёрта – сильнее гораздо.

* * *

Многих бед моих источник —
наплевавший на мораль
мой язык – болтун и склочник,
обаяшка, змей и враль.

* * *

Душа, когда она уже в полёте
и вся уже вперёд обращена,
вдруг чувствует тоску по бренной плоти
и болью ностальгии смущена.

* * *

Творцу живётся вряд ли интересно,
от нас Ему то муторно, то дурно;
а боги древних греков, как известно, —
те трахались и сами очень бурно.

* * *

Творец отвёл глаза напрасно,
когда мы падали во тьму;
что Бога нет, сегодня ясно
и нам не меньше, чем Ему.

* * *

Подрезая на корню
жажду веры острую,
порют мутную херню
все Его апостолы.

* * *

Уже не глупость, а кретинство —
любое пылкое учение
про гармоничное единство
и лучезарное сплочение.

* * *

Я слухом не ловлю, не вижу взглядом,
но что-то существует с нами рядом,
невнятицу мне в душу говоря
словами из иного словаря.

* * *

Время льётся то жидко, то густо,
то по горло, то ниже колен,
а когда оно полностью пусто —
наступает пора перемен.

* * *

На вопрос мой даруя ответ,
песня чья-то звучит надо мной,
и опять проливается свет
на изгаженный век наш чумной.

* * *

Несчётных звёзд у Бога россыпи
и тьма кружащихся планет,
и для двуногой мелкой особи
душевных сил у Бога нет.

* * *

Тоска моя не легче, но ясней:
в душе иссяк терпения запас,
трёхмерность бытия обрыдла ей,
и боль её окутывает нас.

* * *

Теперь, когда я крепко стар,
от мира стенкой отгорожен,
мне Божий глас народа стал
докучлив и пустопорожен.

* * *

Слушая полемик жаркий бред,
я люблю накал предубеждения,
ибо чем туманнее предмет,
тем категоричнее суждения.

* * *

Повсюду нынче злобой пахнет скверно,
у Бога созревает новый план,
Его ведь консультируют, наверно,
Аттила, Чингисхан и Тамерлан.

* * *

Заглядывая в канувшее прошлое,
я радуюсь ему издалека:
уже оно красивое, киношное,
и даже театральное слегка.

* * *

Нет, я не зябко и не скудно
жил без единого кумира,
но без него ужасно трудно
во мгле безжалостного мира.

* * *

Мечта – весьма двусмысленный росток,
и Бог, хотя сочувствует мечтам,
скорее милосерден, чем жесток,
давая расцвести не всем цветам.

* * *

Я у философа Декарта
прочёл и помню с той поры,
что если прёт худая карта,
разумней выйти из игры.

* * *

Наш каждый возраст – как гостиница:
мы в разных думаем о разном,
и только лёгкость оскотиниться
живёт везде живым соблазном.

* * *

Все слухи, сплетни, клевета
и злой молвы увеселения —
весьма нужны, чтоб не пуста
была душа у населения.

* * *

Наш мир уже почти понятен,
загадки тают, словно снег,
из непостижно белых пятен
остался только человек.

* * *

Когда весь день бывал я весел
и не темнело небо синее,
то я намного меньше весил —
не вес ли клонит нас в уныние?

* * *

Живя суверенно, живя автономно
и чуждо общественным ломкам,
расходуешь чувства весьма экономно,
но тихо становишься волком.

* * *

Я даже не смыкая век
лежать люблю – до обожания,
ведь сам по сути человек —
продукт совместного лежания.

* * *

Хоть мысли наши Господу угодны,
в одном забавно схожи все они:
высокие раздумья – многоводны,
что делает их реками херни.

* * *

Кормёжка служит нам отрадой,
Бог за обжорство нас простит,
ведь за кладбищенской оградой
у нас исчезнет аппетит.

* * *

Я личное имею основание
не верить сильной пользе от учения:
я лично получал образование,
забытое в минуту получения.

* * *

В душе – глухая безнадёга,
в уме кипит пустой бульон;
а вариант поверить в Бога
давно отвергли я и Он.

* * *

Почему-то порою весенней
часто снится, внушая мне страх,
будто я утопаю в бассейне,
где вода мне всего лишь по пах.

* * *

Года мои стремглав летели,
и ныне – Бог тому свидетель —
в субботу жизненной недели
моё безделье – добродетель.

* * *

Из мелочи, случайной чепухи,
из мусора житейского и сора
рождаются и дивные стихи,
и долгая мучительная ссора.

* * *

Я часто думаю теперь —
поскольку я и в мыслях грешен, —
что в судьбах наших счёт потерь
числом даров уравновешен.

* * *

Не грусти, обращаясь во прах,
о судьбе, что случилась такой,
это тяжко на первых порах,
а потом тишина и покой.

* * *

Наш небольшой планетный шарик
давно живёт в говне глубоком,
Бог по нему уже не шарит
своим давно уставшим оком.

* * *

А там и быт совсем другой —
в местах, куда Харон доставит:
то чёрт ударит кочергой,
то ангел в жопу свечку вставит.

* * *

Об этом я задумался заранее:
заведомо зачисленный в расход,
не смерти я боюсь, а умирания,
отсутствие мне проще, чем уход.

* * *

Я писал, как думал, а в итоге
то же, что в начале, ясно мне:
лучше легкомысленно – о Боге,
чем высокопарно – о хуйне.

* * *

Забавный всё-таки транзит:
вдоль по судьбе через года
волочь житейский реквизит
из ниоткуда в никуда.

* * *

Ты ничего не обещаешь,
но знаю: Ты меня простишь,
ведь на вранье, что Ты прощаешь,
основан Твой земной престиж.

* * *

Везде, где вслух галдят о вечном,
и я, любуясь нежной птахой,
печально мыслю: где бы лечь нам,
послав печаль и вечность на хуй?

* * *

С той поры не могу я опомниться,
как позор этот был обнаружен:
я узнал, что мерзавка-любовница
изменяла мне с собственным мужем.

* * *

Мы лето разве любим за жару?
За мух? За комаров? Намного проще:
за летнюю повсюдную игру
в кустах, на берегу и в каждой роще.

* * *

Судьбы случайное сплетение,
переплетенье рук и ног,
и неизбежное смятение,
что снова так же одинок.

* * *

Появилось ли что-то во взгляде?
Стал угрюмее с некой поры?
Но забавно, как чувствуют бляди,
что уже я ушёл из игры.

* * *

Начал я с той поры, как подрос,
разбираться во взрослых игрушках,
и немало кудрявых волос
на чужих я оставил подушках.

* * *

Беда с романами и шашнями,
такими яркими в начале:
едва лишь делаясь вчерашними,
они тускнели и мельчали.

* * *

Во флирте мы весьма поднаторели
и, с дамой заведя пустую речь,
выводим удивительные трели,
покуда размышляем, где прилечь.

* * *

У мужиков тоску глобальную
понять-постичь довольно просто:
мы ищем бабу идеальную,
а жить с такой – смертельно постно.

* * *

Любовным играм обучение —
и кайф, и спорт, и развлечение.

* * *

Смешной забаве суждено
плыть по течению столетий:
из разных мест сойдясь в одно,
два пола шаркают о третий.

* * *

Мы все танцуем идеально,
поскольку нет особой сложности
напомнить даме вертикально
горизонтальные возможности.

* * *

Не зря ли мы здоровье губим,
виясь телами в унисон?
Чем реже мы подругу любим,
тем чаще нас ласкает сон.

* * *

Постичь я не могу, но принимаю
стихию женских мыслей и причуд,
а если что пойму, то понимаю,
что понял это поздно чересчур.

* * *

Всюду плачется загнанный муж
на супружества тяжкий обет,
но любовь – это свет наших душ,
а семья – это плата за свет.

* * *

Неправда, что женщины – дуры,
мужчины умней их едва ли,
домашние нежные куры
немало орлов заклевали.

* * *

Идея найдена не мной,
но это ценное напутствие:
чтоб жить в согласии с женой,
я спорю с ней в её отсутствие.

* * *

В нас от юных вишен и черешен
память порастает незабудками;
умыслом и помыслом я грешен
больше, чем реальными поступками.

* * *

Девушка, зачем идёшь ты мимо
и меня не видишь на пути?
Так ведь и Аттила мимо Рима
мог однажды запросто пройти.

* * *

У бабы во все времена —
жара на дворе или стужа —
потребность любви так сильна,
что любит она даже мужа.

* * *

Едино в лысых и седых —
как иудеев, так и эллинов,
что вид кобылок молодых
туманит взор у сивых меринов.

* * *

Растёт моя дурная слава
среди ханжей и мелких равов,
поскольку свято чту я право
участия в упадке нравов.

* * *

Мужики пустой вопрос
жарко всюду обсуждают:
почему у наших роз
их шипы не увядают?

* * *

Мне часто доводилось убедиться
в кудрявые года моей распутности,
что строгая одежда на девице
отнюдь не означает недоступности.

* * *

Занявшись тёмной дамы просветлением
и чары отпустив на произвол,
я долго остаюсь под впечатлением,
которое на даму произвёл.

* * *

Я не стыжусь и не таюсь,
когда палюсь в огне,
я сразу даме признаюсь
в её любви ко мне.

* * *

Мужику в одиночестве кисло,
тяжело мужику одному,
а как баба на шее повисла,
так немедленно легче ему.

* * *

По женщине значительно видней,
как лечит нас любовная игра:
потраханная женщина умней
и к миру снисходительно-добра.

* * *

Мне было с ней настолько хорошо,
что я без умышлений негодяйства
завлёк её в постель и перешёл
к совместному ведению хозяйства.

* * *

Дух весенний полон сострадания
к тёмным и таящимся местам:
всюду, где углы у мироздания,
кто-нибудь весной ебётся там.

* * *

Липла муха-цокотуха
на любые пиджаки,
позолоту стёрли с брюха
мимолётные жуки.

* * *

Где музыка звучит, легко тревожа,
где женщины танцуют равнобедренно,
глаза у мужиков горят похоже:
хочу, и по возможности немедленно.

* * *

Здоровый дух в здоровом теле
влечёт его к чужой постели.

* * *

Легко текла судьба моя,
минуя храм и синагогу,
и многим чёрным кошкам я
перебежал тогда дорогу.
Теперь давно я не жених,
но шелушится в голове,
что были светлые меж них,
и даже рыжих было две.

* * *

Ведя семейную войну,
где ищет злость похлеще фразу,
я побеждаю потому,
что белый флаг подъемлю сразу.

* * *

Мужчин рассеянное воинство
своей особостью гордится,
хотя у всех – одно достоинство:
любой козёл в мужья годится.

* * *

Занявшись опросов пустыми трудами —
а к личным секретам охоч я и лаком,
я в мысли простой утвердился с годами:
семья – это тайна, покрытая браком.

* * *

Из некоего жизненного круга
нам выйти с неких пор не удаётся,
поэтому случайная подруга —
нечаянная влага из колодца.

* * *

Ведём ли мы беседы грустные,
ворчим ли – всюду прохиндеи,
а в нас кипят, не зная устали,
прелюбодейные идеи.

* * *

К ней шёл и старец, и юнец,
текли учёные и школьники,
и многим был суждён конец
в её Бермудском треугольнике.

* * *

От искры любовной – порой сгоряча —
в ночи зажигается жизни свеча.
Какой ни являет она собой вид,
а тоже свечу запалить норовит.
И тянется так по капризу Творца —
забыто начало, не видно конца.
Покуда слова я увязывал эти,
пятьсот человек появилось на свете.

* * *

Связано весьма кольцеобразно
мира устроение духовное,
и в любом отказе от соблазна
есть высокомерие греховное.

* * *

Люблю журчанье этой речки,
где плещет страсть о берега,
и тонковрунные овечки
своим баранам вьют рога.

* * *

Привязан к мачте, дышит жарко
плут Одиссей. И жутко жалко —
сирен, зазря поющих страстно
в неодолимое пространство.

* * *

Когда вокруг галдит семья,
то муж, отец и дед,
я тихо думаю, что я
скорее жив, чем нет.

* * *

Весьма крута метаморфоза
с мозгами, выпивкой сожжёнными,
и мы от раннего склероза
с чужими путаемся жёнами.

* * *

Будь гений ты или герой,
мудрец и эрудит —
любви сердечный геморрой
тебя не пощадит.

* * *

История – не дважды два четыре,
история куда замысловатей,
не знает ни один историк в мире
того, что знают несколько кроватей.

* * *

С одной отменной Божьей шуткой
любой мужик весьма знаком:
полгода бегаешь за юбкой —
и век живёшь под каблуком.

* * *

У девушек пальтишки были куцые,
и – Боже, их судьбу благослови —
досадуя, что нету проституции,
они нам отдавались по любви.

* * *

Какой-нибудь увлёкшись кошкой драной
(обычно с лёгкой пылью в голове),
томился я потом душевной раной
и баб терпеть не мог недели две.

* * *

Мужья по малейшей причине
к упрёкам должны быть готовы;
изъянов не видеть в мужчине
умеют одни только вдовы.

* * *

Поют юнцы свои запевки
про нежных кралей и зазноб,
а мы при виде юной девки
не в жар впадаем, а в озноб.

* * *

В острые периоды влюблённости —
каждый убеждался в этом лично —
прочие порочные наклонности
ждут выздоровления тактично.

* * *

Мы проявляем благородство
и дарим радость Божьим сферам,
когда людей воспроизводство
своим поддерживаем хером.

* * *

С тугими очертаниями зада
иметь образование не надо.

* * *

В этом гомоне и гаме,
в этой купле и продаже
девки делают ногами,
что уму не снилось даже.

* * *

Любовь немыслима без такта,
поскольку он – важнейший клей
и для игры, и для антракта,
и для согласия ролей.

* * *

Живёт ещё во мне былой мотив,
хотя уже я дряхлый и седой,
и, девку по соседству ощутив,
я с пылкостью болтаю ерундой.

* * *

Овеян двусмысленной славой,
ласкаю сустав подагрический,
а где-то с распутной шалавой
гуляет мой образ лирический.

* * *

Именно пробелы и зазоры,
а не толчея узлов и нитей
тихо сопрягаются в узоры
истинного кружева событий.

* * *

Многим птицам вил я гнёзда
на ветвях души моей,
только рано или поздно
пташки гадили с ветвей.

* * *

Поскольку в жизненном меню —
увы – нам большего не дали,
я женщин искренне ценю
за обе стороны медали.

* * *

По весне как козырная карта
без жеманства, стыда и надменности
для поимки любовного фарта
оголяются все сокровенности.

* * *

Увы, но в жизни скоротечной
с годами вянет благодать
уменья вспыхнуть к первой встречной
и ей себя всего отдать.

* * *

Профан полнейший в туфлях, бусах —
эстетской жилки я лишён,
зато сходился я во вкусах
с мужьями очень разных жён.

* * *

Загадочно мне женское сложение —
духовного и плотского смешение,
где мелкое телесное движение
меняет наше к бабе отношение.

* * *

Семья – устройство не вчерашнее,
уже Сенека замечает:
мужик – животное домашнее,
но с удовольствием дичает.

* * *

Податливость мою хотя кляну,
однако же перечить не рискую:
мужчина, не боящийся жену,
весьма собой позорит честь мужскую.

* * *

Многим дамам ужимками лестными
я оказывал знаки внимания,
потому что с учтивыми жестами
тесно связан успех вынимания.

* * *

Любовь – не только наслаждение:
и по весне, и в ноябре
в любви есть самоутверждение,
всегда присущее игре.

* * *

Зная книгу жизни назубок,
текста я из виду не теряю,
важную главу про поебок
я весьма усердно повторяю.

* * *

Глубоким быть философом не надо,
повсюду видя связи и следы:
любовью мир удержан от распада,
а губят этот мир – её плоды.

* * *

Наукой все границы стёрты,
на днях читал уже в печати я,
что девки делают аборты
от непорочного зачатия.

* * *

Необходим лишь первый шаг
туда, где светит согрешение,
а после слабая душа
сама впадает в искушение.

* * *

За мелким вычетом подробностей
невмочь ни связям, ни протекции
помочь ни в области способностей,
ни в отношении эрекции.

* * *

Весной зацвёл горох толчёный,
влюбился в рыбу крокодил,
пошёл налево кот учёный
и там котят себе родил.

* * *

Меняются каноны и понятия,
вид мира и событий, в нём текущих,
одни только любовные объятия —
такие же, как были в райских кущах.

* * *

В беседе с дамой много проще
воспринимать её на ощупь.

* * *

Когда мы видим лик прелестный
и слов уже плетётся вязь,
то блекнет весь пейзаж окрестный,
туманным фоном становясь.

* * *

Порой грущу при свете лунном,
томясь душой перед рассветом,
что снюсь, возможно, девам юным,
но не присутствую при этом.

* * *

Под фиговым порой таится листиком
такое, что не снилось даже мистикам.

* * *

Пускай на старческой каталке
меня сей миг везут к врачу,
когда вакханку от весталки
я в первый раз не отличу.

* * *

Пройдёт и канет час печальный,
и я меж ангелов небесных
увижу свет первоначальный
и грустно вспомню баб телесных.

* * *

Сыграет ангел мой на дудочке,
что мне пора пред Божье око,
и тут же я смотаю удочки,
и станет рыбкам одиноко.

* * *

С какой-нибудь
из дивно зрелых дам
пускай застигнет смерть
меня на ложе,
окликнет Бог меня:
– Ты где, Адам?
А я ему отвечу:
– Здесь я, Боже!

* * *

Всуе прах мой не тревожь,
а носи бутылки,
пусть ебётся молодёжь
на моей могилке.

* * *

Видя старческую прыть,
бабы разбегаются,
дед их дивно мог покрыть,
а они пугаются.

* * *

Время хворей и седин —
очень тяжкая проверка
утлых банок от сардин,
серых гильз от фейерверка.

* * *

Это враки, что выдохся я,
сочинялись бы книжка за книжкой,
но состарилась Муза моя
и стихи мне диктует с одышкой.

* * *

Хоть пыл мой возрастом уменьшен,
но я без понта и без фальши
смотрю на встречных юных женщин
глазами теми же, что раньше.

* * *

Сейчас, когда уже я старожил,
я верен обывательским пределам —
не то чтобы я жизнью дорожил,
но как-то к ней привык душой и телом.

* * *

Хотя проходит небольшой
отрезок нашей биографии,
хоть мы такие же душой —
нас жутко старят фотографии.

* * *

Когда мы начинаем остывать
и жизнь уже почти что утекла,
мы ценим нашу ветхую кровать
как средство сохранения тепла.

* * *

Дряхлый турист повсеместно
льётся густыми лавинами:
старым развалинам лестно
встретиться взглядом с руинами.

* * *

Старушке снятся дни погожие
из текших много лет назад,
когда кидались все прохожие
проситься к ней в Нескучный сад.

* * *

Творец расчислил наперёд
любое наше прекословье:
вторая молодость берёт
у нас последнее здоровье.

* * *

Я вязну в тоскливых повторах,
как будто плывут миражи;
встречаются сутки, в которых
уже точно так же я жил.

* * *

От чего так устал? Ведь не камни таскал.
А подвыпив, ещё порываюсь я петь;
но всё время тоска, и повсюду тоска —
помоги мне, Господь, эту жизнь дотерпеть.

* * *

Если ближе присмотреться,
в самом хилом старикашке
упоённо бьётся сердце
и шевелятся замашки.

* * *

Вместе со всеми впадая в балдёж
и на любые готовы падения,
вертятся всюду, где есть молодёжь,
дедушки лёгкого поведения.

* * *

Наше время ступает, ползёт и идёт
по утратам, потерям, пропажам,
в молодые годится любой идиот,
а для старости – нужен со стажем.

* * *

Да, молодые соловьи,
моё былое – в сером пепле,
зато все слабости мои
набрали силу и окрепли.

* * *

Уже не позавидует никто
былой моей загульной бесноватости,
но я обрёл на старости зато
все признаки святого, кроме святости.

* * *

Не манят ни слава, ни власть,
с любовью – глухой перекур,
осталась последняя страсть —
охота на жареных кур.

* * *

Негоже до срока свечу задувать,
нам это веками твердят,
однако тому, чьё пространство – кровать,
нет лучше лекарства, чем яд.

* * *

Я не только снаружи облез,
я уже и душевно такой,
моего сластолюбия бес
обленился и ценит покой.

* * *

Судьба ведёт нас и волочит
на страх и риск, в огонь и в воду,
даруя ближе к вечной ночи
уже ненужную свободу.

* * *

Душа поёт, хотя не птица,
и стать легка не по годам,
и глаз, как странствующий рыцарь,
прекрасных сыскивает дам.

* * *

Горизонт застилается тучами,
время явно уже на излёте,
ибо стали печально-докучливы
все волнения духа и плоти.

* * *

Провалился житейский балет
или лысина славой покрыта —
всё равно мы на старости лет
у разбитого дремлем корыта.

* * *

Стал верить я глухой молве,
что, выйдя в возраст стариковский,
мы в печени и в голове
скопляем камень философский.

* * *

Годы создают вокруг безлюдие,
полон день пустотами густыми;
старческих любовей скудоблудие —
это ещё бегство из пустыни.

* * *

Ходят цыпочки и лапочки —
словно звуки песнопений;
половина мне до лампочки,
остальные мне до фени.

* * *

Копчу зачем-то небо синее,
меняя слабость на усталость,
ежевечернее уныние —
на ежеутреннюю вялость.

* * *

Угрюмо-сух и раздражителен,
ещё я жгу свою свечу
и становиться долгожителем
уже боюсь и не хочу.

* * *

Ещё несёт нас по волнам,
ещё сполна живём на свете,
но в паруса тугие нам
уже вчерашний дует ветер.

* * *

Не назло грядущим бедам,
не вкушая благодать,
а ебутся бабка с дедом,
чтобы внуков нагадать.

* * *

Дотла сгоревшее полено,
со мной бутыль распив под вечер,
гуняво шамкало, что тлена
по сути нет и дух наш вечен.

* * *

Меня спроси или Его —
у нас один ответ:
старенье – сумерки всего,
что составляло свет.

* * *

Уже немалые года
мой хер со мной отменно дружен,
торча во младости всегда,
а ныне – только если нужен.

* * *

Я дряхлостью нисколько не смущён,
и в частом алкогольном кураже
я бегаю за девками ещё,
но только очень медленно уже.

* * *

Вчера с утра кофейной гущей
увлекся я, ловя узор,
и углядел в судьбе грядущей
на склоне лет мужской позор.

* * *

К любым неприятностям холодно-стоек,
я силы души берегу про запас;
на старости лет огорчаться не стоит:
ведь самое худшее ждёт ещё нас.

* * *

Порой жалеть я стал себя:
уже ничей не соблазнитель,
нить жизни вяло теребя,
ловлю конец не свой, а нити.

* * *

Вонзается во сне мне в сердце спица,
и дико разверзается беда;
покой, писал поэт, нам только снится;
увы, теперь и снится не всегда.

* * *

Стынет буквами речка былого,
что по веку неслась оголтело,
и теперь меня хвалят за слово,
как недавно ругали за дело.

* * *

Для счастья надо очень мало,
и рад рубашке старичок,
если добавлено крахмала,
чтобы стоял воротничок.

* * *

Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.

* * *

Мне забавна картина итога
на исходе пути моего:
и вполне я могу ещё много,
и уже не хочу ничего.

* * *

Мы видные люди в округе,
в любой приглашают нас дом,
но молоды наши подруги
всё с большим и большим трудом.

* * *

Я вкушаю отдых благодатный,
бросил я все хлопоты пустые:
возраст у меня ещё закатный,
а в умишке – сумерки густые.

* * *

Принять последнее решение
мешают мне родные лица,
и к Богу я без приглашения
пока стесняюсь появиться.

* * *

Старюсь я приемлемо вполне,
разве только горестная штука:
квёлое уныние ко мне
стало приходить уже без стука.

* * *

Судьбе не так уж мы покорны,
и ждёт удача всех охочих;
в любви все возрасты проворны
а пожилые – прытче прочих.

* * *

Молодое забыв мельтешение,
очень тихо живу и умеренно,
но у дряхлости есть утешение:
я уже не умру преждевременно.

* * *

Создался облик новых поколений,
и я на них смотрю, глуша тревогу;
когда меж них родится ихний гений,
меня уже не будет, слава Богу.

* * *

Приблизившись к естественному краю,
теряешь наплевательскую спесь,
и я уже спокойно примеряю
себя к существованию не здесь.

* * *

Прекрасна юная русалка,
предела нету восхищению,
и лишь до слёз матросу жалко,
что хвост препятствует общению.

* * *

Слава Творцу, мне такое не снилось,
жил я разболтанно, шало и косо,
всё, что могло, у меня износилось,
но безупречно и после износа.

* * *

Я огорчён печальной малостью,
что ближе к сумеркам видна:
ум не приходит к нам со старостью,
она приходит к нам одна.

* * *

Любое знает поколение,
как душу старца может пучить
неутолимое стремление
девицу юную увнучить.

* * *

Нет сил на юное порхание,
и привкус горечи острей,
но есть весеннее дыхание
в расцвете дряхлости моей.

* * *

Ещё мы хватки в острых спорах,
ещё горит азарт на лицах,
ещё изрядно сух наш порох,
но вся беда – в пороховницах.

* * *

Состарясь, мы уже другие,
но пыл ничуть не оскудел,
и наши помыслы благие
теперь куда грешнее дел.

* * *

Смешно грустить о старости, друзья,
в душе не затухает Божья искра;
склероз, конечно, вылечить нельзя,
но мы о нём забудем очень быстро.

* * *

Все толкования меняются
у снов периода старения,
и снится пухлая красавица —
к изжоге и от несварения.

* * *

К очкам привыкла переносица,
во рту протезы, как родные,
а после пьянки печень просится
уйти в поля на выходные.

* * *

В последней, стариковской ипостаси
печаль самолюбиво я таю:
на шухере, на стрёме, на атасе —
и то уже теперь не постою.

* * *

Растаяла, меня преобразив,
цепочка улетевших лет и зим,
не сильно был я в юности красив,
по старости я стал неотразим.

* * *

Я курю, выпиваю и ем,
я и старый – такой же, как был,
и практически нету проблем
даже с этим – но с чем, я забыл.

* * *

Вот женщина шлёт зеркалу вопрос,
вот зеркало печальный шлёт ответ,
но женщина упрямо пудрит нос
и красит увядание в расцвет.

* * *

Памяти моей истёрлась лента,
вся она – то в дырах, то в повторах,
а в разгаре важного момента —
мрак и зга, хрипение и шорох.

* * *

Наплывает на жизнь мою лёд.
Он по праву и вовремя он.
Веет холод. И дни напролёт
у меня не звонит телефон.

* * *

Знает каждый, кто до старости дорос,
как похожа наша дряхлость на влюблённость,
потому что это вовсе не склероз,
а слепая и глухая просветлённость.

* * *

Моё уже зимнее сердце —
грядущее мы ведь не знаем —
вполне ещё может согреться
чужим зеленеющим маем.

* * *

И в годы старости плачевной
томит нас жажда связи тесной —
забытой близости душевной,
былой слиянности телесной.

* * *

Уже в наших шутках и пении —
как эхо грядущей нелепости —
шуршат и колышутся тенями
знамёна сдающейся крепости.

* * *

С того и грустны стариканы,
когда им налиты стаканы,
что муза ихнего разврата
ушла куда-то без возврата.

* * *

…Но вынужден жить,
потому что обязан
я всем, кто со мною
душевно завязан.

* * *

Как пенится музыка в юных солистах!
Как дивна игра их на скрипках волнистых!
А мы уже в зале, в толпе старичков,
ушла музыкальность из наших смычков.

* * *

Ощущая свою соприродность
с чередой уходящего множества,
прихожу постепенно в негодность
и впадаю в блаженство убожества.

* * *

Я хотя немало в жизни видел,
в душу много раз ронялась искра,
всё-таки на Бога я в обиде:
время прокрутил Он очень быстро.

* * *

В тиши укромного жилища
я жду конца пути земного,
на книжных полках – духа пища,
и вдоволь куплено спиртного.

* * *

Я под раскаты вселенского шума
старость лелею мою;
раньше в дожди я читал или думал,
нынче я сплю или пью.

* * *

Я часто бываю растерян:
хотя уже стал я седым,
а столь же в себе не уверен,
как был, когда был молодым.

* * *

Печаль моя – не от ума,
всегда он был не слишком ярок,
но спит во мне желаний тьма,
а сил – совсем уже огарок.

* * *

От возраста поскольку нет лечения,
то стоит посмотреть на преимущества:
остыли все порочные влечения,
включая умножение имущества.

* * *

Уже я начал хуже слышать,
а видеть хуже – стал давно,
потом легко поедет крыша,
и тихо кончится кино.

* * *

Утопая в немом сострадании
я на старость когда-то смотрел,
а что есть красота в увядании,
я заметил, когда постарел.

* * *

Годы меня знанием напичкали,
я в себе глазами постаревшими
вижу коробок, набитый спичками —
только безнадёжно отсыревшими.

* * *

Время жизни летит, как лавина,
и – загадка, уму непомерная,
что вторая её половина
безобразно короче, чем первая.

* * *

Начал я слышать с течением лет —
жалко, что миг узнавания редок:
это во мне произносит мой дед,
это – отец, но возможно, что предок.

* * *

Забавно мне, что старческие немощи
в потёмках увядания глухих
изрядно омерзительны и тем ещё,
что тянут нас рассказывать о них.

* * *

Дико мне порой сидеть в гостях,
мы не обезумели, но вроде:
наши разговоры о смертях
будничны, как толки о погоде.

* * *

В те года, что ещё не устал,
я оглядывал женщин ласкательно,
только нынче, хотя уже стар,
а на баб я смотрю вынимательно.

* * *

Блаженна пора угасания:
все мысли расплывчато благостны,
и буйственной жизни касания
скорее докучны, чем радостны.

* * *

Едва пожил – уже старик,
Создатель не простак,
и в заоконном чик-чирик
мне слышится тик-так.

* * *

Текут по воздуху года,
легко струясь под каждой крышей,
и скоро мы войдём туда,
откуда только Данте вышел.

* * *

Как найти эту веху в пути
на заметном закатном сползании,
чтоб успеть добровольно уйти,
оставаясь в уме и сознании?

* * *

Лично мне, признаться честно,
вместо отдыха в суглинке
было б весело и лестно
посетить мои поминки.

* * *

Мы дожили до признания и внуков,
до свободы в виде пакостной пародии,
и уходим мы с медлительностью звуков
кем-то сыгранной и тающей мелодии.

* * *

По складу нашего сознания —
мы из реальности иной,
мы допотопные создания,
нас по оплошке вывез Ной.

* * *

Кончается жизни дорога,
я много теперь понимаю
и знаю достаточно много,
но как это вспомнить – не знаю.

* * *

Друзья, вы не сразу меня хороните,
хочу посмотреть – и не струшу,
как бес-искуситель и ангел-хранитель
придут арестовывать душу.

* * *

Сегодня, выпив кофе поутру,
я дивный ощутил в себе покой;
забавно: я ведь знаю, что умру,
а веры в это нету никакой.

* * *

Нехитрым совпадением тревожа,
мне люстра подмигнула сочинить,
что жизнь моя – на лампочку похожа,
и в ней перегорит однажды нить.

* * *

Звезде далёкой шлю привет
сквозь темноту вселенской стужи;
придя сюда, ответный свет
уже меня не обнаружит.

* * *

Пили водку дед с бабулькой,
ближе к ночи дед косел,
но однажды он забулькал
и уже не пил совсем.

* * *

Не я нарушил рабское молчание,
однако был мой вклад весьма заметным:
я в ханжеской стране вернул звучание
народным выражениям заветным.

* * *

Проста моя пустая голова,
и я не напрягаюсь, а играю:
кипят во мне случайные слова,
а мысли к ним я после подбираю.

* * *

Как пахнут лучшие сыры,
не стоит пахнуть человеку,
а ты не мылся с той поры,
когда упал ребёнком в реку.

* * *

В те годы, когда сопли подсыхали
и стала созревать мужская стать,
гормоны изживали мы стихами,
а после не сумели перестать.

* * *

Собой меж нас он дорожил,
как ваза – местом в натюрморте,
и потому так долго жил
и много воздуха испортил.

* * *

Жить с утра темно и смутно
до прихода первой строчки,
а потом уже уютно,
как вокруг отпитой бочки.

* * *

По лени сам я не коплю
сор эрудиции престижной,
но уважаю и люблю
мешки летучей пыли книжной.

* * *

Пишу эстрадные программы,
соединив, дохода ради,
величие Прекрасной Дамы
с доступностью дворовой бляди.

* * *

Читать – не вредная привычка:
читаю чушь, фуфло, утиль,
и вдруг нечаянная спичка
роняет искру в мой фитиль.

* * *

Почти не ведая заранее,
во что соткётся наша речь,
тоску немого понимания
мы в текст пытаемся облечь.

* * *

Поэту очень важно уважение,
а если отнестись к нему иначе,
лицо его являет выражение
просящего взаймы и без отдачи.

* * *

Чужое сочинительство – докука,
и редко счастье плакать и хвалить;
талант я ощущаю с полузвука
и Моцарту всегда готов налить.

* * *

Творцам, по сути, хвастать нечем,
их дар – ярмо, вериги, крест,
и то клюёт орёл им печень,
то алкоголь им печень ест.

* * *

Тоску по журчанью монет
и боль от любовной разлуки
в мотив облекает поэт,
собрав туда вздохи и пуки.

* * *

На меня влияло чтение
хоть весьма всегда по-разному,
но уменьшило почтение
к человеческому разуму.

* * *

В мир повально текущей мистерии
окунули мы дух и глаза,
по экранам ожившей материи
тихо катится Божья слеза.

* * *

Что старику надрывно снится,
едва ночной сгустился мрак?
На ветках мается Жар-птица,
шепча: ну где же ты, дурак?

* * *

Никто уже не пишет на века,
посмертной вожделея долгой славы:
язык меняет русло, как река,
и чахнут оставляемые травы.

* * *

Все стихи – графомания чистая,
автор горькую выбрал судьбу,
ибо муза его неказистая
вдохновенна, как Ленин в гробу.

* * *

Забаву не чтя как художество,
я складывал мысли и буквы
и вырастил дикое множество
роскошной развесистой клюквы.

* * *

Вся книга – на пороге идеала:
сюжет, герои, дивная обложка;
а в гуще мыслей – ложка бы стояла;
однако же стоять должна не ложка.

* * *

Бывало – вылетишь в астрал,
паришь в пространстве безвоздушном,
а там в порыве простодушном
уже коллега твой насрал.

* * *

Я в чаще слов люблю скитаться,
бредя без цели и дороги
на тусклый свет ассоциаций
под эхо смутных аналогий.

* * *

Моя поэзия проста,
но простоты душа и жаждала,
я клею общие места
с местами, личными у каждого.

* * *

Забавно: стих когда отточен,
пускай слегка потяжелев,
то смыслом более он точен,
чем изначальное желе.

* * *

Во мне игры духовной нет,
но утешаюсь я зато,
что всё же, видимо, поэт,
поскольку иначе – никто.

* * *

Убедился уже я не раз —
от пожизненной творческой прыти
только брызги перевранных фраз
остаются, как пена в корыте.

* * *

Я шлю приятельской запиской
тебе совет мой, а не лесть:
с такой писательской пипиской
не стоит к Музе в койку лезть.

* * *

Поскольку вырос полным неучем
и нету склонности к труду,
то мне писать по сути не о чем,
и я у вечности краду.

* * *

Наш мирок убог и тесен,
мы по духу и по плоти
много жиже наших песен,
текстов наших и полотен.

* * *

Я рою так неглубоко,
что если что-то обнаружу,
мне замечательно легко
добычу вытащить наружу.

* * *

В моём интимном песнопении
довольно част один рефрен:
в объятья муз, где были гении,
зачем ты лезешь, хилый хрен?

* * *

Чесалась и сохла рука,
но я модернистом не стал,
пускай остаётся строка
проста, как растущий кристалл.

* * *

Я мучаюсь – никак я не пойму,
куда меня ведут мечты и звуки;
я лиру посвятил народу моему,
народу наплевать на наши муки.

* * *

Не жалуясь, не хныча и не сетуя,
сбывая по дешёвке интеллект,
с бубенчиками шастаю по свету я,
опознанный летающий субъект.

* * *

Только потому ласкаю слово,
тиская, лепя и теребя,
что не знаю лучшего иного
способа порадовать себя.

* * *

Заметил я, что медленное чтение,
подобное любовному касанию,
рождает непонятное почтение
к ничтожнейшему жизнеописанию.

* * *

Главное – не в пользе и продаже,
главное – в сохранности огня,
мысли я записываю, даже
если нету мыслей у меня.

* * *

Нет, зубами я голодными не клацаю,
потому что, от нужды меня храня,
Бог наладил из России эмиграцию,
чтобы слушатели были у меня.

* * *

Читаю с пылом и размахом,
зал рукоплещет и хохочет,
а я томлюсь тоской и страхом:
зубной протез мой рухнуть хочет.

* * *

Подойди, поэтесса, поближе,
я шепну тебе в нежное ухо:
вдохновение плоти не ниже
воспарений ума или духа.

* * *

Моя мечта – на поговорки
растечься влагой из бутылки,
придурок сядет на пригорке
и мой стишок прочтёт дебилке.

* * *

Я писал, как видел, и пардон,
если я задел кого мотивом,
только даже порванный гондон
я именовал презервативом.

* * *

Оды, гимны, панегирики,
песнопенья с дифирамбами —
вдохновенно пишут лирики,
если есть торговля ямбами.

* * *

Зря пузырится он так пенисто,
журчит напрасно там и тут,
на пальме подлинного первенства
бананы славы не растут.

* * *

Весь век я с упоением читал,
мой разум до краёв уже загружен,
а собранный духовный капитал —
прекрасен и настолько же не нужен.

* * *

Цель темна у чтенья моего,
с возрастом ничто не прояснилось,
я читаю в поисках того,
что пока никем не сочинилось.

* * *

Из шуток, мыслей, книг и снов,
из чуши, что несут,
я подбираю крошки слов,
замешивая в суп.

* * *

Нет, я не бездарь, не простак,
но близ талантов горемычных
себя я стыдно вижу, как
пивной сосуд меж ваз античных.

* * *

Заметил я, что к некоему времени
за творческие муки и отличия
заслуживаем мы у Бога премии —
удачу или манию величия.

* * *

Дерзайте и множьтесь, педанты,
культурным зачатые семенем,
вы задним числом секунданты
в дуэли таланта со временем.

* * *

Давно была во мне готовность
культуре духа наловчиться,
а нынче мне с утра духовность
из телевизора сочится.

* * *

Хоть лестна слава бедному еврею,
но горек упоения экстаз:
я так неудержимо бронзовею,
что звякаю, садясь на унитаз.

* * *

На север и запад, на юг и восток,
меняя лишь рейсов названия,
мотаюсь по миру – осенний листок
с российского древа познания.

* * *

Блажен ведущий дневники,
интимной жизни ахи-охи,
ползёт из-под его руки
бесценная херня эпохи.

* * *

Я не мог на провинцию злиться —
дескать, я для столицы гожусь,
ибо всюду считал, что столица —
это место, где я нахожусь.

* * *

Похожа на утехи рыболова
игра моя, затеянная встарь,
и музыкой прихваченное слово
трепещет, как отловленный пескарь.

* * *

Зря поэт с повадкой шустрой
ищет быстрое признание,
мир научен Заратустрой:
не плати блядям заранее.

* * *

Мне сочинить с утра стишок,
с души сгоняя тень, —
что в детстве сбегать на горшок, —
и светел новый день.

* * *

Когда горжусь, как вышла строчка,
или блаженствую ночами,
в аду смолой исходит бочка,
скрипя тугими обручами.

* * *

Где жили поэты и каждый писал
гораздо, чем каждый другой, —
я в этом квартале на угол поссал
и больше туда ни ногой.

* * *

У сытого, обутого, одетого
является заноза, что несчастен,
поскольку он хотел совсем не этого
и должен быть искусству сопричастен.

* * *

Был мой умишко недалёк
и не пылал высоким светом,
однако некий уголёк
упрямо тлел в сосуде этом.

* * *

Век меня хотя и сгорбил,
и унял повадку резвую,
лирой пафоса и скорби
я с почтительностью брезгую.

* * *

В радужных не плаваю видениях —
я не с литераторской скамьи,
ценное в моих произведениях —
только прокормление семьи.

* * *

Впадали дамы в упоение,
и было жутко жаль порой,
что я еблив гораздо менее,
чем мой лирический герой.

* * *

Приметой, у многих похожей
(кивнув, я спешу удалиться), —
недоданность милости Божьей
с годами ложится на лица.

* * *

Время всё стирает начисто,
оставляя на листе
только личное чудачество
в ноте, слове и холсте.

* * *

Полезности ничто не лишено,
повсюду и на всём есть Божий луч,
и ценного познания пшено
клевал я из больших навозных куч.

* * *

Мы пишем ради радости связать
всё виденное в жизненной игре;
и пылкое желанье досказать
на смертном даже теплится одре.

* * *

Хотя поэт на ладан дышит,
его натура так порочна,
что он подругам письма пишет,
их нежно трахая заочно.

* * *

Будет камнем земля, будет пухом ли —
всё равно я на небо не вхож,
а портрет мой, засиженный слухами, —
он уже на меня не похож.

* * *

Всё было в нём весьма обыкновенное,
но что-нибудь нас вечно выдаёт:
лицо имел такое вдохновенное,
что ясно было – полный идиот.

* * *

В организме какие-то сдвиги
изменяют душевный настрой,
и мои погрустневшие книги
пахнут прелой осенней листвой.

* * *

Мечта сбылась: мои тома,
где я воспел закалку стали,
у всех украсили дома,
и все читать их перестали.

* * *

Я в тексты скрылся, впал и влез,
и строчки вьются, как тесьма,
но если жизнь моя – процесс,
то затухающий весьма.

* * *

Смешно подведенье итога,
я был и остался никто,
но солнечных зайчиков много
успел наловить я зато.

* * *

Господь вот-вот меня погасит,
зовя к ответу,
и понесусь я на Пегасе
с Парнаса в Лету.

* * *

В пыльных рукописьменных просторах
где-то есть хоть лист из манускрипта
с текстом о еврейских бурных спорах,
как им обустроить жизнь Египта.

* * *

Евреев выведя из рабства,
Творец покончил с чудесами,
и путь из пошлого похабства
искать мы вынуждены сами.

* * *

Да, искромётностью ума
по праву славен мой народ,
но и по мерзости дерьма
мы всем дадим очко вперёд.

* * *

С банальной быстротечностью
хотя мы все умрём,
еврейство слиплось с вечностью,
как муха – с янтарём.

* * *

Что ты мечешься, Циля, без толку,
позабыв о шитье и о штопке?
Если ты потеряла иголку,
посмотри у себя её в попке.

* * *

Страсть к телесной чистоте
зря людьми так ценится:
часто моются лишь те,
кто чесаться ленится.

* * *

Мы вовсе не стали похожи,
но век нас узлом завязал,
и с толком еврей только может
устроить славянский базар.

* * *

Нас мелочь каждая тревожит,
и мы не зря в покой не верим:
еврею мир простить не может
того, что делал он с евреем.

* * *

Без угрызений и стыда
не по-еврейски я живу:
моя любимая еда
при жизни хрюкала в хлеву.

* * *

Евреи не только на скрипках артисты
и гости чужих огородов,
они ещё всюду лихие дантисты —
зуб мудрости рвут у народов.

* * *

Еврей тоскует не о прозе
болот с унылыми осинами,
еврей мечтает о берёзе,
несущей ветки с апельсинами.

* * *

Россию иностранцы не купили,
и сыщутся охотники едва ли,
Россию не продали, а пропили,
а выпивку – евреи наливали.

* * *

То ветра пронзительный вой,
то бури косматая грива,
и вечно трепещет листвой
речная плакучая Рива.

* * *

Гордыня во мне иудейская
пылает, накал не снижая:
мне мерзость любая еврейская
мерзей, чем любая чужая.

* * *

В заоблачные веря эмпиреи
подобно легкомысленным поэтам,
никто так не умеет, как евреи,
себе испортить век на свете этом.

* * *

Одна загадка в нас таится,
душевной тьмой вокруг облита,
в ней зыбко стелется граница
еврея и антисемита.

* * *

Во всякой порче кто-то грешен,
за этим нужен глаз да глаз,
и где один еврей замешан —
уже большой избыток нас.

* * *

Чему так рад седой еврей
в его преклонные года?
Старик заметно стал бодрей,
узнав про Вечного Жида.

* * *

В узоре ткущихся событий
не всё предвидеть нам дано:
в руках евреев столько нитей,
что нити спутались давно.

* * *

В евреях действительно много того,
что в нас осуждается дружно:
евреям не нужно почти ничего,
а всё остальное им нужно.

* * *

Если бабы с евреями ночи и дни
дружно делят заботы и ложе,
столько выпили крови еврейской они,
что еврейками сделались тоже.

* * *

Евреи в беседах пространных —
коктейлях из мифа и были —
повсюду тоскуют о странах,
в которых рабы они были.

* * *

Сосновой елью пахнет липа
в семи воскресных днях недели,
погиб от рака вирус гриппа,
евреи в космос улетели.

* * *

Для всей планеты мой народ —
большое Божье наказание;
не будь меж нас такой разброд
весь мир бы сделал обрезание.

* * *

В евреях оттуда, в евреях отсюда —
весьма велики расхождения,
еврей вырастает по форме сосуда,
в который попал от рождения.

* * *

Спешите знать: с несчастной Ханной
случился казус непростой
(она упала бездыханной),
и Зяма снова холостой.

* * *

Евреи не витают в эмпиреях,
наш ум по преимуществу – земной,
а мир земной нуждается в евреях,
но жаждет их отправить в мир иной.

* * *

Обилен опыт мой житейский,
я не нуждался в этом опыте,
но мой характер иудейский
толкал меня во что ни попадя.

* * *

Еврейское счастье превратно,
и горек желудочный сок,
судьба из нас тянет обратно
проглоченный фарта кусок.

* * *

Родился сразу я уродом,
достойным адского котла:
Христа распял, Россию продал
(сперва споив её дотла).

* * *

Повсюду пребывание моё
печалит окружающий народ:
евреи на дыхание своё
расходуют народный кислород.

* * *

Еврей живёт на белом свете
в предназначении высоком:
я корни зла по всей планете
пою своим отравным соком.

* * *

Пока торговля не в упадке,
еврей не думает о Боге,
Ему на всякий случай взятки
платя в районной синагоге.

* * *

В еврейской жизни театральность
живёт как духа естество,
и даже чёрную реальность
упрямо красит шутовство.

* * *

Среди еретиков и бунтарей —
в науке, философии, искусстве —
повсюду непременно част еврей,
упрямо прозябавший в безрассудстве.

* * *

Большая для мысли потеха,
забавная это удача,
что муза еврейского смеха —
утешница русского плача.

* * *

С тех пор, как Бог небесной манной
кормил народ заблудший наш,
за нами вьётся шлейф туманный
не столько мифов, как параш.

* * *

Забавно, что слабея и скудея,
заметно остывая день за днём,
в себе я ощущаю иудея
острее, чем пылал когда огнём.

* * *

Всегда евреям разума хватало,
не дёргаясь для проигрышной битвы,
журчанием презренного металла
купить себе свободу для молитвы.

* * *

Вспоминая о времени прожитом,
я мотаю замшелую нить,
и уже непонятно мне, что же там
помешало мне сгинуть и сгнить.

* * *

– Как чуден вид Альпийских гор! —
сказал Василию Егор.
– А мне, – сказал ему Василий, —
милее рытвины России.

* * *

Я с покорством тянул мой возок
по ухабам той рабской страны,
но в российский тюремный глазок
не с постыдной смотрел стороны.

* * *

Россия уже многократно
меняла, ища, где вольготней,
тюрьму на бардак и обратно,
однако обратно – охотней.

* * *

Подлая газета душу вспенила,
комкая покоя благодать;
Господи, мне так остоебенело
бедствиям российским сострадать!

* * *

В России сегодня большая беда,
понятная взрослым и чадам:
Россия трезвеет, а это всегда
чревато угаром и чадом.

* * *

В России знанием и опытом
делились мы простейшим способом:
от полуслова полушёпотом
гуляка делался философом.

* * *

Прошлых песен у нас не отнять,
в нас пожизненна русская нота:
я ликую, узнав, что опять
объебли россияне кого-то.

* * *

Мы у Бога всякое просили,
многое услышалось, наверно,
только про свободу для России
что-то изложили мы неверно.

* * *

Весной в России жить обидно,
весна стервозна и капризна,
сошли снега, и стало видно,
как жутко засрана отчизна.

* * *

А Русь жила всегда в узде,
отсюда в нас и хмель угарный:
ещё при Золотой Орде
там был режим татаритарный.

* * *

Видно, век беспощадно таков,
полон бед и печалей лихих:
у России – утечка мозгов,
у меня – усыхание их.

* * *

Уже былой России нет
(хоть нет и будущей покуда),
но неизменен ход планет,
и так же любит нас Иуда.

* * *

Две породы лиц в российском месиве
славятся своей результативностью:
русское говно берёт агрессией,
а говно еврейское – активностью.

* * *

Когда Российская держава,
во зле погрязшая по крыши,
на лжи и страхе нас держала,
у жизни градус был повыше.

* * *

Клюя рассеянное крошево,
свою оглядывая младость,
я вижу столько там хорошего,
что мне и пакостное в радость.

* * *

Дух воли, мысли и движения
по русской плавает отчизне,
а гнусный запах разложения
везде сменился вонью жизни.

* * *

Среди российских духа инвалидов
хмельных от послабления узды,
я сильно опасаюсь индивидов,
которым всё на свете – до звезды.

* * *

Худшие из наших испытаний
вырастились нашими же предками:
пиршество иллюзий и мечтаний
кончилось реальными объедками.

* * *

Забавно, что в бурные дни
любую теснят сволоту
рождённые ползать – они
хватают и рвут на лету.

* * *

Не чувствую ни света, ни добра
я в воздухе мятущейся России,
она как будто чёрная дыра
любых душевно-умственных усилий.

* * *

Я вырос в романтическом настрое,
и свято возле сердца у меня
стоят папье-машовые герои
у вечного бенгальского огня.

* * *

Увы, в стране, где все равны,
но для отбора фильтров нет,
сочатся суки и говны
во всякий властный кабинет.

* * *

При папах выросшие дети
в конце палаческой утопии
за пап нисколько не в ответе,
хотя отцов – живые копии.

* * *

Всегда бурлил, кипел и пенился
народный дух, и, мстя беде,
он имя фаллоса и пениса
чертил воинственно везде.

* * *

Понятие фарта, успеха, удачи
постичь не всегда удаётся:
везде неудачник тоскует и плачет,
в России – поёт и смеётся.

* * *

Свобода обернулась мутной гнусью,
всё стало обнажённей и острей,
а если пахнет некто светлой Русью,
то это – засидевшийся еврей.

* * *

На всех осталась прошлого печать,
а те, кто были важными людьми,
стараются обычно умолчать,
что, в сущности, работали блядьми.

* * *

Свободу призывал когда-то каждый,
и были мы услышаны богами,
и лёд российский тронулся однажды,
но треснул он – под нашими ногами.

* * *

Присущий и воле, и лагерным зонам,
тот воздух, которым в России дышали,
ещё и сейчас овевает озоном
извилины шалых моих полушарий.

* * *

Чего-нибудь монументального
всё время хочется в России,
но непременно моментального
и без особенных усилий.

* * *

Всё так сейчас разбито и расколото,
оставшееся так готово треснуть,
что время торжества серпа и молота —
стирается, чтоб заново воскреснуть.

* * *

Тягостны в России передряги,
мёртвые узлы повсюду вяжутся;
лишь бы не пришли туда варяги —
тоже ведь евреями окажутся.

* * *

Ход судьбы – как запись нотная,
исполнитель – весь народ;
Божья избранность – не льготная,
а совсем наоборот.

* * *

Воздух ещё будет повсеместно
свеж, полезен жизни и лучист,
ибо у России, как известно,
время – самый лучший говночист.

* * *

Россия свободе не рада,
в ней хаос и распря народов,
но спячка гнилого распада
сменилась конвульсией родов.

* * *

Хоть густа забвения трава,
только есть печали неизбытые:
умерли прекрасные слова,
подлым словоблудием убитые.

* * *

А прикоснувшись к низкой истине,
что жили в мерзости падения,
себя самих мы вмиг очистили
путём совместного галдения.

* * *

Всюду больше стало света,
тени страшные усопли,
и юнцы смеются вслед нам,
утирая с носа сопли.

* * *

Как витаминны были споры
в кухонных нищих кулуарах!
Мы вспоминали эти норы
потом и в залах, и на нарах.

* * *

Мы свиристели, куролесили,
но не виляли задним местом,
и потому в российском месиве
дрожжами были, а не тестом.

* * *

Кто полон сил и необуздан,
кто всю страну зажёг бы страстью
в России мигом был бы узнан,
однако нет его, по счастью.

* * *

Настежь раскрыта российская дверь,
можно детей увезти,
русские кладбища тоже теперь
стали повсюду расти.

* * *

Хотя за годы одичания
смогли язык мы уберечь,
но эхо нашего молчания
нам до сих пор калечит речь.

* * *

Народ бормочет и поёт,
но пьяный взгляд его пронзителен:
вон тот еврей почти не пьёт,
чем, безусловно, подозрителен.

* * *

Берутся ложь, подлог и фальшь,
и на огне высокой цели
коптится нежный сочный фарш,
который мы полжизни ели.

* * *

Мы крепко власти не потрафили
в года, когда мели метели,
за что российской географии
хлебнули больше, чем хотели.

* * *

Народного горя печальники
надрывно про это кричали,
теперь они вышли в начальники,
и стало в них меньше печали.

* * *

Мне до сих пор загадочно и дивно,
что, чуждое платонам и конфуциям,
еврейское сознание наивно —
отсюда наша тяга к революциям.

* * *

Мы поняли сравнительно давно,
однако же не раньше, чем воткнулись:
царь вырубил в Европу лишь окно,
и, выпрыгнув, мы крепко наебнулись.

* * *

Я брожу по пространству и времени,
и забавно мне, книги листая,
что спасенье от нашего семени —
лишь мечта и надежда пустая.

* * *

Судьба нас дёргает, как репку,
а случай жалостлив, как Брут;
в России смерть носила кепку,
а здесь на ней чалма внакрут.

* * *

Тут вечности запах томительный,
и свежие фрукты дешёвые,
а климат у нас – изумительный,
и только соседи хуёвые.

* * *

Забавно здесь под волчьим взглядом
повсюдной жизни колыхание,
а гибель молча ходит рядом,
и слышно мне её дыхание.

* * *

Ничуть былое не тая,
но верен духу парадокса,
любить Россию буду я
вплоть до дыхания Чейн-Стокса.

* * *

Придёт хана на мягких лапах,
закончу я свой путь земной,
и комиссары в чёрных шляпах
склонятся молча надо мной.

* * *

Есть у жизни паузы, прорехи,
щели и зазоры бытия,
через эти дыры без помехи
много лет просачиваюсь я.

* * *

Сегодня хор наставников умолк,
мечта сбылась такой же, как мечталась,
и вышел из меня с годами толк,
и бестолочь нетронутой осталась.

* * *

Нет, я на судьбу не в обиде,
и жизнь моя, в общем, легка;
эстрада подобна корриде,
но я – оживляю быка.

* * *

Повлёкся я стезёй порока,
себе подобных не виня,
а страха бес и бес упрёка
давно оставили меня.

* * *

Такие дни ещё настанут:
лев побежит от муравья,
злословить люди перестанут,
навек табак оставлю я.

* * *

Пою фальшиво я, но страстно,
пою, гармонию круша,
по звукам это не прекрасно,
однако светится душа.

* * *

Когдатошний гуляка, шут и плут,
я заперся в уюте заточения,
брожение души и мысли блуд —
достаточные сердцу приключения.

* * *

Хотя судьба, забывши кнут,
исправно пряники печёт нам,
я в день по нескольку минут
страх ощущаю безотчётный.

* * *

Не муравьём, а стрекозой
мой век я жил и крепко грешен,
а виноградною лозой
бывал и порот и утешен.

* * *

В этой жизни мелькнувшей земной —
отживал я её на износ —
было столько понюхано мной,
что угрюмо понурился нос.

* * *

Весь век я наглое бесстыдство
являл, не зная утомления,
и утолялось любопытство,
неся печаль от утоления.

* * *

Моё лицо слегка порочно,
что для мужчины – не позор,
а просто в облик въелся прочно
моих наклонностей узор.

* * *

Из воздуха себе я создал почву,
на ней вершу посильные труды,
возделываю воздух даже ночью,
а ем – материальные плоды.

* * *

Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,
и прочими грехами я типичен,
а всё же не курю я коноплю,
и всё же я к мужчинам безразличен.

* * *

Не трусь я в несчётной толпе
несчастных, за фартом снующих,
а еду по жизни в купе
для злостно курящих и пьющих.

* * *

Все вышли в евреи, и ныне
в буфетах сидят и в кино,
а я до сих пор по пустыне
плетусь, попивая вино.

* * *

Тих и ровен мой сумрак осенний,
дух покоя любовью надышан,
мелкий дрязг мировых потрясений
в нашем доме почти что не слышен.

* * *

Хотя люблю гулящих женщин,
но человек я не пропащий,
и стал я пить гораздо меньше,
поскольку пью намного чаще.

* * *

Я душу с разумением гублю,
надеясь до конца не погубить,
поскольку вожделею не к рублю,
а к радости его употребить.

* * *

Стал на диване я лежать,
уйдя на полную свободу,
и не хочу принадлежать
я ни к элите, ни к народу.

* * *

А лучше всё же стрекоза,
чем работящий муравей,
её бесстыжие глаза
мне и понятней и милей.

* * *

Всё ясней теперь и чаще я
слышу стыдное и грешное,
изнутри меня кричащее
одиночество кромешное.

* * *

Я пью, взахлёб гуляю и курю;
здоровью непреклонный супостат,
весь век самоубийство я творю,
и скоро уже будет результат.

* * *

Сейчас бы и в России не оставили
меня без воздаяния мне чести,
сейчас бы на могилу мне поставили
звезду шестиконечную из жести.

* * *

Сочтя свои утраты и потери,
поездивши по суше и воде,
я стал космополитом в полной мере:
мне жить уже не хочется нигде.

* * *

Глухая тьма простёрлась над пустыней,
спит разум, и на душу пала ночь;
с годами наша плоть заметно стынет,
а в мыслях я совсем ещё не прочь.

* * *

Сам наслаждаясь Божьим даром,
я в рифме зрителя купаю,
за что порой имею даром
билеты в зал, где выступаю.

* * *

Я стандартен, обычен, вульгарен,
без надломов в изгибах души,
и весьма я Творцу благодарен,
что на мне отдохнуть Он решил.

* * *

Укрыт обаятельной ширмой
я в самом тяжёлом подпитии,
а подлинный внутренний мир мой
не вскроется даже на вскрытии.

* * *

Обиды людям я себе простил,
азарта грех давно отбыл на нарах,
а всё, что в этой жизни упустил,
с избытком наверстаю в мемуарах.

* * *

Конечно, время сызмала влияло
на дух и содержание моё;
меня эпоха сильно поваяла —
однако ведь и я лепил её.

* * *

Я в гостевальные меню
бывал включён как угощение,
плёл несусветную хуйню,
чем сеял в дамах восхищение.

* * *

Я душевно вполне здоров,
но шалею, ловя удачу;
из наломанных мною дров
я легко бы построил дачу.

* * *

Один телесный орган мой
уже давно воспеть хочу —
крутой, надёжный и немой,
покуда я молчу.

* * *

Как ни предан зелёному змею,
а живу по душе и уму,
даже тем, чего я не имею,
я обязан себе самому.

* * *

Я ленью грешен, выпивкой и сексом,
люблю, однако, более всего
молчание, наполненное текстом
и ритмом, воспаляющим его.

* * *

Я не жалею о попытках
заняться прибыльной игрой,
и только память об убытках
порой горит, как геморрой.

* * *

Забавно это: годы заключения
истаяли во мне, как чёрный снег,
осталось только чувство приключения,
которое украсило мой век.

* * *

Она совсем не в тягость мне,
моя высокая харизма,
и я использовал вполне
её по части похуизма.

* * *

Идя то разминувшись, то навстречу,
в суждениях высок и столь же низок,
в момент, когда себе противоречу,
я к истине всего сильнее близок.

* * *

Многое мне в мире неизвестно,
только чтоб не школьничать натужно,
я сказал непознанному честно,
что оно и на хуй мне не нужно.

* * *

Меня на сочувствии тонком
не словит лукавая нелюдь,
я долго был гадким утёнком
и чуткий поэтому лебедь.

* * *

А был я моложе – трещал, как трещотка,
свой век болтовне посвящал я и ню,
общение с ню оборвала решётка,
и там записал я мою болтовню.

* * *

Когда всё валится из рук,
с утра устал или не в духе,
то злюсь на мир я, как паук,
которого заели мухи.

* * *

Мне вовсе не нужна медалей медь,
не надо мне призов – я не гнедой,
стакан хотел бы полным я иметь,
а славы мне достаточно худой.

* * *

Я лица вижу, слышу голоса —
мне просто и легко среди людей,
но в лагере я столько съел овса,
что родственно смотрю на лошадей.

* * *

Век мечтает о герое —
чтоб кипел и лез на стену,
буря мглою небо кроет,
я – сдуваю с пива пену.

* * *

Живу я – у края обочины,
противлюсь любому вторжению,
и все мои связи упрочены
готовностью к их расторжению.

* * *

Я знал позора гнусный вкус,
и шёл за ним вослед
соблазна гнилостный укус,
что жить уже не след.

* * *

Исполнена свободы жизнь моя —
как пение русалочье во мраке,
как утренняя первая струя
у вышедшей на улицу собаки.

* * *

Пока между землёй живу и небом,
хочу без сожаления признаться:
полезным членом общества я не был,
поскольку не хотел во всё соваться.

* * *

Я прожил век собой самим,
и мысли все мои нелепы,
но всё же кем-то был любим,
а остальные были слепы.

* * *

Тайком играя на свирели,
вольготно жил я на Руси,
все на меня тогда смотрели,
как на свободное такси.

* * *

Курю, покуда курится, в мечтах тая,
что Бог от увядания спасёт,
и сваренная курица, кудахтая,
яичко золотое мне снесёт.

* * *

Хоть жил, не мельтешась и не спеша,
хотя никак не лез из пешек в дамки,
дозволенные рамки нарушал
я всюду, где встречались эти рамки.

* * *

Почти что дошла до предела
моя от людей автономия,
но грустно, что мне надоела
и личная физиономия.

* * *

Выбрав голые фасоны,
чтоб укрыться в неглиже,
днём сидят жидомасоны
в буквах М и в буквах Ж.

* * *

К себе присматриваясь вчуже,
я часто думаю недужно,
что я душевно много хуже,
чем я веду себя наружно.

* * *

Сообразно пространству акустики
я без пафоса, лести и мистики
завываю свои наизустики,
приучая людей к похуистике.

* * *

Живя бездумно и курчаво,
провёл я время изумительно,
а если всё начать с начала,
то жил бы лысо и мыслительно.

* * *

Тщеславием покой не будоража,
отменно я свой кайф ловлю в стакане,
хотя моя мыслительная пряжа
тянула на недурственные ткани.

* * *

Когда хоть капельный бальзам
на душу льётся мне больную,
то волю я даю слезам
и радость чувствую двойную.

* * *

Обороняюсь я нестойко
от искусителей моих,
безволен я уже настолько,
что сам подзуживаю их.

* * *

Даже в лёгком я нигде не числюсь весе,
ни в единое не влился я движение,
ни в каком я не участвую процессе,
и большое в этом вижу достижение.

* * *

Весьма стремясь к благополучию,
поскольку я его люблю,
всегда я шёл навстречу случаю,
который всё сводил к нулю.

* * *

Всем говорю я правду только
и никому ни в чём не лгу:
моя душа черства настолько,
что я кривить ей не могу.

* * *

Мне не надо считать до ста,
крепок сон и храплю кудряво;
то ли совесть моя чиста,
то ли память моя дырява.

* * *

Да, в лени я мастак и дока,
я на тахте – как на коне,
но я не жалкий лежебока,
лежу поскольку на спине.

* * *

Я бы с радостью этим похвастал,
жалко – нету покойных родителей:
нынче мысли свои очень часто
я встречаю у древних мыслителей.

* * *

Теперь я чистый обыватель:
комфорта рьяный устроитель,
домашних тапок обуватель
и телевизора смотритель.

* * *

В нас житейских будней каталажка
сильно гасит ум и сушит чувства,
жить легко поэтому так тяжко,
требуя душевного искусства.

* * *

Боюсь неясных близких бед,
мой мутный страх – невыразим,
но жил не зря я столько лет,
и, что важнее, – столько зим.

* * *

Я предавался сладострастью,
я пил с азартом алкаша,
и, слава Богу, только властью
меня мой бес не искушал.

* * *

Меняюсь я быстро и просто:
созвучно с душевным настроем
сегодня я дряхлый и толстый,
а завтра я крепок и строен.

* * *

Меня томит и ждёт лекарства
здоровью пагубная бедность,
а в интересах государства —
платить согражданам за вредность.

* * *

Для пробы сил и променада,
беспечный умственный урод,
я очень часто знал, как надо,
но поступал наоборот.

* * *

Идеям о праведной жизни назло, —
я думал, куря после ужина, —
заслуженно мне никогда не везло,
но часто везло незаслуженно.

* * *

Сам себе не являя загадки,
от себя не стремлюсь я укрыться:
если знаешь свои недостатки,
с ними легче и проще мириться.

* * *

Я ушёл от назойливых дел,
погрузился в уют обывательства,
много больше достиг, чем хотел,
и плачевны мои обстоятельства.

* * *

Я к новой личности ко всякой
тянусь, учуяв запах новый,
я в жизни прошлой был собакой,
был беспородный пёс дворовый.

* * *

Я в неге содержу себя и в холе,
душа невозмутима, как лицо,
а призраку высоких меланхолий
я миску выставляю на крыльцо.

* * *

Вновь я сигарету закурил,
с жалостью подумавши о том,
как нам не хватает пары крыл —
я бы помахал, проветря дом.

* * *

Творя поступки опрометчиво,
слепцом я был, ума лишённым,
а после делать было нечего,
и я гордился совершённым.

* * *

Глупость жуткую я допустил,
и теперь моя песня допета:
я, живя, то гулял, то грустил,
но нельзя было смешивать это.

* * *

Спокойно, вдумчиво, подробно
я проживаю день за днём
и, Прометею неподобно,
лишь со своим шучу огнём.

* * *

Напичкан я различной скверной,
изрядно этим дорожа:
я ценен Богу службой верной,
собой таким Ему служа.

* * *

Я тащусь от чудес и загадок,
обожаю любые игрушки,
для меня упоительно сладок
запах розы и прочей петрушки.

* * *

В дар за опрометчивую смелость
полностью довериться удаче
всё со мной случалось, как хотелось, —
даже если было всё иначе.

* * *

Уже весьма дыряв челнок мой утлый,
а воду я черпаю – решетом,
зато укрыт я небом, как зонтом,
и ветер в голове моей – попутный.

* * *

Судьба не скупилась на пряник,
но била за это – втройне,
и я, как Муму и «Титаник»,
валялся у жизни на дне.

* * *

Проворен, ловок и сметлив,
я был рачительным старателем
и выжил, капли не пролив
из рюмки, налитой Создателем.

* * *

Вся жизнь моя – несвязный монолог,
где смех и грех текут одновременно,
и если не заметил это Бог,
то дьявол это видит непременно.

* * *

Наверно, от упрямства и нахальства,
хотя не воевал и не брюзжал,
награды и доверия начальства
ни разу я при жизни не стяжал.

* * *

Нет, я трудом себя не мучаю,
бегу от мелкого и всякого,
труд регулярный и по случаю
душе противны одинаково.

* * *

Я на пошлом киче сердцем таю,
всюду вижу кич издалека,
даже облака, где я витаю, —
это кичевые облака.

* * *

Мне сон важней иных утех,
ночами сплю и днями мглистыми,
я досыпаю время тех,
кто был разбужен декабристами.

* * *

Деревья сумрачно растут,
могилы тесно окружив,
я совершил кощунство тут,
журчаньем празднуя, что жив.

* * *

Память наша густо поросла
дырами на месте стыдных бед,
в ней уже сегодня без числа
разных неслучившихся побед.

* * *

Хотя надежд у нас избыточно,
ещё прибавится и впредь;
что большинство из них несбыточно,
нам наплевать и растереть.

* * *

Ни к астрологии, ни к хиромантии
я не кидаюсь, надеясь на фарт,
сердце стучит, как часы без гарантии, —
это верней и цыганок, и карт.

* * *

Направляясь в мир иной
с чинной непоспешностью,
я плетусь туда хмельной
и с помятой внешностью.

* * *

Живу я пассивно и вяло,
за что не сужу себя строго:
я дал человечеству мало,
однако и взял я немного.

* * *

Да, был и бабник я, и пьяница,
и враг любого воздержания,
зато желающим останется
дурной пример для подражания.

* * *

Умрут со мной мечты мои немые,
лишь там я утолю свои пылания,
где даже параллельные прямые
сойдутся, обезумев от желания.

* * *

Ждут меня, безусловно, в аду
за влечение к каждой прелестнице,
но, возможно, я в рай попаду
по пожарной какой-нибудь лестнице.

* * *

Ничуть не думаю о том,
как вид мой злобу в ком-то будит;
потом умру я, а потом
любить меня престижно будет.

* * *

Я не улучшусь, и поздно пытаться,
сыграна пьеса, течёт эпилог,
раньше я портил себе репутацию,
нынче я порчу себе некролог.

* * *

Ещё совсем уже немножко,
и на означившемся сроке
земля покроет, как обложка,
во мне оставшиеся строки.

Послесловие

* * *

Когда-то мысли вились густо,
но тихо кончилось кино,
и в голове не просто пусто,
но глухо, мутно и темно.

* * *

С Талмудом понаслышке я знаком
и выяснил из устного источника:
еврейке после ночи с мясником —
нельзя ложиться утром под молочника.

* * *

Хотя ещё смотрю на мир со сцены,
хотя почти свободен от невзгод,
но возраста невидимые стены
растут вокруг меня из года в год.

* * *

Об угол биться не любя,
углов я не боюсь,
я об углы внутри себя
гораздо чаще бьюсь.

* * *

Странная всегда варилась каша
всюду, где добру сперва везло:
близилась вот-вот победа наша,
но торжествовало – снова зло.

* * *

Придя из темноты, уйду во мрак,
евреями набит житейский поезд;
дурак еврейский – больше, чем дурак,
поскольку энергичен и напорист.

* * *

В каждом зале я публики ради
чуть меняю стихи и репризы,
потому что бывалые бляди
утоляют любые капризы.

* * *

Живу я праведно и кротко,
но с удовольствием гляжу,
как пышнотелая красотка
в кино снимает неглижу.

* * *

Почти каждый вечер томлюсь я и таю,
душой полыхаю и сердцем горю;
какую херню я при этом читаю,
какую хуйню я при этом смотрю!

* * *

Теперь я часто думаю о Боге,
о пламени загробного огня,
и вижу, подводя свои итоги,
как сильно подвели они меня.

* * *

Хотя врачи с их чудесами
вполне достойны уважения,
во мне болезни чахнут сами
от моего пренебрежения.

* * *

Уже который год подряд
живу я тускло, вяло, бледно,
и я охотно б принял яд,
но для здоровья это вредно.

* * *

Увы, челнок мой одинокий
уплыть не в силах далеко:
хотя старик уже глубокий,
а мыслю я неглубоко.

* * *

Я крепко в этой жизни уповал
на случай, на себя и на авось,
поэтому ни разу наповал
ещё меня свалить не удалось.

* * *

Угрюмой страсти не тая,
полна жестокого томления,
давно спилась душа моя
и к ночи жаждет утоления.

* * *

Думаю во дни утрат и бедствий,
как жесток житейский колизей,
лишь растёт за время путешествий
список одноразовых друзей.

* * *

Мучась недоверием к уму
или потому, что духом нищи, —
люди ищут Бога. Но Ему
ближе те, которые не ищут.

* * *

Видит Бог – не до дна высыхают
соки жизни в дедах и папашах,
и желания в нас полыхают,
охуев от возможностей наших.

* * *

Было в долгой жизни много дней,
разного приятства не лишённых,
думать нам, однако же, милей
о грехах, ещё не совершённых.

* * *

В Израиле, в родной живя среде,
смотрю на целый мир я свысока;
такой страны прекрасной нет нигде;
но нету и у нас её пока.

* * *

Никто ловчей, чем лилипуты
различных видов и размеров,
не изготавливает путы,
чтобы стреножить гулливеров.

* * *

Борьба со злом – извечная игра,
её шторма и штили хаотичны;
забавно, что апостолы добра
по большей части мало симпатичны.

* * *

Над этим сильно поработав,
я преуспел в конце концов:
стал дураком у идиотов
и мудаком – у мудрецов.

* * *

Всякий миф обо мне справедлив,
я такой, а не просто плохой:
рыбу в мутной воде половив,
из воды выхожу я сухой.

* * *

Стиха причудливая вязь,
питаясь внутренним горением,
таит загадочную связь
духовности с пищеварением.

* * *

Не слесарь, не философ, не правитель,
я мелкое своё клюю пшено,
однако я типичный представитель
чего-то, что названья лишено.

* * *

Нет печали, надрыва и фальши
в лёгких утренних мыслях о том,
как заметно мы хуже, чем раньше,
хоть и лучше, чем будем потом.

* * *

В людях, на книгах воспитанных,
дремлют опасные дрожжи:
множество мыслей прочитанных
сам сочиняю я позже.

* * *

Теперь душа моя пуста,
ей чужд азарт любого вида,
и суп из бычьего хвоста
мне интересней, чем коррида.

* * *

В потоке мыслей, слов, деяний —
мне всюду видится игра,
где зло в любом из одеяний —
тень или следствие добра.

* * *

Я стал отшельник и бирюк,
боюсь мельканья слов и лиц,
теперь познания урюк
я молча ем с немых страниц.

* * *

Я довольно выигрышный вытянул билет:
не был генералом, не был депутатом,
самой хилой премии не было и нет;
но хворая, хочется быть лауреатом.

* * *

Есть люди – их повадка так решительна,
как будто ими истина добыта,
их речь – неотразима и внушительна,
и в мягкое обёрнуты копыта.

* * *

Увы, но в учебники школьные,
чтоб жалоб не слали родители,
мои сочинения вольные
не станут включать составители.

* * *

Те – рискуют, играя ва-банк,
те – в конфузливом чахнут неврозе,
а еврей – он и наглый, как танк,
и застенчив, как хер на морозе.

* * *

Как ни прячься, как ни спорь и как ни лги,
как ни рыскай, словно заяц по полям,
а приходится сполна платить долги
по чужим и коллективным векселям.

* * *

На жизненном пути в любом из мест
бывало то забавно мне, то лестно,
что многие мне свой совали крест,
надеясь понести его совместно.

* * *

Мы так во всём различны потому,
что Бог нас лепит в разном настроении,
а если поднесли стакан Ему, —
видны следы похмелья на творении.

* * *

Я думаю о грязи, крови, тьме,
о Божьем к нашей боли невнимании;
я думаю о Боге – Он в уме?
И ум ли это в нашем понимании?

* * *

Всего одна в душе утрата,
но возместить её нельзя:
Россия, полночь, кухня чья-то
и чушь несущие друзья.

* * *

Не ликуйте, закатные люди,
если утром вы с мыслями встанете:
наши смутные мысли о блуде
не из тела плывут, а из памяти.

* * *

России только те верны,
кого навек постигло мнение,
что не могло судьбу страны
просрать её же население.

* * *

Русское грядущее прекрасно,
путь России тяжек, но высок;
мы в говне варились не напрасно,
жалко, что впитали этот сок.

* * *

Как пастух Господь неумолим,
но по ходу жизни очень часто
мне бывает стыдно перед Ним,
как Его наёбывает паства.

* * *

Я не пью, а дамам в ушки
лесть жужжу, как юный шмель,
я сегодня на просушке,
я лечу вчерашний хмель.

* * *

Не лучший представитель человечества,
я зря так над Россией насмехался:
мне близок и любезен дым отечества,
в котором я хрипел и задыхался.

* * *

И понял я, что это возрастное,
виной тут не эпоха, а года:
знакомые приходят на съестное,
а близких – унесло кого куда.

* * *

Туманный мир иллюзий наших —
весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.

* * *

Недаром Талмуд запрещает евреям
рулады певичек: от них мы дуреем;
у пылких евреев от женского пения —
сумятица в мыслях и с пенисом трения.

* * *

Душе быть вялой не годится:
холёна если и упитана,
то в час, когда освободится,
до Бога вряд ли долетит она.

* * *

То время, когда падал и тонул,
для многих было столь же непогоже,
я помню, кто мне руку протянул,
а кто не протянул, я помню тоже.

* * *

На всех я не похож – я много хуже,
со вкусом у меня большой провал:
я часто отраженью солнца в луже
не менее, чем солнцу, рад бывал.

* * *

Настало духа возмужание;
на плоть пора накинуть вожжи;
пошли мне, Боже, воздержание,
но, если можно, чуть попозже.

* * *

Да, Господь, умом я недалёк,
только глянь внимательно и строго:
если я кого-нибудь развлёк —
значит, он добрее стал немного.

* * *

Делам общественным и страстным
я чужероден и не гож,
я стал лицом настолько частным,
что сам порой к себе не вхож.

* * *

Рассудок мой, на книгах повреждённый,
как только ставишь выпивку ему —
несётся, как свихнувшийся Будённый,
в пространства, непостижные уму.

* * *

Один печалящий прогал,
одно пятно в душе осталось:
детишек мало настрогал
я за года, когда строгалось.

* * *

Русь воспитывала души не спеша,
то была сурова с ними, то нежна,
и в особенности русская душа —
у еврея прихотлива и сложна.

* * *

Былое пламя – не помеха
натурам пылким и фартовым,
былых любовей смутно эхо
и не мешает песням новым.

* * *

Во мне пылает интерес
и даже зависть есть отчасти,
когда читает мелкий бес
про демонические страсти.

* * *

В судьбе – и я, мне кажется, не вру —
ещё одна есть нить помимо главной:
выигрывая явную игру,
чего-то мы лишаемся в неявной.

* * *

Уже давным-давно замечено,
и в этом правда есть, конечно:
всегда наружно искалечено
то, что внутри не безупречно.

* * *

Безжалостна осенняя пора,
пространство наслаждений стало уже,
и если я напьюсь теперь с утра,
то вечером я пью гораздо хуже.

* * *

Чем дольше живу я, тем вижу я чаще
капризы душевной погоды:
мечты о свободе – сочнее и слаще
печалей и болей свободы.

* * *

Я стар уже, мне шутки не с руки,
зато идей и мыслей – вереницы;
учителю нужны ученики,
но лучше, если это ученицы.

* * *

Еврей, который не хлопочет
и не бурлит волной шальной, —
он или мысленно клокочет,
или хронический больной.

* * *

Мы много натворили, сотворили,
и нам уже от жизни мало нужно,
мы жаримся на счастье, как на гриле,
и хвалим запах жареного дружно.

* * *

Меня не оставляет чувство бегства:
закат мой не угрюм и даже светел,
но кажется, что я сбежал из детства
и годы, что промчались, не заметил.

* * *

За всё, что делал я по жизни,
прошу я малости у Бога:
чтоб на моей нетрезвой тризне
попировал и я немного.

* * *

Рад я, что за прожитые годы
в чаше, мной уже опустошённой,
было недозволенной свободы
больше, чем убогой разрешённой.

* * *

Когда тебе на плечи долг возложен
и надо неотложно поспешить,
особенно приятно лечь на ложе
и свет неторопливо потушить.

* * *

Я мыслями бываю озарён
и счастлив, отдаваясь их течению
похоже, я судьбой приговорён
к пожизненному умозаключению.

* * *

У юности душа – как общежитие:
я сам ютился где-то на краю,
но каждое любовное соитие
в душе селило пассию мою.

* * *

К усердному не склонен я труду,
я горечи земной ленивый мельник,
но столько трачу слов на ерунду,
что я – скорее мот, а не бездельник.

* * *

Я выбрал музу потребительства —
она гулящая старуха,
но я храню и вид на жительство
среди витающего духа.

* * *

Свои различные круги
в раю всем душам назначают,
а там заклятые враги
друг друга с нежностью встречают.

* * *

Витая мыслями на звёздах,
высоколобые умы
ничуть не реже портят воздух,
чем низко мыслящие мы.

* * *

Услыша стариковское брюзжание,
я думаю с печалью всякий раз:
оставив только хрип и дребезжание —
куда уходит музыка из нас?

* * *

Ни лжи не люблю я, ни фальши
и вспышки иллюзий гашу,
но уши мои, как и раньше,
охотно приемлют лапшу.

* * *

Сюда придёт под памятник толпа
сметливых почитателей проворных;
к нему не зарастёт народная тропа,
пока неподалёку нет уборных.

* * *

Забавно мне, что всякое деяние,
несущее то зло, то благодать,
имеет в этой жизни воздаяние,
которое нельзя предугадать.

* * *

Мой бедный разум не могуч,
а мысли – пепел и опилки,
и взора мысленного луч
ползёт не далее бутылки.

* * *

Пока мы напрочь не угасли,
пока с утра щетину бреем,
душе полезно верить басне,
что мы нисколько не стареем.

* * *

При хорошей душевной погоде
в мире всё справедливо вполне:
я – люблю отдыхать на природе,
а она – отдохнула на мне.

* * *

Сокрытое, но ярое кипение —
пожизненный, похоже, мой удел;
я даже одногорбое терпение
в себе не воспитал. Хотя хотел.

* * *

Оставя плоть в мешке замшелом,
душа летит за облака,
где Азвоздам с Барухашемом
играют с Буддой в дурака.

* * *

Хотя не атеист я с неких лет,
однако и не склонен уповать:
я верую не в то, что Бога нет,
но в то, что на меня Ему плевать.

* * *

Я в четыре коротких строки
научился укладывать внятно
всё, что мне по уму и с руки
было в жизни текущей понятно.
И поэтому не было нужно мне
добавлявшее чувственный вес
тонкорунное нежное кружево
набегающих лишних словес.

* * *

Со старыми приятелями сидя,
поймал себя вчера на ощущении,
что славно бы – остаться в том же виде
при следующем перевоплощении.

* * *

Я всё время шлю, Творец, Тебе приветы —
смело ставь на них забвения печать:
мне вопросы интересней, чем ответы,
и Ты вовсе не обязан отвечать.

* * *

Нам неизвестна эта дата,
но это место – вне сомнения:
земля и небо тут когда-то
соприкоснулись на мгновение.

* * *

Любить родню – докука
для всех, кому знакома
божественная скука
родительского дома.

* * *

Я в разных видах пил нектар
существования на свете;
когда я стал угрюм и стар,
меня питают соки эти.

* * *

Везде – пророки и предтечи,
но дух наш – цел и невредим,
под их трагические речи
мы пьём, гуляем и едим.

* * *

Я мысли чужие – ценю и люблю,
но звука держусь одного:
я собственный внутренний голос ловлю
и слушаюсь – только его.

* * *

Я старюсь и дряхлею, но – живу;
сменилась болтовня скупыми жестами,
и дивные бывают рандеву
с нечаянно попавшимися текстами.

* * *

Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?

* * *

Когда теряешь в ходе пьянства
ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.

* * *

Не стоит огорчаться, уходя:
конечно, жить на свете – хорошо,
но может быть, немного погодя
я радоваться буду, что ушёл?

* * *

Мне заново загадочны всегда
российской тёмной власти пируэты:
российские глухие холода —
не связаны с погодами планеты.

* * *

Я, по счастью, выучен эстрадой
и среди читателей присутствием:
душу надо прятать за бравадой,
чтобы не замызгали сочувствием.

* * *

Не добрый, но, конечно, и не злой,
судьбы своей посильный совершитель,
хотя уже изрядно пожилой,
но всё-таки ещё не долгожитель.

* * *

Под вечер чувствуя отвагу,
забыв про выпивку и секс,
поэт насилует бумагу,
чтобы зачать нетленный текст.

* * *

Какими быть должны стихи и проза —
диктуется читательской корзинкой:
всем хочется высокого серьёза,
чуть пафоса и мёда со слезинкой.

* * *

Россия полностью в порядке,
и ждать не надо новостей,
пока вверху – не хрипы схватки,
а хруст поделенных костей.

* * *

Барды, трубадуры, менестрели —
все, в ком были дерзость и мотив, —
дивные выделывали трели,
чтобы соблазнить, не заплатив.

* * *

Об ущербе, об уроне, об утрате,
об истории, где зря он так охаян,
о единственно родном на свете брате —
горько плачется обычно каждый Каин.

* * *

Когда мы полыхаем, воспалясь,
и катимся, ликуя, по отвесной,
душевная пленительная связь
немедленно становится телесной.

* * *

Душа полна укромными углами,
в которых не редеет серный чад,
в них черти машут белыми крылами
и ангелы копытами стучат.

* * *

Лишь гость я на российском пировании,
но мучаюсь от горестной досады:
империя прогнила в основании,
а чинятся и красятся – фасады.

* * *

Дух упрямства, дух сопротивления —
с возрастом полезны для упорства:
старость – это время одоления
вязкого душевного покорства.

* * *

Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, —
ушли куда-то, сгинули под лёд,
и странно мне, что музыка осталась,
но слов уже на танцы не зовёт.

* * *

Душевной доблести тут нет,
но не стыжусь я вслух признаться,
что я люблю не звон монет,
а тонкий шорох ассигнаций.

* * *

Бывает очень странно иногда,
как будто умирал и снова ожил:
какие-то в минувшем есть года,
которые не помню, как я прожил.

* * *

И гнетёт нас, помимо всего —
бытия после смерти неясность;
очень тяжко – не ждать ничего,
легче ждать, понимая напрасность.

* * *

Покой наш даже гений не нарушит
высокой и зазывной мельтешнёй,
поскольку наши старческие души
уже не воспаляются хуйнёй.

* * *

Пора мне, ветхому еврею,
жить, будто я уже отсутствую;
не в том беда, что я старею,
а в том, как остро это чувствую.

* * *

Пустого случайного слова
порою хватает сполна,
чтоб на душу мне из былого
плеснула шальная волна.

* * *

Зябну я в нашем рае земном,
слыша вздор пожилых пустомель;
мы – сосуды с отменным вином,
из которого выдохся хмель.

* * *

У зла с добром – родство и сходство:
хотели блага все злодеи,
добро всегда плодило скотство,
а зло – высокие идеи.

* * *

Бурлит в нас умственная каша —
намного глубже понимания,
и чем темнее память наша,
тем ярче в ней воспоминания.

* * *

Нынче грустный вид у Вани,
зря ходил он мыться в баньку,
потому что там по пьяни
оторвали Ваньке встаньку.

* * *

К моим добавлю упущениям,
что не люблю любой нажим,
и верю личным ощущениям
гораздо больше, чем чужим.

* * *

Давно живя, люблю поныне я
зигзаги, петли и штрихи,
и зря скребётся грех уныния,
пока покруче есть грехи.

* * *

Судьба нас искушает на повторах:
житейский наблюдая карнавал,
я вижу ситуации, в которых
не раз уже по дурости бывал.

* * *

Где б ни случился я под вечер,
я глазом сыскивал бокал,
который мне о скорой встрече
прозрачным боком намекал.

* * *

Дышу. Курю. Гоню волну.
Люблю душевное томление.
Господь не ставит мне в вину
благочестивое глумление.

* * *

Есть радости у дряхлых старичков,
и счастливы бывают старички:
сыскался вдруг футляр из-под очков,
а к вечеру на лбу нашлись очки.

* * *

Книга жизни – первый том,
он уже написан весь,
а про всё, что ждёт потом,
сочиню, Бог даст, не здесь.

* * *

Хотя на русской почве я возрос,
еврейской обволокся я духовностью:
вопросом отвечаю на вопрос
и пакостей от жизни жду с готовностью.

* * *

В азарте Божий мир постичь
до крайней точки и конца,
мы все несём такую дичь,
что плохо слышим смех Творца.

* * *

Хотя уже я сильно старый,
во мне талант ещё сочится:
с утра пишу я мемуары
про то, что днём со мной случится.

* * *

Чем потревожен дух народа?
О чём народ в толпе галдит?
О том, что подлая погода —
футболу нынче повредит.

* * *

К бутылке тянется не каждый,
кто распознал её влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.

* * *

Природа позаботилась сама,
чтоб видно было, слушая ублюдка,
насколько выделения ума
подобны извержениям желудка.

* * *

Шумливы старики на пьяной тризне:
по Божьему капризу или прихоти,
но радость от гуляния по жизни
заметно обостряется на выходе.

* * *

Хочу, поскольку жить намерен,
сейчас уже предать огласке,
что даже крайне дряхлый мерин
ещё достоин женской ласки.

* * *

Я с юности грехами был погублен,
и Богу мерзок – долгие года,
а те, кто небесами стал возлюблен,
давно уже отправились туда.

* * *

Я не мудрец и не дебил,
и без душевного дефекта,
но не люблю и не любил
я выебоны интеллекта.

* * *

Увы, но зимний холод ранний —
судьбу меняет наотрез:
вчера пылал костёр желаний,
сегодня – тлеет интерес.

* * *

У Бога есть увеселения,
и люди гибнут без вины,
когда избыток населения
Он гасит заревом войны.

* * *

В мечтах мы въезжали на белом коне
в тот город, где нам отказали,
в реальности – грустно сопели во сне,
ночуя на шумном вокзале.

* * *

Стал часто думать я о Боге —
уже позвал, должно быть, Он,
и где-то клацает в дороге
Его костлявый почтальон.

* * *

Конечно, что-нибудь останется,
когда из года в год подряд
тебе талантливые пьяницы
вливали в душу книжный яд.

* * *

Хоть я теолог небольшой,
но нервом чувствую сердечным:
Господь наш тайно слаб душой
к рабам ленивым и беспечным.

* * *

Где льётся благодать, как из ведра,
там позже – неминуемые бедствия,
поскольку сотворителям добра —
плевать на отдалённые последствия.

* * *

Беда в России долго длится:
такие в душах там занозы,
что чем яснее ум провидца,
тем сумрачней его прогнозы.

* * *

Российскую публичную шарманку
я слышу, хоть и выставлен за дверь:
в ней то, что было раньше наизнанку,
то шиворот-навыворот теперь.

* * *

А впереди ещё страницы
растущей тьмы и запустения,
но мы не чувствуем границы
преображения в растения.

* * *

Не трудно, чистой правдой дорожа,
увидеть сквозь века и обстоятельства
историю народов и держав —
театром бесконечного предательства.

* * *

Давно уже иной весь мир вокруг,
и прошлое – за облаком забвения,
но с ужасом ещё ловлю я вдруг
холопские в себе поползновения.

* * *

Во имя чаяний благих
на том советском карнавале
ничуть не реже, чем других,
самих себя мы предавали.

* * *

В российском климате испорченном
на всех делах лежит в финале
тоска о чём-то незаконченном,
чего ещё не начинали.

* * *

В душе еврея вьётся мрак
покорности судьбе,
в которой всем он – лютый враг,
и в том числе – себе.

* * *

Творец дарил нам разные дары,
лепя свои подобия охальные,
и Моцарты финансовой игры —
не реже среди нас, чем музыкальные.

* * *

Насколько б далеко ни уносились
мечтания и мысли человека,
всегда они во всём соотносились
с дыханием и свихнутостью века.

* * *

Жил я, залежи слов потроша, —
но не ради учительской клизмы,
а чтоб чуть посветлела душа,
сочинял я свои эйфоризмы.

* * *

Творцу такое радостно едва ли
в течение столетий унижение:
всегда людей повсюду убивали,
сначала совершив богослужение.

* * *

Кому-то полностью довериться —
весьма опасно, и об этом
прекрасно знают красны девицы,
особенно весной и летом.

* * *

Бессонница висит в ночном затишье;
тоска, что ждать от жизни больше нечего;
как будто я своих четверостиший
под вечер начитался опрометчиво.

* * *

Такую чушь вокруг несут,
таким абсурдом жизнь согрета,
что я боюсь – и Страшный суд
у нас пойдёт как оперетта.

* * *

Не ведая порога и предела,
доверчив и наивно простодушен,
не зря я столько глупостей наделал —
фортуне дураков я был послушен.

* * *

Сначала чувствуем лишь это,
а понимаем позже мы,
что в тусклой жизни всё же света —
на чуть, но более, чем тьмы.

* * *

Опишет с завистью история,
легенды путая и были,
ту смесь тюрьмы и санатория,
в которой счастливы мы были.

* * *

Живу я, почти не скучая,
жую повседневную жвачку,
а даму с собачкой встречая,
охотней смотрю на собачку.

* * *

Пугайся – не пугайся, верь – не верь,
однако всем сомнениям в ответ
однажды растворяется та дверь,
где чудится в конце тоннеля свет.

* * *

Потери я терпел и поражения,
но злоба не точила мне кинжал,
и разве что соблазнам унижения
упрямо позвоночник возражал.

* * *

Когда гуляют мразь и шушера,
то значат эти торжества,
что нечто важное порушено
во всей системе естества.

* * *

Забавно видеть, как бесстыже
ум напрягается могучий,
чтобы затраты стали жиже,
но вышло качественно круче.

* * *

За время проживаемого дня
мой дух живой настолько устаёт,
что, кажется, житейского огня
во мне уже слегка недостаёт.

* * *

Пасутся девки на траве,
мечтая об узде;
что у мужчины в голове,
у женщины – везде.

* * *

То залихватски, то робея
я правил жизни карнавал,
за всё сполна платил судьбе я,
но чаевые – не давал.

* * *

Люблю своих коллег,
они любезны мне,
я старый человек,
я знаю толк в говне.

* * *

Интересно стареют мужчины,
когда их суета укачала:
наша лысина, брюхо, морщины —
на душе возникают сначала.

* * *

В шумной не нуждается огласке
признак очевидный и зловещий:
время наше близится к развязке,
ибо отовсюду злоба хлещет.

* * *

Когда пылал ожесточением
на гнева бешеном огне,
то чьим-то свыше попечением
текла остуда в душу мне.

* * *

А к вечеру во мне клубится снова
томящее влечение невольное:
помимо притяжения земного —
такое же бывает алкогольное.

* * *

Мои взорления ума,
мои душевные метания —
когда забрезжила зима,
свелись к вопросу пропитания.

* * *

В душе, от опыта увядшей,
внезапной живостью пылая,
как у девицы, рано падшей, —
наивность светится былая.

* * *

Был полон интереса – что с того?
Напрасны любопытство и внимание.
О жизни я не знаю ничего,
а с возрастом – растёт непонимание.

* * *

Я жил на краю той эпохи великой,
где как мы ни бились и как ни пытались,
но только с душой, изощрённо двуликой
мы выжить могли. И такими остались.

* * *

Мне дико странный сон порою снится:
во тьме лежу, мне плохо, но привычно,
а гроб это, тюрьма или больница —
мне начисто и напрочь безразлично.

* * *

Я с горечью смотрю на эту реку:
по ней уже проплыть надежды нет,
и книги я дарю в библиотеку,
чтоб жить не в тесноте остаток лет.

* * *

Любил бедняга наслаждение,
женился с пылкой одержимостью,
и погрузился во владение
своей холодной недвижимостью.

* * *

Мне лень во имя справедливости
тащить себя сквозь вонь и грязь,
моё лентяйство – род брезгливости,
и скучно мне, с говном борясь.

* * *

Мне кажется, что я умру не весь,
окончив затянувшийся мой путь:
душе так интересно было здесь,
что вселится она в кого-нибудь.

* * *

Хотя и прост мой вкус конкретный,
но не вульгарно-бездуховен:
ценю тем выше плод запретный,
чем гуще сок его греховен.

* * *

Среди мировых безобразий
один из печальнейших фактов —
распад человеческих связей
до пользы взаимных контактов.

* * *

И формой стих мой вовсе не новинка,
и с неба дух не веет из него,
но дерзостно распахнута ширинка
у горестного смеха моего.

* * *

В цепи причин и соответствий —
полно случайностей лихих,
у жизни множество последствий,
и наша смерть – одно из них.

* * *

Рождаясь в душевном порыве высоком,
растя вопреки прекословью,
идеи сперва наливаются соком,
потом умываются кровью.

* * *

Летят тополиные хлопья,
ложатся на землю, как пух…
Забавно, что время холопье —
весьма совершенствует дух.

* * *

Свои позиции, приятель,
когда сдаёшь за пядью пядь,
то всем становишься приятен,
как многоопытная блядь.

* * *

Еврейский дух предпринимательства
так безгранично плодовит,
что сторожей законодательства
повсюду трахнуть норовит.

* * *

Бывает весьма сокровенно
скрещение творческих судеб,
и тоньше других несравненно —
Сальери о Моцарте судит.

* * *

Любой злодей и басурманин
теперь утешен и спокоен:
в России был он Ванька Каин,
у нас он будет – Венька Коэн.

* * *

И понял я: пока мы живы,
что в наше время удивительно,
являть душевные порывы —
необходимо и целительно.

* * *

Вон у добра опять промашки,
а вот – нелепые зевки…
Где зло с добром играют в шашки,
добро играет в поддавки.

* * *

Когда я срок мой подневольный
тянул по снегу в чистом поле,
то был ли счастлив мой конвойный,
который жил на вольной воле?

* * *

Конечно, мы теперь уже не те,
что раньше, если глянуть со вниманием:
мы раньше прозябали в темноте,
а ныне – прозябаем с пониманием.

* * *

Возьму сегодня грех на душу,
сгоню унылость со двора,
все обещания нарушу
и выпью с раннего утра.

* * *

Когда не в силах я смеяться —
устал, обижен, озадачен, —
то у меня лицо паяца,
который в Гамлеты назначен.

* * *

Ушли мечты, погасли грёзы,
увяла пламенная нива,
и по полям житейской прозы
душа слоняется лениво.

* * *

За то, что дан годов избыток
(а срок был меньший уготован), —
благодари, старик, напиток,
которым весь ты проспиртован.

* * *

Увидя стиль и буржуазность,
я вмиг собрал остаток сил:
явив лихую куртуазность,
хозяйку в койку пригласил.

* * *

День у пожилых течёт не мрачно;
в жилах ни азарта нет, ни ярости;
если что сложилось неудачно —
сразу забывается по старости.

* * *

Души моей заветная примета,
утеха от любого в жизни случая —
беспечность, неразменная монета,
основа моего благополучия.

* * *

Печаль еврея пожилого
проистекает из того,
что мудро взвешенного слова
никто не жаждет от него.

* * *

Когда уже совсем невмоготу
общественную грязь месить и лужи,
срамную всюду видеть наготу —
остынь. Поскольку дальше будет хуже.

* * *

Я днём стараюсь лечь и отключиться,
хоть надобности тела в этом нет;
похоже, что и в роли очевидца
устал я пребывать на склоне лет.

* * *

А счастье – что жива слепая вера
в Посланца с ангелятами крылатыми,
и новая везде наступит эра,
и волки побратаются с ягнятами.

* * *

Таков сегодня дух науки,
и так она цветёт удало,
что внуков будущие внуки
всплеснут руками запоздало.

* * *

Бывают сумерки – они
мерцаньем зыблются тревожным,
но зажигаются огни,
и счастье кажется возможным.

* * *

Что-то в этой жизни несуразной
весело, удачливо и дружно
вьётся столько гнуси безобразной,
что зачем-то Богу это нужно.

* * *

Осталась только видимость и мнимость
того, что было стержнем и основой,
и жгучая висит необходимость
херни вполне такой же, только новой.

* * *

Зачем толку слова в бумажной ступе?
Я б лучше в небесах умом парил.
А может быть, на скальном я уступе
стоял и молча с морем говорил.

* * *

Текучесть у природы – круговая,
в истории – такая же текучесть;
Россия прозревает, узнавая
свою кругами вьющуюся участь.

* * *

Увы, порядок этот вечен,
и распознать его не сложно:
везде, где Бог бесчеловечен,
там человек жесток безбожно.

* * *

Все шрамы на природе – письмена
о том, как мы не правы там и тут,
и горестными будут времена,
когда эти послания прочтут.

* * *

Унимается пламя горения,
и напрасны пустые рыдания,
что плывёт не заря постарения,
а густеет закат увядания.

* * *

Стоит жара, и лень амурам
в сердца стрелять, и спят они;
я Фаренгейта с Реомюром
люблю ругать в такие дни.

* * *

Зачем в устройство существа
повсюдного двуногого
Бог сунул столько бесовства,
крутого и убогого?

* * *

Душа моя во мне дышала
и много высказать хотела,
но ей безжалостно мешала
прыть необузданного тела.

* * *

Порой весьма обидно среди ночи,
что я не знаменосец, не герой;
ни язва честолюбия не точит,
ни жгучих устремлений геморрой.

* * *

Снова церковь – и в моде, и в силе,
но творится забавная драма:
утвердились при власти в России —
те, кого изгонял Он из Храма.

* * *

Когда пожухшее убранство
сдувает полностью с ветвей
и веет духом окаянства —
томится мыслями еврей.

* * *

Забавно, что в соседней бакалее
легко найти творение ума,
от порции которого светлее
любая окружающая тьма.

* * *

Скоро мы, как дым от сигареты,
тихо утечём в иные дали,
в воздухе останутся ответы,
что вопросов наших ожидали.

* * *

В горячке спора про художества
текущей жизненной картины
меня жалеют за убожество
высоколобые кретины.

* * *

Плывёт, качаясь, наше судно,
руководимое не нами,
по волнам дикого абсурда,
который клонится к цунами.

* * *

Душе моей пора домой,
в ней высох жизни клей,
и даже дух высокий мой —
остоебенел ей.

Постскриптум через много лет

Продолжить чтение

Читать бесплатно другие книги:

Замок Dead-Мороза

Волынская Илона

Представь: твой папа, обычный миллионер, взял и купил старинный замок в горах. Ваша семья решила вст...

Сокровище forever!

Волынская Илона

Сенсация! Скоро в городском музее открывается выставка скифского золота, а накануне состоится торжес...

Карамелька для вампира

Волынская Илона

Могут ли тинейджеры открыть частное детективное агентство? Компьютерный гений Вадька, сестры-каратис...

Капкан для киллера – 1

Карышев Валерий

Человек, который часто смотрел на других сквозь прорезь прицела, суперкиллер Александр Солоник после...

Исполнитель

Карышев Валерий

«… На пятнадцатый день Эдик появился снова, помятый, с двумя синяками на лице. Тогда у меня и возник...

Мазутка. Портфолио умершей банды

Карышев Валерий

У Круглого – лидера криминальной группировки Мазутка, именуемой так по названию одного из московских...

Листая календарь летящих будней… Губерман Игорь

Закатные гарики

Гарики предпоследние

Послесловие

Постскриптум через много лет Продолжить чтение

Читать бесплатно другие книги:

Постскриптум через много лет

Продолжить чтение