Второе пришествие Синицын Олег

Глава 1

ПРОЕКТ «ЛЕДНИК»

Ковер тайги простирался насколько хватало глаз, до самого горизонта. Сквозь немытое окно я видел зыбкую тень вертолета, скачущую по кедровым сопкам. От туго застегнутых наручников затекли кисти. Я понятия не имел, куда меня везут, да еще на вертолете. Для особ вроде меня специальный вертолет под зад не подгоняют. Таких особ заталкивают в зарешеченный вагон и отправляют по этапу вместе с другими осужденными. А я, капитан в отставке Валерий Стремнин, был осужден. Суд приговорил меня к пяти годам колонии за то, что я спас кучу народа.

– Не смотреть в окно! – одернул сопровождающий.

Он развалился на сиденье, закинув ногу на ногу. На нем была арктическая куртка с капюшоном, отороченным песцом. Лицо гладкое, взгляд колючий, неприятный. Годков на пять моложе меня, значит, около тридцати. Он принял, не представившись, мою несравненную персону с рук на руки у охраны лагеря, заковал в наручники и сопроводил в ожидавший за воротами вертолет.

– Слушай, как тебя там, браток…

– Братки на зоне остались. Меня называй «товарищ капитан».

– Товарищ капитан, не будь гадом, ослабь браслеты, руки затекли.

Сопровождающий ухмыльнулся и, проигнорировав мою просьбу, потянулся к лежавшей на соседнем сиденье стандартной картонной папке с оттиском «Дело №…» на обложке.

– Полет будет продолжаться час двадцать, – объявил он, раскрывая папку на колене и перебирая в ней какие-то листки.

– Может, объясните, куда летим? Какой-то странный этап.

– Ты направляешься не по этапу. По согласованию с Федеральной службой исполнения наказаний Валерий Стремнин привлечен к работе в научно-исследовательском проекте.

С моего лица в тот момент можно было писать картинку для учебника психологии, раздел «Изумление и растерянность».

– Где?

– В научно-исследовательском проекте, – с расстановкой повторил капитан.

Меня разобрал смех.

– Слышь, начальник, это какая-то ошибка. Я всю жизнь провел в сухопутных войсках и к науке не имел отношения. Я из науки помню только обложку учебника по физике за восьмой класс.

Капитан оторвал взгляд от бумажек и выразительно посмотрел на меня.

– А никто не говорит, что ты будешь выращивать стволовые клетки. Нас интересует твой опыт другого рода. – Он выдержал паузу. – Ты имел контакты с внеземным разумом.

– С чем?

– С внеземным разумом.

– Боюсь, гражданин начальник, вы меня с кем-то перепутали. – Для убедительности я еще хотел недоуменно развести руками, но звякнувшая цепь наручников помешала. – Я был осужден за уничтожение государственного имущества, а про… как вы сказали? Внеземной разум, правильно? Про него я лишь в кино смотрел. Вы это, лучше поверните вертолет назад, пока не поздно, а то напрасно керосин сожжете. Обидно тратить впустую казенное горючее, пригодилось бы на полезное дело. Потому что от меня вам пользы не будет.

Пока я это говорил, сопровождающий лениво перебирал листы в папке. По завершении моего монолога он извлек фотографию и показал мне. От воздушных завихрений, в которые угодил вертолет, его рука моталась, но я разглядел изображение. В хрустально-голубой ауре покоилась серая уродливая голова с огромными глазами, спрятанными под пленкой смеженных век, и с маленьким ртом. В кадр попала лишь она – ни тела, ни плеч, ни шеи.

– Встречался с такими?

Я наклонился к снимку, почти коснувшись носом матовой поверхности.

– Угу, – заключил я. – У нас в колонии таких хоть пруд пруди. Но я, знаете, не из тех, кому доставляет удовольствие разглядывать генетических уродов. Вот если бы вы показали фотки голых баб – это другое дело! С этим в колонии нехватка. Капитан колюче глянул на меня из-под нахмуренных бровей и убрал фотографию в папку.

– Голых баб не держим, – пробурчал он сквозь зубы. – Что ж, не хочешь разговаривать, не надо. Пообщаемся, когда прилетим на место. Тогда и наручники ослабим, если у тебя к тому времени руки не отвалятся.

Капитан бросил документы на пустое сиденье и закурил.

Я жадно смотрел, как он смачно втягивает дым, а потом вальяжно выталкивает его порциями из горла. Сукин кот в штатском меня провоцировал. Но я не мог доставить ему удовольствие почувствовать себя хозяином положения, а потому с независимым видом откинулся на спинку сиденья, словно мне вовсе не хотелось отдать печень за сигарету.

– Очень жаль, начальник, но мне действительно нечего сказать.

Полтора года назад я спас множество жизней. Мой рассказ об этом называют бредом, хотя многие помнят странные сообщения, появившиеся на телеэкранах по всему свету. Именно я не позволил, чтобы с этих экранов в наш мир ворвалось нечто ужасное. Земля тогда находилась на грани катастрофы, но я все вернул на круги своя. Даже приблизительно не назову, сколько народу должны меня благодарить – без преувеличения счет идет на миллиарды. В высших кругах знали об операции, но вместо положенных наград и почестей я оказался за решеткой как уничтожитель государственного имущества. Не стану отрицать: кое-что из обвинений справедливо. Но неужели миллионы спасенных жизней не стоили бесполезного камня, хранившегося на старом военном складе!

Первыми, кто посетил меня после заключения под стражу, были люди из ФСБ. Они внимательно выслушали мой рассказ, заверили, что все уладят, напомнили о мерах, которые мне угрожают в случае оглашения секретных сведений, и бесследно растворились во времени и пространстве. Началось следствие, потом суд, а люди из ФСБ не желали материализоваться. Во время процесса я каждый день ждал, что в кабинете прокурора раздастся телефонный звонок и из трубки донесется проникновенный, трогающий душу голос: «Вот этого не трогайте, ребята. И вообще, немедленно освободите его. Это наш тайный герой, о чьем подвиге станет известно только через десятилетия. Так что закройте дело и забудьте, что оно когда-либо было…» Так вот, ничего подобного. Впаяли пять лет колонии – и все дела. И напрасно весь следующий год я ждал, что кто-нибудь из ФСБ или Министерства обороны вспомнит обо мне и приедет объяснить причину столь странной амнезии по отношению к герою. Никто не приехал. Я как одноразовый презерватив – выполнил свою функцию и отправился в мусорное ведро.

За полтора года, проведенных в робе зэка, мне довелось о многом подумать. Ничто так не способствует мыслительному процессу, как таежный воздух, физический труд и изоляция от нашего беспокойного общества. Размышления привели меня к простому выводу: больше никогда, никогда не геройствовать, не помогать другим и не взваливать на себя ответственность. Лучше отсидеться в сторонке, пока другие рвут на себе тельняшку и бросаются под пулеметный огонь – и нервы бережешь, и организм целее. Прежде всего заботиться нужно о себе, потому что никто другой за тебя это не сделает. Эгоистично? Что поделать, жизнь учит, а я всегда был прилежным учеником. Поэтому, даже если на улице годовалый малыш уронит на асфальт любимую бутылочку с молоком, я безразлично пройду мимо.

Мой адвокат, недавно закончившая юридический, сказала, что если я буду вести себя примерно, то досрочное освобождение – вполне реальная перспектива. Эти слова грели душу. Видит бог, что больше всего на свете я мечтал вернуться к семье, к Юльке и Настеньке, которые ждали меня с нетерпением. Я видел перед собой эту цель и образцово-показательно двигался в ее направлении, избегая соблазнов нарушить режим, этих непременных спутников лагерной жизни. И все шло как по маслу до тех пор, пока в комнате для посещений не возник незнакомый капитан в арктической куртке, у которого на лбу были написаны мои новые неприятности.

Никто не спрашивал, хочу ли я с ним лететь, – проводили под конвоем в вертолет и помахали ручкой на прощание. Однако в воздух я поднялся с твердым намерением ни во что не ввязываться.

Вертолет долго плыл вдоль заснеженного хребта. Потом мы прошли над лесистым отрогом, и тайга расступилась, освобождая пространство для маленького поселка. Две панельные пятиэтажки, котельная, водонапорная башня, хозпостройки… Я глядел на них, и меня не покидало чувство, что я вижу далеко не все. Нечто куда более важное осталось за кадром. На скрытый объект указывала серо-зеленая вышка на вершине сопки, которую облепляли дециметровые и параболические антенны, направленные во все стороны света. Кто бы ни жил в этом поселке, им нравилась спутниковая связь, видеоконференции и широкополосный Интернет.

О приземлении известил мягкий толчок. Сопровождавший меня капитан открыл дверь, из которой дохнуло морозным воздухом, накинул на голову капюшон и устало махнул рукой:

– Вылезай!

Я спрыгнул на расчищенные от снега бетонные плиты. Холодный воздух с примесью топливной гари проник в грудь, вызвав легкий кашель.

– Подавился, что ли? – поинтересовался капитан.

– Воздух свободы в глотке застрял.

– Ну-ну. – Он толкнул меня в спину, направляя к одинокому уазику на краю летного поля. Шагая к машине, я оглядывался по сторонам. Не могу сказать, что поселок отвоевал у тайги достаточно земли. Угрюмая стена хвои прижимала постройки к хребту, отбирая значительную часть дневного света. Как здесь люди живут? Я бы в таком месте чувствовал себя невесело, даже учитывая, что моя нынешняя обитель далеко не Куршевель.

По расчищенной дороге мы проехали не более километра. Когда сопка над нами увеличилась, заняв все пространство окна, уазик остановился возле контрольно-пропускного пункта, охраняемого солдатами внутренних войск МВД. Эти ребята обычно несут службу на особо важных государственных объектах, в том числе – атомных электростанциях. Интересно, что они стерегут здесь? Пока сопровождающий предъявлял свой пропуск и документы на меня, я отметил на железобетонном заборе сетку объемных датчиков, а на столбах – коробочки видеокамер наружного наблюдения. Рядом с КПП поднимался внушительный бугор дота, из которого выглядывал пулеметный ствол.

– Миленько, – пробормотал я.

Миновав ворота, мы подкатили к четырехэтажной бетонной коробке. Табличка у входных дверей гласила: «Филиал НИИ экологии и радиации». Больше никаких уточнений. На проходной наши документы еще раз проверил пытливый сержант, после чего мы вошли в лифт.

Сопровождающий достал из кармана маленький ключ и вставил его в скважину на кнопочной панели. Кабина загудела и неожиданно пошла вниз. Прижимаясь спиной к задней стенке, я наблюдал, как на табло перекидываются светодиодные полоски, из которых складывались цифры: «1»… «О»…

– Сейчас ты предстанешь перед серьезными людьми, – начал объяснять капитан. – Веди себя прилично. Молчи и слушай, что будут говорить. Начнут спрашивать, сильно не умничай.

Я молчал и слушал, не сводя глаз с табло, на котором уже светилось: «– 1»… «– 2»…

– И еще настоятельно рекомендую вспомнить, о чем мы говорили в вертолете. Усек?

Я не ответил.

На цифре «– 3» кабина остановилась. Створки раздвинулись, и мы вышли в бетонный коридор, заканчивающийся вдалеке огромной, герметично закрывающейся дверью из нержавеющей стали.

Однако до нее мы не добрались.

Капитан свернул налево, и мы оказалась в комнате с длинным столом и двумя десятками стульев. Сейчас такие помещения называют «брифинг-рум», то есть «комната для переговоров». Переступая через порог, я неловко скрипнул галошей по ламинату, и на меня тотчас воззрились две пары глаз. Одни, серые, принадлежали худому нескладному мужчине в мятом пиджаке, чей рассеянный взгляд выдавал работника умственного труда. Мужчина расхаживал по комнате и курил. Хозяйкой черных очей оказалась полноватая миловидная женщина в свитере домашней вязки. Она сидела за столом и отмахивалась от дыма. В дальнем конце комнаты, в торце стола, склонившись над бумагами, что-то писал еще один человек, широкоплечий и властный. Глаз он на меня не поднял.

– Гутен морген! – обратился я к присутствующим со зверской улыбочкой. Вкупе с фуфайкой, валенками и трехдневной щетиной вид у меня был как у чистокровного зэка.

– Это он? – Работник умственного труда слегка попятился от новоявленных гостей.

– Не волнуйтесь, Григорий Львович, – заверил мой сопровождающий. – Никакой ошибки.

– Как-то он не похож на того, о ком нам рассказывали. – Пепел с сигареты упал Григорию Львовичу на пиджак. – Вы уверены, что его можно посвятить в наши дела?

Последняя фраза относилась к человеку в конце стола.

– Решение приняла Комиссия. – Я вдруг понял, что мне до жути знаком этот голос. – И каким бы ни было наше мнение, мы вынуждены подчиняться.

Перо закончило фразу, поставило энергичную точку и легло на столешницу. Писавший поднял голову, и в меня уперся неподкупный взгляд, поколебавший самоуверенность вашего покорного слуги. Сказать, что мне знаком этот человек, было бы издевательством по отношению к истине. Я знал его как свои пять пальцев. Просто не ожидал встретить здесь.

Совсем не ожидал.

– Эдик, что у него с руками! – возмутилась женщина. У нее оказался глубокий и приятный голос.

– Он преступник, Любовь Андреевна, – объяснил капитан, – а потому должен содержаться в наручниках. К тому же я несу за него ответственность.

– Немедленно расстегните!

Взгляд Эдика метнулся в дальний конец стола. Оттуда последовал слабый кивок. Эдик достал из кармана ключ, и стальные кольца спали с моих запястий. Закусив краешек нижней губы, чтобы не простонать от боли, я помял багровые кисти, разгоняя кровоток.

– Проходи, – сказал человек в конце стола. – Мы тебя заждались.

– Неужто меня не подводит зрение! – Я изобразил шутливое удивление, пряча за ним потрясение. – Какие люди, Сергей Палыч! Как же тебя занесло в такую даль от московского кабинета? Столько лет блестящей карьеры – и вдруг Сибирь. Не на того фаворита поставил?

– Они что, знакомы? – тихо спросила Любовь Андреевна у научного работника. Тот нервно пожал плечами.

– По крайней мере, меня не вышвыривали из армии за пьянство и мордобой, – последовал спокойный ответ.

Этот человек всегда знал, как задеть меня за живое.

– Сядь, не маячь. – Ладонь Эдуарда подтолкнула меня к ближайшему стулу.

Я вдоволь насиделся в вертолете, но совету последовал, разместившись на небольшой площади с максимальным комфортом: забросил ногу на ногу, облокотившись локтем на спинку. Для полного счастья не хватало сигареты, но вряд ли кто-нибудь предложит мне это маленькое удовольствие. Спасибо, хоть наручники сняли.

Эдуард за моей спиной закрыл дверь. Человек в конце стола откинулся в кресле:

– Григорий Львович, можете начинать.

Научный работник нервно затушил окурок в стеклянной пепельнице, поморщился и произнес:

– То, что вы сейчас услышите, – слова его явно относились ко мне, – на первый взгляд может показаться невероятным, даже шокирующим. Хотя, если не ошибаюсь, о некоторых вещах вы имеете представление… Моя фамилия Штильман, я заместитель руководителя проекта «Ледник» по научной части. Как вы понимаете, табличка при входе в институт является прикрытием. Мы не имеем отношения к экологии и радиации. Мы работаем над уникальной программой, объединяющей под одной крышей специалистов разных профессий и направлений. Наше руководство приняло решение привлечь и вас. – Он озадаченно уставился на мои валенки, словно усомнившись в принятом решении. – А подписку с него взяли?

Подписку о неразглашении Эдуард стряс с меня еще до посадки в вертолет. Вообще я не любитель ставить свою закорючку где попало, но он пригрозил, что отказ будет приравнен к государственной измене, а это влечет за собой увеличение срока.

Эдуард утвердительно кивнул, и Штильман, взявшись за лоб, продолжил, тщательно подбирая слова:

– Однако начать рассказ мне придется не с разъяснения целей проекта, а с описания проблемы, неожиданно возникшей перед нами. В последние несколько месяцев в районе Западной и Восточной Сибири участились случаи появления НЛО возле войсковых частей, лабораторий и секретных баз. Командование Вооруженных сил не придало бы значения этому факту, если бы не стали пропадать люди, в большинстве своем – военнослужащие. Так, шестнадцатого августа под Красноярском при невыясненных обстоятельствах из расположения части исчез старший сержант Сапрыкин… – Его голос надломился. – Через три дня в нескольких километрах нашли его тело, обескровленное, с вырезанными глазными яблоками и гениталиями.

Любовь Андреевна внимательно изучала мою реакцию. Если рассказ Штильмана и тронул ее чувства, то она не подала вида. По лицу человека в дальнем конце стола прочесть эмоции вообще было невозможно.

– Двадцать третьего сентября, – продолжал Штильман, – на окраине деревни в Екатеринбургской области на глазах у группы одноклассников НЛО захватил тринадцатилетнего Александра Воронцова. Тело подростка обнаружили через неделю в окрестном болоте. У мальчика были удалены железы внутренней секреции, части мышечной ткани, через хирургически выполненные отверстия в черепе – части головного мозга. Отмечу, что деревня расположена всего в нескольких километрах от секретного военного полигона. Еще два случая произошли в разных концах Сибири, и жертвами опять стали военнослужащие. У них были удалены органы, вырезаны гениталии, извлечен язык, глаза, выкачана кровь… Как видите, поведение пришельцев отличают зверство и бесцеремонность. Мы давно не сталкивались ни с чем подобным. Умерщвление скота и диких животных наблюдалось и ранее, но четыре человеческих жизни меньше чем за два месяца – событие неслыханное!

Он сделал несколько беспокойных шагов по комнате.

– Седьмого ноября под Якутском около семи часов утра два офицера ВВС на собственном автомобиле выехали из гарнизонного поселка на аэродром. В 7.25 этот автомобиль был обнаружен гарнизонным патрулем на обочине лесной дороги. Пилоты исчезли из салона. Рядом был найден след приземления НЛО. Через два дня в тридцати километрах от места инцидента обнаружили тела. Один из офицеров, как и в предыдущих случаях, был жутко изуродован. Другой тоже пострадал, но по невероятному стечению обстоятельств остался жив. Он не помнил ни того, где провел это время, ни откуда у него появились раны на теле. Мы провели с ним сеанс регрессивного гипноза и восстановили пропущенные воспоминания. Офицер вспомнил залитый светом хирургический стол, горбатое существо, которое удалило у него глаза и селезенку… Но важно не это. Нам удалось выяснить, что перед операцией его допрашивали. Пришельцев интересовало: известно ли офицеру что-нибудь о «Синем шипе».

– Синий шип? – переспросил я.

– Ты что-нибудь знаешь об этом? – приподнял бровь мой знакомый.

Мне даже лгать не пришлось.

– Боюсь, что, кроме органов, пришельцам не было бы от меня пользы.

Эдуард за моей спиной усмехнулся в голос. Григорий Львович задумчиво потер лоб:

– Нужно ему показать, – произнесла Любовь Андреевна.

– И правда, нет смысла тянуть, – поднялся из кресла главный.

Он сложил бумаги и обошел вокруг стола, собираясь покинуть комнату. Эдик мотнул головой, приказывая мне следовать за шефом. С небрежной улыбочкой, за которой пряталась растерянность, я поплелся за этим надменным карьеристом… Сколько себя помню, он всегда обставлял дело так, чтобы я чувствовал себя ничтожеством. Не знаю, зачем ему потребовались мои услуги, я в любом случае не собирался никому помогать, а после выхода на сцену его светлости Сергея Павловича – тем более.

Кстати, я его не представил. Познакомьтесь с моим невыносимым старшим братом.

Из комнаты для переговоров мы направились прямиком к гермодвери в конце коридора. Мне с самого начала было любопытно, что прячется за этой дурой, а неуемная фантазия даже приготовила с десяток вариантов на выбор, ни один из которых, впрочем, не подтвердился… На выступающей панели старший Стремнин набрал длинный цифровой код, прижал на секунду большой палец к окошечку датчика и сообщил в микрофон имя. Внутри с глухим звуком двинулся увесистый засов, и не меньше тонны высоколегированной стали отъехало за стену, оставив неприятное ощущение мелкой вибрации. Сергей Павлович шагнул через порог, и мы по очереди вошли в просторный зал с монолитными стенами.

Не нужно заканчивать Оксфорд, чтобы в помещении, где мы очутились, узнать секретную военную лабораторию. Полтора года назад я охранял нечто подобное, только размеры моего бетонного подземелья были значительно меньше. Этот зал под таежным институтом мог вместить небольшой самолет. Возле стен тихонько гудели шкафы с электроникой, в центре располагались рабочие места с жидкокристаллическими панелями; рядом прохаживались, морщили лоб и спорили над пиками графиков в распечатках люди в белых халатах. Оборудование и персонал были как бы обращены лицом к дальней части зала, где за стеклом размещалась главная часть экспозиции. На небольшом постаменте, залитом холодным светом софитов, лежала голубоватая глыба льда, внутри которой проглядывались органические останки.

– В две тысячи третьем году приблизительно в ста двадцати километрах от этих мест был найден заледеневший гуманоид, – продолжил лекцию Штильман. – Анализ грунта, в котором он был обнаружен, позволил оценить возраст находки в десять тысяч лет. Для ее исследования, а также для работ по изучению внеземных форм жизни на базе недостроенной пусковой установки баллистических ракет был создан наш филиал и прилегающий к нему жилой комплекс.

Миновав ряды рабочих мест, мы приблизились к стеклу. За ним я увидел существо, фотографию которого Эдик мне показывал в вертолете. Подо льдом покоилась крупная нечеловеческая голова с телом как у подростка, длинными тонкими руками с четырьмя суставчатыми пальцами и тонкими ногами. Пришелец выглядел отталкивающим настолько, насколько может выглядеть существо из другого мира – от его вида холодели кончики пальцев и бежали по спине мурашки.

– Обратите внимание на рукав, – показал на стекло авторучкой Штильман. – Видите эмблему?

На плече полупрозрачного, почти незаметного комбинезона темнело изображение треугольника со шпилькой внутри.

– Мы полагаем, что «Синий шип» – это название межзвездного корабля, на котором он прибыл на Землю. Сам корабль, несмотря на все усилия, найден не был. Мы уверены, что повышенная активность НЛО каким-то образом связана либо с гуманоидом, либо с его пропавшим кораблем. Если бы нам удалось установить с ними канал общения и договориться об обмене, чтобы остановить террор вокруг военных объектов и гражданских поселений.

– По поводу обмена мы пока не пришли к единому мнению! – строго заметил мой брат.

– Да-да, конечно, – спохватился Штильман. Я понял, что договориться с ублюдками была его идея. – Просто будем держать в уме, что НЛО зачем-то ищут этого замороженного пришельца. Однако есть еще один нюанс, значительно все усложняющий. Взгляните на этот экран.

Он подвел меня к монитору, на который транслировался крупный план жилистого запястья твари… В отличие от романтиков, которые млеют от словосочетания «собрат по разуму», я использую именно этот термин. На мой взгляд, он максимально точно отражает сущность этих созданий, сблеванных космосом. Так вот, тонкое жилистое запястье твари охватывал браслет с прозрачным диском, похожим на стекло от лупы, едва различимым среди льда. Внутри него горели три красных иероглифических знака. За те несколько секунд, пока я их рассматривал, крайний справа поменялся.

– Похоже на таймер, – заключил я.

– Мы тоже так решили, – согласился Штильман. – В две тысячи третьем году было четыре позиции цифр. К настоящему моменту, как вы видите, осталось три. Явно идет обратный отсчет… – Он помялся. – Мы немного ошиблись в интерпретации их временного масштаба. Думали, что у нас в запасе есть несколько лет. Однако недавно математики выдвинули новую, по их словам, более точную теорию, согласно которой до конца срока остаются вовсе не годы, а девять дней. Поэтому мы торопимся. Прежде чем показания обнулятся, мы бы хотели разобраться в функции этого таймера.

Я поглядел на заострившиеся черты лица под хрустальной оболочкой.

– Полагаете найти у него в кармане памятку насчет этих тикающих часиков?

– Даже если бы она оказалась, что весьма сомнительно, одной памятки нам будет недостаточно. Если вы еще не поняли, пришелец находится в выпущенной с корабля криогенной капсуле. Он в анабиозе.

Только сейчас я обнаружил, что глыба имеет правильную овальную форму, а на одном ее краю равномерно мигает теплое розовое пятно.

– Криосистема исправно функционирует, а наши приборы ловят биоритмы пришельца. Он жив, но пребывает в глубоком сне. Однако таймер на запястье не связан с системами заморозки, как может показаться на первый взгляд. Капсула способна хранить тело еще лет пятьдесят. Тогда что означает отсчет? Чтобы ответить на этот вопрос, мы собираемся разморозить пришельца для допроса.

Я обвел взглядом присутствующих, но лица всех четверых были предельно серьезны. Они не шутили.

– Мы очень долго готовились к вскрытию криокамеры: разрабатывали варианты, исследовали пробы льда, создавали оборудование для адаптации, подбирали специалистов. Для установления непосредственного контакта с гуманоидом и формирования общей стратегии допроса была приглашена Любовь Андреевна, один из выдающихся психологов нашей страны.

Женщина склонила голову и улыбнулась.

– Но одних ее усилий будет недостаточно, поэтому понадобились вы. У вас есть то, чего нет у собранных здесь талантов. Опыт общения с внеземным разумом!

Вот зачем я понадобился. Им нужен мой опыт. Оказывается, и от зэков бывает польза, кроме вязания носков и изготовления табуреток.

Я поскреб щетину.

– Вы ошиблись. Нет у меня никакого опыта.

– Но вы же… – опешил Григорий Львович, – полтора года назад… у вас был контакт.

– С чего вы взяли?

Мой старший брат посмотрел на Эдика. Тот извлек из папки несколько скрепленных листков и зачитал:

– Выдержка из телефонного доклада полковника Гордеева члену комиссии Икс. «При боевом контакте с пришельцем Стремнин не только перенес телепатическую атаку, но и сохранил в неприкосновенности информацию о тайнике, где был спрятан инвентарный объект ноль-ноль-один, необходимый гидропоидам…» – Он перевернул несколько листков. – Или вот еще: «Стремнин по собственной инициативе взял в плен гидропоида, провел его первичный допрос и получил важные сведения о планах агрессоров в отношении объекта Коровьино-4…»

– Что скажешь? – спросил мой братец.

– Это был не я.

– А кто? Дед Мороз?

– Понятия не имею. Мало, что ли, Стремниных в России? – Я глянул на него многозначительно.

– Ты чего, не догоняешь? – попер на меня Эдик. – А может, это таймер инопланетной бомбы? Опасность может угрожать всему населению Земли!

– Войны, эпидемии, бюрократы – жителям Земли всегда что-то угрожает. Слушайте, не пора заводить вертолет? Я хочу успеть на зону к ужину.

Если они хотели предъявить козырь – дескать, отдохнешь у нас недельку от лагеря и заодно поможешь, то я объявил новую масть, которую им нечем было крыть. В нашей части зала повисло недоуменное молчание. Рядом за стеклом холодно светили софиты и продолжал спать гуманоид.

Старшой хмуро поглядел на мыски своих начищенных ботинок, потом подошел ко мне настолько близко, что я ощутил запах его одеколона.

– Слушай сюда, недоносок, – произнес он, глядя мимо меня. – Я не в восторге, что тебя посвятили в дела. Более того, я активно возражал против твоего привлечения к проекту, но наверху решили иначе. Поэтому, раз ты оказался здесь, тебе придется кое-что усвоить. Тут тебе не у мамы на юбилее. Тут решаются вопросы государственной безопасности. У меня нет времени как обычно тебя воспитывать, взывать к совести, просить об одолжении. Привезли сюда – будешь помогать, пыжась изо всех сил, до красных кругов в глазах, без своих кривляний, ухмылок и шуточек. Имей в виду, в любой момент я буду счастлив отправить твою небритую харю назад, откуда ее вытащили по недоразумению. И не надо заливать, будто мечтаешь вернуться на зону. Я ж тебя знаю как облупленного.

– Сережа, ну что вы прицепились к человеку! – вступилась за меня Любовь Андреевна. – Он только что с дороги. Дайте ему передохнуть. Совсем вопросами замучили.

– Любовь Андреевна мудрая женщина, – смягчил тон старший Стремнин, отступив на шаг. – К ее словам следует прислушаться, хотя она тебя не знает так, как я… Эдик, разместишь его в общежитии, насчет комнаты я распорядился.

– А где он питаться будет?

– В нашей столовой. Получишь талоны у Григорьева, он в курсе. Завтра в десять жду здесь обоих. Все.

Эдик взял меня за локоть.

– Пошли.

– Было приятно познакомиться! – Я обвел взглядом присутствующих. От моей бандитской ухмылки лицо Григория Львовича снова сделалось таким, словно его вот-вот хватит инсульт. – Надеюсь, нас ждет долгое и плодотворное сотрудничество!

– Пошли, пошли, – потянул меня за локоть Эдик.

В его сопровождении я направился к выходу.

Так я оказался привлечен к проекту «Ледник». Несколькими днями позже, прячась под таежными деревьями и со страхом вслушиваясь в необычные звуки, раздающиеся с неба, я иногда думал: а что, если бы меня отправили назад? Вряд ли это изменило бы ситуацию. Механизм был запущен, и никто не мог замедлить его ход. А Бульвум все-таки помог. Здорово помог, серый большеголовый пройдоха.

Глава 2

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ФЕРГОВ

Утро следующего дня выдалось ясным, морозным. Гладко выбритый и выспавшийся, я с удовольствием прогулялся по хрустящему снежку под конвоем Эдика от поселка до институтского комплекса. По пути к охраняемым постройкам, прижатым к основанию сопки, я еще раз повторил про себя, что не буду ввязываться в мероприятия, организованные моим братцем. Так, понаблюдаю со стороны. Хотя было интересно, удастся ли им пробудить организм, выдержанный во льду десять тысяч лет? А вот дальше… Будь моя воля, я бы этот организм сразу после окончания эксперимента отправил обратно в анабиоз, причем обязательно чем-нибудь увесистым.

В череде моих темных будней вчерашний вечер получился светлым пятном. После зоны с населяющими ее первобытными персонажами очутиться среди ученых, что-то бурно обсуждающих на очищенных от снега дорожках, молодых мам с колясками, гукающих за стеной младенцев, щелчков мальчишечьих клюшек, раздающихся с хоккейной площадки, – все это было как маленький отпуск в раю. Полтора года за колючей проволокой затерли чувства, словно напильником. Однако вчера вечером они оттаяли, и я вспомнил, какой прекрасной бывает жизнь свободных людей, каким роскошным подарком их наградила судьба.

Меня поселили в общежитии для офицеров внутренних войск. Крохотная комнатка с маленьким окном, откуда открывался вид на лесистый склон, когда-то служила кладовой. В ней умещалась лишь кровать и лакированная тумбочка, но мне и этого было достаточно. Когда я вошел в казенный номер, на кровати поджидала стопка одежды: рубашка, брюки, свитер, белье; на вбитом в дверь гвозде висела зимняя куртка, а на коврике стояли высокие ботинки. Вещи были новыми, с военного склада, пахнущими кожей, краской и сукном. Только свитер, теплый и легкий, был явно домашней вязки. Я немедленно сбросил лагерную одежду и облачился в гражданское. Хотя бы временно можно почувствовать себя человеком.

Одноэтажное здание столовой ютилось между общежитием и многоквартирным домом для сотрудников НИИ. К семи часам вечера в зале собралось приличное общество из ученых и офицеров с семьями. Возле буфета в очереди за пирожками толкались солдаты-срочники. Набрав на раздаче разных блюд, с подносом в руках, я отправился следом за Эдиком в поисках свободного столика.

– Валерий Павлович! – окликнул кто-то.

Мы с Эдиком дружно повернули головы.

От окна махала Любовь Андреевна. Ее соседом по столику был семилетний щекастый крепыш, с презрением ковыряющий ложкой гречневую кашу.

– Присаживайтесь, – пригласила она. – У нас свободно!

Скупо пожелав ей приятного аппетита, Эдик опустился на потертый стул, показывая своим примером, что я должен сделать то же.

– Вам понравился свитер? – поинтересовалась психолог, когда я разделался с салатом из морской капусты и собирался приступить к сарделькам и грече.

– Миленькая вещица.

– Это я связала.

– В самом деле? У вас золотые руки.

– Да бросьте! – засмеялась она. – Просто балуюсь вечерами, чтобы освободить голову от работы…

Фамилия у нее была Симонова, как у актрисы, игравшей в «Обыкновенном чуде». Любовь Андреевна закончила медуниверситет в Санкт-Петербурге, изучала мышление и мотивации, была отмечена международными наградами и одной премией правительства. Перебраться в поселок Научный ее пригласил Штильман, заинтриговав редкой возможностью поковыряться во внеземном разуме. Мужа у нее не было, поэтому Любовь Андреевна долго не раздумывала – собрала вещи, взяла за руку сына и прилетела сюда. Обо всем этом я узнал на следующий день, пока мы томились в ожидании начала эксперимента по выковыриванию гуманоида из ледяной скорлупы. В столовой же, как объяснил Эдик, разговаривать о «Леднике» запрещалось. Не все сотрудники института были посвящены в истинную суть проекта. Многие инженеры, врачи, биологи, электронщики, программисты зачастую выполняли работы, напрямую не связанные с проблемами пришельцев, и свято верили, что их труд идет во благо экологии. В общем, не у всех имелся допуск на минус третий этаж.

– Вы очень похожи, – сказала Симонова, когда Эдик отлучился за второй порцией компота. Русые волосы мягко обрамляли ее приятное улыбчивое лицо.

– Похож на кого? – не понял я.

– На брата.

– Меня до конца дней будут с ним сравнивать, при этом обязательно упрекая, что я не такой же правильный, как он.

– Я бы не стала никого упрекать. Люди должны быть разными.

– Как он здесь оказался? Раньше Сережа делал карьеру в ФСБ.

– Его назначили руководителем проекта. Сергей Павлович координирует научную и силовую части.

…Не знаю, почему следующим утром, шагая к филиалу НИИ, мне вспомнилась участливая женщина Любовь Андреевна. Возможно потому, что от общения с ней дохнуло милым, уютным, домашним.

В секретной лаборатории подземного комплекса собралось человек двадцать ответственных специалистов, принимающих участие в проекте. Все рабочие места были заняты. Привалившись плечом к стене, я скучал в глубине зала возле гудящих шкафов с электроникой. Место перед монитором для меня не нашлось, но оно мне было и не нужно. Эдик куда-то запропастился, и я какое-то время стоял один, пока ко мне не присоединилась Любовь Андреевна. Ей тоже не нашлось места за пультами – ее работа начнется только завтра.

Загороженная стеклом дальняя часть зала, залитая светом софитов, напоминала театральные подмостки, на которых вот-вот разыграется представление, в то время как погруженный в полутьму партер со зрителями притаился в ожидании. Мой брат, сложив руки за спиной, изображал важную птицу, прохаживаясь взад-вперед перед стеклом, за которым голубел массив ледяной капсулы. Периодически воздух оглашали доклады специалистов о температуре льда, характере кардио– и энцефалограммы гуманоида.

– Сегодня пройдет первая фаза эксперимента, – шепотом объяснила Любовь Андреевна. – Ученые попытаются вывести пришельца из анабиоза. Если процесс пройдет успешно, врачи около суток будут наблюдать за его состоянием. В случае положительного исхода попробуем провести первый допрос завтра.

– А кто будет переводить его бредятину?

– Военные располагают каким-то лингвистическим устройством. На самом деле технические детали не так важны. Гораздо больше мы опасаемся разума пришельца. Он может преподнести такие сюрпризы, которые даже невозможно представить. Понимаете, Валерий Павлович…

– Можно Валера.

– Понимаете, Валера, официально в России никто подобных допросов не проводил. Мне удалось ознакомиться с некоторыми документами, из которых следует, что в наши руки в основном попадали мертвые пришельцы, причем в большинстве своем отдельными частями. Штильман говорил, что в конце 40-х годов прошлого века в Розуэлле состоялась серия допросов оставшегося в живых пилота НЛО. Допросы прошли очень успешно, американцы узнали о мироустройстве цивилизации пленника и других важных вещах. Однако они не делятся секретами, как им удалось его разговорить. Нам придется начинать все с нуля. Поэтому для нас очень важно иметь человека, обладающего опытом в подобных делах.

– Наверное, непросто отыскать такого.

Она посмотрела на меня с неуверенной улыбкой, не понимая, шучу я или говорю серьезно.

Ровно в 10.00 мой братец перестал бродить, повернулся к залу и, задумчиво глядя в пустоту, дал отмашку. Послышалось несколько коротких команд диспетчера, и за стекло через специальный шлюз вошли два испытателя в масках и желтых резиновых костюмах биологической защиты. Затаив дыхание, вместе с остальным залом я наблюдал, как они медленно и немного буднично обошли глыбу криогенной капсулы, встали по углам. Один размотал полупрозрачный шнур, идущий от темной коробочки у него в руках, другой подсоединил конец шнура к капсуле.

– Внешний пульт инициализирован, – донеслось из наружных динамиков.

Зал замер.

– Будьте любезны, разбудите нашего гостя, – произнес мой братец, наклонившись к микрофону. Рядом топтался Штильман, без конца поправляя пиджак и приглаживая редкие волосы.

Испытатель в желтом комбинезоне пробежал пальцами по клавишам. Я кожей ощутил, как напряглись биологи, гляциологи, электронщики и остальные участники проекта. Настал момент истины, проверка на добротность разработок, над которыми они трудились месяцами, а возможно и годами, не выгуливая отпуска, убивая зрение перед мониторами, жертвуя семейными отношениями. Сейчас все определится. Сейчас станет ясно, поднимет ли Вий веки.

Кристально-прозрачная поверхность глыбы помутнела. Силуэт пришельца смазался. Прошло какое-то время, и контуры инопланетной колыбели обмякли, по стенкам побежали ручейки.

– Температура на поверхности плюс четыре градуса!

– Повышение альфа-ритма на ЭЭГ. На кардиограмме пока без изменений.

Теперь было очевидно, что криокамера таяла, и довольно быстро. Ледяная крышка проваливалась, освобождая серо-голубое лицо, запястья и колени. У меня возникло нехорошее ощущение, что собравшиеся здесь проводят опыт в области некромантии, оживляя мертвеца, которого не стоило трогать – по крайней мере, до тех пор, пока не потухнет Солнце. Но они будили его, будили эту тварь, и сей процесс был мне совершенно не по нутру.

Тело пришельца полностью освободилось. Плечи и бедра еще покоились в ледяных ложбинах, которым было не суждено прожить долго. Криокамера оказалась одноразовой, как леденец. В итоге она растаяла, оставив нам мокрое худощавое тело на тонком пластиковом лотке.

Один из ученых неуверенно ударил в ладоши. Его поддержали другие хлопки. Кто-то негромко произнес «ура!». На мой взгляд, все эти овации были преждевременны.

– Мамочки, вот это альфа-ритм разыгрался! – задохнулся врач, явно отклонившись от инструкции по передаче донесений. – Словно он спит и бодрствует одновременно!

– Как у шаманов, – заметил другой, тоже следивший за монитором.

– Ремни! – скомандовал старший Стремнин.

Испытатели за стеклом зашевелились. Через несколько секунд бедра пришельца охватила широкая полоса из толстой кожи. Когда люди перешли к голове, чтобы вторым ремнем зафиксировать плечи, тишину зала разорвал предостерегающий голос диспетчера:

– Не хочу никого пугать, но у нас резкое повышение пу… – Он не успел закончить фразу.

Пришелец вздрогнул и открыл глаза.

Хотя местное сообщество готовилось к этому событию, больше половины зала шарахнулось в испуге, когда на сером лице возникли два белых круга. Голова повернулась. Взгляд, в котором светился древний разум, скользнул по фигурам людей, и в нем мелькнуло затравленное выражение. Пришелец дернулся, поднимая голову и одно плечо. В тот же миг по подземелью пронесся невидимый вихрь. Несколько жидкокристаллических панелей сдвинулись с мест. Со столешниц посыпались клавиатуры, кофейные стаканчики, листки документов, в воздухе, как саранча, замелькали канцелярские скрепки. Позади меня в шкафу с электроникой что-то треснуло и испустило запах горелой изоляции.

– Телекинез! – зачарованно выдохнула Любовь Андреевна.

За стеклом завязалась борьба. Испытатели в желтых комбинезонах не давали пришельцу встать и собирались подтвердить свои намерения, наложив ремень ему на плечи. В ответ последовал невидимый пинок, и одного из них отшвырнуло с такой силой, что бедолага пробил спиной заградительное стекло и, сопровождаемый водопадом осколков, рухнул в аппаратный зал.

– Уко-о-ол!!! – заорал старший Стремнин.

Шприц в руке второго испытателя был уже наготове. Игла с размаха вошла в серое плечо, и лошадиная доза успокоительного устремилась в кровь, разбегаясь по органам и усмиряя бунтарский дух гуманоида.

Движения пришельца потеряли силу. Голова неуверенно качнулась. Он предпринял вялую попытку вырваться из ремней, но рука, упиравшаяся в край постамента, соскользнула, и шишковатый затылок безвольно упал на лоток. Веки задрожали и закрылись. Испытатель трясущимися руками наложил второй ремень, от души затянув свободный конец. Его коллега, хрустя осколками и путаясь в проводах, пытался подняться на ноги. Ошарашенные ученые медленно выползали из-за столов.

– Вот это да! – пробормотал кто-то.

Сергей Павлович отер пот со лба и тяжело оглядел зал. Его взгляд на секунду задержался на моей персоне, но я сделал вид, что потрясен увиденным не меньше остальных. Хотя на самом деле я был не очень потрясен. Вообще-то я ожидал чего-то подобного.

Прежде ремней следовало надеть металлический колпак на голову пришельца. Он экранировал бы электромагнитные волны, излучаемые мозгом – именно с их помощью он воздействует на окружение. Я об этом догадывался, но решил держать рот на замке. Поможешь раз, поможешь другой – и не заметишь, что по уши завяз в проекте. А я собирался оказаться к нему не ближе чем к Фолклендским островам. Это моя принципиальная позиция. К тому же от моего неучастия будет немного вреда. Разобьют несколько мониторов, заработают ссадин и шишек, но в итоге справятся. Их вон сколько, а пришелец один.

– Петр Сергеевич, что у нас с показателями? – спросил брат.