Таня Гроттер и ботинки кентавра Емец Дмитрий
И чудо свершилось. Тот далекий чудный сон пришел…
Синий фломастер мягко скользит по бумаге, послушно вычерчивая зигзаги. Это не буквы, которых он еще не знает, не рисунки – просто зигзаги. Ему они представляются чем-то исключительно важным. От фломастера пахнет папиным одеколоном. Он сам налил его внутрь, когда полчаса назад ему показалось, что тот стал бледнеть. Теперь фломастер рисует жирно, жадно, даже мажет, однако к вечеру он высохнет. Век фломастеров, в которые добавлен одеколон, краток, но ярок…
Голоса – далекие, пробивающиеся точно сквозь пелену.
– Смотри, наш Шурочка опять что-то рисует в своем блокноте! – с умилением говорит женский голос.
Другой голос, мужской:
– Лучше бы на улице погулял или разломал что-нибудь… Никогда не видел его с игрушками. Всех дичится… Я в его годы…
– Но это же наш Шурочка!
На маму поднимаются укоризненные глаза.
– Я не Шурочка, я мальчик!
– Мальчик, конечно, мальчик!
Страница перелистывается, и вновь мудреные зигзаги. За несколько дней он успевает исписать толстый трехсотстраничный блокнот… Внезапно стержень фломастера безнадежно проваливается внутрь. Должно быть, нажал слишком сильно. На бумагу падают слезы. Жалко не фломастера – а того, что нельзя больше рисовать зигзаги.
Отец нашаривает что-то в кармане своего строгого костюма – он только что пришел – и склоняется над ним. Снова запах одеколона.
– Держи! Только не плачь!
Что-то холодное, продолговатое скользит в руку. Он еще не понимает, что это. Даже хочет бросить.
– Ты что? Дарить трехлетнему ребенку ручку «Паркер», да еще чернильную! Он же поломает!
– Ничего, ему она нужнее, чем мне. Я всю жизнь мечтал о чем-то особенном, а что в результате? Оформляю кредиты, даже разучился мечтать о большем. Возможно, ему повезет чуть сильнее. Я даже знаю, что повезет, – говорит отец.
Шурасик осторожно проводит по бумаге черту. Пишет! Ручка «Паркер» – дорогая, блестящая – вычерчивает непонятные зигзаги. Ощущение счастья переполняет его и протягивается через годы, как спасительная рука.
Не просыпаясь, магистр Борея сладко вздыхает во сне и нашаривает ручку – ту самую ручку «Паркер», которая висит на шее рядом с энергетическим амулетом. Скоро он очнется и забудет сон, но ручка останется с ним и будет поддерживать его в трудную минуту…
Шурасино становится холодно, и это чувство, простое, как табурет, и надежное, как холодная вода, заставляет его очнуться. Юный магистр рывком садится. Он сидит на полу, среди осколков стекла и рассыпанных шахматных фигур. Краб с руной зловещего сна куда-то запропастился. Шурасино вспоминает о нем, но как-то смутно. Если бы не разбитое стекло, он бы решил, что краб – это лишь первая ступенька его сна.
Бросив взгляд на дверь, Шурасино обнаруживает, что в замораживающую ловушку, которую он установил несколько дней назад, просто ради любопытства испытывая новое заклинание, угодил длиннобородый государственный гонец в крылатых сандалиях. И это еще не все. Будто недостаточно других неприятностей, на залитом солнцем квадрате у окна, перевернутый и расплющенный, валяется вчерашний котел. Замазки в нем уже нет. Шурасино соображает, что духи эфира закончили работу, а он мало того, что не отругал их, еще и не произнес магического напутствия, которое должно было поумерить пыл этих не в меру деятельных существ.
«И где они теперь? Ну я и попал», – мрачно подумал Шурасино.
Но пора было вспомнить и о гонце, который замер у дверей ледяным истуканчиком. Шурасино быстро взвесил все «за» и «против». Конечно, заморозить гонца было большой ошибкой и вообще дурным тоном. За это по головке не погладят. С другой стороны, гонец скорее всего угодил в ловушку прежде, чем увидел юного магистра спящим, а раз так, то вполне можно разыграть карту «я сгораю на работе, у меня нервы ни к черту, а всякие там вламываются без стука…».
Кое-как разморозив гонца и выслушав вагон колкостей, Шурасино выяснил, что длиннобородого послали градоправители Борея с приказом срочно явиться к ним. Юный магистр поспешно надел парадную мантию и такие же, как у гонца, крылатые сандалии, нацепил пышный, обсыпанный пудрой парик, который полагалось надевать во всех торжественных случаях, и полетел в ратушу, сочиняя на ходу оправдание, в меру простое и одновременно незаезженное, чтобы показаться правдоподобным.
Он проносился по извилистым улочкам, где торговцы с низинных земель выкладывали ковры-самолеты и знаменитые рунные мечи Борея, которые струей воздуха разрубали большинство заговоренных лат.
Все это означало, что летающий город Борей с рассветом опустился на одну из своих основных торговых стоянок, семь дюжин которых были рассеяны по всей территории бывшей империи. Борей был единственным городом-государством на континенте, не имевшим определенных границ. То, что могло считаться его границами, перемещалось вместе с ним, составляя несколько десятков километров вокруг Борея, которые, во избежание внезапного нападения, постоянно патрулировались пикирующими крепостями.
Пролетая у стены, Шурасино заглянул вниз – туда, где за подъемным мостом на каменном молу были пришвартованы пикирующие крепости резерва. Правда, теперь их было лишь две. Третья пикирующая крепость, которую Шурасино легко узнал бы по огромной непропорциональной башне, куда-то исчезла. Юный магистр просиял. Это внушило ему надежду, что его левитационная замазка оказалась действенной. В конце концов, Борей теперь благополучно помещался на перекрестке двух самых оживленных торговых путей. У его восточных ворот ревели груженные тюками верблюды торговцев с юга, к западным же воротам то и дело подлетали боевые драконы варваров, всегда прикрывавшие их караваны с воздуха и спасавшие их от атак магов огня и земли, а также от разбойничавшей вдоль больших дорог нежити.
Кое-где среди верблюдов и их шумных погонщиков в белых бурнусах попадались и кентавры с суровыми медными лицами, нередко служившие купцам проводниками. Они были вооружены луками и тяжелыми суковатыми палицами. На широких спинах у некоторых висели круглые берестяные футляры с боевыми дротами.
Шурасино повернул к ратуше. Решив, что облетать длинную ратушу вокруг, чтобы воспользоваться единственным входом, будет слишком долго, он нырнул в первое попавшееся открытое окно, запоздало сообразив, что это и есть зал совещаний градоправителей.
Вольный город Борей – единственный из четырех крупных центров бывшей Великой Империи – потому и оставался вольным, что с последовательным упорством сопротивлялся власти многочисленных князьков и царей с их сильными отрядами боевых магов. Достигалось это прежде всего отказом от единовластия. Ни один градоправитель не мог занимать своей должности больше трех лет, самих же градоправителей ни при каком условии не могло быть меньше двух. Причем подбирались они обычно таким образом, чтобы их обоюдная вражда была возможно более сильной.
Вот и теперь у кормила государственной власти в Борее стояли Вотон и Пустеллий, которые просто терпеть друг друга не могли. Вотон был вспыльчивый как порох маг-аристократ с воинственно вздернутыми усами. Даже в мирное время он ходил в панцире из морозного арктического воздуха и с длинным мечом на перевязи, который любил вытаскивать на торжественных парадах, пирушках с армейским руководством, а также при посвящении отличившихся воинов в магцари.
Рядом с таким соправителем глава купеческих гильдий Пустеллий казался толстым, рыхлым и вялым. Он и ходил вперевалку, и говорил с тягучим южным акцентом, оживляясь лишь в предчувствии хорошего обеда. При всем при этом пухлые ручки Пустеллия ухитрялись держать административную власть в городе и казначейство так крепко, что когда Вотону требовалось провести смотр войскам или оснастить армию новыми пиками, то он долго, очень долго фыркал и шевелил усами, прежде чем набирался мужества обратиться к соправителю за деньгами.
Едва Шурасино оказался внутри ратуши, как оба дожидающихся его градоправителя укоризненно уставились на юного мага. Пустеллий перестал томно поглощать финики из блюда, а Вотон пощелкивать себя хлыстом по начищенному до блеска сапогу.
– Клянусь воздухом, я никогда не видел такой наглости! Где вы пропадали, магистр? Гонец был послан два часа назад! – грозно спросил Вотон.
Шурасино захотелось провалиться под землю, но вместо этого он поправил мантию и прокашлялся.
– Я его заморозил! – ответил он небрежно.
Правители Борея переглянулись.
– Заморозили нашего гонца? Да как вы посмели? – рассвирепел Вотон.
– Во имя государственных интересов! Прошу прощения, магспода! – сказал Шурасино, разводя руками. – Я разделяю ваши чувства, но вам лучше моего известно, что такое заклинание семнадцати духов.
– Ага. Известно. Нам все известно… И… э-э… что же это такое? – проблеял Пустеллий.
– Формально выражаясь, заклинание семнадцати духов – это целая цепочка заклинаний. Вначале вы вызываете первого духа, затем второго, затем третьего… – постепенно сползая на лекторскую интонацию, начал Шурасино.
– Я умею считать! Короче! – рявкнул Вотон.
– Минуту терпения… И так пока не будут вызваны все семнадцать. Духи жутко злятся, если что-то идет не так. Прерваться невозможно. Невозможно даже сказать какое-нибудь постороннее слово. Именно поэтому мне пришлось заморозить гонца, когда он явился не вовремя.
Вотон несколько раз удивленно моргнул. Во всем, что касалось магии, одурачить его было несложно, однако более опытный Пустеллий лишь усмехнулся.
– Зачем же вам понадобилось такое сложное и опасное заклинание, Шурасино? Вы что, собрались открыть мастерскую по огранке философских камней? – спросил он.
– Нет. Мне хотелось, чтобы у Борея появился купол невидимости. Это одурачит боевых драконов наших врагов… – уверенно произнес Шурасино, поспешно соображая, насколько большую глупость он ляпнул.
– И собьет с толку торговцев. Они не смогут находить наш город, и мы понесем убытки, – сказал Пустеллий.
– На земле купол будет отключаться. Я это предусмотрю, – поспешно заявил Шурасино.
– Браво, юноша! – прогрохотал Вотон. – Одурачить боевых драконов – это достойно патриота! Но кто будет отдавать приказ о включении и выключении этого купола? Раз назначение его военное, стало быть, и включать его дело военных.
– Не факт, – вяло возразил Пустеллий, выплевывая в ладошку финиковую косточку. – Давайте рассуждать логически. Это дело также политическое, а стало быть, гражданское. Непонятно, как отнесутся наши союзники к тому, что Борей станет невидимым. Не будет ли это истолковано превратно, как, скажем, проявление слабости?
Усы Вотона встали торчком.
– Союзникам нужны наши победы и больше ничего! – резко сказал он. – Не слишком ли много гражданских дел? Вы, вы… жалкий пораженец и крючкотвор! Думаете, я не знаю, куда вы тянете ручки? Мне сообщили о вашем новом законопроекте! Скоро солдатам и из арбалета нельзя будет выстрелить, не получив заключения экспертной комиссии о состоянии стрелы, не согласовав траекторию ее полета в магнистерстве иностранных дел, не пройдя плановой магкомиссии на предмет психического здоровья, а также на предмет перхоти и склонности к облысению!
Пустеллий снисходительно посмотрел на соправителя. У него на лице прочитывалось, что лесенка человеческой деградации, по его мнению, имеет следующие ступени: болван – идиот – дегенерат – полный отстой – Вотон.
– Раз вы уж затронули эту тему, извольте! С тем, что стрела должна быть исправной и достаточно острой, вы ведь не будете спорить? Да или нет? – спросил он даже с некоторым оживлением.
– Да-да-да… Но хорошая стрела или нет, сообразят и сами арбалетчики, – буркнул Вотон.
– В самом деле? Ваши арбалетчики знают кузнечное ремесло, молекулярную магию и теорию изготовления наконечников лучше экспертов? Быть может, устроим экзамен? Пятьдесят билетов по три вопроса в каждом, – с насмешкой предложил Пустеллий.
– К тьме экзамен! Они просто хорошие арбалетчики. Этого достаточно.
– Хорошие, плохие, посредственные – это субъективно. М-м-м… На основании чего вы делаете вывод, что они хорошие? У них есть дипломы, они прошли аттестацию, поголовно имеют призы магмеждународных состязаний по стрельбе?.. Опять нет?
– Встаньте к стене, положите на голову яблоко, и они сшибут его стрелой с сорока шагов! А потом пусть то же самое проделают ваши аттестованные штафирки! Да они нашпигуют вас болтами, как ежа! – крикнул Вотон.
Пустеллий посмотрел на соправителя с некоторой тревогой.
– К стенке мы всегда стать успеем, – заметил он резонно. – Но продолжим… Упомянутая комиссия должна работать быстро и достаточно эффективно. Для повышения эффективности можно создать подкомиссию, которая будет выполнять функцию контролирующего органа. В свою очередь, подкомиссия будет составлять отчеты и передавать их нам. Мы сопоставим отчеты комиссии и подкомиссии, а заодно, любопытства ради, потребуем отчета от военного магнистерства. У кого закупаются стрелы, по какой цене и соответствует ли она качеству? Сдается мне, кто-то нагревает руки, поставляя армии посредственное вооружение и неважный провиант.
– Тухлый демагог! – вполголоса пробормотал Вотон.
– Далее, – делая вид, что не слышит, продолжал соправитель. – Про упомянутое магнистерство иностранных дел и траекторию полета… Если стрела залетит на территорию союзного нам государства, оно будет иметь повод нарушить мирный договор прежде, чем мы сами созреем это сделать… Хорошо это? Скверно!.. Что же касается перхоти и склонности к облысению, то это либо подлые инсинуации ваших осведомителей, либо сатирический прыщ, вскочивший на шутке вашего армейского юмора. Этого в законопроекте нет. Зато… гм… там есть пунктик об обязательном тестировании всех магфицеров на наличие магических способностей. Вас это тоже касается. Использовать боевых драконов в качестве служебного транспорта – это похвально (если не вспоминать о цене ртути), но личный навык есть личный навык.
– ЧТО? – вспылил Вотон, хватаясь за рукоять меча. – Да как ты смеешь? Купчишка! Тебя в лавке за уши трепали!
– Думайте о своих словах, солдафон! Вы можете быть привлечены к ответственности по статье 623, часть вторая, первый параграф, – веско сказал Пустеллий, со значением косясь на длинную скамью. На скамье сидели четыре государственных писца, представлявшие три канцелярии и гражданский архив.
В ту же секунду, как Пустеллий к ним обратился, писцы начали быстро строчить на пергаментах.
– Чушь! Что это еще за бредовая статья? – взвился Вотон.
– О переходе бытового хамства в политическое обобщение, а политического обобщения – в призыв к гражданской войне и сословной розни. В моем лице вы оскорбляете целое сословие, которое содержит вашу далеко не победоносную армию! – выпалил Пустеллий.
– Как у вас язык поворачивается отказывать армии в победоносности? Да мы проливаем кровь, чтобы вы, жирные боровы, могли набивать ваши сундуки редкими артефактами! – рявкнул Вотон, поворачиваясь к другой длинной скамье, на которой помещались два бравых магковника и молодцеватый атаман драконьей сотни.
Магковники и атаман немедленно вскочили и грозно надвинулись на писцов.
Шурасино потирал ручки. Перессорившиеся градоправители совсем забыли как о его опоздании, так и о куполе невидимости. Но радовался он рано. Внезапно оба правителя разом сообразили, что зашли слишком далеко. Рассадив свою свиту по скамеечкам, они с минуту растерянно помолчали, а затем, ухватившись за возможность сменить тему, обрушились на Шурасино.
– Несколько дней назад мы поручили вам некое задание. Нам хотелось бы знать, как далеко вам удалось продвинуться? – сказал Вотон, с нездоровым вниманием разглядывая носки своих сапог.
– Левитационная замазка! – бойко сказал Шурасино. – Я думаю… хм… что я все-таки решил проблему башни. Во всяком случае, я не видел третьей пикирующей крепости по дороге сюда.
– Мы тоже, – признал Пустеллий, задумчиво и мягко посмотрев на него.
Атаман драконьей сотни загоготал на своей скамеечке. Сидящий рядом магковник толкнул его в живот локтем.
– Я об этом и говорю. Моя левитационная замазка сделала третью пикирующую крепость способной к полету, – сказал Шурасино уже с некоторым беспокойством.
Странные намеки градоправителей ему не слишком нравились.
– Разумеется, Шурасино… Вы отлично справились с заданием. Мы ценим ваши верность и предусмотрительность, – кивнул Пустеллий. – Но, возможно, вам несложно будет объяснить нам, куда подевалась башня?
– А заодно и вся третья пикирующая крепость? – уточнил Вотон.
– Как? – удивился юный магистр. – Я думал, вы ее куда-то отправили!
Градоправители переглянулись.
– Мы – нет. Это ты ее куда-то отправил! – переходя на «ты», почти ласково заметил Пустеллий.
Шурасино похолодел. Он понял, как отомстили ему духи эфира! Не дождавшись, пока он снимет с них заклятье, они умчались вместе с пикирующей крепостью и могли теперь быть если не на краю света, то где-то на полдороге…
– Духи эфира! Ах я, баранья башка! – охнул он.
– Ты хочешь сказать, что позволил им угнать летающую крепость и ничего не предпринял, чтобы их остановить? – сухо поинтересовался Вотон.
– Я не думал, что они это сделают! Зачем им крепость? Клянусь воздухом, эти маленькие пройдохи мне за все заплатят! – крикнул Шурасино.
– Заплатят? Недурная идея! Двести тридцать семь тысяч магических золотых… Или твое жалованье за… э-э… тысячу шестьсот сорок пять лет и два месяца… – сухо заметил Пустеллий, быстро подсчитав что-то в уме. – Именно в такую сумму оценивается третья пикирующая крепость. По самым скромным подсчетам и даже при учете износа за две с половиной сотни лет использования. Надо полагать, что возместить эту сумму городу тебе будет затруднительно?
– Сколько-сколько?! – с ужасом спросил Шурасино.
– Разумеется. Я так и предполагал…
Пустеллий взял с блюда финик, осмотрел его, точно прикидывая, достоин ли он быть съеденным, и положил обратно.
– Шурасино, позволь кое-что тебе напомнить… Ты стал магистром сравнительно недавно. Около года назад ты явился к прежнему магистру и приятно удивил его своими способностями, несмотря на то что не смог даже внятно пояснить, откуда ты, собственно, взялся… Ладно, потеря памяти еще куда ни шло… Вскоре, при обстоятельствах, которые легко можно назвать подозрительными, магистр погиб. Однако мы все же сочли возможным назначить тебя на его место, как самого компетентного из молодых магов Борея. Не скрою, мы возлагали на тебя надежды. И вот теперь такая досадная оплошность…
– Или измена! – безжалостно сказал Вотон.
Оба магковника разом встали. Шурасино нервно облизал губы, прикидывая, успеет ли телепортировать. Нет, едва ли… Вся серьезная магия в зале градоправителей блокируется.
– Или измена, – подтвердил Пустеллий. – Однако, сынок, мы все же дадим тебе шанс. Ты должен отправиться на поиски пикирующей крепости, найти ее и вернуть городу. Возможно, тогда взыскание будет не слишком суровым.
– А иначе?
– А иначе рудники… И не советую бежать, если у тебя возникала такая мысль. У нас длинные руки. Мы достанем тебя где угодно, хоть в Царстве Огня, хоть на океанском дне. Ты слышал об ошейнике удаленной смерти? Тебе придется надеть его. Если нам покажется, что ты проявляешь недостаточно энергии или пытаешься скрыться, ошейник затянется и… – кровожадно сказал Вотон.
Шурасино вздохнул. Он слишком хорошо сознавал, что это не блеф. Ошейник удаленной смерти одурачить очень сложно. Если такой способ вообще существует.
– Я могу хотя бы взять дракона? Мне придется много летать. Пикирующая крепость… я хочу сказать, что она может быть где угодно. Если у меня будут только крылатые сандалии, мне вовек ее не догнать, – проговорил он.
– ДРАКОНА?! У Борея не так много боевых драконов, чтобы мы раздаривали их идиотам, – заявил Пустеллий. – Советую воспользоваться ковром-самолетом. Разумеется, его стоимость тоже будет вычтена из твоего жалованья. А теперь марш с глаз моих, пока я не пожалел, что не заспиртовал на память твою голову! Эй, стража, проследите, чтобы он не улетел без ошейника!
– Я впервые согласен с соправителем. С чего бы это, а? Может, это начало великой любви? – ухмыльнулся Вотон.
Вернувшись в башню, Шурасино стал грустно собираться в дорогу. Он вытряхнул пыль из ковра-самолета и сунул в котомку холодную магоногую курицу. Сколько от нее ни отрывали ножки и ни отламывали крылышки, курица никогда не заканчивалась, и от нее всегда пахло фирменным поездом Москва–Крым. Когда котомка была собрана, Шурасино грустно присел на дорогу и без всякого энтузиазма стал думать о предстоящем путешествии. Его взгляд меланхолично скользил по колоннам. На крайней колонне Шурасино только вчера поставил триста сорок четвертый крестик. Именно столько дней он провел в этом странном мире.
Внезапно что-то зашуршало и завозилось под деревянным ларем со снадобьями. Решив, что это мышь, Шурасино быстро кинулся животом на пол и сунул под ларь руку. Но нет, это была не мышь. Его пальцы нашарили что-то холодное, с колкими выпуклостями бриллиантов.
«Краб!» – догадался Шурасино. Отдернуть руку он уже не успел. Что-то сомкнулось на его запястье, а в следующий миг молодой магистр завопил от непереносимой боли.
Когда широкий браслет на запястье остыл, Шурасино, охая, сдвинул его и разглядел вздувшиеся на запястье буквы:
«ЧАС ПРОБИЛ!»
Глава 3
ЛЮБИМЧИК ТВОЕГО ЛЮБИМЧИКА НЕ ТВОЙ ЛЮБИМЧИК
Старший драконюх Бол Лу Ванн, похожий на белую крысу, которая из карьерных соображений предпочла ходить на задних лапках, ухмыльнулся. Его мелкие зубы – это сплошная история кариеса от первых пятнышек и до финальной стадии.
– Почему ты не вычистил стойло Бека? Продолжаешь возиться со своим любимчиком? – спросил он.
– Он не мой любимчик! У меня нет любимчиков! – крикнул И-Ван.
– Тогда почему, когда я только ни приду, ты торчишь в этом стойле? У тебя что, другой работы нет?
– Это случайность! Просто вы всегда начинаете придираться ко мне, когда я здесь. В других местах вы на меня внимания не обращаете!
– Расскажи про «случайность» своей бабушке! Ах да, у тебя же нет бабушки! И отца с матерью тоже нет! Ты же у нас без роду без племени! Жалкое неблагодарное ничтожество, которое Его Величество по бесконечной своей доброте взял чистить драконьи стойла! – взвизгнул Бол Лу Ванн. И, как всегда при упоминании Его Величества, в его голосе появились фанатичные нотки.
– Отстаньте от моих родных! Я справляюсь! Я убирался у Бека утром, но это бесполезно. В его бассейн нет притока океанской воды. Я сто раз уже просил, чтобы прочистили сток! Это же ваша обязанность, как старшего драконюха, распорядиться, чтобы это сделали! – возмутился И-Ван, забывая простое правило, что с начальством не спорят.
Начальство не ошибается – оно совершает стратегический ход. Когда же начальство хамит – оно отечески отчитывает. Бол Лу Ванн побагровел. Он терпеть не мог, когда ему указывали на его просчеты. Его голос стал жестким, как подошва.
– С кем ты разговариваешь, щенок? Ты понимаешь, кто ты и кто я? Стоит мне моргнуть, и ты отправишься прочищать стоки с мельничным жерновом на шее! А у твоего любимчика Левиафана я прикажу спустить воду! Его кожа высохнет – и он сдохнет!
Вода в каменном бассейне, который соединяла с океаном узкая труба, забранная металлической решеткой, забурлила. Из глубины показалась и высоко поднялась на длинной шее бугристая голова Левиафана. Как у всех водных драконов, у него были узкие, несимметрично прорезанные глаза и забранные перепонками уши. Неразвитые крылья лишь намечались небольшими утолщениями на лопатках. На месте отсутствующих лап располагались короткие сильные ласты, однако с их помощью дракон лишь сохранял положение своего тела в воде. Плавал же он, прибегая к длинному и мощному хвосту. Правда, плавать на свободе ему приходилось нечасто – только когда Царство Воды объявляло войну своим соседям и принималось опустошать их берега и топить флот.
Покачивая небольшой, в сравнении с колоссальным туловищем, головой, Левиафан мрачно разглядывал старшего драконюха. Потом высунулся из воды еще сильнее и приблизил свою морду почти вплотную к лицу Бол Лу Ванна. Раздвинувшиеся перепонки ноздрей жадно втягивали воздух.
Бол Лу Ванн облизал губы. Поведение дракона казалось ему подозрительным. Однако он был слишком горд, чтобы признать, что не имеет авторитета у драконов из вверенной ему драконюшни.
– Это что еще за фокусы? Что взбрело на ум этому спятившему ящеру? А ну марш отсюда! Рохаллум спиритус! Ты что, не слышал приказа? Феррогис фуэорит! – сипло сказал он, тревожно косясь на амулет с изображением его величества Гуссина Семипалого.
Некоторые льстецы из придворных магов утверждали, что царственное лицо усмиряет гнев драконов. Когда же получалось иначе, потрескавшийся от жара амулет и сваренного вкрутую незадачливого владельца поспешно отправляли на дно в свинцовом саркофаге. Делали это обычно ночью, чтобы не портить статистику.
Однако Большой Луван, как иногда младшие драконюхи называли Бол Лу Ванна, был слишком опытен, чтобы обманываться. Когда водный дракон достигает возраста Левиафана и его размера, то того, кого он атакует, не спасет даже мазь Горгон.
Дракон неторопливо раздувался, занимая своим чудовищным телом весь бассейн. Это была классическая подготовка к атаке. Бол Лу Ванн запаниковал.
– Убери его! Он сейчас меня сварит вкрутую! – взмолился он.
– Левиафан, нельзя! – быстро воскликнул И-Ван. Слишком поздно он сообразил, что не использовал магических слов драконьей команды. Он должен был сказать Рохаллум спиритус хотя бы для виду. Это было ошибкой и ошибкой серьезной.
Однако приказ последовал как никогда вовремя. Левиафан поднял голову к потолку и осторожно выдохнул струю раскаленного пара. Рядом с бассейном стало дымно и душно.
Бол Лу Ванн закашлялся.
– Ты выдал себя! Теперь я точно знаю, что этот дракон твой любимчик! – с торжеством прошипел он.
– Это ложь! – испуганно крикнул И-Ван.
– А вот и нет! Вспомни: любимчиком дракон становится, когда перестает слушать магические команды и повинуется обычному человеческому голосу! Такой дракон потерян для боевой магии и бесполезен для армии! – Бол Лу Ванн поспешно оглянулся на Левиафана.
Тот вновь уже втягивал в себя воздух, всем своим видом показывая, что следующий выдох будет прицельным. И Бол Лу Ванн это хорошо понял.
– Я с вами обоими позднее разберусь! – угрожающе произнес он, начиная пятиться. – Думаю, мне не стоит скрывать происходящее от начальника царской стражи! Мерзкий боевой дракон вообразил себя невесть кем! Вот что бывает, когда этих чудовищ начинают баловать!..
Длинные фалды его придворного костюма описали круг, который мог бы описать хвост улепетывающей крысы. Уже почти исчезнув, Лу Ванн обернулся.
– Вам не так много осталось быть вместе! Я обещаю! Тебя не спасет даже принц Форн! И его тоже! – сказал он, и это не было просто угрозой.
И-Ван ощутил исходящую от него холодную и сосредоточенную ненависть. Да, эта история будет иметь продолжение.
– Лу Ванн тебя крепко невзлюбил. И меня тоже из-за тебя. Напрасно ты тогда во время смотра опозорил его перед всем двором. Все хохотали, когда ты хвостом смахнул его с мостков в воду, – проговорил он, обращаясь к Левиафану.
Дракон ненадолго нырнул, смочил кожу и, вновь показавшись из воды, легонько толкнул И-Вана головой под колени. Устоять после этого на ногах было так же невозможно, как остаться в живых после наезда асфальтоукладчика. Эта игра продолжалась уже несколько месяцев и очень нравилась дракону. И-Ван любил ее чуть меньше, хотя и понимал, что огромный дракон никак иначе не может выразить свою симпатию. Если бы Левиафан ударил его головой не в шутку, а хотя бы в треть силы, на камнях от И-Вана осталось бы только мокрое пятно.
– Ах ты, старый подводный чемодан! С чего ты вообще решил, что ты мой любимчик? Здесь нельзя иметь любимчиков! Читай! – ворчливо сказал И-Ван Левиафану, кивая на табличку на стене.
«ОТКРЫВАТЬ ЗАПОРНЫЙ ШЛЮЗ И ВЫПУСКАТЬ ДРАКОНОВ В ОТКРЫТЫЙ ОКЕАН ТОЛЬКО ПО АДМИРАЛЬСКОМУ ПРИКАЗУ».
– Э, нет! – сказал И-Ван. – Не эта! Соседняя!
«ПОД СТРАХОМ СМЕРТНОЙ КАЗНИ НЕ ПРИВЯЗЫВАЙТЕСЬ К ДРАКОНАМ И НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ИМ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ К ВАМ!»
– Да, эта самая!
То ли выражая свое отношение к табличкам, то ли просто так дракон лениво плеснул хвостом, забрызгав стену океанской водой.
– Честно говоря, я не совсем понимаю, почему нельзя, чтобы драконы к тебе привязывались. Что здесь такого? – продолжал И-Ван. – Однако я точно знаю, что моего предшественника утопили только за то, что дракон, за которым он присматривал, не желал слушать больше ничьих команд. Вы, драконы, такие. Если уж полюбите, то один раз и на всю жизнь… Тот дракон, ну его дракон, вскоре погиб. Говорят, не успел нырнуть, когда у самого берега на мелководье их атаковали пикирующие крепости Борея. Но я думаю, он сделал это сознательно, потому что все остальные драконы спаслись.
Левиафан закрыл глаза. Он любил слушать рассуждения своего друга, хотя мало что понимал. Однако человеческий голос его убаюкивал. Драконы редко думают о будущем. Они живут настоящим.
И-Ван задумался. После того, что произошло, – Левиафан попытался напасть на старшего драконюха, а он остановил его простым окриком, не применив ни амулета, ни заклинания подчинения, – отрицать очевидное было невозможно. История повторилась. Левиафан привязался к нему, а он к Левиафану. Железное правило Царства Воды нарушено, и Бол Лу Ванн уже мчится доносить начальнику стражи. Сегодня вечером или завтра утром о происшествии будет доложено Его Величеству Гуссину Семипалому, который мало того, что величайший скряга, но еще и автор трактата: «Вода и казни (212 новых способов, как утопить, обваривать или скормить акулам). Посвящается моей жене Улюлии с благодарностью за вдохновение«. Недаром в его Царстве нет даже тюрем, да и зачем они, когда так близко океан и так велика монаршая фантазия?
Надо было на что-то решаться, причем срочно. И-Ван опустил голову на руки, точно прочитанную книгу пролистывая в памяти последний год…
Вот он на корточках сидит на песке у океана, долго и с изумлением разглядывая свое лицо в мелкой лужице, оставшейся после прилива. Смотрит – и испытывает чувство человека, встретившего случайно знакомого, о котором может вспомнить лишь то, что где-то его видел.
«Кто я? Что со мной?» – думает он.
Одежда, которая на нем, тоже не содержит подсказок. Рубашка с короткими рукавами, светлые брюки, а вот ноги почему-то босые. Сев на песок, он осматривает свои ступни. Они чистые, а кожа мягкая. Это-то и странно. У того, кто постоянно ходит без обуви, ступни должны быть жесткими, привыкшими к занозам и камням…
Он поднимается, всматриваясь в свои следы – ведь должен же он был как-то попасть сюда, – и почти сразу во рту у него пересыхает от нехорошего предчувствия. Песок гладкий, чистый, зализанный приливом. И никаких следов вокруг, кроме тех, что он оставил только что. НИКАКИХ!
Как же он попал сюда? Если пришел во время прилива по колено в воде, что хотя и маловероятно, но возможно, то почему брюки сухие? Нет, едва ли. Он просто очутился здесь в том, в чем был, – очутился внезапно, оставив где-то в ином месте и обувь, и прежнюю свою память. Может, его сбросили с ковра-самолета?
В поисках разгадки И-Ван начинает рыться в карманах. Находит простенький талисман – такой вполне может защитить от волчьего зуба, во всяком случае, этот зуб вставлен в деревянную оправу с узорами – и обрывок бумаги. Развернув его, он понимает, что это письмо или записка.
«..анька, ну и мастер ты писать секретные письма! Читали тридцать минут всем этажом. Ты че, ногой, что ль, писал, а руками тогда чего делал, как любит говорить Склепова. У меня все хорошо. Твой жар-птиц разжирел, гад, живет у Таньки, и перья у него лезут…»
«Хм… Значит, у меня был друг и какой-то секрет, который он радостно раструбил… И жар-птиц у меня тоже был», – рассеянно подумал он. Ну не странно ли, что пытаешься узнать о себе из письма, которое написано тебе?
Весь день И-Ван шел по побережью, толком не зная, ни куда он идет, ни откуда. Уже смеркалось, когда чья-то рука бесцеремонно опустилась ему на плечо. Он увидел трех солдат в прозрачных панцирях, которые грубо потребовали сказать, кто он и что здесь делает. Не получив внятного ответа, они связали И-Вану руки и, натянув на голову мешок, чтобы он не шпионил (как они заявили), перекинули животом через седло. Примерно через полчаса тряски И-Вана – в голове у которого от прилива крови началось нечто вроде звездопада – ввезли в город. Он понял это по изменившемуся звуку, так как копыта стучали теперь по брусчатке. Вскоре его сдернули с седла и заставили подниматься по ступенькам. Открылась и захлопнулась тяжелая дверь, после чего кто-то снял с его головы мешок.
Жирный маг с прозрачным животом, в котором булькали водоросли, сидел в неглубоком бассейне и прямо под водой перелистывал толстую книгу. Вид у мага был такой, словно ему надоело все на свете и еще больше он надоел сам себе.
И-Вана подтолкнули к бассейну.
– Что еще? – хмуро спросил маг у сопровождавших И-Вана солдат.
– Шпиона поймали! – сипло сказал один из стражников.
– Я не шпион! – возмутился И-Ван.
Носатый солдат, которому И-Ван почему-то особенно не нравился, толкнул его в спину.
– Поговори у меня!.. А кто же ты? Торчал на берегу. Отказался назвать свое имя!
– Я его не помню!
– Ничего! Вот утопят – вспомнишь!
– Кончайте препираться. Развяжите его! Пусть опустит руку в воду и коснется книги! Поживее! – сварливо приказал жирный маг.
И-Вана развязали. Копья солдат, уткнувшиеся ему в спину, подсказали, что просьбу надо выполнить. Страницы книги были скользкими, как медуза. И-Ван ощутил, как пальцы его обожгло. Влажный жар пробежал по руке.
– Ишь вцепился! Все, можешь убрать пальцы! Его зовут И-Ван… Он наш, из поселка, который не так давно сожгли маги земли. Парень, видно, просто спятил от ужаса, раз все забыл… – буркнул маг.
– Так-то оно так… Но уж больно одет странно, – возразил носатый солдат.
– Одежа небось с ярмарки или нашел ее где… По-твоему, книга врет, что ли? – огрызнулся маг. – А ты, нос, опусти-ка руку в воду!
– Зачем это? – удивился солдат.
– Я расскажу тебе, сколько ты проиграл в карты за последний месяц и почему начальник караула никак не может найти свою новую упряжь.
Лицо у солдата вытянулось, и он поспешно слинял вместе с гоготавшими товарищами. И-Вана они оставили в комнате мага, видно, утратив к нему интерес. Маг лениво выбрался из бассейна. Его огромные ступни смахивали на ласты: похоже, в роду у него были водяные. Створки вещей книги захлопнулись, и она приняла вид крупного моллюска.
– Спустишься вниз, в людскую. Там тебя накормят. Сиди и жди. Я доложу управителю канцелярии. Он сообразит, что с тобой делать, – зевнул маг, по-прежнему едва замечая И-Вана.
И-Ван поплелся к лестнице.
– Да, и убегать не вздумай! Башня заговорена, так что семь раз пожалеешь, – крикнул вслед ему маг.
Царская канцелярия работала четко, и уже на другой день к полудню И-Ван был назначен младшим драконюхом. О том, что он имеет опыт обращения с драконами, сообщила, похоже, все та же книга-моллюск. Или же маг, имевший в роду водяных, вовсе не был таким рохлей, каким хотел казаться. Недаром И-Ван еще не раз в тот же день ощущал странную щекотку в области затылка…
И вот теперь год спустя над И-Ваном вновь сгустились тучи. Один из лучших боевых драконов, Левиафан, выбрал его своим хозяином. Правда, И-Ван действительно, чего уж греха таить, проводил с ним больше времени, чем с остальными, но… кто, в конце концов, просил ящера обо всем догадываться, а?
«Пора отсюда выбираться, пока Его Величество Гуссин Семипалый не подарил мне свинцовый саркофаг на океанском дне», – подумал И-Ван. Именно так, в виде щедрых царских подарков, здесь и устраивались казни.
Торопливо закончив убирать стойла, И-Ван вышел из драконюшни. Он чувствовал, что должен с кем-то посоветоваться. С кем-то, кто мог дать ему толковый совет, при этом не предав его. А такой друг во всем городе у него был только один, при том, что его нельзя даже назвать человеком. Он оскорбился бы, если бы его так назвали. Конечно, человек – это звучит гордо, но так считают лишь сами люди.
И-Ван обогнул драконюшню, по длинному молу вышел на берег и углубился в хаотично переплетенные городские улочки. От-И-Тида – возможно, вы слышали одно из тысяч фонетических отражений этого названия, которое во множестве отблесков разбрелось по всем измерениям, – одним своим концом упиралась в океан, из которого маги воды черпали энергию своей стихии и где в широком заливе стоял многочисленный ее флот. Другой же, обнесенный стенами, край города завершался скалой, которая длинным своим выступом смотрела точно на владения магов огня и земли.
Однако чаще всего От-И-Тида страдала от нападений с воздуха – ибо от пикирующих крепостей Борея не было никакого спасения. Правда, лишь до недавних пор, пока городские маги не стали прибегать к заклинаниям дождя и шторма, сбивая могучими океанскими валами слишком низко опустившиеся крепости.
И-Ван заглянул в трактир «Сундук магряка», где пили булькалку обветренные морские волки. Подогревшись до определенного градуса, они обычно валили толпой к канцелярии писцов учить жизни сухопутных крыс. Заканчивалось все где-то под утро разгромом кабака или веселого дома. Пройдя через грязную комнату, где на него не обратили никакого внимания, И-Ван выскользнул из трактира с другой стороны, оказавшись на соседней широкой улице. Почти сразу улица завершалась небольшой пыльной площадью Императрицы Амулии, которую гораздо чаще называли площадью Кентавров, так как именно сюда они приходили наниматься на работу. В этот час площадь была почти пустой, не считая нескольких кентавров, таинственно беседовавших под соломенным навесом. Когда И-Ван приблизился, кентавры разом замолчали и мрачно уставились на чужака.
Опыт показывает, что одно живое существо может относиться к другому живому существу отлично, хорошо, почти хорошо, так себе, неважно, плохо, очень плохо, скверно, очень скверно и крайне скверно. Но и «крайне скверно» – это не предел. Можно относиться еще хуже. Именно так и относились к магам кентавры. Когда-то их свободный и вольный народ селился на огромных степных равнинах, тянувшихся от океана через все Дикие Земли вплоть до Варварских Лесов. Но так было лишь до начала войн. Теперь же народ кентавров, обескровленный и потерпевший несколько сокрушительных поражений от пикирующих крепостей и армий магов, поставлял в их войска лучников и выполнял другие повинности. Нет, кентавры не были рабами. Во всяком случае, в государственных отчетах канцелярии Его Величества Гуссина Семипалого это слово не звучало. Но сути это не меняло…
И-Ван нерешительно оглядел кентавров. Среди них было четыре гнедых, два соловых и один серый в яблоках. Ненависть, которую они испытывали к нему, как к одному из магов, была почти физически ощутима. Всех их И-Ван видел впервые и не знал их имен, что при общении с кентаврами особенно важно.
Он давно усвоил простое правило: если хочешь узнать, какой статус у кентавра в племени и важная ли он птица, спроси у него, как его зовут. Учитывая, что одежду кентавры не носят и орденов с медалями не признают – имя несет особенно высокую нагрузку. Кентавры с короткими именами вроде Гин, Эрх, Фин, Гай скорее всего просто стрелки из лука и обычно упрямы как ослы. Кентавры с именами подлиннее – скажем, Марий, Фобий или Лидий – толковые ребята, но звезд с неба тоже не хватают и негативно относятся ко всему, чего не понимают. А вот многобуквенные Тересий, Павсаний, Ипполит или Дефиоб вполне могут оказаться племенными вождями или жрецами.
Недавним приказом падкого на усовершенствования Гуссина Семипалого все кентавры получили фамилии: Мерин, Онагров, Кобылин, Жеребячко, Ишаков, Седлов, Уздечкин, Гривин и другие в том же роде и духе. Однако фамилии, хотя их и внесли в соответствующие государственные реестры, у самих кентавров не прижились. Они упорно делали вид, что не в состоянии их запомнить. Когда же взбешенный Гуссин под страхом смертной казни велел каждому кентавру выучить его фамилию, они придумали другую отмазку. Пользуясь тем, что для магов все кентавры на одно лицо, кентавры стали менять фамилии небрежно, как меняют что-то совсем ненужное. Сегодня Копытин назывался Шпориным, а завтра мог стать Гнедко или Телегиным. Дорожили они только своими природными именами.
И-Ван кашлянул. Когда на тебя в относительно пустынном месте смотрят несколько кентавров – невольно начнешь ощущать себя неуютно.
– Хорошей скачки, кентавры! Мне нужен Мардоний! – приветствовал он их.
Услышав традиционное для кентавров приветствие, два соловых кентавра переглянулись и заржали – заржали именно так, как могли бы заржать здоровые молодые жеребцы.
– Вы не можете мне помочь? Я хочу видеть Мардония! – повторил И-Ван.
– Уйди, маг! Ты не из наших. Мы ничего не говорим чужакам, – процедил серый в яблоках кентавр.
– Каждый чужак стоит стрелы. Это самое большее, что ему стоит подарить. Причем загнать ему ее в грудь так, чтобы она вышла из спины. Только тогда подарок может считаться врученным по всем правилам, – добавил гнедой кентавр.
– Но я ничего вам не сделал! – сказал И-Ван.
Соловые кентавры снова заржали. Один из них даже лягнул приятеля копытом, словно говоря: смотри, какую чушь несет этот маг! И-Ван подумал, что, по всем признакам, у них в именах негусто букв.
– Согласен, – сказал серый в яблоках. – Если бы ты нам что-то сделал, тебя бы уже не было.
– Ты был бы растоптан!
– Мы захлестнули бы тебя веревками и размыкали по степи!
– Всего хорошего. Было крайне приятно с вами пообщаться. Ваша позиция потрясла меня глубиной аргументации, – сказал И-Ван.
Он подумал, что обижаться на этих кентавров не стоит. Скорее всего у них очень короткие имена. Понимая, что оставаться дольше бессмысленно, он повернулся и пошел прочь, ощущая, как спину ему сверлят недружелюбные глаза.
– Зачем тебе нужен Мардоний? – вдруг услышал он голос.
Читать бесплатно другие книги:
