Приводя дела в порядок (сборник) Карташов Алексей
– Так а с кем мне разводиться? У меня один муж и есть – Пирожков. Был, вернее…
– Это сарказм, что ли? Он мне тут, между прочим, звонил. Плакал в трубку так, что на пол пролилось…
– Да пошел он, – сказала мне Светлана таким тоном, что я понял – все бессмысленно. Интонация была убийственная. Ничто не подлежало восстановлению. По Светиной интонации выходило, что ничтожнее Пирога существа в мире просто нет. Пирожков, думалось мне, – неудачник. Да, если уж ты родился неудачником, неудачником и умрешь.
– У тебя, – спросил я, – кто-то есть?
– Нет, – проговорила она, – пока…
– Ясно…
– Это хорошо, когда ясно…
Я сказал:
– Слушай, не хами мне, я же не твой Пирожков… И вообще, не твой…
– Да, – произнесла она, – а раньше был…
– Был. Но потом ты решила иначе… Ты решила, не я. И это было давно. Еще до Ляльки…
– А что мне было делать?! Ты всю дорогу, черт! Ты и… Дарья эта твоя!
– Ну все, хватит! Который год уже!
Светлана нервно прикурила, пачкая сигарету помадой.
– Вот именно что который год!
– Хватит!
– Вот и ищи тут у тебя сочувствия…
– Сочувствия, – сказал я, – сколько угодно, жалости – нет…
Да и в самом деле, подумалось, какого дьявола! Вот ты видишь ее. Подходишь, говоришь первые слова, потом, возможно, знакомишься, разговариваешь. Или она к тебе подходит и спрашивает… но это неважно… Потом вы идете куда-нибудь в хорошее место, пьете там кофе, иногда что-то крепче. Слушаете волшебную музыку и тоже – разговариваете. Потом ты ее провожаешь домой. Потом она живет с тобой. Или ты с ней. В общем, вы вместе. Потом она взрослеет, и ты выдаешь ее замуж за своего друга. Как-то так получается… Но друзей мало, друзья быстро закончились. Потом пошли товарищи, второй, так сказать, круг. А недавно я так подумал-повспоминал – у меня уже, кажется, не осталось и приятелей-то неженатых. Кроме отдельной, так сказать, строкой – Зурико. Этот-то, как и я, – вечный холостяк…
И после замужества они как-то настороженно к тебе относятся. Это те, с которыми ты еще поддерживаешь отношения. С другими, которых любил на самом деле, – сложнее. Потом у них появляются дети. И ты думаешь, теперь точно уже – нет, ничего не вернется. И ошибаешься. Отношения возможны. Другое дело, нужно ли это тебе сейчас…
Бывает, они выходят замуж сами, без твоей помощи. Потом, иногда, ты тоскуешь о ком-то из них, иногда очень сильно… Вот, думаешь, воспитал ее, дал ей столько всего, а она – жена другого. Но это проходит, не совсем, правда, но притупляется. До новой встречи.
И всегда помогает осознание того, что ты-то был первым…
И вот сейчас уже вообще черт знает что происходит, они уже начали разводиться!
И все это у меня началось после Дарьи. Наверное, есть в этом какая-то закономерность…
Но Преображенская – это исключение из всех-всех правил. К Светлане я испытываю особое чувство, она меня спасла тогда. Светлана и Зурико еще, конечно, без них я бы точно – не выжил… Так что тут – особая история.
В общем, ускакала Светка на кухню, загремела там кофейными причиндалами. Ясно, подумал я, это надолго. А мне между тем может позвонить Илона. А разговаривать с Илоной при Светлане – это… недопустимо, в общем. В прошлый раз Света просто тут же начала громко язвить. Илона это услышала. Кажется… Во всяком случае, был большой скандал.
Я крикнул в сторону кухни:
– Слушай, объясни мне одну вот вещь…
– Чего?
– Зачем ты за Пирожкова замуж вышла?..
Она немедленно в дверях появилась, как будто ждала этого моего вопроса:
– А за кого мне надо было выходить, – зло спросила она, – за тебя, что ли? С твоими вечными бабами. С бесконечными твоими воспоминаниями… – И глаза, главное, на мокром месте, и орать продолжает: – Ты все эти годы…
Интересно, подумалось, я про нее спросил, а она про меня отвечает.
– Кофе, – сказал я, – убежит…
– Мазохист! Идиот чертов!
Она губу закусила, ушла. Господи, подумал я.
Пошел на кухню. Она плакала там самым страшным плачем – беззвучно.
– А пошло оно все на хер!
Ушла в ванную. Я кофе доваривал и думал, мать, как же это все… В ванной зашумела вода, и тут же крик заполошный раздался:
– Дай мне пижаму! И полотенце свежее! Лучше два!
Да, подумалось, для этого надо было, конечно, воду сначала открыть, чтобы потом орать на весь дом.
– Чего?
А сам подумал, зачем ей пижама-то? Неужели…
– Пижаму мне дай!!! Я у тебя останусь на ночь!.. И полотенца. Два. Свежих.
Интересно, подумал я, она – «на ночь». А я? Может, у меня какие-то планы на этот вечер. Не говоря уже про ночь.
Я ей крикнул… как-то глуповато:
– У меня нет женской пижамы!
– Не прикидывайся ты идиотом! Какая разница-то – мужская, женская. Дай свою.
– А я в чем буду спать?
Светлана дверь ванной открыла, чтобы что-то особенное мне сказать, такое, чтобы я точно все расслышал. Я не ошибся.
– В пижаме Илоны ты будешь спать. Или Анастасии. Или прекрасной Марины Роммель, суки. Или Дианы этой, новенькой твоей!..
– Достаточно, – сказал я.
Кофе снял с огня. Притащил ей пижаму. И два полотенца.
– Ты бы… – начал я.
А, подумал, бесполезно.
– Да ты мне еще скажи, что ты голых баб не видел… Я вздохнул, пошел на кухню… От греха. Светлана – она такая… Лучше, наверно, заняться ужином. Мастерил бутерброды и думал: что происходит? Я тут ужином занимаюсь, а Света в моей ванной душ принимает. Как десять лет назад. А Илона между тем должна позвонить. И что будет с Пирожковым, он же без Светланы пропадет. А с Лялькой? И главное, за кого это она замуж-то собралась? Преображенская – она тетка практичная, она просто так ничего не делает. Я быстро перебрал в уме весь наш с ней ближний круг. Нет вроде кандидата. Либо женат, либо неудачник. Не Светкины категории. Попытался второй круг перебрать. Там вообще неясные какие-то, мелкие во всех смыслах фигуры. Не Светланин масштаб. Да, подумал я, дела…
Света в моей пижаме вышла из ванной, штанины и рукава подвернуты. Куртка на одну – не ту – пуговицу застегнута криво. Да, подумал я.
Она помогала мне с ужином. А между не застегнутыми пуговицами все это ее сияло. И лицо посвежевшее, юное совсем без этой раскраски.
– Как же тебе, – сказал я, – идет твое лицо без косметики, ты бы знала!
– Господи, – Светлана вдруг замерла на месте. – Ну мы прямо муж и жена… Ужином, черт, занимаемся!
– Не дай бог, – говорю.
– А чего ты так боишься-то замужества?
– В смысле женитьбы?
– Слушай, ну какая разница… – Она жевала бутерброд, с черной, заметил я, икрой. – Выбрал бы себе какую-нибудь… газель пугливую на своих этих фестивалях заштатных. Красавицу из провинции. Лет двадцати двух.
– Отстань, – сказал я.
– Да я-то отстану… С газелью-то по бабам не находишься, да?
– Слушай…
– А, поняла! – Светлана замерла. – У тебя же еще Диана твоя не состарилась, да? То есть ей еще не стукнуло двадцать пять. Я же знаю твой диапазон… Семнадцать и двадцать пять! Ничего не перепутала?
Ох, подумал я.
В общем, закусили мы душевно. За окном дождь зашелестел – домашний, интимный. Березка моя волнуется… И темно совсем стало.
– Ты не переживай, я в кухне лягу, на диванчике…
– А чего мне переживать-то? – спросил я.
Телефон, что ли, отключить надо? В самом деле.
Нет, она тогда на домашний мне будет звонить. А если я не буду брать трубку, Светлана издеваться начнет. Ладно, скажу, что на съемках. До завтра. Ночная смена, в общем. Черт, ну что за ерунда? В общем, в нервности так ничего и не решил. «Не переживай!»
И тут, конечно, зазвонил телефон.
– О!.. – Света зло заулыбалась. – Какая-то из твоих наложниц!
– Это по делу, – сказал я, – ты не допускаешь, что…
– Да, – поддакнула она. – Ну конечно, по делу! Разумеется, по делу! Как же иначе-то! А я-то подумала… А тут, понятная история, – по делу!
Я на балкон вышел.
– Привет.
– Привет, – сказала Илона и тут же: – Я приеду?
– Я уезжаю сейчас… – еле выговорил я эти слова.
– Сейчас?
– Да! – донеслось из комнаты. – Он вот прямо сейчас же уезжает. Сию минуту! Немедленно! На съемки, – и дальше на весь дом, сакраментальное: – Етитвоюмать!
– Куда?!! К… матери?.. – Илона взволновалась. – Ты сейчас к родителям едешь? Что-то случилось? А кто это у тебя там?
– Редактор, – сказал я, – главный…
– Да! – закричала Светлана из комнаты. – Главред! Главпродукт и Главповарешка! Первая студия. Кулинарная битва.
– Первая студия, – проговорил я деревянным голосом. – Кулинарная программа.
– А, ясно… – сказала Илона, тон ее сделался ледяным. – Ну желаю тебе отличной редактуры по полной программе в разных положениях! И на всю ночь.
И дала отбой.
Черт, подумал я. Илона, она же – само понимание, что она меня терпит? Стоял на балконе, думал, ну что это?! Что за жизнь-то ты себе устроил?! И Светлане ведь бессмысленно что-то объяснять, вот что она ко мне приехала? На ночь. Бутерброды мои есть нелепые? С черной икрой. О жизни поговорить? Так она в жизни в десять раз лучше моего понимает…
Вышла на балкон.
– Ну что, поговорил?
– Поговорил, – ответил я, – спасибо тебе, главред первой студии!
– Обращайся в случае чего, помогу!
– Я не сомневаюсь, – сказал я.
– Давай мне белье, я спать пошла.
– Ты сама-то не помнишь, где у меня белье?.. И пуговицы, – добавил я, – застегни, наконец, все ведь торчит!
В общем, ушла она в кухню. Взяла белье постельное и ушла. Пуговицы на груди она, конечно, и не думала застегивать. Вот еще…
Я замерз на балконе. Пошел переодеваться. Надел свою пижаму с ангелом на спине (!), которую я не люблю, хоть она и шелковая. Там на куртке как-то глупо – один карман. То есть там два, но второй нагрудный, маленький. Мне ее Настя подарила… Потом, когда Настя меня, в очередной раз, бросала, сказала мне, что «это пижама ее друга, и она ему не подошла». Так вот, «чем выбросить», ну и так далее. Позже, когда Настя в очередной раз ко мне вернулась, выяснилось, что все не так… Все равно не люблю я эту пижаму, но, что делать, пришлось надеть. Лежу, читаю своего Сименона. Когда надо успокоиться, я Сименона бессмысленного читаю – «Льет дождь» или «Президент». Или «Поезд из Венеции» – это, собственно, все, что он приличного насочинял…
Лежал, делал вид, что читаю, думал… А как теперь Лялька? Хоть она и сложный человек, переломный возраст, скоро стукнет пять, но все же как-то ладила с Пирожковым. Да и Пирог, он хоть какие-то деньги у нас, но зарабатывал. Вон квартиру купил. А, кстати, что с квартирой будет? Как в контракте их брачном? И главное, кого Светлана себе в новые мужья выбрала? Без этого она бы от Пирожкова не ушла.
Тут я поймал себя на том, что совсем не понимаю, что читаю.
Надоело мне это, свет выключил и решил уснуть. И ведь уже уснул почти, так нет же! Очнулся я окончательно тогда, когда она ко мне под одеяло залезла. Залезла и прижалась. Взяла мою руку и себе на грудь положила.
А грудь у Светланы волшебная, это – отдельная Песня, как минимум – Строка!
Я спросил:
– Это что у тебя, мальчишник, что ли? Холостяцкая ночь перед свадьбой?
– Да, – отозвалась она, – что-то вроде того.
Я ее спросить хотел, а кто, собственно, жених-то? И тут меня осенило. Черт, подумал я и даже приподнялся на локте.
– Нет, – сказал я, – Светка! Не может этого быть! Ты о Ляльке-то подумала?!
– Так я о Ляльке только и думаю, не о себе же…
– Слушай, но он же старый! Ему же скоро шестьдесят… Вы же…
– А за кого мне выходить? Ты меня не возьмешь. Да я и не пойду за тебя…
– Ты что, – спросил я, – делаешь-то?!
– Обнимаю тебя!
– Я не про это…
– Посмотрим, поищем варианты…
Господи, подумал я, Светке всего-то двадцать восемь, а ему, этому-то, Валерию нашему Викторовичу, совладельцу студии, скоро шестьдесят! А Лялька? И этот… старичок, этот дедушка рядом с Лялькой? Ужас!
– Ты…
Она легла на меня, рот закрыла поцелуем и пробормотала, заплетаясь моим языком:
– Иди к черту!.. Забудь!
И я забыл.
Потом да, все так и случилось… Светлана через какое-то время – видимо, искала варианты – вышла за Валерия нашего Викторовича. Пирожков ушел из конторы. Трехкомнатную свою квартиру он Светлане оставил, Светлане и Ляльке. Потом Пирог вообще исчез куда-то. Ходили невнятные слухи, что он что-то такое подметает в районе Елисейских Полей…
…И тут она мне позвонила и говорит:
– Я щетку купила новую, зубную. И себе пижаму. Я приеду?
Я мгновенно вспомнил, что Валерий Викторович в отъезде. На Мальте. Викторович там дом покупал. Для молодой, подумал я, жены…
– Нет, – ответил я и добавил на всякий случай: – У меня Настя.
Светлана помолчала.
– Я поняла, в чем твоя проблема, – заговорила она наконец, и тон палаческий, вне сомнений и возражений, – я перезвоню тебе позже. Мы должны встретиться. Я все должна объяснить тебе. Я поняла, как можно твою проблему решить…
Она всегда была такой. Про Настю я солгал, видимо, не очень убедительно, она почувствовала это. Она всегда такой была. Я только и подумал, черт побери, ведь если и не сейчас, то потом, позже она приедет. Господи, думаю, да когда же это кончится-то? Ведь почти десять лет. Десять лет. И ни конца этому нет, ни края…
Театроmania
Всем провинциальным актерам, с обожанием и любовью
Актер Англиканов – немолодой трагик, служивший в театре уже тридцать семь лет, – нервно пошевелил компьютерной мышкой. Англиканов пытался проверить свою электронную почту. За последние двадцать минут он делал это в третий раз.
Черт бы взял этот компьютер!
А все дело было в том, что молодой – по срокам и летам Англиканова – сорокапятилетний, только что назначенный из областного центра главный режиссер их театра сообщил на последнем сборе труппы о совершенно диком новшестве, а именно: теперь все назначения на роли актеры будут получать индивидуально, по электронной почте. Как и прочую информацию, например о дублирующем составе, о заменах, об игре «в очередь» и так далее.
– Чтобы не травмировать остальных актеров, – веско и твердо сказал новый главреж.
Ясное дело, думал Англиканов, с тоской рассматривая красивый кожаный пиджак режиссера, он, что называется, «молод и хорош собой», носит модные тонированные очки, ему хочется этакого творческого прорыва, он хочет сказать свое слово в мировом искусстве, это все понятно, но с чего он начал? Письма, прости господи, в электронный ящик, дикость какая-то…
– Надо завести электронные ящики всем, – твердо и веско сказал главреж. – У кого нет компьютеров, заведите ящики на почтамте. И сообщите моей помощнице.
– Вот с чего он начал?! – требовательно спрашивал Англиканов за ужином свою жену Веру-Верушку, работника, между прочим, его же родного театра, заместителя главного бухгалтера. – С чего, я тебя спрашиваю?!
Верушка вздохнула:
– Боже мой! Ну будут вас извещать по почте о ваших новых ролях и что?
– Да как что! – возмутился Англиканов. – Вон у Степки-то Демичева вообще компьютера никогда не было! У него отродясь стола-то своего, стула не было, не то что там – компьютера. Койко-место в общежитии – вот и все Степкино житье. А ведь он, – Англиканов вскинул палец, – характерный, прошу тебя заметить, герой! Любая столичная выскочка позавидует технике его игры! Я уже не говорю про талант! Талантище! Как он ангела органично сыграл выпивающего в прошлом сезоне! И секретарю режиссера Степка так и сказал – нет, мол, у меня компьютера. С вызовом сказал, вот так, мол, и так, нет! Уж вы меня увольте! Привык я, сказал им Степан, смотреть на новые назначения, которые вывешивают у дверей кабинета главного режиссера, отпечатанные на машинке, на бумаге-с! Да-с!
– И? – спросила Верушка.
– И ему опять велели настоятельно завести электронный ящик на почтам…пе.
– Почтамте, – поправила Верушка мужа.
– Ну да, на почте.
– И?
– И он сказал, что так и сделает, а как он сделает-то, если он в этом ничего не понимает! Мне Сережа наш помог, а у Степки-то нет ведь внука-то такого, как у нас с тобой! У него, у Степана-то, отродясь семьи не было. Ни кола ни двора, койко-место в общежитии – вот и вся его семья… А в театре служит поболее моего на два годика, юбилей скоро, а уж актер он, ой, что ты! Талантище! Да-с!
Верушка вздохнула:
– Ну а ты?
– Что я?
– Почту проверил?
– А… Да, сейчас!..
Англиканов быстро закруглил ужин. Он прошел из кухни в комнату, сел к компьютеру. Надел нервно очки. Несколько суетливо вынул из кармана бумажку-шпаргалку. Медленно сделал все необходимые операции, просмотрел почту. Увидел уже привычный «0» в разделе «новые письма». И забеспокоился.
– Ну что там? – Верушка стала собирать посуду со стола.
Вот черт, нервно подумал Англиканов, что же делать-то? Позвонить Петровичу? Петрович всегда все знает. Или… Черт! А может быть… новый главреж просто… не дал мне роль?
– Ты чего там притих, – Верушка начала мыть посуду, – пришло письмо тебе из театра? Роль Гамлета у тебя?
Лоб Англиканова покрыла испарина. А если… все намного хуже? А что, если его просто… уволили из труппы? И именно поэтому он и не получает никаких писем! Все уже, верно, получили, а я – нет. Боже мой, что же я буду делать? Работать у Верушки «тыбылкой»?!! Ты бы сходил за картошкой. Ты бы заплатил за квартиру. Ты бы сбегал бы узнал бы… Ты бы, ты бы… Ужас…
Англиканов вдруг осознал, что, кроме его родного театра, у него, Англиканова, и нет больше ничего за душой. «Я – актер, тем и интересен!» Ведь после училища сразу же сюда, по направлению… Единственное место, где он служит…
Нет, у него, конечно, есть Верушка, а она, как-никак, помощник главбуха. У него есть сын… правда, без семьи, разведенный, ну так что же, всякое в жизни бывает. И у него, конечно, есть внук Сережа, надежда и радость, счастье его! Умница Сережа! Да, все вроде бы так, но… Как же он будет жить без театра? Может быть, в случае чего, попросить Петровича, чтобы он похлопотал, и я бы по хозяйственной части пошел… при театре-то? Лишь бы при театре…
Верушка на кухне закончила мыть посуду. Сейчас придет выяснять, чего он здесь притих.
– Так что там у тебя? – спросила Верушка, в голосе у нее появились тревожные нотки.
Отвечать было необходимо.
– Да тут компьютер… – Англиканов, забыв термин, взял долгую мхатовскую паузу.
– Что «компьютер»?
Англиканов усилием воли вспомнил это слово внука, Сережи:
– Завис!
И тут же, конечно, прибежала, теряя тапочки, растревоженная Верушка, быстро перегрузила компьютер, проверила почту. Ничего! «0»!
Эту ночь они спали плохо. Вставали, пили валерьянку. Решали, чем будет заниматься Англиканов на пенсии.
– Огорода, – сказала Верушка, – тебе хватит за глаза.
Он пробовал возражать:
– Ну какой огород?!! Я – актер…
В финале фразы про актера было значительное многоточие, но жена все испортила.
– Боже мой, – вздохнула она, – какой ты актер… Маньяк от театра.
– Как ты можешь! – шепотом закричал Англиканов. – Театр – святое дело, со времен греков, тех самых, и Шекспира, самого того!
Англиканов обиделся на жену. Под утро он заснул, и ему приснились звуки открывающегося занавеса… Ничего больше – только эти звуки.
Утром он позвонил Степе в общежитие, но Степа так и не смог завести себе электронную почту. И кажется, Степа был немного пьян. Потом он позвонил Петровичу. Но Петрович никакого письма тоже не получил. Прислали письмо, по слухам, их приме актрисе Алисовой, но, о чем там шла речь, никто не знал.
Потом Англиканов позвонил жене, просил узнать, что там, в театре, и как. Жена перезвонила через час. Он не знал, куда себя деть этот час.
Через знакомую Верушка пыталась узнать, всем ли отправили электронные письма или не всем, а только одной Алисовой. Но и жена ничего толком не узнала. Сообщила Верушка мужу только то, что в театре очень нервная обстановка.
И то, подумал Англиканов, новый режиссер – это очень серьезно.
Англиканов был как на иголках. Каждые полчаса он проверял свой почтовый ящик. Писем не было. Был только этот ненавистный ноль, зеро, пустота! Англиканов даже выпил немного водочки, чтобы успокоиться. Потом он не выдержал и пошел к театру.
В сквере, на скамейке, в двух шагах от театра, рядом с игрушечным облупившимся памятником Ильичу-Ленину, он встретил Степу. Степа точно «принял», но был, что называется, на ногах. А чуть позже к ним присоединился Петрович. И они втроем обсудили, что же им делать и как им теперь быть. Решили, что кто-то из них должен все-таки пойти в театр и все выяснить. Что с новыми назначениями, и вообще, как обстановка?
Тянули спички. Выпало пойти Петровичу. Петрович ушел, а они со Степаном остались ждать на скамейке.
Степан с вызовом рассказал Англиканову о том, что один его знакомый режиссер давно зовет Степу в областной центр.
– Видимо, – сказал Степа, – пришло время, надо ехать! Надо себя реализовывать, пока еще есть силы.
И этот же режиссер обещал в новом сезоне гастроли в Барнауле, где их, несомненно, ждал успех…
Про успешные гастроли в Барнауле Англиканов слышал уже, верно, в сотый раз.
– Или уйду на преподавательскую работу, – сказал Степа. – В школе трудовик требуется, я знаю.
Именно вот на «трудовике» и появился улыбающийся Петрович.
– Все в порядке, – замахал он руками еще издали. – Вывесили списки на бумаге, как раньше! И мы все там есть! Идемте пиво пить в угловой магазин!
Алекс Туманский
Иван Иваныч
Восьмое ноября – день в России не теплый, даже в средней ее полосе. Тем более в чужом городе.
Навязчивой мороси не хватало буквально пары градусов, чтобы оборотиться веселым снежком. Я, кутаясь в старую турецкую кожанку, спустился к трамвайному кольцу, чтобы проводить единственного гостя. Мы праздновали мой день рождения. Вдобавок к уже выпитому мы взяли пива и сели на остановке, под крышей. Мусор, желтый свет витрин киосков на кучах отбросов, круглосуточно похмеляющиеся личности, вонь плохих сигарет, чудо дружеского разговора. Трамвай, к сожалению, пришел очень быстро. Мы пожали друг другу руки, обнялись, я выслушал второпях брошенные еще раз поздравления, и вагон, громыхая, понесся кометой мимо темного парка. Я допил, не спеша, плескавшееся на дне пиво, взял еще пару бутылок. Идти в съемную квартиру не хотелось. Выпить на скамейке у подъезда? Здесь, на остановке? Пойти в парк? Или еще куда?
Я поднял воротник куртки, повыше подтянул собачку молнии, но это не помогло принять решение. Пока я переминался с ноги на ногу, ко мне подошел бомж. Вполне обыкновенный: грязный, в рваной одежде, с большой заклеенной и заштопанной сумкой, набитой каким-то хламом, с заскорузлыми большими ладонями.
– Не подскажете, как доехать до улицы Ленина?
– Сейчас остановку на трамвае, потом пересядете на троллейбус. Там…
– А… Извините, а без пересадки? Чтобы сразу…
– Если через парк пройдете, то недалеко троллейбусная остановка.
– Спасибо. А у вас, еще раз извините, не будет денег на билет? Я-то нормально, а вон баба, ее сегодня из больницы выписали… – Он кивнул куда-то назад. Там ежилась женщина в поношенной, но неожиданно чистой одежде, и правда, видимо, из больницы.
– На билет? На один?
Читать бесплатно другие книги:
