Тайник на Эльбе Насибов Александр
— Простите, товарищ генерал. — Аскер приподнялся. — Могу я спросить об источнике, из которого полковнику стало известно об архивах и тайнике?
— Можете. — Лыков взглянул на Чистова. — Ответьте майору Керимову.
Чистов сказал:
— Источник — это наш разведчик, действующий по соседству.
Аскер встал, подошёл к карте Германии, занимавшей одну из стен кабинета, приложил к ней линейку, что-то прикидывая, потом вернулся.
— Всего полтораста километров, — сказал он. — Только сто пятьдесят километров отделяют Остбург от Карлслуста. Города — на разных берегах реки. В остальном все совпадает — расположение тайников, метод хранения, упаковка.
— Да, даже упаковка, — кивнул Лыков.
Чистов молчал. Он был дисциплинирован и вопросов не задавал: все, что нужно, генерал Лыков скажет.
— Два тайника в соседних городах… — Аскер потёр переносицу. — Странно.
— Послушаем полковника Чистова, — сказал Лыков.
Аскер сел.
Чистов продолжал:
— Архивы ищет специальная группа. Она в Карлслусте, заброшена удачно, действует активно. Определился район нахождения объекта. Это все. Дальше группа не может продвинуться. Контрразведка едва её не нащупала. Теперь там все настороже, и малейшая оплошность может привести к катастрофе.
— Простите, когда это произошло? — Аскер беспокойно задвигался на стуле.
— Вы спрашиваете, когда произошло осложнение и немцы встревожились? — переспросил полковник.
— Да.
— Месяца два назад…
— А что, разве трудно архивы вывезти и в каком-нибудь другом месте соорудить новый тайник?
— Мы предусмотрели такую возможность и наблюдаем за транспортом. К тому же архивы, о которых идёт речь, — это сотни больших ящиков. Передвинуть колонну машин с таким грузом незаметно для вражеской разведки, которая находится в данном районе и специально охотится за этими архивами, вряд ли возможно. Немцы поумнели по сравнению с тем, как действовали в первый период войны. Сейчас они далеки от того, чтобы недооценивать силы и возможности советской разведки.
Генерал поблагодарил Чистова. Тот ушёл.
— Ну, — сказал Лыков, когда он и Аскер остались одни, — что вы обо всем этом скажете?
— Аскер молчал.
— Говорите же, — усмехнулся Лыков.
Аскер встал, взялся за спинку стула.
— И все же я верю перебежчику Хоманну, — проговорил он.
Лыков не ответил.
— Верю, — продолжал Аскер, — и ничего не могу с собой поделать. Вот я разговариваю с ним, он глядит мне в глаза, я слушаю его неторопливую, обстоятельную речь и чувствую — Хоманн говорит правду!
— Любопытно…
— Товарищ генерал, он никогда не выгораживает себя, напротив — часто говорит вещи, которые могут только повредить ему. Говорит и понимает, что действует себе во вред, — я вижу это по его глазам, по тому, как меняется его настроение, голос… А ведь к этому его никто не принуждает. Он поступает так добровольно, хотя о многом мог бы и словом не обмолвиться. Сергей Сергеевич, все то из его показаний, что я имел возможность проверить, — правда, одна лишь правда, от начала до конца, от главного до последней мелочи… Могут сказать: это приём, применяя который подследственный хочет расположить к себе следователя, чтобы тот поверил его дальнейшим показаниям. Но такой приём хорош лишь в одном случае. А именно: когда преступник знает, что следствие имеет возможность проверить его показания. Ведь так?
— Пожалуй.
— Но Хоманн и не подозревает, что в наших руках и лейтенант Шульц, и обер-ефрейтор Ланге, и многие другие из тех, с кем он служил.
— Что же вы предлагаете, майор? Как нам отнестись к тому, что сообщил полковник Чистов?
Аскер молчал.
— Ну хорошо. — Лыков встал, давая понять, что разговор окончен. — Вы принесли показания Хоманна?
— Да, они в этой папке.
— Оставьте. Сегодня вызову перебежчика. Хочу познакомиться с ним. Вас жду завтра, в десять утра.
Наутро Аскер вновь был в кабинете начальника. Лыков сказал:
— Хоманна допрашивал. Впечатление — сходное с вашим.
Генерал взял со стола карандаш, задумчиво повертел между пальцами, отложил.
— Итак, — проговорил он, — мы условились, что верим Хоманну… Ну, а как быть с тем, что докладывал полковник Чистов? Есть у вас основания не верить ему и его людям?
— Нет, товарищ генерал.
— И у меня таких оснований не имеется.
Наступила пауза. Аскер и Лыков сидели в задумчивости.
— Быть может, тайники есть и в Остбурге и в Карлслусте? — продолжал генерал. — Предположение при данных обстоятельствах правдоподобное. Но пока я не могу его принять. Удерживают две причины. Первая: города слишком близко расположены, чтобы был смысл дважды производить одну и ту же большую работу… Я имею в виду сооружение тайника. И вторая причина: данные полковника Чистова о тайнике поразительно похожи на данные Хоманна и арестованного в Баку агента. Напрашивается мысль: а не идёт ли в этих двух случаях речь об одном и том же хранилище. Припомните: сходится все — устройство тайников, место расположения, система хранения…
Генерал встал, прошёлся по кабинету, остановился за спиной Аскера.
— Ночью я докладывал руководству. Меня спросили: «Не следует ли рискнуть и группу, работающую в Карлслусте, перенацелить на Остбург?» Я не счёл это возможным. Мы пришли к заключению заслать в Остбург разведчика. Пусть во всем разберётся на месте.
Аскер хотел встать. Лыков придержал его за плечо, обошёл стол, тяжело опустился в кресло.
— Вам придётся ехать, товарищ Керимов…
Аскер кивнул.
Лыков взял его руку.
— Мы уже говорили о том, как нужны нам эти архивы. Хотел бы напомнить о старой фашистской агентуре и о тех новых шпионах, которых оккупанты, конечно же, постарались завербовать и, уходя, оставить на нашей земле. Вы представляете, сколько ценнейших сведений обо всех этих негодяях содержат архивы, которые мы с вами ищем! Но это далеко не все. Подумайте, сколько советских патриотов схвачено и умерщвлено в застенках гестапо, абвера и СД! Сколько наших людей приняло мученическую смерть в подвалах и крематориях различных зондеркоманд и эйнзатцгрупп[13]. В тех архивах, несомненно, сохранились данные о том, как они жили, как боролись и умирали… Пойдём дальше. К нам разными путями просачиваются данные: негодяи занимаются преступными опытами над пленными, убивая их кислородным голоданием, холодом, сверхнизким давлением. Пленным впрыскивают яды, на них пробуют действие отравляющих веществ, испытывают новые виды оружия — гранаты, мины, фугасы. Кто знает, не найдутся ли данные и обо всем этом в секретных архивах фашистов!… И ещё раз подчёркиваю: списки и сведения об агентурной сети гитлеровцев! Беда, если мы запоздаем. Необходимо во что бы то ни стало, любой ценой перехватить эту документацию. Учтите: она интересует не только нас. Далеко нет. Страна не простит нам, если документы, о которых идёт речь, окажутся в лапах разведок других государств. В этом случае фашистские шпионы получили бы новых и весьма энергичных хозяев.
— Все понял, товарищ генерал, — сказал Аскер.
— Поняли и прониклись важностью задачи, которую будете решать?
— Так точно.
— Вы сколько лет в партии, товарищ Керимов?
— Три года. — Аскер поправился: — Почти три года.
— Нашу работу я расцениваю как важное задание партии, — сказал Лыков. — Полагаю, что только так и может думать чекист.
— Именно так!
— Никогда не забывайте об этом. И ещё: помните о Родине нашей, о народе, о товарищах, о семье своей. Верьте мне, помогает, когда трудно.
— Понимаю, товарищ генерал.
— Там… — Лыков помолчал, кивнул куда-то в сторону. — Там уже знают, что идёте вы. Знают и одобрили мой выбор.
— Спасибо, Сергей Сергеевич, — хрипло проговорил Аскер.
Генерал продолжал:
— Разработкой операции по заброске вас в Остбург уже занимаются. Все это поручено Рыбину.
— Ясно.
— Задача сложная, поэтому в помощь полковнику Рыбину я подключил и группу полковника Чистова. У него тоже имеются кое-какие возможности. Но, быть может, у вас сложится свой план проникновения в Остбург? Подумайте и доложите. Скажем, дня через три. Утром, часов этак в десять.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
Аскер и Лыков встретились взглядами.
— Вы славный парень, — сказал генерал. — Вот и у меня был такой. Был… до декабря сорок первого. Под Москвой убили. Да вы знаете…
Лыков горько улыбнулся и, ссутулившись, побрёл к окну.
Глава восьмая
В назначенный день Аскер входил в кабинет начальника.
Лыков снял очки — он просматривал бумаги, — указал офицеру на кресло возле стола.
— С чем пришли, товарищ Керимов?
Аскер изложил свой план. Генерал надолго задумался. Все в этом плане было смело и необычно. Впрочем, «необычно» — не то слово. В разведке не бывает проторённых путей. Ибо тогда враг, изловивший одного разведчика, сможет без особого труда выловить и многих других. В глубоком вражеском тылу разведчики всякий раз действуют по-иному, непрестанно изобретая, маневрируя, запутывая след, чтобы сбить с толку контрразведку противника, тоже весьма сведущую в этом сложном искусстве.
Все это, разумеется, прекрасно знал генерал Лыков. Но даже ему, человеку опытному и искушённому во всех тонкостях своего ремесла, план Аскера показался слишком рискованным и смелым.
Аскер сказал:
— Мне долго казалось, что фашизм принят германским народом, стал его идеологией. Казалось, это весьма прочно, его не вытравить из душ немцев. Но, пожив среди них, я понял, что ошибался. Здоровые, жизнедеятельные силы народа мощнее, гораздо мощнее, чем надеялись фашисты. Это довольно определённо ощущалось ещё тогда, год назад. Теперь же, к середине сорок четвёртого года, режим Гитлера ослаб ещё больше.
— За это нам надо благодарить в первую очередь свою партию и народ, свою армию!
— Понимаю, товарищ генерал, все понимаю. Но сейчас я не касаюсь причин, я беру следствия.
Лыков заглянул в принесённые Аскером бумаги.
— Значит, Ланге?
— Да, товарищ генерал. Именно он, а не Хоманн, хотя, вероятно, подошёл бы и тот. Но Георг Хоманн — перебежчик. Он и перебежчик, и коммунист, и сам вызвался…
Лыков понимающе кивнул.
— А Ланге чист, — продолжал Аскер. — Как стёклышко чист. Я проверял его ещё более тщательно. Все использовал, все привёл в действие. И Хоманн, и полтора десятка других немцев, что служили в третьем батальоне, единодушны в его характеристике. Вот показания. — Он пододвинул генералу толстую папку. — А ведь они и не подозревают о том, что Ланге у нас. Более того, пущен слух, будто Ланге погиб. Так что о нем говорят совершенно откровенно, не стесняясь… И ещё. Это, пожалуй, главное. Герберт Ланге обращается к вам с заявлением, товарищ генерал. Он просит использовать его на любой работе, в любых условиях, лишь бы это хоть в какой-нибудь степени способствовало разгрому гитлеровского режима в Германии. Да вот это заявление.
Несколько минут генерал читал документ, затем отложил, вынул платок, протёр стекла очков.
— Сильно написано, — негромко сказал он.
— Сильно, — кивнул Аскер. — И заметьте: ни слова о том, чтобы «с оружием в руках» или что-либо в этом роде. Нет — тыл, работа, тяжёлая работа в любых условиях. — Аскер улыбнулся, взял заявление, нашёл нужное место. — «Если советские власти сочтут необходимым послать меня в страшную Сибирь, где царит мрак и ледяная стужа, то и туда поеду с радостью. Куда угодно, только бы не сидеть сложа руки».
— Мрак и ледяная стужа, — повторил Лыков, невольно улыбнувшись. — Вот ведь как они о Сибири…
Аскер продолжал:
— Вчера у полковника Чистова я знакомился с намётками по заброске меня в Остбург. Он ничем не мог порадовать.
— Я знаю.
— Предложил два варианта. В первом случае заброска производится в район Гамбурга, а уже оттуда, спустя некоторое время, я самостоятельно…
— Это исключено.
— И второй вариант — ждать. Ждать, пока не будут созданы необходимые условия для заброски непосредственно в Остбург. А это — несколько месяцев. Долго.
— Долго, — кивнул Лыков. — Столько ждать не можем. — Он помолчал и пояснил: — Наши опасения подтверждаются. Есть данные, что к различным архивам фашистов все больший интерес проявляет одна иностранная разведка. Та самая, о которой я вам как-то говорил. Короче, может случиться, что у нас появится соперник. Причём весьма активный и напористый. Вы понимаете?
— Да.
Помолчали.
— Товарищ генерал, — осторожно сказал Аскер, — мне ничем не может помочь группа, действующая в Карлслусте?
Лыков резко качнул головой.
— Ни в коем случае. О них забудьте. — Он поправился: — Пока забудьте. Не исключено, что придётся действовать вместе. Но это после, не сейчас. Они в таком положении… Словом, появление нового человека, малейшая неточность — и провал неизбежен. Погубим и вас и их.
— Тогда, — Аскер помедлил, пододвинул к себе папку с материалами допросов, решительно поднял голову, — тогда остаётся одно — принять мой план.
— Я тоже склонён так думать, — проговорил Лыков. — В пользу вашего плана говорит то обстоятельство, что в этом районе Германии имеется сильное антифашистское подполье… Но я ещё подумаю, посоветуюсь. Разговор продолжим… Вызову вас. А утром пришлите ко мне Ланге.
Разрешение на участие Герберта Ланге в операции было дано. И тогда Аскер впервые поговорил с немцем откровенно обо всем. Ланге разволновался.
— Это правда, вы верите мне? — сказал он срывающимся голосом. — Отвечайте, господ…
— Вы можете говорить мне «товарищ».
— Мы предали огню тысячи советских городов и сел, кровь ваших людей льётся рекой, а вы со мной… так!
— От немецкой бомбы погибла моя сестра. У генерала, с которым вы беседовали, убит на войне единственный сын.
— Можете мною целиком располагать, — горячо сказал Ланге. — Только скажите, ради всего святого: полностью ли мне доверяете или, как бы это выразиться… я буду только лишь орудием? Нет, нет, я согласен на любую роль! Это в конечном счёте не так важно. Важен результат: я окажусь полезен и хоть чем-нибудь помогу похоронить нацизм!
Аскер сказал:
— Я свою жизнь доверяю вам, товарищ Герберт.
— Спасибо. — Ланге порывисто встал. — Спасибо, мой друг. — Он поморщился, коснулся пальцами лба. — Если б вы знали, что сейчас тут творится. Боюсь, не выдержит череп!…
И вот Аскер снова в кабинете генерала Лыкова. За окном влажно поблёскивают кровли домов, матово отсвечивает мокрый асфальт площади. Серо и небо и земля. Холодно, тоскливо. Или, быть может, это только кажется так Аскеру? Ведь сегодня он последний день в Москве, на своей земле. Ночью — вылет. Туда, за линию фронта, в далёкий Остбург.
Закончена большая подготовительная работа. Трудно даже перечислить все то, что входило в неё. Тут и прыжки Аскера и Ланге на парашюте с самолёта; улица за улицей, квартал за кварталом тщательное изучение Остбурга — по карте, по различным материалам, по подробным рассказам Герберта; «вживание в образ» новых людей, какими Аскер и Герберт будут там, за линией фронта, и многое, многое другое… А работа с приемопередающей радиоаппаратурой, тренировка в радиообмене, в настройке и ремонте станции, в мгновенной смене частот и диапазонов передач, чтобы до предела затруднить перехват сообщений и пеленгацию передатчика контрразведкой противника! А груда фашистской литературы — газет, журналов, бюллетеней, сводок, которые пришлось проштудировать, чтобы быть в курсе того, что сейчас происходит там, на западе, где ещё хозяйничают гитлеровцы!…
Да, теперь все это позади — огромный, тяжёлый труд, колоссальное напряжение воли и мускулов, работа по восемнадцати часов в сутки, когда валишься с ног от утомления, но не можешь сомкнуть глаз, как бы ни велика была потребность в сне.
Все это позади. И все это — ничто по сравнению с тем, что предстоит испытать…
Аскер поднимает голову, глядит на генерала. Тот беседует с Рыбиным и Чистовым — людьми, которые руководили подготовкой Керимова и Ланге и теперь докладывают о результатах. Но Аскер почти ничего не слышит. Это не потому, что чекисты беседуют негромко. Просто он слишком сосредоточен, полностью ушёл в себя, снова и снова перебирает в сознании все то, что для него и Герберта начнётся уже нынешней ночью…
Все согласовано, предусмотрено, решено — все, что можно предусмотреть при подобных обстоятельствах. А можно так немного!… Аскер и Ланге имеют в Остбурге два убежища. Там они первое время будут чувствовать себя сравнительно безопасно. Одно — домик кладбищенского сторожа, старого друга семьи Герберта, Лотара Фиша, другое — жилище давнишнего дружка Ланге, механика завода «Ганс Бемер» Отто Шталекера. И тот и другой — люди надёжные, живут в Остбурге уже много лет, от обоих Герберт месяца полтора-два назад получил письма. Следовательно, они и сейчас там.
Разведчики полностью экипированы, снабжены всем необходимым; у них несколько комплектов хороших документов. Это подлинные бумаги. Об их прежних владельцах все, известно. Таким образом, можно не беспокоиться и за специальную проверку, если она будет произведена по месту жительства тех, на кого документы выписывались.
Это все. Остальное зависит от Аскера. Его задача — закрепиться в городе, выждать некоторое время, затем нащупать остбургское антифашистское подполье. В этом должен помочь Отто Шталекер. Ланге свяжет Аскера с ним, потом исчезнет. Ему нельзя оставаться в городе. Правда, Ланге изменит внешность, у него будут другие документы, но все же опасно; вдруг произойдёт случайная встреча с людьми, которые его хорошо знают!… Предусмотрено, что, выполнив свою миссию, Ланге с документами возвращающегося из отпуска солдата выедет на Восток. На территории Польши, в одном из местечек по пути следования, его будут ждать, проведут к партизанам, а те переправят через линию фронта.
Итак, Аскер будет действовать один. На случай особых, чрезвычайных обстоятельств, в которых он мог бы оказаться, ему сообщена ещё одна явка — адрес того самого разведчика, о котором упоминал полковник Чистов. Но это — на самый крайний случай.
Остбург!… Аскер откидывается в кресле, прикрывает веки. Перед глазами встаёт главная магистраль города, сплошь застроенная тяжёлыми серо-дымчатыми зданиями с крутыми островерхими кровлями, пересекающие её улочки, которые ведут на рабочие окраины, к заводам… Особенно отчётливо видит Аскер кладбище — оно на пригорке, окаймлено двумя рядами тополей; слева, если идти от города, небольшое строение: красные стены, два окна, крыша из волнистого железа. Это и есть сторожка Лотара Фиша… И ещё — узкое высокое здание со стрельчатыми окнами, с башенками по углам кровли и четырьмя шпилями — бывший музей палеонтологии, а ныне гестапо Остбурга…
Разговор закончен. Лыков встаёт. Быстро подымается с кресла Аскер.
— Кажется, все. — Генерал протягивает ему руку. — Возвращайтесь!
«Возвращайтесь» — так Лыков говорит всегда, провожая кого-нибудь из своих в дальний и опасный поиск.
— Спасибо, Сергей Сергеевич!
Аскер крепко пожимает руку начальника. Они обнимаются.
— Береги себя, — чуть слышно шепчет генерал. — Лучше гляди, сынок.
Аскер вновь благодарит Лыкова, спешит скорее попрощаться с Рыбиным и Чистовым. Это очень трудные минуты.
— Позовите Герберта Ланге, — говорит генерал.
Ланге входит в кабинет. О, сейчас у него другая походка, совсем другие глаза!
С ним прощаются так же тепло.
— Возвращайтесь, — говорит и ему генерал Лыков. И прибавляет: — Мы ждём вас, товарищ. А потом поедете к себе, в новую Германию!
— Вернусь, обязательно вернусь. — Ланге широко улыбается, большими ладонями бережно берет руку советского генерала, осторожно пожимает. — Ещё раз спасибо. Спасибо, что поверили. За все спасибо!
Глава девятая
Налёт советских бомбардировщиков на расположенные по окраинам Остбурга военные заводы начался поздно ночью. Вскоре в районе заводов заревом было освещено полнеба, оттуда доносился грохот рвущихся бомб, залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулемётов.
После окончания налёта шеф гестапо Остбурга штандартенфюрер Гейнц Больм покинул убежище, отдал необходимые распоряжения и вернулся домой. Он тотчас же лёг, надеясь провести в постели хоть остаток ночи. Надо было отдохнуть — утром предстояло множество дел.
Отдохнуть, однако, не пришлось. Резкий телефонный звонок поднял Больма с постели. Говорил дежурный. Голос его звучал взволнованно. Дежурный доложил: ограблено железнодорожное отделение рейхсбанка. Вскрыты три самых крупных сейфа, в которых было около полумиллиона марок. Кража совершена во время бомбёжки, когда сторожа больше думали о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.
— Понятно, — сказал Больм. — Все понятно, кроме одного: за каким дьяволом вы звоните мне? Или нет уже на свете уголовной полиции с её филёрами?
Дежурный замялся:
— Здесь директор банка господин финансовый советник Грубих…
— Дайте трубку господину Грубиху.
— Здравствуйте, господин штандартенфюрер Больм!…
Шеф гестапо отодвинул от уха трубку — так громко звучал в ней взволнованный голос финансового советника.
— Ну-ну, — сказал Больм, — говорите потише, я, слава богу, не глухой.
Торопясь и нервничая, Грубих рассказал о краже. Тяжёлые последствия ждут банк, если деньги не будут найдены. Дело так серьёзно, что он, Грубих, был вынужден позвонить в Берлин рейхсминистру Шахту, и тот возмущён царящими в Остбурге порядками.
Внезапно разговор был прерван. Штандартенфюрера Больма вызвал Берлин. Шефу гестапо Остбурга было приказано помочь уголовной полиции в расследовании происшествия в банке.
Больм положил трубку, затем соединился с дежурным и приказал прислать автомобиль.
— Слушаюсь, — ответил дежурный.
— Вызовите и направьте в банк оперативную группу.
— Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.
— Хорошо. Где штурмфюрер[14] Адольф Торп?
— Полагаю, дома.
— Поднять немедленно. И — собак. Собак с проводниками. Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.
— Ясно, господин штандартенфюрер.
— Моя машина?
— Уже выслана.
Закончив разговор, Больм начал поспешно одеваться. Вскоре за окном заурчал мотор «мерседеса».
Помещение банка, в котором находились главные сейфы, было расположено под землёй. И сейчас большой бетонированный подвал, залитый ярким светом электрических ламп, с раскрытыми настежь дверями трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище…
Войдя в хранилище, штандартенфюрер Больм проследовал к работникам, возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый молодой человек в отлично сшитом костюме. Это был штурмфюрер Адольф Торп.
Он подвёл начальника к стене, указал на пролом.
— Конец подкопа, — сказал Торп. — Начали метрах в двадцати отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила её.
У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками. Впереди шёл солдат с чёрной овчаркой. Это был лучший вожатый с Цезарем.
— Можно начинать? — спросил Торп.
Больм кивнул.
Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.
Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник, за ними, немного отстав, ещё двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.
Больм и Торп оставили автомобиль, который подвёз их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.
— След все свежее, — прохрипел он, с трудом переводя дыхание. — Мы настигаем их…
Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.
Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.
— Глядите, — кричал он, указывая на землю, — глядите, за что я зацепился!
Контрразведчики подбежали. Солдат показал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял её, осторожно потянул.
Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.
Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.
В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребёнок.
Ребёнка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.
— Спи, Рози, спи, — говорила она, укачивая дочь. — Скоро все кончится, и мы пойдём домой.
Сидевшая неподалёку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешёвую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.
— Возьми, — сказала старуха и наставительно прибавила: — Если взрослые дают, маленькие должны брать.
— Возьми, Рози, — прошептала мать.
Девочка конфету взяла, но есть не стала.
Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья! Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.
Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.
— Вот так-то лучше, — пробормотала она, когда женщина привалилась к её широкому тёплому боку. — Попробуйте вздремнуть, милочка.
— Хорошо, фрау Штрейбер.
— Бедняжечка вы моя, — прошептала старуха. — Спите, спите…
На рассвете фрау Штрейбер, Рози и её мать покинули убежище. Жили они неподалёку, на восточной окраине Остбурга. Вдова Штрейбер имела маленький домик, оставшийся после мужа, — на его покупку супруги Штрейбер копили деньги почти два десятка лет. Такой же домик, но несколько дальше, был у соседки.
Старуха проводила соседку с девочкой до калитки и ушла. Вскоре маленькая Рози была раздета и уложена в постель.
Прилегла и Лизель. Но сон не приходил. Слишком велика была усталость, слишком возбуждены нервы. Женщина лежала на спине, плотно смежив глаза, часто и глубоко дыша. Вот дыхание её участилось, сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.
Лизель долго плакала, прижимая к губам подушку, чтобы не потревожить дочь. Затем стихла, задремала.
Её разбудил шорох в коридоре. Она открыла глаза, села в кровати. Шорох повторился — на этот раз громче. Теперь было ясно слышно, как скрипнула рама того самого окна, что находилось в конце коридора и глядело в садик. Она затаила дыхание и отчётливо различила шаги.
Не помня себя от ужаса, Лизель соскочила с кровати, кинулась к двери, чтобы запереть её. Но не успела. С той стороны нажали на дверь секундой раньше. Лизель оцепенела. Глаза её были широко открыты, из прокушенной губы сочилась кровь.
— Лизель, — негромко сказали за дверью. — Лизхен!…
Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.
— Герберт, — прошептала она, теряя сознание.
Герберт Ланге торопливо шагнул через порог, подхватив на руки жену.
Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Ещё в Москве было решено: в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже могла получить извещение о гибели Герберта. Правда, в своей супруге Герберт был уверен, она умела держать язык за зубами. Но, даже если согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для них ловушкой: там имелась ещё и пятилетняя Рози. Одно неосторожное слово ребёнка — на улице, в магазине, соседям, — и разведчики будут схвачены.
Но случилось непредвиденное…
Их самолёт, шедший в общем строю, отвалил в разгар бомбёжки в сторону и направился в район вокзала. Неподалёку находился лес. Над ним, как это и было намечено, Аскер и Ланге выпрыгнули на парашютах. Приземлились удачно, быстро отыскали друг друга и грузовой парашют с солдатскими ранцами, зарыли парашюты.
Читать бесплатно другие книги:
