Под новым небом, или На углях астероида Кучаев Александр

– Что делаю? Мыло варю.

– Мыло?! Гм, и ты думаешь, у тебя что-нибудь получится?

– А почему бы и нет. Ведь кто-то когда-то мыло уже изобретал, верно? Ну а мне-то проще. Во-первых, я знаю, что хочу получить. Во-вторых, составы, которые надо применить, мне тоже примерно известны.

– Вот именно, что примерно.

– Да, но основные из них – жир и зола – у меня есть!

– А толку-то! Я тоже где-то читал, что в мыловарении применятся поташ, который можно получить из золы. Но ты даже не знаешь, что он собой представляет. Ты в глаза его не видел. Как и я тоже.

– Вот большая беда – не видел! Не сомневайся, будет и поташ, и всё остальное.

– Так людям, чтобы изобрести мыло, века понадобились! Ты тоже сто лет будешь с этим возиться, да? Брось-ка ты.

Неверие сына в затею с мылом досаждало Петру Васильевичу, и ему хотелось рассердиться. Но голубое небо, ласковое солнце, сладкие травные запахи равнины так разнеживали, что выйти из себя было невозможно. Поэтому Пётр Васильевич только улыбнулся и сказал:

– Вот что, друг сосновы лапти, ты мне не мешай. Я буду заниматься своим делом, а ты – своим. Договорились?

Первые варки дали ни на что не годную вонючую тёмно-коричневую жидкость. Но неудача не обескуражила экспериментатора, и он продолжал проводить опыт за опытом.

Ему долго не везло. Жидкость, которую он получал, даже полностью остынув, не затвердевала. Петру Васильевичу же хотелось получить настоящее твёрдое мыло.

Только месяца через три одна из варок дала твёрдую массу. Она была жёлто-коричневого цвета, резалась ножом и, как пластилин, поддавалась лепке. Но она совершенно не мылилась.

Тем не менее Пётр Васильевич понял, что находится на верном пути. Он сделал недельный перерыв, надеясь за это время найти правильное решение.

И правда, последовавшие затем варки дали продукт, близкий к банному мылу. Оно было немного темнее и мягче того, каким они когда-то пользовались, издавало древесно-сладковатый аромат и прекрасно мылилось. Остывая, полученная масса густела. Пётр Васильевич разрезал её на равные части, которым придавал затем форму овальных брикетов.

Потом стало выходить мыло, напомнившее им простое земляничное – тот же цвет, тот же запах, те же моющие свойства.

– Ну, это предел, – сказал Игорь, оценивая новую продукцию. – Лучше в наших условиях получить невозможно.

– Ты так считаешь? – проговорил Пётр Васильевич. – Напрасно. Я за это дело серьёзно ещё и не брался. У меня тут есть кое-какие намётки; вот погоди, мы с тобой такое изготовим!

Пётр Васильевич сдержал слово. Прошло ещё несколько месяцев, и у них появилось мыло, которое не просто очищало кожу – оно холило, питало её, делая более гладкой и упругой.

– Такого не только в Тихомирове – нигде, наверно, никогда не было! – с восхищением сказал Игорь. – Это что-то новенькое в мыловарении. А пахнет, пахнет-то как!

Действительно, полученная продукция была своего рода шедевром кустарного производства. Поэтому Петру Васильевичу не стыдно было протянуть прибывшим к заливу людям душистые белые и зелёные куски этого мыла.

И вот баня истоплена. Игорь не пожалел дров – с расчётом, чтобы жара хватило на всех. Подождав, пока сойдёт угар, он помыл пол и, выглянув из предбанника, крикнул, призывно махая рукой:

– Эй, Уиллис, Свенсен, О’Брайен, заходите, пора!

По тихомировскому обычаю первыми, когда в бане особенно жарко, мылись мужчины, а затем уж, поочерёдно, женщины с малыми детьми и старики.

Пропустив мимо себя всех троих, Игорь зашёл сам и закрыл за собой дверь.

– Ну что, начнём? – сказал он, окидывая ободрительным взглядом сотоварищей.

У западноевропейцев было смутное представление о том, как надо мыться в русской бане, тем более сделанной по чёрному. Игорь предупредил, что стен лучше не касаться – от постоянного задымления при топке они прокоптились и пачкали сажей. В основном жестами, он объяснил, как пользоваться веником, для чего предназначен полок, как поддавать пар и так далее. Наука, которую он преподал, оказалась несложной, и вскоре все четверо с уханьем и кряканьем парились, нахлёстывая себя вениками и соревнуясь, кто дольше выдержит высокую температуру.

Напарившись, они выскакивали из бани и один за другим с разбега прыгали в ручей, в середину бочага.

О’Брайен поначалу замешкался на бережку, непонятно залопотал по-своему и приложил руку к левой стороне груди.

– Сердце, сердце, – с улыбкой пояснил Уиллис Игорю. – Он опасается, что его сердце не справится со стрессом, который возникает из-за перепада температур.

– Справится, – решил Игорь и лукаво подмигнул Свенсену, только что вылезшему из воды. Тот понял его и в знак согласия едва заметно повёл головой сверху вниз. Внезапно набросившись на О’Брайена, они повалили его, ухватили за руки и ноги, раскачали и бросили в бочаг. Отчаянно-шутливый вопль, шумный плеск воды, О’Брайен ушёл в глубину и тут же, оттолкнувшись от дна, до пояса вынырнул на поверхность.

– О-о! – возбуждённо закричал он и, окунувшись ещё несколько раз, стал выбираться на берег, при этом улыбаясь и что-то приговаривая на английском.

– Понравилось ему или нет? – спросил Игорь у Уиллиса и из его ответа понял, что купание в ручье доставило О’Брайену райское наслаждение.

Сразу всех женщин баня вместить не могла, поэтому они разделились на две партии. Последними мылись матери с детьми. Для малышей Пётр Васильевич выделил оранжевое мыло, обладавшее особенно щадящими моющими свойствами и наиболее годившееся для чувствительной детской кожи.

Солнце прошло половину пути от зенита до горизонта, когда Пётр Васильевич объявил, что «стол» накрыт.

Прямо на траве, недалеко от входа в пещеру, были расстелены шкуры животных, уставленные различными кушаньями. Пётр Васильевич и его помощницы – а в этом качестве поочерёдно побывали все женщины – потрудились на славу. Были приготовлены блюда из оленя и фазанов, которых Игорь подстрелил на подступах к заливу: шашлыки, пельмени, отбивные котлеты, печень жареная и тушёная, жаркое из фазана по-итальянски и фрикасе из фазана по-ирландски. Неплохим дополнением к ним стали рыба жареная, отварная и запечённая в золе, черепаший суп и варёные крабы и кальмары. Одни из этих блюд были поданы под белым соусом с яйцом и вином, другие с гарниром из жареного дикого лука, третьи вообще без каких-либо добавок, в чистом, так сказать, виде. По всей длине «стола» горками возвышались изюм, финики, орехи, цитрусовые, бананы, стояли плошки со стопками сотового мёда, кувшины с виноградными и финиковыми винами.

Расположились кто как: одни сидели на коленях, другие – по-турецки, третьи возлежали, как это было принято когда-то в древнем Риме.

Игорь удивился, насколько изменились после бани его спутники: все разрумянились, помолодели. Женщины превратились в настоящих красавиц; хорошее мыло сняло серый налёт длительного путешествия, кожа у всех стала нежной, персиковой. Тщательно промытые волосы волнами ниспадали на плечи у одних и были уложены в изящные причёски, скреплённые тонкими кожаными ремешками или гибкими стеблями трав у других.

Пётр Васильевич разлил вино по бокалам, больше походившие на обычные чашки с широким дном. Ему и предложили произнести первый тост. Он застеснялся и стал отнекиваться, но все с ожиданием смотрели на него и поощряли улыбками. Уиллис что-то сказал Марте, она – Игорю, а он перевёл отцу, мол, ты хозяин застолья, тебе и слово. Тогда Пётр Васильевич собрался с духом и сказал:

– Выпьем за то, чтобы подобные встречи происходили и впредь, – на этом его красноречие иссякло, он замолчал и выпил до дна.

Игорь перевёл сказанное отцом Марте, а она перевела на английский. Раздались аплодисменты, одобрительные возгласы, послышались звуки чоканья. Бокалов было всего четыре, и они пошли по кругу.

Марта сидела слева от Игоря. С ней произошло ещё более чудесное превращение, чем с остальными женщинами. Черты её лица смягчились, и она стала такой красавицей, что Игорь боялся посмотреть в её сторону. А она, не замечая смятения соседа, оживлённо делилась своими впечатлениями о заливе, о море, о Петре Васильевиче и его бороде.

– Ты знаешь, – говорила она между прочим, – ваша баня доставила мне истинное наслаждение. А мыло… у него запах, как у букета роз. Извини за откровенность, но у меня ощущение, будто я впервые помылась по-настоящему. Впервые после той ванны, которую приняла в Вене перед полётом. Так легко дышится – тело словно поёт. В долине гейзеров… Мы там мылись в озере, но это было совсем не то. А Пётр Васильевич – он такой милый. Как тебе повезло – у тебя есть отец. Но вы с ним совсем не похожи. Разве только глазами и одинаковым разлётом бровей.

Игорь улавливал смешанный запах её чисто вымытой кожи и цветов, вплетённых в волосы. От близости девушки кружилась голова, смысл её слов ускользал, и какое-то чувство тревоги и волнения не давало ему покоя.

Им тоже налили вина. Их глаза встретились поверх бокалов, и ему показалось, что между ним и Мартой проскочил разряд молнии. У Игоря перехватило дыхание, он не понимал, что с ним происходит, и, чтобы избавиться от наваждения, залпом выпил.

А застолье шло своим чередом. Бокалы быстро перемещались. Вино заслонило беды и печали, развязало языки, шутки и смех уже не умолкали. Но пьяных не было. Пили понемногу, а больше закусывали, отдавая должное каждому блюду.

Наиболее тонким ценителем вина оказался Джон Уиллис.

– По вкусу – настоящие немецкие вина, – сказал он. И пояснил, обращаясь к Петру Васильевичу: – Немецкие – мои любимые. Как вам удалось получить такие?

Он отпил немного из бокала, подержал вино во рту, погоняв его языком, и сделал глоток.

– Прекрасно, великолепно! – воскликнул он. – Что-то сродни айсвайну. Айсвайн – один из лучших сортов немецких вин.

Не понимая слов, Пётр Васильевич слышал положительные интонации, а пантомима, разыгрываемая Уиллисом, уточняла смысл сказанного. Он тоже улыбался, согласно кивал головой и предлагал налить из другого кувшина.

– Пап, – сказал Игорь, – Уиллис спрашивает, как тебе удалось изготовить такое вино. Его интересует технология его производства.

– Гм, технология! – Пётр Васильевич простодушно улыбнулся и небрежно махнул рукой. – Скажи ему, дело не в ней, а в особенностях климатических условий и сортах винограда.

Пётр Васильевич рассказал, что вина он большей частью готовит из вызревшего, а также из заизюмленного винограда самого позднего сбора и что в качестве угощения он выставил и молодые, и которым уже несколько лет выдержки.

Его внимательно слушали, а Марту, являвшуюся основным переводчиком, многократно переспрашивали, требуя дополнительных пояснений.

Вина как нельзя лучше подошли к приготовленным кушаньям и навеяли воспоминания о канувшей в небытие цивилизации. Заговорили о том, как проводили те или иные праздники в Швеции, Англии, Ирландии. Марта рассказала о встрече Нового года на курорте в австрийских Альпах, как там всё было замечательно и как счастлива была их семья.

Игорь слушал, не открывая рта. Уровень жизни в безденежном Тихомирове был неизмеримо ниже европейских стандартов. Их убогие вечеринки не выдерживали никакого сравнения с пышными гуляньями и карнавалами, о которых сейчас шла речь.

Дети, насытившись, уснули, и их положили в тень кустарника на постельки из оленьих шкур. Чистенькие, розовенькие, они походили на ангелочков, и взрослые с умилением останавливали на них свои взгляды.

Уже не притрагивались ни к рыбе, ни к мясу, снизили скорость вращения по общему кругу бокалы с вином, заторможенные пальцы нехотя выбирали на десерт фрукты и орехи. Однако никто и не заикался о прекращении застолья. Тревожное напряжение исчезло, все душевно расслабились, и каждому хотелось продлить состояние психологического комфорта.

Но всему приходит конец. Солнце опускалось всё ниже. Вот оно коснулось моря и потонуло в нём. Быстро стемнело.

На ночь расположились в пещере. Собаки улеглись у входа по ту сторону костра.

Баня, роскошное угощение, доброжелательность старожилов, чудесная погода, впечатляющие виды на море и равнину так подействовали на западноевропейцев, что они сразу почувствовали себя как дома. Не прошли бесследно и рассказы Игоря об этом удивительном крае – все заранее были готовы принять его и сродниться с ним. Последние дни жили в предвкушении встречи с чем-то замечательным, но то, что они нашли, превзошло все их ожидания.

В разговорах по пути к заливу заходила речь и о жилье. Игорь отвечал, что беспокоиться об этом нечего. Пещера, в которой они с отцом живут, просторная, и места в ней всем хватит. К тому же кроме неё в Птичьих скалах есть ещё подобные укрытия, и при желании можно поселиться в них.

Ночь, проведённая в пещере, однако показала, что жизнь табором в замкнутом пространстве представляет очевидные неудобства. Поэтому после утреннего подъёма сразу же пошли осматривать другие пещеры. До одной из них было шагов сто пятьдесят, а до другой и того меньше. Пещеры эти значительно уступали первой размерами, но так же надёжно защищали от ветра и дождя.

В дальней из них поселился швед Улоф Свенсен с женой и дочкой, а в ближней – семья ирландца Эдварда О’Брайена, также состоявшая из трёх человек: его самого, его жены и их трёхлетней дочери.

Закончив с переселением, договорились об обеспечении едой. Свенсен и О’Брайен взяли удочки и сети и, оттолкнув от берега плот, двинулись на нём по заливу в надежде на богатый улов. Женщины разбрелись по берегу в поисках крабов и черепашьих яиц. Пётр Васильевич и Уиллис взяли цепы и пошли на ток молотить пшеничные снопы.

Игорь и Марта вооружились луками и стрелами и, взяв с собой Цыгана и Сильву, отправились на охоту.

День оказался на редкость удачным. Когда, ещё задолго до заката солнца, охотники вернулись домой, нагруженные кабанчиком и десятком крякв и серых гусей, возле недавно разведённых костров уже лежала богатая добыча: груда небольших, сантиметров двадцать длиной, рыбёшек и множество крабов и черепашьих яиц. Немного в стороне стояла большая корзина апельсинов и лимонов, которые Пётр Васильевич и Уиллис нарвали в ближайшей цитрусовой роще.

Утром, после завтрака, каждый, отправляясь на промысел, захватил с собой по куску мяса, лепёшке и пригоршне фиников и изюма. Но к вечеру все изрядно проголодались и, вернувшись домой, без промедления принялись за приготовление ужина. Самые искусные взяли на себя роль поваров, а остальные взрослые были у них на подхвате. За час до заката солнца кушанья были поданы, и обитатели пещер приступили к трапезе.

Всё было вкусно, но особенно хороша была уха из рыбёшки, которую наловили Свенсен и О’Брайен.

– Эта рыба называется шари, – пояснил ирландец. – Взрослые особи превышают полметра. А мы наловили молоди. В этом возрасте вкусовые качества её наиболее высоки.

– Ну вот, а мы её всегда выбрасывали, – с сожалением сказал Пётр Васильевич. – Всё боялись, как бы не отравиться. Мы ведь слышали, что в южных морях ядовитые рыбы далеко не редкость.

– Ничего, теперь у вас есть возможность наверстать упущенное, – со смехом утешил его О’Брайен. – Шари здесь видимо-невидимо.

Еды было вдоволь, и каждый ел столько, сколько мог осилить. И тем не менее всё одолеть было невозможно. Немало отдали собакам, часть потом съели за завтраком. Но погода стояла жаркая, скоропортящиеся продукты долго держать было нельзя, и значительное количество рыбы и мяса пришлось выбросить.

В связи с этим было решено вести добычу в разумных пределах, чтобы понапрасну не истреблять животный мир и не создавать свалок.

Как и у Петра Васильевича с Игорем, у новосёлов произошло разделение труда. Женщины в большинстве своём продолжали заниматься сбором яиц, поиском черепах и крабов. За ними закрепилось приготовление еды, шитьё одежды и разные другие домашние дела. Но больше всего им нравилось сопровождать Уиллиса к цитрусовым и финиковым рощам и винограднику. А Свенсен и О’Брайен всё больше приобщались к рыбалке. Чуть ли не каждый день они вставали на плот и уходили на полюбившийся им промысел. И не было случая, чтобы они возвратились без улова.

– Молодцы, ребята! – говорил им Уиллис. – Во многом благодаря вам у нас такой богатый ассортимент продуктов. Входящие в состав рыбы белки и жиры легко усваиваются человеческим организмом и чрезвычайно полезны для него. Не случайно наши детишки стали такими крепкими и здоровыми. Вон какой румянец у них – во всю щёку.

Как-то О’Брайен высказал мысль о строительстве другого, более прочного и совершенного плота – катамарана.

Все мужчины загорелись этой идеей и рьяно взялись за сооружение нового плавсредства, не забывая, конечно, о повседневных текущих работах. В ход пошли и ножовка, и оба топора.

Прошло около четырёх месяцев, и плот был полностью готов. В глазах Игоря он выглядел двумя параллельно расположенными, похожими на индейские пироги длинными поплавками, соединёнными поверху разными раскосами и поперечинами. Сверху эти крепёжные конструкции закрывала палуба с фальшбортами из стёсанных с боков и положенных один на другой брусьев, которые тянулись по всему её периметру. По периметру палубы протянули и поручни, уберегавшие от падения в воду. Поручнями служили верёвки, свитые из волокон дикой конопли. О’Брайен, который когда-то был неплохим яхтсменом, оснастил плот всеми необходимыми парусами, сшитыми из кожи. Мачта, паруса, поднимающийся под углом бушприт делали катамаран похожим на корабль.

Провели ходовые испытания. Катамаран был довольно маневренен, мог идти против ветра и по скорости втрое превосходил своего предшественника.

Всесторонне опробовав его, О’Брайен предложил взойти на его палубу женщинам, и они совершили по заливу увеселительную прогулку. Плавание под парусами, открывшаяся под необычным ракурсом панорама равнины просто околдовали их. Они ахали от восторга и высказали пожелание сделать такие прогулки регулярными.