Тени Черного леса Щербаков Алексей
— Товарищ капитан, я вот что подумал. Я если эти люди — не идейные борцы? — спросил Мельников, когда Копелян и шофер увезли Шторха. — Если эти ребята, за которыми мы гоняемся, ищут там, допустим, какие-нибудь награбленные бриллианты. Не могут они Шторха просто перекупить? К примеру, скажут: ценности заберем и двинем куда-нибудь в другое полушарие…
— А зачем он им нужен? Мы его знаем, а их нет. Да не тот человек этот парень. Он не трус. Но в такие игры играют люди иного склада. На месте этих наших клиентов такому, как ты, я бы это, может быть, и предложил бы. А ему — овчинка выделки не стоит. Но следить мы за ним станем тщательно.
8 июля, Алленштайн
Одно из главных качеств разведчика — это умение ждать. Более терпеливым приходится быть разве что снайперу. Другое важное качество — умение быть незаметным. Но если в лесу или в поле для этого необходимо умение грамотно скрываться в складках местности, то в городе нужно другое — чтобы на тебя не обращали внимания. Мельников это умел — несмотря на свою, скажем так, неординарную внешность. В Белоруссии он не раз разгуливал среди немцев — и никто не обращал внимания на рослого лейтенанта. Ни разу за время этих рискованных рейдов он не привлекал внимания патрулей или солдат полевой жандармерии.
Вот и теперь, никто из проходивших мимо немцев и наших военных не удостаивал вниманием лейтенанта, возящегося со своим мотоциклом. Экая невидаль.
Между тем Сергей поглядывал на парадную ратуши. Мог бы и не смотреть. Было без пяти минут шесть, а немцы тут, как всюду, жили и работали с внушающей ужас педантичностью. До шести никто из служащих с работы не уйдет. Так что Инга, показавшаяся из дверей на две минуты раньше, совершила, по их понятиям, чуть ли не преступление. Но так и было задумано.
После шести из дверей повалили служащие. Большей частью это были пожилые мужчины. Но имелись и женщины — тоже большей частью не первой молодости. Но вот Инга вдруг закашлялась, достала платок и приложила к губам. Это был знак. Из высоких дубовых дверей выходила девица лет семнадцати. Она была не то чтобы особо некрасивая, но какая-то блеклая. Нескладная фигура. Жидкие волосы. Лицо широкое, какое-то квадратное. Но когда Лизелотта проходила достаточно близко, Сергей увидел ее глаза и выражение лица… М-да. Такие не бросаются под танки и не пробираются в тыл врага. Но и не сознаются.
Девушка свернула в один из переулков. Мельников, выждав, двинулся следом.
Вчера, когда обсуждали подробности операции, Сергей никак не мог понять:
— Товарищ капитан, зачем такие сложности? Привезли бы просто к ней этого Шторха, приставили бы пистолет к его башке… Либо колись, либо мы его кончаем.
— Слушай, бабская психология — вещь заковыристая. Если бы так поступить с ее ребенком — тогда гарантия была бы на сто процентов. А так… К тому же это мы всегда сделать успеем. И вообще, запомни ты наконец — мы не на войне. И это не к вопросу о гуманизме. Но на войне сойдут и топорные методы. А в мирное время, как меня учили, — надо действовать тоньше. Так надежнее выходит. А то в свое время таких дров наломали…
…Еще одно обязательное умение разведчика — способность бесшумно двигаться. Сергей сейчас передвигался, как кошка. Собственно, особо стараться ему не пришлось. Переулок был достаточно оживлен. Судя по всему, тут находилось какое-то сомнительное толковище. То ли черный рынок, то ли что-то вроде этого. Во всяком случае, несколько десятков разновозрастных личностей обоего пола паслись тут без видимой цели. Ничего открыто они не предлагали — при немцах с этим делом было строго — за нелегальную торговлю можно было и в концлагерь угодить. А может, они торговали чем-то более серьезным, чем фамильные золотые украшения и американская тушенка.
Да и Лизелотта двигалась, совершенно не оглядываясь вокруг. Походка у нее была совсем не женская. Она вбивала каблуки своих стареньких туфель в булыжную мостовую, словно солдат на марше. А как же! Инга между делом рассказала, что эта звезда гитлерюгенда принципиально никогда не пользовалась никаким черным рынком. Это было против ее убеждений. Хотя таковых персонажей среди немцев — даже при их истошной приверженности «орднунгу»[33], было немного.
Ага, вот оно. Откуда-то из-за угла скользнул Шторх. Теперь он был одет погрязнее, чем когда его привезли из лагеря. Еляков постарался придать парню вид скрывающегося беглеца.
Шторх подошел с Лизелотте сзади и что-то ей прошептал. Мельников видел, как вздрогнула ее спина. Но она быстро справилась с собой. Да, непростая девушка. Мельников прижался к стене, и вовремя — девица судорожно обернулась. Но вокруг — как ей должно было показаться — все оставалось спокойным. Они куда-то свернули. Наверное, в тот чахлый, разбитый бомбардировкой садик. Где-то поблизости должен находиться Еляков. Он пасет Шторха. Неожиданностей быть не должно. Немцу велено ни в коем случае не идти с ней, а договориться на потом. Вряд ли он попробует обмануть. Да и если попробует… Далеко они не убегут.
Разговор продолжался минут десять. Потом Лизелотта одна снова появилась на улице. Задачей Сергея было следовать за ней. Как пояснил капитан, никто ведь не знает, куда она ринется теперь. Может, у нее есть какая-нибудь связь на экстренный случай.
Дальше следовать за Лизелоттой стало труднее. Улица была безлюдней, к тому же девица теперь двигалась гораздо быстрее, почти бежала. И время от времени судорожно оглядывалась. Сергей вспомнил карту города. Так, она идет все же домой.
Этот район производил более мрачное впечатление. Здесь многие дома носили следы войны — попадались и просто развалины. Зато почему-то чаще стали встречаться наши солдаты и машины. Ах, да, тут недалеко склады, которые немцы не успели ни вывезти, ни уничтожить. Вот и копошатся в этом районе трофейные команды[34]. Судя по тому, что Сергею попались навстречу уже два крепко подвыпивших солдата, копошились они там не зря — и дисциплина в этих командах опустилась ниже планки.
Лизелотта свернула в боковой переулок. Глянув из-за угла, Сергей увидел, что он упирается в тупик. Вокруг узкой мощеной улицы громоздились мрачные двухэтажные дома из темно-красного кирпича. Пока все идет нормально — если, конечно, тут нет проходного двора, дырки в заборе или чего-нибудь вроде этого. Но нет, она свернула в один из домов. Сергей взглянул на сохранившуюся на углу табличку. Кирпичный переулок, меткое название, черт бы их взял. Если верить Инге и Шторху, тут эта девица и жила с матерью и старшей сестрой. Да уж, не подпольная квартира. «Беглеца» сюда не потащишь. К тому же, услышав цоканье каблуков по булыжнику, откуда-то из щелей тут же высунулись две старушечьи физиономии. Деревня, блин. О любом появившемся здесь новом человеке, а уж тем более — парне призывного возраста, через час будут знать все.
Мельников облокотился на угол и закурил. Сзади послышалось урчанье мотоцикла. А, это катил BMW, который он «чинил». На нем восседал Копелян.
— Товарищ лейтенант, закурить не будет? — спросил он у Мельникова. Старшему сержанту явно нравилось играть в конспирацию.
Сергей протянул ему портсигар.
— Вот спасибо, товарищ лейтенант, у вас хоть наши папиросы, а не ихняя труха, — и прибавил вполголоса: — Капитан приказал передать: эта стерва обещала Шторху сделать все за сутки. Достать документы и свести с нужными людьми. Они встречаются завтра на том же месте в тот же час. Капитан велел пасти ее дальше.
Мельников снова приготовился долго ждать. Что ж, Еляков рассудил правильно. Городская телефонная связь не работает, только армейская. Значит, чтобы разыскать кого-то, ей придется выйти из дома.
Особо долго ждать не пришлось. Примерно через час Лизелотта выскочила снова. Теперь она снова двигалась решительно и целенаправленно, ничего вокруг не замечая. Она прошла мимо Мельникова, который успел перескочить на другую сторону улицы, — и двинулась в сторону центра. Снова началась игра в прятки.
Сергей, конечно, не был большим специалистом по конспиративной работе, но все же читал книги про революционеров и понимал: подпольщики себя не ведут так, как эта девица. Но думать об этом было некогда. Тут откуда-то, словно черт из шкатулки, возник Еляков.
— Хорошо работаешь, партизан, — шепнул он на ухо Сергею. — Отстань, дальше я пойду один.
Мельников остановился, делая вид, что оправляет на себе снаряжение — а капитан тут же как растворился. Да, подумал. Сергей, надо еще учиться и учиться, чтобы достигнуть уровня своего начальника. Но теперь можно было возвращаться на базу — и заняться более приятными делами, чем выслеживание нацисткой стервы.
Чтобы пройти к особняку, нужно было снова пройти через центр. Мельников направился уже, не спеша, разглядывая окружающий пейзаж. Странное впечатление производят такие вот города, которых коснулась война. Именно коснулась, а не прошлась коваными сапогами. Пушки отгремели, власть сменилась, в городе чужие солдаты… Но жизнь начинает налаживаться. Когда немцы осознали, что их тут же и всех убивать не будут — они сразу же начали обустраиваться по новой. И крутиться, как у кого выходит. В приемных военных комендантов и прочих начальников выросли здоровенные очереди. Толпы людей себе что-то требовали. Оказывается, все «активно боролись с нацизмом». Становилось непонятным, с кем же мы тогда воевали? У кого ни спросишь — у всех сын или муж воевал санитаром или, на худой конец, зенитчиком. А кто тогда был в карательных отрядах?
…Сомнительные личности продолжали толкаться. Вокруг них отиралась пара солдат, которые, заметив офицерские погоны Сергея, поспешили смыться. На ратушной площади скучал Копелян на мотоцикле.
— Садитесь, товарищ лейтенант. Капитан велел ехать на базу.
Мельников взгромоздился в коляску — и Оганес стал разворачивать свою машину. И тут откуда-то сбоку раздались выстрелы. Три раза из «ТТ».
— Гони на звук быстро!
Как-то сразу у Сергея сложилось убеждение, что эта пальба связана с их делом. Потому что с конца войны он слышал стрельбу только по этому поводу.
BMW рванул в незнакомую часть города. Тут почти не было людей, а солдат — и того меньше. Услышав знакомые звуки, они нервно озирались — но все были без оружия. Мотоцикл несся по незнакомым улицам, а Мельников нервно соображал, откуда могли стрелять. Разгадка пришла сама. Из-за угла выскочил крытый грузовик «Опель-блиц» и стал уходить по той же улице. Он был еще недалеко. Мельников поднял «парабеллум» и прицелился в заднее колесо. И только потом понял, что это бесполезная затея. На мотоцикле трясло. Но даже если удастся попасть в один скат… У «Опеля» они сдвоенные. Опытный водитель уйдет. Из кабины со стороны пассажира резанула очередь из «шмайссера».
— Догнать сможешь? Тогда заходи в упор! — скомандовал Мельников.
Копелян прибавил газу — вскоре они оказались в мертвой зоне, прикрытые высоким кузовом. Теперь опасность была в том, что водитель грузовика резко затормозит — и от мотоцикла останется лепешка.
— Гляди в оба, тормози мигом в случае чего…
Теперь-то в шины попасть можно — да что толку? Уйдет и на ободах. И тут Мельникову пришла дикая мысль. Он крикнул Копеляну:
— Подойди к нему вплотную… Я прыгаю — тут же тормози.
Сергей выбрался на край коляски и, балансируя на ней, сильно оттолкнулся ногами. Мельников повис на крае борта, подтянулся — и перевалился внутрь. Кузов оказался совершенно пустым. Из кабины по нему еще раз врезали из автомата. Но били наугад, заднее стекло в «опеле» маленькое. Сергей перекатился ближе — и тут в его голове возникла картинка кабины этой машины. Он навел пистолет и стал стрелять по кабине — так, чтобы прошить ее всю — справа налево. Выпустив обойму, он тут же перезарядил пистолет — и начал все снова…
«Опель» резко завилял, теряя скорость. От резкого торможения Мельникова бросило на пол, а машина, судя по всему, стукнулась в стенку какого-то дома. Сергей мигом бросился назад и перелетел через борт. Тут его в любом случае не достанут. Он осторожно выглянул из-под кузова вдоль грузовика. Правая пассажирская дверь от удара открылась. Оттуда медленно, мешком вывалился человек. Он шмякнулся на землю и застыл в нелепой позе. Так лежат только мертвые. Значит, готовы оба. Копелян на своем мотоцикле подкатил и грамотно встал под кузовом. Он вытащил из кармана пистолет. Автоматы-то они оставили в особняке.
Сергей подбежал к кабине и, будучи готов в любой момент броситься на землю, заглянул внутрь. Автомат валялся возле сиденья. Второй сидел, уронив голову на руль. Голова его была залита кровью, но он издавал какие-то звуки.
— Оганес, помогай.
Общими усилиями они вытащили водителя из машины. Это был ничем не примечательный тип, одетый в рабочий комбинезон с какими-то непонятными нашивками.
— Ничего такого с ним не случилось, — подвел итог Копелян, осмотрев раненого. — Касательное. Кожу содрало. Скоро очухается.
Между тем подлетел «виллис», откуда-то выскочил Еляков и трое солдат с автоматами.
— Что тут, лейтенант?
— Один дохлый, другого взяли.
— Ну, слава богу, а то у меня все вышло хуже…
Мельников проследил Лизелотту, которая, совсем немного и неумело попетляв по улицам, в конце концов вошла в какой-то дом, который если и был обитаем, то лишь на некоторую часть. Пробыла она там с полчаса, затем вышла. Двигалась она куда бодрей. Видимо, ей сказали что-то хорошее. Идти следом за ней смысла не было. Надо было срочно вламываться внутрь — и брать тамошних людей за жабры. Хватит играть в сыщиков! Но не одному же это делать! Кто знает, сколько их там и чем вооружены? Необходимо было идти к коменданту за подмогой. Но он ничего не успел. Из соседнего двора выехал тот самый «опель». Он набрал скорость и ринулся вслед уходящей девушке. Послышался сдавленный крик — и машина стала удаляться. От бессилия Еляков пальнул вслед три раза. Дальше оставалось лишь материться. Он поспешно бросился в сторону ратушной площади, где располагалась комендатура. Но навстречу ему уже катили два «виллиса» с автоматиками. Видимо, они поехали на выстрелы.
— Капитан Еляков, МГБ! — бросился он к ним. — Половине людей — оцепить дом и никого не пускать! Остальные — поехали!
Случайные свидетели указали дорогу, куда ушла машина. Конечно, если у них есть мозги, далеко они на ней не поедут. Но могут хотя бы попытаться вырваться за город. И тут услышал перестрелку…
— Хоть одного-то прихватили, — вздохнул капитан. — Будем ждать, пока очухается. Мельников, глянь, что там с ним.
Лейтенант склонился над лежащим.
— Фигня, товарищ капитан. Кожа на лбу рассечена. Крови много, а вреда никакого. Не попал я в него, оказывается.
Мельников достал индивидуальный пакет и перевязал голову раненого. Потом оглядел захваченную добычу.
— А вот интересно, что это у него за нашивки на комбинезоне? Что-то для меня новое…
Ответил один из автоматчиков:
— Это, товарищ лейтенант, знаки заключенных. Некоторым из них, не нашим конечно, а своим, немцы за хорошее поведение позволяли работать шоферами и прочими. А этот надо же — с автоматом… Но у них в концлагерях и уголовники сидели. Но странно, обычно они их спарывали, как только из-за решетки выходили. А этот вот носил…
— Да нет, — махнул рукой капитан, — скорее всего, просто маскировка. А что? Жертва фашизма, все вопросы побоку. Но этот — он фашист, ребята! Настоящий. Которого и наша победа не успокоила.
— Вот сволочь, — сплюнул один из автоматчиков.
Между тем раненый зашевелился, а вскоре и открыл глаза.
— Товарищ капитан, можно я теперь, по-нашему, по-простому? — сказал Мельников.
— Вот теперь давай. А то заигрался я в казаки-разбойники. Шерлок Холмс, блин.
— Оганес, посмотри, нет в кузове ведра и шланга? — спросил Мельников.
Все необходимое нашлось. Сергей сцедил из бака бензин. Запахло немецким синтетиком. Впрочем, что удивляться? Немцы при отступлении много чего побросали. Всюду стояли и брошенные машины, и другое имущество, до которого у наших пока что просто руки не дошли.
— Ребята, вон какой-то пустой дом, тащите его туда.
Шофера затащили в какое-то здание, напоминающее брошенный склад. Он уже вполне очухался.
— Начнем, пожалуй. — Мельников плеснул на него бензином из ведра. Потом медленно достал из кармана зажигалку. — Итак, друг. Пленным ты уже не являешься, потому что война закончилась. А являешься ты, сволочь, уголовником, фашистом недобитым. У меня — и вот у всех у них, к таким, как ты, есть собственный счетец. Поэтому сейчас мы устроим небольшой костерок…
Сергей стал медленно приближать зажигалку. В глазах шофера заметался ужас.
— Не надо! — закричал он.
— А что надо? Ждать, когда ты будешь наших ребят из-за угла убивать?
— Я… Никого не убил… — Он осекся… — Из ваших — никого. А эта…
— Слушай, ты! Мы — такие же милые люди, как ваш СД. Мы с ней как раз хотели кое о чем поговорить. А теперь вот не с кем. Вот и выбирай. Либо ты нам все расскажешь вместо нее, либо… Сам понимаешь.
— Я буду говорить!…
Еляков видел, что этот тип дозрел. И он вступил в беседу.
— Имя?
— Ян Лентовский.
— Так ты не немец?
— Нет. Поляк.
— Снова поляк! Кто такой?
— Я был офицером польской армии. В тридцать девятом попал в плен. Согласился на сотрудничество с немцами. Работал у них на разных должностях.
— Дальше!
— А дальше выхода уже не было. Пришлось делать что велят. Нас оставили тут для организации подполья. Этот, который был со мной, — оберштумфюрер[35] СС Ланц. Сейчас — один из лидеров «Вервольф». Из какой-то их элитной, особо засекреченной структуры. По документам, которые мне дали эти люди, я бежал из лагеря. Ланц тоже имел какие-то похожие документы. Но я не хотел воевать…
— Много в городе людей из «Вервольф»?
— Нет. Вы слишком быстро пришли. Да и до этого многие разбежались. Никто не хотел участвовать в безнадежном деле. А потом появился этот…
— Длинный, с неподвижным лицом?
— Он. Это очень опасный человек. Очень большой, хотя всего лишь гауптштурмфюрер.
— Барон?
— Так точно.
— Что ему было надо? Он только требовал документы?
— Да, в Ортельсбург.
— А эту девицу вы убили по его приказу?
— Отчасти. Он приказал заметать следы. Но не только он. Ланц, когда она сегодня пришла, услышав ее историю, сказал мне: нам не нужен беглый сопляк из гитлерюгенда, тем более что русские будут его искать. А если мы откажем, эта сумасшедшая станет неуправляемой. Поэтому он наобещал ей всего и тут же велел заводить машину. Она всегда стояла наготове, только я свечи вывинчивал. Русские несколько раз пробовали ее забрать, но она не заводилась — и они уходили…
— Что было нужно Барону?
— Я думаю, он ищет проход в тот объект на востоке.
— Черный лес?
— Не знаю. Раньше, еще когда вы не пришли, я слышал, что нашей главной задачей будет поддержка деятельности этого объекта.
— А этот человек… Барон… Он убежденный нацист?
— Не знаю. Он не говорил громких слов. Он видел, что мы… Тоже не хотим с вами сражаться, а мечтаем спасти свою шкуру. Этот человек давал понять, что, возможно, мы ему пригодимся, — и тогда он поможет нам выбраться отсюда и стать обеспеченными людьми.
Неудавшегося партизана повезли в дом, где отсиживались подпольщики. Он добросовестно все показывал. Но там ничего особо интересного не нашли. В тайнике было еще два автомата, пистолет и патроны. Немецкие паспорта и наши удостоверения на разные имена — и прочие подобные документы — куча пропагандистской литературы, включая речь Геббельса с призывом к тотальной партизанской войне, а также обстоятельные инструкции по ее ведению. Это была уже макулатура. Или, как сказал Копелян, исторические документы.
— Все. Ребята, забирайте его. Тащите в комендатуру. Сдадим его вместе с находками — и пусть с ним разбираются, как положено.
— Так, выходит, этот тип, за которым мы гоняемся, все-таки ищет какой-то клад? — спросил Мельников по дороге.
— Не факт. Он мог просто видеть, что помощнички у него ненадежные. Вот и удерживал их, чем мог. Согласись — на серьезную подпольную структуру все это не похоже. Так, осколки. Но что-то стоит за подобным упорством, с каким этот тип лезет в Черный лес. Да вот только где теперь искать этого майора? И поди пойми — за каким чертом его туда понесло…
Глава 6.
НАМ НИКОГДА НЕ ВЕРНУТЬСЯ С ВОЙНЫ
8 июля, Алленштайн
Но судьба не оставила Елякова и его команду. Когда они вошли в комендатуру — симпатичный богатый особняк, комендант вышел им навстречу. Подполковнику уже доложили о веселых делах этого вечера — и он смотрел на Елякова несколько странно. Но, как оказалось, все дело не в ночной пальбе.
— Товарищ капитан, вас ждут двое товарищей… — многозначительно сказал он.
В комнате, которая, судя по обилию книжных полок с томами в тяжелых золоченых переплетах, была библиотекой, Еляков увидел двух офицеров. Один был в форме пехотного майора, но сразу было видно, что он другого поля ягода. Другой — в форме надхорунжего Войска Польского. Эта форма, с одной стороны, похожа на нашу — но в то же время немного другая. Особенно непривычно выглядит четырехклинная фуражка-«конфедератка». Но вот ордена на его груди были наши — две «Красные звезды».
— Здравствуйте, товарищ Еляков. Мы давно вас ждем. Я — майор Смерш Судейкин. А это — мой коллега надхорунжий[36] Мысловский из ОРМО[37].
Оба оно как! Еляков имел очень специфические задания — а потому работал совершенно автономно от армейских секретных подразделений. К тому же Смерш принадлежал совсем к иному ведомству, с которым у МГБ были, мягко говоря, не самые радужные отношения. Поэтому он было подумал, что сейчас начнется «наезд» по поводу того, что он слишком много берет на себя, занимаясь разной самодеятельностью. Но тут же сообразил: дело не в этом. Иначе, зачем тут поляк?
Судейкин, казалось, понял его мысли.
— Товарищ капитан, от нашего руководства мы получили указания всячески вам содействовать. Пан Мысловский, как я понимаю, также получил соответствующий приказ.
Поляк кивнул.
— Может, я позову своего человека? Он свободно говорит по-польски, — предложил Еляков.
— Не стоит, пан капитан, я отлично говорю по-русски, я много лет провел в СССР. Наше довоенное правительство сильно меня не любило. Я их, впрочем, тоже. Правительство глядело на Запад, я смотрел на Восток, — сказал поляк. Говорил он правильно, правда, немного с характерным «пшеканьем».
— Тогда перейдем к делу, — взял вожжи майор. — Начнем с самого начала. Предупреждаю — я сообщаю вам совершенно секретную информацию. В руководстве нашей страны решался вопрос о судьбе Восточной Пруссии. И решили его следующим образом.
Судейкин выложил на стол до слез знакомую карту данной немецкой области. Только на ней плавной дугой протянулась красная черта. Кенигсберг был по одну ее сторону, Алленштайн, в котором они сейчас сидели, — по другую.
— То, что севернее этой линии, отойдет к Советскому Союзу. То, что южнее, — Польше. Пока официальных решений не принято. Но это всего вопрос пары месяцев. Советские войска отсюда будут выведены. Так вот. Складывается довольно неприятная ситуация. Наши люди из Смерш в этих местах, как говорится, сидят на чемоданах. Потому что слухи все-таки носятся. И, сами понимаете, никому не хочется всерьез работать, если скоро все равно уходить. Дальше, когда наши войска уйдут, будет хуже. Польских структур тут пока нет и неизвестно, когда они будут. Да и, не в обиду пану Мысловскому, они и в Польше действуют не слишком-то эффективно. Их ведь пришлось создавать буквально с пустого места. И получится вот что. Как мы, так и люди НКВД, которые прибудут, окажемся по одну сторону границы, поляки — по другую. А этим недобитым нацистам — им ведь плевать на наши разграничения. А вот ваше ведомство… Насколько я понимаю, вы такими рамками не связаны. Я правильно понимаю?
— Так точно. Я имею право действовать всюду, где потребует обстановка.
— Поэтому вам целесообразнее действовать совместно с поляками. Вы поможете им, они окажут посильное содействие вам.
— Я скажу больше, — присоединился Мысловский. — В Польше очень сложная обстановка. Не буду скрывать, многие поляки, мягко говоря, не слишком любят русских. А потому смотрят на Запад. На тех… — поляк сказал общеславянское матерное слово, означающее легкомысленную женщину, — которые в Англии жопу просиживали, когда мы воевали. Некоторые из них не заинтересованы в стабилизации обстановки. Поэтому я опасаюсь, что после ухода советских войск порядка на этих землях не будет. Но что бы там не случилось, я не желаю, чтобы по нашему новому воеводству бегала всякая недобитая фашистская сволочь. Особенно — в преддверии больших событий…
Снова заговорил Судейкин.
— Вот теперь переходим к главному. После присоединения Восточной Пруссии соответственно — к СССР и к Польше, немецкому населению будет предложено покинуть эту территорию.
Еляков про себя усмехнулся. Он прекрасно понял, что значит «будет предложено». Станет кто-то из наших после этой жуткой войны чикаться с немцами! Погрузят в вагоны и вывезут. Да и у поляков есть к ним серьезный счет. Хотя бы за разрушенную Варшаву. И за Краков, который спасли только благодаря мужеству советских разведчиков. Что ж — оно и правильно. За все надо отвечать. Хотели немцы быть хозяевами мира, а остальными владеть, как рабами? Не вышло. Так уж не обижайтесь, что с вами поступят не слишком мягко.
— Так вот, — продолжал майор, — мы опасаемся, что эти созданные немцами структуры, вроде «Вервольф», способны нанести очень серьезный вред. К сожалению, буду откровенен, мы недооценили серьезность проблемы. Попытки немцев организовать партизанскую войну провалились. Вот мы и решили, что все это само собой сойдет на нет. И слишком поздно поняли, что в новой ситуации это представляет огромную опасность.
Ну, еще бы! Снова про себя усмехнулся Еляков. Привыкли, что немцы спокойно воспринимают перемену власти. Это все хорошо, когда один городской начальник меняется на другого. Тогда и в самом деле они особо не возмущаются. А вот когда их будут выгонять из собственных домов… В этом случае могут возникнуть и совсем другие варианты. И тут «Вервольф» вполне может сыграть роль чеховского ружья на стене.
— Так что требуется от меня? — спросил он.
— Мы ничего не можем от вас требовать. Вы выполняете свое задание. Но получается, что оно каким-то образом увязывается с нашими вопросами. Я еще раз повторяю — у вас по сравнению с нами исключительное положение. Вы можете действовать у нас — и у них. Тем более, насколько я понимаю, у польских товарищей есть сведения, которые могут быть вам полезны.
Вступил поляк.
— Пан Еляков, я всего не знаю, но мне кажется, вы находитесь на очень правильном пути… Я побеседовал с тем типом, Яном Лентовским, которого вы взяли. Позвольте узнать, что он вам сказал? Разумеется, в тех пределах, в которых вы имеете право.
— Что служил в польской армии и был завербован гитлеровцами.
— А мне, как земляку, — Надхорунжий жестко ухмыльнулся, — он поведал еще кое-что. Что он окончил разведшколу абвера. А когда адмирал Канарис[38] вышел из игры, Лентовский угодил в лапы СД и стал работать на них. Так что, он не так прост. Это — очень хороший агент. Немцев уберут — а он останется.
— Вот как… — протянул Еляков. — А мне все казалось, что это плохая самодеятельность. Тогда пойдем по порядку. Вы имеете сведения об этом Бароне?
— Имеем. — Поляк вынул из кармана и подал несколько фотографий. — Знакомьтесь — Франц фон Шварцхельм, гауптштурмфюрер СС. Специалист по партизанской и антипартизанской войне. Большой специалист. Получил специальную подготовку в какой-то из спецшкол СД. Он умеет многое, очень многое. Когда Лентовский стал его описывать, я заподозрил, о ком идет речь. И показал ему фотографии. Он его узнал. Это точно Шварцхельм. Такие люди не будут зря мельтешить. Дело в том, что, по нашим сведениям, он появлялся и на территории Польши, где вел какие-то странные игры с нашим прозападным подпольем. Но мы до сих пор никак не можем понять — на кого он работает и каковы его цели…
И тут майор сделал ход конем. Для начала он подал Елякову большой официальный пакет:
— Это тебе от твоих начальников. — А затем он сменил свой суховатый официальный тон на домашне-добродушный: — Панове и товарищи! А может, нам стоит продолжить обсуждение наших бед и вопросов за обедом? А то я, честно говоря, со вчерашнего вечера ничего не ел… Эй, Стефаненко!
В комнату влез пожилой сержант.
— Так ведь все давно готово, товарищ майор. Простынет уже скоро.
Они прошли в соседнюю комнату, где был уже накрыт стол. Майор, судя по всему, был приверженцем фронтового стиля. В том смысле, что в этом городе, среди десятков брошенных домов, он мог бы найти нормальную посуду. Но тут стояли армейские кружки и миски. Угощение состояло из консервированной ветчины и вареной картошки. Выпивка, правда, была все-таки местная — что обнаружили в брошенных домах. Коньяк и разнообразные вина.
— Капитан и пан Мысловский, прошу к столу.
Когда сели и устроились, майор поднял кружку:
— Что ж, первый тост давайте за Победу.
Как водилось, за это выпили молча. Набивая рот американской колбасой, поляк бросил:
— Надеюсь, я смогу вас тоже вскоре принять на этой нашей земле. Только давайте сейчас поговорим о том, что мешает, чтобы эта земля стала нашей, а та, на севере, — вашей.
Вот так — люди не могли оторваться от того, что более всего занимало их головы. А занимало их простое соображение: по земле — немецкой ли, русской ли, польской ли — бродит недобитая сволочь. Которую надо добить.
— Пан Мысловский, а что вы знаете про Черный лес? — спросил Еляков.
Поляк аж вздрогнул.
— Вы имеете в виду, что Шварцхельм имеет к этому отношение?
— Не могу утверждать, но что-то очень похоже. Я-то лично про Черный лес ничего не знаю. Что там кругом мины — и соваться туда не стоит. Но почему-то наш любимый Шварцхельм все время крутится вокруг этого объекта как кот вокруг сметаны.
— Так, я знаю не больше вашего. Я об этом загадочном лесе слышал. Но знаете — как о страшной земле, где живет дракон. Не ходи туда… И все.
Поляк глотнул из кружки коньяка. И — хлопнул себя по лбу.
— Вот я дурак! Есть такие люди. Или хотя бы один человек. Видел я такого в Варшаве. Нам, значит, придется ехать туда… Вы, товарищ майор, не против?
— А кого этот капитан будет спрашивать? Он сам по себе. А я рад одному — что мы все договорились, что теперь эту нечисть вылавливать будет проще. Давайте еще по одной…
Тем временем Мельников, Копелян и присоединившийся в ним шофер сидели у себя на «базе», в особняке, и тоже мирно выпивали. Хозяйки куда-то ушли — а потому за столом текла нормальная мужская беседа, посвященная сегодняшним событиям.
— Матерого гада мы ищем, — говорил Мельников. Специалист по антипартизанской войне… Знавали.
— А это как, товарищ лейтенант, — спросил шофер.
— Понимаешь, партизаны — это ведь не фронт. Там все по-другому. И обычные фронтовые навыки там не действуют. И у тех, кто воюет в лесу, и у тех, кто с ними воюет. Вот в начале войны как немцы пытались с нами бороться? Собрали войска и поперлись в лес. А мы уходим. Нам-то фронт держать не надо. А окружить лес в Белоруссии — это знаешь, сколько надо людей? Но немцы-то не дураки. Они тоже учиться умели. И появились у них специалисты, которые такие операции умели проводить. Но если только в этом было дело — у нас там была бы не жизнь, сплошной санаторий. Дело в том, что немцы в лесу воевать не умели. Не учили их, наверное. Боялись они леса. Поначалу. Но потом у них появились специальные подразделения. Охотники за партизанами. Вот эти нам дали прикурить. Они воевали с нами на равных. А порой — куда получше, чем мы…
23 июля 1943 года, за три года до описываемых событий
Уже неделю Серега Мельников пытался выследить егеря. Раньше он и слов-то таких не знал. Да, были каратели, которые в отместку за атаки партизан жгли деревни и убивали мирных жителей. Когда ловили этих карателей… Ох, лучше бы не вспоминать, что с ними делали. Самые счастливые отделались тем, что, облитые на морозе холодной водой, служили на дорогах ледяными указательными знаками другим проезжающим немцам.
Да, были специальные команды, патрулировавшие опушки лесов, устраивавшие засады у деревень, на дорогах.
Но егерь — это было что-то новое. Он выслеживал. Не ломился в ближайшую деревню с криками:
— Где партизаны?
Нет, он честно их выслеживал. Если, конечно, партизанская война может быть честной…
Отряд о появлении охотников за партизанами предупредили подпольщики из города. Сидел там человечек в городской управе. Он и сообщил: появились, мол, у немцев суперспециалисты.
Это оказалось правдой. Появились у немцев люди, которые отлично ориентировались в лесу. Они выслеживали партизанские тропы и устраивали на них засады. Несколько раз в соседних отрядах случались такие неприятности — люди шли на задание и вдруг в глуши, посреди лесной чащи, по ним открывали огонь. Раньше немцы устраивали засады где угодно — но только не в глубине леса. И тут пошло дело.
И ведь грамотно, гады, работали. Огневой налет длился пару минут — то есть примерно столько, сколько нужно, чтобы отстрелять одну обойму. Потом эти охотники отходили под прикрытием ручного пулемета. Обычно действовал еще и снайпер, который вел огонь по командирам.
Результаты впечатляли. Разумеется, всю партизанскую группу немцы уничтожить не успевали. Но своего-то они добивались! Как пойдешь на задание, когда у тебя на руках раненые? Приходилось возвращаться.
И вот, по некоторым признакам, подобный лесной разведчик появился и возле их соединения.
Этот, мать его, специалист не жег деревни — да и вообще никого не трогал. Его никто не видел. Но присутствие этого гада ощутили все. Он умел следить. Он выслеживал самое главное — партизанские тропы, расположение пикетов, тайники, с помощью которых партизаны общались со своими агентами в деревнях… Именно по его вине один отряд накрыли. Не каратели, а обычные солдаты вермахта, которым просто показали, куда идти. Два других отряда вынуждены были убраться в такую глушь, где ни о каких операциях говорить не приходилось. Один раз он все-таки лопухнулся — и его видели. Мальчишки из деревни, издали. Тип в пятнистой одежде — мелькнул на опушке леса, а потом как растворился в чаще.
Итак, Серега искал егеря. Первые наивные попытки найти его следы на тропинках кончились провалом. Он был не такой дурак, чтобы оставлять следы. Серега к этому времени тоже был не пальцем деланный. Он прошел всю жуткую школу отступательных лесных боев и научился веселой науке лесных схваток. Он был теперь замечательным разведчиком — умел маскироваться так, что о его присутствии вражеский часовой догадывается только тогда, когда финка врезается ему в глотку. Словом, Сергей научился многому из суровой науки войны. Но вот явление егеря его озадачило. Тут он первоначально почувствовал себя как голым.
Ведь в чем преимущество партизана? В том, что лес укроет тебя от врага. А если уж и лес не укрывает… Нет, так быть не должно.
По его предложению десяток партизан стали набивать новую тропу. Ходили туда-сюда по направлению к одному очень важному стратегическому мосту. Конечно, «партизанская тропа» не имеет ничего общего с обычной тропинкой. Лесные бойцы всегда ходят, стараясь не оставлять следов. Но опытный человек поймет…
Долгое время он думал, что все это зря. Но вдруг, в очередной раз проверяя ложную тропу, — обнаружил возле нее кленовый лист. Вокруг были березы — и такому сочному кленовому листку упасть было неоткуда. Оба на! Кленовая роща была ближе по тропе. Может, конечно, лист зацепили на сапогах партизаны — но для этого он был слишком свежим…
Сергей приблизился к кленовой рощице со стороны мохового болота. По мху мог ходить так, что никто не услышит. Сергей залег на краю болотины и стал наблюдать. Долгое время все было тихо. Но! Когда солнце склонялось к вечеру, одна из кочек, на которой рост небольшой клен, зашевелилась. Мельников, не теряя времени, тут же всадил в эту кучку всю обойму. Перезарядив винтовку, Сергей подошел к этому месту.
Все оказалось правильным. В яме, искусно прикрытой ветками — так что создавалась иллюзия куста, лежал мертвый парень. Две винтовочные пули его настигли в голову, одна в шею. Парень был одет в необычный маскировочный комбинезон. В нем были специальные ячейки, в которые егерь воткнул веточки, листья и прочую лесную мишуру. Эдакое лесное чудище. Мельников глянул на убитого — мускулистого блондинистого парня, который теперь лежал в яме, истекая кровью, — и почувствовал к убитому им немцу большое уважение. Грамотно парень воевал…
Потом с такими охотниками приходилось не раз сталкиваться. Собственно, именно один из них влепил Сергею пулю в грудь, из-за которой он временно вышел из игры и был вывезен в тыл. После чего воевал уже как и все — с погонами на плечах.
9 июля, Алленштайн
В комнату вошел Еляков.
— Ребята, кончай гулять, у меня сейчас будет серьезный разговор с лейтенантом.
Дождавшись, когда Копелян и шофер выйдут, капитан начал без предисловий:
— Дело, в которое мы ввязались, обещает быть очень ответственным. Гораздо серьезнее, чем мы думали. Но я получил приказ продолжать работу, раз уж взялся. Но вопрос не обо мне, а о тебе. Честно говоря, мы давно к тебе, лейтенант, присматривались. Я уже говорил — у нас после войны с кадрами очень непросто. Слишком многие с нее не вернулись. Но мы думали — куда торопиться? Дождемся, пока тебя демобилизуют, потом привлечем. А тут вот вышло — очень даже есть куда спешить… В общем, если ты был пока к нам прикомандирован, то теперь я предлагаю тебе у нас работать. Я не хочу тянуть тебя силком, по приказу. Хотя бы и мог такого приказа добиться. Но — теперь не война. А у нас не просто «государственная безопасность». Я занимаюсь, скажем так, очень тонкими делами. Это не просто «ловить и догонять». Это куда интереснее. Так вот, ты хочешь и дальше работать со мной? Скажу честно — скоро вашу армию отведут в тыл и полностью демобилизуют. Ты в кадрах не останешься. Поверь. Такие лихие разведчики нужны на войне. В мирное время им в армии делать нечего… А что ты еще умеешь, кроме как воевать?
Мельников усмехнулся. Это уж точно. Есть люди, которых ценят потому, что без них никак, но которых начальство при этом сильно не любит за особенности характера. Мельников был как раз из тех. Его постоянно упрекали в «партизанских привычках».
Что было, то было. Разведчик живет по принципу «дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут». Плевать он хотел на всех. Как-то Мельников взашей вытолкал с позиций какого-то шустрого товарища, который раскручивал «дело» на одного из его ребят. Тот для практики в немецком читал найденные немецкие газеты. Вот какая-то сука и стукнула. А этот, тыловая морда, явился копать на предмет «распространения вражеской пропаганды». В результате летел дальше, чем видел, подгоняемый смачными ударами сапог. Идти бы Мельникову за это под трибунал, да того типа тоже на чем-то прихватили. Но Сергею было понятно, что после общей демобилизации сохранить погоны ему не светило. Да и не особо ему хотелось служить в мирной армии. Шестое чувство подсказывали, что там все будет совсем иначе. И капитан тут полностью прав. Куда ему идти? Семья погибла, толком он ничего делать не умеет. Только воевать.
Тем временем Еляков продолжал:
— Ты пойми, лейтенант, после войны люди оказываются по двум основным вариантам. Одни стараются как можно скорее оставить ее в прошлом и заняться мирным делом. А другие, те, кто с войны никогда вернуться так и не смогут. Им в мирной жизни будет скучно. Так вот, ты — из вторых.
— Что ж, я согласен. Что нужно?
— Пока ничего. Пока ты ко мне по-прежнему официально прикомандирован. Сейчас нам надо это задание дожать. А там уж все сделаем как положено.
— А Копелян?
— С ним сложнее. Он не офицер. Да и у него явно нет склонности к нашей работе. Но он уже чересчур влез в это дело. Так что до демобилизации ему придется быть прикомандированным к нам.
…Оганес выслушал новость о своем новом назначении без энтузиазма. Ему явно хотелось тихо и спокойно дослужить до демобилизации в тихом и спокойном городке.
— Но, если подумать, не бросать же мне своего лейтенанта на произвол судьбы, — жизнерадостно сказал он. — Наше дело солдатское. Куда пошлют, туда и пойдем!
10 июля, окрестности Пшасныша, Польша
Дорога была, как водится, разбита, но не очень, поскольку шла поперек линии, по которой двигались войска при наступлении. Но все-таки штабному трофейному «опелю», на котором ехали поляк и пересевший к нему Еляков, было тяжело передвигаться по этой раздолбанной дороге, носившей гордое название шоссе. Шедшему сзади «виллису» приходилось куда как полегче. Да уж, что сказать… Конечно, танки у американцев были плохие — видали их «Шерманы», которые наши танкисты прозвали «гусеничными гробами». Они не шли ни в какое сравнение ни с нашими, ни с немецкими. Но вот машины — это да! Их «студики» и «виллисы» на голову превосходили как советские, так и вражеские транспортные средства. Вот и теперь шофер «виллиса» маялся от скуки, плетясь вслед за немецким «штабником».
Пейзаж вокруг был достаточно пустынный. Вокруг стояли редкие, не внушающие уважения леса, перемежающиеся с полями, которые в этом году вроде бы не засеивались. Но вообще-то местность сильно напоминала Белоруссию. А чего удивляться? До нее тут было всего ничего. Мелькающие за окном деревни были достаточно убогими, отличаясь этим от населенных пунктов в Восточной Пруссии, границу которой миновали недавно. Людей в этих населенных пунктах почти не наблюдалось. Немцы во время оккупации выселяли отсюда поляков, собираясь пристроить своих поселенцев. Поселенцы, те, которые успели приехать в начале войны, благоразумно сбежали еще до подхода наших. А теперь никого не было.
Граница с Польшей оказалась всего лишь линией, проведенной на карте. Никаких пограничников не было и в помине. Да и вообще… В Мышинце стояли наши войска. Что же касается дороги, то она была под стать окружающей местности — такой же пустынной. Каких-либо патрулей и прочего заметно не было. Как и движения. Лишь пару раз попались идущие навстречу грузовики с какой-то поклажей. Глухомань…
Еляков, понятное дело, не рассказал своим людям все, что услышал от Мысловского. Но он поведал, что нынешнее положение в Польше очень невеселое. В Варшаве сидит Временное правительство, члены которого все никак не могут договориться между собой. Оно и понятно. Туда вошли многие — и те, кто боролся с немцами, — и те, кто не очень. Да и боролись-то они по-разному, два самых крупных антифашистских объединения без всякой симпатии относились друг к другу. И, что самое главное, люди в этом правительстве несколько по-разному видели то, как жить дальше. Конечно, у просоветски настроенных товарищей был мощный аргумент — наши танки, которые продолжали стоять в Польше. Но для таких веских доводов пока еще время не пришло.
Так или иначе, но в стороне от больших городов был полный бардак. Надпоручик Мысловский сразу предупредил, что «в дороге может случиться всякое». Поэтому Мельников с Копеляном не только захватили автоматы, но и припасли гранат. И теперь не расслаблялись, а внимательно смотрели за лесными массивами. Особенно там, где они подходили к дороге. Судя по всему, при немцах местные партизаны были тут не особо активны. Потому что недалеко на востоке, в Белоруссии, вокруг всех основных магистралей фрицы вырубили лес метров на сто по сторонам. Что их, впрочем, не особо спасало.
Читать бесплатно другие книги:
