Полет шершня Фоллетт Кен

Глава 16

Тихая деревушка Янсборг в сумерках выглядела зловеще. Крестьяне ложатся рано, так что улицы были пусты, а окна в домах темны. Харальду казалось, что он идет по местечку, где произошло что-то страшное, и он единственный, кто ничего об этом не знает.

Свой мотоцикл Харальд оставил у железнодорожной станции. Тот выглядел не так подозрительно, как он опасался, потому что рядом стоял кабриолет «опель-олимпия», работающий на газу, с деревянной конструкцией над задней частью, поддерживающей огромный бак с топливом.

В сгущающейся темноте он шел к школе.

Тогда, спасшись от преследования на Санде, Харальд улегся в свою детскую кровать и проспал до полудня. Потом мать его разбудила, накормила досыта холодной свининой с картофелем, сунула в карман деньги и стала выспрашивать, где он обосновался. Размягченный ее нежностью и нежданной поддержкой отца, Харальд признался, что живет в Кирстенслоте, однако про заброшенную церковь не упомянул. Пусть не переживает, что ее сын ютится в развалинах. Соврал, что гостит в большом доме.

Харальд снова отправился с запада на восток через всю Данию, и теперь, вечером следующего дня, подходил к своей школе.

Он решил проявить отснятую пленку, прежде чем ехать в Копенгаген, чтобы передать ее Арне, который прятался в доме Йенса Токсвига в квартале Нибодер. Требовалось убедиться наверняка, что съемка удалась, кадры четкие. И фотоаппараты, бывает, барахлят, и фотографы ошибаются. Не хотелось, чтобы Арне, рискуя жизнью, повез в Англию пленку, которая может оказаться пустой. Харальд рассчитывал на школьную фотолабораторию, где наверняка имелись все химикаты, необходимые для проявки и закрепления. Тик Даквитц занимал пост секретаря Клуба фотографов, у него и хранился ключ от комнаты.

Харальд не воспользовался главными воротами, по территории соседней фермы прошел наискосок, чтобы проникнуть на школьный двор через конюшню. Было десять вечера. Младшие мальчики уже улеглись спать; те, кто в средних классах, сейчас раздеваются. Только старшеклассники еще на ногах, большинство из них в своих спальных комнатах. Завтра – день выпуска, наверняка все укладывают пожитки, готовятся к отъезду домой.

Шагая между знакомыми зданиями, Харальд заставил себя побороть искушение двигаться перебежками – из тени в тень и пригнувшись. Ведь если идти открыто и уверенно, в глазах случайного наблюдателя он будет выглядеть как обычный старшеклассник, направляющийся в свою комнату. Поразительно, как, оказывается, трудно имитировать поведение, которое всего десять дней назад было для него самым обычным.

По дороге к Красному дому, где обитали Тик и Мадс, не встретилось ни души. Пробраться тайно на верхний этаж не было возможности: столкнись он с кем-то на лестнице, его бы тут же узнали. Но Харальду продолжало везти. Коридор верхнего этажа оказался пуст. Побыстрей миновав комнату старшего по этажу, учителя Моллера, он тихонько отворил дверь в комнату Тика и быстро закрыл за собой.

Тик сидел на крышке своего чемодана и подпрыгивал, пытаясь его закрыть.

– Ты! – ахнул он. – Вот это да!

Харальд уселся рядом на чемодан, и вдвоем им удалось заставить замки защелкнуться.

– Ты домой?

– Если бы! – вздохнул Тик. – Сослали в Орхус. Придется все лето ишачить в отделении семейного банка. Это кара за наш поход в джаз-клуб.

– А…

Харальд рассчитывал, что друг составит ему компанию в Кирстенслоте, но теперь подумал, что сообщать Тику, где он сейчас живет, незачем.

– Ты что тут делаешь-то? – поинтересовался Тик, когда они управились с чемоданными ремнями.

– Мне нужна твоя помощь.

– Так. Что на этот раз? – Тик ухмыльнулся.

– Нужно проявить это. – Харальд вынул из кармана кассету с фотопленкой.

– А почему в мастерскую не отнесешь?

– Потому что тогда меня арестуют.

Ухмылка сползла с физиономии Тика.

– Значит, ты в заговоре против нацистов, – торжественно произнес он.

– Что-то вроде того.

– Ты в опасности.

– Да.

В дверь постучали. Харальд бросился на пол и заполз под кровать.

– Да? – отозвался Тик.

Дверь скрипнула, открываясь, голос учителя Моллера произнес:

– Пора выключить свет, Даквитц.

– Хорошо, господин учитель.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, господин учитель.

Дверь закрылась, и Харальд выбрался из-под кровати.

Навострив уши, они дождались, когда Моллер, пройдясь по всему коридору, попрощается на ночь с каждым из мальчиков, вернется к своим комнатам и запрет за собой дверь. Они знали, что до утра он теперь не выйдет, если, конечно, не произойдет что-то экстраординарное.

– Ключ от темной комнаты еще у тебя? – понизил голос Харальд.

– Да, но сначала надо попасть в лабораторный!

Харальд вспомнил, что лабораторный корпус на ночь запирался.

– Можно разбить какое-нибудь окно с тыла.

– Увидят утром разбитое стекло и поймут, что там кто-то был.

– Ну и что? Ты же завтра уедешь!

– А, ну тогда да.

Сняв ботинки, они на цыпочках вышли в коридор, спустились по лестнице, а дойдя до входной двери, снова обулись и вышли на улицу.

Был уже двенадцатый час ночи. В такую пору по территории школы никто не ходит, так что следовало остерегаться, чтобы их случайно не заметили из окна. К счастью, ночь стояла безлунная. Трава заглушала их торопливый шаг. У церкви Харальд оглянулся. В одной из комнат старшеклассников еще горел свет. Черная тень, пересекая светящийся квадратик, помедлила у окна. Секундой позже Харальд и Тик скрылись за углом церкви.

– По-моему, нас засекли, – прошептал Харальд. – В Красном доме горит свет.

– Окна учителей все на другую сторону. Если нас кто и засек, то скорее всего кто-то из наших. Наплевать.

Харальд от души понадеялся, что Тик прав.

Обогнув библиотеку, они подошли к лабораторному корпусу с тыла. Здание, хотя и построенное недавно, спроектировали так, чтобы оно не выделялось из общего стиля школы: из красного кирпича, оконные переплеты из белого камня, каждое окно в шесть стекол.

Харальд снял ботинок и каблуком постучал по стеклу. То даже не подумало разбиваться.

– А ведь бьется почем зря, когда играешь в футбол… – пробормотал он.

Сунул руку внутрь башмака и ударил с силой. Стекло треснуло и посыпалось с оглушительным звоном. Юноши окаменели, потрясенные, какого шума наделали. Но тишина царила вокруг, будто ничего не случилось. В окружающих зданиях: в церкви, в библиотеке, в спортзале – никого не было, и, переведя дыхание, Харальд понял, что обошлось, никто не услышал.

Каблуком ботинка он оббил оставшиеся в раме острые осколки. Те попадали вниз, на лабораторный стол. Потянувшись, Харальд открыл шпингалет. Все тем же ботинком, чтобы не порезать пальцы, смел осколки с подоконника, взобрался на него и спрыгнул внутрь. Тик последовал за ним.

В химической лаборатории царил острый запах кислоты и нашатырного спирта. Тьма стояла почти кромешная, но все-таки помещение было знакомое и они ухитрились пробраться к выходу, ничего не разбив. Пройдя коридором, нашли дверь в фотолабораторию.

Оказавшись внутри, Тик запер дверь и включил свет. Было понятно, что свет, раз уж не проникает внутрь темной комнаты, не может выбиться и наружу.

Тик, засучив рукава, принялся за дело. Налил теплую воду в раковину и занялся приготовлением раствора. Измерил температуру воды, подбавил горячей. Общие принципы фотографии Харальду были известны, но сам он этим никогда не занимался, так что доверился другу.

«Что, если неудача: затвор не сработал, или пленка засветилась, или изображение нерезкое? Все насмарку, такие снимки никому не нужны. Хватит ли духу повторить все сначала? Вернуться на Санде, в темноте перелезть через колючую проволоку, дождаться рассвета, заснять все по новой и при свете дня выбраться с базы… Сомневаюсь, что у меня сил хватит…»

Раствор готов, Тик включил таймер и выключил свет. Харальд терпеливо сидел в темноте, пока Тик колдовал с пленкой: ждал, когда проявятся кадры – если, конечно проявятся. Тик пояснил, что сначала пленку опускают в пирогаллол, который, вступив в реакцию с солями серебра, создает видимое изображение. Они сидели и ждали, пока не зазвонил таймер, после чего Тик, чтобы остановить реакцию, промыл пленку в уксусной кислоте. И, наконец, чтобы закрепилось изображение, ее надо опустить в гипосульфит.

– Ну что, вроде все.

Харальд затаил дыхание.

Тик щелкнул выключателем. После темноты Харальд в первый момент, ослепленный, ничего не увидел, но когда глаза попривыкли, в волнении уставился на сероватую пленку в руках Тика. Ради этого он рисковал жизнью.

Тик поднял пленку, чтобы видна была на просвет. Сначала, ничего не разобрав, Харальд подумал, что, видно, придется начинать все сначала, но потом вспомнил, что смотрит-то он на негатив, где черное выглядит белым и наоборот, и начал распознавать картинки. Вот оно, обратное изображение большой прямоугольной антенны, которая так заинтриговала его, когда он увидел ее четыре недели назад…

Все получилось!

Он смотрел кадр за кадром и узнавал каждый из них: вращающееся основание, пучки кабелей, решетка антенны, снятая с нескольких ракурсов, два устройства поменьше с отклоняющимися антенками и, наконец, последний кадр, общий вид, три сооружения сразу, снятый перед тем, как у него начался приступ паники.

– Получилось! – с ликованием произнес он. – Отличные кадры!

Тик меж тем выглядел бледно.

– Что это ты наснимал? – спросил он испуганно.

– Кое-какие устройства, которые немцы изобрели, чтобы распознавать приближение самолетов.

– Ох, лучше бы я не спрашивал! Ты хоть понимаешь, что нам за это будет?

– Снимал-то я.

– А я проявил! О черт, да меня повесят!

– Я же тебе сказал, какого рода тут дело.

– Знаю. Но как-то я не дотумкал…

– Ну извини.

Тик смотал пленку и, засунув в цилиндрик контейнера, сказал:

– Вот возьми. Я отправляюсь спать, и считай, что меня тут не было.

Харальд спрятал цилиндрик в карман брюк.

И тут они услышали голоса. Тик издал стон.

Харальд замер, прислушиваясь. Поначалу ни слова было не разобрать, но, похоже, голоса звучали внутри здания, а не снаружи. А потом голос Хейса произнес:

– Непохоже, чтобы здесь кто-то был.

Второй голос принадлежал мальчику:

– Они точно пошли сюда, господин директор.

– Кто это? – нахмурился Харальд.

– Похоже, Вольдемар Бор.

– Ну еще бы!

Бор прослыл школьным нацистом. Вот незадача! Надо же такому случиться, чтобы именно он углядел их из окна! Всякий другой держал бы рот на замке.

Тут послышался третий голос, принадлежащий учителю Моллеру.

– Взгляните, разбито окно. Видимо, так они сюда забрались… Кто бы это ни был.

– Я уверен, что один из них – Харальд Олафсен, господин учитель, – довольный собой, заявил Бор.

– Давай-ка выбираться отсюда, – прошептал Харальд. – Может, удастся скрыть, что мы занимались тут фотографией. – Выключив свет, он повернул ключ в замке, открыл дверь и…

– О черт! – Он едва не наткнулся на Хейса.

Весь этаж был ярко освещен. Хейс стоял перед самой дверью в рубашке без воротничка: видно, его позвали, когда он готовился ко сну.

– Значит, все-таки ты, Олафсен.

– Да, господин директор.

За спиной Хейса появились Бор и учитель Моллер.

– Ты же понимаешь, что больше не ученик нашей школы, – продолжил Хейс. – Моя обязанность – позвонить в полицию, чтобы тебя арестовали за незаконное вторжение.

Харальд похолодел. Если в полиции у него найдут рулон с пленкой, ему конец.

– И Даквитц с тобой! Конечно, мне следовало бы знать, – прибавил Хейс. – Что, позвольте узнать, вы тут делаете?

Харальд понял, что Хейса нужно уговорить не звонить в полицию, но в присутствии Бора об этом не могло быть и речи.

– Господин директор, я могу поговорить с вами с глазу на глаз?

Хейс ответил не сразу.

Харальд тут же решил, что если Хейс все-таки позвонит в полицию, добровольно он ни за что не сдастся. Попытается убежать. И далеко ли убежит?

– Прошу вас, Хейс, дайте мне шанс объясниться, – попросил он.

– Что ж, – неохотно пробормотал тот. – Бор, ступайте спать. И вы, Даквитц. Господин Моллер, пожалуй, вам стоит проследить, чтобы они разошлись по своим комнатам.

Проводив их взглядом, Хейс вошел в химическую лабораторию, сел на табурет, достал свою трубку.

– Ну, Олафсен, рассказывайте. Что на этот раз?

Харальд помялся, не зная, что придумать. Правдоподобного ничего в голову не приходило, к тому же он боялся, что настоящая правда покажется куда невероятней того, что он сумеет придумать.

Харальд просто достал из кармана цилиндрик и протянул его Хейсу. Тот вынул пленку, развернул ее, посмотрел на свет.

– Похоже на какое-то новое радиооборудование. Военное?

– Да.

– Ты знаешь, для чего оно?

– Думаю, отслеживает самолеты с помощью радиолучей.

– А, так вот как они это делают! Люфтваффе утверждает, что пришлепывает британских бомбардировщиков как мух. Это все объясняет.

– Сдается мне, что, отследив бомбардировщик, они посылают истребитель перехватить его, и могут с земли с точностью руководить перехватом.

Хейс поглядел на него поверх очков.

– Однако! Ты понимаешь, до какой степени это важно?

– Мне кажется, да.

– Британцы могут помочь русским только одним способом: если заставят Гитлера снять немецкие самолеты с русского фронта и направить на защиту Германии от британских налетов.

Хейс, бывший военный, естественно, мыслил стратегически.

– Не уверен, что до конца понимаю, что вы имеете в виду, Хейс.

– Суть в том, что такая задача невыполнима до тех пор, пока немцы легко сбивают бомбардировщики. Но выяснив, как именно они это делают, британцы смогут принять контрмеры. – Хейс огляделся. – Где-то тут был календарь.

При чем тут календарь, Харальд не понимал, зато знал, где тот находится.

– Он в кабинете физики.

– Сходи-ка за ним.

Хейс поставил цилиндрик с пленкой на лабораторный стол и принялся раскуривать трубку. Харальд сходил в соседний класс, нашел на полке астрономический календарь и принес Хейсу. Полистав его, тот задумчиво произнес:

– Следующее полнолуние восьмого июня. Уверен, на эту ночь намечен серьезный налет. До восьмого еще двенадцать дней. Ты успеешь в Англию к сроку?

– Это задача другого человека.

– Помогай ему Бог. Олафсен, ты хоть осознаешь, какой опасности себя подвергаешь?

– Да.

– Шпионаж карается смертной казнью.

– Я знаю.

– Да, характер у тебя есть. Этого не отнять. – Хейс вернул ему пленку. – Тебе что-нибудь нужно? Еда, деньги, горючее?

– Нет, спасибо.

Хейс поднялся.

– Пойдем, я тебя провожу.

Они вышли через парадный вход. Прохладный ночной воздух остудил Харальду взмокший лоб. Бок о бок они пошли по дороге, ведущей к воротам.

– Даже не знаю, что сказать Моллеру, – признался Хейс.

– Я могу высказать предложение?

– Сделай милость.

– Ну, вы могли бы сказать, что мы печатали непристойные карточки.

– Отличная мысль. Как раз этому все поверят.

У ворот Хейс пожал Харальду руку.

– Ради Господа Бога, сынок, будь осторожен.

– Постараюсь.

– Удачи!

– До свидания.

Харальд зашагал к деревне.

Дойдя до поворота, оглянулся. Хейс еще стоял у ворот, смотрел ему вслед. Харальд помахал рукой, Хейс ответил.

Где-то на полпути Харальд забрался под куст и проспал до рассвета, а потом завел свой мотоцикл и поехал в Копенгаген.

Он отлично себя чувствовал, проезжая пригород под утренним солнцем. Настроение было прекрасное. Подумать только, он едва-едва выбрался из нескольких переделок, но в итоге выполнил что обещал. Предвкушая удивление Арне, думал о том, как передаст ему пленку. На этом его работа закончится. Доставить пленку в Британию предстоит Арне.

Повидавшись с братом, он отправится в Кирстенслот. Придется упрашивать фермера Нильсена снова принять его на работу. Тот будет зол. Отработав всего один день, Харальд исчез до конца недели. Но, похоже, он нужен фермеру не меньше, чем фермер ему, и скорее всего старик смилостивится.

Жить в Кирстенслоте – значит, встречаться с Карен. О Карен он думал с волнением. Немного грустил оттого, что в романтическом смысле он ее не интересует и, наверное, не заинтересует никогда.

«Но все-таки, похоже, я ей нравлюсь. Мне бы хватило просто смотреть на нее, с ней разговаривать».

О поцелуях он даже не мечтал.

Харальд добрался до Нибодера. Арне дал адрес Йенса Токсвига. Улица Святого Павла – узкая, застроенная одинаковыми домиками. Лужаек перед домами нет, дверь отворяется прямо на улицу. Харальд припарковал мотоцикл у дома номер пятьдесят три и постучал в дверь.

Открыл ее полицейский в форме.

Харальд остолбенел. Где же Арне? Неужели арестовали?

– Что тебе, паренек? – нетерпеливо спросил полицейский – средних лет мужчина с седыми усами и сержантскими нашивками на рукаве.

На Харальда снизошло вдохновение. Видимо, паника, охватившая его, сыграла защитную роль.

– Где врач, она уже рожает! – закричал он.

Полицейский улыбнулся. Перепуганный до полусмерти будущий папаша – фигура привычно комедийная.

– Здесь, сынок, доктора нет.