Шаг влево, шаг вправо Громов Александр

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Зря я предупредил Машу, чтобы рано не ждала, – было пять утра, а это в обычном понимании и есть рано. В такое время нормальные люди еще спят, тем более в воскресенье. И, между прочим, напрасно. Ибо по нынешней августовской жаре только в это время и можно было кое-как дышать вне кондиционированных объемов: асфальтовые реки улиц и озера площадей едва успели остыть, раскалившиеся за день бетонные коробки нехотя отдали лишнее тепло эфирным средам. На востоке, слабо просвеченный сквозь городскую дымку, занимался скудный серый рассвет.

Я ехал к себе в Кунцево и размышлял о странностях русского языка. Занимался рассвет. Чем это, любопытно знать, он занимался? Судя по его осторожной медлительности, решал тяжкую проблему: выкатить или не выкатить сегодня в небо размазанное городским смогом светило?

Пожалуй, лучше бы не выкатывал. На домашний кондиционер я еще не накопил.

Тишины, конечно, не было – где в мегаполисе бывает тишина? когда? По улицам с шуршанием носились машины, пока редкие. Ранний пустой трамвай, уродливый и угловатый, как допотопный бронепоезд, удравший с запасного пути, со скрипом и скрежетом взял поворот в восемь румбов. В пыльном скверике два щуплых милиционера воспитывали «демократизаторами» орущего пьяного богатырской комплекции, приплясывая и ловко уворачиваясь от его громадных ручищ. Лет десять назад я, наверно, остановился бы посмотреть – это и впрямь выглядело забавно.

Не врал Екклезиаст: «Что было, то и будет». Пожалуй…

И все-таки если можно получить удовольствие от езды по московским улицам, то лишь на стыке ночи и утра: трассы почти пусты, толп нищих на тротуарах еще нет – не их время. Лишь некоторые, согнанные конкурентами с благодатных мест, с ночи занимают позиции возле подъездов многоквартирных домов в расчете на полусонную психологию ранних пташек: в девяти случаях из десяти приставалу матерно обложат, но уж один раз подадут щедро. Пьяный и не вполне проснувшийся – близнецы-братья.

Возле моего подъезда в многоэтажке, выпирающей углом на улицу Алексея Свиридова, знакомый приставала – потертый мужчинка с сизым похмельным мурлом – проводил меня сумрачным взглядом, сплюнул вслед, но клянчить денег на сей раз не дерзнул, понимая, что опять напорется на «работать не пробовал?». Впрочем, что я могу о нем знать? Может, и пробовал когда-то. Между нами говоря, все эти президентские программы борьбы с люмпенизацией населения мало чего стоят, а почему так получается – не знаю. Однако люмпенов не убывает, это точно.

А этот к тому же неумный. Если бы встал днем в центре перед любым модным магазином с картонкой «Подайте на чип!» – имел бы успех. На чип не наклянчил бы, а на опохмел – запросто.

Неслышно отомкнуть дверной замок. Тихонько снять обувь, осторожно, чтобы не скрипнула дверь, заглянуть в спальню. Так я и знал: Маша опять спала вместе с дочерью. Она часто делает так, когда я забываю явиться домой ночевать. Днем она покрикивает на Настьку, а вот ночью… Закрыть глаза и чувствовать рядом с собой тепло своего ребенка, просто чувствовать, не видя его лица, забыв на недолгое время о проклятой сорок седьмой хромосоме…

Это приятно, наверное.

Может быть, нам следовало завести второго ребенка. Маша не захотела, при моих намеках сразу замыкалась наглухо, уходила в себя. Я не сразу ее понял. Одно дело знать из книг и от врачей, что болезнь Дауна случайна, а не наследственна, что второй ребенок почти наверняка родится нормальным здоровым младенцем, и совсем другое – каждый день слышать лепет олигофрена, видеть эти вздутые щеки, этот вечно высунутый, не помещающийся во рту язык… И винить себя, только себя.

Мне кажется, Маша не поверила ни врачам, ни книгам.

Мы не отдали дочь в платный приют – не захотели, да и не смогли бы, наверное. Ни я, ни Маша. Нас не уговаривали, нам, вопреки очевидному профиту приюта, старательно объяснили, что дети с болезнью Дауна обычно контактны и доброжелательны, уход за ними несложен. И это оказалось правдой. Трудно не любить своего ребенка, каким бы он ни был. Не прощать Настьке выходок, значения которых она не способна понять, не играть с ней, не покупать шоколадных батончиков…

Вот только второго ребенка мы так и не завели.

Есть хотелось зверски. После вчерашних гамбургеров из «Госснаба» во рту у меня не было маковой росинки. Я поспешил на кухню, вскрыл первую попавшуюся под руку жестянку, с хлюпаньем умял некоего гада в томате, запил растворимым кофе и почувствовал себя лучше. Теперь можно было приняться за дело.

Что я и сделал, перетащив в кухню кресло и размешав в чашке еще одну порцию кофе, на этот раз без сахара.

Возникающее от записи на чип гигабайтных массивов чувство легкого отупения, которое, впрочем, сравнительно быстро проходит, мне сейчас не грозило. Двести с довеском мегабайт информации – не объем. Давая мне задание, Максютов прекрасно понимал: на любой мыслимый анализ столь скромного массива данных мне скорее всего потребуется восемь-десять часов. В самом крайнем случае пятнадцать, но уж никак не больше.

«ЧИППИ!»

Шар холодного огня раскрылся, рассыпая карточки. Тысячи карточек. Ни одна не имела шанса ускользнуть от внимания, я видел их все и мог читать до полусотни одновременно. Это предел, мой «потолок». За полтора года чип в моем черепе превратился в сильно устаревшую модель, над которой теперь снисходительно посмеиваются владельцы того же CROWN’а-VL-2100, – а зря. Глупцы и пижоны не возьмут в толк, что предел возможностей определяется мозгом. Каков бы ни был кнут, увечную клячу не превратить ни во владимирского тяжеловоза, ни тем более в фаворита стипль-чеза.

Честное слово, это радует…

Сумасшедшая пляска карточек. Не калейдоскоп, не осенние листья на ветру – нечто иное, чему нет названия ни в каком человеческом языке, что невозможно описать словами… Ага, вот что подсунуто мне… Так я и думал. Для простой вводной, пожалуй, многовато.

Катастрофы, причем – странные катастрофы. Странности без катастроф. Необъяснимые явления. Известные миру и нет. И все это с приложением документов, фотографий, заключений комиссий всех мастей, показаний свидетелей, протоколов допросов обвиняемых по уголовным делам!

Ага.

Если нынешнее дело о разрезанном доме и… гм… некоторых странностях с людьми и животными не лежит в том же ряду – пилите меня на кусочки, четвертуйте! Укусив предварительно той же собакой!

В юности я не задумываясь выложил бы год жизни в обмен на такую вот подборочку материала, не вошедшего в пестрые бульварные сборники о великих тайнах бытия. Чуть позднее – поторговался бы. Теперь же предстоящая работа не вызывала во мне ничего, кроме желания сделать ее точно, скрупулезно и чем скорее, тем лучше.

Первым делом я отметил, что массивы данных Шкрябуна и Максютова во многом пересекаются. По сколько-нибудь необычным катастрофам последних лет – полностью. Почти все, что было в подборке второго, наличествовало и у первого, но у Шкрябуна имелось еще многое сверх того. Зато в материале Максютова явственно прослеживалась внутренняя логика, кто-то как следует поработал с данными, отбросив лишнее. «Меньше знаешь – крепче спишь», – верно сказано, и, кажется, генерал-майор Максютов имел намерение сберечь мой сон.

Я не стал гадать, что бы это значило. Главное, начальство, по-видимому, не имело пугающего намерения упечь меня в высоколобые аналитики, что само по себе было отрадно, а в остальном – прорвемся…

Поискав, от чего бы я мог оттолкнуться, я нашел один случай. Поселок с чудесным названием Клин-Бильдин Зарайского уезда Московской губернии, 17 мая нынешнего года. Приблизительно в 10 часов утра ВЕСЬ (подчеркнуто) персонал уездной психиатрической больницы, от главврача до уборщицы, по неизвестной причине покинул здание больницы в состоянии ярко выраженной паники. В давке, возникшей на лестнице, санитар Безуглый получил травму лица. Опрос участников бегства не дал результатов: ни один человек не сумел сколько-нибудь внятно объяснить, что послужило причиной столь постыдного поведения. Примечательно, что спустя пять-десять минут большинство фигурантов происшествия вернулись в здание и более не ощущали ничего необычного, кроме вполне понятной неловкости. Примечательно также, что ни один из больных, независимо от диагноза, не принял участия в массовом забеге врачей, медсестер и санитаров, за исключением некоего гражданина Васина, впоследствии разоблаченного как симулянт шизофрении. В прессе инцидент не освещался, местные власти интереса к происшествию не проявили, экспертная группа не выявила никаких физических аномалий в здании больницы и его ближайших окрестностях.

Это было уже кое-что. Во-первых, чем-то похоже на «недопущение посторонних» в Языково. Во-вторых, теперь я знал, что тема существует как минимум три месяца. Поискав по карточкам, я увеличил этот срок до пяти месяцев.

Стало быть, март. Пять месяцев назад, в марте нынешнего года, внимание кого-то в Управлении привлекло необычайное увеличение количества необъяснимых катастроф и просто странностей. Возможно, это началось и раньше, но по материалу Максютова получалось: первый случай расследования происшествия Нацбезом – десятое марта.

Случилось же вот что: самолет «Ту-204» компании «Российские авиалинии» совершал рейс Омск – Казань, имея на борту 163 пассажиров. На втором часу полета значительное число пассажиров стало, очевидно, жертвами массовой галлюцинации невыясненного происхождения. Говоря короче, большинству пассажиров померещилось одно и то же: самолет, летевший в тот момент где-то над Уралом на высоте 10 500 метров, внезапно лишился плоскостей. Ни с того ни с сего. Результат: два сердечных приступа, причем один из них со смертельным исходом, последовавшим в казанском аэропорту. Возникшая паника была отчасти ликвидирована действиями экипажа, отчасти утихла сама собой, ибо очень скоро выяснилось, что «бескрылый» авиалайнер, как ни странно, не проявил желания устремиться к земле на манер утюга, а преспокойно продолжал горизонтальный полет и в конце концов благополучно приземлился там, где ему следовало.

Массовая галлюцинация продолжалась не более одной-двух минут. Под прикрытием начатого дела о попытке теракта (распыление галлюциногена, как же!) следственная группа УНБ тщательно поработала со свидетелями. Все они показывали примерно одно и то же, разница заключалась лишь в мелочах. Один пассажир, например, уверял, будто видел торчащий из фюзеляжа рваный обломок левой плоскости длиной примерно до консоли двигателя, в то время как другие божились, что оба полукрыла были-де сбриты заподлицо. Наконец, три пассажира с некоторым смущением заявили, что не наблюдали вообще никаких видений. Двое из них спали и были разбужены паникой в салоне, строго говоря, их показания были сомнительны; место же третьего, отнюдь не спавшего, как выяснилось, находилось возле иллюминатора как раз над крылом!

По его признанию, он также испугался – и очень, очень сильно. Испугался не видения, которого, хоть тресни, не наблюдал, – испугался паники на борту, когда полторы сотни обезумевших пассажиров по непонятной ему причине вдруг начали вопить, вскакивать с мест и бешено рваться в проход!

Итак, Нацбез начал присматриваться к странностям минимум пять месяцев назад. А что же капитан Рыльский? Продолжал себе старательно копать свою тему и думать не думал о том, что кого-то в УНБ интересуют потусторонние чудеса с отчетливым душком мистики. Ну разве что отметил фразу, недавно услышанную от комментатора по ящику: мол, число разнообразных катастроф во всем мире значительно увеличилось за последние один-два года…

А оно и должно расти, между прочим! Обыкновенная матстатистика: больше самолетов – больше падений. Больше домов – больше мест, куда самолетам не следовало бы падать. Больше ядерных электростанций – больше аварий с выбросами радионуклидов или без оных. Больше автомобилей – больше работы травматологам, а что до всяческих мер безопасности, то они, как известно, не панацея…

Обсасывать свои соображения подробно я не стал – и без них непонятного было предостаточно. Во-первых, значение, придаваемое Максютовым этой теме, в принципе более подходящей для МЧС, нежели для Нацбеза. Да что там Максютов – бери выше! Кто без достаточных оснований позволил бы Максютову сорить подполковничьими званиями? Пока было ясно одно: на этом деле с равным успехом можно и выдвинуться, и очень больно расшибить себе нос, а то и вовсе переломить шею. Да так, что история с корейским пресс-атташе, пожалуй, покажется легкой царапиной.

Кого же еще подставить в случае неудачи, как не бывшего стрелочника? Не стоять под грузом невозможно, при том что Максютов – вряд ли надежная крыша. То, что и ему когда-то разменяли одну большую звезду на три поменьше, ровным счетом ничего не значит. В качестве крыши он, пожалуй, спасет от дождя, но не от падающей сверху бетонной плиты. Как там пели на былой войне танкисты о самоходке «Су-76»: «Броня крепка, и тент над головою…»

Терпеть не могу предаваться унылым мыслям. Я просмотрел еще две-три сотни карточек и понял, что поспешил с выбором отправной точки. А поняв, заменил первую карту своего пасьянса.

Прорыв новенькой плотины Кожимской ГЭС, случившийся 29 мая сего года… А, помню! Об этом говорили по ящику и, кажется, писали в газетах, но немного: катастрофа не вызвала многочисленных жертв, водяной вал прокатился преимущественно по малонаселенным местам, смыв по пути золотодобывающую драгу с дежурной сменой, но не причинив особого вреда поселкам, расположенным много ниже по течению. Что ж, бывает. И плотины иногда рушатся сами по себе, хотя обычно строятся с запасом прочности, позволяющим выдержать близкий ядерный взрыв. А вот интересная информация: спасатели из МЧС, представители местных властей и экспертно-следственная группа УНБ прибыли на место катастрофы практически одновременно 22 мая, когда вода уже размыла все, что могла размыть, и чаша водохранилища опустела. Почему такой срок? И почему ни в уцелевшем турбинном зале, ни в диспетчерской, ни где-либо поблизости спустя трое суток после катастрофы не оказалось ни одного человека, а разбежавшихся после прорыва свидетелей пришлось разыскивать и доставлять на ГЭС едва ли не силой? Почему один доблестный вохровец, здоровый, сильный мужик, считавшийся пропавшим без вести и, вероятно, погибшим в катастрофе, был задержан в состоянии полной невменяемости в поселке, отстоящем от плотины на семьдесят километров, а на допросе только плакал, поскуливая от ужаса, и лепетал о том, как ломился наугад сквозь тайгу? Почему мои коллеги выбрали для своей штаб-квартиры место в трех километрах от объекта их интереса? Что, поближе ничего не нашлось? Наконец, случайно ли эксперт майор Будкин оступился при осмотре плотины и на ровном месте сломал себе ногу?

А не кажется ли вам, капитан Рыльский, что все эти факты навязчиво напоминают вам нечто весьма и весьма знакомое?

Ох, не говорите…

Более того, анализ обломков бетона из тела плотины (тех немногих, что к моменту прибытия группы еще могли представлять какой-то интерес) привел экспертов к парадоксальному заключению, полному недомолвок и уверток, но в своей основе признающему факт: часть тела плотины, вероятно цилиндрической формы, была неизвестным, но аккуратнейшим образом вырезана и изъята, после чего из-за ослабления сечения прорыв произошел почти мгновенно и вода довершила размыв.

Черт знает что. Словно какой-то сверхмогущественный малолетний хулиган внезапно пробудился от спячки, взял папину бритву и пошел шалить – высунув от усердия язык, кромсать занавески, обои и все, что подвернется под руку… А чтобы было веселей, решил понаставить рогаток на пути тех, кто хочет (мечтать не вредно, правда?) поймать его за руку, отшлепать и поставить в угол.

Есть тут, правда, одно немаловажное уточнение: некоторые люди – их очень мало – не замечают рогаток…

А ведь Максютов прав, подумал я. Правда, очень уж несерьезно все это выглядит, прямо какая-то зловещая и зловредная чертовщина, но… Но! Общественная практика, которая, как известно, заодно является критерием истины, упрямо тычет носом: тут есть нечто, копай. Я-то добрался до Языкова легко! Правда, на третий день – интересно, каково бы мне было на первый? Но ведь не бодрился я, тщательно скрывая дрожь в коленках, как Алимов! Не устраивал истерик, как парнишка-проводник, не кусал заезжих корреспондентов, как его овчарка! Между нами говоря, вообще не чувствовал никакого дискомфорта. А ведь странная чертовщина, подействуй она и на меня, многое могла бы со мной сотворить, дабы не совал любопытный нос! Спихнула бы меня в кювет по дороге, например. Для силы, устраивающей природные катаклизмы, что может быть проще? Не вписалась бы со мной в поворот на трассе – и привет, носите гостинцы в госпиталь, если не цветы на могилу. Шарахнула бы локальным землетрясением не в шутку, а всерьез, как этого Каспийцева. Наконец, подавила бы животным ужасом, заставила бы бежать без оглядки, наплевав на задание Максютова… Почему бы нет? Человек без нервов – это художественная метафора, нет их ни в природе, ни в Красной книге…

А что, собственно, со мной имело место? По минутам. Из шара холодного огня я вытащил свою вчерашнюю поездку и прочувствовал все снова – в ускоренном темпе, а избранные моменты в реальном времени, по минутам. Всегдашняя автомобильная «пробка» у Белорусского вокзала, выхлопные миазмы, гладкое скучное шоссе, дурацкий рекламный щит возле придорожной кафешки с не менее дурацким названием… Ничего из ряда вон. Землетрясение – само собой, но вряд ли оно предназначалось нам обоим: Каспийцеву и мне. Занятно другое: сразу два человека в «Госснабе» – дама за столиком и хозяин – обратили на меня, незаметного человечка, внимание. Случайно ли?

Скорее всего да. Во всяком случае, недоказуемо.

Спустя полчаса я отвлекся от карточек и удивился сам себе: оказывается, я начал ощущать интерес к проблеме, чувствовал подъем и даже более того – знакомый, еще не совсем забытый зуд, подозрительно напоминающий энтузиазм!..

Я знал, что это не к добру. Но было приятно.

К восьми часам утра я полностью разделался с данными Максютова и переключился на Шкрябуна. Как и следовало ожидать, его массив оказался наполненным главным образом избранными сообщениями печати за последние пятнадцать-двадцать лет, сомнительными материалами, почерпнутыми из глобальных электронных сетей (вот уж ни минуты не сомневался, что в сельском доме Шкрябуна имеются компьютер и телефонная связь!), и тому подобным мусором, в какой только влезешь – тут же и увязнешь, как в тухлом болоте с лягушками. Шкрябун даже не потрудился рассортировать материал как следует, с чего непременно начал бы любой новоиспеченный лейтенантик в отделе информации.

Я даже расстроился.

Ради какой великой задачи Максютов смерть как хотел добыть весь этот невостребованный утиль? Поднимите мне веки, не вижу! Первое, что приходило в голову при взгляде на массив, – найти борзописца, чтобы скоренько настрочил еще одну книжонку о великих тайнах, гонорар пополам.

Оставалось, правда, надеяться на то, что главное Шкрябун приберег на потом. В тайнике. И содержимое тайника, вероятно, рассчитано на самоуничтожение спустя определенное время. Шкрябун страховался, вываливая перед Максютовым хлам как демонстрацию готовности сотрудничать и требуя гарантий в обмен на большее. Я его понимал. Хочешь ходить по носорожьей тропе и не сгинуть под копытами – отращивай на спине броневые щитки, стань Кайманом…

Однако намек Шкрябуном был дан и мною понят. Часть карточек – на самом деле текстовых файлов – оказалась помечена. Самые старые карточки, возрастом до 1996 года, были помечены почти все. Дальше – меньше. Гораздо меньше. Надо было понимать так: «паранормальная» группа Шкрябуна работала своими методами по аномальным явлениям. По некоторым. По тем, что помечены. Или хотя бы пыталась работать. Более того: с частью своих рабочих объектов, всех этих телепатов, ясновидцев и прочих колдунов Шкрябун поддерживал связь и после разгона группы! Даже после своей отставки. Почему бы нет? Направление прикрыли как бесперспективное, о нем забыли. Кто может запретить пенсионеру заниматься любимым хобби? Что они там нашаманили – никому не известно. Тайна.

И за нее Максютов готов платить.

Я не успел просмотреть и пяти процентов всего массива, как в туалете зашумела спускаемая вода, а потом, спустя полминуты – еще раз. Настьке это нравится. Вот сейчас дождется, когда бачок ватерклозета наполнится хотя бы на четверть объема, – и опять повторит…

Так и есть.

Ну и ладно. Пусть дергает ручку хоть целый день – главное, умеет пользоваться и, возможно, понимает смысл этого действия. Что ни говори, а ученье – свет. Особенно многолетнее. Как говорил мой школьный учитель, терпение и труд преобразуют любой предмет в мелкодисперсную субстанцию…

Мелкие нескладные шажки. Топ-топ-топ…

– Папа, – сказала дочь. – Папка плисол.

Я мучительно улыбнулся. Года через два у нее начнет округляться грудь, а она все туда же: «Папка плисол».

«Тесет лусей…»

Зафиксировав улыбку, я кивнул:

– Пришел, солнышко. Весь тут.

– Папка плисол, плинес няняку.

Ах да!

Хлопнув себя по лбу, я отдал ей «няняку» – уже изрядно подтаявший и помятый в кармане «сникерс», который я, разумеется, не сообразил положить в холодильник. Крепко зажав гостинец в кулачке, Настька принялась воевать с оберткой.

– Дай я помогу. И слюни вытри.

Она замотала головой. Если уж ей попало в руки что-нибудь вкусненькое – отнимешь только с боем.

– Ты что, с ума сошел?

Понятно. Маша тоже встала.

Я смотрел на жену, появившуюся в кухонном дверном проеме, и думал, что она красива даже такой: не подмазанной со сна, непричесанной и сердитой. Все еще красива. Пока еще. Несмотря ни на что. Даже скорбные морщинки вокруг глаз сейчас не были заметны – они становятся четче как раз наоборот, когда Маша улыбается.

Иногда она все-таки улыбается.

– А что тут такого? – возразил я.

– Сдвинулся, да? – Было ясно, что она готова сразу сорваться на крик, и непременно сорвется, стоит только чуточку подтолкнуть. – Гастрита ребенку захотел? Натощак – шоколадом! Совсем ума лишился. Вот теперь не станет есть завтрак – будешь сам ее кормить.

Миновало время, когда я стал бы возражать, убеждать и спорить. И очень хорошо, что миновало, потому что всякие никчемные споры «для сохранения лица», всякое выяснение отношений между нами всегда кончались ссорой и недельным молчанием, пока я не научился никогда не выяснять никаких отношений. Вместо этого я картинно набычился, состроил свирепую рожу и взревел не вовремя разбуженным медведем:

– Ах, вот так, да?!

Я сгреб обеих в охапку, поднял и потащил в гостиную. Настька с удовольствием завизжала. Маша отбивалась молча – у нее перехватило дыхание.

– Живота или смерти?

– Ох… пусти!

– А ну, кому тут устроить «полет в стратосферу»?

– Пусти, говорят тебе! Слон!

– Ага! – закричал я, сжимая сильнее. – А кто говорил: мелкий, мол? Слон! Будешь теперь каяться?

– Ой!.. Буду!

Я осторожно уронил на диван обеих: брыкающуюся супругу и радостно визжащую дочь. Маша тут же показала мне кончик язычка:

– Слон, но мелкий. Карликовый.

Она уже посмеивалась.

– У Ганнибала были небольшие слоны, – блеснул эрудицией я. – Североафриканский мелкий подвид. Они теперь все вымерли.

– Вот ты такой и есть. Все еще капитан, и на тебе ездят.

Опять двадцать пять. Древняя песенка. Я было подумал, не сообщить ли жене в туманной форме о намеках Максютова на блистательные перспективы, но отложил на потом. На худший случай. Пусть это будет главной линией моей обороны, от которой пехота противника откатится в беспорядке, поредев наполовину.

А кто когда-либо сомневался в том, что супружеская жизнь – позиционная война?

Ну я, например. Это было очень, очень давно, когда курсант Рыльский бегал в самоволки ради чисто платонических (поначалу) встреч и был глуп соответственно возрасту. Но даже тогда, как я теперь понимаю, я выбрал Машу не за красоту – за редкий для красивой девушки отказ считать будущего супруга облагодетельствованным самим фактом обладания ею. Сами, мол, мы с усами. Вот и сейчас, раздумав ссориться, вытирая послюненным платочком перемазанные Настькины щеки, она принялась рассказывать мне о своих переводах: что сделано, а что нет, когда и сколько обещали заплатить и так далее. По-моему, вот где настоящая мистика. Ни ума, ни чипа не хватит, чтобы понять, кому в наше время и в нашей стране нужны переводчики с русского на эсперанто? Да и в какой бы то ни было стране кому нужен эсперанто, если есть пиджин-инглиш? Кто мешал Маше стать женою коммерсанта, продать себя оптом, стать выигрышным дополнением к чужому имиджу, вроде новейшей навороченной иномарки?

Прост ларчик: мы любили друг друга, вот и все.

А теперь?

Можно жалеть об упущенном – но поздно.

Можно отыгрываться на всех подряд, хотя бы иногда чувствуя удовлетворение.

Все можно. Нельзя только выбросить проклятую лишнюю хромосому…

И забыть о ней – нельзя.

– У тебя отпуск скоро? – спросила жена.

– Здравствуй! А в июле что было?

Она картинно сморщила носик.

– Неделя в подмосковном пансионате – фу-ты ну-ты… На море нас в этом году так и не вывезешь? Лето кончается.

Я вздохнул.

– Понятно, – сказала Маша. – Тогда, может, хоть сегодня куда-нибудь смотаемся? В лес или, еще лучше, к речке. Я не купалась давно.

– Мне поработать надо, – сознался я, разводя руками.

– Опять?

– Угу. Ты извини, ладно?

– Да чего уж. Работай, а я позавидую. Знал бы ты, до чего обрыдло быть домохозяйкой!

– Так ведь скоро уже. Или раздумала?

– Нет, – она помотала головой. – А то свихнусь. Слушай, а ты скучать по ней не будешь? Пятидневка как-никак.

Терпеть не могу, когда в сотый раз обсуждают давным-давно решенное. Я только буркнул:

– Буду.

– А в том интернате правда хорошие дефектологи?

– Да. Я узнавал. Правда.

– Только дорого это…

– Ничего, – вздохнул я. – Как-нибудь вытянем. А на выходные будем забирать ее домой, ведь договорились.

– Тебе бы только от ребенка избавиться!

Так. И это уже не впервые. Господи, дай же что-нибудь: или ей логики, или мне терпения…

Злоба душит. Злоба!

«ЧИППИ, ПОДСКАЗКУ!»

За ним не заржавеет. Сто шестнадцать вариантов после первого отсева. Одиннадцать – после второго. Две десятых секунды на окончательный выбор.

– Я люблю тебя, Маша.

Оптимально. Мог бы и сам сообразить, между прочим!

Она фыркнула и передернулась, но уже оттаивала так же быстро, как вспыхнула. Только бы Настька не пролепетала что-нибудь некстати!.. Но ей было некогда: она заканчивала расправляться с батончиком.

– Ладно уж, боец невидимого фронта. Работай, но сперва с ребенком посиди.

– Она не помешает, – сказал я.

– А, понятно… Как-нибудь ночью выдерну из тебя чип и спущу в унитаз. Пусть эта дрянь канализацией управляет.

– Нельзя: он казенный.

– Он часть тебя. А ты – мой.

Чмокнув меня в щеку, Маша ушла на кухню готовить завтрак; для Насти же я включил телевизор и сделал звук погромче. По раннему времени из-за океана передавали прямую трансляцию футбольного матча, и это было хорошо. Насте все равно, что смотреть, главное, чтобы на экране что-то двигалось, и чем больше мельтешит, тем лучше. Комментатор почему-то обозвал сборную Мексики потомками инков. Дурак. Это все равно что сказать: русские, мол, – потомки шумеров. Но что ему, комментатору?

За окном провыла электричка, отходящая от близкой станции. Я заставил себя отключиться от внешних звуков и вернулся к своим баранам.

Предположение о кампании массовой дезинформации отпадало сразу же. Во-первых, чересчур громоздко и сложно. Такого рода глобальные акты могут позволить себе разве что правительства не последних на этой планете стран, их спецслужбы или олигархические группировки. Во-вторых, кому и зачем понадобилось дезинформировать население столь невиданной небывальщиной? Причины и цели не просматриваются. В-третьих, одну из этих «дезинформаций» я наблюдал сам. В Языкове.

Нет, все же не зря меня когда-то заставляли тренировать память – без навыков я провозился бы втрое дольше. Вот почему, между прочим, упомянутые вчерашней дамочкой чипированные преступники не так страшны, как их малюет телевидение, а всяческие ограничительные законопроекты, вызывающие бешеную реакцию Комиссии по правам, вряд ли когда-нибудь будут рассмотрены в Думе, несмотря на очевидную выгоду для страны.

Потому что выгода эта не столь уж велика.

Очень скоро я наткнулся на совсем короткий файл, резко выпадающий из общей канвы. Этакое предостережение, занявшее бы всего полторы строчки на экране монитора, если бы я вздумал воспользоваться компьютером:

«НАДЕЮСЬ, ВЫ НАЙДЕТЕ ОТВЕТ. НО, ВОЗМОЖНО, ВЫ НАЙДЕТЕ НЕ ТОТ ОТВЕТ, КОТОРЫЙ ИСКАЛИ».

Пожалуй, так и есть.

Какое мое дело, собственно? Это предостережение адресовано не мне – Максютову.

Настька увлеченно смотрела футбол, иногда смешно взбрыкивая ногами – ей нравилось, как большие дяди толкают друг друга, чтобы пнуть мяч, и она ощущала себя среди них. Хорошо, что я не болельщик. На час-полтора я был в безопасности – а потом, если Маша не уведет дочь гулять в парк, уйду в Настькину спальню и там запрусь.

Наиболее древняя карточка датировалась октябрем 1928 года, когда двое норвежцев и один голландец независимо зарегистрировали задержанное радиоэхо на коротких волнах. Что-то я и раньше слышал об этом краем уха… Ага! Пять серий задержанных сигналов, бессистемная вариация величин задержек от 3 до 15 секунд… Позднее радиолюбители-коротковолновики – а в ту эпоху их было немало – отметили еще несколько случаев задержки сигналов. За экзотическим явлением даже начали было охотиться специально, однако после 1929 года никому больше не удалось надежно его зафиксировать. Карточка имела приложение: несколько попыток расшифровки «космического послания» от чужой цивилизации, якобы запустившей в Солнечную систему зонд с «обратным адресом», – шибко умные игры с цифирью поселяли братьев по разуму в созвездии то Геркулеса, то Льва, а то и Большой Медведицы, в зависимости от личных пристрастий игравшего. К приложению имелся комментарий Шкрябуна, краткий и совершенно нецензурный.

Согласен.

Перебирая карточки, я наткнулся на несколько кратких описаний землетрясений в районах, считавшихся прежде совершенно не сейсмическими – например, австралийский Ньюкасл, единичный мощный сейсм 1989 года. Во всех случаях эпицентр располагался едва ли не под самой поверхностью. Тут у меня был свой личный интерес, и я, прежде чем перейти к изучению других карточек, провел экспресс-поиск: не связаны ли данные катаклизмы с другими событиями из массива Шкрябуна?

Увы, безрезультатно.

Так… Этого мне не хватало. Целая куча файлов и файликов с описаниями наблюдений летающих тарелочек. Изредка – фото, как правило, плохого качества. Тексты – без комментариев. Очень сухо, протокольно: где и кем был замечен НЛО, куда и с какой приблизительно скоростью двигался, как исчез (если действительно исчез, а не просто ушел из поля зрения). Особое внимание уделено небывало резким маневрам, коими летающая посуда издавна славится. Ну, это, пожалуй, пастбище тяпнутого Каспийцева из «Уфо-пресс».

А странная подборочка… Во-первых, никаких гуманоидов. В принципе. Во-вторых, эволюции этих НЛО над раззявившими рты наблюдателями выглядели так, словно бы кто-то гонял по небу огромный солнечный зайчик. Сразу же вспомнился любимый уфологами термин «зануление гравитации», вздорность которого была ясна даже мне, не физику. Против «зануления инерционности» я бы, пожалуй, не возразил, ограничившись зубовным скрипом. Вот что сразу бросалось в глаза в этой подборочке: среди просмотренных мною свидетельств очевидцев не нашлось ни одного, из которого следовало бы, что имело место наблюдение материального тела, а не загадочного, но все же менее странного атмосферного явления. Несомненно, Шкрябун произвел определенный отсев.

В-третьих, количество наблюдений НЛО резко возросло в последние два года.

Я зафиксировал эту информацию и стал просматривать дальше. Голова шла кругом. Всякие нормальные мозги просто обязаны были возмутиться. Одно дело, вальяжно развалясь в кресле, похмыкивая и похрюкивая от чужой дурости, читать вздорный журнальчик, – а вы попробуйте получить такую вот базу данных в качестве основы для серьезной работы! Надо иметь особым образом устроенные извилины, чтобы не впасть от этого в беспросветное уныние.

Чудеса-юдеса, магии-фагии…

В Австралии фермеры застрелили кролика размером с корову. Этот монстр едва таскал свое тело и, казалось, не меньше людей был удивлен фактом своего существования. Из Конго вновь поступили сведения о страшном Чипекве, пожирателе бегемотов. В Шотландии выбросился на мель кашалот с двумя хвостами.

Бавария, Ульм. Некий благоприличный немец был необъяснимым образом перенесен из сауны, где в компании друзей расслаблялся после трудового дня, на городскую площадь перед знаменитой на всю Европу колокольней Ульмглокентурм. (Газетная фотография: толпа экскурсантов и просто зевак пялится на толстого голозадого мужика, как на новую городскую достопримечательность, а на заднем плане виден приближающийся полицейский.)

Новозеландский гейзер Ваймангу, вроде бы давно разрушенный вулканическим извержением, единожды и лишь на самое короткое время возобновил свою деятельность, выплюнув столб грязи на высоту в 450 метров, что точно соответствовало его же мировому рекорду, установленному аж в 1900 году. Насколько я понял, событие попало в разряд странных как раз из-за этой-то поразительной точности.

Шри-Ланка. Некий террорист-снайпер из тамильской группировки во время покушения на важного правительственного чиновника получил контузию и сломал ключицу необычайно сильной отдачей собственной винтовки. Пуля не была найдена. Чиновник не пострадал. По просочившимся в печать сведениям, полицейские эксперты остались в замешательстве по поводу причин столь мощной отдачи серийного оружия, отнюдь не «слонобоя» с четырехтонной дульной энергией.

Канадский траулер «Гемма» во время промысла вблизи Ньюфаундленда встретил большой айсберг, упрямо плывущий против течения и ветра.

В здании епископальной церкви в городе Флинт, штат Мичиган, США, из разверзшейся стены якобы вышел Заратустра и проповедовал свое учение шокированным прихожанам.

В Перу видели шаровую молнию устойчиво кубической формы…

Я уже ничему не удивлялся. Я анализировал то, что уже просмотрел, включая и материалы Максютова, с тем чтобы дальше работа шла быстрее. Несколько сотен просмотренных карточек я рассортировал по кучкам:

а). Неизвестные ранее природные явления.

б). Необъяснимое изменение поведения как отдельных людей, так и целых их групп. Также и отсутствие изменения поведения отдельных людей на общем фоне.

в). Необъяснимые исчезновения (и перемещения) людей.

г). Иное.

Затем подумал и каждую из полученных кучек разделил надвое:

1. С воздействием на человеческую психику.

2. Без оного.

Часть карточек из разных кучек перекрывала друг друга, в особенности это касалось а) и б). А вот рухнувший мостик, не пустивший Шкрябуна в Языково, уверенно вписался в «иное». Что там деревянный мостик, да и разрезанный надвое коттедж тоже – в прошлом году в Екатеринбурге без всяких видимых причин рассыпалась недостроенная железобетонная телебашня, лишь по счастливой случайности никого не убив. Именно не рухнула, а по неясным причинам рассыпалась в мелкую пыль, погрузив полгорода в серое облако! Как же-с, помню тот скандал – проектировщики и строители только что дерьмом друг в друга не швыряли, спасаясь от суда. Пресса вовсю изгалялась насчет червя-камнееда…

Нет, все это в массе совершенно из ряда вон! Можно ловить чертей, если знать, как выглядит черт, причем знать очень подробно: иначе ориентировка на рога, копыта и хвост скорее всего приведет к поимке коровы. Но как ловить то-не-знаю-что? Подскажите мне, кто знает, и я выслушаю с предельным вниманием.

А хуже всего то, что в умах, включая сюда и умы политиков, давно укрепилось убеждение: стоит лишь дать Нацбезу карт-бланш (естественно, не спуская с него глаз, а то мало ли что), как Нацбез с блеском решит любую задачу. Он все может, он все умеет. В том числе и ловить чертей. Даже многочисленные фильмы о героях-одиночках, посрамляющих недалекие секретные службы, не в силах развеять это заблуждение.

Может быть, герои-одиночки и существуют. Я таких не видел. Кстати, провалы секретных служб часто случаются не из-за противодействия извне, а по самой природе секретных служб, по их структуре, соответствующей в общем-то узкой специализации. А результат в конечном счете один: летят погоны, а то и головы, иногда довольно светлые.

Подумал ли кто-нибудь, что Нацбез – не тот инструмент, которым следовало бы потрошить ЭТУ проблему? Надо ли копать землю, скажем, сачком для бабочек?

Но где ТОТ инструмент?