Подозрительные предметы Иванов Святослав

IX

А ВОТ ЕЩЁ БЫЛ СЛУЧАЙ

Один мужик приехал в Москву из своего маленького шахтёрского городка. Был там какой-то съезд шахтёров или просто людей физического труда.

А был мужик хоть и очень простой, но всё-таки совсем непростой. Слыл одним из лучших бригадиров на заводе, делу отдавался беззаветно и безропотно, и, хоть и получал для этих мест хорошие деньги, жил скромно, если не сказать убого. Скрипучая кровать, стол да стул о трёх ножках. Ну и телевизор.

Много раз предлагали мужику перейти на административную, так сказать, работу, отсидеться в кабинете, а там и дослужиться до чего-нибудь по совокупности заслуг, да не стал мужик горбатиться в конторских коридорах, предпочёл дальше горбатиться в шахте. Знать, милее ему было выходить вечером из шахты с чёрным лицом, чем садиться вечером в «Волгу» с чёрными мыслями. Лицо-то ведь отмоешь, а душу, как и «Волгу», – нет. Даже если отмоешь, всё равно быстро испачкается – городок-то маленький, а дороги никудышные.

Но думал он об этом мало. Любил помолчать, посмотреть на что-нибудь, да кого-нибудь послушать. Его уважали как раз как хорошего слушателя – секрет его был лишь в том, что он не считал необходимым самому участвовать в любом разговоре.

А тут вот приехал в Москву. Долго ехал, всё глядел в русский простор и ел варёные яйца.

Москва поразила его своим размахом. На вокзал он приехал на Киевский, так что сразу пошёл смотреть на небоскрёбы. На дворе был дурной, слякотный ноябрь, а от небоскрёбов веяло настоящим зимним холодом, и мужик вдруг почувствовал в этих совершенно чуждых ему зданиях что-то родное и знакомое, но так и не смог понять, что.

Потом был продолжительный съезд шахтёров, на котором мужик надел очки и внимательно конспектировал сказанное. Говорились, в основном, глупости, но сам брать слово мужик не стал – чтобы с трибуны выступать, много ума не надо. Правильный человек всё внимательно проанализирует, да и реализует на производстве, а не будет языком чесать. Впрочем, если все будут только слушать и анализировать, кто же будет чесать языками?

Долго ли, коротко ли, а конференция закончилась, и мужик отправился в гостиницу, которую ему оплатило начальство. Администратор уважительно выдал ему ключ от номера и помог донести его скромные пожитки до самой двери.

Оказалось, поселили мужика в шикарный номер – президентский люкс. И тебе шампанское в холодильнике, и кровать огромная, и телевизор плоский – мужик такие телевизоры только по телевизору видел.

Расположившись, мужик тут же пошёл в душ и, согласно твёрдой шахтёрской привычке, тщательно вымылся – больше всего в человеке он ценил гигиену и чистоту. Надел роскошный гостиничный халат и улёгся на кровать, телевизор смотреть.

Тут принесли мужику ужин – рябчик (ух какой рябчик), устрицы и вино какого-то раздремучего года. Вкусил всего этого дела мужик и совсем тепло и хорошо ему стало на душе. Смотрит вокруг себя и не нарадуется – вот это де жизнь, порадовали на старости лет.

Переключает канал, а там такое, чего он никогда не видел. Если без подробностей, то вокруг одного мужика сразу три девки вьются – светлая, тёмная и рыжая – и любят его по-всякому, и он их любит. Раньше стыдно было смотреть мужику на всякие такие картинки, а теперь вдруг стало светло внутри от похабного зрелища. И стало ему вдруг ясно, что разврат это всё равно любовь, и как бы грязно это не было, это всё равно какой-никакой шаг к Господу…

Тут ворвались в его комнату несколько служителей гостиницы, суетливо что-то крича и вроде бы извиняясь. Двое стали вещи его паковать. Мужик прислушался к их речам: не без труда он понял, что поселили его в шикарный номер по ошибке, и что его сейчас переселят в палату поскромнее. И что делать это надо поскорее, так как вот-вот приедут важнецкие гости. Ну, что ж делать, пошёл он с приставленными к нему работниками в скромный номер. А они всё извините да извините.

Затолкали его в какую-то подсобку, поставили ему раскладушку – здесь мол и ночуй. Другого, извините, номера у нас для вас нет, это ваше, извините, начальство не озаботилось, извините. Такие дела.

Стоит мужик в подсобке, сквозняк гуляет, а лампочка мерцает, грозя потухнуть. И никакого тебе телевизора. Только его оставили в покое – врываются в подсобку три девушки в гостиничной униформе и давай с мужика халат снимать. Ну, подумал мужик, сейчас будут его здесь любить, как в том фильме – это как раз светлая, тёмная и рыжая были. А нет – выяснилось, что халат-то тоже коммерческий и ждёт почтенного гостя. Оставили девушки его одного стоять в чём мать родила в неуютном помещении и убежали дальше творить свои хитрые рабочие дела.

Взгрустнулось мужику. Лёг он на раскладушку и собрался задать храповицкого, но совсем ему что-то не спалось. Оделся он потихоньку, да и пошёл гулять в ночной город.

Ветер пронизывал насквозь, да и слякотно как-то было, так что решил мужик в кабак зайти, да и замахнуть там по-человечески. Зашёл в какой-то модный бар, велел принести ему сто грамм, да и выпил. Вроде бы хорошо стало.

Осмотрелся мужик по сторонам и увидел, что у всех посетителей бара на лице та же печать тоски и томления, что у людей, которых он знал и любил. Подумал, что его это люди, и что надо с ними наладить контакт. Присел к одной компании – четверо парней и пара девушек.

Мужик угостил их выпивкой – командировочные позволяли – и давай им истории из своей шахтёрской жизни рассказывать. Без злобы и нравоучений, а так, вприкуску. Никогда мужик не замечал за собой такой болтливости, а здесь как прорвало. Ребята вроде бы сначала смущались и погнать хотели мужика, но потом ничего, оживились, и давай смеяться и даже аплодировать его остроумным байкам. Видать, не зря мужик всю жизнь экономил слова, даже не рассовав их по карманам, а аккуратно зашив по подкладкам – в нужный момент красноречие пригодилось.

Но через какое-то время мужик ребятам наскучил. Выпили ещё – и давай бродить по улице. Девчонки звонко хохотали над всем подряд, а двое парней зачем-то принялись целоваться. Мужик не стал их за это осуждать, но отвернулся – неприятно всё-таки.

А на улице, кажется, начались заморозки, и лужи под ногами кое-где начали хрустеть. Шёл снег. Молодёжь приняла решение попарно разъехаться по домам – и решение это привели в исполнение очень быстро: трое ребят выскочили на дорогу и стали останавливать машины и занудно торговаться с бомбилами.

– Что, уезжаете? – спросил мужик.

– Да, пора уже баю-бай, – ответила одна из девчонок, делая непристойный жест, и вместе с подружкой бурно рассмеялась.

– Ребята, подождите! Я вам ещё не всё рассказал!

– Слышали мы эти рассказы! – бросил один из парней с проезжей части, – Сами фантазировать горазды. Серёга вон целую книгу рассказов написал, закачаешься.

Серёга кивнул.

– Нет, ребята, мои-то рассказы – правда! – воскликнул мужик, и, как бы ища подтверждения своим словам, добавил: – Видели бы вы меня сразу после смены в шахте, сразу бы поняли, что я имею в виду! А что это я? Я сейчас покажу!

Мужик присел на корточки, зачерпнул грязную жижу с обочины дороги и размазал себе по лицу.

– Эй! Эй! Вы что это?

– Так я выгляжу после работы! Почти негр!

К хохоту девичьих голосов присоединились мужские. Мужик стоял на дороге с чёрным лицом и глупо улыбался…

Утром мужик проснулся в своей келье-подсобке с недюжинным похмельем. Ещё и в горле першило – видать, простудился. Губы несколько припухли. Встал и подошёл к раковине, выпил из-под крана сырой воды и посмотрел в зеркало.

– Батюшки!

Лицо его было по-прежнему чёрным. Он тщательно смыл грязь с лица и снова взглянул в зеркало: ну негр негром. Мужик оглядел себя: чёрной была кожа не только на лице, но и по всему телу. Черты лица тоже изменились: нос слегка приплюснулся, губы стали толще, уши оттопырились. Волос стал жёстким и курчавым. Зато, осмотрев себя повнимательнее, мужик с удовлетворением обнаружил, что он несколько прибавил в размерах гениталий.

– Это я что, негр теперь, получается? – вслух спросил себя мужик, почувствовав, что говорит с едва заметным акцентом. – Это ж надо было до такого допиться.

Коря себя за страшное пьянство, мужик стал собираться в путь. Вскоре он вышел из гостиницы и неспешно направился по улицам Снежной Эфиопии к Кенийскому, сиречь Киевскому вокзалу.

Пришёл мужик на вокзал рановато, уселся в зале ожидания напротив большого телевизора. Там как раз шла передача о быте африканских деревень. Мужик с удивлением обнаружил, что живут-то негры эти так же, как наши люди. Стол, стул о трёх ножках, если повезёт, телевизор. Кругом разбитые дороги, бандиты с копьями наперевес да злогребущее начальство.

Невыносимый жар/холод, копейки в кошельке, болезни и смертоносные дурные привычки. Неопрятные дети и красивые женщины.

Мужик пустил слезу о голодающей и ободранной Африке. Нет, подумал он, сходство, конечно, есть, но мы здесь всё-таки лучше справляемся. Чай, не голодаем.

И собрался пойти перекусить, но вдруг услышал голос соседа по скамеечке:

– Родственники твои, что ли?

Соседом оказалась пожилая женщина с низким прокуренным голосом.

– В каком смысле родственники?

– Не расстраивайся, арапчонок. Всё это неправда, что по телевизору.

Мужик вскочил и побежал в туалет. После прогулки похмелье совсем вроде бы прошло, но в зеркале по-прежнему отражался коренастый чернокожий мужчина средних лет. Пожалуй, что и покрепче, и посимпатичнее того, кем мужик был раньше, но всё-таки кардинально не он.

Мужик подумал, что сходит с ума. Достал паспорт и взглянул на фотографию: оттуда, сверкая белыми зрачками, смотрел всё тот же негр, хотя прочие данные мужика остались прежними.

Он в ужасе выскочил на привокзальную площадь. Несколько мужчин кавказской внешности предложили ему купить цветов, но он рассеянно мотал головой.

Что же делать? Нельзя же в таком виде показаться в своём городе! Мужики не поймут… В общем, решил новообращённый негр остаться в Москве на первое время. А там посмотрим.

С тех пор прошло уже несколько лет. Много слухов доводилось слышать о дальнейшей судьбе мужика. Поговаривают, что живёт он в Беляево, неподалёку от Университета Дружбы Народов – места, где традиционно селятся приезжие из Африки. Вроде бы он некоторое время работал официантом в одном из тамошних ресторанчиков, и был так хорош, что дослужился до заместителя директора. Самые разные люди рассказывают, как имели душевную беседу с тем самым русским негром – едва познакомившись с человеком, он любит завести с ним долгий и глубокий разговор, из которого собеседник уходит обновлённым и, как правило, потом больше никогда его не встречает.

А ещё говорят, что в Беляево мужик нашёл себе красавицу-жену – родом она не то из Руанды, не то из Луанды. У неё чудесная щедрая фигура, она красит волосы то в рыжий, то в светлый, то в свой родной чёрный цвет.

X

– Першиков слушает.

– Андрей Николаич, это Шевцов, у нас здесь форс-мажор.

– Что такое?

– Лена погибла.

– Какая Лена?

– Ну Лена Кондратьева. Машина сбила.

– Кошмар какой. Ну, позовите всех, я приехать не смогу. Минута молчания, или что там делается в таких случаях. Ну ты же разберёшься, мать твою за ногу. Бля, ужас какой…

– И не говорите, Андрей Николаич, ужас. Ладно, всё сделаем.

– Отбой.

Мерзко как-то. Что ж за сезон такой выдался: одни смерти. Ещё исчезновение – у Эдика дочка куда-то пропала, Небылицын без вести… И ещё это дрянное ощущение, что тебя вроде бы миновало, и ты этому как бы радуешься.

– У аппарата.

– Андрюш, ты? Машу спасать надо.

– Это кто говорит?

– Да Настя, сестра.

– А, Настя, здравствуй. Мы с Машей разошлись в прошлой жизни, ну что вам от меня надо?

– Андрей, ты уж мог бы помочь. Она совсем плоха стала.

– Она уже пятнадцать лет совсем плоха.

– Слушай, я тебе серьёзно говорю. Она совсем поехала. Ходит по улицам и орёт на людей.

– На меня она орала уже на второй день брака.

– Ты неисправим. Можешь шутить сколько угодно, но ты обязан помочь. Ты прожил с ней столько лет и стольким ей обязан. А она ходит по городу каждый день и вещает. Не ровен час её заберут и будут лечить так, что в ней от человека вообще ничего не останется.

– Может быть, с ней можно просто поговорить? По-человечески с ней давно не разговаривали. И не ставили её на место.

– Андрей, не увиливай! Ей просто некому помочь, кроме тебя!

– А чем я-то могу помочь? Я не психиатр, я бизнесмен. Прошу заметить, совершенно в другой области. Мить, тормозни здесь, ага, ага, вот здесь.

– В том-то и дело, что бизнесмен. Деньги есть.

– Ну какие могут быть деньги, если человек – совсем того? Только квалифицированная медицинская помощь.

– Андрей, я тебе для этого и звоню…

– Настя, я совсем в этом не разбираюсь. Знаешь, как на упаковках лекарств пишут – «Проконсультируйтесь со специалистом». Вот и здесь тот же самый случай – проконсультируйтесь со специалистом, а не с бывшим мужем пациентки.

– Андрей, ну я тебя по-человечески прошу.

– Я так понимаю, у тебя нет под рукой интернета, и ты не знаешь, по какому номеру звонить в таких случаях. Я наведу справки и перезвоню. А пока можешь попробовать 03, вроде бы раньше этот номер помогал.

Родственники моей бывшей жены изводят меня уже лет десять – вроде бы через пару лет после нашего развода у неё поехала крыша, и она стала, как раньше говорили, кликушей. Ну я-то что могу с этим сделать? В костюме ангела спуститься к ней на верёвках и благословить её на выздоровление? Дать миллион, чтобы она поехала подлечиться в Карловы Вары? Или что?

– Здравствуйте, вам курящий или некурящий?

– Некурящий, пожалуйста.

– Ваше пальто.

– Минутчку.

Меня любезно проводят за стол, усаживают, раскрывают передо мной широченное меню, и тут ещё один звонок.

– Алло.

– Андрей Николаевич, это Саймон, по поводу фотографии.

– Да, Саймон, ну мы как и договаривались.

– Я буду минут через сорок.

– Хорошо, я как раз успею поесть, – усмехаюсь в трубку.

Саймон Андерсон – британец-фотограф, хороший малый, как-то с ним случайно познакомились и разговорились, он чудно говорит по-русски и прекрасно снимает. Сейчас я ему нужен для какого-то журнала – я уже и запамятовал, какого, – я им какой-то комментарий давал или что-то такое. Мне приятно увидеться со стариком Саймоном.

Я делаю заказ и отлучаюсь в туалет. Пока справляю нужду, смотрю вниз – пузо закрывает обзор, так что поднимаю глаза прямо перед собой: на стене висит карта Москвы – стилизованная под старину, но по топографии вполне современная. Вдруг вспоминаю про то фиолетово-розовое свечение на горизонте, которое я видел с высоты офиса – было оно где-то на западе, я даже запомнил ориентиры – высотные здания, между которыми этот источник света находится.

Черчу взглядом линии на карте: вот здесь мы, вот тут МГУ, тут Пётр Первый, свет, стало быть, где-то посередине… Чёрт, как раньше я этого не понял – вдалеке светилась не таинственная новостройка на западе города, а хорошо известное мне место – высотные дома на Новом Арбате, где по вечерам включают нарядную подсветку. Не раз я видел это вблизи, но совершенно не обратил на это внимания. А издалека это оказалось чем-то завораживающим и манящим.

У меня был довольно длинный заказ – я люблю обстоятельные трапезы – и когда я возвращаюсь из уборной, на стол уже начали накрывать; но я не приступаю к еде, пока не принесут всё – люблю оттянуть удовольствие.

Что-то такое вытворял мой прадед ещё в царские времена – выжидал, пока ему накроют на стол сразу всё, а потом накидывался на какую-нибудь гору блинов, как заправский удав – заглатывающий сразу всё и потом не нуждающийся в питании долгое время. Я продолжаю его традицию.

Все мои предки были самодостаточными людьми, которые добивались всего сами, несмотря на меняющиеся обстоятельства. Я терпеть не могу всё это нытьё про «страшный сталинский режим», который выжимал из людей все соки – в моей семье люди выжимали соки из себя и из жизни самостоятельно. Что бы у них не отнимали, они сами силой возвращали себе это сторицей – какая-нибудь тесноватая московская квартирка, попавшая под уплотнение, оборачивалась роскошной переделкинской дачей, утопленные фамильные драгоценности вдруг превращались в солидную зарплату, а на пару лет жизни в ссылке отвечали семьюдесятью годами крепкого здоровья. И по нарастающей.

Официант раздражает меня своей медлительностью – причём это не аккуратная неспешность, не обстоятельность и даже не благородство; это лень – а ух как я ненавижу лень! Трудись, рви своё, шевели батонами, бедняга, пока не настало твоё время заслуженно отдыхать.

Открываю газету – ну, не газету в полном смысле слова, а так – безделушку для тех, кто дожидается своего заказа. Там карикатура на ту известную фреску, где Господь и человек соединяют руки – только на карикатуре в руке у творца бутылка вина, которую тот уж было протянул человеку, но передумал и сказал «Отопью ещё». Подпись (почему-то стилизованная под старорусское письмо) гласит: «В этом ожидании Господь держит человека с незапамятных времён. Он показывает ему некоторые предназначенные ему блага, но в последний момент отказывается их ему давать. Человеку не терпится, он хочет отвернуться от Бога, но если он отвернётся, никаких благ он точно не получит, а пока он ждёт и верит, кое-какие шансы сохраняются».

Дурость одна! А ещё газета – «газета врать не будет», как говорили раньше. И все остальные полосы – насквозь бредятина и гонор. Если газеты по-прежнему претендуют на то, чтобы отражать реальность, то сошли с ума либо все кругом, либо, что вероятнее, сами бумагомаратели. Либо, что ещё вероятнее, всеобщее помешательство кому-то выгодно.

Любое событие – даже самое мелкое, обыденное, случайное – всегда кому-нибудь да выгодно. Ну, не бывает иначе – об этом говорит мне весь мой профессиональный и житейский опыт.

И тот, кто сразу задаёт себе вопрос «Кому это выгодно?» и верно на него отвечает – способен в нужный момент сделать правильную ставку. И тогда любой поворот ситуации становится выгоден уже ему.

Бог, судьба, да даже и любимая нашим братом Невидимая рука рынка – не более, чем красивые концепты, созданные для того, чтобы кого-то подбодрить или запугать, а используемые так вообще для того, чтобы просто оправдать свою недальновидность или безответственность.

Штука в том, что в этой игре – в ней, как это сказать… – в ней нет общеизвестных правил, но это не означает, что они не действуют. Очень даже действуют. Как миленькие действуют.

Как миленькие, как миленькие, как миленькие… Странное слово, или нет, как это, словосочетание, да?

Оно отправляет меня куда-то в младшую школу, если не раньше, в совсем дремучее детство. Люди любят вспоминать свои детские годы, а я не могу. Скучно это было – всего-то и слов у меня. А потом вдруг стало весело – это, как я понял, я повзрослел. Судя по многим слышанным мною рассказам, обычно случается обратное. Но я же ведь никогда и не цеплялся за мечту «делать то, что я люблю», я, напротив, прагматично старался полюбить то, что я делаю. И то, чем я являюсь. Поэтому со временем стал не скучнее, а наоборот, интереснее – хотя бы для самого себя.

Интересно посмотреть, как я выгляжу со стороны – нет, не толстяк в дорогом костюме, сидящий за столом, который постепенно заполняется пышными яствами. И даже не директор успешной фирмы, которого сейчас придёт фотографировать известный журнальный фотограф. А просто – человек. Такого ведь не оценишь на глазок, только на зубок: расколешь – смотри не подавись!