Избранные стихи Ерух Вера
О поэзии Сырневой
Давным-давно сказано: «Печаль мира поручена стихам». Молитва, песня и поэзия – свидетельство подлинности мира и человека. В полноте, глубине и многоликости смыслов, сопряженных с местом и временем. Даже если время называется историей.
Стихотворения Светланы Сырневой это и природа, и человек с его чувственным и разумным отношением к ней. В них таинственная многоликость и власть ритма.
Несколько строчек Александра Блока здесь весьма уместны: «Только наличностью пути определяется внутренний „такт“ писателя, его ритм. Всего опасней – утрата этого ритма. Неустанное напряжение внутреннего слуха, прислушивание как бы к отдаленной музыке есть непременное условие писательского бытия. <…> Раз ритм налицо, значит творчество художника есть отзвук целого оркестра, то есть – отзвук души народной».
Слова великого поэта родственны тому, что сочинила Светлана Сырнева. Кстати, творец нашего светского Евангелия подписывал свои письма – «сочинитель Пушкин». В её мимолетной словесной улыбке бездна откровения.
Стихи Сырневой по праву принадлежат к высшему, что создано в наше время.
Сочинения Сырневой поражают изобразительной мощью, стихией, трудно согласуемой с женственным и женским.
Сырнева обладает редкой способностью расковывать косность слов и образов.
Знаменательно, что в век судорожной пародийности, вороватой способности жить за счет другого, она ищет не разрешение загадок, а согласие с запечатленным смыслом; неважно как он назван: природой, историей, красотой, истиной, душой, духом и прочими, по выражению Набокова, «озаренными неясностями».
Мне пришлось участвовать вместе с Юрием Кузнецовым в вечере памяти Некрасова в Центральном Доме Работников Искусств. Прекрасный русский поэт Юрий Кузнецов, выступая, назвал четыре женских имени, равновеликих судьбе русской поэзии. Среди них и Сырневу. В гулкой тишине он бесстрастно прочитал ее стихотворение «Прописи».
Во времена тщеславий, безграничной власти чернил, презентаций и графомании, власти «центона» и дерзости шестидесятилетних постмодернистов, чтение «Прописей» было встречено восторженно.
Стихи Сырневой нежны и текучи, с ними хорошо. Они думают сами о нас.
Когда-нибудь филологи и литературоведы опишут особенности художественного мира Светланы Сырневой, сегодня же можно признать, что ее стихи обладают чертами истинного и прекрасного.
Оценивая поэтический дар Светланы Сырневой, приведу суждение Георгия Адамовича о Марине Цветаевой (1928 год): «Есть в каждом ее стихотворении единое цельное ощущение мира т. е. врожденное сознание, что все в мире – политика, любовь, религия, поэзия, история – решительно все составляет один клубок Касаясь одной какой-либо темы, Цветаева всегда касается всей жизни».
Такова и Сырнева. Читатель это поймет и оценит.
Владимир Павлович Смирнов
Стихотворения
Прописи
Д. П. Ильину
- Помню, осень стоит неминучая,
- восемь лет мне, и за руку – мама:
- «Наша Родина – самая лучшая
- и богатая самая».
- В пеших далях – деревья корявые,
- дождь то в щеку, то в спину.
- И в мои сапожонки дырявые
- заливается глина.
- Образ детства навеки —
- как мы входим в село на болоте.
- Вот и церковь с разрушенным верхом,
- вся в грачином помете.
- Лавка низкая керосинная
- на минуту укроет от ветра.
- «Наша Родина самая сильная,
- наша Родина – самая светлая».
- Нас возьмет грузовик попутный,
- по дороге ползущий юзом,
- и опустится небо мутное
- к нам в дощатый гремучий кузов.
- И споет во все хилые ребра
- октябрятский мой класс бритолобый:
- «Наша Родина самая вольная,
- наша Родина – самая добрая».
- Из чего я росла-прозревала,
- что сквозь сон розовело?
- Скажут: обворовала
- безрассудная вера!
- Ты горька, как осина,
- но превыше и лести, и срама —
- моя Родина, самая сильная
- и богатая самая.
- 1987
I
2000–2007
Наследство
- Где бы знатное выбрать родство —
- то не нашего рода забота.
- Нет наследства. И нет ничего,
- кроме старого желтого фото.
- Только глянешь – на сердце падет
- безутешная тяжесть сиротства:
- в наших лицах никто не найдет
- даже самого малого сходства!
- Эта древнего стойбища стать,
- кочевая бесстрастность во взоре!..
- В ваших лицах нельзя прочитать
- ни волненья, ни счастья, ни горя.
- О чужой, неразгаданный взгляд,
- все с собою свое уносящий!
- Так таежные звери глядят,
- на мгновение выйдя из чащи.
- И колхозы, и голод, и план —
- все в себя утянули, впитали
- эти черствые руки крестьян,
- одинакие темные шали.
- Что с того, что сама я не раз
- в эти лица когда-то глядела,
- за подолы цеплялась у вас,
- на коленях беспечно сидела!
- И как быстро вы в землю ушли,
- не прося ни любви, ни награды!
- Так с годами до сердца земли
- утопают ненужные клады.
- Что не жить, что не здравствовать мне
- и чужие подхватывать трели!
- Как младенец, умерший во сне,
- ничего вы сказать не успели.
- И отрезала вас немота
- бессловесного, дальнего детства.
- И живу я с пустого листа,
- и свое сочиняю наследство.
- 2000
Русский секрет
- Достигало до самого дна,
- растекалось волной по окраине —
- там собака скулила одна
- о недавно убитом хозяине.
- Отгуляла поминки родня,
- притупилась тоска неуемная.
- Что ж ты воешь-то день изо дня,
- да уймешься ли, шавка бездомная!
- Всю утробушку вынула в нить,
- в бессловесную песню дремучую.
- Может, всех убиенных обвыть
- ты решилась по этому случаю?
- Сколько их по России таких —
- не застонет, домой не попросится!
- Знаю, молится кто-то за них,
- но молитва – на небо уносится.
- Вой, родная! Забейся в подвал,
- в яму, в нору, в бурьяны погоста,
- спрячься выть, чтоб никто не достал,
- чтоб земля нарыдалася досыта!
- Вдалеке по реке ледоход,
- над полями – движение воздуха.
- Сто дней плакать – и горе пройдет,
- только плакать придется без роздыха.
- Это наш, это русский секрет,
- он не видится, не открывается.
- И ему объяснения нет.
- И цена его не называется.
- 2000
* * *
- Прочь на равнину из душных стен —
- где жизнь волну за волной катит,
- где сверху донизу мир открыт,
- и ветер в нем широко летит.
- Летит, летит он, ничем не сжат,
- и сразу видит весь белый свет:
- на севере дальнем снега лежат,
- на юге сирень набирает цвет.
- Глубоко в пойму дубы ушли,
- недвижна громада весенних сил.
- И солнце светит для всей земли,
- и белый сад над горой застыл.
- Зачем нам небо, зачем трава,
- мерцанье дальних ночных огней;
- зачем и знать, что жизнь такова,
- что разом все уместилось в ней?
- И вот твой краткий век пролетел
- в теснине, в склепе, в чужом дому,
- и каждый видел себе предел,
- тогда как предела нет ничему.
- He для того ли нам жизнь дана,
- чтоб всякий раз, как весна придет,
- понимать, что душа создана
- по подобью иных широт!
- И ветер летит, и куст шелестит,
- и все живет по своим местам.
- И смерти нет, и Господь простит того,
- кто об этом дознался сам.
- 2000
* * *
- Знойное небо да тишь в ивняке.
- Ни ветерка безутешному горю!
- И василек поплывет по реке
- к дальнему морю, холодному морю.
- Нет ничего у меня впереди
- после нежданного выстрела в спину.
- А василек все плывет. Погляди,
- как он беспечно ушел на стремнину!
- Плавно и мощно струится река,
- к жизни и смерти моей равнодушна.
- Только и есть, что судьбу василька
- оберегает теченье послушно.
- Не остановишь движение вод,
- вспять никогда оно не возвратится.
- А василек все плывет и плывет,
- неуправляемой силы частица.
- Может, и нам суждено на века
- знать, от бессилия изнемогая:
- больно наотмашь ударит рука —
- медленно вынесет к свету другая.
- Правда, что холоден мир и жесток,
- зябко в его бесприютном просторе.
- Я не хотела, но мой василек
- все-таки выплыл в открытое море.
- 2000
Романс
- Облетает листва уходящего года,
- все черней и мертвей полевая стерня,
- и всему свой предел положила природа —
- только ты никогда не забудешь меня.
- Старый скарб унесли из пустынного дома,
- и повсюду чужая царит беготня.
- Изменило черты все, что было знакомо —
- только ты никогда не забудешь меня.
- Это грустный романс, это русская повесть
- из учебников старых минувшего дня.
- Как в озерах вода, успокоилась совесть —
- только ты никогда не забудешь меня.
- И остаток судьбы всяк себе разливая,
- мы смеется и пьем, никого не виня.
- Я по-прежнему есть. Я поныне живая,
- только ты никогда не забудешь меня.
- 2000
Двадцать первый век
- Детство грубого помола,
- камыши, туман и реки, сад,
- а в нем родная школа —
- вы остались в прошлом веке.
- Счастье, вкус тоски сердечной,
- платье легче водных лилий —
- все исчезли вы навечно:
- вы в прошедшем веке были.
- Все, на чем душа держалась,
- из чего лепила соты —
- в прошлом веке все осталось
- без присмотра и заботы.
- Кто там сжалится над вами,
- кто на вас не будет злиться,
- кто придет и в Божьем храме
- будет там за вас молиться?
- Ты своей судьбой не правил,
- не берег себя вовеки:
- беззащитное оставил
- за горою, в старом веке.
- Вспомни, там мы рядом были,
- значит, нас хулить, не славить.
- На твоей простой могиле
- ты велел креста не ставить.
- Но сиял в мильон накала
- новый век, алмазный лапоть.
- Где тут плакать, я не знала.
- Да и ты просил не плакать.
- Счастье, вкус тоски сердечной,
- платье легче водных лилий —
- все исчезли вы навечно:
- вы в прошедшем веке были.
- Все, на чем душа держалась,
- из чего лепила соты —
- в прошлом веке все осталось
- без присмотра и заботы.
- Кто там сжалится над вами,
- кто на вас не будет злиться,
- кто придет и в Божьем храме
- будет там за вас молиться?
- Ты своей судьбой не правил,
- не берег себя вовеки:
- беззащитное оставил
- за горою, в старом веке.
- Вспомни, там мы рядом были,
- значит, нас хулить, не славить.
- На твоей простой могиле
- ты велел креста не ставить.
- Но сиял в мильон накала
- новый век, алмазный лапоть.
- Где тут плакать, я не знала.
- Да и ты просил не плакать.
- 2001
Побег поэта
- Человек тридцати пяти лет,
- проживавший похмельно и бедно,
- потерялся в райцентре поэт —
- просто сгинул бесследно.
- А друзья его, сжав кулаки,
- все шумели, доносы кропали —
- дескать, парня убили враги,
- а потом закопали.
- Перерыты все свалки подряд,
- перекопан пустырь у вокзала.
- А жена собирала отряд
- и в леса посылала.
- Пить за здравие? За упокой?
- Мужики не находят покоя:
- эх, талантище был, да какой!
- Он еще б написал, не такое!
- На поэтов во все времена
- не веревка, так пуля готова.
- Зазевался – придушит жена,
- как Николу Рубцова.
- Может, снятся им вещие сны,
- может, ангел встает у порога:
- «Ты поэт? Убегай от жены!
- Убегай, ради Бога!»
- Так у нас глубоки небеса
- и бездонные реки такие,
- а вокруг все леса и леса —
- вологодские, костромские.
- И земля не закружится вспять,
- и где надо лучи просочатся.
- Можно долго бежать и бежать,
- задыхаясь от счастья.
- Посреди необъятной земли
- вне известности и без печали
- сбросить имя, чтоб век не нашли
- и пожить еще дали!
- Он бежал, никого не спросив,
- мир о нем никогда не услышит.
- Он исчез, и поэтому – жив,
- и еще не такое напишет.
- 2001
Зимняя свадьба
- Полночь. Деревня. Темно.
- Стужа – вздохнуть нелегко!
- Треснет в проулке бревно —
- гул полетит далеко.
- Роща навек замерла,
- к небу вершины воздев.
- Жучка – и та, как стрела,
- с улицы мчится во хлев.
- Где-то мерцает огонь,
- резво скрипят ворота.
- Там самовар и гармонь,
- белая чья-то фата.
- В эту морозную стынь
- любо мне свадьбу кутить,
- мимо бездвижных твердынь
- лихо на тройке катить.
- Стой ты, дворец ледяной,
- мраморный замок любви!
- Песней да пляской хмельной
- брызнут паркеты твои.
- Эх, погуляй, слобода,
- но не кичися судьбой:
- русского снега и льда
- в рай не захватишь с собой!
- Долго душе привыкать,
- как на чужбине, в раю,
- вечно грустить-вспоминать
- зимнюю свадьбу свою.
- Из невозвратных краев
- немо смотреть с высоты
- на белоснежный покров,
- на ледяные цветы.
- Некому будет спросить:
- чем ты, душа, смущена?
- И не успела остыть вровень
- с бессмертьем она.
- 2001
* * *
- Зимнее небо бесцветно
- и неподвижна земля.
- День пролетит незаметно,
- падает снег на поля.
- Через деревья и крыши он
- пробирается вброд.
- Утром из мрака он вышел,
- вечером в темень уйдет.
- Светлого времени суток
- снова не хватит ему:
- бледен и мал промежуток,
- перемежающий тьму.
- Полночь огни погасила,
- но не окончен поход.
- Гонит небесная сила,
- путника гонит вперед.
- Кружат овраги и спуски,
- села встают, да не те…
- Али и сам ты не русский,
- аль не плутал в темноте!
- Черт перепутал округу,
- до свету тешиться рад.
- Ходит и ходит по кругу
- черный, слепой снегопад.
- Спи до утра, если сможешь,
- не просыпайся в избе:
- темный удел бездорожья
- нынче сужден не тебе.
- Выпадут годы иные —
- ты обнищаешь, как тать,
- и на просторах России знаешь,
- где снегу плутать.
- 2002
Шиповник
- Вдоль дороги пристанища нет,
- по канавам наметился лед.
- И краснеет осенний рассвет
- за рекой, где шиповник растет.
- Он растет, существует вдали,
- неподвижен и сумрачно ал.
- Берега им навскид поросли,
- только ягод никто не собрал.
- Здесь никто не ходил, не бродил,
- не видать ни чужих, ни своих.
- Ведь плоды не срывают с могил,
- не берут их со стен крепостных.
- Ржавый лист прошуршит у воды,
- безнадежно упавший к ногам.
- Но краснеют на ветках плоды
- по великим твоим берегам.
- Мы, Россия, еще поживем!
- Не сломали нас ветер и дождь.
- В запустении грозном твоем
- есть ничейная, тайная мощь.
- То и славно, что здесь ни следа,
- то и ладно, что здесь ни тропы.
- Мы еще не ступали туда,
- где стена, и плоды, и шипы.
- 2002
* * *
- Выбилось лето из сил,
- в небе до срока темно.
- Август к окну подступил,
- и запотело окно.
- И остывания пар
- в келье скопился моей,
- словно внесли самовар
- для неизвестных гостей.
- Много таких вечеров
- будет теперь у меня:
- маленький замкнутый кров,
- свет неживого огня.
- Все обращается в прах,
- всюду печаль залегла,
- и дотлевает в лесах
- пламя любви и тепла.
- Возле багряных калин,
- возле седых тополей
- сам ты себя закалил
- к холоду жизни своей.
- И преклонясь головой,
- стал ты на тополь похож:
- вместе с травой и листвой
- счастье свое отдаешь.
- Все потерять заодно,
- приобретая взамен
- это седое окно,
- сон остывающих стен!
- Лед у порога разбить
- и на задворках села
- снег и свободу любить
- больше любви и тепла.
- 2003
Противостояние Марса
- Над черной пропастью пруда,
- над темным лесом и над степью
- встает кровавая звезда
- во всем своем великолепье.
- Она царит, в сердца неся
- и восхищенье, и усталость,
- и перед ней природа вся
- ушла во тьму и тихо сжалась.
- И всякий маленький листок
- молчал, и птица затаилась.
- И каждый тихо изнемог,
- еще не зная, что случилось.
- Звезда! Ничтожны пред тобой
- мои поля, мои дубравы,
- когда ты луч бросаешь свой
- для развлеченья и забавы.
- И подойдя, что ближе нет,
- как злобный дух на голос выпи,
- ты льешь на нас разящий свет,
- который днем из нас же выпит.
- И мы молчим из нашей тьмы,
- подняв растерянные лица —
- затем, что не умеем мы
- противостать, оборониться.
- Мы тихо сжались, чтоб пришли
- разруха, войны и неволи
- и обескровленной Земли
- сухая судорога боли.
- Я не ищу судьбы иной
- и не гонюсь за легкой славой:
- не отразить мне свет ночной,
- насквозь пропитанный отравой.
- Но травы, птицы и цветы
- меня о будущем просили.
- И молча вышли я и ты
- навстречу неизвестной силе.
- 2003
* * *
- Под крылом твоим
- тайные пути.
- Ты лети, как дым,
- птица, ты лети!
- Пусть ведет тебя
- древняя стезя.
- Это ты лети —
- мне лететь нельзя.
- Жизнь у нас одна,
- ты в ней и лети.
- Ну а я пока
- буду взаперти.
- Сквозь трамвайный гул
- не прорвется тишь.
- Мне бы только знать,
- верить, что летишь!
- По твоим лугам,
- по равнинам вод
- то трава цветет,
- то пурга метет.
- Там и мой отец
- под стальной звездой,
- там и я всегда
- буду молодой.
- И оттуда в жизнь
- веселей смотреть.
- Как любила я,
- все, что будет впредь!
- Как я в гору шла,
- тяжело несла,
- никому ни в чем
- не хотела зла.
- Птица, унеси
- к дальней стороне
- не людскую молвь —
- правду обо мне.
- И у той горы,
- у могильных плит
- до другой поры
- правда пусть молчит.
- 2003
Марийский певец
- И терпенью приходит конец.
- Я тебе благодарна заране,
- неизвестный марийский певец,
- отказавшийся петь в ресторане.
- Смотрит в окна осколок зари,
- все охрипли от водки и лени.
- Выйди вон и один покури
- под кустом первобытной сирени!
- Вымирает твой древний народ,
- разлагается, тлеет и тает,
- а сирень неизменно растет
- и в положенный срок расцветает.
- И все так же природа сильна
- даже в малом, последнем остатке,
- и тебя наделила она статью
- воина в должном порядке.
- Брат, ты вышел из этих дверей —
- и почувствовал силу за дверью.
- Обратися же в сойку скорей
- по природе твоей, по поверью!
- Ты летишь, и тебе нипочем,
- ты крылом задеваешь за ветки по лесам,
- где над каждым ручьем
- жили вольные, смелые предки.
- И гудела в кустах тетива,
- недоступна для чуждого глаза.
- Никого не сгубила молва,
- никого не сгубила зараза.
- Так мы жили без нефти и газа!
- Ты лети, ты неси свою весть,
- спой, как можешь, как сердце велело.
- Ты летишь – тебе некуда сесть:
- все обуглилось, все погорело.
- И на твой бессознательный клик,
- на беззвучный твой шелест крылатый
- выйдет малый и выйдет старик
- с допотопным дубьем и лопатой.
- Вот стоит твоя нищая рать,
- не видавшая белого свету.
- А другой не удастся собрать,
- и надеяться надо на эту.
- 2003
Литбригада
Памяти комиссара А. Барсукова
- В белый июнь, в холода,
- там, где мы лета не ждем,
- мчалась машина тогда
- вровень с травой и дождем.
- И половодьем воды
- лето тебя обтекло.
- Белые бились цветы
- вместе с водой о стекло.
- В белый июнь, на ходу,
- там, на родной стороне,
- если я песню найду —
- будет она о войне.
- Вдоль скоростного шоссе,
- оборотясь на закат,
- дремлют руины в росе,
- мертвые нивы лежат.
- Тихо выходит из нор
- бледный, усталый народ.
- Наш необученный хор
- песню нестройно поет.
- Дети советской судьбы,
- мы приучились опять
- ставить коней на дыбы
- и из окопов стрелять.
- Видишь, деревни горят,
- бьют по тебе наповал.
- Наш одинокий отряд
- скорость ненужную взял.
- Бросит и в холод, и в жар,
- только назад не гляди!
- И почему Комиссар
- вечно сидел впереди?
- Ныне и в холод, и в зной
- над запустеньем полей
- все ты летишь над землей
- в скорбной машине твоей.
- Сникла товарищей рать,
- но не тебе тяжело:
- счастлив ты нынче не знать,
- сколько их в Думу прошло.
- Вниз не смотри на страну.
- В стане родных и чужих
- пусть ощутят глубину,
- силу ошибок своих.
- Там, где проносишься ты —
- там уже стало светло.
- Белые бьются цветы
- вместе с водой о стекло.
- 2003
Трамвай Живаго
- В тридцать лет мы не знаем, когда мы умрем,
- нам не стыдно слоняться без дела.
- И в зените над городом,
- над пустырем неподвижное солнце висело.
- Поднебесное облачко бросило тень —
- и опять безмятежна природа.
- Как медлительно, сладостно тянется день,
- весь июль девяностого года!
- Будут август, октябрь. И уже не шутя,
- с удивленьем, с восторгом, с тоскою
- ты насмотришься туч, дорогое дитя,
- ты увидишь еще не такое!
- Твой зенит приходился на самый канун,
- ты обратно не сможешь вернуться —
- лирик, физик, философ, мятежный вещун,
- жертва русских своих революций.
- И уже погрузились в глубокий склероз
- ураганные черные годы.
- И не все ли равно, кто в осколки разнес
- недопитую чашу свободы!
- Ты пройдешь, и тебя не узнают в лицо,
- ты и сам никого не узнаешь.
- Как во сне, обручальное наше кольцо
- на мешок овощей поменяешь.
- Донным илом покрыты колонны и львы,
- перепрели перо и бумага.
- Ничего не прося, не подняв головы,
- ты проедешь в трамвае Живаго.
- Из космических, дальних, нездешних времен
- звездный свет, не дойдя, замирает.
- И безмолвно на твой летаргический сон
- многомудрая вечность взирает.
Гибель Титаника
Ларисе Барановой-Гонченко
- В зыбучую глубь, в бездонную хлябь
- уводит сия стезя.
- Не надо строить такой корабль
- и плавать на нем нельзя!
- Но вспомни, как сердце твое рвалось
- и кровь играла смелей:
- гигант свободы, стальной колосс,
- он сходит со стапелей!
- Творенье воли, венец ума,
- невиданных сил оплот.
- И дрогнет пред ним природа сама,
- и время с ума сойдет.
- В далекую даль, к свободной земле,
- связавшись в один союз,
- мы тоже шли на таком корабле —
- грузин, казах, белорус.
- В опасный час, на том рубеже
- спастись бы хватило сил —
- но кто-то черный тогда уже
- по трюмам нас разделил.
- Ты вспомни, как бились мы взаперти —
- все те, кто был обречен,
- кто вынужден был в пучину уйти,
- предсмертный выбросив стон.
- Заклятье шло из воды морской,
- сдавившей дверной проем:
- «Пусть будет проклят корабль такой!
- Зачем мы плыли на нем?!»
- Ты вспомни: выжил тот, кто не ныл
- забвения не искал,
- кто переборки наспех рубил
- и на воду их спускал.
- Кто на обломках приплыл к земле
- и там из последних сил
- своих находил, согревал в тепле
- и заново жить учил,
- и кто вписал окрепшей рукой
- в дневнике потайном:
- «Надо строить корабль такой
- и надо плавать на нем!»
- 2004
Календулы
- Уже, чернея в темноте,
- ждала машина у калитки.
- По дому пыль, и в суете
- давно уж собраны пожитки.
- И свет погас. Мы вышли в сад,
- его навеки покидая.
- Кругом тянулась наугад
- земля изрытая, пустая.
- Предзимняя печаль земли,
- от коей ничего не надо!
- И лишь календулы
- цвели, забытые у края сада.
- Они, возросшие в тиши,
- взглянули с пажити опалой,
- как современники души,
- невосполняемо усталой.
- И жизни гнет, и славы тлен,
- убогий слог житейской были,
- итог предательств и измен
- им в этот миг понятны были.
- Мы мчались, обращаясь в прах,
- во тьме кромешной, первородной,
- и я держала на руках
- букет календулы холодной.
- Цветы смотрели на меня
- в моем закрытом кабинете.
- Они увяли за три дня,
- как увядает все на свете.
- 2004
Осина
- Жизнь обратно меня принесла,
- как река, обращенная вспять.
- И осина с тех пор возросла
- так, что вовсе ее не узнать.
- Но все там же стоит, на краю,
- над провалом осеннего дня.
- Подойду, обниму, постою —
- и она не узнает меня.
- Не припомнит, коль память крепка
- в тонких пальцах расцепленных пут!
- Кто остался – растет в облака,
- остальные по кругу бегут.
- Дай мне силу, родительский дом,
- дай мне волю в пределах Земли,
- в сотый раз возвращая потом,
- где осины мои возросли;
- где шумит мой оставленный сад
- по просторам пустынной Руси.
- Волоки меня, сила, назад
- и, остаться не дав, уноси!
- Одинаковы все города,
- позолочены все купола,
- и нездешняя сила всегда
- отрывает меня от ствола.
- И пророчит, и льстиво поет,
- и всечасно геенной грозит.
- И опомниться мне не дает,
- потому что не насмерть разит.
- 2004
Побежденный
- Не завыть ли нынче, как волк,
- на глухое пламя луны?
- Наш расформированный полк
- молча возвратился с войны.
- Из ничейной нивы овса,
- охватившей ваш огород,
- все еще звучат голоса тех,
- кто никогда не придет.
- Что ж твоя печаль тяжела?
- Побежденный ты, но живой.
- Радуйся, что пуля прошла
- где-то над твоей головой!
- Что же ты глядишь с немотой,
- лишний на родной стороне?
- Радости земной и простой
- разучился ты на войне.
- Здесь трава, как в детстве, густа,
- и листва росою полна.
- Но живая вся красота
- без победы нам не нужна.
- Тихие разливы жнивья,
- где легко прожить без утрат!
- И сурово смотрит семья,
- словно ты во всем виноват.
- «Ты зачем покинул крыльцо,
- дома ты не мог бы корпеть?!»
- И родные плюнут в лицо,
- но и это надо стерпеть.
- 2004
Памяти Юрия Кузнецова
- Все ушли. И всех не спеша
- ассосала земля сырая.
- Верю я, что бессмертна душа —
- но что ей делать в пределах рая?
- Жить без Родины, без родни,
- вечно жить без слез, без печали.
- Боже! Хотя бы поэтов на землю верни:
- вечного счастья они не желали.
- Господи! Я тебе говорю с Земли,
- из России, из временного приюта,
- пересыльного пункта, куда мы на миг пришли
- и к другому стремиться должны – к чему-то.
- Здесь, понять все сущее торопясь,
- в ковылях бродя, застудясь в метели,
- безотчетным слепком душа снялась
- с неуютной русской своей колыбели.
- Здесь играли огни новогодних сел,
- и весенних рек неслись круговерти,
- и не каждый силу в себе нашел,
- видя это, готовиться к смерти.
- Вот и дождь устал, вот и дальний гром.
- И мечтает поэта душа живая
- по родным просторам бродить с пером,
- никого не помня, не узнавая.
- Соловей поет, и гуляет плес,
- и цветут цветы на могилах милых.
- Если правда жил среди нас Христос,
- то и он разобраться во всем не в силах.
- 2004
Цветы
B.E. Ковскому
- Ты спишь в суете новостей городских
- прижизненным сном суеты.
- А здесь, в стороне от потоков людских,
- цветут на газоне цветы.
- Здесь осень сомкнула свои купола,
- здесь жилы Вселенной легли,
- и красная лава к ногам изошла
- из самого сердца Земли.
- Пылает газон негасимым огнем,
- ничто ему ветер и дождь.
- И вечная тайна содержится в нем,
- которую ты не поймешь.
- Как будто, сойдя с иноземных орбит
- в единую точку тепла,
- неведомый разум безмолвно скорбит
- о жизни, что мимо прошла.
- Отсюда ты в небо ночное взгляни,
- как в черный, погибельный ров,
- где светятся звезд бортовые огни
- пред самым крушеньем миров.
- И может, давно уже небо мертво,
- и наша погибель близка,
- а ты не успел, не успел ничего
- за долгие эти века.
- 2004
Гоша и Кот
- Каморка у Гоши похожа на старый комод
- под лестницей черной, где окон, естественно, ноль.
- Сюда же прибился какой-то сомнительный кот,
- и оба живут, как живет перекатная голь.
- У Гоши по пьянке давно уже выбили глаз,
- трех жен поменял он, по свету рассеял детей.
- Кот вылез с помойки на Гошин горелый матрас,
- пригрелся – и счастливы оба без лишних затей.
- Сам Гоша в дымину и в стельку дней семь или шесть,
- гнилая махорка до слез прокоптила тюрьму.
- Но кот не перечит, и даже, коль нечего есть,
- то Гоша хоть луковку все же, но кинет ему.
- Ты словом недобрым худую судьбу помяни.
- Непросто мужчине без глаза, тудыть тую рать!
- Мы знаем о счастье не больше, чем знают они,
- когда по сугробам бутылки идут собирать.
- Они доходяги, и кто-нибудь скоро помрет:
- не кот – значит, Гоша, хотя он еще не старик.
- Но лучше б, конечно, чтоб раньше скопытился кот,
- ведь Гоша за долгое время к потерям привык.
- Он водкой заглушит, он будет глядеть в темноту,
- а пьяные слезы – они, как известно, вода.
- Но если ты, Гоша, подохнешь – не жить и коту,
- ведь горя подобного не было с ним никогда.
- 2004
Кривая березка
Ларисе Барановой-Гонченко