Тополь Дрожащий (сборник) Диденко Глеб
– Подпили, значит? Так, встаем!
Он снова закрыл глаза, будто надеясь, что приехавшие исчезнут.
– Потащили! – гаркнула она санитарам и те повиновались, подняв его в одно движение, как мешок с картошкой.
– Родственники? – спросила императрица у Армена.
– Нет, мимо шли, – ответил он.
– Ну и идите с богом. Дальше мы сами.
Рома тронул его за плечо: «Пойдем, пойдем, началось уже».
В клубе на входе их поверхностно обыскали, постучав по карманам (Рома прямо в процессе громко ругался, что «можно было пацана и не напрягать подержать у себя вещички, все равно не нашли бы»). Из зала уже доносился тяжелый, теребящий грудную клетку бас и размеренный, невысокий речитатив.
Звук был паршивый – читающего не было слышно, только отдельные слова текстов расходились по залу маячками – и как только кто-то ловил знакомый отрывок – сразу начинал подпевать. С удивлением, Армен заметил нескольких мужчин и женщин в летах – толстые, трапециевидные, они стремились к потолку, как огромные сталактиты в пещере. Песни резко обрывались, оставался только гул, похожий на звук вертолета, нарастающий и замедляющийся одновременно. Когда он становился настолько медленным, что было слышно, как металл винта ритмично режет воздух – из этого ритма вырастал новый бит. В конце очередной песни не оказалось и этого звука, и вокалист заговорил.
Он говорил банальности и громко задавал вопросы, на которые Армен знал ответы заранее. Его рассуждения о вселенной были пропитаны той поверхностной духовностью, которую туристы привозят из азиатских стран, как болезнь. Ни одна фраза не была конкретной и не побуждала к действию – только пространное желе тезисов. Но голос его был точен, как у проповедника, баритон палил картечью слов по слушателю и через пару минут Армен впал в подобие транса. Зал слушал, стихнув, но с самых дальних рядов пьяный голос закричал: «Спой „Слово“». Армена удивила наглость, удивил тон, из-под сцены закричали «Заткнись, гондон!», но стоявший позади продолжил кричать.
К нему подскочила какая-то девчонка в шарфике «Спартака», он только отмахнулся. Речь закончилась и концерт возобновился. «Нам нужна каждая рука и каждое сердце!» – кричал рэпер, руки опускались и поднимались, будто забивая невидимые сваи, толпа двигалась, дышала, мыслила тягучим басом, последние слова строк, которые всегда запоминаются лучше – выкрикивались каждым горлом, взрывались под потолком. Перед Арменом дергался сухой кореец, периодически заваливаясь назад, из-за колонны слева на него игриво пялилась носатая девица, но этого он не замечал, только чувствовал себя частью огромного, древнего организма, маленьким костяным наростом на теле раскачивающегося перед бесперспективным боем трицератопса, боем неравным, и только от этого прекрасным.
Вывалившись из клуба, Армен нырнул в молоко – так непрозрачен был опустившийся на город туман. Было неясно, куда идти. Приглядевшись, он, однако, понял, что это не туман – просто около входа зажгли дымовые шашки. Натянув шапку и нащупав в кармане телефон, нашел Рому. Они молча пошли вверх по улице. Навстречу им шел мужчина в пальто, его качнуло и он резко задел Армена плечом. Громко звякнула связка ключей в кармане, но юноша оказался крепче, незнакомца развернуло, его пальто распахнулось – стало ясно, что это недавний спасенный. Удержав кое-как равновесие, гаркнув матом, он перевел холодные, как у банкира, глаза на тротуар и продолжил путь.
Дым файеров развеялся, и над головами друзей проступило небо, на котором в большом городе никогда не видно звезд.
P. S.
Я подошел к остановке. Была сухая, прохладная погода, настолько безветренная, что около урны было накурено. Забрался в автобус, сунув в окошко двадцатку, которая мгновенно исчезла в толстых, татуированных пальцах водителя. Занял место в центре салона, около окна, стоя. На окне черным маркером была замалевана выцарапанная гвоздем свастика. Вслед за мной зашел пацан лет четырнадцати, мой брат назвал бы его «весь на адидасе». Он был складный и узкий, этот витрувианский человек, казалось, его черный спортивный костюм, черную шапку и черные кроссовки размеряли белыми линиями правильных пропорций. За спиной у него висел баян. Сунув в прорезь голову, он перекинулся парой слов с шофером, перекинул инструмент на живот и заиграл.
Сначала я не узнал мелодии, он играл ее слишком бойко и быстро, так, наверное, сыграл бы эту песню Шнуров – с бесконечными проходами и мажорными, приблюзованными вставками – это была советская эстрадная про «Есть только миг», но весело, отчаянно исполненная. На людей музыкант смотрел безучастно и холодно, сосредоточено, молча выводя трели. Краем глаза я заметил старушку, которая быстро кивала в такт, но сразу сбилась – и продолжала кивать после того, как он умолк, видимо, больная нервами. Пацан заиграл «Катюшу», и в голове сразу начал всплывать текст, ее он сделал агрессивной, мощной, но невероятно бесшабашной – Катюша выходила на берег будто не в военное время, а играя в «Казаки-разбойники», и неведомый молодой сокол ее где-то далеко был рад своей первой битве, как удивленно радуется младенец первому в жизни увиденному снегу.
Песня кончилась, никто не начал аплодировать. Я сунул парню сотню, денег дали еще трое – все сильно «за пятьдесят». У окна, прямо перед ним сидели две первокурсницы, ахавшие и восхищавшиеся чем-то в своих смартфонах. Все время, пока он находился в автобусе – они, притихшие, смотрели в окно, в пакет с мелочью ему ничего не положили. Уже когда он вышел, одна из них быстро протерла окно и посмотрела ему вслед с невероятной, почти материнской нежностью, никогда я не видел таких глаз у молодых девочек; толкнув подругу в бок, пробормотала: «Холодно ему, наверное?». Та буркнула что-то неразборчиво и продолжила ставить лайки. Окно быстро запотело, и в этом тумане скрылась его маленькая фигура. Начинало темнеть.
Читать бесплатно другие книги:
