Наследник поручика гвардии Шестёра Юрий

– К сожалению, да, Илюша. Понимаешь, я с детства привык видеть деда сильным, уверенным в себе человеком, всегда знающим, как и что делать. Он был для меня образцом мужчины, достойным подражания. А перед моим уходом в плавание он как-то сразу сдал. Правда, только физически, – Петр с вызовом посмотрел на друга. – Голова у него осталась в полном порядке, уж этого-то у него не отнимешь!

«Как же он гордится своим дедом! – подумал Илья, слегка завидуя. – Счастливый все-таки человек…»

– Ведь на самом-то деле он был для меня не столько дедом, сколько отцом, – Петр в сердцах махнул рукой, отводя в сторону глаза. – Потому-то я обязательно должен увидеть его! Ведь это самый близкий мне человек. Именно ему я обязан всем, чего достиг, а также тем, чего еще добьюсь в будущем.

Илья в порыве обнял его.

– Так что будем мы с тобой, Илюша, бороздить воды Средиземного моря в надежде успеть-таки вовремя вернуться в родительский дом, – уже с улыбкой произнес Петр.

– Такова уж наша доля, – притворно вздохнул тот и тут же рассмеялся: – Мы же с тобой, Петруша, как-никак государевы люди! Будет приказ – пойдем в дальний поход, а надо будет – то и в бой с супостатами!

И молодые офицеры посмотрели в глаза друг другу, как бы подтверждая свою готовность к любым жертвам ради процветания Отечества.

– Сей минут, сей минут… – раздался из глубины двора старческий голос, когда Петр требовательно и нетерпеливо несколько раз постучал медным кольцом по металлической пластине на калитке.

Наконец калитка распахнулась, и кучер, увидав его, стал радостно кланяться:

– С возвращеньицем, Петр Михалыч! С возвращеньицем…

– Спасибо на добром слове, Кузьмич! – ответствовал тот на ходу, поспешая к крыльцу.

Рывком отворяя входную дверь, он вздрогнул, услышав за спиной радостный голос кучера, оповещавшего кого-то из дворовых:

– Молодой барин возвернулся!

«Кажется, не опоздал», – мелькнула в его возбужденной голове радостная мысль…

Женщины повисли на нем, осыпая поцелуями. Они не сдерживали своих чувств, истерзанные затянувшимся ожиданием своего ненаглядного Петруши. Радости их не было предела. Ксения же, заметив нетерпеливый взгляд внука, направленный на дверь кабинета, шепнула ему, чтобы, не дай бог, не обидеть Лизу:

– Там он, там. Заждался тебя…

Андрей Петрович, лежа на диване и стараясь изо всех сил сдержать эмоции, приподнялся, и Петр порывисто обнял его.

– Дождался-таки тебя, Петруша!

– А я-то как рад видеть тебя, дедуля!

Ксения с Лизой с внутренним трепетом наблюдали через распахнутую дверь кабинета за встречей своих дорогих мужчин, утирая беззвучные слезы радости.

– Ксюша, распорядись накрыть стол, а я пока встану и пройду в гостиную, – довольно твердым голосом, к радостному удивлению внука, произнес Андрей Петрович.

Ксения, охнув от неожиданно преобразившегося супруга, поспешила в людскую, чтобы дать соответствующие столь радостному событию указания прислуге, у которой глаза тоже были на мокром месте.

– Я сам, Петруша, – отстранил Андрей Петрович внука, когда тот хотел помочь ему встать. – Я сам, – как заклинание повторил он.

Опершись обеими руками о сиденье дивана, Шувалов действительно встал, стараясь удержать равновесие. Затем сделал один небольшой шаг, потом другой… Петр настороженно следил за его действиями, готовый в любой момент подхватить деда. Но тот уже увереннее направился к выходу из кабинета.

Ксения, вернувшаяся из людской, прижав руки к груди, широко открытыми глазами смотрела на мужа, самостоятельно выходящего в сопровождении Петруши из кабинета. Это было чудо! Ведь до этого он не мог не то чтобы идти, а и передвигался-то едва-едва при поддержке ее и Лизы, не доверяя это прислуге.

Андрей Петрович между тем уже приблизился к своему месту во главе большого обеденного стола и грузно сел в кресло, предупредительно пододвинутое Петром. Глаза его сияли. Он был горд за себя, сумев преодолеть немощь своего тела. Это была победа над самим собой!

– Ну, ты даешь, дедуля! – только и смог сказать Петр, вспомнив о немощном старике, которого оставил почти два года назад перед уходом в плавание.

– А это все из-за тебя, Петруша! – Андрей Петрович благодарно глянул на внука. – Твое долгожданное возвращение вернуло мне силы. Частично, конечно, – уточнил он с извиняющейся улыбкой.

– А я-то как рада! – воскликнула счастливая Ксения. – Дай, я тебя расцелую, дорогой ты мой…

Накрытый стол Андрей Петрович окинул критическим взглядом.

– Что-то не вижу мадеры, – заметил он, укоризненно посмотрев на Ксению.

Та смущенно и в то же время с затаенной радостью распорядилась.

– Вот теперь другое дело, – удовлетворенно отметил Андрей Петрович, когда на столе появилась бутылка мадеры и бокалы. – А как же иначе?! Ведь моряк вернулся домой из дальнего плавания! Это понимать надо! – пояснил он женщинам.

Те радостно переглянулись, глядя на смущенного вниманием виновника торжества.

– Разлей-ка ты, Петруша, живительную влагу по бокалам, а то у меня, стыдно сказать, рука может задрожать в самый ответственный момент, – признался Андрей Петрович.

– Нет вопросов, дедуля, – с готовностью ответил тот, сидя по правую руку от деда, и потянулся за бутылкой.

– Кстати, как у тебя обстоят дела с горячительными напитками?

Петр улыбнулся.

– С тех пор как ты много лет тому назад преподнес мне предметный урок по этому поводу, я проявляю к ним некоторую сдержанность.

Ксения с Лизой многозначительно и радостно переглянулись.

– Стало быть, в коня корм! – удовлетворенно заключил Андрей Петрович. – Ведь мне, к счастью, так и не пришлось применить к тебе метод воспитания моего батюшки, Петруша, – ухмыльнулся он.

Тот улыбнулся, а женщины непонимающе переводили взгляды с одного на другого.

– Дедуля обещал мне, что если еще раз повторится подобное, то он непременно двинет мне по шее, как когда-то сделал его отец в подобной ситуации, – пояснил он.

Ксения с Лизой ахнули, в то время как мужчины откровенно рассмеялись, снисходительно глянув на них; ну что поделаешь – женщины…

– Хотя должен заметить, что чрезмерное воздержание, в том числе и в употреблении горячительных напитков, тоже ни к чему хорошему не приводит – констатировал Андрей Петрович. – Все хорошо в меру – это непреложная истина, проверенная временем. А посему я с удовольствием пригублю за твое возвращение, Петруша! Дай Бог тебе здоровья и исполнения всех твоих надежд!

Они чокнулись бокалами, и Андрей Петрович действительно сделал только пару небольших глотков. Видя недоумение внука, осушившего бокал до дна, он пояснил:

– Дорога отсюда, где я сижу, до дивана в кабинете для меня теперь слишком длинна, и я, честно говоря, не хотел бы возвращаться туда под белые ручки, Петруша.

– Не преувеличивай, дедуля! Ведь ты же еще довольно крепкий мужик! – более с надеждой, чем с уверенностью воскликнул тот.

– Укатали Сивку крутые горки… – тяжко вздохнул Андрей Петрович. – Я же ведь это с твоим возвращением воспрянул духом более, чем плотью. Это так, Петруша, поверь мне, – подтвердил он, заметив недоверие во взгляде внука.

Тут уж не выдержала Ксения:

– Твой дед прав, Петруша. Я и сама своим глазам не поверила, увидав его, самостоятельно выходящим из кабинета. Так обрадовалась, что не передать словами. А уж когда он вспомнил о мадере…

Андрей Петрович с благодарностью нежно потрепал ее по голове.

– Предлагаю, уважаемые дамы и господа, прекратить дискуссию по поводу физической немощности главы семьи, – профессорским тоном, но с неожиданно появившейся в его глазах смешинкой заключил он. – Давайте лучше послушаем нашего мореплавателя о его впечатлениях от пребывания в чужеземных краях.

Петр подробно и эмоционально рассказал о своих приключениях. Все с благоговением слушали его исповедь, изредка прерывая ее восклицаниями. Это было истинным единением их родственных душ после долгой разлуки.

– А ты, Петруша, вел свои записи, о которых мы с тобой говорили перед твоим уходом в плавание? – поинтересовался Андрей Петрович.

– Регулярно, дедуля, – с благодарностью ответил внук. – Я в полной мере оценил их значение. Ведь мне приходилось волей-неволей как бы заново переживать описываемые события, давая им соответствующие оценки.

Андрей Петрович удовлетворенно кивнул головой.

– А какое из этих событий более всего запало тебе в душу?

– Первая встреча с британским торговым судном в Мексиканским заливе, – не задумываясь, ответил Петр. – Мы расходились с ним, как и положено, правыми бортами, и тот, к удовлетворению всех нас, заранее приспустил флаг, приветствуя наш фрегат.

Андрей Петрович понимающе ухмыльнулся.

– Ты бы видел, с каким изумлением английские моряки взирали на фрегат, идущий под Андреевским флагом!

– Еще бы! – с гордостью за Отечество отметил Андрей Петрович. – Британцы еще со времен разгрома испанской Непобедимой Армады в 1577 году считали Карибское море с Мексиканским заливом чуть ли не своими внутренними водами. Есть чему удивляться…

– После этого в кают-компанию фрегата пришли контр-адмирал с командиром, – пояснил Петр, – что само по себе является незаурядным событием. И Лесовский пояснил, что главной задачей «Александра Невского» в Мексиканском заливе будет демонстрация нашего присутствия. «Можете не рассчитывать на приятное времяпровождение в солнечной Гаване! Заходить в ее гавань будем только для бункеровки углем и пополнения запасов продовольствия», – заявил он.

Ксения с Лизой только ахнули, сокрушенно покачав головами.

– Государственного ума человек ваш флагман, Петруша, – удовлетворенно заметил Андрей Петрович. – То-то, наверное, задергались адмиралы в британском Адмиралтействе! Ведь в это же самое время в Карибском море находились, по твоим словам, и «Витязь» с «Алмазом». Каково? У берегов Северо-Американских Штатов постоянно курсировали остальные корабли, а у Тихоокеанского побережья находилась еще эскадра Попова. Ай да государь-император! Обеспечил чванливым англичанам головную боль со всех сторон! – радовался дед, от удовольствия потирая руки. – Знай наших, господа британцы!

– Не зря же, дедуля, действия нашей эскадры получили высочайшее одобрение, а Лесовский был зачислен в свиту государя! – с гордостью в голосе заключил Петр.

– И по заслугам! – подтвердил Андрей Петрович. – А посему есть хороший тост – за славные дела русских моряков, к коим и ты имеешь прямое отношение! Наполни-ка бокалы, сынок! – распорядился он.

Женщины утирали счастливые слезы, с восторгом глядя на смущенного Петрушу, сосредоточенно разливавшего мадеру по бокалам…

– Ну ладно, Петруша, – продолжил Андрей Петрович, едва пригубив вино. – С американской эпопеей мы вроде разобрались. А как, на твой взгляд, обстоят наши дела со странами средиземноморскими? Какие у тебя впечатления от их посещения? Я имею в виду не впечатления туриста, а наблюдения флотского офицера, – уточнил он.

Петр ненадолго задумался.

– Разные, дедуля. Неаполитанцы, к примеру, относились к нам исключительно радушно. Видимо, в их памяти остались воспоминания от пребывания у них в самом конце восемнадцатого века русской эскадры под командованием адмирала Ушакова во время наполеоновских войн.

– Да, русские моряки здорово помогли им тогда в избавлении от французского нашествия, – подтвердил Андрей Петрович.

– А вот французы посматривали на нас, как мне показалось, несколько свысока. А чему, собственно говоря, удивляться? – вздохнул Петр. – Это же прямое следствие проигранной нами Крымской войны. Хотя, надо отметить, наши матросы на француженок особо не обижались, – с улыбкой заметил он и вдруг смешался, вспомнив о присутствии женщин.

– Отчего же, Петруша? Это же не межнациональные, а чисто деловые отношения! – слабо рассмеялся Андрей Петрович.

– Ох, и охальники же вы, мужчины! – попыталась приструнить их Ксения. – А ты, Андрей Петрович, постеснялся бы рассуждать об этом в присутствии Петруши!

Тут неожиданно взвился внук:

– Я уже давно не мальчик, бабуля!

Ксения с Лизой, как по команде, всплеснули руками:

– Неужто и ты, Петруша, посещал французские бордели?! – с неподдельным ужасом воскликнула Ксения.

Тот откровенно рассмеялся:

– Успокойся, бабуля! Как будто у нас здесь, в Петербурге, мало достойных барышень?

– Какая же достойная барышня позволит себе вступить в связь с мужчиной до замужества?! – вспылила возмущенная бабушка, гневно глянув на внука.

– Во-первых, сейчас на дворе уже почти середина второй половины девятнадцатого века, бабуля, и моральные устои общества существенно изменились со времен твоей молодости. Во-вторых, всегда есть достаточно много молодых вдовушек, готовых с удовольствием скоротать одиночество в обществе не менее достойного мужчины, – и он с вызовом, присущим молодости, посмотрел на Ксению.

Женщины растерянно переглянулись, пораженные смелостью, с их точки зрения, взглядов Петруши, которого они до сих пор считали еще юношей.

– Ну и нравы у современной молодежи! – все-таки осуждающе заметила Ксения, явно не готовая к стремительному и столь откровенному напору внука.

– Вот вам, господин профессор, яркий образец естественного противоречия поколений! – патетически воскликнул Петр, обращаясь к Андрею Петровичу; в его глазах между тем прыгали веселые чертики. – Кажется, так в науке называется это явление общественной жизни?

– Ты совершенно прав, Петруша, – удовлетворенно подтвердил тот, незаметно для женщин показав внуку большой палец.

– Спелись, голубки! Видать, правду говорят, что яблоко от яблони недалеко падает! – растроганно воскликнула Ксения, умиротворенно глядя на дорогих ей мужчин.

– А это выдающееся наблюдение – уже из области народной мудрости, – авторитетно заметил Андрей Петрович. – Народ, к вашему сведению, глубокоуважаемые дамы, в своих оценках очень редко ошибается.

И все счастливо рассмеялись, накрепко связанные неразрывными родовыми узами.

В июле 1867 года «Александр Невский» одним из первых фрегатов в русском флоте был вооружен стальными орудиями калибра 203 мм, подобными тем, какими был вооружен американский броненосный корабль «Монитор».

Учебные артиллерийские стрельбы, проведенные в Финском заливе, показали их высокую эффективность.

– К сожалению, только против деревянных кораблей, – удрученно заметил Петр. – Против броненосных они будут бессильны. А ведь будущее флота, Илюша, как раз за ними.

– Похоже, ты всерьез «заболел» броненосным флотом, Петруша?

– Просто другого выхода нет. Однако меня больше волнуют способы борьбы с броненосными кораблями. Похоже, одной артиллерией, какой бы мощной она ни была, эта проблема не решится.

– А что ты-то так волнуешься? – искренне удивился Илья. – Ведь для этого как раз и существует Морской департамент со множеством светлых адмиральских голов. Или ты, что же, считаешь себя умнее их?

– Почему же? – пожал тот плечами. – Просто они намного консервативнее нас с тобой. Я имею в виду наш возраст, более приспособленный к восприятию новых идей. Вот и все.

Илья саркастически рассмеялся:

– И ты мечтаешь стать мессией, который избавит русский флот от немочи и позволит ему превзойти все остальные флотилии на планете?

– Зря иронизируешь, Илья, – Петр впервые не применил ласкательного обращения к другу. – Нужен новый, не зашоренный привычными подходами взгляд на эту проблему. Только и всего. Будущее непременно покажет, что я прав.

Между друзьями впервые пробежала черная кошка.

Офицеры «Александра Невского» находились в приподнятом настроении. Во-первых, им сообщили, что вскоре фрегат отправится в учебное плавание в Атлантику, а во-вторых, представили нового командира – капитана 2-го ранга Отто Карловича Кремера. А это всегда большое событие для команды любого военного корабля.

Кремер, еще в бытность командиром корвета «Варяг», входившего в состав Атлантической эскадры контр-адмирала Лесовского, пользовался большим авторитетом в среде флотских офицеров. Многие из них даже завидовали офицерам «Варяга», служившим под его командой.

Отто Карлович происходил из рода прибалтийских немцев, к которым относилась целая плеяда выдающихся мореплавателей: Крузенштерн, Беллинсгаузен, Врангель, Литке, Коцебу, своими деяниями прославившими Россию – и не столько в качестве первооткрывателей новых земель, сколько в качестве ученых, внесших значительный вклад в познания о Мировом океане.

Так что офицеры «Александра Невского», единодушно удовлетворенные таким назначением, с интересом присматривались к новому и довольно молодому командиру.

В том же году «Александр Невский» совершил учебный поход в Атлантику, посетив Канарские острова и острова Зеленого Мыса. Затем он присоединился к отряду, которым командовал Бутаков – бывший командир фрегата «Ослябя» стал к этому времени уже контр-адмиралом.

Фрегат принял участие в спасении греческого населения острова Крит, восставшего против турецких завоевателей, а потом прошел докование во французском порту Тулон. Несмотря на то, что его днище было обито медными листами, на нем от долгого нахождения в тропических и субтропических водах образовались целые колонии водорослей. Они висели длинными космами, существенно снижая скорость хода, и матросы посменно трудились в доке, с ожесточением счищая их с днища.

В том же 1868 году фрегат совершил поход и в черноморские порты…

«Александр Невский» шел проливом Босфор, и друзья, стоя на шканцах, делились впечатлениями от увиденного.

– До чего же все-таки Босфор похож на Босфор Восточный в заливе Петра Великого, которым мы проходили на «Аскольде», – заметил Илья и, рассмеявшись, поправился: – Вернее, конечно, пролив Босфор Восточный похож на Босфор.

– Все правильно, Илюша. Муравьев-Амурский и Унковский не раз хаживали этими местами, а посему не понаслышке знали, как назвать дальневосточный пролив. Так сказать, по образу и подобию.

– Только здесь по обоим берегам видны селения, в то время как берега Босфора-Восточного покрыты девственной растительностью.

– Еще бы! Ведь здесь, Илюша, люди живут еще с античных времен…

Тем временем фрегат приближался к бухте Золотой Рог, по берегам которой раскинулся большой город.

– Ты знаешь, у меня даже язык не поворачивается называть его Стамбулом, – задумчиво промолвил Петр. – Лично для меня он навсегда останется Константинополем.

– А что делать, Петруша? Ведь турки-османы завоевали эту бывшую столицу Византии еще в пятнадцатом веке…

– Вот как раз это и является головной болью России! Екатерина Великая говорила: «Кто владеет Черноморскими проливами, тот владеет и Черным морем».

– Ты считаешь, что России надо стремиться овладеть Константинополем?! – с недоверием воскликнул Илья.

– Непременно, Илюша! Это одна из стратегических задач России. Об этом дед говорил, когда я еще учился в Морском корпусе.

– Но как им завладеешь, если по условиям Парижского договора ей запрещено иметь на Черном море какие бы то ни было военно-морские силы? – засомневался Илья.

Петр скептически посмотрел на друга:

– А из-за чего, собственно, началась-то Крымская война? Из-за Черноморских проливов! Нахимов, разгромив турецкий флот в Синопском сражении, обеспечил России господство на Черном море. Путь на Константинополь был открыт. Но, – вздохнул он, – это понимали и англичане с французами. Потому-то война и закончилась тем, о чем ты только что сказал, Илюша: позорным для России Парижским, так называемым, «мирным» договором.

Друзья взгрустнули.

– Но, – глаза Петра загорелись, – у Черного моря, к счастью, есть еще и берега. Так что не все еще потеряно!

– Тебе бы, Петруша, сидеть в Главном штабе, а не маяться на мостике фрегата вахтенным офицером.

Тот быстро глянул на друга, но Илья подтвердил свою мысль:

– Я говорю это вполне серьезно, Петруша, – и тут же рассмеялся: – Мне, честно говоря, просто не хочется больше ссориться с тобой, дружище.

– И на том спасибо! – улыбнулся Петр и задумался. – Если же вернуться к твоим словам, Илюша, то, наверное, всему свое время… Всему свое время! – убежденно повторил он, глядя вдаль, словно хотел увидеть там свое будущее.

В Поти, на Кавказском побережье Черного моря, на борт «Александра Невского» поднялся адмирал Посьет, и на стеньге грот-мачты тут же взвился его вице-адмиральский флаг. Но поднялся он не один, а в сопровождении лейтенанта Алексея Александровича Романова, сына императора Александра II, являясь воспитателем и наставником цесаревича.

Офицеры фрегата с естественным интересом присматривались к новому молодому сослуживцу, пока все не встало на свои места, как только один из них обратился к нему, титулуя «Ваше Императорское Высочество». Алексей Александрович тогда резко осадил верноподданнические чувства:

– Я, господин лейтенант, такой же офицер, как и вы, а посему по флотскому обычаю прошу обращаться ко мне так же – по имени и отчеству!

Он сразу же стал своим человеком в кают-компании, тем более, что наравне со всеми нес вахты на мостике, исполняя должность вахтенного офицера.

Зайдя в Пирей[83], где базировался отряд русских кораблей, «Александр Невский» в самом начале сентября 1868 года отбыл на Балтику.

В ночь с 12 на 13 сентября перед тем, как спуститься с наступлением темноты с мостика в каюту для отдыха, вице-адмирал Посьет дал указание командиру фрегата идти в пролив Скагеррак, первый из датских проливов со стороны Немецкого моря. Идти под парусами, без использования паровой машины.

Отто фон Кремер, учитывая штормовую погоду, посчитал такое решение неверным, однако не смог перечить флагману. Поэтому он решил не покидать мостика.

Фрегат шел при свежем ветре под всеми парусами со скоростью 10,5 узла, слегка накреняясь на правый борт. И хотя стояла ночь, в этих довольно северных широтах в отличие от тропических видимость по курсу слабая, но была.

Неожиданно раздался взволнованный голос вахтенного сигнальщика:

– Черная полоса правее по курсу!

Кремер тут же дал команду:

– Лево руля!

«Откуда здесь отмель?! Неужели это так далеко обнажившаяся коса у датского местечка Кноппер?» – предположил он, и в тот же момент фрегат, только начав поворот, ударился кормой об отмель.

Набежавшая волна через левый борт вкатилась на шканцы. Вслед за первым ударом последовал второй, еще сильнее, а потом и третий. Фрегат развернуло вправо, и он окончательно сел на мель.

Адмирал, все офицеры и команда моментально выбежали на верхнюю палубу. Сила ударов волн, свежесть ветра и близость берега не оставляли ни малейшей надежды снять фрегат с мели. Паруса, туго наполненные ветром, из союзников превратились во врагов, заваливая корабль на правый борт. Крен достиг критического значения, и адмирал, видя безвыходное положение, приказал рубить мачты.

Удальцы из команды корабельных плотников под руководством тиммермана дружно застучали топорами, стараясь под завывания ветра удержать равновесие на скользкой наклонной палубе, уходящей из-под ног от ударов беснующихся волн, с огромной силой бьющих в левый борт. Ядра, выпавшие из кранцев[84], с грохотом катались по палубе, грозя покалечить ноги матросов.

– Ядра – за борт! – приказал командир.

Матросы вахтенной смены, ловко подхватывая тяжелые чугунные бомбы, ставшие опасными, выбрасывали их за борт, в кипящую воду.

– Руби ванты[85] левого борта! – раздался очередной приказ командира, когда плотники уже подрубили основания мачт.

Матросы уже боцманской команды, забравшись на задравшиеся вверх руслени[86] левого борта, дружно перерубали топорами толстые просмоленные канаты.

– Поберегись! – раздалась предупредительная команда тиммермана.

Основание фок-мачты с оглушительным треском переломилось, и она под напором наполненных свежим ветром парусов с грохотом рухнула за правый борт. Следом за ней последовала и грот-мачта, а затем и бизань. Фрегат сразу же стал почти на ровный киль, но теперь по его верхней палубе стали периодически перекатываться верхушки волн, разбиваясь о высокий левый борт.

Лейтенанты его высочество Алексей Александрович Романов, Ден, Вишилов, Долгоруков вместе с Чуркиным по приказу старшего офицера занялись устройством плотов со своими группами матросов. Но для того чтобы эвакуировать на них команду, нужно было завести трос на берег, так что «шестерка» с гребцами отвалила от борта фрегата. На ее транцевой доске[87] был закреплен трос для этой цели.

Шлюпка стала довольно быстро удаляться от корабля и вскоре оказалась во власти бушующей стихии. Впереди, при подходе к берегу, волны вздымались еще выше, а затем с грохотом обрушивали свои пенные валуны на маленькую команду.

Моряки с борта фрегата, затаив дыхание, напряженно следили в предрассветной дымке за борьбой экипажа «шестерки»… Вот она появилась на гребне огромной волны, но, к ужасу наблюдавших, бортом к ней. Когда волна обрушилась, шлюпка оказалась перевернутой вверх килем… Над палубой фрегата повис тяжкий стон сотен много повидавших на своем веку мужчин. Очередная набежавшая волна, опрокинувшись, завершила свое черное дело…

– Подтянуть шлюпку к борту! – раздался взволнованный приказ командира, выводя команду из оцепенения.

Десятки пар крепких рук вцепились в трос и, преодолевая сопротивление стихии, стали подтягивать неповоротливую «шестерку» к борту, в надежде на чудо, но остатки разбитой шлюпки оказались пусты… Моряки в горести сняли головные уборы.

Командир приказал готовить к спуску за борт ялик.

– Лейтенант Чуркин – на руль! – раздался приказ.

Илья крепко сжал руку друга…

Юркий ялик с четырьмя гребцами удалялся от борта фрегата, легко, как поплавок, взбегая на гребни волн, а затем скатываясь по их склонам. Чем ближе он приближался к берегу, тем выше и круче становились волны, гул от них все возрастал, а ялик все хуже и хуже слушался руля.

После обрушения очередной волны Петр, смахнув с лица брызги, мешавшие смотреть, заметил, что ялик резко развернуло почти бортом к волне. Он тут же увидел ужас в глазах матросов и резко обернувшись, оцепенел: огромная волна с пенящимся гребнем готова была вот-вот обрушиться на их хрупкое суденышко. «Все! Конец!» – как-то отрешенно промелькнула шальная мысль, даже не вызвав страха перед неизбежной гибелью.

И тут в его памяти непроизвольно всплыли наставления деда: «Никогда не сдавайся! Даже если покажется, что нет никакого выхода. Борись до конца, до самой последней возможности!»

– Правые – навались! Левые – табань[88]! – раздались громкие команды Петра, перекрывающие гул прибрежного наката.

Матросы, подчиняясь воле командира, дружно и, как ему показалось, с радостной яростью – раз работаем– значит, живем! – навалились на весла. Ялик успел развернуться кормой к набегавшей волне, а откатная, ударив в основание набегавшей, заставила ту преждевременно разрушиться. Этих мгновений оказалось достаточно, чтобы огромная следующая волна, снова накатив, подхватила утлое суденышко и стремительно понесла его вперед. Когда она окончательно опрокинулась, ялик оказался почти у самого берега.

– Оба борта – навались! – громко отдал команду Петр, стараясь удержать шлюпку от сползания в море.

Гребцы отчаянно навалились на весла и – о чудо! – ялик коснулся килем прибрежного песка. Вода схлынула.

– Шлюпку на берег! – прокричал Петр.

Матросы, на помощь которым бросились еще трое, чудом спасшихся с разбитой «шестерки» и с замиранием сердца наблюдавших за борьбой ялика, одним махом вынесли шлюпку в зону недосягаемости волн.

– Обтянуть канатом ствол вон того дерева! – приказал Петр, указав на одиноко растущее в саженях пятнадцати толстое дерево.

Когда работа была выполнена, он зажег фальшфейер, который еще на палубе фрегата предусмотрительно засунул за пазуху мундира, и высоко поднял его над головой. С корабля сквозь гул наката донеслось многоголосое дружное «ура!».

«Если бы не их благородие, то были бы мы, братцы, на дне морском, как и ваши товарищи», – услышал Петр за своей спиной: кто-то из матросов, уважительно пояснял спасшимся с «шестерки». Моряки обнимались, и это было высшей наградой для лейтенанта, стоявшего на ветру с поднятым вверх зажженным факелом…

Трос, закрепленный на берегу, обтянули, и на фрегате матросы под руководством старшего офицера стали готовить плоты к спуску на воду.

– Все-таки какой молодец Петр Михайлович! – воскликнул командир, находившийся в приподнятом настроении от удачно проведенной операции.

– Вы, Отто Карлович, имеете в виду лейтенанта, бывшего на руле ялика? – спросил вице-адмирал.

– Именно его, Константин Николаевич!

Тот хитровато посмотрел на Кремера:

– Так позвольте полюбопытствовать, по каким это критериям вы выбрали из полусотни офицеров фрегата именно его?

– Трудно сказать, Константин Николаевич… Лейтенант Чуркин такой же исполнительный и способный офицер, как и все остальные. Наверное, я вспомнил о его родовых корнях. Это и определило мое решение.

– И каковы же эти корни? – заинтересованно спросил тот.

– Петр Михайлович воспитывался его дедом, Шуваловым Андреем Петровичем. А этот самый дед был известным мореплавателем, путешественником и ученым.

– Постойте-постойте, Отто Карлович… Это случайно не автор ли известного приключенческого романа, которым зачитывались мы с товарищами по Морскому корпусу?

– Он самый, Константин Николаевич, – облегченно вздохнул капитан 1-го ранга.

Вице-адмирал задумался:

– Надо будет не терять этого лейтенанта из вида. Со временем из него, несомненно, получится достойный командир корабля.

Подошедший старший офицер доложил о готовности первого плота к отплытию.

– Ваше высочество! – обратился Посьет к цесаревичу лейтенанту Романову. – Не соизволите ли возглавить команду плота?

Тот гневно глянул на вице-адмирала:

– Если у меня, ваше превосходительство, есть право выбора, то я не хотел бы покидать фрегат одним из первых.

– Воля ваша, Алексей Александрович, принимать решения, не касающиеся, разумеется, службы.

Посьет остался доволен достойным ответом своего воспитанника в присутствии всей команды. Вице-адмирал исполнил свой долг перед государем, облачившим его властью и чрезвычайными полномочиями по отношению к сотням моряков, оказавшимся в трагическом положении, предложив наследнику престола спасти свою жизнь одним из первых – во имя династических интересов России. За Алексеем Александровичем оставалось право выбора, и тот огласил его перед сослуживцами, попавшими вместе с ним в беду.

Матросы, перехватывая руками спасительный трос, заведенный с борта на берег, медленно, но упорно, продвигали плот со своими товарищами через вздыбившееся море. Настил плота, тяжко переваливающегося через пенящиеся гребни, намеревался уйти из-под ног, но моряки не сдавались, и плот наконец-то достиг спасительного берега. Все напряженно следившие за ним с фрегата, содрогавшегося от ударов волн, облегченно вздохнули – путь к спасению был проложен.

Опустевший плот снова подтянули за трос к борту, и на него высадилась очередная команда для своза на берег. Стало уже несколько светлее, и моряки повеселели. Посыпались шутки, когда кто-либо из них оступался на скользком настиле плота и плюхался на него задом. Переправа была налажена, и только после этого его императорское высочество согласился покинуть фрегат.

Плоты уже не подтягивали назад к борту, их бросали на берегу. На судне оставалось все меньше и меньше матросов, те выбились из сил и использовали теперь запасные плоты, заготовленные впрок.

На последнем плоту переправились на берег и вице-адмирал Посьет с капитаном 1-го ранга Кремером. Позже всех на плот ступил Отто Карлович – в соответствии с Морским уставом командир обязан покидать свой корабль последним…

На берегу адмирал был встречен командой, построенной во фронт.

– Лейтенант Чуркин, выйти из строя! – приказал он.

– Есть! – ответил Петр и строевым шагом вышел из группы офицеров, стоявших на правом фланге, остановившись в трех шагах перед адмиралом.

– Вы, Петр Михайлович, своим подвигом спасли жизни семисот пятидесяти офицерам, матросам и средним чинам, – громко произнес адмирал, чтобы сквозь гул прибоя и завывания ветра его услышали все, и вдруг осекся, заметив седую прядь, выбившуюся из-под фуражки лейтенанта. Любые, самые возвышенные слова теряли всякий смысл перед видом этой пряди на голове молодого офицера. Проглотив комок, застрявший в горле, адмирал напряженным голосом произнес одно: – Благодарю за службу!

– Служу Отечеству! – четко ответил лейтенант, вскинув голову.

Командир подошел и горячо обнял его. Все семьсот пятьдесят человек не по команде, а по зову сердца дружно грянули «ура!». На глазах Петра выступили слезы: это было высшим признанием его заслуги за их спасенные жизни…

А адмирал приказал отслужить благодарственный молебен и панихиду по погибшим товарищам.