Месть Аскольда Торубаров Юрий

Глава 15

Князь Василий очнулся на рассвете, когда ночной туман непроглядной пеленой окутал землю. Страшная боль жгла лицо, точно к нему кто-то прижал раскаленное железо. Он машинально схватился ручонкой за лицо и вдруг ощутил глубокую рану. Отдернув руку, глянул и обомлел: она вся была в крови. Его затошнило… И мальчик опять потерял сознание.

Вторично очнулся он от ощущения, будто кто-то гладит его по лицу, снимая боль и уменьшая жжение. Он открыл глаза и замер от ужаса. Над ним нависла чья-то огромная страшная морда. Животное отскочило и миролюбиво лайкнуло. Василий хотел было его позвать, но, сделав попытку раскрыть рот, был пронзен страшной болью. Душераздирающий стон вырвался из груди. Он закрыл глаза, боясь пошевелиться. Вскоре он почувствовал, как его лица коснулось что-то влажное и нежное, и боль опять постепенно отступила.

Так продолжалось несколько дней, пока боль не утихла окончательно.

Впервые Василий захотел есть и, превозмогая свой страх, открыл глаза. Перед ним стояла рослая лобастая собака. Она виновато завиляла хвостом и ткнулась мордой в плечо ребенка. Мальчик обнял ее и заплакал. Пока он плакал, собака послушно застыла в его объятиях. Когда же Василий разжал руки, псина, как бы извиняясь, лизнула его несколько раз и исчезла. Но вскоре вернулась, держа в зубах куропатку. Положив птицу напротив мальчика, собака легла, внимательно наблюдая за ним добрыми карими глазами. Василий вначале не понял, зачем она это сделала.

«Да ведь она принесла мне еду!» – догадался он наконец. Мальчик попытался было разорвать птицу, но сил не хватило. Тогда догадливое животное сделало это за него. «Ну, поешь!» – говорили ее глаза.

Василий еле открывал рот, просовывая в него кусочки мяса, и глотал, не жуя. Собака таким образом кормила его несколько дней, таская разную мелкую живность. Наконец он почувствовал, что может встать.

…Василий медленно брел, еле передвигая ноги, не зная куда, а рядом бежала его спасительница. Ночь они провели в обнимку, согревая друг друга, а на другой день животное точно подменили: оно отказывалось идти дальше. Василий хотел было позвать ее, но… не смог произнести ни слова! О Господи, часть языка отрубила половецкая сабля!

Василий сел и горько расплакался. Когда, наконец, высохли слезы, он обнаружил, что собаки рядом нет. Это еще сильнее огорчило его. Теперь он почувствовал себя совершенно одиноким, всеми брошенным, а главное, он совсем не знал, что делать.

…У смерда Комара в доме печаль: несколько дней назад исчезла сука Ласка. Федор с возом шкур ездил в боярское село Мизецкое. Ласка служила надежной охраной: в поединке с волками всегда выходила победительницей. Брала хорошо дичь, зайца. Добычу приносила домой. Федор всегда брал Ласку с собой, и не было случая, чтобы она куда-то сбегала. А на этот раз на обратном пути она внезапно исчезла. Сколько он ее ни кликал, так и не дозвался. Опечаленный вернулся Комар домой. Домочадцы тоже пустили слезу, считая, что собака пропала безвозвратно.

Но вдруг Ласка появилась! Домашние бросились ее обнимать, но собака вела себя странно. Она никому не давалась, а все словно рвалась куда-то. Первой сообразила жена:

– Федь, а Федь, а Ласка тя вроде куда зовет.

Комар молча накинул зипун, дело было к ночи, и пошел за Лаской. Вернулся он под утро, неся что-то на руках. Жена ахнула. Это был еще почти ребенок. Но, Боже… до чего изуродовано лицо! Свежие алые рубцы покрыли почти все лицо.

– Какой-то гад так мальца изуродовал! Смотри, снизу ударил. Хорошо еще, что башка цела, – возмутился Федор.

– Ты зачем его принес, – запричитала баба, – что же мы с таким уродом делать будем?

– Цыц! Человек он! И Бога мне не гневи! Руки есть, ноги есть. Пахать будет. Себя прокормит.

Мальчик что-то попытался сказать, но только промычал.

– О Боже, у него языка нет! – баба всплеснула руками.

Муж, продолжавший держать парнишку на руках, растерянно поглядел на жену. Но потом упрямо произнес:

– Ну и что. Ему не батюшкой быть. Куды ложить?

– Ой, какой он оборванный… Сюда ложи, – показала жена на пол у печи. – Одежонку Ивашкину принеси.

Так Василий остался в доме Комара. Как ни пытались у него добиться, кто он, откуда и что с ним приключилось, ничего бедняга сказать не мог. Взглянуть на странного мальчика приезжал и батюшка Порфирий. Как ни крутил он мальца, но выяснить тоже ничего не смог. Только сказал на прощанье:

– Все в руках Божьих.

Жена Федора оказалась женщиной сердечной, окружила Найденыша, как окрестили Василия в семье Комара, заботой и уходом. Силы постепенно возвращались к мальчику. Кажется, ему не о чем было печалиться. Тем более Ивашка, третий сын в Комаровой семье, был ровесником Найденыша, и они вместе играли в астрагалы. Дружба их крепла. Но грустны были глаза Найденыша, часто затуманивались слезами. Федор тяжело вздыхал:

– Лютое наше время. Всякой нечисти поналезло на Русь. От нее вся погибель. Дай Бог, чтобы мимо пронесло.

Глава 16

С тех пор, как Всеславна вторично поселилась в хоромах князя Михаила, хозяйка потеряла покой. Княгиня с затаенным страхом и плохо скрываемой завистью наблюдала, как хорошела их гостья. Щедрый княжеский стол и спокойная, без внешних тревог жизнь делали свое дело. Всеславна расцветала, как майский цветок. Наверное, она цвела бы еще краше, если бы не тягостные думы об отъехавшем в чужие края муже да о пропавшем брате. Но жизнь брала свое. Лицо, одухотворенное добротой и сердечностью, делало гостью неотразимой. Вот этого и не могла не видеть княгиня.

Она ревниво наблюдала, как князь становился все более любезным, внимательным, встречая Всеславну. Все чаще он стал одаривать ее подарками, что вызывало в душе княгини бурю возмущения. Но она гасила этот готовящийся вырваться наружу огонь. Пока в ее руках не будет хотя бы незначительного фактика супружеской неверности, подступиться к Михаилу невозможно. Ибо в противном случае ее ждал необузданный гнев, который, как смерч, обрушился бы на нее. Поэтому неослабно, делая вид, что ей все безразлично, княгиня зорко наблюдала за происходящим. Ей даже казалось, что Михаил вроде как помолодел. Он старался теперь одеться получше, чего раньше она за ним не замечала.

В доме шептались, двусмысленно поглядывая то на княгиню, то на Михаила. Только далека от всего этого была сама Всеславна. Непосредственность, открытость делали ее неуязвимой. Она ровно относилась ко всем, лишь к подаркам князя – с опаской. И ему стоило большого труда вручить ей браслет из извивающихся дротов, в завязи которых горел аквамарин, а затем – ожерелье из морских раковин вперемешку с бусами.

Однажды княгиня не выдержала и сделала мужу едкое замечание:

– Дорогой, может, настала очередь преподнести нашей гостье сам Чернигов?

Гневом блеснули глаза Михаила:

– Мы в неоплатном долгу перед этим родом! Те безделушки, которыми я одарил нашу гостью, ни в коей мере не искупают ту вину, которую невольно нанесло наше с тобой бездействие.

Княгиня неслыханно удивилась столь продолжительной речи супруга. Он даже напомнил ей чем-то изысканного Мазовецкого.

А Всеславна жила своей жизнью. Ее думы неслись вслед за ее любимым. Часто ей виделось, что полчища дикарей нападают на путятинский обоз. Между ними вспыхивает жесточайшая сеча. Нет победителей, нет побежденных. Разбойники рассеяны, но и от черниговцев никого не осталось. Аскольд, истекающий кровью, лежит посреди поля. Ему хочется пить, у него нет сил подняться. Его иссохшие губы зовут Всеславну. Глоток воды – и силы возвращаются к Аскольду. Она помогает сесть любимому на лошадь, и они едут к Улале…

То ей вдруг кажется, что черниговский купец вовсе не купец, а продавшийся татарам изменник. Он, коварно убив Зуба и Кулотку, связывает ночью сонного Аскольда и везет его в татарский лагерь. Хан очень рад, что козелец попал наконец в его руки… Татары издеваются над ним, жгут железом, бьют плетьми. Хан требует, чтобы русич отказался от веры, предлагает в жены одну из татарских царевен. Но Аскольда не могут сломить никакие пытки, никакие соблазны. Его бросают в темницу… Он зовет ее, Всеславну…

Как хочется ей вскочить на коня и оказаться рядом с ним, разделить его участь. Ей казалось, что вдвоем они преодолеют любые испытания. Вдвоем! Скорее к нему! Но куда? Но как? Эти вопросы жгли ее сердце. Боль усиливали мысли о брате. Что с ним? Где он? Однажды ей даже приснился сон, что Аскольд нашел Василия. И они вместе вернулись домой. Как сладок был этот сон! У нее даже поднялось настроение. Идя на обед, она столкнулась с князем. Увидев ее радостное лицо, Михаил удивился: уж не добрую ли весть получила? Всеславна охотно поделилась своим мимолетным счастьем. Он очень тепло и убежденно стал говорить ей, что так оно и случится. Если Аскольду потребуется помощь, он немедленно окажет ее. Он готов даже послать гонца, например, к Мазовецкому, чтобы тот, если потребуется, оказал Аскольду содействие.

– Не волнуйся, Всеславна, все будет хорошо!

От таких слов на сердце стало еще теплее, и Всеславна вошла в светлицу вся сияющая. О Господи! Да лучше б ей было плакать. Княгиня тигрицей взглянула на нее, потом на мужа. Но князь, сурово сдвинув брови, быстро потрапезничал и удалился.

Воспользовавшись его отсутствием, хозяйка не смогла сдержать бушевавшего в груди гнева и зашипела:

– Не строй князю глазки, гадюка! А не то я тебя сгною в темнице и все расскажу твоему мужу. – Сказав, тотчас поднялась и с величественно поднятой головой удалилась в свои покои.

Это так подействовало на Всеславну, что она даже не нашла слов, чтобы достойно ответить ревнивой супруге. Придя к себе, она горько расплакалась. Ей хотелось броситься к этой заблудшей женщине и сказать, что, кроме Аскольда, у нее в сердце ни для кого нет места. Но какая-то сила удерживала ее от этого шага: княгиня может подумать, что она просто оправдывается.

Тогда ей захотелось уйти из этих постылых хором, чтобы не видеть злые глаза хозяйки, не встречаться с князем.

«Уйду к Зосиму. Буду там дожидаться возвращения любимого, а потом не останемся в этом городе и дня», – она начала было собирать свои вещи, как вдруг на глаза попалась рубашка Василия. И тотчас вспомнились слова князя Михаила: «Если Аскольду потребуется помощь, я немедленно окажу ее».

«Уйду, – крутилось в голове, – а князь разгневается и помощи не пошлет… Ой, что делать, что делать»? – слезы градом потекли из глаз.

Она в бессилии опустилась на пол.

– О Господи, за что Ты меня так наказываешь?! Помоги мне, пошли хоть одного человека, с кем я могла бы поделиться… – так, в слезах, она просидела до глубокой ночи. Не вышла и к ужину.

Князь вечером подозрительно посмотрел на супругу, внезапно насупился и просидел так до конца ужина.

У себя в опочивальне княгиня дала волю своему гневу. Она отпустила звонкую пощечину девице: ей показалось, что та неправильно поставила чувяки. Потом зло отчитала Флориху – за то, что та подала якобы недозревший квас. И наконец приказала позвать к ней Путшу.

Тот как-то боком, исподлобья поглядывая на госпожу, вошел в опочивальню.

– Ты чего такой сумрачный, будто бык на привязи?

– За что, матушка, ругать будешь? – вопросом на вопрос ответил верный слуга.

– Ай не за што? Я тебе говорила, чтобы ты присматривал за этой молодухой. А ты?

– Смотрю, – угрюмо ответил Путша.

– Смотришь? Так насмотрелся, что она, бесстыдница, скоро повесится на шею моему дураку! – взвизгнула княгиня и замахнулась на слугу.

Тот, прикрыв голову руками, подставил ей свою спину. Княгиня ожесточенно заколотила по ней.

– Спинища как чурбан, – жалобно промолвила она и затрясла отбитой ладонью.

Увидев, что гнев повелительницы прошел, Путша осмелел:

– Дозволь, матушка, бросить ее в темницу. Больше оттуда она у меня не вырвется.

– Еще рано, Путятушка, – вздохнула княгиня. – Подожди, близок тот денечек, – она загадочно улыбнулась. – А пока вот что… – и она стала что-то шептать ему на ухо, поглядывая с опаской на дверь.

Он слушал не мигая, стараясь запомнить каждое слово. Иногда кивал головой.

– А теперь ступай, – приказала княгиня. – Сколько раз я тебе говорила не называть меня матушкой!

– Все исполню, матушка… э-э… – Путша махнул рукой. – Не гневись: что тут засело, – он щелкнул себя по лбу, – колом не вышибешь.

Когда и утром за столом не оказалось Всеславны, князь вдруг гневно ударил ложкой по тарелке, та вдребезги разлетелась. Княгиня, сделав невинное лицо, пропела сладеньким голосочком:

– Что-то наша гостья занемогла, пойду погляжу.

Она встала и с видом глубокой тревоги поплыла к двери.

– Что приключилось, голубушка? – вкрадчиво спросила княгиня, войдя в опочивальню.

Всеславна сидела у окна. Глаза ее были красны от слез.

– Что с тобой, милая? Я так забеспокоилась… Не надо так убиваться. Вернется твой соколик. Ведь не на битву ушел. Вот мой путята, – она подчеркнула эти слова, – частенько пропадает в отъездах, но жив-здоров. О встрече думать надо. О встрече!

– Я не о нем, – нехотя выдавила из себя Всеславна.

Княгиня сделала большие глаза:

– Тогда о чем твоя печаль?

Всеславна отвернулась.

– Девонька, – запела хозяйка, – уж не мои ли слова тебя обидели? Выбрось из головы. Я уж и забыла. Разум что-то помутился. Иль другое что?..

Как бы ей хотелось услышать от гостьи успокаивающие слова! Но та по-прежнему упрямо молчала.

– Дорогая, – не отставала она, – мы все встревожены. Ты бы предупредила, что не можешь к нам выйти, и я велела бы доставить блюда к тебе в опочивальню.

– Благодарствую, княгиня, за твою заботу. Но, право, что-то я неважно себя чувствую.

– Я понимаю, – присела рядом княгиня. – Сердце твое разрывается на части. Беспокоишься о супруге, не оставляют мысли о брате. Всегда так у нас, у женщин. Часто и у меня душа болит. Один Ростислав сколько кровушки выпил! А другие? Роман – в Брянске, Юрий – в Тарусе, Симеон – в Глухове, а младшенький, Мстислав, в Карачеве сидит. Давненько их не видела. Как они там? Болит в груди у матери. – Она вздохнула. Глаза ее подозрительно заблестели. Княгиня даже стала вытирать их кончиком цветастой тряпицы.

Какое чуткое сердце не отзовется на материнскую боль! «Бедная княгиня, – подумала Всеславна. – У каждой из нас свои заботы… Тяжело и ей. А вчера она просто погорячилась…»

А та, ощутив перемену в настроении гостьи и поняв, что удалось вызвать у нее сочувствие, продолжала:

– Ростислав-то, горюшко наше, где сейчас скитается, одному Богу известно. Этот изверг Даниил прогнал его из собственной вотчины. Даже к родной матери, – княгиня всхлипнула, – путь заказал. А еще братом зовется.

– Успокойся, княгиня, все наладится. Проси Господа, Он милостив, позаботится о твоем сыне.

– Хоть ты не трави мою душу, – княгиня горестно вздохнула. – Почто заперлась, как сычиха? Мы все в тревоге. Я ведь тебе хотела подарочек сделать.

– Благодарю покорно, но не могу я принимать ваши подарки. Я уже и так не знаю, как отблагодарить вас с князем за вашу щедрость. Век ее не забуду. Так что прости, княгиня, но больше я подарков принимать ни от кого не буду.

Княгиня улыбнулась:

– Мой подарок ты примешь. Я хочу вернуть тебе твою служанку.

Мысль о возвращении Малуши, о которой она так быстро забыла, словно молния пронзила ее. Ей было и радостно, и стыдно. Радостно, что можно вновь увидеть свою ненаглядную подружку. И стыдно, что ни разу не вспомнила о ней. Малушу пришлось отпустить по убедительной просьбе ее жениха Брачислава, который хотел показать свою невесту родителям. Он добился согласия на свой брак от князя Всеслава, хитро увильнув от событий той злосчастной Купаловой ночи.

И вот теперь можно увидеть Малушу! Всеславна готова была забыть все обиды хозяйки.

– Не заставляй себя ждать. Еда стынет, – княгиня поднялась.

– Я сейчас, матушка.

…Путша явился через несколько дней. И не один. С ним была женщина. Она была в том возрасте, когда ее нельзя еще назвать старухой, но которая стоит на пороге этого. У нее было жирное одутловатое лицо. Недобрые раскосые глаза. Черные с отливом волосы кое-где были разбавлены начавшей появляться сединой. Вся она была грузная, неторопливая, с затяжной одышкой. Вот ее-то по приезде Путша сразу и привел к хозяйке. Они долго о чем-то шептались. Потом княгиня велела поселить женщину рядом с опочивальней Всеславны.

Как-то вечером эта странная гостья зашла к Всеславне.

– Слушай, голубка, – заговорила она грубым бесцеремонным голосом, – я видела о тебе плохой сон. Будто ты держишь в руках сокола, а он вылетел, и чья-то стрела пронзила его. К горю это, к горю.

Всеславна оторопела. Эту женщину она видела впервые. Как та могла видеть ее во сне?

– Но ты же меня не знаешь! – пересилив застенчивость, промолвила Всеславна.

– Ой, брось! У меня все сны сбываются. Верь мне. – И она, тяжело дыша, тотчас вышла.

В душе Всеславны приход этой женщины оставил неизгладимый след. Мысли тотчас побежали к Аскольду. Она не находила себе места. Сон отлетел, как октябрьский лист. Лицо ее осунулось.

А через несколько дней незваная гостья явилась вновь, держа в руках солидную братину.

– Сохнешь ты, как сломанная ветка, – заговорила она, плюхнувшись на лежанку. – Не стоит так страдать. С твоей-то красотой! Да тебя любой князь возьмет за себя. Выпей-ка лучше моей настойки. Все горечи как рукой снимет.

Она неожиданно проворно поднялась и почти насильно заставила взять в руки братину.

– Пей, – приказала женщина.

Ее раскосые глаза расширились. Один зрачок стал как-то странно вращаться, а другой, как у совы, смотрел пристально, словно въедаясь.

– Пей, – повторила она и, взяв руку Всеславны, насильно заставила сделать несколько глотков. – Вот так-то, – довольно произнесла странная гостья и удалилась.

Действительно, в эту ночь Всеславна спала как убитая. Утром за столом показала хороший аппетит. Михаил, видя, как княжна уписывает одно блюдо за другим, довольный, улыбнулся своей женушке. Та расцвела.

Но подобное поведение Всеславны встревожило хозяйку. Она заставляла себя улыбаться, а в душе скребли кошки: «Неужели эта чертова ведьма меня обманула?»

Она еле дождалась, когда смогла удалиться к себе в опочивальню, и тотчас приказала кликнуть Путшу. Не успел тот появиться, как она коршунихой налетела на своего слугу.

– Я тебя велю нещадно пороть! Я тебя отправлю в темницу! Я тебя живьем велю закопать! – кипятилась владычица.

– Матушка! – попытался было вставить слово слуга, не зная, в чем дело.

Но это взъярило ее еще сильнее. Она схватила со стола амфору и запустила в Путшу. Он еле увернулся.

– Смилуйся, владычица! – взмолился он.

– Ты кого мне привел? Ты же говорил, что твоя колдунья все может.

– А!.. – Путша понял причину гнева и задом, задом выскользнул наружу. Вскоре он появился вновь. С ним была та женщина, которую он привел несколько дней назад. Та поведала княгине о своем зелье. Хозяйка успокоилась.

К вечеру Всеславна почувствовала какую-то ломоту в теле. Ее подташнивало, аппетит исчез. Начала болеть голова.

– Что с тобой? – полюбопытствовала княгиня, заметив вялость гостьи.

– Плохо себя чувствую, – ответила Всеславна и поднялась из-за стола.

– Пойди, дорогая, к себе, отдохни. Это бывает, – заботливо проговорила княгиня.

Утром Всеславна уже не могла подняться. На немой вопрос мужа княгиня, сделав печальным лицо и горестно вздыхая, рассказала о состоянии Всеславны. Князь встревожился и принялся успокаивать свою жену:

– Не печалься, Бог даст, княжна оправится. Я скажу, чтобы лекарь помог ей.

Осмотр местного знахаря результатов не дал. Всеславне становилось все хуже и хуже. Княгиня часто навещала ее. Она вела себя любезно. Голос звучал сочувственно. Но после посещений запиралась в опочивальне с Путшей, который выходил от княгини с сатанинской улыбкой на устах.

Напрасно бился местный знахарь. Положение больной ухудшалось.

Появление Малуши придало на некоторое время силы Всеславне. Она даже сумела подняться и обнять свою верную служанку. Но радость встречи была омрачена состоянием больной. Малуша до того расстроилась, что забыла рассказать о своих злоключениях, когда по повелению княгини их с Брачиславом отослали в далекую деревушку. Как она там, бедная, узнав о нападении татар, не могла найти себе места. Она уговорила было Брачислава бежать в Козельск, но дружинник вовремя одумался и уговорил свою дорогушу выждать, пока ситуация не прояснится.

– Попадем в лапы татарские, – говорил он. – Никакой помощи Всеславне не окажем, а сами погибнем.

Брачислав все ждал, когда его кликнут для похода на помощь Козельску. Да так и не дождался. Так и жили они в тревожном ожидании, пока, наконец, вдруг не нашлась сама Всеславна. Но видеть такой госпожу… Боже упаси!

Заметалась Малуша. В княжьих хоромах людей как подменили, словно боятся чего-то.

«Старое помнят, – догадалась служанка. – А делать-то что?»

Опять с девок начала. Христом Богом стыдила, совестью корила. Мнутся девки, как на выданье. Вокруг Флорихи бесом кудлатым вертелась, все угодить старалась.

Флориха и намекнула, что козельская гостья занемогла, когда появилась в княжьих хоромах Петшина подружка. Малуша – к ней:

– Что сделала, окаянная?

– Дала ей сон-траву. Вижу, девка мается. Помочь хотела…

Но от Малуши легко не отделаться. Та же твердила свое: «сон-трава», и все. Все пройдет, мол…

– Ну, смотри, – предупредила Малуша, – не дай Бог, что с княжной случится – тебе не жить! Грех на душу возьму, но с тобой рассчитаюсь…

Князь зашел после обеда к Всеславне. Увидев княжну, расстроился Михаил. Приказал сыскать лучшего знахаря. Лекарь, низенький толстенький мужичок с лысой головой и добрыми голубыми глазами, на вопрос князя, что с козельской гостьей, только пожал плечами. Скромно сидевшая в уголке Малуша вскочила и бросилась князю в ноги:

– Спаси, князь, княжну! Богом тебя заклинаю, спаси Всеславну! Не бери грех на душу.

– Ты кто будешь, голубка?

Князь видел эту женщину впервые, хотя всех своих домочадцев знал хорошо.

– Князь, я служанка княжны. Недавно Великая княгиня смилостивилась и вернула меня к моей госпоже. Князь, – опять заголосила она, – спаси ее, спаси… – Она прижалась к его ногам.

– Что я могу сделать? Мой лекарь здесь. Был наш лучший колдун. Они бессильны. Такова воля Господа.

– Или этой колдуньи, – с отчаянием в голосе произнесла верная служанка.

– Какой колдуньи? – живо, с интересом спросил Михаил.

– Да той, что живет в ваших хоромах. Это она дала княжне какое-то снадобье, отчего ей и стало так плохо.

– Снадобье? Кто тебе сказал? – князь нагнулся и поднял Малушу с пола.

– Она сама… Если что случится с княжной, я убью эту ведьму.

Малуша зарыдала. Князь, не привыкший видеть женских слез, растерялся.

– Ты успокойся, – он ласково погладил ее по голове, – я попробую что-нибудь сделать.

– Князь, – служанка обтерла слезы, – я знаю одну старуху. Только она может вылечить Всеславну.

– Кто такая?

– Это Улала. – И Малуша коротко рассказала о старухе то, что ей поведала Всеславна.

– Я велю тотчас послать за ней. Где ее сыскать?

– Я попробую расспросить козельцев, может быть, кто знает к ней дорогу.

Глава 17

Путята решительно остановил обоз и спрыгнул с коня, показывая всем своим видом, что наступило время привала.

– Завтрашний день будет последним, – ответил купец на немой вопрос удивленного Аскольда. – Горы, наконец, останутся позади, и мы спустимся к долу, – пояснил Путята и добавил: – Но предстоящий переход – самый трудный.

Путята распорядился накормить как следует лошадей. Для сопровождавших открыл увесистую торбу. Насытив всех до отрыжки, приказал ложиться спать.

…Заря еще не занялась, а зычный голос купчины поднимал уже людей с нагретых мест.

– Кто до зорьки встает, тому Бог деньгу дает, – ревел он.

Наконец люди подняты, кони впряжены. И тут как раз пробился первый луч. Путята всех подозвал к себе.

– Хочу предуведомить вас, чтобы не шумели без надобности, смотрели в оба. Упаси Господь толкнуть камень. Придется тогда нашему батюшке тризну править. Виновный пусть пощады не ждет. Ну, с Богом! – перекрестился Путята, за ним и остальные.

Дорога круто стала подниматься вверх. Угол подъема был настолько велик, что подталкивающим сзади свои повозки погонщикам казалось, что их лошади висят у них над головами. Крутизна усиливалась. Кони начали скользить, того и гляди, какая-нибудь сорвется и утащит всех за собой.

Путяте пришлось оставить свою лошадь, чтобы помочь возчикам. Его примеру последовали и козельцы.

Купец подставил плечо и, напрягшись, стал толкать вверх повозку. Она медленно двинулась вперед, но вскоре остановилась.

– Надо поклажу сбросить! – в ярости воскликнул Иван.

– Я те сброшу, – Путята напрягся, повозка дернулась, но осталась на месте. – Эй, кто подсобите, – громко позвал купец.

Подскочили Аскольд и Кулотка. Упершись ногами покрепче в землю и выдохнув: «Э! Э! Э!», – так надавили на возок, что чуть не сдернули оглоблями хомут с лошади.

– Давай, давай! – заорал обрадованный купчина.

Вот они на вершине перевала. Довольные, отирали потные лбы. Взоры путников устремились вниз. Туда убегала, словно в гигантский зев, дорога. Но спуск оказался хуже подъема. Возки, поминутно наезжая на лошадей, заставляли последних опасно ускорять движение, что могло привести к катастрофе. На одной из них что-то случилось с погоняльщиком. То ли расслабился, то ли отвлекся на миг, но возок ударил по конским ногам. Лошадь рванулась, колесо возка со всего маху ударилось о камень, выворотив его с места. Тот сорвался и заскользил вниз. Замер, осознав свою оплошность, возница. Но было поздно. Камень набирал скорость. Поняв, какая опасность угрожает его товарищу, он дико заорал. Однако ничего уже нельзя было поправить. Несчастный, оглянувшись на крик, успел только заметить, что на него летит что-то черное, и тут же был пригвожден к своему возку. Своим телом он смягчил удар, повозка уцелела, но была отброшена на край пропасти. Она медленно начала сползать вниз. Надежно увязанная поклажа стягивала повозку вместе с конем в пропасть. Лошадь с дико выпученными глазами, словно чувствуя свою гибель, попыталась изо всех сил вырвать возок. Подскочил купец.

– Держите! – заорал он изо всей мочи. – Братцы, спасите! Там же самый ценный груз! Озолочу!

Возчики нехотя, с опаской, но подскочили. Кто схватился за оглобли, кто – за коня. Скольжение вниз хотя и замедлилось, но все же груз сделал свое дело. Задние копыта лошади сорвались в пропасть. В это время подбежал Кулотка. Схватившись за оглоблю, он рванул повозку вверх. Благо дубовый жердняк выдержал. Лошадь оказалась на дороге. Кулотка попытался было еще раз рвануть, да не вышло. Возок осью уперся в скалу.