Рубеж (сборник) Дышев Андрей

VI

Воронцов то и дело вставал из-за стола, закуривал очередную сигарету, бросая хмурые взгляды в окно. На улице темнело. Частые порывы ветра подымали пыль над дорогой, временами они затихали и как бы подкрадывались, вдруг раскручивали пыль в маленькие шелестящие смерчи. На зубах хрустел песок.

Два взвода Гогишвили в установленное время выходили на связь. Доклады поступали неутешительные. Душманы и их заложники как в воду канули.

– Угораздило же их выехать без охраны, – сокрушительно вздыхал командир взвода связи лейтенант Птицын, который сидел сейчас за большим столом в кабинете Воронцова и вычерчивал график в журнале поступающих сообщений.

В углу ударили большие часы: «Дин-донн!» – пять. Эмалированный круг с римскими цифрами, под ними – медно отсвечивающий маятник за стеклянной дверцей. Подарок первого секретаря городского комитета НДПА. Два флажка – советский и трехцветный афганский – на специальной подставке для часов. Ухоженный кабинет был гордостью комбата.

– Иди узнай, Птицын, – сказал Воронцов, оторвавшись от своих мыслей, – может, какое сообщение есть.

Минут через пять Птицын вернулся.

– Все по-старому, – доложил он.

– Третий день – и все впустую, – в сердцах бросил Воронцов. Несколько раз он испытывал желание хлопнуть дверью кабинета и лично ринуться на поиски. Во главе роты.

Тубол требовал активности. После его звонков Воронцова всегда одолевали тоскливые мысли. Его обижало, что Тубол, требуя от него решительных действий, неизменно подчеркивал: специалистов надо найти во что бы то ни стало. Складывалось впечатление, будто он, Воронцов, этого не понимал. И, во-вторых, не нравились Воронцову постоянные намеки: «Стараться можно по-разному…» Выходит, он не старательный офицер, все, что ни делает, – так, только для виду, а он, Тубол, это прекрасно видит и понимает. «Эх, не дадут дослужить спокойно», – думал Воронцов, доставал грязный платок, сморкался афганской пылью и не вспоминал об отпуске.

«Дин-донн!» – поплыл мягкий тягучий звук. Полшестого.

– Эти часы с ума могут свести, – буркнул Воронцов, не заметив двусмысленности фразы.

Он встал, подошел к окну. Над брезентовым рядом палаток вспыхнули фонари на столбах. Худосочные деревца, посаженные на одном из субботников, гнулись на ветру, как тростники. Хотя в кабинете было тепло, Воронцов физически ощущал, как сейчас холодно на этом пронзительном ветру, и зябко поежился, подумав о роте Гогишвили, которая сейчас далеко, среди гор. На чужой земле. Как они там? Он приказал взводам объединиться и действовать вместе. Только будет ли от этого толк?

Воронцов смотрел на палатки, на людей, которые сновали взад-вперед. «А вдруг Гогишвили уже их проворонил? Эх, надо было отправить Читаева».

Воронцов хорошо помнил, как прибыл в батальон Читаев – буквально через день после его приезда в ДРА. «Ну что, будем вместе служить?» – спросил он его на беседе. Читаев не ответил на риторический вопрос, и Воронцов понял, что подумал лейтенант: «Придется, раз ты комбат, а я назначен к тебе взводным». «С характером лейтенант», – сразу определил Воронцов, и это ему понравилось. Через несколько дней Читаев попал в душманскую засаду. В гиблой ситуации голову он не потерял, когда чуть стемнело, вывел людей под прикрытием дымов. Потом он докладывал, а Воронцов смотрел в чистые лейтенантские глаза и пытался найти в их глубине остатки страха. Но видел лишь, как мерцали холодные искорки спокойствия. И лишь что-то в голосе, наверное, излишнее старание говорить ровно и бесстрастно, выдавало пережитое напряжение. «Ведь как держится!» – думал Воронцов, глядя в невозмутимые глаза, и где-то в душе засомневался, сумеет ли сам быть таким же хладнокровным…

Время вновь напомнило о себе приглушенным баритоном часов.

– Птицын, – встрепенулся Василий Семенович, – начальника штаба ко мне.

– Петр Андреевич, что вы думаете о действиях роты Гогишвили? – спросил он, когда начштаба вошел.

– Я думаю, что на своем участке Гогишвили душманов не пропустит, – тут же ответил капитан Рощин, сразу поняв, что имел в виду комбат. – Иное дело, – продолжал он, – что шансы на успех у нас, да и у всех участвующих в операции, малы.

Рощин кивнул на карту.

– Мы ведем поиск вслепую, нужны агентурные данные в местонахождении заложников.

– Я того же мнения, – признался Воронцов. – Поиск затянулся… А что делать? Ждать?

– Угораздило же их выехать без охраны! – снова сокрушенно вздохнул Птицын. – А теперь приходится возиться.

Комбат удивленно посмотрел на лейтенанта, выдержал паузу и медленно произнес:

– Птицын, в городе всегда ездили без охраны. Это во-первых. И второе. Идите-ка побыстрей к подчиненным, во взвод.

Лейтенант ошалело вскочил, одернул китель и выбежал за дверь. Начштаба слегка улыбнулся. Воронцов же хмуро сдвинул брови.

– Вот гусь… В общем, надо людей возвращать обратно. Такое будет решение.

VII

Солнце провалилось за горы, стало темно и смутно. Но моджахеды, казалось, нюхом определяли путь; дорога хрустела гравием. Где-то далеко позади по равнине перекатывался пустой луч прожектора. Душманы по-прежнему торопились, подгоняли пленников прикладами и плетками. Шли по ровной местности, потом начали спускаться. На дне оврага группы остановили. Пахло глиной и остывшими камнями. Темным пятном угадывался грузовик. Пленникам приказали забраться в кузов. Потом полезли бандиты. Они кряхтели, переругивались вполголоса, лезли по головам, как огромные пауки, наконец уселись кто на ком, грузовик тут же тронулся.

Здоровенный детина взгромоздился прямо на Шмелева и Сапрыкина и на каждом ухабе ворочался, выбирая положение поудобней, словно и не сидел на людях. От него исходил крутой запах невыделанной овчины.

Всю дорогу Шмелева точила мысль о побеге. Он пытался дать хоть какой-то знак Ивану Васильевичу, с которым его связали. Когда машину в очередной раз тряхнуло, Сапрыкин, улучив момент, хрипло шепнул:

– Ты не торопись, сейчас не время.

Шмелев заерзал и ничего не ответил.

Ехали долго. Казалось, вот-вот грузовик развалится на части и все рухнут куда-то между отлетевших колес. Но машина, как ни странно, с ревом ползла дальше.

Сафаров ругался площадной бранью. Бандит отчаянно бил его каблуком, но Сафаров продолжал поносить его руганью на русском и таджикском одновременно.

– Побереги силы, Сафаров, – подал голос Сапрыкин и тут же получил удар ногой.

Сафаров же, казалось, никого не слышал.

Наконец грузовик остановился. Это было глухое горное ущелье. В темноте угадывалась каменистая дорога. Впереди ярко светилась пещера – в ней метался огонек. Туда и двинулись. В неверном свете костра темные угрюмые стены пещеры и такие же непроницаемые лица душманов казались зловещими. Пленников заставили лечь на землю. Из черноты входа, словно призраки, появлялись заросшие бородатые люди. Они подходили к связанным и обессиленным людям, с любопытством разглядывали их, некоторые пинали ногами, тыкали стволами автоматов. Седобородый старик, узкоглазый и сухой, вдруг вырвал из ножен кинжал и резко занес его над Тарусовым. Тот отшатнулся и вскрикнул. Но старик лишь слегка кольнул Тарусова в грудь. Душманы весело засмеялись. Делали они все без особой злости, но с той долей обязательности, которая всегда есть в поведении победителя по отношению к побежденному.

Появился Иисус, что-то сказал, и через несколько минут пленникам принесли ведро воды. Руки у всех были по-прежнему связаны за спиной, поэтому, чтобы напиться, приходилось вставать на колени и удерживать равновесие.

Пленников на время оставили в покое. Двое с автоматами остались у входа. Только теперь узники почувствовали, как измотались и устали. Из глубины пещеры тянуло могильным холодом, мерзлый камень, казалось, вытягивал последнее тепло. Многие впали в полузабытье. Не смыкал глаз лишь Тарусов: его била сильная дрожь.

– Что же с нами будет теперь, Иван Васильевич? – шепотом спросил он, повернув голову к Сапрыкину.

Сапрыкин разлепил глаза, глянул на Тарусова.

– Будем ждать, пока не освободят. Если сможем – сбежим.

– Уйти хотя бы одному, чтобы привести наших, – горячо и напористо зашептал Шмелев.

– Уходить надо всем. Захватить у душманов оружие. Одному плохо – поймают. Да и дожидаться тебя с подмогой не станут. Уведут остальных в другое место. А не успеют, сам знаешь, не пожалеют… Бежать надо всем вместе.

Сапрыкин замолчал и закрыл глаза. Попытался заснуть, но прошедшие события вертелись в голове, не давали покоя. Смерть Тихова… Отчетливо и ясно, словно на контрастном снимке, вспомнил, как вскочил навстречу бандиту, а потом – удар… «Останется шрам, – вяло подумал он, – конечно, если буду жив».

И снова с острой болью он подумал о Тихове. Когда его убили, он почувствовал только ужас, все смешалось… Сам напросился, чтобы ему доверили автомат, бравировал… Веселый, простодушный Тихов. В Пензе – жена, ждет с двумя детьми. Теперь вдова.

В чем же была их ошибка? Сапрыкин попытался сосредоточиться. Мешала головная боль. Как еще череп не проломили… Кто же виноват, что они попали в лапы душманов? Они всегда ездили без охраны. Оружие брали так, для порядка. Винить погибшего?

Голова раскалывалась. У Сапрыкина было такое чувство, будто ему в черепную коробку запихали горячий кирпич и от этого глаза вот-вот должны вылезти из орбит. Сапрыкин прикрыл веки, чтобы не видеть ни тлеющего костра, ни блестящих глаз душманов-охранников. «Себя винить надо, – подумал он с горечью. – Я – старший, значит, с меня и спрос».

Лишь перед рассветом забылся Сапрыкин в настороженном сне. Как только начало светать, охранники подняли всех, вывели из пещеры и построили. Иисус уже ждал их, стоял, широко расставив ноги, прищуренные глаза смеялись. Вместо чалмы и традиционной афганской одежды на нем были каракулевая шапка и шаровары, заправленные в ботинки с высокой шнуровкой, костюм дополнял грязный серый свитер, надетый под кожаную меховую безрукавку. Время от времени к нему подходили сообщники, он давал им краткие указания. Одеты были по-разному, хуже его, за исключением одинаковых у всех ботинок. У каждого за спиной торчал «бур» или автомат.

Вокруг громоздились скалы, уходящие высоко вверх, изборожденные трещинами, обветренные. Словно морщины на лице гигантского каменного края. Солнце всходило, растапливало клочки тумана, и воздух почти на глазах светлел, становился прозрачным. Голубые тени на островках снега постепенно исчезали, снег белел на глазах; вступал в силу извечный в горах закон контраста.

Чернобородый что-то сказал, кивнув в сторону пленных, и двое подручных принялись развязывать веревки. Видно, посчитал, что пленным теперь не убежать. «Свою силу знают», – подумал Сапрыкин.

Все молчали, даже Сафаров, он опустил голову и сосредоточенно выковыривал носком ботинка камешки на дороге. Верилось и не верилось, что это он стоял сейчас с вывернутыми назад руками в черт знает где затерянном ущелье. Казалось, что никогда не покидал он пределов Родины и не было в помине кошмарной ночи, не было расстрелянного Абдулки и зарезанного Тихова.

Нет ничего тягостней и страшней, чем первое утро в неволе, когда надежда на спасение становится маленькой и ничтожной, как последняя спичка в зимней тайге. Родина, могучая, огромная, сильная, где ты? Кажется, прямо за проклятым хребтом, только перешагни его – и она раскинется во всей своей силе и величии.

Приди, Родина!

VIII

Читаев появился в модуле поздно вечером. Хижняк и Водовозов уже сидели в комнате и пили чай. Он назывался изысканно: «седой граф».

– Что задержался? – спросил Хижняк.

– Старшине указания давал, – хмуро ответил Читаев. – Комбат сказал быть готовыми в любую минуту на выезд. Поедем, наверное, на смену Гогишвили. Они завтра возвращаются.

Он сел за стол, приподнял чайник, проверяя на вес его содержимое, плеснул себе в стакан, сыпанул чая. Сделал глоток, обжегся. «Сегодня не успели, – подумал он, глядя, как медленно распускаются чаинки, – а завтра, если не будет вводных, надо будет еще раз почистить оружие…»

С самого утра рота занималась по расписанию – отрабатывали действия в наступлении в горной местности. А после обеда разгружали два тяжелых «Ми-6». Вымотались изрядно.

– Завтра людей на чистку оружия.

– Сколько же его чистить? – отозвался Хижняк и зевнул.

– Не помешает, – отозвался Читаев резко.

Последние дни он ходил раздраженным и взвинченным. Сегодня ни с того ни с сего резко отчитал рядового Щекина – добродушного увальня с веснушчатыми веками. Хотя и повода не было: приказал ему принести журнал боевой подготовки, а тот, перепутав, принес журнал для политзанятий. Потом, после обеда, случился конфликт с начальником штаба Рощиным. Пытался доказать ему, что рота слишком часто привлекается на подсобные работы. «Я вам приказываю», – вспомнил он ледяной тон Рощина и мысленно послал его ко всем чертям.

– Интересно, в какой район нас направят? – вслух подумал Водовозов, подошел к карте Афганистана, приколотой кнопками к стене.

– А тебе не все равно? – буркнул Читаев. – Куда прикажут, туда и пойдешь. Твое дело маленькое.

Водовозов хмыкнул неопределенно. Он понял выпад Читаева по-своему. Читаев теперь, мол, за командира роты, а им, значит, и соваться нечего.

– Зря ты так, – сказал Водовозов. – Ну и что из того, что мы меньше тебя здесь служим. Я вот, к примеру, в армии побольше тебя…

– Ладно, отстань.

Читаев отодвинул стакан, взял сигареты и вышел из комнаты.

«Пройдусь», – решил он.

Палаточный городок уже затих. Было темно, тускло мигали фонари на столбах, покачиваясь под порывами холодного ветра, да теплым желтым светом горели окна офицерского модуля. Дорожка, посыпанная гравием, вела мимо столовой, прямоугольных рядов палаток, а в конце упиралась в небольшой домик – медпункт. «Остался еще год», – думал Сергей. Он не представлял себе дальнейшую службу в Союзе – настолько свыкся с тревожным бытом афганских будней. Не представлял, как можно будет после работы спешить домой, жить какой-то другой, семейной жизнью. Он не мог представить всего этого, потому что практически не знал, не видел другой жизни, не видел ничего, кроме своего взвода, кроме своих друзей, одетых в такую же форму, как он. Право, в чем-то другом он и не нуждается.

– Что, не спится, товарищ лейтенант?

Читаев вздрогнул от неожиданности и, повернувшись, увидел фигурку в тени крыльца медпункта.

– Лена?

Он подошел ближе. Да, это была Лена, невысокая светловолосая девушка, которая недели три назад зашивала ему ссадину на голове.

– Вот, вышел воздухом подышать.

– Как ваш… – Она хотела спросить «лоб», но передумала и сказала: – Ваша рана?

– Какая рана… Царапина, пустяки. Вы тогда ее хорошо заштопали. – Читаев потрогал шрам пальцами. – Теперь буду внимательней.

Он ехал на бронетранспортере, зазевался, когда проезжали под деревом, и зацепился за ветку. «Могло бы вообще башку оторвать», – заметил тогда командир роты Сахно. Сергею же было не до шуток. Кровь заливала глаза, голова трещала. Его наскоро перевязали и отвезли в медпункт. Там он и попал в руки белокурой медсестры. Она вытерла ему кровь с лица, осторожно обработала рану. Боль была дергающая, тянущая, но Сергей пытался острить: «Ты, сестричка, поплотней зашивай, а то последние мозги вытекут». Маленькие ручки пахли медицинским и еще чем-то легким и ароматным. «Наверное, цветочное мыло, в военторге покупала», – подумал Читаев. Ручки зашивали ловко и быстро. Из-под белой шапочки выбилась светлая прядь, похрустывал накрахмаленный халатик, который едва доходил до колен. Медсестра старалась быть подчеркнуто строгой. Сергей поддразнивал:

– А где тебя учили шить, красавица, на курсах кройка и шитья?

– Я закончила медучилище.

– А звать как тебя, красавица? – спросил он, хотя прекрасно знал ее имя.

– Лена. Лежите спокойно.

– Платят, наверное, по выработке – за количество швов? – не унимался он.

Она закусила пухлую губку и больше не отвечала.

Сейчас Сергей вспомнил это, и стало стыдно за свою пошлую развязность. «Корчил из себя провинциального героя»…

– А что же вы не спите? Время позднее.

– Тоже вот вышла подышать воздухом. – Она улыбнулась в темноте, Сергей почувствовал это по голосу. – Девчонки накурили.

Сергей щелчком отшвырнул сигарету.

– Да ничего, ничего, вы курили бы. Это я так сказала…

– По дому скучаете? – спросил Сергей.

– Скучаю, – вздохнула она.

– А зачем же сюда поехали? – Сергей запоздало понял, что вопрос прозвучал навязчиво. – У нас, военных, особо не спрашивают желания, прикажут – едем, – добавил он.

– С мужем развелась, – просто ответила Лена. – Сказать почему?

– Да нет, что вы! Лезу тут с вопросами. Простите, ради бога.

Они замолчали. В разрывах туч мерцала луна. Облака бесшумно и мрачно неслись, подобно дымному ветру. Едва слышно звучал магнитофон в модуле: «Ну что сказать, ну что сказать, устроены так люди…»

– Как сейчас тихо и спокойно. Даже и не верится, что где-то бои. Вам не кажется странным, что вы сейчас здесь, вдали от всего привычного, от родителей, друзей, родного двора?.. Странно и страшно. Знаете, когда ехала сюда, думала, что будет свист пуль, взрывы, атаки душманов, ну, как в кино. А здесь, в общем-то, спокойно.

Она засмеялась.

– Смешная я, наверное? Вам не скучно?

– Нет-нет, что вы, – поспешно ответил Сергей.

– Когда прилетела сюда, сначала все время по сторонам оглядывалась, думала, вот-вот откуда-нибудь из кустов стрелять начнут. Потом прошло. Оказывается, ничего страшного нет… Сначала было тоскливо. Даже ночью пару раз всплакнула. Все чужое, незнакомое, никуда не выйдешь. Вокруг одни мужчины. А тут еще ваш командир роты, Сахно, кажется? Смотрит, будто раздевает глазами. «Приглашаю вас, мадемуазель Элен, на автомобильную прогулку в город», – передразнила она.

– Вообще-то он неплохой… мужик, – попытался заступиться Сергей. – Просто…

– Не знаю. Да и вы тоже: «Красавица, красавица». Знаете, к кому так обращаются? К той, определенной категории женщин.

Сергей смущенно хмыкнул.

– Я вообще-то из лучших побуждений, вы не думайте.

Лена зябко поежилась. Было холодно. Она по-прежнему сидела на крыльце, а лейтенант стоял, катая носком сапога камешек. Безмолвными тенями прошла караульная смена.

– Вы не замерзли?

– Нет, я з-закаленный, – ответил он бодро, хотя действительно продрог.

– А вот и замерзли, – почему-то обрадовалась она. – Знаете что, давайте-ка спать.

В короткое мгновение у Сергея мелькнула мысль, что Лена зовет к себе, но она протянула ладошку, и он, чуть замешкавшись, пожал ее. Рука была совсем холодная.

– Спокойной ночи, – и ушла, не оглянувшись.

Когда Сергей вернулся в комнату, все уже спали. Он тихо разделся и лег на кровать. Спать совершенно не хотелось. «Хорошо», – подумал он и через несколько минут уже спал.

IX

Шли четвертые сутки поисков. Рота Гогишвили возвратилась, так ничего и не обнаружив.

В полдень Воронцов выехал к начальнику ХАД полковнику Азизу. Он миновал охрану: двое молодых людей с автоматами узнали и приветствовали его. Воронцов быстро поднялся по каменной лестнице на второй этаж. А наверху уже встречали Азиз и его переводчик Карим. Поздоровались по-европейски – коротким рукопожатием, без традиционного касания щеками.

– Не уберегли, рафик Воронцов, не уберегли… – Азиз вздохнул и развел руками, мол, что уж тут оправдываться.

– Найдено тело одного из специалистов, Тихова, – мрачно перебил Воронцов.

– Где? – Азиз вскинул брови.

– В трех километрах от города… Саперы обнаружили в кустах. Убит ножом.

Азиз покачал головой, прошелся по кабинету.

– Предположительно мы установили, что акцию осуществляли люди из банды Джелайни.

– Джелайни? – переспросил Воронцов. – Не слышал о таком. Что за человек?

Выслушав переводчика, Азиз как-то странно посмотрел на Воронцова.

– Человек с сильной волей, жестокий, коварный, умный, – неторопливо начал рассказывать он. – Его люди уважают его и боятся. В банде пятьдесят-шестьдесят человек – активные штыки. Это – ядро. Кроме того, человек сто – сто пятьдесят из кишлаков в районе Мармуля и Чаркента – резервный слой. Имеют оружие, но участвуют в боевых действиях больше по принуждению – в случае, когда банде не хватает своих сил… Пленники скорее всего увезены в горы.

Азиз подошел к карте и показал смуглой рукой три точки.

– Вот, предположительно здесь. Горы высокие, много пещер. В ущелье Мармуль создан укрепленный район. Вы это знаете, да? Здесь – опорные пункты, наблюдательные посты, есть даже система оповещения. Перед входом в ущелье – контрольно-пропускной пункт. На право передвижения по району выдают пропуска. Как у вас в части. Штаб, служебные помещения, казармы, склады размещены в пещерах. Есть тюрьма, типография. Печатают антиправительственные и антисоветские листовки. Опорные пункты оборудованы позициями автоматчиков, пулеметчиков, минометчиков. Оборона – многоярусная. Из допросов пленных известно, – продолжал переводить Карим, – что в бандах есть американские и пакистанские офицеры-инструкторы. Живут и питаются они отдельно. Для них оборудованы комфортабельные подземные укрытия. И еще одно. В Мармуле появился европеец. Говорят, русский. Но не из Советского Союза. Кто он и чем занимается, пока не выяснили.

Воронцов внимательно слушал переводчика, следил за выражением черных бесстрастных глаз Азиза. Говорил он глухим, монотонным голосом. Как и большинство афганцев, Азиз был худощав, смугл, носил усы. Ему было тридцать пять – тридцать семь лет. Еще Воронцов знал, что брат Азиза возглавляет какую-то крупную банду. Братья разошлись по идейным соображениям еще до саурской революции, а сразу после нее стали ярыми врагами. Чем эта вражда закончится, никто не знал, но было известно, что каждый поклялся пощады друг другу не давать.

– В Мармуле есть наш человек, – продолжал Азиз. – Только трудно поддерживать с ним связь. Будем ждать информации от него.

Раздался телефонный звонок. Азиз снял трубку.

– Алейкум ас салам, рафик Сайд Гулям Хейдар, – ответил он.

Воронцов понял, что Азиз говорит с первым секретарем провинциального комитета НДПА. Речь шла о специалистах. Воронцов услышал имя Джелайни. И еще одно слово понял он: «барадар» – «брат».

– Первый секретарь интересуется, как идут поиски специалистов, – сказал Азиз, закончив разговор. – А я пока ничего определенного сказать не могу.

Он невесело улыбнулся, пожалуй, впервые за время разговора.

– Как вы думаете, что с ними будет? – спросил Воронцов.

Азиз выслушал перевод, ответил не сразу.

– Не знаю… Ясно, что убивать их пока не будут. Могли это сделать и сразу.

«Станут ли они переправлять их в Пакистан?» – подумал Воронцов, глянул на карту и мысленно отмерил расстояние до границы.

– Путь не близкий. Надо идти через Гиндукуш, – угадав мысли Воронцова, заметил Азиз. – Поэтому я думаю, что пока они будут прятать пленников в ущелье. Душманы считают, что там их не найдут. А потом попытаются переправить специалистов в Пакистан. Но ждать нам нельзя.

– Надо еще иметь в виду, что в случае опасности душманы постараются уничтожить их, – заметил Воронцов.

– Да, операцию мы должны провести быстро и неожиданно… Во всех уездах у нас нелегально работают люди. Кроме того, растет круг сочувствующих народной власти.

Воронцов глянул на часы и встал, чтобы попрощаться.

– Может быть, чаю? – вежливо предложил Азиз.

– Нет, спасибо, пора.

Воронцов направился к выходу, но тут открылась дверь, на пороге появился директор комбината Джафар. Лицо его лоснилось от пота.

– Вот и Василий Семенович здесь, – по-русски сказал он и тепло обнял сначала Воронцова, потом Азиза.

От Воронцова не укрылось, что Джафар заметно осунулся за последние дни. Глаза его, обычно подвижные, были усталыми, кожа лица приобрела сероватый, нездоровый оттенок. «Переживает», – подумал Воронцов. Джафар почему-то напоминал ему продавцов плова, которых он видел в Ташкенте, – грузных, неторопливых, радушных. Они с профессиональным изяществом насыпали в касу горку янтарных зерен, непременно подбрасывая их на лопатке, чтобы убедить покупателя, что плов рассыпчат, рисинка к рисинке не пристает. А сверху – сочное дымящееся мясо… Джафар такой же общительный, смешно коверкает русские слова. Тучность его фигуры скрадывалась за быстрой жестикуляцией, без которой он не мог обойтись, объясняя даже самые простые вещи.

Согласно афганскому этикету Джафар при встрече обязательно подолгу расспрашивал о делах, здоровье, семье, причем получалось это совершенно ненавязчиво и естественно. Но сейчас он изменил своему правилу.

– Плохо, командир, – стал жаловаться он. – Совсем не знаю, что делать. Без советских товарищей работа не идет. Ой, да какая работа – работа подождет, – всплеснул он руками. – На таких хороших людей руку подняли, бандиты, шакалы подлые. Тихова убили, дома семья ждет…

«Откуда он знает? – удивился Воронцов. – Ведь труп обнаружили наши…» Но спрашивать не стал.

– Ничего нового? – задал наконец Джафар вопрос, который его больше всего волновал.

– Пока нет, – коротко ответил Азиз и, подумав, добавил: – Предполагаем, что это дело рук Джелайни.

– А-а, – протянул Джафар то ли сочувственно, то ли испуганно.

– Только разговор остается между нами, – предупредил Азиз.

Джафар обсудил несколько вопросов с Азизом и попрощался.

– Давай, Василий Семенович, поехали ко мне. Будем вместе обедать.

Воронцов стал отказываться, мол, время слишком напряженное, но Джафар мягко, упорно настаивал, и Воронцов согласился.

– Только позвоню сперва в батальон, скажу, что нахожусь у тебя.

Джафар жил в небольшом двухэтажном особнячке недалеко от центра города. Рядом протекал арык, рукава его ответвлялись во двор, благодаря этому возле дома прижились несколько тополей. Вышла встречать хозяйка – женщина средних лет в темно-синем платье. Паранджи на ней не было, голову покрывал обычный темный платок. Пока она готовила угощение, мужчины прошли в комнату, которая, по всей видимости, служила кабинетом. На стеллажах покоились книги, в углу – письменный стол, рядом – телевизор. На полках Воронцов увидел несколько книг на русском языке: труды Ленина, два томика Шолохова, русско-пушту словарь. Джафар постелил тушак[11] и широким жестом пригласил гостя усаживаться. Воронцов стянул пыльные сапоги, оставил их у входа и сел, подложив под локоть маленькую подушечку. Хозяин скинул рабочий пиджак, снял галстук и надел поверх белой рубашки ярко расшитый халат.

Появилась жена, накрыла дастархан, принесла большое блюдо с рисом, лепешки, холодную баранину и какое-то темно-зеленое пюре. «Каша из маша», – вспомнил Василий Семенович слышанную где-то складушку. Закончив приготовления, женщина с неизменной улыбкой тихо вышла.

– Прости, что так скромно.

Неторопливо принялись за еду.

– Что пишет старший сын, как учеба идет? – спросил Воронцов. Он знал, что Сулейман, старший сын, вот уже несколько месяцев учился в Ташкенте. О жене спрашивать не стал.

Джафар расцвел:

– Вчера письмо получил. – Он, кряхтя, поднялся, взял со стола конверт. – Вот, слушай. Он пробормотал несколько фраз по-афгански и начал переводить:

– Учеба – трудно очень. Русский язык учу. Много друзей – русские, узбеки. Ташкент красивый, сильно нравится, как сказка. Цветные фонтаны… А, Василий Семенович, есть такое в Ташкенте?

– Не знаю, может быть, и есть. Я в Ташкенте один раз был – и то недолго.

– Вот. Пишет, что у нас тоже все будет, как в Советском Союзе, – большие города, колхозы, фабрики, метро, цветные фонтаны. Пишет: «Мы обязательно построим социализм»… А ты как думаешь, построим? – оторвался от письма Джафар. – Ты старый, как и я, мудрый. Волос совсем мало на голове, как и у меня. Скажи честно!

– Построите, – ответил Воронцов и задумался. – Если народ сумеете накормить. Будет хлеб у народа – тогда он пойдет за вами… Да ты сам это знаешь.

– Тяжелое время, – вздохнул Джафар. – Ты, конечно, знаешь, что Джелайни – родной брат Азиза?

– Так это его брат? – изумился Воронцов. – Я знал, что его брат – главарь банды, но не знал имени.

– Да, брат… До этого он был в районе Баглана, а вот теперь, значит, у нас объявился.

– Тяжело будет Азизу…

– Ты расскажи, как дочка твоя? – решил сменить тему разговора Джафар.

– Учится на втором курсе медицинского института. Детей лечить будет.

– Хорошая специальность…

Оба замолчали. Воронцов взглянул на часы.

– Торопишься? – понял Джафар.

– Пора.

Воронцов встал, вместе с директором вышел во двор, к машине. Они тепло распрощались, а Василий Семенович еще раз подумал: «Все же откуда ему известно про Тихова?»

X

Едва Воронцов переступил порог штаба, как его чуть не сбил с ног дежурный.

– Важные новости. Вот, только что прибыл товарищ из ХАДа.

Навстречу шагнул переводчик Карим – помощник Азиза. Досадуя на себя, Воронцов жестом пригласил гостя в кабинет и плотно прикрыл дверь.

– Слушаю вас.

– Несколько часов назад в районе кишлака Навруз прошла группа людей. Человек пять или шесть с оружием, остальные – безоружные. Дехканин из кишлака говорил, что те, кто был с оружием, гнали остальных в горы. Говорит, что это были пленные.

– Сколько пленных? – быстро спросил Воронцов.

– Человек десять, может быть, пятнадцать, он не считал.

– А в какой одежде: афганцы, русские?

– Говорит, что в нашей, афганской одежде.

– Так. – Воронцов выхватил сигарету из пачки, нервно затеребил ее. – Больше ничего не известно?

– Все.

Воронцов выглянул в коридор, крикнул дежурному:

– Роту Читаева – по тревоге!

Потом вернулся в кабинет, сел, обхватив голову руками. «Послать с ротой начальника штаба? А стоит ли? Помощник нужен и здесь». Окончательно не решив, Воронцов встал и быстро вышел на улицу. …Роту тревога застала за чисткой оружия – прозаической работой солдата всех времен. Читаев в суматохе быстрых сборов успел подивиться, с какой скоростью солдаты собрали автоматы. Проследить бы по секундомеру на норматив! Лишь щелкали крышки ствольных коробок. Чмокали магазины, присоединяемые к автоматам, – сразу по два, скрепленные изолентой валетом друг к другу. Кто-то крикнул: «Едем спецов освобождать!» И эта фраза словно наэлектризовала всех.