Большая книга ужасов – 5 (сборник) Селин Вадим
— Эта ведьма разрубила на куски моего сына! Она сама напросилась! Если бы она не трогала Эдика, то ничего бы этого не было. Будь он живым, то умер бы от одного удара топора, а их было несколько десятков. Вон, сами посчитайте все перерубленные косточки. У него позвоночник разрублен в восьми местах! Ему еле-еле удалось скрыться. Тогда он пришел сюда и рассказал мне, что эта ведьма набросилась на него с топором.
— А за каким, извините, чертом, ваш сын душил моего сына? По какому праву он со своими дружками вчера вечером затащил Ваню на крышу и хотел его оттуда сбросить? Вы еще за испорченную ветровку ответите.
— Да ты и твоя семейка вместе с твоим дьявольским отродьем уже надоели нам! Сначала эта ведьма Валентина, потом вы! Дайте вы нам пожить спокойно! Уйдите из нашего дома, это наш дом, наш! Только наш и ничей больше! У нас нет ничего, отдайте его нам. Только там мы сможем почувствовать себя спокойно…
Буфетчица рыдала, огромные слезы лились по ее щекам, всхлипы были слышны на весь двор. К ней подошли Эдик и худой мужчина — водитель, привозящий муку в столовую, и стали ее утешать.
— Подождите… Я не понял… Что значит — это ваш дом? — В моем мозгу стало медленно все проясняться.
Нещадно переломанный моей мамой Эдик посмотрел на меня тоскливыми глазами (мне даже стало его жалко) и спросил:
— Помнишь, на уроке русского я читал сочинение про семью, которая неизвестно куда подевалась?
— Помню, — откликнулся я.
— Так вот, этой семьей были мы…
Глава X
Нечаянно воскрешенные
Я и верил своим ушам, и одновременно не верил. Во дворе смолкли все люди, они наблюдали за нами. Такар, скрестив руки на груди, молча сверкал глазами.
— Вы что, мертвые? — первой очнулась мама.
— Мертвые, — вздохнул Эдик.
— А чем вам может помочь наш дом?
— Там наши могилы, — сказал Эдик. — Когда мы поселились в доме, то стали замечать его необычность. Ну, вы сами знаете — ворота без замка, но они пускают только тех, кого хотят, на земле ничего не приживается. Но мы любили этот дом. Пока однажды не умерли. Как-то раз ночью повредилась дымовая труба (раньше в доме была дровяная печь, это уже потом провели газ), и все те, кто был в доме, угорели от дыма. А потом мы очнулись в гробах. Это были ужасные минуты. Я открыл глаза и не увидел ничего, кроме темноты. Где-то что-то капало, я лежал во влажном и скользком гробу. Потом меня вроде как потянуло наверх. Я стал ломать крышку гроба, раскапывать землю, постепенно подниматься вверх и вскоре оказался на поверхности земли. Моя могила была в углу сада…
— Так это ты похоронен позади дома? Это твоя могильная плита лежит в углу сада, где растет плющ? — догадался я.
— Раньше там рос дикий виноград… Да, могила моя… Выбравшись из нее, я осмотрел себя и понял, что я мертвый. Сердце не билось, руки холодные и разило от меня жутко. Затем я увидел, как из соседних могил выбирались мама и папа. Вы не можете себе представить наше состояние, а я очень хорошо помню, как я умер и как воскрес. Когда я умер, то провалился в темноту. И все. А затем очнулся в могиле. Вместе с этим пришли воспоминания о том, как я жил под землей. До смерти я верил, что есть загробная жизнь, точнее, душа продолжает жить, вселяясь в новорожденного. И очень этого боялся, ведь «новый» человек забывает абсолютно все, что было с ним в прошлой жизни. «Новым» человеком я могу пройти мимо своего дома, мимо своей мамы и даже не вспомню, что она моя мама, а она не вспомнит и даже не подумает, что прошедший мимо нее человек есть ее переродившийся покойный сын. Я боялся смерти. А потом взял и умер… И не переродился, не вселился в кого-то. В могиле лежать очень страшно. Находясь там, некогда живой человек, который веселился с друзьями, радовался солнцу и небу, просыпался каждое утро в кровати, покоится теперь в гробу и разлагается, вокруг него вьются корни, по телу ползают черви и копошатся упитанные жуки. Он там один, совсем один. Гроб гниет, сверху давит тяжелый слой земли, и все, что осталось у мертвеца, — кошмарные сны. Душе страшно в гробу, она рвется на землю, на небо, куда угодно, лишь бы не быть там. Душа хочет вытащить полусгнившее тело из земли, но вокруг нее только кошмары, жирные скользкие могильные черви, питающиеся плотью, и сгнивший гроб. Вы понимаете, как это ужасно — лежать в гробу? Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ! Хочу забыть весь этот кошмар! Мы больше не можем так существовать. Воспоминания давят на нас. Каждую секунду перед глазами стоит сгнивший гроб и разложившаяся плоть…
— А мы все хотим жить! — подхватили люди, сидящие и стоящие во внутреннем школьном дворе.
— Эдик, кто похоронил вас в нашем дворе? — поинтересовался я.
— Я, — ответил покорно молчавший Такар. — Я принес их в жертву дому. Дом был построен очень-очень давно на сильном месте. Там скапливается вся сила земли. С домом можно обмениваться, что я и сделал. Я дал ему три жертвы, а он взамен увеличил мою магическую силу. Она становилась мощнее с каждым днем, что они, — Такар указал на Эдика и его родителей, — лежали в земле. Они гниют, а я получаю силу. Но все испортила эта проклятая ведьма Валентина!
Я понял, что наступил решающий момент. Момент, когда можно было понять ВСЁ, момент получения ответов на терзающие меня вопросы.
— Но как? Что сделала Валентина?
— Она нечаянно воскресила нас, — проговорил Эдик. — Лучше бы она этого не делала. Мы бы спокойно сгнили, досыта накормили червей, удобрили почву. Мы бы ничего не знали. Умерли бы тогда ночью в кроватях, провалились в темноту, и все! Ничего бы этого не было. Не очнувшись в гробах, мы не вспомнили бы весь кошмар пребывания под землей, как страдали наши души и тела. Но надо отдать Валентине должное — она поселилась в доме после нас и не знала, что мы лежим под землей…
— Как она могла нечаянно вас воскресить? — спросил папа.
— Очень просто. Она заранее знала о своей смерти, и как все могущественные ведьмы, должна была оставить после себя следящий дух. И она произнесла заклинание, возвращающее тела «умерших с душой». Заклинание действовало в той части сада, где был похоронен кот. Она не знала, что мы тоже погребены в саду. Кроме нас, воскрес еще и ворон, он тоже был похоронен кем-то в саду, а теперь он сидит на старом дереве, у птиц тоже есть душа, правда, не разумная. И вот благодаря Валентине мы с родителями не можем упокоиться.
— А почему прабабушка снова не умертвила вас? — удивился я.
— Не все так легко, — горько усмехнулся Эдик. — Нельзя умертвить то, что и так мертво. Души наши через сорок дней после смерти отошли на тот свет, а тела остались на земле. Тело живое, а души нет. Понимаешь? Мы обречены на вечное мучение.
— Каким же тогда образом наш дом вам поможет? Зачем вы выгоняли нас?
— Нас заставлял это делать Такар, — произнесла буфетчица. — Обещал нам смерть, если мы выживем вас и тем самым оставим дом без защиты. Тогда он смог бы беспрепятственно найти книгу, ведь ты, Ваня, имеешь большую силу и, сам того не зная, защищаешь дом и книгу… Только Такар знает, как умерщвлять мертвых.
Я, папа и мама потрясенно молчали. Наконец я задал новый вопрос и, глядя на подозрительно спокойного Такара, заволновался. Не может он молчать просто так! Он что-то задумал.
— А школа? Они все что, тоже мертвые? — я обвел взглядом внутренний двор.
— Мертвые, — прошептал Эдик. — Но это относительно… За пределами школьного двора они не могут существовать.
— Почему? — воскликнул я. — И вообще, что это за странный город, странная школа?! Им-то чем помешала наша семья?
— Когда-то в этой школе произошла трагедия, погибло много людей. Во время Великой Отечественной войны в здании школы был госпиталь. В одном крыле учителя пытались втолковывать знания детям, а в другой половине лежали раненые. В какое-то время на фронтах наступило относительное затишье и раненых тут лежало мало. Как оказалось, затишье было ложным. Дети сидели на уроках, почти уже выздоровевшие воины лежали в классах, переоборудованных в палаты, все было спокойно, но тут на здание упала вражеская бомба и взорвала школу. Погибли почти все. Кто-то умер от осколков, кого-то придавило разрушенными стенами и плитами… Почуяв «свежачок», появился Такар и воскресил людей в обмен на их души и с условием пребывать только на территории школы. Он восстановил здание, как будто его и не взрывали. И наслал на город заклятье. Оно скрывало от посторонних глаз все странности города, и вообще город был, и в то же время его будто и не было… Вот такая история. Ты, Иван, учишься в школе мертвых.
— То есть я единственный живой ребенок? — поразился я.
— Нет, тут учатся и живые дети, они не знают всю правду об этой школе. А когда ваша семья приехала в Залесенск, Такар явился сюда с заманчивым предложением. Пообещал всех погибших в школе сделать совершенно живыми даже за пределами школьного двора в обмен на то, что они выживут тебя и твою семью. Но я по натуре лидер и сам взялся за дело. К тому же мне это нужно было больше всех.
— Какой кошмар, — покачав головой, произнесла мама.
— В своем сочинении ты рассказывал о каких-то детях, которые что-то увидели и с тех пор заикались. Что они увидели?
— Увидели воскрешение наше — и кота… — пожал Эдик плечами.
Я был не прочь продолжить и дальше беседу в такой милой обстановке, если бы не Такар. Он резко взмахнул руками, и земля затряслась.
— Наговорились? — спросил он злобно. — Все узнали? Это ваше право, вы должны все знать, я честный колдун. Теперь же выскажусь я. Сейчас ты отдашь мне книгу, или я вас убью. Сначала убью мать! Оторву ей руки и ноги, выколю глаза и залью их горячей смолой, а потом сожгу ее на костре. Потом убью отца. Зацементирую его ноги в тазике с бетоном и выкину в речку. Ты понял меня? — Вся эта пламенная речь была обращена ко мне.
— Понял… — медленно кивнул я.
— Тогда дело за книгой.
Такар хлопнул в ладоши, и мы перенеслись к нам домой. Столбы вместе с привязанными мамой и папой тоже переместились.
Книга. Во всем виновата книга. Она причина этой безумной борьбы между Валентиной и Такаром. Магия, сила — они натворили много несчастий и причинили массу страданий ни в чем не повинным людям. И вот теперь могут умереть мои родители.
Я начал даже злиться на Валентину. Зачем она оставила нам наследство? Для чего втянула нас во все это?
Столбы с прикованными родителями стояли во дворе, в саду (где-то тут, под листьями, могилы семьи Эдика), а мы с Такаром были в доме.
— Неси книгу, — твердо сказал он и вышел на улицу. Я проследил за ним. Он остановился рядом с мамой и взял ее за руку.
Мерзавец, уже примеривается к тому, как будет ее выкручивать. Не бывать этому. Я умнее Такара и сделаю все по-своему.
Так, книга спрятана в кладовке в коробке из-под кроссовок, это на третьем, чердачном этаже.
«Все дело в книге, дело в книге», — твердил я себе, поднимаясь наверх.
Я вспомнил слова Валентины, когда я вызвал ее на кладбище: «Если прочитать эту книгу задом наперед, то она станет „черной“ книгой, и тогда… Тогда Такар завладеет миром, он устроит тут самый настоящий ад, конец света».
Я бросился в свою комнату, достал из рюкзака атамэ и сунул его в карман, затем помчался в сторону кладовки за книгой. Если не будет этой книги, то Такар не сможет прочитать ее задом наперед, не устроит в мире ад.
Эту книгу нужно уничтожить.
А вместе с ней и Такара.
Глава XI
«Гори ты синим пламенем!»
Я запер окна и двери во всем доме, заткнул все щели тряпками, положил коробку с книгой на лестницу, ведущую на чердак, и побежал вниз, на кухню. Я открыл все конфорки на газовой плите. Зашипели невидимые струи газа, постепенно неприятный запах стал заполнять дом. Я устремился во двор, специально не думая о книге, чтобы Такар не прочел мои мысли.
— Я скажу тебе, где находится книга, в обмен на родителей, — выставил я условие.
Такар усмехнулся и выкрутил маме руку. Мама застонала от боли.
— Да скажи ты ему, где эта чертова книга! — прокричал папа.
— Тогда он точно нас убьет. Такар, отпусти родителей, и я пойду за книгой с тобой вместе. Если ее там не будет, то убей меня, но папу и маму не трогай, — взмолился я.
— Хорошо, — криво улыбнулся Такар. Лучше бы он этого не делал, улыбка делала его еще омерзительней.
Он взмахнул рукой, и веревки упали с родителей. Мама с папой облегченно вздохнули и отошли подальше от столбов. Мы с Такаром отправились в дом.
— Бегите подальше отсюда, — шепнул я папе и маме. — Бегите.
Мой тон и вид были крайне серьезными, поэтому родители молча кивнули.
В доме ужасно воняло газом, но Такар этого не заметил, он шел наверх и тянул меня с собой.
— Вон книга, — указал я на коробку из-под кроссовок.
Такар открыл ее и не поверил своим глазам. Дрожащими руками он прикоснулся к ней, отпустив меня, и мгновенно обо мне забыл. Теперь на всем белом свете для него существовала только долгожданная книга.
— Она. ОНА! Теперь весь мир будет в моей власти!
Он зловеще рассмеялся, его лицо озарилось красным светом, непонятно откуда исходящим. Но в тот момент я не задумывался над подобными мелочами, у меня были дела поважней.
«Сейчас или никогда», — решил я и крикнул:
— Такар, посмотри, что у меня есть!
Перестав обнимать книгу, он обернулся в мою сторону. Я времени не терял. Сунул руку в карман и, прицелившись, метко бросил атамэ прямо в грудь Такару. Этим же самым ножом он убил Валентину. Настал час расплаты!
Он выпустил книгу из рук, сложился пополам и застонал. Потекла кровь. Держа одной рукой атамэ за рукоятку и одновременно пытаясь его вынуть, другую руку он направил на меня, произнося какое-то заклинание.
Я увернулся, прыгнул и схватил книгу. Что-то меня толкнуло на это. Не мог я отдать книгу огню…
Такар с болью на лице снова принялся читать заклинание, и из его руки вырвалось пламя.
ТОЛЬКО НЕ ПЛАМЯ!
Раздался оглушительный взрыв, дальше все происходило будто в замедленной съемке. За первым взрывом последовала череда других, и вот пламя добралось до меня с Такаром.
Я мысленно приготовился к смерти, но тут случилось неожиданное. Мой медальон засветился бело-желто-оранжевым светом, и спасительный свет окутал меня с ног до головы. Я был словно в оболочке, в пузыре из света. Я видел то, что творилось вокруг. Пламя объяло корчащегося от боли Такара, атамэ стало раскаленным и взорвалось, а вместе с ним разорвало грудь Такара. Картина была не для слабонервных.
Пламя охватывало весь дом, пожирало мебель и ковры, а мне было даже немного прохладно в этой оболочке.
Я оторвал взгляд от жуткого зрелища и побежал вон из дома.
С момента взрыва прошло всего несколько секунд, но мне они показались вечностью.
— Гори ты синим пламенем, Такар! — от души пожелал я, выбегая со двора.
Я обернулся. Дом был охвачен пламенем. Стекла взрывались и блестящим фонтаном сыпались на землю. Раздался новый взрыв (или, может, что-то в доме завалилось), и дом медленно-медленно рухнул. Сначала провалилась крыша, кругом полетели доски со снопами искр… От дома оставался только его каменный скелет.
Постепенно оболочка вокруг меня исчезла, и я услышал, как о землю что-то звякнуло. Я наклонился, чтобы рассмотреть, что именно звякнуло, и увидел свой медальон, покореженный, расплавленный и почерневший. Я с трепетом и благодарностью положил его на ладонь.
— Ваня, Ваня! — услышал я голоса мамы и папы. Они стояли на безопасном расстоянии от дома, но даже сюда ветер доносил жар.
Я кинулся к родителям. Мы обнялись и заплакали, потом обернулись к нашему дому, который превратился в фантастический костер. Он смотрелся очень красиво. Древесина трещала, искрилась и превращалась в угольки, даже несгораемое дерево и то сгорело. Может быть, сгорело временно…
— Папа, как ты оказался в школе? — спросил я наконец.
— Мне позвонили на работу и попросили срочно прийти в школу за тобой. Вроде бы вы убирали классную комнату и нечаянно разбили стекло, а ты порезался. Сказали, что тебе оказали помощь, но домой отпускать одного тебя не хотели… Ну, я и бросился в школу.
— Так это что получается? Те, кто тебе звонил, заранее знали обо всем? Зачем же они тебя в школу заманили?
— Они как коршуны накинулись на меня и привязали к столбу, били меня и вопили, чтобы мы убирались из города. А потом пришла какая-то женщина и сказала директору, что произошло что-то экстренное. Тогда они заставили меня позвонить вам и попросить вас прийти за мной в школу. Эти нелюди пытали меня…
— Угораздило же нас получить это наследство, — высказалась мама.
Вдоволь насладиться победой нам не дали приближающиеся шаги. Это бежали Эдик и его мать с отцом.
— Что… Что вы сделали с домом?! — завопили они.
— Вместе с ним взорвался Такар, — взглянул я на пепелище. — Я думал, что все будет по-другому. Я собирался запустить в него атамэ и убежать, бросив напоследок зажженную спичку, но получилось даже лучше, чем я предполагал. Вдруг я не успел бы отбежать от дома?
Эдик, буфетчица и водитель не слушали меня. Они с ужасом смотрели на дом, вернее, на то, что от него осталось.
— Что же теперь будет? — упавшим голосом пробормотал Эдик.
— Я не знаю, — ответил я. — Такара больше нет. И дома тоже. Да и нужен ли вам этот дом?
— Но там наши могилы… Это НАШ дом, нас в нем убили, мы бы так и жили в нем дальше, если бы не умерли… Такара нет… Кто теперь поможет нам умереть? — Эдик ронял обрывки фраз и чуть не плакал.
— Я не знаю, — повторил я. — Но я спас книгу.
— Ну и что? Нам-то с этого какая польза! — закричала буфетчица. — Господи… все пропало, все пропало… Мы вечно будем полумертвыми… Ведь, кроме Такара, никто не знает, как умерщвлять мертвых… А жить и все время вспоминать, как мы лежали могилах, у нас больше нет сил…
— А что мне оставалось делать? Позволять Такару читать книгу задом наперед и завоевывать мир? Да? — вскипел я. — Вы и так мертвые, а в мире много живых людей, которые не погибли благодаря смерти Такара. На кону была или ваша окончательная смерть, или смерть всего человечества. Выбор оказался не в вашу пользу.
Эдик и его родители опустили головы. Обнялись.
Стало светать. Дом догорал, а мы вшестером смотрели на пламя и думали каждый о своем. В мире часто бывает несправедливость. Но это смотря как взглянуть. Для одних несправедливость — самая что ни на есть справедливость, а для других — отчаяние и потеря последней надежды. Так случилось и этой ночью. Если бы Такар остался в живых, то погибло бы много людей, но Эдик с родителями получили бы вечный покой. Зато он убил бы меня и моих маму с мамой, в этом я уверен.
Судьба распорядилась по-иному, выбрала свой финал. Финал, выгодный для большинства.
Эпилог
Оставаться в этом городе мы не могли — в школу я даже не решался идти, да и жить нам теперь было негде. Перед тем как уехать из Залесенска, мы зашли на могилу Валентины, положили цветы. И вдруг ни с того ни с сего подул ветер, заскрипела оградка, и на могиле появился образ моей прапрабабушки.
— Я все знаю, Ваня, — прошептала она. — Ты одолел Такара, спас книгу. Теперь в твоих руках огромная власть.
— Бабушка, власть огромная, а умертвить Эдика и его семью эта книга не помогает! — воскликнул я, и ком застрял в горле. Мне было очень жалко Эдика, жалко всех школьников, подорванных бомбой.
— Все в твоих руках, — произнесла Валентина. — Расти, набирайся опыта, и, возможно, ты поможешь им. Но подумай хорошенько — нужно ли это делать? Нужно ли дарить жизнь людям, умершим больше полувека назад?
— А что, так все и оставлять? Школу, в которой учатся мертвые дети, семью из трех человек, которая не может ни умереть, ни жить? Каким же кретином был Такар! Стольких людей сделал несчастными!
— Зло становится сильней за счет людских страданий. Да, мальчик мой, это несправедливо, очень несправедливо. Но так было всегда.
— Зачем тогда вообще жить, колдовать, если нельзя помочь людям?
— Помочь людям можно, но нельзя помочь всем. Должно быть равновесие.
И с этими словами Валентина исчезла.
Я чуть не разрыдался. Какой смысл убивать Такара, бороться против зла, если близким людям мы не можем помочь? Если приходится смотреть на их страдания и, опустив руки, проходить мимо — мол, ничего нельзя сделать? А что тогда можно? Где справедливость? Теперь я Эдика понимаю очень хорошо.
С такими мыслями я ехал в машине прочь из этого города.
Издалека я видел наш сгоревший дом, дым все еще поднимался над ним. Или мне показалось, или я вправду увидел возле дома три фигурки, стоящие возле целого и невредимого дерева. Это были Эдик и его родители. Мы проехали мимо школы. Я услышал, как прозвенел звонок, и дети с воплями выбежали из здания. Бедные ребята. Живут в школе уже больше полувека. Я увидел бредущую из школы девчонку, которая рассказала мне историю про спасенного Валентиной отца-рыбака. Значит, девочка живая, раз ходит вне пределов школы. И я подумал, что Валентина оказалась права насчет того, что нельзя помочь всем. Вон, все-таки отцу девочки помогла избежать смерти, сохранила одну жизнь. Хм… Но могла бы сохранить жизни всем тем, кто собирался на рыбалку. Снова мне пища для размышлений…
Нам повезло, что Валентина завещала нам приличную сумму денег, за которую можно было купить жилье. Также повезло в том, что деньги все еще находились в банке, а не в доме, а то сгорели бы вместе со всем имуществом.
Мы ехали к маминой двоюродной сестре Алиске, той, которой Валентина завещала «Ауди-100». Решили погостить у нее некоторое время, пока не определимся, где теперь будем жить.
Возле дома Алиски стояло много машин. Не знаю почему, но сердце у меня неприятно сжалось.
Мы припарковали свою машину возле большого тополя и отправились к дому. Нажали на звонок. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге предстала перед нами заплаканная Алиска во всем черном.
— Марина-а-а, — проревела она. — Я звонила вам домой, но трубку никто не брал. У нас такое! Такое! Вам уже кто-то сообщил, да?
— Нет, мы не поэтому приехали… Да что случилось, говори… — разволновалась мама, оперевшись на дверной косяк.
Алиска элегантно вытерла нос и глаза платком и сообщила:
— Позавчера умерла наша бабушка Галя, а сегодня похороны, вот, скоро уже. Заходите в дом, там стоит гроб.
В полном молчании мы прошли в дом. Там было много людей, посередине комнаты стоял гроб, обложенный цветами, а в гробу лежала прабабушка Галя со сложенными на груди руками. К ее лбу была прикреплена какая-то лента.
— Кто бы мог подумать, что она умрет! Надо же, всего-то восемьдесят лет! Разве это возраст для нашей семьи, где все долгожители! — причитала Алиска. — И главное, умерла так же, как прабабушка Валентина — в кресле-качалке, с чашкой кофе в руке. Бывают же в жизни совпадения!
— Правильнее будет сказать, в смерти, а не в жизни. Какой кошмар… — покачала головой мама. — Даже не верится… Выглядела вполне здоровой…
Алиска помолчала немного, затем указала пальцем на мужчину в черном костюме. Это был Виктор Сергеевич. Алиска всхлипнула и оповестила:
— Нотариус тоже пришел на похороны. Он предупредил, что через неделю состоится оглашение завещания. Сказал присутствовать всем родным…
Досье на монстра
Моему другу Армену Барсегяну (он же Юрген Алекс Деруйтер) посвящается
Фермерское поселение «Буренка»
Понедельник, день
Она схватила меня за руку своими цепкими узловатыми пальцами и, кряхтя, прошамкала:
— Вокруг тебя ходит смерть. Не пройдет и дня, как она объявится. И нет от нее спасения. Нет!.. Кто-нибудь из вас станет ее союзником. Смерть размножится. Вырастет, окрепнет — и через некоторое время она будет везде. Может, это будет происходить медленно, десятки лет, столетия, а может, и тысячи лет, но нет от нее спасения. Гибель неминуема. Она неминуема! Неминуема-а-а-а!
Гипнотическое звучание ее голоса завораживало. Я уже не вслушивался в смысл фраз, а просто плыл по волнам ее голоса и чувствовал, что начинаю отключаться от реальности. Перед глазами запрыгали мушки, а вскоре они разрослись, и передо мной разливалась одна сплошная чернота. Сознание медленно погружалось в эту черноту, и оставался только обволакивающий голос старухи, уносящий в небытие…
— Она ходит рядом! Совсем рядом! — Эти слова прозвучали так резко, что я вздрогнул и словно очнулся ото сна.
Цыганка держала меня за руку, явно не собираясь отпускать, и упоенно смеялась с закрытыми глазами.
Только я собрался отшатнуться, как старуха замолкла, широко распахнув слегка раскосые глаза. Я замер. Остолбенел. У меня перехватило дыхание.
Она была слепая. Ее зрачки были белые-белые. С большим трудом можно было рассмотреть очертания радужной оболочки. Белая радужка. Абсолютно белая.
Я шумно сглотнул. Коленки задрожали и подогнулись.
— Бабушка Рая, все хорошо, — мягко сказала Нина, отцепляя ее руку от моей.
— Не разговаривай со мной как с дурой, — грубо отозвалась старая цыганка. — Я хоть и слепая, но не дура. Слышишь? Не смей паясничать, наглая девчонка, не смей, иначе…
В этот момент со двора, напротив которого мы стояли, вышла невысокая смуглая девушка с красивым, но усталым лицом и грустными глазами.
— Мама! — взволнованно воскликнула она, приближаясь к старухе. — Почему ты одна?
— А что? — вскинулась старуха, белыми глазами глядя в небо и не мигая.
— Ты же… Пойдем домой. Кушать пора. Все уже на столе. Мы волновались, мама. Пойдем.
Женщина что-то добавила на своем певучем языке, взяла старуху под руку и повела в сторону дома. Развернулась и шепнула нам:
— Она вам ничего не наговорила?
Я утвердительно кивнул.
— Не слушайте ее. Она сама не понимает, что говорит. Извините.
Женщина тяжело вздохнула и завела старуху во двор.
Смотря вслед полоумной старухе и ее дочке, я ощутил неприятный осадок на душе. Так хорошо начавшийся день казался безнадежно испорченным.
— Я их помню столько, сколько здесь живу. Баба Рая уже давно ненормальной стала, еще до моего рождения. Слепая она с детства. Больной на голову стала после того, как упала в открытый подвал. Ее еле спасли. Но спасли. Все удивлялись, как она не свернула себе шею. Да, спасли. А она такой вот странной сделалась после падения. Бред какой-то начала нести. Но… — Нина замолчала.
— Что — «но»? — занервничал я.
— Но часто ее слова сбываются. Она мне один раз парня зеленоглазого нагадала, и на следующий же день в школу пришел новенький. Такой красавец — не описать словами. Но глаза… Меня поразили его глаза. Как только я их увидела, меня сразу как будто током прошибло, — слова бабы Раи вспомнила. Мы с ним два месяца встречались. Только одно меня удивило — откуда она знала, что он будет зеленоглазым? Она же слепая, откуда ей известно, что существует зеленый цвет?.. Она мыслит образами, которых никогда не видела? А?
Я отмахнулся:
— Откуда я знаю? — И забеспокоился: — Ты хочешь сказать, что ее слова насчет смерти — правда? В смысле — сбудутся?
Нина пожала плечами.
— Не знаю. Надеюсь, что нет. Ладно, выбрось ее предсказания из головы. В конце концов, она всего лишь несчастная старуха, которой очень не повезло. А насчет парня зеленоглазого… Да это просто совпадение, наверно, только и всего!
Я помолчал. А потом сказал:
— Бедная эта ее дочка. Такой груз на всю жизнь достался. Это страшно.
— Да. Страшно… Кстати — если быть точным, она ей не дочка.
— А кто?
— Жена ее сына. Невестка то есть. Она добрая. Ее зовут Золушка.
— Золушка? — изумился я.
— Ага. На русский «Света» переводится. Ну ладно, идем дальше… Хе… Вот ты и познакомился с нашей главной достопримечательностью. Бабу Раю знает вся округа.
Мы пошли вверх по улице. Я — ошарашенный, Нина — задумчивая. Неожиданно она остановилась и уставилась в землю. Почесала подбородок.
— Знаешь… — сказала она. И мотнула головой, словно отказываясь от мысли. — Ты ничего не чувствуешь?
Я прислушался к своим ощущениям.
— Нет. Ничего. А что я должен чувствовать?
— Ничего прямо так не должен, но… Я ощущаю волнение. Беспокойство. Дрожь. Воздух дрожит, понимаешь? Колышется, стонет, плачет. Что бы это значило?
Я страдальчески провел ладонью по лицу.
— Нина, давай ты не будешь загадками говорить? Я еще не дошел до дома, а уже хочу вернуться обратно. То бабка эта прицепилась, то ты пугаешь. Хватит, а?
Мне здесь решительно начинало не нравиться.
— Хорошо, — кивнула Нина. — Не буду. Ну, вот мы и пришли.
Тогда я не знал, что встречусь с бабкой еще раз, но встреча эта будет по меньшей мере странной.
А за обедом дядя сказал:
— Мне это не нравится. Абсолютно не нравится. Свой скот я никому не отдам. Сегодня ночью я устрою охоту. Посмотрю, что там за деятель повадился моими бычками лакомиться.
Тетя подложила на блюдо вареной картошки с укропом. Я тут же взял исходящие паром клубни, размял на своей тарелке и бухнул сверху кусок настоящего сливочного масла, которое тут же на ферме и производилось.
— Может, не надо? — Она посмотрела на своего мужа.
— Надо! — взревел тот. — Я уже не могу это терпеть. За месяц четырех молодых бычков съели! Что за фокусы? Я вчера с мужиком одним разговаривал. Он сказал, что во всем поселке погибло больше сотни различной живности — начиная от кур, заканчивая свиньями и овцами.
— Бог с ними, — сказала тетя. Заметив, что дядя вдохнул в себя воздух, чтобы очередной раз возразить, она поспешно заговорила первая: — Я тебя прошу — не делай этого. Это опасно. Пусть другие охотятся, а ты дома сиди. Не ходи. Умоляю. Забыл, что с Валерой Кирьяновым сделали эти нелюди?
— Не забыл, — помрачнел дядя. — Но скот жалко. Гибнет.
— Пусть гибнет. Это скот. А мне ты нужен. Ясно?
Дядя засопел.
— И все-таки я устрою охоту.
Тетя кинулась в слезы. Они струйкой потекли по ее лицу, закапали в размятую так же, как и у меня, молодую картошку.
— Христом Богом прошу — не ходи. Не делай меня вдовой. Если на то пойдет — давай все продадим и в город уедем, но я хочу быть с тобой. А дети? Ты о детях подумал? Сиротами хочешь их сделать, да? Они уже хоть и взрослые и с нами не живут, но как же без отца? А? Одумайся…
Лицо дяди разгладилось.
— Прекрати, Лиза. Никуда я не пойду.
— Пообещай.
— Обещаю, — нехотя выдавил дядя.
Тетя перекрестилась.
Когда атмосфера за столом немного разрядилась, я поинтересовался:
— А что с Кирьяновым случилось? И вообще, вы о чем это?