Квази-мо Северюхин Олег

Глава 19

Со стороны кажется, что богатым быть легко. Не верьте и к богатству особенно не стремитесь. Потом вспомните те благословенные времена, когда вы были людьми среднего достатка и жили в свое удовольствие.

А тут еще черт меня дернул играть на бирже. Не поминайте имя это всуе, дамы и господа.

Посмотрел я на финансовый рынок. Все также, как походы по магазинам для выяснения, где и что подешевле продается. Там, где дешевле, там купить, а там, где дороже, там продать.

Есть еще фондовый рынок, он же рынок ценных бумаг. Там тоже за деньги покупают и продают акции, суррогаты акций, то есть расписки всякие, облигации, сберегательные сертификаты, векселя и чеки.

Так вот на этом рынке самые главные это эмитенты, инвесторы и брокеры. Шайка-то поболее будет, но без этих не обходится ни одно дело.

Эмитент это тот, кто акции выпускает и в продажу их отдает. Инвестор это тот, кто покупает эти акции, то есть вкладывает свои деньги в эти акции. И между ними суетится брокер, которому государство выдает лицензию на проведение операций между эмитентами и инвесторами.

Ох, и коты жирные эти брокеры. По всем средствам массовой информации рекламируют себя, мол, отдаете ему сто долларов, а через месяц получите сто пятьдесят долларов и делать ничего не нужно, брокер за вас все сделает. Ага, он эти денежки пропьет-прогуляет, а потом скажет вам с невинным видом:

– Не получилось. Рынок, однако. Давай еще денег, начальник, дальше играть будем.

И играет брокер на деньги бедного инвестора, пока у того деньги не закончатся.

Брокера нужно сразу поставить в рамки, то есть в стойло. Определить ему процент от сделок и действовать он должен не по своему уразумению, а по вашей указке: шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству, прыжок на месте – провокация, менять брокера без всякого сожаления. Только и инвестор должен знать ситуацию на рынке, то ли иметь точные сведения, то ли иметь такую же интуицию, но покупать те акции, которые дешевы, но скоро прибавят в цене. Или сбросить те акции, которые скоро упадут. Вот тут как раз нужно не промахнуться. Промахнулся сам, сиди и зализывай раны, а на брокера не гавкай.

Таким образом, я себе и обрел вторую работу, которая требует не меньше времени, напряжения, больших знаний, как и любая другая работа. Только там ты работаешь на дядю, а здесь ты работаешь на себя. Да и стартовый капитал лучше иметь под рукой. Потому что, если начнешь со ста долларов, то до миллиона доберешься годам к семидесяти, если доберешься.

Работа на фондовом рынке сравнима с наркоманией или игроманией. Раз взялся, то уже не отойдешь никогда. Если не будешь хулиганить, то проживешь долго и счастливо, а если будешь все время играть на грани фола, то скоро будешь сидеть в переходе и просить подаяние на булку хлеба и чашку кофе.

Утро начинается с чтения биржевых новостей, обзоров по разделам экономики общих и по тем отраслям, куда вложены деньги. Лучше работать стратегически, то есть знать время колебаний рынка, а не сидеть и ежеминутно реагировать на какие-то изменения. А эти изменения могут быть просто прощупыванием настроений игроков, чтобы создать видимость тенденции. Многие покупаются на это. А есть еще «грызуны», которые бьются за каждый цент как во время уличных боев в Сталинграде. Такие даже среди игроков в карты встречаются, сам удавится или кого-то удавит за лишний вистик. От таких людей я стараюсь держаться подальше.

Иногда я вспоминал свою школьную работу. Она снится мне как что-то такое, чего никогда не было, и чего я хотел бы вернуть назад.

Самое плохое то, что когда работаешь только на себя, то забываешь о распорядке дня и все подчиняешь улучшению своего благосостояния, то есть увеличению имеющихся у тебя денег. Таким образом, гробится твое здоровье и здоровье тех, кто находится рядом с тобой. Врачи в любом случае повторяют о необходимости соблюдения режима работы и отдыха. И мы это прекрасно понимаем, но разве можно удержаться и не принять участия в распродаже акций какого-нибудь «Золотого Никеля», в один час оказавшегося банкротом по неизвестным причинам, но обогатившего своих главных акционеров на сумму в несколько раз большую, чем стоимость продающихся акций.

Хорошо, что у меня есть домработница, она же и повар, которая готовит мне пищу. Если бы мне еще самому пришлось заниматься приготовлением пищи, то я вряд ли бы достиг чего-то. Я представляю себе господина Пушкина Александра Сергеича, который стоит у плиты, готовит борщ и попутно пишет стихи:

А почему бы и нет? Мне частенько на ум приходят стихотворные строчки, когда я занимаюсь какими-то кухонными делами. Но я чаще в уме сочиняю стихи, когда хожу на рыбалку. Правда, эти стихи забываются сразу, как только они сочиняются. Если бы я их записывал, то получился бы немалый сборник, пригодный для издания.

Вы, наверное, уже догадались, что сейчас речь пойдет о рыбалке и будете гадать, что я же я поймаю в этот раз, золотую рыбку или волшебный перстень в брюхе огромного сома? Трудно сказать, давайте подождем того, как начнется следующая глава.

Глава 20

Все-таки приятно ездить на рыбалку пассажиром. Конечно, это на любителя, но если в конце рыбалки предполагается приготовление ухи, то все пассажиры оказываются в более выгодном положении, чем водитель транспортного средства.

Я не скажу, что безумно люблю рыбалку, но рыбачить мне нравится. В детстве я не понимал прелести этого способа времяпровождения. Раньше отец брал меня на реку, чтобы вместе наловить больше рыбы в качества приварка к нашему не блиставшему различными деликатесами столу, и этим отрывал меня от детских игр.

Вкус к рыбалке я почувствовал только тогда, когда мне удалось перехитрить хитрого и здорового карася, объедавшего наживку на крючке и не желавшего ловиться. Такие же и охотники. И еще терпеть не могу царских рыбалок и царских охот. На таких рыбалках нужно разряжать патроны, чтобы, не дай Бог, не убить зверя, приготовленного для царя, или загибать крючки так, чтобы не поймать рыбину, крупнее, чем у царя. Самое лучшее – рыбачить одному.

В век богатых людей и партийных аквариумов, где ловилась рыбка мала и велика в любое время дня и ночи, в ветер и в дождь, и прочее, лучше сидеть на каком-нибудь безлюдном озерце или на берегу какой-нибудь еще не изгаженной туристами речушки. Насаживаешь червячка на крючок, забрасываешь удочку и ждешь поклевки. Какие только мысли не приходят в это момент. Пробовал я записывать свои мысли во время рыбалки, но в это время начинала клевать рыба, и записи приходилось откладывать. Поэтому – на рыбалке нужно заниматься рыбалкой.

В этот день рыба совсем не клевала. Такое ощущение, что она спряталась от крупного хищника, а моя наживка на маленьком крючке крупную рыбу не прельщала.

Я заменил крючок на большой, сделал другую наживку и тут начала долбить мелочь, которая не может даже ухватить крючок и налетает откусывать лакомство. Снова сменил крючок и наживку – тишина. Меняю – мелочь беспокоит. А ведь если есть мелочь, то хищника рядом нет. Так что рыбалка была неудачной. Хотя, почему я называю ее неудачной? Я хорошо отдохнул. Из моих глаз исчезли графики курсов валют, индексы продаж и покупки различных акций. Я не думал ни о каком деле. Я не думал ни о чем. Мне нравилось сидеть на маленькой скамеечке, держать в руках удочку, делать забросы, проверять наживку.

Чего бы я хотел наловить, так это либо маленьких уклеек, либо карасиков с ладонь, по три рубля за штуку. Уклеек пожарить. Вспоминаю вкус детства. Жареные уклейки хрустят, и вкус имеют необыкновенный. Или жареные караси.

Недалеко от нас есть большие озера, где водятся крупные караси. Эти караси в жареном виде продаются на железнодорожных станциях вблизи озер. Ну, не умеют там жарить карасей. Люди едят и давятся костями. А потом говорят, что жареные караси – это плохая рыба. Стоит плохому повару дать любой хороший продукт, он сделает плохое кушанье из любого продукта. Китайцы говорят, что нет плохой пищи, есть плохие повара. Китайцы, ладно, они едят все, что шевелится. Что не шевелится – расшевелят и едят. А вот я жарю карасиков – пальчики оближете.

Карась очищается от чешуи и потрошится. Обязательно нужно убрать жабры, там самая горечь как в масляном фильтре автомобиля. Затем очищенный карась шинкуется, то есть острым ножом делаются надрезы поперек карася до самого хребта. Надрезы на полсантиметра друг от друга. Затем берется мука. В нее насыпается перец и соль, примерно столько, сколько бы вы посыпали на порцию жареной рыбы. Нашинкованный карась обмакивается в муку с солью и перцем и кладется в раскаленное растительное масло. Получается поджаренный до золотистого цвета карась.

В таком карасе нет ни одной косточки, кроме хребта и ребер. И кушать его нужно только руками, потому что ковырять вилкой такую прелесть, это просто кощунство. Даже китайцы со своими палочками такую рыбу едят руками. Стоит съесть с десяток таким образом пожаренных карасей, и тогда понимаешь, что такое рыбацкое счастье, и счастье вообще. Всякие там барбекю даже в подметки не годятся карасям. Кстати, карасей можно элементарно пожарить и в полевых условиях. Намного быстрее, чем делать рыбу горячего копчения.

В этот день рыбного блюда на моей рыбалке не получилось. Ну и ладно, зато в «тормозке», есть бутерброды с семгой и кофе. Я с аппетитом перекусил и открыл бутылку минеральной воды, которая зашипела как змея, долго ждавшая в засаде, и выплеснулась на меня, замочив брюки и куртку. Вода была сильно газирована и не напоила меня, а семга наоборот – солоновата и было небольшое чувство жажды.

– Давай-ка завернем к избушке с журавлем, – сказал я водителю.

– С каким журавлем, – не понял тот, – здесь отродясь журавлей не бывало.

– Видишь, в крайнем доме в огороде палка с веревкой точит, – сказал я, – так вот эта штука и называется журавлем. С помощью его из колодца воду достают.

– А-а, понял, – сказал водитель и повернул руль.

Глава 21

Маленький домишко покосился и врос в землю по самые окна. Вероятно, зимой их заметает, и остаются только маленькие амбразуры, пропускающие немного света.

В доме жила старушка неопределенного возраста. Я бы не сказал, что она сильно старая, но и молодухой ее нельзя назвать. Скажем так: женщина в возрасте. В большом возрасте. Невысокая, худенькая, подвижная. На стук открыла калитку в воротах.

– Заходите, заходите, гостеньки, – сказала она, – с чем пожаловали?

Так открывали двери в прежние времена, когда лихих людей было очень мало. Тогда и двери на замки не закрывали. Вичку в пробой вставляли, и она показывала, что хозяев нет дома. Уезжали хозяева на неделю-две из дома, нисколько не заботясь о сохранности имущества, зная, что соседи присмотрят и за скотиной поухаживают.

– Воды нам колодезной попить, – сказал я, замявшись там, где нужно было сделать обращение к хозяйке.

– Да ты, гостенек, не стесняйся, называй меня бабулей, – помогла мне хозяйка, – я, чай, много постарше тебя буду. Что, рыбы так и не наловили? Вижу, что не наловили, уху не варили, запаха дыма и водки нет. Какой же рыбак станет кушать уху без водки? Вам воды из ведра или прямо из колодца хотите?

– Из колодца, – сказал я.

– Как хотите, – улыбнулась хозяйка, – в ведре вода из колодца и там вода отстоялась, не то, что в колодце.

– Ладно, – сказал я, – давайте из ведра.

– Что-то ты сговорчивый такой? – с прищуром сказала женщина. – Со всем соглашаешься, так ведь и баба любая тобою помыкать будет. У мужика должно быть одно мнение. Сказал – отрезал. Тогда и по жизни кривулять не будешь, и семья твоя крепкой будет.

– Я пока один, – сказал я, – поэтому и позволяю себе соглашаться со всеми. А как вы тут одна живете, у вас даже электричество к дому не подведено?

– А нашто мне электричество, – засмеялась женщина, – я сама себе электричество. Летом тепло, а зимой я сама себя грею. Печку натоплю и лежу там, жизнь свою вспоминаю.

– А чего в стороне от людей живете? – спросил я.

– Это не я, это они в стороне от меня живут, – сказала она.

Я тоже заприметил, что прямая дорога сворачивает за ее домом направо и потом уже поворачивает налево в деревеньку.

– Как же так? – не понял я.

– Да так вот, – вздохнула женщина, – я так долго живу, что все меня колдуньей считают и стараются держаться подальше.

– Да разве ваш возраст редкость в наше время? – спросил я.

– Эх, знал бы ты, гостенек, сколько мне лет, сам бы убежал из этого дома, – сказала хозяйка и в ее глазах блеснули слезы. – Слушай, купи у меня сундук, а то мне жить не на что.

– Зачем мне сундук? – сказал я. – Давайте я вам лучше денег дам. Сколько вам нужно?

– Мне нужно десять тысяч на похороны, – сказала женщина, – но ты должен забрать у меня сундук. Сделай мне такую милость, мил человек. Избавь меня от страданий.

– Не нужен мне ваш сундук, – воспротивился я, – куда я его поставлю? А вы что, на себе его таскаете, раз он вам страдания приносит?

– Эх, гостенек, – вздохнула женщина, – любой другой за этот сундук меня бы озолотил, а я у тебя всего лишь десять тысяч рублей прошу на черный день.

– Да вы не волнуйтесь, хозяюшка, – сказал я, – сейчас вот дойду до машины, возьму деньги и отдам вам, но сундук ваш мне не нужен.

Сам сундук стоял в уголке и был накрыт накидкой вроде половичка. Хозяйка подошла к нему и сняла эту накидку. Деревянный ящик с крышкой и замком. Весь обит тонкими коваными полосками. Собран из тонких сосновых досок. Сам огромный, а весу в нем как в пушинке. Сверху изрисован различными цветами и петухами, покрытыми лаком. У моей бабушки в деревне стоял такой же сундук. Все самое ценное хранилось там: отрезы на платье и на костюмы, подвенечное платье, рубашка первенца, фотографии мужа с войны, узелок с конвертиками, перевязанными голубой атласной ленточкой, девичьи вещи, разные бусы, пачки керенок и облигаций военного трехпроцентного государственного займа. А на закрывающихся крышечкой полочках было столько всего интересного, до чего всегда тянулись ручки маленького человека. Я вспомнил это, и у меня мелькнула мысль, а почему бы мне не купить сундук? Многие с ума сходят от старинных самоваров. Ну, самовары, это особая статья, там одних медалей десятка два отчеканено, да еще качество чеканки такое, что все мельчайшие детали видны. Но я сразу откинул мысль о покупке сундука и вышел из комнаты. Хозяйка пошла следом за мной.

В моем бумажнике было ровно десять тысяч рублей. Десять бумажек по тысяче. Я достал деньги и отдал женщине.

– Спасибо, мил человек, – сказала она и поклонилась мне, – век тебя помнить буду. Сынок, – обратилась она к водителю, – иди-ка в горницу, там сундук стоит, принеси его, он легкий.

Водитель молча отправился в дом, но я его остановил.

– Нет уж, мил человек, – твердо сказала хозяйка, – у нас договор был, что ты даешь мне десять тысяч рублей, а я тебе взамен отдаю сундук. Мне милостыни не надо. Иди, иди, сынок, забирай сундук.

Водитель ушел.

– Что я буду с этим сундуком делать? – взмолился я. – Мне его не увезти, в багажник не поместится.

– Не поместится, привяжешь, – безапелляционно сказала женщина, – а я тебе вот что скажу. Сундук этот не простой. Устанешь сильно, залезь в него и посиди минут десять. Никакой усталости не будет и сил прибавится. В сундуке и помечтать можно, да только с мечтами нужно осторожнее быть, а то вдруг они исполнятся.

– А это плохо, если мечты исполняются? – улыбнулся я. – Вот вы бы залезли в сундук и помечтали бы, что вы сейчас краля, краше которой в свете никого нет. Да я бы вас в своей машине умчал и на руках везде носил.

Женщина посмотрела на меня и заплакала:

– Да сколько же раз мне туда залезать и сколько мужей мне хоронить, а самой на этом свете бобылкой маяться да от соседей сторониться. Забери этот сундук, дай мне спокойно дожить век и уйти туда, куда все уходят.

Вытерев фартуком слезящиеся глаза, она повернулась и пошла в дом. Навстречу ей шел водитель, держа сундук за кованые ручки. Я поспешил ему на помощь.

– Не надо, – остановил он меня, – это он на вид большой, а так легкий, я даже сам удивился. Вот как мы его повезем, вот в чем вопрос? Если бы вы мне сказали, что сундуками интересуетесь, так я вам бы за десять тысяч рублей с десяток таких сундуков привез.

Кое-как мы затолкали торец сундука в открытый багажник, привязали веревкой сундук и крышку багажника и потихоньку поехали домой.

Глава 22

Я долго не мог найти место для сундука, куда ни поставь, мешается. И только в моем кабинете нашлось место, где он встал так, как будто эта ниша специально была предназначена для его установки. На сундук я положил плед и частенько садился на него в позе Будды, отдыхая от трудов на фондовом рынке.

Труды мои вначале не приносили никакого дохода, но затем я стал, как говорят картежники, чувствовать масть и карту. Как только президент сябров начинал взбрыкивать по нефтяному или молочному вопросу, так я сразу начинал скидывать акции нефтегазового сектора и пищевой промышленности. И наоборот, когда новый туркменбаши начинал ерепениться, я скупал акции газовых компаний. Повыеживаются эти два сябра и успокоятся, все равно кроме богославов им никто не даст нормальной цены за их продукцию. Правда, с нефтью белобогославский сябр явно химичит. Скоро цена на бензин в Белобогославии и в тех, странах, куда она поставляла бензин, перегнанный из дармовой нефти, подскочит, а акции этих предприятий у меня уже прикуплены и дожидаются своего часа. Ладно, не буду открывать всех секретов и плодить конкурентов себе.

Я установил для себя спокойный образ жизни, без потрясений и прочих встрясок. Жизнь слишком коротка, чтобы разбрасываться ею. Нужно сделать что-то значительное, чтобы оно осталось и после тебя.

Многие ездят по всему миру, и там они были, и здесь были, а что в результате? Что ты скажешь апостолу Петру, когда он встретит тебя перед вратами царствия небесного? Что ты сделал за свою жизнь? Какой след ты оставил? Где его можно найти?

Да его можно найти только в туалетах тех стран, которые ты посещал. А еще надписи, нацарапанные гвоздем или написанные краской: «Здесь был Вася». Или Петя. Или Коля. А где тот памятник нерукотворный, который ты должен был воздвигнуть за свою жизнь? Тот камень, что поставили тебе на могилу, простоит недолго. Лет через пятьдесят дешевенький цемент рассыплется и камешки упадут на землю, а твою могилу сравняют бульдозером и построят на том месте торгово-развлекательный центр, и никто даже не вспомнит о том, что на земле был ты и что ты посетил шестьдесят стран. Ну и что, скажет кто-то, а чем он докажет это? Ладно, он бы съездил и написал книгу о своих впечатлениях, сделал далеко идущие выводы, вокруг которых до сих пор спорят ученые и путешественники.

Второй момент. В наш век коммуникаций совсем нет необходимости ехать куда-то, чтобы в жару и по каменистой тропке взобраться на какую-то гору и осмотреть с нее на те царства, которые предлагались Иисусу в управление в обмен на подчинение антиподу Отца его. Но ведь ты не Иисус и не сможешь почувствовать всего того, что испытывал Он, борясь с искушениями.

Как-то один человек восторженно рассказывал мне о восхождении на гору Синай.

– Мы ночью поднялись на вершину горы Синай, там высота 2286 метров над уровнем моря. Здесь Господь дал Моисею каменные скрижали с Десятью заповедями. На середине пути мы напились из родника Моисея, а потом пили из источника Илии. А когда рассвело, то на вершине горы мы видели остатки часовни Святой Троицы и маленькой мечети. Даже мусульмане почитают Моисея.

– А дальше что? – спросил я.

– А потом мы спустились с горы, – сказал путешественник.

– Но ведь что-то же должно остаться у вас в душе, в памяти? – не унимался я.

– Конечно, осталось, – согласился рассказчик, – устали мы здорово.

– А если ты еще раз приедешь в Шарм-аль-Шейх, ты пойдешь снова на гору Синай? – задал я последний вопрос.

– А че я там забыл? – последовал естественный ответ.

Так оно и есть, а я вот виртуально был на горе Синай и могу описать православный греческий храм во имя Святой Троицы на вершине горы Моисея, который был построен в 1935 году из остатков церкви времен императора Юстиниана Великого. Это не та церковь в нашем понимании этого слова. Это простой дом из розового туфа, нарезанного большими блоками. Ширина церкви семь-восемь метров, длина – чуть поболее десяти метров. Крыша двускатная, покрыта старинной дранкой. Вход с торца. Дверь двухстворчатая с деревянными резными крестами. На входе сделано крыльцо с металлическим ограждением. На боковых стенах по четыре окна на уровне пятого ряда строительных блоков.

Я к чему это все говорю? Просто жизнь человека должна быть не беспорядочным времяпровождением, а каким-то осознанным движением вперед. Стоит только войти в какую-то тусовку, как жизнь начинает идти по принципу броуновского движения атомов. Если сам не остановишь эту цепную реакцию, то окажешься на обочине жизни.

Не верите? Попробуйте. Появятся знакомые, потом знакомые знакомых, потом знакомые знакомых знакомых, потом эти люди сами станут вашими знакомыми. Отовсюду будут сыпаться приглашения на банкеты, на фуршеты, на праздники, на церемонии, презентации, крестины и годовщины, на трапезы и на тризны. Стоит только коготку увязнуть. И отказаться нельзя, можно обидеть. А потом надо давать ответные приглашения, и понеслось. Поэтому, мое правило – только деловые рауты и никаких личных связей, тем более посиделок в ночных клубах. Я существо дневное. Не нравится? Насильно мил не будешь. Правда, если мне что-то нужно будет, то придется пойти и в ночной клуб. Но пока мне ничего не надо. А вот от меня многое нужно. Пришлось заводить секретаря. Нанял толкового парнишку. Работать у меня будет недолго. Запасется адресами, связями и пойдет по лестнице то ли вверх, то ли вниз, то ли вбок. Кому как на роду написано.

Глава 23

Не знаю почему, но сидя в уголке с сундуком, я быстро отдыхал и приводил в порядок свои мысли. Вообще-то, я относил это на счет медитации или аутогенной тренировки, которой занимался по совету медиков.

Аутогенная тренировка полезна в первую очередь тем, что позволяет отключиться от одного дела и переключиться на другое. Натренированный человек легко возвращается к обдумыванию того дела, с которого он переключился.

Поэтому я частенько сидел на пледе в позе Будды и старался представить себе большой палец на левой ноге. Я представлял схему этого пальца, расположение фаланг, связок, мышц, нервных окончаний, кровеносных сосудов, капилляров и давал команду своему организму согреть большой палец, чтобы тепло от него постепенно расходилось по всему телу. Это у меня получалось быстро. Я начинал чувствовать покалывание в пальце, и действительно тепло стало расходиться по всему телу. В этот момент многие люди просто засыпают, но для аутогенной тренировки нужно, чтобы процесс распространения тепла контролировался и человек производил корректировку всего организма.

В этот раз я потерял контроль над организмом где-то в области живота. Мне показалось, что я сижу на стуле и смотрю в огромное окно, за которым ходят улыбающиеся люди. Стоит тихая и солнечная погода и все одеты в легкие одежды. Я смотрел в окно, наверное, около часа и не видел ни одного хмурого лица. Были лица спокойные, сосредоточенные, но ни в одном человеке я не видел состояния злобы.

– Что за праздник такой? – подумал я и оглянулся. За мной не было никаких стен, а были огромные стекла окон.

– Странно это, – подумал я и хотел слезть с сундука, но никакого сундука не было. Я был в стеклянной клетке. Я видел людей, люди видели меня, и они потому были веселыми, что смеялись над моим нахождением в стеклянной клетке.

– Почему это так, – чуть не заплакал я от обиды, – что я им всем сделал?

– Открой окно и иди к нам, – прочитал я по губам слова одной улыбающейся женщины.

Я нажал на край окна, и оно беззвучно открылось. Мне навстречу полились звуки дороги, разговоров людей.

– Зачем вы залезли в музыкальную шкатулку? – спросила меня улыбающаяся женщина.

– В музыкальную шкатулку? – удивился я.

– Да, в музыкальную шкатулку, – сказала она, – у кого слишком много радости и когда он боится своим восторгом доставить неудобство другим людям, он заходит в музыкальную шкатулку и кричит от души. Но вы почему-то не кричали, а как-то странно смотрели на нас. Поэтому и я решила помочь вам. Кто вы?

– А я и сам не знаю, кто я и где, – тихо сказал я.

– Не волнуйтесь, такое часто бывает, – просто сказала женщина, – у нас часто появляются люди неизвестно откуда. Мы как на перекрестке живем. Пойдемте, я вас час чаем напою. Вы какой чай любите? У меня есть абрикосовое варенье с миндальными орешками?

От ее слов повеяло теплотой и уютом. Я уже представил себе чашку ароматного чая и янтарное варенье с дольками-сегментами абрикоса, которые прямо в варенье превращаются в маленький марципанчик. От этих мыслей у меня закружилась голова, и я стал падать.

Я пришел в себя от мысли, что несусь в пропасть и увидел, что я действительно падаю с сундука, еле успел сгруппироваться и подложить под себя руку, чтобы избежать больших ушибов. Я так и падал в позе Будды, потому что мое тело затекло и не желало слушаться. Наконец, кровообращение в нижней половине тела стало восстанавливаться и сотни и тысячи маленьких иголок впились в мое тело. Было так больно, что я прикусил палец, чтобы не закричать.

Через какое-то время я встал с пола и начал прохаживаться по кабинету, разминая ноги и обдумывая то, что мне приснилось или привиделось. Не похоже, чтобы я спал, потому что я помнил все, что происходило со мной. И ощущения были такими, какие во сне присниться не могут.

Я снова подошел к тому месту, где я сидел и снял плед с сундука. Сундук как сундук. К ручке привязан старинный массивный ключ от замка.

– Он закрыт на замок, – пронеслась у меня мысль, – я открою его, а там сидит хозяйка сундука. – Здравствуй, мой разлюбезный, – воскликнет она и бросится в мои объятия. И мы будем жить поживать и добра наживать. Как в сказке.

Я потрогал крышку сундука и убедился в том, что он действительно закрыт на ключ. Немного подумав, я взял ключ, вставил его в замочную скважину и повернул. Раздалась музыка. Это, конечно, не музыка, а звуки типа «тин-динь-динь», получаемые при соприкосновении металлической детали с музыкальной пластинкой. При втором повороте ключа я уловил подобие мелодии типа «Ой цветет калина». Я быстро закрыл замок на два оборота, снова открыл. Точно – «Ой цветет калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я…». Но с любовью-то той ничего хорошего не вышло, потому что «парня полюбила на свою беду…».

Я еще раз внимательно посмотрел на замок и не увидел никаких элементов для ввода буквенного пароля. Открыл крышку и осмотрел сундук. Он был абсолютно пуст. И оттуда ничем не пахло.

– Стоит ли мне туда залезать, – подумал я, – что я там найду? А вдруг сундук захлопнется, и я просто-напросто там задохнусь. Зато в газетах пропишут: богославский миллионер задохнулся в купленном им по случаю старинном сундуке. Вот смеху-то будет. Но вы этот смех не услышите. Это на ваших похоронах все так думать будут. Помер и наследников не оставил. Все в доход государства пойдет. Вот так, нахаляву начальнички распилят эту деньгу, и будет память о нем во время отдыха на Канарах. Так ему и надо.

Я внимательно обследовал сундук. Обстучал, ощупал и пришел к выводу, что в сундук можно положить инструменты, при помощи которых его можно в две секунды вскрыть как консервную банку.

– Послушай, ты действительно хочешь залезть в сундук? – удивленно спросил я сам себя.

– А для чего же я его покупал? – уверенно ответил я же и сам себе, – если бы я не хотел в него залезать, то я бы выкинул его в первом же перелеске, а не ехал с ним по городу как какой-то крохобор со своего дачного участка. Раз купил, нужно попробовать, правда ли этот сундук обладает какими-то чудесными свойствами. Как это у наших бывших братьев? Пусть брюхо треснет, но продукты выкидывать нельзя.

Глава 24

Прошла еще целая неделя, прежде чем я сподобился, а, вернее, надумал и решил посидеть в сундуке, когда дома никого не будет.

Я не видел, как это выглядит со стороны, но мне кажется, что выглядит очень странным, когда здоровый мужик, озираясь, укладывает на дно сундука инструменты, осторожно встает у торцевой стенки, придерживаясь за нее, садится, а потом закрывает крышку. Ну, чисто детская игра в прятки.

После того, как крышка опустилась на место, наступила полная темнота. Именно полная. Темной ночью, когда на небе нет ни звездочки, ни луны, не наступает полной темноты, потому что земля освещается многократно отраженным космическим излучением, которое мы не видим, но которое видят чуткие фотоэлементы, использующиеся в приборах ночного видения. Как же в полной темноте могут работать эти приборы? Никак. А ведь нужно будет проверить это утверждение и посмотреть в такой прибор в сундуке. Ладно, оставим это испытателям приборов, пусть они создают полную темноту, чтобы приборы работали лучше.

Еще одно лирическое отступление по поводу сундука. У меня даже не мелькнула мысль о том, что закрытый сундук похож на гроб. Ни-ни. Это сундук и сундуком остается.

Я сидел в сундуке в достаточно неудобном положении, правда, подложив себе под спину подушку. Крышка приподнималась легко, и я мог свободно в любое время покинуть свое укрытие. Главное, чтобы никто этого не увидел. Нет, ну сами подумайте, что можно сказать о взрослом человеке, который сидит в сундуке? Ничего не скажут, только пальцем у виска покрутят.

А как же Диоген, спросите вы? Он прославился тем, что жил в бочке. А в бочке ли? Он жил в огромном кувшине из-под вина, пифосе, а не в бочке и прославился тем, что занимался онанизмом, извините – мастурбацией на виду у людей, цинично отзывался обо всем и ходил днем с фонарем. Вот этим он и прославился и ничем другим. Правда, те, кто хотел сделать из него знаменитость, называл его киник, но ведь при нормальном прочтении этого слова на латыни он читается как циник. И понятие цинизм произошло именно от этого слова, и ни от какого другого. Никто цинизм не называет кинизмом. У меня по этому поводу даже стихотворение было написано.

Ладно, оставим в покое Диогена. Я сидел в бочке, извините, в сундуке и думал о той женщине, которая мне приснилась и пригласила на чай, а я так и не успел попробовать ее варенья. Бывают же такие сны? И вдруг стенки сундука куда-то исчезли, и я очутился в каком-то знакомом и незнакомом городе. Я чувствовал, что город мне рад.

У меня уже неоднократно возникали такие же ощущения при посещении разных городов. В одном городе кажется, что даже дома смотрят на тебя как-то враждебно и говорят – ты чего сюда приехал, чего тебе надо? В другом городе – полное равнодушие. Тебя никто не видит, и ты никого не видишь. Приехал – ну и ладно, уезжаешь – ну и Бог с тобой. В третьем городе – тебе все рады. Улыбаются прохожие, улыбаются дома, подмигивают цветы летом и даже зима становится ласковой. Все говорят – спасибо, что вы приехали к нам или – как жаль, что вы от нас уезжаете. Все города – это живые организмы и, если город не принимает вас к себе, оттуда нужно уезжать.

Я шел по солнечному городу и не чувствовал никакой агрессии по отношению к себе. Внезапно я увидел стеклянный куб и вспомнил, что я уже был в этом кубе и все смеялись надо мной. Неужели я снова там же, где и был. Да, мы шли с той женщиной вот по этой улице, и зашли в этот дом. Здесь такой красивый подъезд, и дверь подъезда не закрывается ни на какие цифровые замки, она вообще не закрывается. В подъезде пахнет так приятно, как будто все жильцы только и делают, что прибираются на своих площадках и брызгают там французскими духами. Странные люди.

Я подошел к знакомой мне двери и позвонил. Открыла дверь та же женщина.

– Здравствуйте, – сказал я, – приглашение попить чай остается в силе?

– Конечно, заходите, – обрадовалась она, – вы так внезапно исчезли, что я даже испугалась. Подумала, что это мне все приснилось, но для кого же я тогда наливала чай?

– Извините, что без цветов, – сказал я, – но нигде не видел цветочных магазинов, чтобы купить букет роз.

– Вы собирались купить цветы? – изумилась она. – Вы хотели, чтобы для вас срезали то, что предназначено для украшения нашей земли? – сказала она с возмущением в голосе.

– А разве я не должен приходить с цветами к женщине? – я удивился не меньше.

– У нас к женщине приходят с улыбкой и с чистыми намерениями, – сказала женщина, – а рвать цветы или срубать елочки для празднования языческих праздников – это уж слишком.

– А что вы понимаете под чистыми намерениями? – спросил я.

– Чистые намерения – это намерения любви, – улыбнулась женщина, – а проявления любви могут быть самыми разными. Не обязательно дальнейшая совместная жизнь, но даже кратковременная вспышка любви освещает нашу жизнь. Вы заметили, что у нас редко появляются облака? Они приходят только тогда, когда мы все спим, они приносят с собой дождь, прохладу и чистоту.

Глава 25

– И давно это у вас так? – спросил я.

– Что именно? – не поняла женщина.

– Ну, вот эти, чистые намерения? – уточнил я.

– Да, пожалуй, всегда так и было, – рассмеялась моя знакомая, – у нас каждый говорит и делает то, что у него есть на душе, на сердце. У нас и общество называется чистосердечным.

– И поэтому вы все такие доброжелательные к людям? – не понимал я. – А вдруг человек вам не нравится или он делает то, что он не должен был делать. Вы также с улыбкой и чистосердечно говорите ему все это, не дожидаясь того момента, когда человек поймет, что его поведение предосудительно, противоестественно или антиобщественно?

– Конечно, а как же иначе, – чистосердечно и с полной уверенностью в своей правоте сказала женщина, – правда, таких случаев в последние двести лет не было.

– Неужели у вас всегда все было так безупречно и благородно? – не верил я.

– Да, именно так, – убеждала меня хозяйка.

– Неужели у вас не бывает мыслей, противоположных тому, что вы называете чистосердечным обществом? – снова спрашивал я.

– Не бывает, – твердо сказала женщина с некоторой задержкой при ответе.

– И если я вам сейчас скажу, что пришел к вам только за тем, чтобы попить ваш чай, а потом завалить вас в постель и наслаждаться вашими женскими прелестями, то и это вас не удивит? – задал я провокационный вопрос.

– Почему же это должно меня удивить? – рассмеялась женщина. – Я и сама подошла к вам только за тем, чтобы обратить на себя внимание, понравиться и затащить в свою постель. Вы же не обидитесь на мои слова?

– Нет, не обижусь, – признался я. С одной стороны, это неплохо, когда подошел к женщине и сказал то, что ты от нее хочешь. А то начинаются всякие там поводы для знакомства, создание ситуаций для повторной встречи, жесты внимания и тому подобное, а когда дело доходит до главного, то к этому моменту уже нет большого желания, и внимание переключается на другой объект.

– Вот видите, – обрадовалась женщина, – пойдемте быстрее пить чай и в постель, она уже давно готова и дожидается нас.

Действительно. Все как у нас: нечего тянуть резину, по рублю и к магазину.

– Варенье было исключительно вкусным, и она сама была не менее вкусной, чем варенье, – думал я в нежной истоме, нюхая светло-шатеновые волосы, лежащие у меня на плече. – Интересно, они естественные или крашеные? В чистосердечном обществе не должно быть никаких красок. Если зеленое, то зеленое, если седое, то седое. Если оно черное, то и должно оставаться черным. И белый цвет должен оставаться белым. И, вероятно, у них нет и фотошопа. Если человек по жизни урод, то и на фотографии он должен быть полным уродом, а не херувимом, глядя на которого умиляешься и отдаешь за него голос на выборах. А когда его выберут, то думаешь, – где же глазоньки-то мои были, выбирая этого урода.

– Слушай, а как тебя зовут? – спросил я свою партнершу.

– Майя129745NH67, – ответила она.

– А как твоя фамилия? – спросил я, по наитию чувствуя, что фамилий при таком имени быть не должно.

– А зачем она мне? – сказала Майя. – Двести лет назад мы избавились от этого архаизма. Имя есть имя. Все равно нельзя дать каждому человеку индивидуальное имя. Очень много имен одинаковых. Мы взяли эти имена и пронумеровали. Просто, но зато точно. Компьютер по моему номеру и имени может выдать всю необходимую информацию обо мне. Точно также и о любом другом человеке.

– А ты помнишь имя своего отца? – вдруг спросил я и понял, что поставил ее в тупик.

– Имя я вообще-то помню, – с расстановкой сказала она, – а вот номер не помню. А какое твое дело до имени моего отца и моей матери? Они живут сами по себе, и я живу сама по себе. Я не хочу, чтобы кто-то мешал мне, и сама не хочу мешать кому-то жить.

– А семьи у вас есть? – осторожно задал я вопрос.

– А зачем они нам? – удивилась Майя. – Человек – это личность, и она должна самореализовываться. Ему не должно быть дела до того, где находятся его родители или где его ребенок. Они тоже самореализовываются. На том и стоит наше общество. Каждый человек – это ячейка общества и он должен отдавать все свои силы и знания на пользу этого общества, а не отвлекаться на разные мелочи типа семьи, домашнего хозяйства, воспитания детей. Есть специальные люди, которые воспитывают детей и призревают престарелых людей. Послушай, что тебе надо от меня? Ты получил свое, можешь идти в свою ячейку самореализовываться.

– Нет у меня никакой своей ячейки, – огрызнулся я, – и я не хочу идти в это само, как ты говоришь, реализовываться. Я, похоже, вообще не из мира сего. Расскажи мне, как вы живете вообще? Откуда вы знаете, что такое хорошо и что такое плохо? Кто разъясняет вам правила жизни?

– Вот видишь, – Майя показала мне запястье левой руки, – мое красное пятно уже почти зажило. Значит, я полноправная ячейка нашего общества и могу нести свои знания другим.

– А причем здесь пятно? – не понял я. – Это что, родимое пятно? Это только у тебя такое пятно или у всех такие пятна?

– Это не родимое пятно, – гордо сказала Майя, – это воспитательное пятно. Нам каждому в детстве надевают на руку браслет с часиками, по которым мы все делаем. Если мы делаем правильно, то ничего не происходит. Если мы делаем неправильно, то часики начинают жечь руку и жгут тем сильнее, чем неправильнее ты делаешь. Когда человек становится достоин чистосердечного общества, то он снимает эти часики и отдает их воспитателям. Это как диплом о сдаче экзаменов.

– Ты была не сильно послушным ребенком, если у тебя еще не зажила рана от твоих часиков? – спросил я.

– Нет, я была послушной, но я хотела проверить себя, как сильно у меня развита способность переносить боль, – сказала Майя.

– Вы изучали первую и вторую сигнальную системы академика Ивана Павлова? – спросил я.

– У нас нет ученых с фамилиями, – сказала Майя, – а что такое первая и вторая сигнальные системы?

– Это очень просто, – сказал я, – собаке дают пищу и рядом зажигают лампочку. Через некоторое время у собаки выделяется слюна при зажигании лампочки, а не тогда, когда ей дают пищу.

– Не поняла, а причем здесь твоя первая сигнальная система? – спросила женщина.

Глава 26

– А ты хорошенько подумай и поймешь, при чем здесь первая сигнальная система, – сказал я, приводя в порядок свою одежду и направляясь к двери.

– Мне нечего думать, сам думай, – крикнула Майя, не выходя из спальной комнаты.

Я открыл дверь и вышел на улицу. Стояла спокойная солнечная погода. На небе не было ни облачка. Даже листья деревьев колыхались как-то правильно, в унисон, влево, вправо, влево, вправо…

Я стоял около дома, обыкновенного, пятиэтажного, панельного. Хрущоба хрущобой и нет ничего такого заоблачного в этом чистосердечном городе. О городе трудно понять, когда стоишь во дворе дома. Это все равно, что воспринимать его вслепую или судить о мастерстве певца по той мелодии, которую тебе напел сосед, слышавший оригинальное выступление.