Потерявший надежду Гувер Колин
– Не знаю, а разве может?
– И долго еще будем играть в эту игру? – Я достаю из холодильника последнюю бутылку газировки. – Тебе со льдом?
– А ты будешь со льдом?
Черт возьми, до чего сообразительная!
– Лед добавить?
– Ты любишь со льдом?
Проворная! Это впечатляет.
– У тебя хороший лед?
– Скажи, ты предпочитаешь дробленый лед или в кубиках?
Я чуть не отвечаю, что в кубиках, но спохватываюсь: это будет уже не вопрос. Прищурив глаза, смотрю на нее:
– Никакого льда тебе.
– Ха! – злорадно произносит она. – Я выиграла.
– Я позволил тебе выиграть, потому что мне жаль тебя. – Снова направляюсь к плите. – С таким храпом нужны положительные эмоции.
– Знаешь, приколы смешные только в форме эсэмэсок.
Она встает и подходит к холодильнику за льдом, а я в то же время собираюсь достать из него измельченный чеснок. Повернувшись ко мне спиной, она наполняет чашку льдом. Когда я подхожу к холодильнику, она поворачивается и смотрит на меня своими большими карими глазами, приоткрыв пухлые губы. Я делаю к ней шаг в надежде снова вызвать волнение. Мне нравится заставлять ее волноваться.
Поднимаю руку и, прижав ладонь к холодильнику, смотрю ей в глаза.
– Ты ведь понимаешь, что я шучу, да?
Судорожно вздохнув, она кивает. Я с улыбкой придвигаюсь к ней ближе:
– Ладно. На самом деле ты не храпишь. И даже чертовски очаровательна, когда спишь.
Не знаю, почему я сказал ей, что она не храпит. Может быть, не хочу, чтобы она догадалась, как долго я оставался в ее постели, глядя на нее спящую.
Она кусает нижнюю губу, беспомощно глядя на меня снизу вверх. Грудь ее поднимается, по коже бегут мурашки. Больше всего мне хочется сжать ее лицо в ладонях и поцеловать. Этот поцелуй нужен мне как воздух.
Но я уже сказал себе, что не стану этого делать.
Это, однако, не значит, что я не могу немного подшутить над ней. Приближаю губы почти к самому ее уху.
– Скай. Хочу, чтобы ты… – на секунду я умолкаю и жду, когда она затаит дыхание, – посторонилась. Мне нужно в холодильник.
Я медленно отодвигаюсь и наблюдаю за ее реакцией. Она цепляется за холодильник у себя за спиной, словно пытается удержаться на ногах.
Видя ее реакцию на мою близость, я улыбаюсь. Догадавшись, что я нарочно дразнил ее, она прищуривается, а я хохочу.
Она отталкивает меня и отходит к бару:
– Какой же ты козел!
– Извини, но блин! Ты до того на меня запала, что трудно не подразнить.
Я продолжаю смеяться, когда иду к плите с чесноком. Положив немного в кастрюлю, я украдкой смотрю на нее. От смущения она закрывает лицо руками, и мне сразу становится стыдно. Не хочу, чтобы она сомневалась в том, что интересует меня, поскольку уверен: она интересует меня гораздо больше, чем я – ее. Думаю, я не успел ей это объяснить, что несправедливо.
– Хочешь узнать кое-что?
Она поднимает на меня взгляд и качает головой:
– Пожалуй, нет.
– Тебе полегчает.
– Сомневаюсь.
Я смотрю на нее: она не улыбается, и от этого мне больно. Мне хотелось, чтобы все получилось легко, я не собирался обижать ее.
– Похоже, я тоже немного увлечен тобой, – признаюсь я в надежде, что она поймет: я не собирался смущать ее.
– Совсем немного? – лукаво спрашивает она.
Нет. Не немного. Адски сильно.
Продолжаю подготавливать продукты, чтобы начать готовку и чтобы можно было сесть и поговорить, пока еда будет вариться. Она молча сидит за барной стойкой, наблюдая, как я хожу по кухне. Мне нравится, что она наблюдает за мной без ложной скромности. Она пялится на меня так, словно не желает смотреть ни на что другое, и мне это нравится.
– Что значит «lol»?
– Ты это серьезно?
– Да, серьезно.
– Это значит «смейся громко». Пишешь это, когда считаешь что-то смешным.
– Ха, – говорит она. – Но это же глупо.
– Ага, довольно глупо. Но это всего лишь прием, и эти сокращения ускоряют набор сообщений, когда их освоишь. Например, OMG, и WTF, и IDK,[2] и…
– О боже, хватит! Тебе это щебетание не идет.
– Никогда больше не буду этого делать, – подмигиваю я. Подхожу к столешнице и вытаскиваю овощи из пакета. Потом ополаскиваю их, кладу перед собой разделочную доску и помидор. – Какой соус для спагетти ты любишь – с кусочками или однородный?
Она, задумавшись, смотрит мимо меня. Я жду, когда она очнется, но она все так же смотрит в пространство.
– Ты в порядке? – Я машу рукой у нее перед глазами. Она наконец выходит из прострации и поднимает на меня взгляд. – Ты где? Похоже, ты на время отключилась.
– Все нормально, – качает она головой.
Мне не нравится ее тон. Непохоже, чтобы у нее все было нормально.
– О чем задумалась, Скай?
Мне хочется знать, о чем она думает. А может, и не хочется: если она прикидывает, как бы избавиться от меня, то, пожалуй, постарается сделать вид, что все нормально.
– Обещаешь, что не будешь смеяться? – спрашивает она.
С облегчением перевожу дух: вряд ли она спросила бы меня об этом, если надеется, что я уйду. Но я не могу пообещать ей, что не буду смеяться, поэтому отрицательно качаю головой:
– Я говорил тебе, что всегда буду с тобой честным, поэтому – нет. Не могу обещать, потому что ты бываешь смешной, и это настраивает меня на провал.
– Ты всегда все усложняешь?
Я ухмыляюсь, но не отвечаю. Мне нравится, когда она злится на меня, поэтому нарочно молчу.
– Ну хорошо. – Она выпрямляется на стуле, делает глубокий вдох, словно готовясь к длинной речи, и я начинаю нервничать. – По правде, я ничего не понимаю в этих свиданиях – если это вообще свидание, – но знаю, что это не просто встреча двух друзей, поэтому начинаю думать о том, что случится дальше, когда тебе пора будет уходить; собираешься ты целовать меня или нет, вообще-то, я терпеть не могу сюрпризы, поэтому мне как-то неловко, ведь на самом деле я хочу, чтобы ты поцеловал меня, и это, наверное, наглость с моей стороны, но мне почему-то кажется, что ты тоже хочешь меня поцеловать, вот я и подумала, насколько было бы проще, если бы мы сейчас поцеловались и ты возился бы с ужином дальше, а я перестала бы прокручивать в голове всякие сценарии.
Не сомневаюсь, что не пришло еще время любить ее, но черт возьми! Ей бы надо перестать делать и говорить эти неожиданные вещи, которые вызывают у меня желание ускорить то, что происходит между нами. Потому что я хочу целовать ее, и заниматься с ней любовью, и жениться на ней, и чтобы она родила мне детей. И я хочу, чтобы все это произошло прямо нынешней ночью.
Но тогда мы лишим себя первого опыта, а первый опыт – это самое лучшее. Хорошо, что я терпелив.
Я опускаю нож на разделочную доску и смотрю ей в глаза:
– Это самая длинная фраза, которую мне доводилось слышать.
Мое замечание ей не нравится. Она фыркает и с недовольным видом откидывается на стуле.
– Расслабься.
Я смеюсь. Через минуту соус готов, и я ставлю на плиту пасту, чтобы мы могли спокойно поговорить. Потом вытираю руки о кухонное полотенце и кладу его на столешницу, после чего обхожу барную стойку и подхожу к Скай:
– Встань!
Она медленно встает, и я кладу руки ей на плечи, потом оглядываю комнату в поисках подходящего места, где я сообщу ей новость о том, что не собираюсь сегодня ее целовать. Несмотря на то что я очень этого хочу и знаю, что она тоже хочет, я все же намерен подождать.
Помнится, я говорил ей, что я не вредный, но не говорил, что не жестокий. И меня так забавляет, когда она взволнована, и я снова хочу заставить ее волноваться.
– Гм, – бубню я, делая вид, что ищу подходящее место, где буду ее целовать. Бросив взгляд в кухню, беру Скай за руки и тащу за собой. – Пусть холодильник снова послужит нам задником.
Прижимаю ее к холодильнику, и она не сопротивляется. Все это время она не сводит с меня пристального взгляда, и мне это нравится. Я упираюсь ладонями в холодильник с двух сторон от ее головы и медленно наклоняюсь к ней. Она закрывает глаза.
Мои глаза открыты.
Бросаю взгляд на ее губы. Благодаря поцелую, похищенному у нее прошлой ночью во сне, я имею представление, какие они мягкие. Но теперь мне любопытно узнать, каковы они на вкус. Меня одолевает сильное искушение наклониться еще на несколько дюймов и выяснить это, но я сдерживаюсь.
Это всего-навсего губы.
Я наблюдаю за ней еще несколько секунд, и она, не дождавшись поцелуя, распахивает глаза. Увидев, как близко я от нее, она вздрагивает всем телом, и это вызывает у меня смех.
Почему мне так нравится дразнить ее?
– Скай, – говорю я, глядя на нее сверху вниз, – я не собираюсь мучить тебя, но перед приходом решил: сегодня не поцелую.
В выражении ее лица почти сразу исчезает надежда.
– Почему нет?
В ее глазах видно непонимание, и мне это страшно не нравится, но я останусь верен своему решению. Однако ей следует знать, как сильно мне хочется ее поцеловать.
Я подношу руку к ее лицу и провожу пальцами по щеке. Кожа как шелковая. Мои пальцы скользят дальше по ее подбородку, потом по шее. Все мое тело напряжено, я не знаю, чувствует ли она то же, что и я. Не могу себе представить, чтобы типу вроде Грейсона так повезло и он мог прикасаться к ее лицу и ощущать вкус ее губ, не заботясь, получает ли она удовольствие.
Добравшись до ее плеча, я останавливаюсь и смотрю ей в глаза:
– Я хочу поцеловать тебя. Поверь, действительно хочу.
Очень, очень сильно.
Убираю руку с ее плеча и подношу к щеке. Она льнет к моей ладони, поднимая на меня взор, полный разочарования.
– Но если действительно хочешь, то почему не целуешь?
Фу! Ненавижу этот взгляд. Если она и дальше будет так на меня смотреть, я потеряю последние крупицы силы воли. А их совсем немного.
Я поворачиваю к себе ее лицо и шепчу:
– Потому что боюсь, ты ничего не почувствуешь.
Когда я произношу эти слова, на ее лице появляется смешанное выражение понимания и сожаления. Она понимает, что я имею в виду ее прохладное отношение к другим парням, и я не уверен, что она знает, как ответить. Она молчит, но я хочу, чтобы она поспорила со мной. Хочу, чтобы она сказала, что я не прав. Сказала, что уже чувствует то же самое, но вместо этого она лишь кивает и накрывает мою руку своей.
Жалея, что она не отвечает по-другому, я закрываю глаза. И это лишь подтверждает, что сегодня целовать ее не следует. Не понимаю, почему она так напряжена, но я буду ждать, сколько бы ни потребовалось. Теперь уйти от этой девушки никак не получится.
Я отодвигаю ее от холодильника и обнимаю. Скай робко отвечает на объятие, сомкнув руки вокруг моей талии и прижимаясь к моей груди. Она охотно льнет ко мне, и само ощущение того, что ей нравится быть у меня в объятиях, лучше всего пережитого мной за последний год. Прижимаюсь губами к ее волосам и втягиваю их аромат. Я мог бы простоять так всю ночь.
Однако звенит чертов таймер плиты, напоминая мне, что я готовлю ей ужин. Если это означает, что я должен отпустить ее, то лучше я поголодаю. Но я обещал приготовить ей ужин, поэтому разжимаю объятие и отступаю назад.
Меньше всего я ожидал увидеть на ее лице смущенное и несчастное выражение. Она опускает взгляд в пол, и я понимаю, что разочаровал ее. Очень. А я пытаюсь лишь приноровиться к подходящему для нее темпу. Не могу допустить, чтобы она думала, будто я торможу по своему желанию. Ведь не будь у нее проблем с другими парнями, мы бы не стояли сейчас на этой кухне. Мы бы лежали на ее кровати, как прошлой ночью, только в этот раз она не читала бы мне.
Я беру ее за обе руки и сплетаю наши пальцы.
– Посмотри на меня. – (Она робко поднимает лицо и устремляет на меня взгляд.) – Скай, сегодня я не буду тебя целовать, но поверь: я никогда так не хотел поцеловать девушку. Так что не думай, будто мне не хочется. Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу. Можешь держать меня за руку, запускать пальцы мне в волосы, сидеть у меня на коленях, пока я кормлю тебя спагетти, но целовать тебя я сегодня не буду. И может быть, даже не завтра. Мне это нужно. Мне надо знать, что в тот момент, когда мои губы прикоснутся к твоим, ты почувствуешь то же самое, что и я. Потому что я хочу, чтобы твой первый поцелуй был лучшим в истории первых поцелуев. – Теперь в ее глазах нет грусти, и она даже улыбается мне. Я подношу к губам ее руку. – А теперь перестань дуться и помоги мне с фрикадельками. Хорошо? – спрашиваю я, ожидая подтверждения, что она мне верит. – Этого хватит, чтобы ты выдержала еще пару свиданий?
– Ага. – Не переставая улыбаться, она кивает. – Но в одном ты ошибся.
– В чем же?
– Ты сказал, что хочешь, чтобы мой первый поцелуй был лучшим первым поцелуем, но это будет не первый. И ты это знаешь.
Не знаю, как донести до нее это, но прежде ее не целовали. По крайней мере, если и целовали, то не так, как она того заслуживает. Обидно, что она не осознает этого, и я ставлю перед собой задачу показать ей, каким должен быть настоящий поцелуй.
Я отпускаю ее руки, беру в ладони ее лицо и веду обратно к холодильнику. Склоняюсь к ней, пока не начинаю ощущать на губах ее дыхание, и она судорожно вздыхает. Мне нравится ее беспомощный голодный взгляд, но еще больше меня волнует то, как она покусывает губы.
– Позволь мне кое-что объяснить, – вкрадчиво говорю я. – В тот момент, когда я прикоснусь к тебе губами, это будет твой первый поцелуй. Потому что, если ты никогда ничего не чувствовала, это значит, что тебя по-настоящему не целовали.
Она переводит дух, и ее руки вновь покрываются мурашками.
Она это почувствовала.
Я улыбаюсь с победным видом и, отойдя от нее, переключаю внимание на плиту. И тут слышу, как она сползает по холодильнику. Обернувшись, вижу, что она сидит на полу, ошеломленно глядя на меня. Я хохочу.
– Ты в порядке? – подмигнув ей, спрашиваю я.
Она улыбается, глядя снизу вверх, и подтягивает колени к груди.
– Ноги мне отказали. – Она смеется. – Наверное, потому, что меня так сильно к тебе тянет, – с сарказмом произносит она.
Я оглядываю кухню:
– Полагаешь, у твоей мамы есть настойка для людей, которых сильно влечет ко мне?
– У моей мамы есть настойки на все случаи жизни.
Подойдя к ней, я беру ее за руку и поднимаю. Потом кладу ладонь ей на поясницу и притягиваю к себе. Она, прищурившись, смотрит на меня и судорожно вздыхает. Приближаю губы к ее уху и шепчу:
– Знаешь, делай что хочешь… но постарайся не принимать эту настойку.
Ее грудь вздымается, и она смотрит мне в глаза с таким выражением, словно все сказанное мной не имеет никакого значения. Она хочет, чтобы я поцеловал ее, и ей наплевать на мои усилия воздерживаться от этого.
Я провожу рукой по ее спине и шлепаю по заду:
– Сосредоточься, девочка. Нам надо готовить еду.
– Ладно, один есть. – Она ставит стакан на стол.
По ее предложению мы играем в игру под названием «Обеденный квест». Ты можешь задать партнеру любой вопрос, а он не имеет права есть и пить, пока не ответит. Я не слышал о такой игре, но меня привлекает возможность спрашивать ее о чем угодно.
– Зачем ты пошел за мной из магазина?
Пожимаю плечами:
– Я уже говорил, что принял тебя за другую.
– Знаю, но за кого?
Может быть, я и не хочу играть в эту игру. Не готов рассказать ей о Хоуп. И определенно не готов рассказать о Лесс, но пути назад нет, потому что мой ответ загнал меня в ловушку. Ерзаю на месте и тянусь к стакану, но Скай выхватывает его у меня:
– Никакого питья. Сначала ответь.
Она ставит мой стакан на стол и ждет объяснения. Мне совсем не хочется вдаваться в подробности моего треклятого прошлого, поэтому я стараюсь отвечать просто.
– Я сам не знал кого, – вру я. – Только недавно понял, что сестру.
– Я напомнила тебе сестру? – Она корчит гримасу. – Это как-то неприлично, Холдер.
О, блин! Я совсем не это имел в виду.
– Нет, совсем не то. Ты на нее и вовсе не похожа. Что-то в тебе заставило вспомнить о ней. И я не знаю, зачем пошел за тобой. Все это было как-то нереально. Вся ситуация казалась странной, и потом, когда я наткнулся на тебя около своего дома…
Надо ли мне говорить ей, какие чувства у меня возникли? И что я был уверен: Лесс имеет к этому какое-то отношение, или это божественное вмешательство, или необъяснимое чудо. Ведь я искренне считаю, что все происшедшее нельзя объяснить простым совпадением.
– Было предчувствие, что это должно случиться, – наконец выговариваю я.
Она делает глубокий вдох, и я поднимаю на нее глаза, опасаясь, что говорить об этих вещах преждевременно. Она с улыбкой указывает на мой стакан:
– Теперь можешь пить. Твоя очередь спрашивать.
– О, вопрос легкий. Хочу знать, на чью мозоль я наступаю. Сегодня я получил от кого-то таинственное сообщение по электронке. Вот что там было: «Если ты путаешься с моей подругой, плати за время и не трать мое, козел».
– Это, конечно, Сикс, – с улыбкой произносит она. – Ежедневная поставщица позитивных установок.
Слава богу.
– Я так и думал. Потому что я очень ревнив, и, если бы это пришло от парня, я ответил бы не так любезно.
– Ты ответил? И что же ты написал?
– Это твой вопрос? Если нет, то я съем еще что-нибудь.
– Придержи коней и отвечай.
– Да, я ответил. Я спросил, как прикупить времени.
У нее краснеют щеки, и она ухмыляется:
– Я пошутила, этот вопрос не засчитывается. По-прежнему моя очередь.
Я кладу вилку около тарелки и вздыхаю над ее упрямством:
– У меня все остынет.
Она не обращает внимания на мою притворную досаду и, подавшись вперед, заглядывает мне в глаза:
– Мне хочется узнать о твоей сестре. И почему ты говорил о ней в прошедшем времени?
Ах, черт! Неужели я говорил о ней в прошедшем времени? Я со вздохом поднимаю глаза к потолку:
– Гм. А ты умеешь спросить!
– Такая игра. Правила не мои.
Похоже, этого объяснения не миновать. Но, честно говоря, я не против того, чтобы рассказать ей. Я предпочел бы не обсуждать определенные вещи о моем прошлом, но Лесс не кажется мне прошлым. Я по-прежнему считаю ее частью своей жизни.
– Помнишь, я говорил, что прошлый год для моей семьи выдался совсем паршивым?
Она кивает, и я с сожалением решаю прекратить разговор. Но она не любит неопределенности, так что…
– Она умерла тринадцать месяцев назад. Это было самоубийство, хотя мать предпочитает называть это «преднамеренной передозировкой».
Я не свожу с нее взгляда, ожидая обычной реплики вроде: «Сочувствую» или «Горе-то какое».
– Как ее звали? – спрашивает она.
Удивительно то, что в ее голосе звучит искренний интерес.
– Лесли. Я называл ее Лесс.
– Она была старше тебя?
Только на три минуты.
– Мы были близнецами, – говорю я и принимаюсь за еду.
Она шире раскрывает глаза и протягивает руку к стакану. На этот раз останавливаю ее я.
– Моя очередь. – Теперь, когда запретных тем нет, я спрашиваю ее об одной вещи, о которой она не пожелала говорить вчера. – Хочу узнать о твоем отце.
Она стонет, но ей приходится соответствовать. Ей нельзя отказаться отвечать, поскольку я только что выложил ей все про Лесс.
– Я уже говорила тебе, что не видела его с трех лет и ничего не помню. По крайней мере, так мне кажется. Я не знаю даже, как он выглядит.
– У мамы нет фото?
Она слегка наклоняет голову, потом откидывается на стуле:
– Помнишь, ты сказал, что моя мать очень молодо выглядит? Так оно и есть. Она меня удочерила.
Я роняю вилку.
Удочерила.
В голову моментально приходит мысль: Скай все-таки может оказаться Хоуп. Правда, есть нестыковка: Скай удочерили в три года, а Хоуп похитили, когда ей было пять. Если только ей не солгали.
Но какова вероятность этого? И возможно ли, чтобы женщина вроде Карен была способна похитить ребенка?
– Что? Ты никогда не встречал приемных детей?
Я понимаю, что испытываемое мной потрясение отражается на моем лице. Откашливаюсь и пытаюсь собраться с мыслями, но в голове у меня возникает миллион разных вопросов.
– Тебя удочерили в три года? Это была Карен?
Она качает головой:
– Когда мне было три, моя мама умерла и меня взяли в приемную семью. Отец не мог воспитывать меня самостоятельно. Или не хотел. Так или иначе, у меня все хорошо. Мне повезло с Карен, и у меня нет желания заниматься раскопками. Будь ему до меня дело, нашел бы.
Ее мать умерла? Мать Хоуп тоже умерла.
Но Хоуп не отдавали в приемную семью, и ее отец не отказался от нее. Многовато неувязок, но в то же время такую возможность исключать нельзя. Либо ей все наврали про ее прошлое, либо у меня едет крыша.
Второе более вероятно.
– Что означает твоя татуировка? – Она указывает вилкой на мою татуировку.
Я смотрю на свою руку, дотрагиваясь до букв, составляющих имя Хоуп.
Будь она Хоуп, то вспомнила бы. И только поэтому я все еще верю, что Скай не носила этого имени никогда.
Хоуп вспомнила бы.
– Это напоминание. Я сделал ее после смерти Лесс.
– Напоминание о чем?
И это будет единственный неопределенный ответ, который она получит на свои вопросы, потому что я решительно не собираюсь все объяснять.
– О людях, которых я в своей жизни подвел.
Ее лицо выражает сочувствие.
– Не очень веселая игра, правда?
– Не очень. – Я смеюсь. – Просто отстой. Но давай дальше, у меня остались вопросы. Ты помнишь что-нибудь с того времени, когда тебя еще не удочерили?
– Вряд ли. Так, какие-то обрывки. Оказывается, когда подтвердить твои воспоминания некому, они попросту стираются. Единственное, что у меня было до появления Карен, – это украшения, но я понятия не имею, от кого они мне достались. Теперь я не могу отделить реальность от снов и телепередач.
– А маму помнишь?
Скай на миг умолкает.
– Моя мать – Карен, – без выражения отвечает она. Понятно, что она не хочет об этом говорить, и я не собираюсь ее принуждать. – Все, моя очередь. Последний вопрос, а потом у нас десерт.
– Никак у нас и десерт будет? – спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.
– Зачем ты избил его? – интересуется она, сводя на нет мои старания.
Мне не хочется говорить об этом. Отодвигаю тарелку. Пусть выигрывает этот раунд.
– Вот этого, Скай, тебе знать не нужно. Согласен на штраф.