Четыре кита, или Право выбора Гришина Светлана

© Светлана Гришина, 2015

© Сергей Цветов, фотографии, 2015

Корректор Сергей Цветов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

1

Зал был огромен настолько, что стены его, уносящиеся вглубь, сливались в единую линию. По обе их стороны стройными рядами возвышались колонны, изукрашенные диковинными рельефными образами, отражающими все человеческие пороки. Тысячи лиц, изуродованных ненавистью, сморщенных жадностью, искривленных лживостью, раздутых чревоугодием, изведенных похотью, были изготовлены неизвестным мастером так искусно, что казалось, они только и ждут того момента, когда снова смогут вдохнуть воздух и, освободившись от тесноты и присутствия соседей, убежать, куда глаза глядят. Сейчас же все их взгляды устремились в центр зала, где, в вычурном кресле, несколько похожем на трон, восседал человек. Невероятно высокий мужчина мог бы показаться столь же невероятно красивым, если б не его огромные, в пол-лица, черные глаза без зрачков и признаков жизни, взгляд которых не выражал ничего, кроме беспощадного, неумолимого приговора. Человек в кресле повел плечами и встал, отчего физиономии на колоннах вздрогнули и съежились, словно ожидая удара.

– Ну-с, что у нас новенького? – мужчина подошел к стене, минуя колонны, провел по ней рукой и с интересом принялся разглядывать изображения в появившемся окне-иллюминаторе.

– А-а-а-х, – многоголосый вздох облегчения пронесся по залу.

А между тем, перед черными глазами мелькали страны, города, земли, люди. Вдруг человек ткнул пальцем в стекло и изображение зависло.

– А вот это уже интересно.

На экране замерла девочка-первоклашка с испуганным и растерянным лицом.

2

Город, в котором родилась Анжелика, находился всего в 200-х км от столицы, но пронырливый прогресс 21-го века еще не сунул сюда свой нос. Пятиэтажки тесно соседствовали с деревянными развалюшками, по городу курсировал автобус под номером «1», школы испытывали дефицит старшеклассников, а в местную больницу обращались в основном только мамочки с детьми и пенсионеры.

Мать Анжелики владела искусством врачевания, знала множество заговоров, помогала при родах и звалась в народе «знахаркой», а в свободное от ворожбы время драила коридоры местной больницы. Она не являлась уроженкой этого города, а откуда она приехала и когда, никто не знал. В ее паспорте значилось «Вавилова Анна Иоанновна», но еще с юных лет Анне претило слыть тезкой взбалмошной и жестокой царицы, а потому она предпочитала, чтобы к ней обращались по имени, и только в крайнем случае величали Анной Ивановной. Особо любопытным известно было, что дом, в котором она жила, достался ей в наследство от прабабки. Относились к ней двояко: боялись, презирали, уважали, или просто сторонись, но при первой необходимости бежали к ней, так как народ, даже весьма просвещенный и прогрессивный, никогда не расстанется с первобытным страхом перед потусторонними силами так же, как и с неистребимой тягой к ним.

Анжелике от матери перешел ее дар и людское отчуждение. Первый ее опыт общения со сверстниками случился ещё в школе. Поначалу дни летели, как обычно, Знакомства, уроки, переменки. Первоклашки не особо задумывались над тем, у кого какие родители, пока мама одного из Ликиных одноклассников не послала мальчишку за знахаркой, потому как его старшая сестра подозрительно занедужила. Обнаружив, что Лика является дочерью «знахарки», мальчишка удивился и задумался, а потом, в школе, спросил:

– Лика, а ты лягушек ешь?

– А зачем? – поинтересовалась девчушка.

– Ну как же, все ведьмы едят лягушек и варят крысиные хвосты. А еще заводят жаб вместо кошек и целуются с ними!

– А я вовсе и не ведьма!

– А вот и ведьма! И твоя мама ведьма!

– А ты дурак!

А ты жаба!

И понеслось. Известно, что дети бывают жестоки. Они плохо понимают, как больно может ранить слово, и уж конечно не отдают себе отчета в том, какое разрушительное действие оказывают систематические издевки на психику маленького человека, ведь все наши мании, фобии и комплексы шлейфом тянутся за нами из нашего нежного детства. Лика оказалась подходящей жертвой для психологической экзекуции. Она слишком ярко реагировала на оскорбления мальчишки и примкнувших к нему последователей. Ее слезы и слабые ответные выпады забавляли ребят, и они продолжали развлекаться. Неизвестно, как долго бы это тянулось, только однажды вредный одноклассник перестарался:

– А вот и жаба прискакала! – заорал он, едва заметив Лику у дверей школы.

– Жаба, а где твоя метла?

Лика молчала, угрюмо глядя в землю.

– Жаба язык проглотила? Съела за обедом, с крысой перепутала!

Столпившиеся вокруг ребята с любопытством наблюдали за спектаклем. Мальчишка, не дождавшись реплики, толкнул ее в плечо.

– Отвечай, уродина, где твоя метла?

– Отстань, дурак! – воскликнула девочка и толкнула обидчика в ответ.

– Ах, так! – завопил парнишка, и с размаху шлепнул Лику портфелем. От удара красная вязаная шапочка слетела с ее головы и упала прямо в лужу. Зрители смеялись, тыча в нее пальцами. Анжелика неожиданно рассвирепела. То есть не просто разозлилась, а почувствовала ярость. Холодный и злой огонек загорелся в ее груди и с каждым вздохом пылал все ярче. Его ледяные сполохи кололи и обжигали нутро девочки. Она подошла к обидчику вплотную и провела ладошкой по его лицу, выбрасывая энергию сквозь кончики пальцев. Холодный огонь ненависти прорвался сквозь плоть, и Лика почувствовала неизведанное доселе блаженство. Мальчишка стоял не шелохнувшись, а Лика, не глянув более в его сторону, с чувством выполненного долга ушла домой.

Вечером ее маму срочно куда-то вызвали. Вернулась она очень поздно, посадила дочку к себе на колени, прижала к груди и сказала:

– Доченька, я тебя очень прошу, никогда и никому не желай зла. Пожалуйста, детка, запомни, зло, которое ты делаешь, остается с тобой. Оседает на твоих плечиках, как пыль.

Только ее стряхнуть нельзя. А где-то сидит злой волшебник, который хочет, что б пыли этой стало много и тогда он заберет тебя к себе.

– Мама, волшебники бывают только в сказках. Ты же знаешь!

Мать вздохнула и покачала головой:

– К сожалению, не только в сказках. Хочешь на него посмотреть?

Анжелика с интересом кивнула. Она нисколько не поверила маме и теперь ждала что-то вроде фокуса. Женщина вздохнула еще раз, выключила свет и подвела девочку к окну.

За стеклом метались мелкие ноябрьские снежинки. При взгляде на них становилось холодно и неуютно. Лика поежилась, и мама положила руки ей на плечи:

– Смотри внимательно.

Сначала исчезли снежинки, потом растаяла оконная рама, и в глухой темноте показался мужской силуэт. Он приблизился, и Анжелика увидела его лицо. Огромные, как две могильные ямы глаза, уставились на девочку, и ей показалось, что они, разбивая ее тело на атомы, втягивают ее в себя. Малышка почувствовала, что не может пошевелиться, все тело сковал беспощадный страх и девочка потеряла сознание.

Утром мама разбудила ее и отправила в школу, ни словом не напомнив о вчерашнем видении. Экс-предводитель, а ныне – робкий мальчик, сидел за партой и поглядывал на Анжелику одним глазом, в то время как другой его глаз почти полностью закрывало верхнее веко, а нижнее заметно подрагивало. Скоро выяснилось, что парень к тому же стал заикаться. К концу занятий наша маленькая героиня устала от любопытствующих глаз и шепотков в спину.

В маленьком городе слухи распространяются быстро, и где бы теперь не появлялась девочка, взгляды и шепот следовали за ней по пятам, но только смельчаков, желающих обидеть или посмеяться над ней, больше не находилось.

Шло время. Анжелика сторонилась людей, постепенно интерес к ее персоне угас, и история эта забылась. Девочка выросла тихой, ничем не примечательной, но добродушной девушкой, старательно избегающей любых конфликтов и совершенно не умеющей отстаивать свои интересы. Боязнь причинить кому-либо вред, крепко засела в ее подсознании и сила, живущая в ней, до поры до времени прикрылась вуалью робости.

3

Понемногу рекламная цивилизация просочилась и в эти места. Появились новые люди, заработала заброшенная и просто чудом не растасканная по кирпичику мебельная фабрика. Местная пекарня превратилась в хлебозавод, и вкусно пахнущие булочки отправились на экспорт. Молодежь, прежде резво уносящаяся в столицу, осела на месте, имея возможность учиться в филиалах столичных институтов.

Когда Анжелике исполнилось 17 лет, ее мама как-то незаметно стаяла и умерла, оставив свои чудные книги, пухлые, исписанные тетрадки и старый, добротный дом с мансардой и балконом.

Поначалу девушка хотела уехать, но потом поняла, что не сможет оставить этот дом, балкон, увитый диким виноградом, свой высокий берег, с которого она часто наблюдала за тем, как солнце окунает пышные бока в прохладные воды реки. Деревья, что зимой гнутся под тяжестью зимних одежд, а летом шумят сочной листвой, старые, разбитые улочки. Вся эта маленькая, но родная среда дарила ей ощущение покоя и защищенности от жестокого и неизвестного мира.

Примириться с одиночеством ей помогали книги. За потертыми, особо пахнущими обложками, она находила истории об удивительных людях, смелых и сильных духом, о прекрасных и преданных женщинах, о бесконечной и верной любви. С их помощью она создала свою философию, свою мораль, к сожалению, уже устаревшую и мало подходящую к темпу наступившего 21 века.

Когда же тоска и грусть просачивались в душу, Лика выходила на балкон и, задрав голову, смотрела в ночное небо. Очень скоро границы реального мира растворялись в небесном просторе, ей начинало казаться, что вокруг нет ничего, кроме сине-черного купола. Мерцание звезд окружало со всех сторон, заслоняя сверкающими спинами от земных невзгод. Тело приобретало невесомость, и она кружилась вместе со звездами в их манящем, загадочном вальсе.

Анжелика осталась в городе. При больнице окончила курсы медсестер и некоторым образом продолжила дело своей матери. Красавицей ее нельзя было назвать. Длинные светлые волосы постоянно выбивались из орнамента косы и их приходилось убирать за уши, отчего лицо казалось круглым, а уши торчащими. Зато глаза, яркие, почти синие, напоминали море и переливались золотыми искорками, когда их хозяйка улыбалась.

А город продолжал стремительно развиваться. Появлялись новые суетливые люди, по улицам покатили машины иностранного производства, открывались ресторанчики и кафешки. Нынешний владелец мебельной фабрики, господин Котов, позаботился и о местном здравоохранении. Получив свежие финансовые вливания, больничная администрация решилась пополнить штат новыми кадрами.

Старшая медсестра хирургического отделения, умница и красавица Танечка Исаева шла по коридору, сердито цокая каблучками. У нее сегодня свидание, а еще много дел, да и маляры, очевидно решившие заработать все деньги на свете, совершенно не собираются сворачивать свои работы. Работяги-то местные, а дома хоть и поднадоевший, но муж, так что свидетели не нужны и потому раздражают.

Окончив школу, Таня непременно уехала бы из этой «гнилушки», если б не сосед по подъезду. Митя Исаев, веселый, заводной парень, работал на хлебопекарне водителем, и за его фургоном каждое утро тянулся восхитительный запах свежей выпечки. Играя мускулами, он выгружал лотки с булками, предоставляя возможность кумушкам и тетушкам полюбоваться его атлетической фигурой, которую даже роба скрыть не могла.

Таня заметила, что тоже старается попасть в магазин в часы привоза, и ей это нравилось.

А потом ей нравилось гулять с ним под руку, слушать его задорную болтовню, или нехитрые песни под гитару, и целоваться на скамейке под соседскими окнами.

И вот теперь, 32-х летняя Татьяна, перебирая направления, результаты анализов и прочую макулатуру, раздраженно вздыхала, не понимая, когда и почему ее Митя стал обыкновенным, скучным и серым мужиком. Он обзавелся животиком, выпирающим над неизменными трико, с оттянутыми коленками, покрытая пылью гитара отчаялась когда-либо покинуть каземат за шкафом, все разговоры велись о работе, деньгах и предполагаемых расходах, друзья, которые раньше часто приходили, сейчас словно вымерли. И если вдруг сама Татьяна засиживалась у подружек, дома ее ждал долгий и нудный разговор или, что еще хуже, обиженное молчание. Прежде семейные дрязги могли разогнать нежные и одновременно страстные ночи, а теперь, каким – то непостижимым образом, молодые люди лишили себя этого удовольствия. Митя перестал благодушно реагировать на Танины отказы, когда она бывала не в настроении. Однажды, со злости, Таня уступила, своим безучастным поведением пытаясь дать понять мужу, что занятия сексом без обоюдного желания лишены смысла. Однако Митя намека не понял. Это обстоятельство шокировало Татьяну. В тот раз она промолчала, и ситуация повторилась. Как следствие, искреннее желание спать с мужем, появлялось все реже. Таня молчала, скрипела зубам и чувствовала себя вещью.

Подобное существование наскучило Тане настолько, что порой ей безумно хотелось выбраться из этой семейной трясины, уехать далеко-далеко и начать новую жизнь, но неизвестность пугала, а привычки и устоявшийся быт пудовыми гирями висли на ногах, позвякивая цепями и отгоняя «крамольные» мысли.

Скоро Таня нашла выход. Случилось это, как всегда, неожиданно. Признательный пациент преподнес презент в виде коньяка и конфет. За беседой вечер прошел незаметно и закончился подобающе. Таким образом, молодая женщина выразила свой протест, предпочтя открытые беседы с мужем тайному действию на стороне. Поначалу Таня корила себя, поглядывала на Митю, пытаясь понять, почувствовал ли он измену, но после, найдя-таки повод, оправдала свой поступок, а потом и вовсе вошла во вкус. Из спортивного интереса молодая женщина продолжала заводить интрижки и ничего не значащие романы, свидетелем которых была Анжелика, так как только во время ее дежурства Таня позволяла себе легкий адюльтер. Лишь однажды Лика спросила ее:

– Тань, зачем тебе это? Разве ты не любишь Митю?

Таня разозлилась. В первую очередь на себя, так как сама себе не раз задавала этот вопрос, а затем и на Анжелику, за то, что та заставляет ее озвучить мысль, которую и думать-то не хочется. Таня, защищая себя от себя же, презрительно скривила губы:

– Любишь, не любишь, плюнешь, поцелуешь, – детский сад! Что такое любовь и есть ли она вообще? Ну, скажи, что ЭТО? Физическое влечение? Так оно проходит, общие интересы? Так они меняются. Любви, о которой пишут в книжках – нет. Это утопия, ясно тебе? И не задавай больше глупых вопросов, не твое это дело.

Таня села на стол, за которым сидела Анжелика, оглядела растерянное девичье лицо и, смягчившись, добавила:

– Послушай, зайка, семейная жизнь – это с одной стороны, обязанности и привычки, с другой – желание удовлетворить личные потребности и фантазии. Если не можешь поиметь их дома, бежишь на сторону, вот и вся философия.

Лика дискутировать не стала. В конце концов, у каждого из нас своя жизнь, и как ее прожить – решать нам самим. Более они эту тему не поднимали.

Анжелика с отсутствующим видом сидела на посту и не сразу среагировала на Танин оклик.

– Эй, ты где? – женская рука маятником взмахнула перед лицом девушки.

– Ой, Тань, привет.

– Виделись. – Таня привычно устроилась на столе. – Когда они смоются, наконец!

– Кто? – Лика встряхнулась и уставилась на Таню.

– Да маляры эти. Работают, аки пчелы. – Татьяна вздохнула, а девушка засмеялась:

– Не переживай, уже собираются. У них же сроки. Кстати, будь осторожней. Сегодня на вахте Нина Тимофеевна, она и у служебного входа прогуливается.

Таня слезла со стола и, обойдя его, села рядом с Ликой.

– Наша милая Фрекен Бок снова на посту. Ну-ну. Бросим тебя на амбразуру.

– Это как?

– Элементарно, Ватсон, спустишься к ней за сахаром.

Анжелика сморщила нос:

У меня есть сахар.

У тебя мало сахара, на всю ночь не хватит. А пока она будет выведывать у тебя последние сплетни и между делом учить жизни, я и открою служебный вход, и закрою, и все будет тип-топ.

Медсестра покачала головой:

– Это жестоко.

– Нормально. Ты молодая и нервы у тебя крепкие, выдержишь.

По коридору, гремя пустыми ведрами, прошли измазанные краской рабочие.

Таня проследила за ними взглядом и задумчиво подперла щеку рукой.

– Интересно, что за человек этот Котов? Вишь, как для города старается. Говорят, он отсюда родом, но я не помню такого. Слушай, – Таня легонько ткнула Анжелику, – а новенькие-то, когда прибудут?

– Какие новенькие? – удивилась девушка.

Танины серые глаза насмешливо сощурились.

– Я догадывалась, что ты безнадежна, но не до такой же степени. Об этом вся больница гудит. К нам едут спецы из Владимира. Работать у нас будут, понимаешь?

– Здорово. А в какое отделение?

– Так к нам. Хирург, травматолог и парочка практикантов.

Ст. медсестра Таня Исаева встала, и, отправляясь к себе, добавила:

– А остальные подробности тебе поведает Фрекен Бок. Буквально через 15 минут. О кей?

Лишь только смолк звук Таниных каблучков, на втором этаже хирургического отделения сгустилась тишина. Она мягкой ватой проползла по коридору, заглянула в полупустые палаты, задержалась в дверном проеме сестринской, подползла к столу, за которым все еще сидела Анжелика и, задев щеку девушки мягким боком, устроилась на кушетке у противоположной стены.

4

Когда-то очень давно равнину, с востока окруженную непроходимым лесом, а с запада – сердитым морем, заселили не совсем обычные люди. Всего несколько семей, долго и целенаправленно искавших друг друга по всему свету, решились вдали от любопытных глаз организовать свое сообщество. Эти люди были последними их тех, кто волею высших сил был наделен способностью творить истинные чудеса и передавать эту способность по наследству. Эти люди скрылись от людских глаз с одной целью – сохранить слова и молитвы, поддерживающие их веру, в первозданном виде, без внесения поправок и искажения смысла подтекстов. Идея, создавшая наш мир, была великолепной! Наверное, планета Земля могла бы стать прекрасным Эдемом, если б не просочившиеся в этот мир силы зла.

Вначале было слово! Первостепенным и самым значимым, было: «Любите!». Лукавый пошел по проторенному пути. Он тоже произнес слова. Нашептав кое-что в уши Адаму и Еве, он посеял в их душах зерна сомнения, а затем мир услышал еще одно слово: «Бойтесь!».

Лукавый тонкий психолог! Бойся – и противоречивый дух человека всколыхнет его сознание и медленно, но верно, закружит в коварном хитросплетении помыслов и действий. К чему они приведут, не ведомо никому, тем паче, самому человеку.

«Мы должны БОЯТЬСЯ и любить…», но, разве боясь, можно любить? Разве можно доверять тому, кого боишься? Соблюдать вечных 10 заповедей не по велению любви, а из опасения быть наказанным можно, но … до поры, до времени.

Итак, Всевышний основал наш мир и водрузил его на фундаментального кита под названием «ЛЮБОВЬ», а его соперник попытался переселить на другого исполина, нареченного «СТРАХ». Недолго сомневаясь, к его боку пристроился третий кит «ВЛАСТЬ», а рядышком его детеныш – «ДЕНЬГИ».

В скрижалях людей, обосновавшихся в холодной долине, не присутствовало слово «страх», а только «любовь» и «вера». И еще. Наряду с прочей мудростью, облаченной в слова, означено там было основное право человека – «личный выбор».

Но сокровищем, коим они обладали, необходимо было делиться, иначе оно теряло свою ценность. Люди эти, время от времени, покидали долину и уходили в «мир». Некоторые не возвращались, иные приводили с собой новичков и неизменный круговорот жизни крутил свое колесо.

Первые из поселенцев, к своему сожалению, вынуждены были признать – от чего они ушли в свое время, к тому и вернулись. Дух мира ворвался и в эти места. Люди пришлые обладали сильной волей и фанатизмом. Они возомнили себя Совершенными, не только способными решать, что есть добро, что – зло, но и устанавливать свои критерии этих двух понятий. Прежние жизненные принципы они слегка видоизменили. Аборигенов потеснили. Основа подобных действий стара, как мир – кит по имени Власть. Даже минимальная власть над каким-либо индивидуумом возвышает некоторых из нас в собственных глазах, а власть тотальная – затягивает, как трясина. Его величество случай «взгромоздил на престол» особо охочих и проворных, но, как правило, самых бездарных. В их крови не имелось благословения, и если они и могли творить чудеса, то только на уровне балаганного фокусника. Но когда истинных прав на власть у человека нет, он найдет выдуманные, лишь дайте время. Вот тут выплыл кит по имени Страх. Заставь человека бояться, и ты подчинишь его себе. Мы боимся непонимания, отчуждения, одиночества, насмешек, ошибок, боли, страданий, смерти, наконец. Под гнетом страха мы совершаем поступки, принимаем решения. Страх может быть маленьким, совсем ничтожным, наше действие – ничего не значащим, но последствия – глобальными и необратимыми. Новые вожди взялись за библию. Особо не мудрствуя, они подвергли – таки коррекции первоначальные слова Творца, ведь любую библейскую фразу можно трактовать с выгодой для себя, главное – что б язык был хорошо подвешен. Теперь основной принцип существования сообщества заключался в двух понятиях – подчинение наместникам и страх перед гневом Господним за непослушание.

Остались в долине и одаренные люди. Души их предков были чисты, а помыслы праведны, и потому способности, переданные по наследству, не ослабли в них. К сожалению, почти все они были женщинами. Они занимались своими делами, не совали нос в политику, а потому основное население долины, не имея другой альтернативы, приняло правление нескольких мужчин, нарекших себя «старейшинами».

Наблюдая за происходящим и, в силу преклонного возраста, не имея возможности вмешаться, покинул сообщество дед Аниста. Он одним из первых пришел на эту землю и теперь, припрятав древние рукописи, устроился в маленькой пещерке на скалистом берегу. А там, на равнине, осталась его семья и любимая внучка Яла, девушка своенравная и свободолюбивая.

По решению старейшин, мужчины по-прежнему уходили в мир, но теперь цель их экспедиций была иная: во избежание кровосмешения они искали жен на стороне. С ними в долину приходили и другие мужчины, но у женского населения выбор был все же ограничен. Либо иди за местного, либо сиди в девках, либо жди, когда приведут новеньких, если в «большом» мире найдутся желающие уйти в дремучую долину. Яла видела этих новоприбывших, несчастные, уставшие от житейских невзгод люди, не сумевшие удовлетворить свое честолюбие, не достигшие своих целей, с потухшими глазами и понурыми плечами, которые искали не любви, а покоя и стабильности.

Ялу не устроил ни один из трех вариантов. Дождавшись выхода очередной группы, она скрытно последовала за ними.

Ее не было несколько лет. И вот, однажды утром, она вновь ступила босыми ногами на землю родной долины. По лицу молодой женщины можно было определить, что мир, в который она устремилась, встретил ее не ласково, скорее даже жестоко, но в глазах ее сияла такая сила и страсть, какую зажечь могла только любовь, и такая глубокая боль стояла в этих ярких глазах, какую только любовь могла оставить. Яла молча шла сквозь толпу поселян, с любопытством разглядывающих ее саму и мальчика лет 5, которого она вела за руку. Она шарила глазами по лицам людей, выискивая отца с матерью. Теперь в ее жизни остался только один страх – смогут ли принять ее родители, простят ли за дерзость и ослушание. Увидев отца, Яла напряглась, как натянутая тетива. Седой мужчина подошел к дочери и спросил:

– Кто этот мальчик?

Яла опустила голову, глянула на ребенка, вцепившегося ручонками в ее рваную юбку, и деревянным голосом произнесла:

– Это Соло. Твой внук.

Когда же отец поднял мальчонку и, прижав к себе, понес его к дому, а мать, погладив по руке, поманила за собой, Яла поняла, что беды ее закончились. Она прощена и вновь смогла обрести свой дом. По лицу молодой женщины впервые за последние годы, торопливо обгоняя друг друга, потекли ручейки слез.

На следующий день ее вызвали на совет старейшин, где попеняли за строптивость, вспомнили притчу о заблудшем сыне и постановили: «Господь уже покарал ее за грехи, но он милостив, будем милостивы и мы. Яле позволено будет остаться в долине, но ни она, ни ее сын не должны посещать общественные собрания, они не будут иметь голоса при решении общественных споров и род их на земле долины продолжаться не должен». Будущее Соло стало ясно, как день. Повзрослев, он будет вынужден уйти отсюда, дабы бунтарское семя не пустило корни на этой земле.

– Ну, и зачем же ты ушла, чего добилась? – покачав седой головой, спросил отец, когда после собрания они сидели дома и наблюдали игру огня в печи.

– Ты помнишь, что говорил Аниста? Есть у человека одно неотъемлемое право – право выбора. Мы сами должны выбирать свой путь, следуя законам Божьим и слушая голос совести. Мне стыдиться нечего, я не крала, не убивала и не предала свою веру. Я ослушалась не Бога, а людей. А людское правление проходящее, ты и сам это знаешь.

Бог дал мне право и возможность искать свою любовь. Я нашла ее и была счастлива. Очень счастлива. Отец Соло – достойный человек, ты можешь быть уверен. Я рада, что Соло – точная его копия.

Она с нежностью посмотрела в угол комнаты, где на кровати, свернувшись калачиком, посапывал темноволосый мальчик.

– Знаешь, – продолжила Яла после паузы, – если б не Соло, меня убили бы так же, как мужа. В то время людские головы срезали, как капустные кочаны.

– То есть? – удивился отец.

– Это удивительный мальчик. Он обладает даром убеждения.

– И в чем же может убедить маленький ребенок? – улыбнулся дед.

И Яла рассказала.

Она бежала всю ночь, прижимая к груди маленькое тело своего испуганного сына. Несколько часов назад, на ее глазах очумевшие от крови люди отсекли голову ее мужа.

Яла уже покинула город и надеялась спрятаться в небольшом леске, когда ее приметила группа из нескольких мужчин. Крадущаяся в темноте женщина была богато одета и вызывала справедливые подозрения. Люди ощерились. Еще одна хочет избежать справедливого возмездия! Догнать, вернуть, казнить саму и ее щенка!

Яла видела преследователей, но силы ее иссякли. Воздух со свистом вырывался из легких при выдохе, и обдирал горло наждаком при вдохе. Шаг, еще и она упала. Поставив ребенка на ноги, Яла задыхаясь, зашептала:

– Беги, Соло, спрячься. Это плохие люди, они не должны тебя поймать, беги!

Маленький ребенок – легкая добыча, но женщина была уверена: она задержит, заморочит, отвлечет этих страшных людей настолько, что они забудут о ее сыне и он сумеет спрятаться. Пусть даже это будет стоить ей жизни.

Яла почувствовала спиной дыхание своих преследователей и ужас объял ее душу оттого, что Соло не двигался с места; как вдруг мальчик, встав перед ними, не спеша развел ручки в стороны. Воздух вокруг стал густым и упругим. Лес ожил, ветви деревьев зашипели, извиваясь. Алчущие крови, подгоняемые звериным инстинктом существа, мало похожие на людей, замерли как изваяния, а змееподобные ветви моментально стреножили их и поползли вверх по скованным от ужаса телам. Переплетаясь друг с другом, царапая людскую кожу, они упорно ползли вверх, к беззащитным шеям.

В изумлении наблюдая эту картину, Яла поднялась с колен. Что происходит? Неужели это дело рук… Соло?

– Остановись, малыш, ты убьешь их!

Ребенок опустил руки, и ветки замерли. Люди в их объятиях тонко поскуливали. Азарт угас, теперь они испытывали лишь одно желание – жить.

– Пойдем, мам, они теперь нас не поймают.

– Ему было тогда только три года. – С гордостью закончила Яла.

– Что же это, по-твоему? – спросил отец.

Яла не ошиблась. Ее муж действительно был достойным человеком, в противном случае способности мальчика не имели бы столь яркий характер.

– Я не знаю, что это, но создаваемые им образы столь натуральны, что имеют не только запах. Они осязаемы, реальны и … опасны.

Дни шли своей чередой. Дед с бабкой не могли нарадоваться на внука, а ясные глаза Ялы заволокла черная печаль. Она долго и упрямо шла к дому, имея одну цель – обезопасить мальчика. С его даром невозможно было оставаться там, на чужбине. Ему нужен наставник, мудрый и праведный человек, который поможет способностям Соло течь в правильном русле. И человеком этим может быть только Аниста. Так думала Яла, терпеливо преодолевая свой путь. Теперь, когда волнения по поводу сына улеглись и она уже не переживала о том, что назавтра съест ее крошка, что оденет и кто будет рядом с ним, мысли о потерянном счастье заполнили все ее существо. Ее мать видела, как Яла тает день ото дня, и пыталась разогнать ее боль, но любовь слишком сильно горела в душе молодой женщины и, наконец, сожгла ее.

Итак, Яла стала первой из жителей долины, умершей во цвете лет, не являясь больной или раненой.

Совет пришел к единодушному мнению:

Смерть Ялы – плата за ее грех. Наглядный пример для тех, кто самоволен, кто не умерил своей гордыни, кто считает, что может безнаказанно попирать законы, произнесенные от Божьего имени и принятые по Его велению.

5

Соло рос бойким мальчишкой. Целыми днями он носился по просторам долины, бродил по побережью, тайком от деда спускался в лес и частенько возвращался с добычей. Обучением его занимался Аниста, который, несмотря на возраст, не забыл ничего, из того, что знал. Учение Соло давалось легко и дед верил, что зерна мудрости падают на благодатную почву.

Мало кто мог остаться равнодушным в ответ на белоснежную улыбку Соло, но все же взрослое население долины старалось избегать общения с ним. Зато подростки бегали за парнишкой толпой, ведь где Соло – там сказка. Он рассказывал ребятам удивительные истории о смелых мореходах, путешественниках, прекрасных принцессах. Причем все его повествования были яркими и красочными, представленными в лицах. Ребята кожей чувствовали горячее дыхание пустыни, слышали гул снежных обвалов, смотрели танцы дивных пери. И ни один из них не выдавал взрослым маленькую тайну о том, с кем был и что видел, боясь неминуемого запрета общаться с Соло.

Дольше всех проводила время с молодым «изгоем» дочь одного из старейшин – Миона. Пользуясь тем, что отец всего себя отдал делам совета, а усилия матери были направлены на реализацию его потребностей, Миона, чуть посветлеет небо, бежала на окраину, где ее уже ждал Соло. Они взбирались на самый высокий песчаный холм, у подножия которого начинался лес, и ждали, когда первые предвестники восхода покажутся из-за моря и стрелами своими заденут зеленые верхушки.

– Смотри, – говорил Соло держа девушку за руку, – даже солнце радуется твоему приходу. Это для тебя начинается новый день.

Он улыбался и его глаза, наполняясь солнечными лучами, разливали тепло в лицо Мионы.

Она смеялась в ответ:

– Глупости, день начался бы и без меня.

– Наверное, – пожимал плечами Соло, – но это был бы серый день.

Простые слова, но от них сердце Мионы взрывалось воздушными пузырьками, тело становилось легким, как облако и ей казалось, что состояние полета – самое естественное состояние человека. Так они и стояли, держась за руки, пока всего, что можно охватить взглядом не касалась солнечная ладонь, а затем возвращались в долину, ведя за собой новый, свой день. Один на двоих.

Но всему когда-то приходит конец. Отец Мионы, член совета, следящий за нравственностью ее населения, лично подписывающий разрешения на браки, увидел-таки свою дочь в обществе Соло. Молодые люди стояли в амбаре с зерном и с пылкой юношеской страстью целовались, совершенно ничего не слыша вокруг. Да они и не думали, что в этот вечерний час в амбаре кто-то появится. Старейшина и сам не знал, на кой черт он сюда пришел, а может, забыл, как только узнал в распутной девице свою дочь.

Разговоры были недолгими.

– Не смей больше к ней прикасаться, выродок! А с тобой, – это к Мионе, – мы поговорим дома.

Еле дождавшись утра, Соло отправился к дому Мионы, дабы объясниться и попросить ее руки, но к нему никто не вышел. Зато к его деду пришли люди и объяснили, что теперь пребывание Соло в долине неуместно. А если уж ему так нравится здесь жить, пусть не приближается к известному ему дому.

Соло долго не колебался, он принял решение и теперь ждал только случая, чтоб обсудить с Мионой детали.

Наконец, в сумерках, он подкараулил девушку возле ее дома:

– Миона, Боже мой, как я соскучился, – он сжал ее в объятиях и жарко зашептал, – Ты только ничего не бойся, верь мне и все будет хорошо. Никто не сможет нас разлучить, пока мы любим друг друга.

Он целовал ее щеки, глаза, волосы и думал о том, что все худшее – позади и теперь только счастье будет их спутником.

– Я все продумал. Завтра ночью мы уйдем из долины, и никто нас не найдет. Я сумею сделать тебя счастливой. Не в этих краях, так в других, не все ли равно. Ты никогда не будешь знать нужды и страха, Миона.

Едва только он произнес эти слова, девушка замерла, как соляной столб. Потом отстранилась и, пряча глаза, ответила:

– Соло, прости меня, но я не пойду с тобой. Отец не переживет такого позора. Он меня предупредил, что ты позовешь с собой в бега. Но я не готова на этот шаг. Я дочь своих родителей и не могу их предать. Мы все равно не сможем быть счастливы без их благословения.

– Неужели твой отец может за нас решать, будем мы счастливы, или нет? Я люблю тебя и могу свернуть горы, только прикажи! Я жизнь свою брошу к твоим ногам. Ты не пожалеешь, любовь моя, пойдем со мной!

– Соло! Не мучь меня! – голос Мионы дрожал, а глаза жгло огнем. – Наверное, все дело в том, что я не люблю тебя настолько, чтобы уйти!

Соло стоял не шевелясь и смотрел, как ветер перебирал светлые волосы Мионы, пока она не исчезла из виду. Он не мог ни понять, ни принять подобного ответа, возможно потому, что не слышал беседы Мионы с ее отцом.

– Дочка, – говорил старейшина, – ты не понимаешь, с кем намерена связать свою жизнь. Он бунтарь, не признающий законов. Его мать была такой же, и закончила плохо. Советом старейшин запрещено было продолжаться его роду на нашей земле. Он прекрасно это знает и, как я думаю, предложит тебе бежать. Яблоко от яблони… Но он не любит тебя, у него нет ничего святого, нет родины, нет веры, нет чести, не известно даже, кто его отец!

– Неправда! Это ты не знаешь его, а я знаю! Он добрый и честный человек! И он очень, очень любит меня.

– Честный человек не позовет девушку в неизвестность, обрекая на погибель! А он – позовет, вот увидишь!

– Пусть! Если ты не дашь нам быть вместе, я уйду с ним!

– И будешь проклята! И дети твои не узнает счастья! Твоя мать умрет от горя, и я не переживу позора. Готова ты бросить к ногам выродка честь нашего рода? Готова ли обречь своих детей на вечное скитание? Не боишься, что прослывешь блудницей и не будет тебе дороги назад? Если так, иди, но я не дам и ломаного гроша за ваши жизни. Вы будете прокляты.

– Но отец, – Миона с мольбой сложила на груди руки, – позволь тогда нам остаться здесь.

Чем провинился Соло перед тобой? Дети не в ответе за своих родителей, так ведь сказано в писании. Господь велел прощать, так будь же и ты великодушен!

Ты не понимаешь! В его жилах течет испорченная кровь. Я не позволю тебе испачкать наш род, связавшись незнамо с кем. Это твоя блажь и она скоро пройдет. Детский каприз, не больше. Если ты будешь упорствовать, я приложу все силы, но этот паршивец в долине не останется. Пусть убирается и встретит свою смерть в большом мире, костлявая не заставит себя ждать, уж поверь мне. Соло уже при рождении грешен, а тебе известно, какова плата за грех. Может, стоит поторопить его с оплатой?

Всю ночь Соло мерил шагами долину. На рассвете он поднялся на холм. Взошло солнце, но теперь, как ни старалось, не смогло разукрасить новый, совершенно серый день.

6

Анжелика сидела в больничном коридоре на посту и дочитывала последнюю страницу очередного романа. Как всегда, все закончилось замечательно. «Они жили счастливо и умерли в один день», примерно так. Анжи вздохнула. Как и все девушки ее возраста, она мечтала о любви.

Ее сердце истомилось ожиданием великого чуда, а фантазии не ленились создавать сценки, одну романтичнее другой. Несколько раз ей снился один и тот же сон: она идет по тропинке, протянув руки навстречу юноше, но солнечные лучи бьют ему в спину, освещая контуры его фигуры, и слепя ей глаза. Еще пара шагов, она подойдет ближе и сможет разглядеть его, но, сколько бы Анжелика не шла, расстояние между ними не сокращалось. В том сне она любила его и, просыпаясь, чувствовала горькое разочарование оттого, что так и не сумела приблизиться.

Но это только сон. А что же такое настоящая, реальная любовь, какая она? Должно быть это – фейерверк чувств, сверкающая радуга, невыразимое счастье оттого, что человек, которого ты любишь, держит тебя за руку. И когда он рядом, не может быть ни горя, ни страха, ни пустоты. Все можно преодолеть, когда с твоим сердцем в унисон бьется еще одно сердце. Во всяком случае, в том сне она чувствовала нечто подобное. Лика еще раз вздохнула, захлопнула книгу и поднялась из-за стола. За окном гуляла теплая, весенняя ночь. На стоянке приемного отделения угрюмо таял серый снег, и апрельский ветер трудолюбиво высушивал его слезы.

Тихий стон, донесшийся из мужской палаты, разметал девичьи фантазии. Анжелика оглянулась и прислушалась. Стон повторился. Лика на цыпочках вошла в палату.

На кровати у стены лежал мужик, угодивший по пьяной лавочке под трактор. Перелом левого бедра со смещением, правая голень раздроблена. Ни растяжка, ни гипс ему не помогут, надо вести во Владимир, здесь таких операций пока не делают.

Мужчина открыл зажмуренные глаза и глянул на девушку:

– Что, сестричка, громко я? Не хотел, ей-Богу, но болит, зараза, спасу нет.

Голос у него дрожал, в глубоких морщинах у глаз застряли слезы.

– Ты бы мне укольчик сделала, сестренка. Не могу уже…

Анжелика села к нему на край кровати. Она вполне могла бы помочь ему и без «укольчика».

Когда-то мама научила ее снимать боль:

– Представь, что центр боли – черный клубок. Найти его просто, пульсация в этом месте сильнее. От этого клубка идут нити. Прощупай их и верни к центру. Затем сосредоточься, представь, что зажимаешь клубок в ладони и тащи его к ближайшей конечности. Можно вытянуть и через затылок, но это опасней. Когда клубок окажется вне человека, необходимо его быстро нейтрализовать. Представь, что сжигаешь его. Сначала пламя должно быть ярко красным, потом бордовым, дальше оно светлеет и меняет цвет на голубой. Только после этого ты можешь остановиться. Если не сможешь, или не успеешь, боль перетечет к тебе. Пока не будешь уверена в своих силах, не начинай.

Вместо нейтрализации ты можешь переместить боль в особо сложный участок, и тогда человек получит болевой шок.

Уяснив теорию, Лика несколько раз практиковала, но тогда рядом находилась мама, а сейчас подстраховать некому. Лекарство поможет, но ненадолго, а если вмешается Анжелика, мужик сможет спокойно отдохнуть до отправки во Владимир. Ничего сложного в этом нет, все получится. Тем более, лишний раз попрактиковаться не помешает.

Девушка решилась. Поставив ладони над переломами, она закрыла глаза и сосредоточилась. Вот они, два источника боли, они не только пульсируют, они острыми иглами пронзают плоть, вырываясь наружу, и также стремительно возвращаются в эпицентр, увеличивая болевые импульсы. А вот и нити, протянутые сквозь тело к мозгу.

Теперь главное – не остановиться и вернуть пронырливых деток к мамочке. Руки Анжелики, пройдясь над телом мужчины, вернулись на исходную. Боль сопротивлялась, остервенело сыпля иглами так, что девушка ладонями ощущала их уколы. Она осторожно, не торопясь, подтянула упрямые шары к ступням мужчины. Еще одно усилие и оба клубка оказались в ее руках. И тут тело Анжелики словно током пронзило, мозг заволокла черная пелена, и она испугалась, почувствовав, что зажечь огонь не в состоянии. Силы покидали ее, и хотелось только одного – отключиться.

– Эй, не засни там.

Чей-то голос проник извне в мозг.

Если уж взялась за дело, доводи до конца.

Лика, очнувшись, усилием воли заставила себя зажечь огни. Она смотрела, как красные сполохи обняли клубки, заставляя их морщиться и корежиться в пляске пламени.

Боль не отпускала ее тело до тех пор, пока бордовые языки огня не превратились в голубые, и вскоре сошли на нет. Она расслабленно опустила руки и открыла глаза.

Мужик уже спал, мелкие капли пота испарялись с его лба.

Добравшись до сестринской, Лика тяжело опустилась на кушетку и прислонилась спиной к прохладной стене.

В пустом помещении никого, кроме нее не было, но она кожей чувствовала чье-то присутствие. Надо сказать, подобные странности ее не удивили. В течение последних трех месяцев ее не покидало ощущение, что некто, или нечто, время от времени проявляет к ней интерес. Она слышала шаги у себя в доме, просыпаясь, замечала мелькнувшую тень, кто-то легким движением касался ее волос или щеки. Но вот голосов до сегодняшней ночи слышать не приходилось. Подобные явления справедливо казались Лика слегка нездоровыми. Как ни странно, она не испытывала страха перед этой неведомой субстанцией, она беспокоилась о своем душевном состоянии. Не являются ли подобные галлюцинации первым признаком помешательства?

Вновь прозвучавший голос заставил ее вздрогнуть:

– Ну, и зачем тебе это надо?

– Кто ты? – на всякий случай оглядев комнату, спросила Лика.