Обрести любимого Смолл Бертрис

— Ну, кузина, дай-ка мне посмотреть на тебя. Валентина осторожно сняла подбитый мехом темно-серый плащ и передала его Патрику. На ней было черное бархатное платье с юбкой колоколом, которая расходилась спереди и открывала черную парчовую нижнюю юбку с цветами, вышитыми золотой нитью и украшенными жемчугом и блестящими черными бусинками. Пышные рукава ее платья были украшены черными шелковыми лентами, каждая из которых была обшита маленькими жемчужинами. Манжеты были обшиты кружевными рюшами. Вырез платья был необычайно низок, что заставило Патрика задержать дыхание, потому что грудь у его кузины была замечательной.

— Разве вырез должен быть таким глубоким? — резко спросил он.

— Большинство женщин сейчас открывают практически всю грудь целиком, — возразила Виллоу. — Вырез Валентины как раз соответствует моде. Кроме того, у нее прекрасная грудь. Не будь таким старомодным, Патрик. — Виллоу продолжала рассматривать кузину, потом с удовлетворением кивнула.

Фижмы придавали юбкам Валентины необходимую жесткость линий. Лиф ее платья подчеркивал осиную талию и заканчивался спереди опущенным вниз мысом. Лиф был так же изысканно украшен, как и нижняя юбка. Талию обвивала изящная золотая цепочка, с которой свисали футляр для иголок, маленькие золотые часы и футлярчик для ароматического шарика.

Нен уложила волосы хозяйки в простую, но элегантную прическу, которой оказывали предпочтение женщины в семье Валентины. Волосы разделили пробором посредине, собрали в узел на затылке и украсили нитками жемчуга — узором, который повторялся в остальных украшениях Валентины. На каждом пальце красовалось по кольцу; на хрупкой шее мерцало ожерелье из жемчуга и черных блестящих бусин, в ушах длинные серьги с большими, причудливой формы жемчужинами.

Леди Бэрроуз являла картину состоятельной и почтенной вдовы.

— Ты само совершенство, — сказала Виллоу. — Твое платье свидетельствует о твоем хорошем воспитании, но тем не менее оно не затмит одеяния королевы.

— Твоя мать сказала мне, что это единственная вещь, которую я никогда не должна делать, — ответила Валентина.

— Жаль, что мать не усвоила этот урок раньше, — едко заметила Виллоу.

— Наша мать просто нашла причину поссориться с королевой, — сказал Патрик, защищая Скай. — Господи, Виллоу, ты разговариваешь прямо как англичанка!

— Я и есть англичанка, — раздраженно ответила Виллоу.

— Твоя мать ирландка, а твой отец испанец, — возразил он.

— Я родилась в Англии, в Рен-Корте, братец, — напомнила Виллоу. — Я всю свою жизнь прожила в Англии. Мой муж англичанин. Мои дети англичане, и я, будь ты проклят, тоже англичанка! Что касается тебя, Патрик Бурк, ты сам настоящий англичанин, несмотря на то что твой отец был ирландцем. Ты жил в этой стране с детства, и тебе принадлежат английские земли. Я не заметила, чтобы тебе очень хотелось присоединиться к графу Тироны и его повстанцам. Для этого ты слишком благополучный английский милорд!

— Будь ты проклята, Виллоу! Я почти решил…

— Хватит! — крикнула Валентина, вставая между сцепившимися сводным братом и сестрой. — Я не допущу, чтобы вы ссорились! Какое имеет значение, англичане мы или ирландцы? Мы одна семья и только это важно. — Она обратилась к лорду Бурку. — Теперь помолчите, кузен. Не говорите больше ни одного слова. — Она снова повернулась к Виллоу:

— Проводи меня, пожалуйста, к королеве. Не годится опаздывать на нашу первую встречу. Я не могу позволить, чтобы ее величество плохо думала обо мне.

— У девчонки ума больше, чем у любого из нас, — пробормотал Патрик.

Виллоу не обратила на него никакого внимания.

— Пойдем, кузина Валентина, — сказала она. — Я уверена, что у лорда Бурка найдутся другие дела. — И, даже не посмотрев на младшего брата, она повела леди Бэрроуз в апартаменты королевы.

Их встретили любопытные взгляды фрейлин, окружавших королеву. Молодые женщины считали невыносимо скучной свою жизнь при дворе, которая оживлялась лишь свиданиями с джентльменами. В течение последних нескольких лет эти молодые девушки из хороших семей, которые были выбраны для службы при дворе Елизаветы Тюдор, являлись причинами нескольких скандалов. Менее чем два года назад красивая, маленькая Элизабет Вернон оказалась беременной от графа Саутгемптона. Королева была взбешена поведением своей тезки, хотя позднее граф женился на девушке. И сейчас, именно в день прибытия Валентины, среди фрейлин готов был разразиться новый скандал.

Леди Дадли, вдовствующая графиня Варвик, поспешила навстречу со словами:

— Слава Богу, что вы пришли, леди Эдварде! Королева неистовствует! Мэри Фиттон беременна! — Она перевела взгляд на Валентину. — Это ваша кузина?

— Да, мадам. Это старшая дочь моего дяди, Валентина, леди Бэрроуз, вдова. — Она умирала от желания расспросить о вновь разразившемся скандале, но леди Дадли уже вела их в личные апартаменты королевы.

Служанка открыла дверь и впустила их, и они сразу услышали высокий, пронзительный голос:

— Ничего не говорите мне, кроме имени виновного, хотя как будто я не знаю, кто он! Это Уилл Герберт, верно, — королева впилась взглядом в рыдающую девушку, стоящую перед ней на коленях, и Валентина получила возможность первый раз рассмотреть Елизавету Тюдор, которую гораздо больше интересовала Мэри Фиттон, чем ее гости.

Вид королевы представлял собой поразительное сочетание контрастов. Тело ее сохранило стройность, движения — грациозность и порывистость, прекрасные руки были необычайно изящны. Но вытянутое, худое лицо было старым. Ее красивые, темно-серые глаза на самом деле казались черными и были по-прежнему блестящими и живыми, однако они глубоко запали, а нос, когда-то длинный и изящный, заметно потолстел с годами. Кожа оставалась очень белой или, возможно, казалась такой из-за ослепительно рыжего парика королевы.

Елизавету Тюдор переполняла нервная энергия, особенно заметная в минуты гнева. Она расхаживала по комнате, обрушивая ярость на беспомощную госпожу Фиттон.

— Прошлым летом! Прошлым летом на свадьбе сына Вустера и леди Анны Рассел! Вы помните это? Да! Вы помните, моя застенчивая шлюха! Именно там вы и остальные проститутки, которые зовутся моими фрейлинами, изобрели этот глупый танец. Я спросила вас, какое чувство вы выражаете в этом танце, не так ли? А вы ответили с жеманной ухмылкой: «Любовь, мадам». А что я сказала тогда, госпожа? Могут ли ваши куриные мозги вспомнить это? Могут?

— Вы сказали, что любовь обманчива, мадам, — прорыдала Мэри Фиттон.

— Да, любовь обманчива, верно, но вы ведь не поверили в это, не так ли, госпожа? Дожила бы я до моих лет, если бы была глупой, вы, тупица? Дожила бы?

— Нет, мадам, — плакала девушка.

— Хм, — королева хмыкнула. — Ну так вам нелегко далось понимание смысла моих слов, госпожа. Какой же дурой вы были, изображая себя шлюхой, когда вам надо было немного подождать и вы получили бы в мужья Уильяма Коллиза, моего ревизора. Да, — сказала она пораженной девушке. — Я знаю, что он обожает вас и серьезно заботился о вас, как просил его ваш отец. Но вы предпочли Уилла Герберта, мужчину, который лишен обаяния, нравственности! Тьфу! Вы дура!

— Разве вы позволили бы мне гоняться за вашим ревизором, мадам, когда Уильям Коллиз женат? — спросила Мэри Фиттон, собравшись с духом.

— Вы дура, девушка, — ответила королева. — Его жена на много лет его старше и вскоре должна умереть. Он сделал бы вам честное предложение, а не поигрался бы с вами и не бросил бы вас, к моему неудовольствию, как поступил ваш любовник Уилл Герберт. Ах, понимаю, что толкнуло вас на это. Милорд Герберт должен был унаследовать графство, которое он сейчас и получил, а вы вознамерились стать графиней. Ну, моя милая, он не возьмет вас в жены. Вы это поняли? Он не возьмет вас в жены!

Мэри Фиттон побелела.

— Он не может отречься от ребенка, мадам! Ребенок его!

Клянусь всемогущим Господом! Я была девственницей, когда отдалась ему!

— Вы больше не девственница, — свирепо бросила королева. — Хотите узнать, что ваш любовник думает о вас, девушка? — Королева протянула руку к своей груди и вытащила сложенный лист пергамента. Развернув его, она вслух прочла:

Даме, пребывающей при дворе:

Прими, красавица, мой дружеский совет,

Плод не давай срывать, пока он не поспеет,

Один раз уступив, уступишь сотню раз,

Как лед, который треснет раз,

И трещин будет много.

Королева пристально посмотрела на девушку.

— Ну, госпожа? Пока мы разговариваем, эти позорные стишки гуляют по двору. Так что вы думаете теперь по поводу нежного отношения вашего любовника к вам и к вашему ребенку?

Мэри Фиттон упала без чувств.

— Хм, — сказала королева, глядя на нее. — Видите, леди? Посмотрите хорошенько на презренную добродетель. Ха! Девушка заслужила то, что ей положено, не больше. Уберите ее. Пусть о ней позаботится леди Хокинс. Что касается милорда, графа Пембрука, мне следовало запереть его в Тауэре, но лучше посажу его на некоторое время в тюрьму Флит, чтобы охладить его горячую голову. Этого пока хватит.

Минуту она постояла, с презрением глядя на фрейлину. Хрупкими, украшенными кольцами пальцами она разгладила белые бархатные юбки платья с расшитым серебром лифом, потом неожиданно бросила взгляд на Валентину.

— А это еще кто? — спросила королева.

Леди Дадли сделала реверанс.

— Замена леди Гардинер, мадам, и ее кузина, герцогиня Альсестерская.

— Альсестерская? — Королева пристально всмотрелась в лицо Виллоу, которая сделала шаг вперед и присела в реверансе.

— Счастливого Нового года, мадам, — сказала она. Лицо королевы просияло, когда она внезапно узнала Виллоу. Она улыбнулась, и присутствующие могли заметить отсутствие нескольких зубов.

— Виллоу, моя дорогая! Как я рада встретиться с вами. Мы так давно не виделись.

— Это все дети, мадам, — ответила Виллоу. — Их трудно оставить одних. Я никогда не поручала слугам воспитание моих сыновей и дочерей, в наше время трудно встретить у аристократов хорошие манеры. Уверена, вы поймете меня.

— В самом деле, это так, — согласилась королева. — Молодым людям в наши дни недостает воспитания, если оно вообще у них есть, а их нравственность еще хуже. Боюсь, что такого раньше не было.

— Ваше величество, — начала Виллоу с нарочитой скромностью, — если госпожа Фиттон сейчас уволена со службы, могу я предложить свою вторую дочь Габриэль прислуживать вашему величеству? В прошлом декабре ей только что исполнилось четырнадцать лет, и так же, как и ее старшая сестра Сесили, служившая вашему величеству несколько лет назад, она подготовлена к этому. Обещаю вам, что она не даст повода для скандала. Королева хихикнула.

— Кто бы мог подумать, что внучки Скай О'Малли будут такими очаровательными и хорошо воспитанными юными леди. Я намерена удовлетворить вашу просьбу, графиня, потому что, во-первых, это доставляет мне удовольствие, а во-вторых, избавит меня от необходимости решать, кому из всех этих беспокойных созданий, о которых меня просят, я должна оказать предпочтение. Девушки со скромно потупленными глазами, раздутые от собственного невежества и интересующиеся только одним. Мужчинами! Да! Пришлите мне госпожу Габриэль Эдварде. Теперь представьте мне вашу кузину, которая терпеливо дожидается этого, стоя рядом с вами. Кто она? Ваша семья так чертовски разрослась, что я не в состоянии знать всех.

Те, кто находился в комнате королевы, хихикнули, прикрывшись рукой при этом остроумном замечании.

— Разрешите мне представить вам мою кузину, Валентину, леди Бэрроуз, мадам. Она вдова Эдварда, лорда Бэрроуза, из Хилл-Корта в Оксфордшире, — официально сказала Виллоу.

Она была вне себя от радости, что ей удалось найти место для Габриэль. В течение двух последних лет она пыталась пристроить ее. Это, конечно, удалось благодаря тому, что она оказалась в нужном месте в нужное время.

Валентина присела перед королевой в изящном поклоне.

— Кто ваши родители, девушка? — спросила королева. — Ваша кузина так довольна своей маленькой победой, что представила вас, но ничего мне не сказала.

Виллоу покраснела, смущенная тем, что ее мысли так легко были разгаданы.

— Я старшая дочь лорда и леди Блисс из Перрок-Ройяла, мадам. Мой отец урожденный Конн О'Малли, хотя сейчас его знают как Конна Сен-Мишель, потому что он взял фамилию моей матери, Эйден Сен-Мишель, чтобы ее фамилия не угасла.

Мне говорили, что вы, ваше величество, сами устроили их брак, — закончила Валентина.

— Конн О'Малли, — королева задумалась на мгновенье, потом оживленно сказала:

— Я не видела ваших родителей почти десять лет, леди Бэрроуз. Ваш отец был очаровательно опасным проказником! О да, он был именно таким! — Она усмехнулась, вспоминая. — Он учинил такой скандал, что мне пришлось искать ему жену. Я говорила об этом с моим дорогим Сесилом в своей комнате в Гринвиче, сокрушаясь по поводу того, что не вижу подходящей пары для этого молодого дьявола. И вдруг твоя мать — я называла ее деревенской мышкой, ты знаешь об этом, потому что она была некрасивым и застенчивым созданием, — храбро предложила себя в качестве идеальной пары для О'Малли. Самый красивый мужчина при дворе! Ха! Ха! — Королева хлопнула себя по колену. — Не знаю уж, кто из нас был больше удивлен этим заявлением — ваша мать, Сесил или я! Девушка, конечно, была совершенно права. Она лучше всего подходила для него, и я сразу поняла это. Я поженила их в моей часовне несколькими днями позже. Сколько лет прошло с того дня?

— В следующем месяце будет двадцать три года, ваше величество, — ответила Валентина.

— И они по-прежнему счастливы? — Да, очень.

— И сколько же детей подарил отец твоей матери? — спросила королева.

— Всего семеро, мадам. Нас четыре сестры и три брата.

— Сколько вам лет? — спросила Елизавета Тюдор.

— В марте исполнится двадцать один год, мадам. — ответила Валентина.

— Сколько времени вы были замужем?

— Меньше месяца, мадам.

— Он был вторым мужем?

— Нет, первым, мадам. — Валентине было явно не по себе.

— Вы не вышли замуж, пока вам не исполнилось двадцать?

Почему так, миледи Бэрроуз?

— Я не могла найти никого себе по сердцу, а мои родители говорили, что я не должна выходить замуж, пока не найду мужчину, который мне нравится, — последовал ответ.

— А лорд Бэрроуз нравился вам? — громко допытывалась королева.

— Он был хорошим человеком, мадам.

— Гм, — заключила королева. Глаза ее смотрели пристально, но вопросов она больше не задавала. — Итак, вы прибыли, чтобы служить мне, леди Бэрроуз? Думаете подыскать себе второго мужа среди моих джентльменов? Могу сказать, что в большей своей части они никуда не годятся. Девки и азартные игры — вот и все, на что они способны сегодня. Во всей своре нет ни одного преданного человека. Они сидят как стервятники, дожидаясь моей смерти, но думаю, им придется еще долго ждать. Mortua sed поп sepulta! Вы говорите по-латыни, леди Бэрроуз?

Валентина кивнула. Она перевела слова королевы, полные горького юмора: «Мертвая, но еще не похороненная», — потом сказала:

— Я не ищу мужа, мадам. Я хочу только служить моей королеве, исполняя все, что доставит ей удовольствие.

— Как я понимаю, у вас такой же мягкий характер, как и у вашей матери, — отметила Елизавета Тюдор, — но я также думаю, что вы унаследовали и гордый нрав отца. Я не уверена, что такой молодой красивой женщине надо заточать себя в компании старух, в которых мы сейчас превратились, — продолжала королева, обводя рукой леди Дадли, леди Хауард и леди Скруп, находящихся в комнате. — Тем не менее я обещала вам место, и вы получите его. Главная фрейлина будет освобождена из-за последнего скандала. Вы займете ее место, леди Бэрроуз. Вашей обязанностью будет следить за порядком в этой своре ветреных блудливых девчонок. Я не потерплю больше скандалов!

— Бог да поможет тебе, — от всего сердца сказала ей Виллоу, когда позже они остались наедине в Гринвуде. — Королева поставила перед тобой непосильную задачу. Надеюсь, что она тебе по плечу.

— Мне понадобится твоя помощь, чтобы добиться успеха, Виллоу, — последовал ответ. — Ты знаешь двор. Я — нет. Как я могу следить за порядком среди фрейлин, которые гораздо лучше разбираются в этом мире, чем я? Я удивляюсь, почему королева возложила на меня такую обязанность.

— Возможно, она чувствует, что поскольку ты молода, то быстрее раскусишь маленькие проделки фрейлин. Обычно за этими дерзкими девчонками присматривают более старые женщины. Моя Габриэль по крайней мере не будет доставлять тебе хлопот. Ах, как я рада, что была сегодня с тобой, когда госпожу Фиттон отослали за скверное поведение! Вряд ли мне удалось бы пристроить Габи. Какая удача! Не могу дождаться, пока расскажу Джеймсу!

— Что ты расскажешь Джеймсу? — спросил Патрик Бурк, входя в гостиную.

— Что мне удалось получить для Габи место фрейлины королевы. Фиттон опозорила себя. Разве это не прекрасно?

— То, что Фиттон опозорила себя? — спросил лорд Бурк. — Думаю, это очень жестоко с твоей стороны, Виллоу.

Валентина рассмеялась.

— Конечно, я не радуюсь, что Фиттон сама себя наказала, — огрызнулась выведенная из себя Виллоу. — С моей стороны это было бы не по-христиански, а я, братец, очень стараюсь вести себя по-христиански. Я просто довольна тем, что оказалась в нужном месте в нужное время. Я уже два года пыталась пристроить Габи.

— Я считал, что цель твоего визита к королеве в том, чтобы пристроить Валентину, — сухо заметил он. Он быстро повернулся и посмотрел на свою кузину. — Ты устроена, Вал?

— Королева назначила меня старшей фрейлиной, — последовал спокойный ответ.

— Чтоб мне сдохнуть!

— Патрик, прошу тебя, не ругайся! Ты совсем как мама! — отчитывала его Виллоу.

— Что, черт возьми, думала королева, назначив новичка, подобного Вал, главной фрейлиной. Эти маленькие распутницы будут из нее веревки вить!

— Спасибо, милорд, за ваше большое доверие ко мне, — едко поблагодарила его леди Бэрроуз.

— Тьфу! — бросил тот раздраженно. — Не устраивай женских обид, Вал. Ты всю жизнь прожила в деревне. Ты ничего не знаешь о дворе и о людях, чьи жизни зависят от него. Ты, моя дорогая, деревенщина, на которую возложили ответственность за группу очень практичных девчонок, которые превратят твою жизнь в ад. Разве ты ничего не сделала, чтобы остановить это, Виллоу? Где твой хваленый здравый смысл?

— Что мне было делать, Патрик? Сказать, что королева не права? Может быть, помчишься в Уайтхолл и скажешь ей об этом сам? Она буквально живьем сдирала шкуру с Фиттон, когда мы пришли. После того как ей представили Валентину и она поняла, какое место она занимает»в нашей семье, королева назначила Валентину старшей фрейлиной. Ее беспокоило, что кузина попадет в окружение старух, как она имеет обыкновение называть себя и своих дам. Несмотря не неопытность Валентины, я почти уверена, что эта идея блестящая. Возможно, молодая женщина сможет лучше справиться с фрейлинами, чем старая, потому что она ближе к ним по возрасту и темпераменту. Я буду рядом и помогу кузине, если будет нужно. Я буду неподалеку.

— Я тоже останусь при дворе, — сказал лорд Рурк.

— Ты? — Виллоу была поражена. — Да ты не появлялся при дворе с тех пор, как был пажом в доме графа Линкольна.

— Валентине нужен друг-мужчина, ты же знаешь, джентльмены так же склонны сплетничать, как и женщины, дорогая сестра. Не повредит иметь кого-нибудь во вражеском лагере.

— Мужчины сплетничают? — Виллоу притворилась изумленной.

— Я не могу сама в это поверить, — прибавила Валентина насмешливо.

— Иногда хуже, чем женщины, — согласился он довольно, и они рассмеялись. — Когда ты должна вернуться ко двору, чтобы приступить к выполнению своих обязанностей, кузина? — спросил он.

— Королева приказала мне вернуться в Уайтхолл через два дня.

— Я еду домой прямо сегодня же, — заявила Виллоу. — Габи совсем не готова ехать ко двору. Мне понадобится по крайней мере неделя, чтобы подготовить ее, и то не очень основательно. Но надо торопиться, чтобы ее назначение не отменили. Как только она окажется при дворе, никто не посмеет попытаться убрать ее оттуда. — Говоря это, она натягивала перчатки.

— Ты посмотришь за Валентиной, Патрик? Приведи ее ко двору в четверг. — С этими словами она удалилась.

— Я не буду докучать вам, Патрик, — сказала ему Валентина, когда дверь за Виллоу закрылась. — Я уверена, что вы найдете более интересные дела, чем следить за мной, как будто я маленький ребенок, а не взрослая женщина.

— Ты в самом деле взрослая женщина. Вал, — сказал он и улыбнулся, увидев, как порозовели ее щеки. — Сегодня слишком поздно ехать в театр, — продолжал он. — Кроме того, погода отвратительная. Я возьму тебя в театр завтра, если не будет бури. Дают «Ричарда III» Уильяма Шекспира. Давай останемся сегодня дома и сыграем в карты. Придворные дамы вечно играют в карты, а ты, насколько я помню, ужасный игрок. Можешь попрактиковаться, а то проиграешь наследство лорда Бэрроуза маленьким жуликам, над которыми ты будешь начальницей.

— Ха! — парировала она. — Вы обыгрывали меня в карты, когда мне было четырнадцать, попробуйте сейчас победить меня!

Где мы будем играть, кузен?

— Пошли, — сказал он, беря ее за руку, — библиотека — удобное место.

Лакей поставил инкрустированный деревянный карточный стол между двумя удобными креслами по обе стороны камина, в котором вскоре запылал веселый огонь. На круглом столе рядом с лордом Бурком он поставил кувшин золотистого вина и два кубка. Затем помог леди Бэрроуз сесть и вышел из комнаты.

— Давайте, милорд, я горю желанием заставить вас заплатить за ваше клеветническое обвинение в адрес моих способностей. Полагаю, вы можете позволить себе играть на настоящие деньги? — Валентина расправила юбки и посмотрела на него через стол. Неожиданно, когда их взгляды встретились, она почувствовала, как у нее странным образом засосало под ложечкой. Его глаза напоминали аквамарин. Они были необыкновенного оттенка. И почему раньше она этого не замечала. Улыбка, которую он подарил ей, подобралась к его глазам, заставив их очень мило сморщиться в уголках. Он, оказывается, чертовски красивый мужчина, но до этого момента она думала о нем просто как о кузене. Она поняла, что по какой-то непостижимой причине все изменилось.

— Полагаю, мадам, вы можете позволить себе влезть в долги? — подзадорил он ее. — Сыграем в карты.

Она кивнула, и игра началась. Казалось, они были равными противниками, и его удивляло, как хорошо она научилась играть. Потом, к его изумлению, она начала обыгрывать его, куча его монет росла около нее. При этом она болтала, как будто ни в коей степени не интересовалась игрой.

— Почему вы никогда не появлялись при дворе, Патрик? — спросила она задумчиво, когда сбросила одну карту и взяла другую.

— Я пресытился им, когда был молодым, — ответил он. — Я не политик. Я обнаружил, что мне не нравится город, и жизнь здесь дорога. Вал. Я предпочитаю разводить лошадей в Клерфилд-Мэноре. Ты знаешь, что королева продала мне это поместье несколько лет назад. Теперь оно мое. Это не замок Бурков, который я даже не могу вспомнить и который, как ты помнишь, был разрушен. Клерфилд-Мэнор не стоит на наследственных землях Бурков. Меня вырастили законопослушным англичанином, как королева и обещала моей матери. — В его голосе прозвучала грусть.

— Вы не помните вашего отца или Ирландию? Он покачал головой.

— Я был грудным младенцем, когда мой отец покинул Ирландию, чтобы никогда не вернуться обратно. Проклятье, ты выиграла у меня последнюю монету.

Она радостно рассмеялась.

— Ну, мой заносчивый молодой лорд, что вы рискнете предложить мне? — передразнила она его.

— Поцелуй, — ответил он озорно. — Последняя партия, Вал. Мой поцелуй против всего выигранного тобой.

— Боже правый, сэр, вы очень высоко цените себя, — сказала она. Она понимала, что краснеет, и ее сердце стучало неровно. Что, черт побери, происходит с ней? Это же Патрик Бурк. Она знает его всю жизнь.

— Ну, мадам? Неужели ваш спортивный азарт погас? — подстрекал он ее.

— Играйте, милорд, — ответила она, а когда он сдал ей карты, рассмеялась и злорадно сказала:

— Вы проиграли, сэр!

— Нет, мадам, думаю, что скорее всего я выиграл, — ответил он. Встав, он двинулся к ней и прижался губами к ее рту.

Валентина была потрясена внезапностью его напора, но сопротивляться ему не могла. Своего тела она не чувствовала. Его рот! Его горячий рот, прижатый к ее губам, был такой…

— Вал.

Он оторвал губы, и она вдруг почувствовала себя ужасно одинокой. В ее красивых аметистовых глазах металось смущение. Она совершенно растерялась. Что происходит с ней? Она никогда не чувствовала такого. Он ласково провел большой рукой по ее лицу.

— Когда это было слыхано, мадам, чтобы лорд Бурк не платил своих долгов, — сказал он, и голос его снял возникшую между ними напряженность.

Валентина стояла, уперевшись руками в карточный стол, чтобы подавить сотрясающую ее тело дрожь.

— Зачем вы сделали это? — спросила она.

— Я только отдавал свой долг, Вал.

Это была ложь, и они оба поняли это. Он думал, что будет быстрый поцелуй, но что-то случилось, когда их губы встретились. Он не ожидал, что рот ее окажется таким сладким.

— Нет, — сказала она.

— Я люблю тебя. — Его голубые с серебром глаза встретили ее взгляд.

— Давно ли? — Она закусила нижнюю губу.

— Я не могу вспомнить, когда я не любил тебя. Я даже не могу вспомнить, когда родственная привязанность переросла в чувство любящего мужчины.

— И тем не менее вы позволили мне выйти замуж за Эдварда Бэрроуза?

— Когда я узнал от своей матери, что ты собираешься выйти за него замуж, было слишком поздно, — ответил Патрик. — Мой Бог, Вал! Ты такая красивая! Ты могла бы выйти замуж за графа, должна была стать женой какого-нибудь знатного человека.

— В самом деле, милорд, вам ли это решать за меня? Я должна стать женой человека, который любит меня, черт вас побери!

Лорд Бурк стоял и смотрел на нее с высоты своего роста.

— Я сын изгнанного ирландского лорда. Что мог я предложить тебе? Ты родилась, чтобы стать женой знатного аристократа, а не кого-то, похожего на меня.

— Вы глупец, Патрик Бурк! Оба ваших родителя были ирландцами. Мой отец ирландец, а мать моей матери была Фитцджеральд. Но что касается вас и меня, хоть мы и ирландской крови, мы англичане, потому что прожили в Англии всю нашу жизнь! У вас есть Клерфилд-Мэнор и земли. Вы полноправно участвуете и торговой компании О'Малли — Смолл, и вы говорите, что любите меня. Какой же женщиной я должна, по-вашему, быть, чтобы хотеть больше того, что вы могли предложить мне?

— Значит, ты вышла бы за меня замуж, если я попросил бы? — спросил он неуверенно.

— Я не могу ни за кого выйти замуж, пока не закончится годовой траур по лорду Бэрроузу.

— А потом ты выйдешь за меня замуж?

— Не знаю, — сказала она, абсолютно спокойная. — Я должна любить мужчину, за которого выйду замуж, а я не знаю, люблю ли я вас, милорд. Потому что сейчас я сердита на вас. Вы говорите, что любите меня, но тем не менее не попытались даже остановить меня, когда я собиралась выйти замуж за Неда. Я никогда не верила, что вы такой малодушный, Патрик. Ваш отец, конечно, был не таким Хотя он и смотрел, как ваша мать выходит замуж за другого человека, у него хватило храбрости, чтобы добиваться ее, несмотря ни на что. Если вы домогались моей руки, вам следовало быть смелее. Я должна любить человека, за которого выйду замуж, но я должна и уважать его.

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее и прижал к себе.

— Вероятно, моя вина. Вал, состоит В том, что я слишком сильно люблю тебя, — сказал он тихо и поцеловал ее снова. Это был не нежный поцелуй. Он был полон страсти и едва сдерживаемого желания.

Он раздвинул ее губы, проталкивая язык через ее зубы и заставляя ее язык покориться. Голова у нее закружилась, возбуждение охватило все тело. Она прижалась к нему, почти теряя сознание.

— Ах, любимая голубушка, — пробормотал он, отпуская ее губы. Он покрыл быстрыми поцелуями верхнюю часть ее груди, вдыхая сладкий аромат ландыша, исходящий от нее.

— Патрик! — нерешительно крикнула она. — Прекратите немедленно! — Она уперлась руками ему в грудь и попыталась оттолкнуть его. Никогда раньше она не представляла, что поцелуй может так обессилить. — Я совсем потерялась, милорд! — сопротивлялась она.

— А может быть, — шутил он, — у тебя слишком много мыслей, мадам. — Его руки крепко обнимали ее. Отпусти он ее, она наверняка упала бы на пол. Наконец, чувствуя, что силы возвращаются к ней, Валентина оттолкнула его.

— Вы смелее, чем я думала, милорд, — сказала она. — Тем не менее я прибыла ко двору служить королеве и не буду принимать никаких решений, касающихся моего будущего.

— Могу ли я ухаживать за тобой. Вал? — Глаза его смеялись.

— Да, но помните, совсем не обязательно я стану выделять вас из всех прочих джентльменов.

— Ото, мадам, теперь ты расхрабрилась.

— Возможно, Патрик, настало время и для меня стать храброй, — ответила она, блеснув глазами.

— Значит, ты собираешься наказать меня за мои грехи?

— Да, милорд, я сделаю это, и нет никакой гарантии, что, когда я устану от этой игры, я приму ваше предложение. Не достаточно просто сказать, что вы любите меня, Патрик. Вы любите меня, тем не менее вы позволили мне выйти замуж за другого. Конечно, вы не верили в то, что я любила Неда, ведь я даже не знала его. Меня огорчает, что вы сами ничего мне не говорили. Если бы вы действительно любили меня, ничто не смогло бы остановить вас. Поэтому с моей стороны было бы очень глупо рисковать. Кроме того, — она пожала плечами, — я дала слово никогда не выходить замуж. Может быть, я поступлю так, как королева, и сойду в могилу незамужней.

Он засмеялся.

— Я считаю, на это у тебя мало шансов. Вал, и честно предупреждаю об этом. Я намерен сделать тебя своей женой. На этот раз мною невозможно будет пренебречь. Я не позволю своей гордости или другому мужчине встать между нами. Для меня не существует никого, кроме тебя.

— И на этот раз, — предупредила она его, — меня невозможно будет быстро заставить принять решение. Эдвард Бэрроуз был хорошим, добрым человеком, но я понимаю, что его внезапная смерть оказалась благом для меня. Я никогда не узнала бы счастья с ним. Мне надо было попробовать свои силы при дворе много лет назад, вместо того чтобы быть серой мышкой из деревни. Я не повторю такой глупости снова. Ухаживайте за мной, Патрик, если хотите, но, если появятся другие, которые полюбятся мне, я буду благосклонна и к ним.

— Полагаю, это к лучшему, — сказал он мягко, — ты как следует узнаешь свет, а потом успокоишься в качестве моей жены и матери наших детей. Я целиком одобряю, — серьезно сказал он.

— Неужели, милорд? — пропела она необыкновенно сладким голосом.

— Да, мадам, — ответил он, растягивая слова. Он видел, что она начинает раздражаться, и снова притянул ее к себе. — Играй в свои игры. Вал, поскольку ты не навлечешь бесчестья на семью. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но она вывернулась из его объятий и сильно ударила его по гладко выбритой щеке.

— Никогда не смейте читать мне нравоучения, Патрик Бурк! — сердито бросила она, чувствуя, как горит ладонь, и с удовлетворением вспоминая шлепок своей руки по его красивому лицу.

— Ой! — завопил он. — Черт возьми, ты мегера, мадам! Больно.

— Это и предполагалось, самодовольный негодяй! Любя меня, вы тем не менее стояли в стороне, когда я выходила замуж за другого человека, а теперь, когда я овдовела, вы наконец «набрались достаточно мужества и объявили, что вы женитесь на мне! Ну, милорд Бурк из Клерфилд-Мэнора, если вы хотите меня, вам придется сначала поймать… а я уверяю вас, что заставлю погоняться за собой, прежде чем вы добьетесь своего, если добьетесь!

— Что, черт возьми, происходит с тобой, Валентина? — крикнул он вслед выскочившей из комнаты Валентине.

О, женщины! Они самые сумасбродные создания! Любая разумная женщина, которой сказали о том, что она любима, встретила бы это с радостью. Вал совершенно невозможная девчонка, но, помоги ему Бог, он любит ее.

Валентина взбежала по лестнице в свои комнаты, пробежала мимо ошарашенной Нен в спальню и бросилась на кровать.

— Оставь меня одну, Нен, — приказала она служанке. — Я хочу побыть одна. Уходи и не впускай сюда никого, пока я не разрешу!

Нен ушла. Она знала характер Валентины. Приступы плохого настроения появлялись у нее редко и продолжались недолго. Ей необходимо было побыть одной, чтобы обрести душевное равновесие.

Валентина не знала, радоваться ей или плакать.» Я не могу припомнить, когда бы я не любил тебя «.

Он осмелился сказать ей это после того, как молчаливо стоял рядом, наблюдая, как она выходит замуж за Эдварда Бэрроуза.

— Будь ты проклят, Патрик! — бормотала она — Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!

Валентина не отводила тяжелого взгляда от красивого восточного ковра в золотых и синих цветах. Если поцелуй мог быть так несказанно прекрасен, тогда каким же может быть на самом деле завершающий акт любви? Конечно, не такой, какой был у нее с мужем. Бедняга Нед. Он был, вероятно, самым холодным из всех мужчин. Даже она поняла это, несмотря на неопытность. Когда они ехали в Хилл-Корт из Перрок-Ройяла, он сказал ей, что будет приходить к ней в постель три раза в неделю до тех пор, пока она не забеременеет, и объяснил, как она должна вести себя. Он знал, что ее семья сначала принадлежала к римской церкви, но сейчас придерживалась англиканской веры. Он, однако, больше склонялся к кальвинистским убеждениям.

— Тогда вы пуританин, — заметила она, удивленная.

— Считайте так, дорогая, — согласился он, объяснив, что, являясь человеком чистых и строгих принципов, он не согласен с бесстыдным поведением. Она никогда не должна появляться голой перед ним, как и не должна издавать никаких звуков во время акта. Она должна принимать его семя, как добрая и послушная жена, горячо молясь, пока он трудится над ней, чтобы Бог позволил ей стать вместилищем новой жизни.

Он появлялся у ее кровати в дни, отведенные для его прихода, и одобрительно улыбался, видя ее в белой шелковой ночной рубашке с высоким воротником и длинными рукавами, с ночным чепцом на голове, розовые шелковые ленты которого были единственным намеком на легкомыслие. Откинув одеяла, чтобы лечь в кровать, он задувал стоящие возле кровати свечи, оставляя комнату в абсолютной темноте. Он настаивал на том, чтобы драпировки были задернуты и луна не могла осветить их постыдное занятие.

Так не могли любить друг друга отец и моя мать, думала Валентина всякий раз, когда ее муж приходил к ней. Она лежала неподвижно, руки ее были прижаты к бокам, как он ей и приказывал, пока Эдвард Бэрроуз распахивал ее ночную рубашку и нащупывал ее груди. Его пальцы мяли ее плоть, и вскоре дыхание его становилось тяжелым. Он задирал ее рубашку, аккуратно подворачивая вокруг талии, и его пальцы ощупывали ее. Когда он считал, что она готова принять его, он влезал на нее, входил в нее одним толчком и начинал двигаться на ней. Дыхание его становилось все более хриплым, и наконец он валился на нее со слабым всхлипом. Придя в себя, он вставал со словами:» Благодарю вас, моя дорогая «, — ив кромешной тьме с безошибочной точностью находил дорогу к двери, соединяющей их комнаты.

Кроме первой ночи, он ни разу не провел с ней все время до утра. Она однажды почувствовала потребность поднять бедра навстречу ему, но он немедленно сказал:

— Моя дорогая, вы не проститутка. Лежите спокойно. Сейчас Валентине было страшно подумать, что только благодаря случаю она избежала участи быть его женой всю жизнь, так никогда и не познав счастливого ощущения, которое подарили ей поцелуи Патрика Бурка.

Тем не менее эти поцелуи заставили ее задуматься и о других мужчинах. Если Патрик Бурк смог заставить ее испытать такое наслаждение, может быть, есть и другие мужчины, которые могли бы вызвать у нее такие же ощущения. Возможно ли это?

Валентина перевернулась на кровати и уставилась в голубой бархатный балдахин. Она не должна позволить, чтобы это новое ощущение взяло верх над здравым смыслом. Из всех детей в семье она одна унаследовала практичный характер Эйден. Конечно, сейчас не время терять голову. Она приехала ко двору служить королеве, а не стать источником скандала, как бедная Мэри Фиттон.

Ее удивило, что Патрик Бурк любит ее. Патрик холостяк, мать которого отчаялась когда-нибудь найти ему жену. Тетя Скай считала Патрика мечтателем. Иногда Патрик напоминал Валентине ее отца, а если она похожа на свою мать, тогда их брак не мог стать несчастливым.

— Нет! — вслух произнесла она. Она не собиралась позволить себе согласиться на первое, что попалось ей на дороге, только для того, чтобы сделать счастливыми всех вокруг. На этот раз она сама должна стать счастливой.

В дверь постучали.

— Лорд Бурк спрашивает, собираетесь ли вы ужинать с ним, — раздался из-за двери голос Нен, — или у вас все еще приступ дурного настроения?

Валентина соскочила с кровати и открыла дверь.