Властелин неба Зверев Сергей

1

– Пальцы болят, – захныкал Толстый, пытаясь согреть дыханием пальцы левой руки.

– В задницу засунь, – посоветовал ему второй альпинист. – Из-за тебя на гору поперлись. Экстрима захотелось. Плевать нам на штормовое предупреждение! Вот теперь и поплюй на свои пальцы.

– Ну, зачем ты так? – упрекнул третий, который был постарше. – Самое последнее дело сейчас – переругаться. И так хреново. Все виноваты. Никто силком не тянул. Посмотрю в рюкзаке мазь гепариновую, вроде брал на всякий пожарный. Подвинься.

Он на ощупь стал рыться в своем рюкзаке, через некоторое время нашел тюбик с мазью и протянул его Толстому.

В предназначенной для одного человека палатке, где от метели укрывались трое альпинистов, было темно и тесно. И если прочная синтетическая ткань, в общем-то, неплохо защищала от мокрого снега, то от пронизывающего холода укрыться было некуда.

Ночевка на снегу не предусматривалась. И одиночную палатку наиболее опытный из них взял с собой просто по привычке. Вчера утром, проигнорировав приказ, полученный по рации от начальника альплагеря, они продолжили восхождение на Эльбрус по одному из наиболее трудных маршрутов. Небо было ясным и синим и совсем не предвещало метели, о которой предупреждали их по рации.

«Обычная перестраховка!» – с пеной у рта убеждал Толстый, успешный бизнесмен из подмосковного Реутова. Он второй год подряд не мог защитить звание кандидата в мастера спорта и счел приказ спускаться вниз интригами начальника альпинистского лагеря, с которым у него сложились неприязненные отношения с первых дней пребывания в лагере.

Двое товарищей Толстого с некоторым колебанием согласились с ним и продолжили восхождение. Вожделенная цель – Западная вершина Эльбруса – казалась совсем близкой. Теперь все трое платили за свое легкомыслие. Спустя час после начала штурма вершины неожиданно начался настоящий буран, пришлось остановиться и разбить палатку. В ней, скукожившись и дрожа от холода, они провели почти сутки. Как назло, вышла из строя газовая горелка, и невозможно было вскипятить воду, чтобы хоть немного согреться горячим чаем. В довершение всех бед Толстый потерял перчатку, а на высоте это было чревато обморожением и гангреной, что хорошо понимали все, и в первую очередь он сам.

Внезапно слабо запищала рация. Тот, у кого в рюкзаке нашлась гепариновая мазь, нацепил наушники.

Выслушав сообщение, он сказал в микрофон:

– Хорошо. Спасибо. Мы пока в порядке. В относительном. Толстый пальцы приморозил. А так ничего. Может, продержимся еще одну ночь. Батарея только садится.

– Ну что? – спросил Толстый.

– Что, что? Спасательные работы невозможны в данное время. Внизу прошла лавина.

– И что теперь? Они оставят нас здесь загибаться?

– Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет сам знаешь что, – зло заговорил третий. – Чудес не бывает! Пока погода не установится, никто за нами не пойдет.

– Хватит собачиться, – твердо сказал более опытный альпинист, который разговаривал по рации. – Начальник просил потерпеть, обещал что-нибудь придумать.

– Вторую ночь здесь ночевать? – с ужасом спросил Толстый. – Я ж без пальцев останусь!

– На хрена тебе пальцы, если головы нет? Вторая ночевка на снегу в этой собачьей будке всем боком вылезет.

– Тихо! – властно прикрикнул старший.

Все замерли и сквозь шум ветра, который налетал порывами и время от времени сильно теребил полог палатки, явственно услышали далекий, но упрямый рокот мотора.

Толстый первым рванулся на карачках вон из палатки.

– Вертолет! – радостно заорал он, выбравшись наружу.

Двое его товарищей, выбравшись из палатки вслед за Толстым, сразу же сквозь серую снежную муть разглядели красно-коричневый корпус вертолета, чей фюзеляж напоминал очертания небольшого микроавтобуса с двумя прикрепленными сзади хвостовыми балками, на концах которых крепились широкие плоские пластины килей.

Вертолет покачивало под ударами ветра, но он неуклонно снижался, выбирая место для посадки неподалеку от оранжевой палатки альпинистов. На борту винтокрылой машины виднелась вытянутая по вертикали белая восьмиконечная звезда, в центре которой был оранжевый круг с синим треугольником – эмблема МЧС России.

– Спасатели! Прилетели! – захлебываясь от счастья, прокричал Толстый, обернувшись к товарищам.

– Че радуешься? – не преминул съязвить один из них. – Знаешь, сколько за этот вылет с тебя бабла МЧС сгребет?

– Заплачу в двойном размере! – не задумываясь, отреагировал Толстый. И замахал руками, призывая вертолет садиться.

Однако винтокрылая машина зависла на высоте десяти метров над небольшим плато, на котором заночевали альпинисты.

– Ну чего ты? – заныл Толстый. – Давай, давай! Садись!

– Сесть ему не проблема, вот как взлетать будет, – сказал самый опытный из альпинистов.

Сквозь фонарь, прикрывавший кабину, было видно сосредоточенное лицо пилота геликоптера. Он не обращал внимания на жесты альпинистов и, потянув ручку управления, повернул вертолет в сторону каменной гряды метрах в ста пятидесяти от палатки.

– Куда ты, зараза?! – завопил Толстый.

– Хорош базлать, – прикрикнул на него его старший товарищ. – Бегом на горку – сейчас каждая секунда дорога!

– А рюкзаки? А палатка?

– Какие на хрен рюкзаки? Бегом!

Вертолет примостился двумя колесами шасси на каменный выступ, два других колеса висели в воздухе. В фюзеляже распахнулась дверца. Толстый преодолел расстояние до спасательной машины с завидной прытью, поднялся на гряду и первым вскарабкался в салон.

– Спасибо, командир! – крикнул он пилоту, который, не выпуская из рук рукоятку управления, полуобернувшись, посмотрел назад.

Летчику было лет сорок, но он казался старше из-за глубоких морщин, изрезавших его лицо.

– Рано благодаришь, турист, – резковато сказал пилот, недобро ухмыльнувшись. Его звучный голос перекрывал шум работающего двигателя. – Все поднялись?

– Да, нас трое было, – ответил владелец оранжевой палатки, который поднялся на борт последним из троих альпинистов.

– Ну, тогда с Богом! – отреагировал летчик и оторвал машину от каменной полки, на которую упирались два колеса шасси. Мощный поток воздуха разметал снег на гряде, и вертолет, задирая свои два хвоста вверх, по-самолетному набирая скорость, понесся над плато, где вынуждены были заночевать альпинисты.

Даже они, не будучи профессионалами, чувствовали, как тяжело дается машине этот взлет в непогоду на высоте около пяти тысяч метров. Вертолет дрожал и качался из стороны в сторону, словно наталкиваясь на невидимые препятствия, и с трудом рассекал плотную серую пелену падающего снега, сквозь которую не было видно абсолютно ничего.

– Господи помилуй, господи помилуй! – беззвучно повторял Толстый, уставившись в неподвижную спину пилота в коричневой кожанке.

Двое его товарищей тоже испытывали явно не лучшие мгновения своей жизни. И лишь пилот сохранял совершенное спокойствие, бросая взгляды на приборную панель со множеством циферблатов и время от времени быстро меняя положение рукоятки управления.

Прошло десять минут полета, и видимую сквозь остекление кабины пилота серую муть резким ударом сменила голубизна чистого неба, а внизу под ногами удивительно четко нарисовались геометрически правильные, расчерченные дорогами и тропками многоугольники полей.

– Пронесло! – выдохнул Толстый и наклонился к уху старшего из альпинистов. – Я только чего-то не пойму, какого хрена он рядом с палаткой не сел? Чего он на камни поперся?

– Сесть не проблема, – отозвался сосед. – А что потом? Снег не слежался ведь. Ночь сыпало.

– Ну и что?

– Ну и то. Стал бы подниматься – поднял бы винтами снежную тучу, мог бы запросто рухнуть вниз.

– Да ну?

– Сказки рассказываю. На моих глазах в Афгане вертушка упала, песок поднял и кранты. А машина набита была под завязку. Четверо двухсотых, а остальные в госпиталь. Сегодня нам повезло, считай в рубашке родились! Пилот классный попался. Вообще удивляюсь, как он взлетел. Надо узнать, как зовут – свечку за его здоровье поставить.

Сквозь стекло иллюминаторов справа внизу показалась широкая бетонная полоса аэродрома. Спустя минуту альпинисты ощутили мягкий толчок – шасси вертолета коснулись земли.

– Все, туристы! Станция Березай – кому надо вылезай, – сказал пилот, обернувшись к своим пассажирам.

– Брат! Ты нам жизни спас! – высокопарно произнес Толстый. – Скажи, как зовут хоть, чтоб знать, за кого свечку ставить.

– Ставь за Георгия-Победоносца, если надумаешь, – ответил пилот, щелкая тумблерами на приборной доске. – А вообще, Боже избави меня от таких братьев. У меня в родне дураков отродясь не было.

– Ну что ты так, – обиделся Толстый. – Я ж со всей душой, а ты оскорбляешь.

– Ух ты, обидчивый! – с иронией сказал летчик и поднялся с кресла. – Пошел бы ты со своей обидой знаешь куда?

– Не, я не понял, – покраснел лицом Толстый. – Ты что, нарываешься?

– Боюсь, турист, нарвешься ты. Я бы тебе не советовал, – спокойно ответил пилот, глядя в глаза Толстому.

Неизвестно, чем могла бы закончиться эта перепалка между спасенным и спасителем, если бы возле вертолета не затормозила с визгом карета «Скорой помощи» и в салон вертолета не заглянула рыжая веснушчатая девушка в белом халате.

– Пострадавшие есть? – спросила она серьезно.

– Да! Да! Я пострадавший, – засуетился Толстый, – Я, кажется, обморозил пальцы на левой руке.

– Садитесь в машину, – приказала девушка, и Толстый поспешил выполнить ее приказ. – Больше пострадавших нет?

– Нет, милая, с остальными все нормально, – ответил старший из альпинистов. – Езжайте. Заодно вместе с пальцами и голову ему проверьте.

– Тоже обморожение?

– Не знаю, – пожал плечами альпинист. – На первый взгляд, там и морозить нечего. Но вы проверьте на всякий случай.

– Мне с вам шутить некогда! – мгновенно покраснела всем лицом девушка, поняв, что ее разыгрывают, и забралась в карету «Скорой помощи». «Ульяновка» резко взяла с места и покатила по бетонным плитам.

– Ты уж нас извини, – тихо попросил старший из альпинистов, когда они вышли из вертолета. – Мы понимаем, в какое дерьмо ты полез из-за нашей дурости. Не держи зла.

– Ладно, мужики, все нормально, – легко улыбнулся летчик, и, казалось, глубокие морщины на его лице немного разгладились. – Все хорошо, что хорошо кончается.

– Тебя в самом деле Жорой зовут? – поинтересовался альпинист.

– В самом деле.

– А фамилия?

– Хочешь благодарность в книгу жалоб написать? Не стоит, – вновь улыбнулся летчик. – Мне и так нагорит за нарушение правил безопасности полетов. Бывайте здоровы и живите богато.

Летчик помахал им рукой и пошел прочь от своей машины, а альпинисты тут же попали в горячие объятия начальника лагеря.

Возле наблюдательного пункта аэродрома МЧС – невзрачного двухэтажного домика – летчика окликнул властный голос человека, привыкшего повелевать:

– Иванисов! Георгий!

Летчик оглянулся и расплылся в улыбке, увидев того, кто назвал его фамилию и имя.

– Василий Петрович!

Сурового вида генерал-лейтенант авиации, который был уже явно близок к предельному возрасту службы, тоже улыбнулся:

– Узнал?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант. Поздравляю с очередным званием!

– Эк куда метнул! Уже два года эти погоны ношу. А ты, я вижу, свои снял.

– Другие надел. Имею звание майора войск гражданской обороны МЧС России.

– В армии ты бы уже давно полковником был, – упрекнул его генерал и оглянулся на своего спутника, невысокого, абсолютно лысого мужчину с восточным разрезом глаз под густыми бровями. – Летает, как Бог.

Мужчина едва заметно и, казалось, застенчиво кивнул, а генерал вновь повернулся к Иванисову:

– Ты почему ко мне не обратился, когда у тебя проблемы начались?

– Проблемы начались не у меня, а у нашего начфина, который присвоил боевые всего летного состава части за Чечню, – твердо ответил летчик.

– Но из армии ты ушел!

– Из армии ушел, из авиации, как видите, нет. А начфин все-таки сел. Восемь лет с конфискацией. Ну, а к вам не обращался, так вы ж далеко были. Да и не считал нужным.

– Гордый ты, Иванисов!

– Какой есть.

– Между прочим, чемпион России по вертолетному спорту, – опять повернулся генерал к своему спутнику.

– Экс-чемпион, – уточнил летчик. – Два года как не участвую. Не до того.

– Ну да, тебе тут, смотрю, задачки посложнее, чем на соревнованиях подбрасывают. Как ты определил, где альпинистов искать?

– Изучал карту. Поставил себя на их место, – похоже, летчик не видел ничего выдающегося в своих действиях.

– Но погода! То есть непогода! Ты же восемь пунктов Наставлений по безопасному производству полетов нарушил! Это как минимум! На что надеялся, на авось? – продолжал строго допытываться генерал.

– У меня интуиция.

– Которая тебя никогда не подводила, – развел руками генерал. – Что верно, то верно. Да уж. Ты тут прямо как Мимино из кино. Усов только нету. Баранов с козлами тоже транспортируешь?

– По-всякому, товарищ генерал-лейтенант. Что прикажут, то и транспортирую. И баранов, и козлов.

– А настоящим делом заняться не хочешь? – интригующе спросил генерал.

– Сейчас, значит, по-вашему, не настоящим занимаюсь? – почти обиделся летчик.

– Ну, я не то имел в виду. Но ты же понимаешь!

– Не совсем, – летчик смотрел прямо в глаза генералу.

– Короче, есть конкретное предложение, – начал генерал и замолчал, вновь оглянувшись на своего спутника. Тот кивнул головой в знак согласия.

– Какое предложение? – спросил Иванисов, по-прежнему прямо глядя в глаза генералу...

2

Рано утром взводу контрактников из 201-й мотострелковой дивизии, приданных 11-й погранзаставе таджикских пограничников на реке Пяндж, пришлось подняться по тревоге. Со стороны Афганистана на надувных плотах быструю и мутную реку пересекла большая группа боевиков-талибов и оттеснила пограничников в глубь таджикской территории на несколько километров.

Наверняка среди боевиков были местные проводники, или те, кто ни один раз совершали такие рейды в Таджикистан. Талибы сумели подняться на господствующие высоты и вели очень плотный огонь по позициям отступивших пограничников.

Командир взвода российских контрактников, чернявый, похожий на цыгана, лейтенант Мельников был младше практически всех своих подчиненных. Он лишь год назад выпустился из училища, но, попав в 201-ю дивизию, уже не раз бывал в подобных переделках и потому повел своих солдат едва заметной горной тропой к реке, для того чтобы выйти в тыл афганцам и неожиданно ударить им в спину.

Однако талибы, предпринявшие столь масштабную вылазку, были не лыком шиты. Они явно знали о существовании неприметной тропы и о возможности такого маневра русских, и когда взвод Мельникова появился на берегу Пянджа, – в этом месте река была естественной границей между двумя странами, – контрактников сверху обстреляли из автоматов и гранатометов.

Скорее всего, группа, которую оставили талибы для прикрытия своего тыла и правого фланга, была небольшой, но она закрепилась на горной гряде, возвышающейся над берегом. А первое и незыблемое правило боевых действий в горах – преимущество у того, кто выше. Вести прицельный огонь по талибам было практически невозможно, зато сверху российские солдаты были как на ладони, и вскоре взвод понес первые потери.

Ситуация стала особенно драматической, когда по россиянам открыли огонь с другого берега реки, взвод оказался в самой настоящей западне, потому что путь к отступлению прекрасно просматривался с афганской стороны.

– Блин, они что, таджикам войну объявили? – спросил у Мельникова сержант Подметалин, подползая к командиру.

– Какая война, к ядреней фене, – выругался лейтенант. – Как два пальца об асфальт – они сейчас где-то рядом караван героина через речку переправляют.

– Видно, большой караван, раз такой шухер устроили, – предположил Подметалин, вытирая верхнюю губу, убирая указательным пальцем выступившие капли пота под широким курносым носом.

– Большой или маленький, а только нам от этого не легче. Похоже, пришла к нам Жозефина Павловна.

Подметалин три месяца служил под началом лейтенанта и не стал уточнять, кто такая Жозефина Павловна, поскольку уже знал, что так витиевато командир называет филейную часть человеческого тела, имевшую более выразительное и короткое название.

– Что там с Далгоевым? Почему радиста не вижу? – требовательно поинтересовался Мельников.

– Да зацепило Руслана нашего, в камни оттащили.

– Серьезно?

– А хрен его знает, пуля в левое плечо вошла, но выходного отверстия нет; если со смещенным центром тяжести, то неизвестно, где ее хирурги отыщут.

– В сознании?

– В общем, да, но не совсем. Я ему пантопон вколол из аптечки, а то корчился от боли.

– Рация цела?

– Так точно.

– Давай сюда. Надо вертушки вызывать. Единственный шанс на спасение. Еще полчаса, и нас перещелкают по одному.

– Понял, есть.

Между тем огонь сверху усилился. Мельников сообразил, что к таджикским пограничникам подошло подкрепление, и поэтому талибы начали отходить к берегу Пянджа. Но для того чтобы переправиться без потерь, они должны были разобраться с его взводом.

К Мельникову подполз Подметалин с рацией.

– Как там ребята? – спросил лейтенант.

– Совсем плох Руслан, – сообщил он командиру. – Много крови потерял, бледный как мел. Тяжельников убит. И Касымбаев тоже. У Карбоинова тяжелое ранение, пуля в шею попала между каской и бронежилетом.

– Сволочи! – коротко отозвался Мельников. – Из-за порошка своего вонючего людей гробят.

Командир взвода нацепил наушники и включил рацию.

– Третий, третий! Я восемнадцатый. Вы меня слышите?

Подметалин шмыгнул носом и опять утер верхнюю губу.

– Да, я восемнадцатый! – радостно заорал старший лейтенант, видимо, услышав ответ третьего. – Зажат на берегу, четыре километра на юго-восток, палят с двух сторон. Несу потери. Срочно нужна помощь. Вертушки высылайте! Вертушки! Вер...

Пуля, пробившая каску Мельникова, оборвала его на полуслове. Он, помедлив мгновение, повалился на бок, а затем на спину. Все его лицо в один миг залилось густой кровью темно-алого цвета.

– Товарищ командир! – Подметалин тронул офицера за руку, но тот никак не отреагировал.

Сержант, преодолевая страх, снял с командира липкие от крови наушники и нацепил на себя.

– Товарищ третий, товарищ лейтенант Мельников убит! Нас мало уже осталось. Помогите!

Рация разлетелась на куски от попадания автоматной очереди из разрывных пуль, и Подметалин не успел услышать ничего утешительного.

– Мамочки! – прошептал двадцатитрехлетний сержант из-под Рязани, обхватив каску руками, словно они могли лучше защитить его голову от прямого попадания душманской пули.

Однако поборов душевную слабость, Подметалин взял себя в руки, осознав, что остался старшим в сильно поредевшем взводе.

– Взвод! – крикнул он. – Беречь патроны! Только прицельный огонь!

А цели – фигуры в коричневых ватных халатах – уже начали спускаться широкой цепью с горной гряды, передвигаясь перебежками, залегая и вновь поднимаясь.

– Жозефина Павловна! – уже совсем спокойно сказал сам себе Подметалин. – Она самая.

Но он все-таки ошибся. Из-за гребня, с которого спускались боевики, неожиданно вынырнул, перекрывая звуки стрельбы надсадным ревом двигателей, МИ-24 с красными звездами на зеленом фюзеляже и выпустил несколько ракет по порядкам талибов, атаковавших взвод российских контрактников. В небо взметнулись столбы рыжего пламени и через пару секунд осыпались каменным дождем.

Вертолет развернулся и вновь нанес точный ракетный удар. Контрактники сразу почувствовали ослабление огня сверху: душманы, кто успел, забились в каменные щели, боясь обнаружить себя. Кто не успел, а их было большинство, остались лежать неподвижными черными кучками на склоне горы.

– Ну что, духи? Получили? – крикнул, не в силах сдержать нахлынувшую радость, Подметалин. – Вы высоко, а вертушка выше!

Однако помочь попавшим под ракетный обстрел боевикам решили их друзья, остававшиеся на противоположном – афганском берегу Пянджа. По российским солдатам начал работать миномет, а в небо, оставляя едва заметный дымный след, ушли один за другим два «стингера» из переносных зенитно-ракетных комплексов.

Пилот вертолета каким-то чудом учуял опасность и вовремя отстрелил тепловые ловушки, заложив крутой вираж над горной цепью. Винтокрылая машина стала стремительно удаляться, превращаясь в черную точку, из которой вдруг с пронизывающим душу воем вырвались одна за другой пять или шесть ракет, устремившихся к позициям душманов на противоположном берегу. Через мгновение там начался кромешный ад. В мутные воды быстрой реки с шипением падали каменные осколки вздыбленной горной породы и шлепались окровавленные куски человеческих тел.

– Ай да молодца, оператор! Глаз как алмаз! – похвалил вертолетного стрелка Подметалин.

Срочную службу сержант отбывал в батальоне аэродромного обслуживания вертолетной части на Северном Кавказе и знал, что стрелка вертушки официально именуют оператором.

– Эй, куда же вы? – крикнул сержант вслед удаляющейся винтокрылой машине.

Однако он напрасно волновался. Вертолет улетел не насовсем, развернулся и вновь вынырнул из-за каменной гряды и остановился над ней, становясь прекрасной целью, но открывать огонь по вертушке с красными звездами на борту уже, видимо, было некому. Несколько душманов, из тех, что надвигались сверху на взвод российских контрактников, побросав оружие, стояли с поднятыми руками. Противоположный афганский берег молчал.

Вертолет завис над склоном горы и так висел некоторое время, пока контрактники не окружили боевиков и не повели их, связав предварительно руки, узкой горной тропой к таджикской пограничной заставе.

А спустя двое суток после этого боя в небольшом таджикском городке, скорее большом кишлаке, в полусотне километров от границы с Афганистаном, офицер-оператор того самого МИ-24-го колдовал в своей половине жилого модуля над составом таинственного напитка. Сверяясь с затертой бумажкой с какими-то каракулями, он отсчитывал капли из пипетки в стакан, уже заполненный густой жидкостью приятного желтовато-зеленого цвета. На блюдце лежали два выжатых лимона, а над открытой банкой меда назойливо жужжала оса.

За стенкой, судя по доносившимся бессвязным выкрикам, шел пир горой. Экипажу вертушки удалось списать три литра «шила» – подкрашенного спирта из многолитрового бачка стеклоочистителя фонаря кабины своей боевой машины. Путем некоторых нехитрых манипуляций три литра спирта превратились в семь бутылок вполне приличной, а главное – совершенно дармовой водки.

В стенку постучали, и кто-то уставшим голосом выкрикнул:

– Петруха! Хорош дурью маяться! У нас еще три пузыря целых!

На лице Петрухи – старшего лейтенанта военно-воздушных сил России Петра Романчука – отпечаталось лукавое выражение, не покидавшее его физиономии ни при каких обстоятельствах. Однако сейчас это выражение было искажено гримасой страдания. Петрухе очень хотелось оказаться за стенкой. Однако он мужественно крикнул в ответ:

– Командир! Но ты же знаешь, у меня завтра медкомиссия. Не могу!

Он продолжил скрупулезный подсчет капель, выдавливаемых из пипетки, но его опять сбил голос за стенкой:

– Ничего не знаю! Петруха! Дуй сюда! Лапоть ты наш винтокрылый!

– Не могу! – тоскливо ответил старший лейтенант, но уверенности в его голосе уже не было.

– Я пр... Я прии... Я прикзваю! – наконец-то сформулировал, хотя и не очень четко, свою мысль командир экипажа за стенкой.

Петруха задумался, а затем вновь продолжил тискать пипетку.

В дверь неожиданно постучали, что было не принято аборигенами, потому как все знали, что двери комнаты неунывающего холостяка Петрухи всегда нараспашку, независимо от того, находился он на земле или в воздухе.

– Открыто! – с некоторым раздражением выкрикнул Романчук, окончательно сбившись со счета капель, выдавливаемых из пипетки в стакан.

– К медкомиссии готовишься, лейтенант? – раздался над его головой незнакомый голос.

– Старший лейтенант! – со значением рявкнул Петруха и поднял глаза.

В этот момент у него отвисла нижняя челюсть: перед ним стоял генерал-лейтенант, на кителе которого с левой стороны скромно и одиноко висела звезда Героя Советского Союза.

Романчук закрыл рот и вскочил, вытянув руки по швам:

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

На спутника генерала, невысокого штатского с абсолютно лысой головой и миндалевидными черными газами под густыми бровями, Петруха не обратил внимания.

– Так ты мне не ответил. К медкомиссии готовишься, товарищ старший лейтенант? – с нажимом на слове «старший» повторил вопрос нечаянный гость.

Петруха наконец узнал его. Именно его фотографию, правда, на ней генерал Острохижа был в полковничьей форме, курсант Романчук видел практически каждый день в течение пяти лет на стенде «Ими гордится наше училище» в фойе учебного корпуса.

Петруха понял, что скрывать свое занятие перед пилотом-легендой, получившим свою Звезду в Афгане, не имеет смысла. Тот видел молодого офицера насквозь.

А дело было вот в чем. При фигурном пилотировании вертолета летчики испытывают порой семикратные перегрузки. Литр крови в этом случае весит семь килограммов, получается тяжелее железа, нагрузка на сердце чудовищная, и в итоге летный состав изнашивается очень быстро. К тому же среди вертолетчиков практически не бывает трезвенников, ведь, в конце концов, на халяву пьют даже они. А дармового «шила», как правило, хватает всегда. Оно ведь всем известно – «когда Бог дисциплину в армии раздавал, летуны в небе были».

Сохранить параметры здорового организма при таким образе жизни, с которым расставаться по собственной воле никто не хочет, весьма проблематично. Одним из главных показателей для регулярных медицинских комиссий всегда было артериальное давление. Именно потому еще в советские времена в военно-воздушных силах разрабатывались рецепты всяких самопальных коктейлей для его нормализации, которые якобы «стопроцентно помогали». Характерно, что при всем разнообразии рецептур, передаваемых из уст в уста, лимоны и мед оказывались обязательным ингредиентом. Вот такой коктейль Петруха и пытался сейчас соорудить.

– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, – признался оператор.

– Водку пьешь? – укоризненно поинтересовался Острохижа.

– По праздникам...

Генерал многозначительно глянул на батарею пустых бутылок в углу.

– Со дня рождения... – не очень искренне прокомментировал Петруха.

– Ты где так стрелять научился? – перевел разговор на более приятную для Романчука тему генерал. – Тут про тебя такие сказки рассказывают – заслушаешься. Вильгельм Телль, да и только.

– На тренажерах... В небе... Сейчас хоть боеприпасы для боевых стрельб регулярно поступают, не то что раньше. А еще я целый комплекс упражнений для глаз придумал, есть свободная минута – занимаюсь! – с жаром призналась оператор, и, несмотря на лукавое выражение его лица, ясно было, что сейчас старший лейтенант говорит чистую правду.

– Сидеть в этой дыре не надоело? – спросил вдруг Острохижа и оглянулся на своего спутника, лысого мужчину восточного типа. Тот согласно кивнул головой.

– Я присягу давал, товарищ генерал-лейтенант, – скромно заметил Петруха. – Куда пошлют – там и буду служить!

– У меня к тебе конкретное предложение...

3

По размичканной автомобильными колесами желтой глинистой колее, которая изобиловала глубокими лужами, один за другим с жутким ревом, пробуксовывая и залезая на травянистые обочины, носились заляпанные грязью внедорожники самых разнообразных марок. Диапазон автомобилей был весьма широк – от стоивших многие десятки тысяч долларов импортных джипов известных брендов, таких как «Ландкрузер» и «Паджеро», до вазовских «Нив» и обновленных «УАЗов».

Впрочем, в соревнованиях по джип-триалу – гонкам по пересеченной местности – отнюдь не все зависит от мощности двигателя и уровня комфорта в салоне. Победа доставалась тем, кто чувствовал себя единым целым со своим автомобилем, тем, кто был профессиональней и отчаянней.

Был второй, последний день соревнований. Вчера водители состязались в фигурном вождении своих полноприводных машин. Приходилось преодолевать различного рода искусственные и естественные препятствия – заболоченные места, глубокие рвы едва ли не с отвесными стенами, водные преграды и прочее. Далеко не все машины выдержали испытания первого дня – безнадежно заглохли и не смогли восстановиться даже с помощью передвижной станции технической помощи. Иные побывали на крыше, обзавелись более или менее внушительными вмятинами на корпусах, но все же продолжили на следующий день борьбу в гонках по замкнутому кольцу по дороге, которая могла называться так только условно.

Практически у всех после первого дня были повреждены, а то и вовсе потеряны глушители, и потому рев на трассе стоял невообразимый, способствуя дополнительному выбросу адреналина и у водителей машин, и у многочисленных зрителей, толпившихся на высоком пригорке, украшенном флагами и транспарантами.

Соревнования проводились на артиллерийском полигоне, обычно закрытом для посещения посторонних. Но сегодня было сделано исключение, и посмотреть на действо приехали не только члены семей спортсменов, участвовавших в гонках, но и много болельщиков, профессионалов и новичков. Они получали особое удовольствие, наблюдая зрелище, щекотавшее нервы.

Кольцо, на котором гонялись друг за другом внедорожники, уходило за горизонт, но поскольку машины растянулись по всей его длине, в поле зрения зрителей почти всегда находились эпизоды бескомпромиссной борьбы моторов и пилотов машин.

Среди разноцветных джипов бросался в глаза серый «Атаман» – детище Горьковского автозавода. На его борту была изображена эмблема военно-воздушных сил России – золотой двуглавый орел, вцепившийся когтями в перекрещенные пушку и лопасти винта.

Водитель, пилотировавший этот джип, выделялся своей агрессивной манерой. Он смело шел на обгон, не боясь столкновения, нагло выпихивая с дороги соперников, не щадя ни своей, ни чужих машин, и его появление на участке возле пригорка, на котором толпились зрители, неизменно сопровождалось одобрительными выкриками, свистом и аплодисментами.