Умри в одиночку Самаров Сергей
Пролог
Операция была организована до гениальности глупо. Полёт бабочки, внешне бездумный, бывает обычно более целесообразным. По сути дела, она была вообще не организована. Просто решили местные менты очередной героизм проявить и хоть какие-то награды заработать, которые заработать раньше, когда стреляли чаще и в открытую, не сумели каждый по собственным причинам, а тут собрались и поехали. Рассчитывали лёгкое развлечение себе устроить… А виной всему было сообщение вечно пьяного сельского стукача, что одна из жительниц их большого села, Айбат Абдулкеримова, у которой брат до сих пор в бандитах ходит, регулярно стала покупать в магазине продуктов гораздо больше, чем могла съесть сама вместе со своими двумя детьми. Женщина – вдова, бедная, живущая, по сути дела, только за счёт поддержки родственников мужа, жалеющих не её, а её детей, потому что к ней самой относились в селе все плохо. А тут доллары в магазине у продавца на рубли меняла. Говорит, от покойного мужа остались. И много, кажется, осталось… Почему раньше она их тратить не начала, непонятно, почему раньше по родственникам побиралась – об этом задумывались многие, и в первую очередь Гапур, продавец магазина, который своими подозрениями с каждым желал поделиться. Стукач информацию схватил на лету и отправил куда следо-вало…
Менты в райотделе пили водку из заварочного чайника и информацию восприняли с соответствующим рвением. Посчитали, что женщина вполне может прятать отдыхающего зимой от летних хлопот брата, и решили с самыми серьёзными намерениями наведаться. Прихватили автоматы, для безопасности и бронежилеты навесили на плечи, на которые следовало бы и головы поумнее или хотя бы потрезвее пристроить. Они даже не посмотрели в картотеке, что это за брат, как его зовут, к чему имеет причастность… Просто – если есть боевик, то надо его брать без раздумий и без подготовки, пока другие не влезли и не получили за задержание награды, которых на всех, естественно, не хватит, и потому решили, что время терять не следует…
Поехали втроём, предупредив мимоходом только дежурного по управлению. На личной машине… Даже местных омоновцев с собой не взяли. Не пожелали делиться славой, если что-то удачное получится, и не пожелали быть осмеянными, если не получится. Слава ведь, как водка, такое свойство имеет – чем больше желающих глоточек её получить, тем меньше каждому достаётся…
Дежурный тоже благополучно проспал ночь на рабочем диване и только к утру хватился, что троица не вернулась из поездки. Но сразу он и не подумал, будто что-то экстраординарное случилось. Тревожного сигнала не поступало, а данные стукачей частенько ложными бывают, а у водки запах крепкий, в нос дежурному бил сильно, и естественным было предположить, что водка сыграла свою роль, стала снотворным средством. Сотрудники могли после поездки просто по домам разъехаться и сразу спать завалиться. И потому о ночной командировке троих сотрудников райотдела не было сказано даже слова при передаче дежурной смены.
Тревожный, или даже только чуть-чуть тревожный, сигнал поступил уже во время вхождения в дела следующего дежурного, только что заступившего на пост и ещё позёвывающего, потому что утром пришлось вставать на полчаса раньше обычного, чтобы успеть побриться, то есть выполнить процедуру, для дежурного обязательную, но совсем не обязательную в простые рабочие будни. Дежурный данные принял…
Рядом с дорогой обнаружена разбитая легковая машина. Людей возле неё нет. Наверное, кто-то уснул в пути, машину разбил и бросил её на дороге, а сам решил на перекладных добираться. Обычное дело, особенно если машина в угоне числится и легализовывать её не хочется. Дешевле обойдётся такую же купить, чем разбитую ремонтировать. Но всё же дежурный позвонил в районную ГИБДД, чтобы они выслали на место происшествия машину ДПС.
Только через два часа позвонили из ГИБДД. С патрульной машины пришло сообщение о разбитой легковушке. Передали номер, по номеру в инспекции определили, что машина принадлежит сотруднику райотдела внутренних дел. Потому и сообщили туда… И ещё – в дверце были обнаружены следы от пуль… А это уже могло быть серьёзным признаком преступления. И только тогда дежурный по райотделу, почесав коротко стриженный затылок, поставил в известность начальника и выслал на место наряд. Одновременно поручил одному из стажёров отыскать владельца машины. Стажёр вернулся быстро. Оказалось, владелец не вернулся со службы ещё вчера вечером. Но поскольку такие явления не были чем-то из ряда вон, то жена и не подняла никакого переполоха. Мало ли, и служба такая, и времена такие, что никогда не знаешь, в какое время муж домой вернётся. Бывало, и по несколько суток не знала, где он находится, – район-то большой, а дороги плохие…
Тела трёх убитых ментов нашли уже после обеда в недалёком лесочке, прилегающем к той самой дороге, только в двадцати километрах от места обнаружения машины. Местный житель, отправившись по какой-то надобности в лес, пошёл на яростный лай своей собаки и нарвался на спрятанные в кустах тела. Если бы не это, то искать пришлось бы ещё долго…
Стали выяснять обстоятельства. Разбудили дежурного с прошлых суток. Тот сообщил, куда выехала троица и по какому вопросу. Правда, смягчил всё, насколько мог. Просто – поехали на проверку сигнала. Если бы троица выехала на задержание, то он сам обязан был бы проследить за комплектованием группы и занести данные в журнал. А он не сделал ни того, ни другого и потому задним числом вынужден был превращать сообщение в невнятный сигнал, который стоило только проверить, и не более.
Впрочем, это уже мало кого интересовало. Подняли картотеку, стали проверять и ахнули. Брат вдовы – известный террорист Берсанака Гайрбеков, по кличке Медведь, один из немногих оставшихся в живых ближайших сподвижников Шамиля Басаева, много лет находящийся в международном розыске и считающийся давно покинувшим пределы России. Весть о том, что в селе, возможно, находился сам Берсанака, быстро облетела все спецслужбы района, и сразу же была отослана докладная записка в Грозный. По тревоге были подняты не только менты, но и части, подчинённые непосредственно ФСБ, и даже попросили подготовиться к возможной операции отдельный отряд спецназа ГРУ, расквартированный в соседнем районе, и пригнали в помощь ментам целую группу «краповых»…
Айбат Абдулкеримову, естественно, сразу же задержали, поскольку с двумя малолетними детьми бежать ей было не только трудно, но и просто некуда. Она была напугана, понятно, и не столько за себя, сколько за судьбу детей. Если её посадят, как сразу пообещали, за укрывательство брата, то позаботиться о детях будет некому. Доверять их родственникам Айбат не желала, потому как понимала, что такое воспитание без матери в чужом доме. Её детей просто могли в рабов превратить, что случалось сплошь и рядом…
На допросе в районном отделе ФСБ она сразу начала давать откровенные показания, надеясь, что это зачтётся ей и при следствии, и при рассмотрении дела в суде, если дело до суда следователи допустят. Послабление за откровения вдове тоже пообещали твёрдо. Таким образом, она рассказала, что уже в течение месяца в подвале её дома жил старший брат Берсанака с тремя друзьями, один из которых не говорил ни по-чеченски, ни даже по-русски, хотя выглядел как русский или, может быть, как европеец и носил имя Док. Другого, старшего, звали Гойтемир, и он был мрачным и неразговорчивым. Таким мрачным, что Айбат побаивалась встречаться с ним взглядом. Нехороший какой-то взгляд был, тяжко придавливающий и словно по стене размазывающий… Самого молодого звали Микаил, он был очень трусливым и вздрагивал от каждого звука на улице. Этот, хотя по-чеченски говорил чисто, кажется, тоже был не чеченец или, по крайней мере, не чистый чеченец. Фамилии друзей Берсанаки Айбат не знала, но была твёрдо уверена, что они не из этого села и не из её родного села, где стоит до сих пор пустым родительский дом, по закону принадлежащий Берсанаке. Но ни он сам, ни его семья там не живут. Семья Берсанаки, кажется, то ли в Турции, то ли в Грузии обосновалась и живёт там хорошо, имеет трёх-этажный особняк, постоянно охраняемый подчинёнными хозяина. Но брат с семьёй времени проводил мало. У сестры бывал чаще. И прошлую зиму два месяца здесь жил, и в нынешнюю приехал… Обещал, что только до весны, пока снег в лесах не сойдёт и можно будет ходить, следов не оставляя…
Отказать брату в убежище Айбат никак не могла, потому что брат её воспитывал в семье, рано потерявшей отца, а потом и мать. Берсанака был сначала только вместо отца, потом и вместо матери и заботился о младших братьях и сёстрах как настоящий, добрый, хотя и строгий родитель. Не пустить в дом родного брата – это то же самое, что родного отца, старого и больного, из дома на улицу выгнать. Так считала Айбат и думала, что это её оправдывает.
По именам, что она называла, «прозвонили» все картотеки всех силовых ведомств. Нашлось несколько Гойтемиров и Микаилов, которые могли иметь связь с Берсанакой. Несколько человек даже по возрасту подходили, и все они находились в розыске. Правда, по некоторым из них были косвенные данные о гибели, но косвенные данные не являются доказательством, и гибель без доказательств считается неустановленной. Следовательно, розыск не прекращается, хотя теряет интенсивность, которой чаще, говоря по правде, и не было никогда… Особую заинтересованность вызвало имя Док. Док, не говорящий ни по-чеченски, ни по-русски, с европейской внешностью – это было уже очень интересно для ФСБ…
Дело грозило перерасти в серьёзное…
И только после этого началась настоящая операция…
Но, поскольку операция, благодаря бездумной спешке местных ментов, не могла уже быть неожиданной, результата она не дала… Прочёсывали леса и подвалы жилых домов в окрестных сёлах. Всё было бесполезно…
След потерялся…
Подполковник спецназа ГРУ Александр Алексеевич Стропилин, обычно не болеющий никакими распространёнными болячками просто из принципа, в этот раз чувствовал себя неважно. Четыре месяца назад ему делали операцию, извлекали пулю из лёгкого, и сейчас то ли простуда подполковника где-то застала, то ли осложнение какое-то началось, но он сильно и подолгу кашлял и за грудь при этом держался, словно пытался вырывающуюся боль назад в грудь вдавить. Заметно было, что от такого давления ему кашлялось легче. По крайней мере мог усилием воли кашель остановить и даже прокашляться…
– Я собирался, признаюсь, возглавить нашу операцию лично, но представил, насколько хорош буду в засаде, когда в самый критический момент с удовольствием раскашляюсь… – сказал Александр Алексеевич с лёгким горьким смешком в голосе. Он умел оценивать и чужое функциональное состояние, и своё с одинаковой критичностью, и потому был всегда объективен. – А вне засады мне на месте делать тоже нечего. Не только вы, но и я знаю, как в деле мешают лишние указания… Но я продолжу по существу… Поскольку простое прочёсывание местности проводилось достаточно большими силами и ничего не дало, как и проверки во всех близлежащих населённых пунктах, первоначальную операцию решено было перевести в вялотекущую фазу, включающую в себя демонстративный вывод основных сил и осуществление поиска с помощью частых неожиданных появлений отдельных подразделений и дополнительных проверок паспортного режима. Так бы всё и закончилось как всегда, если бы не неожиданная находка трупа в районе, где вам предстоит действовать. И экспертиза, и Айбат Абдулкеримова опознали в убитом Микаила Чочиева, не особо известного боевика, даже не чистого чеченца по национальности, но носителя многих кровей северокавказских народов и потому имеющего много родственников в разных республиках Северного Кавказа. Чочиева использовали многие полевые командиры именно как человека, у которого много родственных и дружеских связей, и вообще как червяка, который мог отыскать дыру, влезть в любую компанию и показаться там своим человеком. Налаживание связей было его основной профессией. Микаил Чочиев убит выстрелом в упор – в затылок, даже волосы подгорели… Значит, это не выстрел со стороны… Свои, скорее всего, расстреливали… Пулю извлекли… Пистолет Стечкина… Ствол по ментовской трасологической картотеке не идентифицирован. Итак, повторяю, мы можем предположить, что его убрали свои по каким-то неизвестным нам причинам. Но место, где обнаружен труп, несомненно имеет какое-то отношение к трём остальным разыскиваемым лицам. Нам ставится задача конкретная – в составе мелких незаметных мобильных групп, с привлечением всей возможной агентуры из числа местного населения проверить весь участок. Если у Медведя есть там берлога, он всё равно должен периодически высовывать нос наружу, общаться с кем-то, получать продукты, чтобы не дойти до бессильной дистрофии, и информацию, чтобы не попасть к нам в руки просто по глупому незнанию ситуации… Вполне вероятно, что он имеет целую сеть информаторов, и тогда нам будет проще эту цепь ухватить. Существует, конечно, вариант, при котором он намертво осел на базе с запасом продуктов, то есть в зимнюю спячку впал, как медведю и положено, но в любом случае он должен разводить огонь, чтобы что-то приготовить или элементарно не замёрзнуть… По ночам где-то должен быть дым… На этот случай на группу выделяется тепловизор… Прицел снайперской винтовки с тепловизором… Короче, будем проводить скрытный контроль достаточно большого участка, хотя весь участок, понятно, контролировать не надо, надо только выделить приоритетные направления…
Перед письменным столом подполковника стояло трое офицеров, которые во главе своих солдат и должны были стать основной ударной силой в новом цикле операции. Они уже получили в штабе подробные инструкции, но Стропилин, как обычно, предпочитал провести ещё и личный инструктаж. Снова с силой нажав ладонью на грудь, опять вдавливая туда рвущийся наружу кашель, подполковник, на сей раз так и не раскашлявшись, продолжил:
– Медведь – зверь серьёзный, даже если его иногда называют в дополнение к прозвищу Берсанакой Гайрбековым. В цирке медведь традиционно считается более опасным зверем, чем тигры или львы, потому что те хотя бы предупреждают о нападении рычанием. Медведь нападает молча и всегда неожиданно. И Берсанака такой же… И терпением он отличается по-настоящему звериным. Если его начинают всерьёз загонять, он умеет не отвечать, но молча ложится в свою берлогу, и поисковики могут прямо по его спине пройти, он даже не пошевелится, чтобы себя не выдать… А потом внезапно ударить в спину… Думается мне, что Микаил Чочиев этого напряжённого ожидания не вытерпел и за это поплатился жизнью. Не у каждого терпение есть… Тем более Айбат Абдулкеримова в своих показаниях прямо указывала, что Микаил всего боялся и вздрагивал от каждого звука с улицы. Это, наверное, по мнению Медведя, была уважительная причина для отстрела… Профилактика… Берсанака не пожелал терпеть рядом с собой такого, не мог на него положиться… Такой всегда может подвести, а если попадётся, то язык за зубами держать не будет… Но вас должен интересовать не сам Берсанака. Вернее, Берсанака первым в очереди стоит, но это очередь на уничтожение… Мало кого интересует его жизнь. Так же, скорее всего, и второй его сподвижник, Гойтемир, фамилию которого мы с вами не знаем, но окружение Берсанаки едва ли может быть лучшим, нежели он сам. Этот, думаю, тоже нам не нужен, если не откроется внезапно что-то новое… Следовательно, подлежит уничтожению вслед за своим эмиром… Вопрос в последнем и, на мой взгляд, самом важном… В человеке, которого зовут Док… Возможно, это доктор по профессии, возможно, это имя… Но, почти наверняка американец или англичанин… У них это и имя распространённое, и прозвище… Причём не обязательно только врачей… Докторскую степень получают многие и в разных областях… Это следующая за бакалавром учёная степень… Однако иностранец среди бандитов – это нас должно интересовать особо как военную разведку, поскольку просто так, без веских на то оснований, с такими отморозками, как Гайрбеков, никто связываться не будет… Военной разведке приходится тоже порой работать как контрразведка, и лучше будет, если мы до Дока доберёмся раньше настоящей контрразведки… Об этом нас даже просили особо сверху… Наше командование… Дока необходимо брать живым и не вызывать при этом консула государства, которого он может потребовать вызвать… Если будет возможность, следует выяснить и цель его поездки сюда… Сами знаете, что такое допрос «по-горячему»… Не будет возможности, и ладно – без нас узнают, но задержание афишировать категорически не рекомендуется… Я доступно объясняю?
– Доступно, товарищ подполковник, – за всех ответил командир отдельного отряда спецназа ГРУ огненно-рыжий капитан Матроскин, который уверял, что со своей фамилией мечтал служить во флоте, но его туда не взяли – рыжие люди считаются на кораблях признаком несчастья. Матроскин всегда отличался энергичностью и предпочитал больше работать, чем разговаривать, хотя это не мешало ему задавать вопросы, если требовалось. Сейчас, очевидно, не требовалось. – Согласно разработкам оперативного отдела штаба бригады, мы делимся на три группы и контролируем три основных направления наиболее вероятного обнаружения противника. И будем действовать на месте исходя из обстановки…
– Не спугните… Впрочем, вы хорошо знаете положение на месте… Вы здесь, кажется, уже на пузе всё облазили…
– Не впервой, товарищ подполковник, нам в такое дело ввязываться… Пузо у нас мозолистое, не отвислое и за камни не цепляется… – капитан вполне здраво и без хвастовства оценивал свои возможности и возможности своих подчинённых.
– И ещё одно учтите… Медведь, поднятый с берлоги, обычно называется шатуном… Он особо опасен для всех: и для своих, в чём уже убедился Микаил Чочиев, и для чужих, в чём могли убедиться самонадеянные менты… Он очень яростен, всегда голоден и абсолютно беспощаден… Конечно, не вас об этом предупреждать…
– Конечно, товарищ подполковник… – то ли согласился, то ли просто перебил своего командира капитан Матроскин. – Пусть Медведь нас боится, так будет лучше…
– И правильно… Пусть боится… А лучше будет, если он не будет бояться лишь потому, что не будет знать о вашем присутствии рядом. Это надёжнее и…
Подполковник ещё раз закашлялся, теперь надолго и основательно.
– Вам к врачу надо, товарищ подполковник, – сказал командир взвода лейтенант Черкашин.
– Я ещё жить хочу, – покраснев от натуги, сквозь кашель отмахнулся Александр Алексеевич. – К врачам попадёшь, если жив останешься, то инвалидом, а мне это ни к чему… Я сам здоровее, чем был, стану… Итак, это надёжнее и даёт нам больше шансов… Я про то, чтобы в глаза не бросаться… Никому…
– Понятно… Мы себя афишировать не любим… – кивнул Матроскин.
– И правильно, капитан… Гордыня – один из смертных грехов… И в работе мешает… Выбрасываем вас одновременно с трёх направлений, предельно далеко друг от друга, чтобы не была заметна со стороны акция по десантированию. Идёте на сближение друг с другом самостоятельно, режим связи открытый для всех трёх групп, услышите один другого, как только сблизитесь… По пути собираете все данные, которые могут вызвать подозрение или недоумение. Маршрут для прохождения несложный – это не горы, это только лесистые предгорья, поэтому в пути никаких эксцессов и задержек планом не предусмотрено. Имейте в виду, если задержка возникнет, ликвидируете отставание за счёт личного графика или как-то ещё, как вам будет удобно. Но входите в район строго по расписанию… Рация для связи со штабом всего одна, сеансы связи ограничены. Кто опоздает в район до первого сеанса, считается не прибывшим к месту… Всё ясно? Повторять не надо?
– Понятно, товарищ подполковник…
– Жалко, что не могу с вами пойти… Я с Медведем в первую чеченскую кампанию встречался. Сдуру поверил тогда в его честность и отпустил…
– Слово держать не умеет? – переспросил капитан Матроскин.
– Не умеет… Хотя мне и говорили, что его тогда так подставили, что выбора не было, но это сути не меняет. Обещал – выполняй, если ты человек мужского слова…
– При встрече, товарищ подполковник, я предъявлю ему ваши претензии…
– Можешь не предъявлять… Мне это уже не интересно. Если он значится в списке на уничтожение, значит, его следует не задерживать, чтобы претензии предъявлять, а уничтожать…
Сообщение в сети Интернет
«Дворовые собаки буквально растерзали припаркованную на одной из столичных стоянок иномарку.
В московскую службу о происшествии сообщил обескураженный сторож парковки на Бакунинской улице. Растерянный охранник пояснил, что на его глазах дворовые собаки напали на автомобиль.
– Они вдруг как с цепи сорвались! Начали кидаться на «Опель», который был на стоянке, – рассказал 34-летний Олег С. – Отогнать их самостоятельно я не смог. Их была целая стая!
Собаки буквально изуродовали иномарку. Псы поцарапали капот автомобиля, погрызли бампер и оторвали нижнюю защиту, после чего разорвали колеса».
Часть I
Глава первая
1
– У нас в деревне, помню, мужики как-то, блин, до синих соплей нахрюпались и покатили в соседнее село на таком же вот тракторе-«пукалке»… За самогонкой… – рассказывал командир отделения младший сержант Мишка Игумнов. – Трактор-то маленький, обычно двое в кабине нормально не помещаются, а тут восемь человек влезло, и с гармошкой… Едут с музыкой, поют, глотки у всех после питья тренированные стали – трактор ни хрена не слышно… У нас там места такие… Обычно ментов можно неделю вызывать – бесполезно… А тут по закону, блин, вредности на ментов уж обязательно нарвались, и всех за шкварник и в райотдел вместе с трактором… Мужиков в обезьянник, трактор во двор под забор… Утром менты, любопытные заразы, спрашивают, как восемь человек в кабину поместилось, да ещё с гармошкой… Мужики плечами пожимают, плохо помнят… Им предлагают, ну-ка, попробуйте поместитесь, всех тогда, говорят, без протокола пинком под зад – направлением домой… Стали пробовать, и так, и сяк – ну никак, блин, восемь человек не влезло… Даже без гармошки… Так вот, блин, у тракториста права и отобрали…
Громко во всём отделении никто не смеялся, хотя внизу ещё более громко работал двигатель небольшого колёсного трактора, так называемой «пукалки», и заглушил бы любой смех. Тем более смех с расстояния в пятьдесят с лишним метров.
– Да зачем вам в деревне трактора-то нужны? – невинно спросил рядовой контрактной службы Сашка Венчиков. – Моя нет, чтобы понимает, как говорил недавно один пленный бандюган…
Сашка хитрый и въедливый, всегда с подколом спрашивает и даже речь свою ставит так, словно левой ногой правое ухо чешет. А простоватый и добродушный Мишка обычно на любые подколы попадается и Сашку в ответ никогда не подкалывает, хотя во взводе все знают, что, если Сашку тоже кто-то начинает подкалывать, тот замыкается и теряется, чувствует обиду и словно бы унижение. И надолго замолкает. И того, кто ему ответил на его же манер, больше никогда подкалывать не будет. Но Мишка для таких тонкостей в отношениях слишком прост.
– Как это – зачем? Ты с какой колокольни вчера дербалызнулся? Деревня же, блин… Там, кроме трактора, почитай, ничего и не нужно…
– Да ты один десять тракторов заменишь… Ездили бы уж сразу на тебе… Дешевле обойдётся… Заправили до кадыка самогонкой, и вперёд… А ты, если тебя хорошо обуть, никогда не забуксуешь… Надёжный… Проверено…
Уж в этом-то, знали все, была большая доля правды. Здоровьем и силищей бог Мишку не обидел. Даже командир взвода лейтенант Черкашин, сам человек ладно скроенный и сшитый, глядя на Мишкины мышцы, сказал однажды:
– Тебя хоть сейчас на чемпионат культуристов выставляй… Смотри, какой «накачанный»… Любой классический атлет, что на стероидах сидит, позавидует…
И это при том, что Мишка спортом до армии не занимался, что такое стероиды, пожалуй, и не знал, но с самого детства был занят тяжёлым физическим трудом, без которого в деревеньке под забайкальской Кяхтой было просто не прожить. Мишку было ломом не сломать, а сам он, казалось, любой лом голыми руками в кольцо согнуть может. Шварценеггер просто потух бы от зависти рядом с ним. И был Мишка не «накачанным», а просто сильным и мощным и к тому же трёхжильным, как это называется, от природы, то есть усталости не ведающим и с одинаковым успехом одолевающим на занятиях и стометровку, и пятидесятикилометровый марш-бросок…
– А что… – невозмутимо согласился Мишка. – Толкал как-то… Как раз перед армией… С батей за дровами ездили… Трактор чуть не по ось, блин, в грязь закопался… Батя выруливает, я толкаю… Потом лесину сухую ногой сломал, поддел под тележку, придавил как надо, чтоб колесо не зарывалось… Вытолкал… Ничего… И без самогону…
Теперь смех послышался более отчётливый. Но все смеялись вполголоса, потому что наушники коротковолновой радиостанции, обычно называемой «подснежником», той самой, что осуществляла связь только внутри группы на ограниченном пространстве, были чуткими, и громкий смех, как и крик, по ушам бил основательно. Во взводе к «подснежнику» все давно привыкли и потому вели себя аккуратно. А если появлялась надобность что-то громко крикнуть, микрофон приучились зажимать ладонью или даже выключать.
– Ну ты, Мишка, колдун!.. Сейчас, похоже, пойдёшь толкать… – сказал лейтенант Черкашин. – Ищи сухую лесину… Как раз трактор в грязь закопался…
Лейтенант лежал с биноклем в руках, высунув голову из-под распластанной нижней еловой лапы, и следил за дорогой. Трактор внизу, прямо под группой, раскачивался вместе с тележкой вперёд-назад и никак не мог сдвинуться с места. Жирная чёрная грязь налипла на тяжёлые задние колёса и не отпускала машину. Сильно тормозила движение и гружёная телега, почти севшая на обе оси. Тракторист, морщась, несколько раз дверцу открывал, выглядывал, свешиваясь из кабины, но взглядом делу помочь не мог.
– Телегу, блин, отцепи, дурила… – почти по-дружески посоветовал сверху Мишка.
Но тракторист не слышал и долго ещё газовал, всё глубже засаживая трактор в грязь.
– А можешь и не отцеплять, всё нам веселее… Есть на что посмотреть… – согласился Мишка и с таким развитием событий. Он вообще был парнем добрым и покладистым. – А то одну колею рассматриваем… Скукота…
– И без того есть на что посмотреть… – серьёзно сказал лейтенант Черкашин. – Всем смотреть… Кто-то из них это или не из них?.. Оцениваем поведение… Делаем анализ…
Лейтенант всегда старался научить своих бойцов хладнокровно думать и правильно воспринимать происходящее по внешним признакам. И в бою, и на занятиях всегда старался приучать их не только команды старшего по званию выполнять, но и самим понимать, что следует делать и почему. Это специфика работы спецназа, и пренебрегать обучением не стоило никогда. Как, например, сейчас…
Внизу из леса вышел человек и неторопливо, твёрдо ставя ноги на скользкой на спуске почве, двинулся в сторону трактора. Тракторист чуть приобернулся, вытащил из-за сиденья автомат, переложил под руку – в бинокль даже сквозь грязное стекло это было видно, и стал газовать сильнее, с лёгкой истеричностью. Но это помогало мало, если не делало ситуацию ещё более безвыходной, потому что при прогазовке колёса закапывались глубже.
– С автоматом… – заметил Венчиков. – Никак колёса прострелить желает…
– Здесь каждый второй с автоматом… – не полностью согласился лейтенант. – В ином селе без автомата в магазин не ходят, иначе соседи уважать не будут… Автомат по нынешним временам в данной местности – не критерий… Это как в Москве учёная степень… Показывает якобы серьёзность человека или же его финансовую состоятельность… Если больше ничего за душой нет, приходится себя хотя бы так показывать…
– Тракторист всё сильнее газует… – заметил Венчиков. – Похоже, боится…
– Не обязательно… Может показывать, как старается…
Трактор перестал дергаться. Человек с автоматом подошёл, тракторист из кабины выпрыгнул подальше, оттолкнувшись ногой от грязного крыла над задним колесом. Старался в грязь сапогами не попасть. И протянул подошедшему руку для приветствия. Люди разговаривали как хорошие знакомые. Тракторист что-то пальцем показывал в лесу, словно объяснял путь.
– На Гайрбекова не похож… – вслух размышлял лейтенант, глядя в бинокль, и уже таким образом показывая солдатам, как должны в этой ситуации размышлять они, чтобы не ошибиться в анализе. – По параметрам не подходит, Берсанака у нас крупный, как Мишка, а этот не больше Венчикова, хотя тоже не миниатюрный… На Гойтемира по возрасту не тянет… Гойтемиру далеко за сорок, этому явно тридцати нет… Док по-чеченски не разговаривает и вообще внешность имеет европейскую… Похоже, кто-то местный… А что он по лесу шастает?.. Для ягод вроде как не сезон… Разве что грибы прошлогодние собирает…
– Спросить бы… – подсказал Игумнов. – Глотку слегка придавить, ноги от земли оторвать и спросить, блин, со всей натуральной вежливостью…
– Он прямо так и скажет, да и ещё на русский язык свой ответ переведёт, с красивыми подробностями, но не без матюков, конечно… – съехидничал Венчиков. – А потом пойдёт о тебе на каждом углу трепаться – «летучие мыши»,[1] дескать, по лесу шныряют…
– Скажет, куда он денется… – Мишка не смутился. – И дойти, блин, до туалета не сможет, если поговорить основательно…
– Если глотку придавить, ничего не скажет… Не сможет… И вообще… Мы видимой причины «светиться» не имеем… – решил лейтенант. – Явственных подозрений нет. Продолжаем наблюдение… За лесом следите… Никого там больше не видно? Никто его не страхует?
– След один… – заметил Игумнов. – Я уже все подходы просмотрел…
В конце февраля снег на открытых местах уже стаял, сделав почву грязной и труднопроходимой, но по опушкам и тем более в лесу, где заросли погуще, он всё ещё держался. Человек, вышедший из леса, оставил один след, первый – значит, не постоянно выходил здесь к старой дороге, и встреча эта, скорее всего, случайная. Мало ли встреч может произойти на лесной дороге, и в большинстве из них ничего подозрительного нет, как и в разговоре, который, естественно, встрече соответствует…
Люди внизу тем временем обсуждали, как трактору выбраться из грязи. Тракторист, кажется, нашёл в лице случайного встречного сообразительного помощника. Вероятно, по подсказке незнакомца он забрался в кузов тележки, вытащил оттуда топор, и вдвоём они срубили и принесли под колесо несколько небольших ёлок. А лейтенант Черкашин опять приник к биноклю, пытаясь рассмотреть, что везёт тракторист. Казалось, что это какие-то строительные материалы, что-то типа фибролитовых плит или даже просто стружка, скреплённая бетоном в плиты, – точно определить было сложно. След трактора на этой дороге был уже устойчивым и появился здесь, судя по всему, не меньше пары недель назад, когда снег с дороги уже сошёл и образовалась привычная для таких мягких дорог грязь. Как сумели разобрать спецназовцы ещё утром, исследуя следы, трактор проходил здесь не меньше десяти раз. Следовательно, сделал не меньше пяти рейсов. Кто и куда ездит через лес?.. Трактор наконец-то выследили, но разгадки это не принесло…
Двигатель заурчал снова. Тракторное колесо подмяло под себя целые ёлочки, вдавило их в липкий чернозём, но густые лапки самую грязь плотно прикрыли, сделали уже не такой цепкой, и трактор, несколько раз по привычке скатившись назад, всё же выбрался из ямы, которую сам себе вырыл. Тракторист приветственно махнул рукой человеку с автоматом и направил машину дальше, а его добровольный помощник, в ответ на приветствие поднявший автомат, долго провожал трактор взглядом, потом направился снова в лес почти по своему следу. Впрочем, непохоже было, чтобы он старался непременно в свой след ступать, следовательно, след оставить не боялся и не скрывался. Бандиты обычно стараются по возможности не наследить, хотя на снежном насте это практически невозможно.
– Интересно, какого хрена он там делает? – спросил Венчиков. – Или у них в лесу водку продают?.. Тогда я в очередь пойду встану… В очереди чего только не услышишь… Всю, пожалуй, боевую биографию Берсанаки выложат…
– Грибы собирает… – убеждённо, недовольный бессмысленными гаданиями, пробасил Игумнов. – Товарищ лейтенант же ясно сказал. Ему в бинокль виднее. Самое на то время, из-под снега так и прут один за другим…
– Отставить базары… Продолжайте наблюдение и не отвлекайтесь, я на высотку взберусь, надо с командиром связаться… – скомандовал лейтенант Черкашин и начал задом, как рак, выползать из-под прикрывавших его еловых лап.
Здесь, над дорогой и под склоном сопки, связи через «подснежник» с другими двумя группами не было – экранировал выпуклый каменистый бок высоты, но наверху, как уже было проверено, связь держалась устойчиво, и Черкашин за день уже дважды поднимался, чтобы выйти на разговор с капитаном Матроскиным.
Под густой кроной деревьев лейтенанта невозможно было увидеть из лежащего напротив леса, и потому он не боялся, что человек с автоматом может его заметить. Более того, такой густой лес вполне мог бы укрыть и все три группы спецназовцев, если бы возникла такая необходимость. Но добраться до вершины высотки лейтенант не успел, когда послышался отдалённый одиночный выстрел. Определить, откуда стреляли, здесь, среди деревьев, было трудно, как Вячеслав ни прислушивался. Ясно было только одно – стрелок находился ниже капитана.
– Я – Черемша, Муромец, где стреляли?
Младший сержант Игумнов отозвался сразу:
– Тот парень… Что с автоматом… Оттуда, блин, выстрел… Куда он ушёл…
– Он или в него?
– Не могу сказать, товарищ лейтенант… Нет визуального контакта…
– Он бы очередью стрелял, товарищ лейтенант… – вмешался в разговор рядовой Венчиков.
– Это не факт, Иволга, – не согласился лейтенант. – Муромец, оставь отделение на Иволгу, возьми кого-нибудь и сходи туда… По открытому месту быстро, без задержки… И старайся по проталинам, чтобы не наследить… Я буду наверху…
– Понял… – отозвался Мишка. – Жабоедов, за мной…
– Ещё пару человек… – подсказал лейтенант.
– Вдвоём посмотреть проще, чтобы тебя не увидели, товарищ лейтенант… И следов меньше… Внимания меньше обратят…
– Как хочешь, иди… Только в темпе и аккуратно… Не подставляйся стрелкам…
Черкашин продолжил подъём, чтобы заодно обсудить с командиром отряда и это происшествие, хотя результатов пока получено не было и обсуждать, по сути дела, было нечего. До вершины оставалось недалеко, но поверху идти быстро и в полный рост было невозможно, потому что там лес расступался, оставляя место для нагромождения камней, и крупных, и мелких. Опыт подсказывал, что с кромки леса «подснежник» связь не берёт, а берёт только с самой вершины. Но на вершине любой человек становится заметным с других точно таких же сопок, расположенных поблизости. И потому до вершины предстояло добираться ползком, что, впрочем, лейтенанта Черкашина не сильно смущало, потому что умение ползать на многочасовых занятиях спецназовцы отрабатывали до того состояния, когда это умение переходит в искусство, – эта формулировка заместителя командира бригады подполковника Стропилина прочно осела в лексиконе всех подразделений, от взвода до роты и батальона, и командиры всех уровней старались научить своих солдат не навыкам, а именно боевому искусству.
– Я – Черемша, я – Черемша… Аврал, как слышишь?
– Черемша, я – Аврал, – сразу отозвался капитан Матроскин. – Тебя слышу нормально, не могу только до Транзита пробиться…
– Транзит, я – Черемша, слышишь?
– Я – Транзит… – подал голос старший лейтенант Родион Викторов. – Слышу тебя… У меня всё без изменений, заснуть от скуки готовы… Кто веселить будет?
– Аврал, не слышал?
– Только тебя…
– У Родиона без изменений… Спят и громко храпят, чтобы все медведи в округе испугались и не подошли близко… Будут рады, если ты разрешишь их посмешить…
– Понял, что у тебя? Выстрел слышал? Это где-то в твоей стороне…
– Послал Муромца… Разберётся, доложит…
– Что ещё?
– Трактор, который отслеживали, проехал… Гружен какими-то «бэушными» стройматериалами. Непонятно, откуда возит. Застрял на дороге прямо под нами, закопался в грязь. Из леса человек с автоматом вышел. Под описание объектов не подходит…
– С автоматом?
– Да… У тракториста в кабине тоже автомат был, кстати…
– Здесь все, похоже, с автоматами обнявшись, спят… Это уже стало предметом национального костюма – вместо кинжала…
– Похоже на то… Глухомань… Разоружения проведено не было… А если местные менты и проводили, то, как всегда, бестолково…
– Ладно… Дальше что?
– Вместе нарубили ёлок, напихали под колесо, трактор выехал, тракторист уехал, человек с автоматом в лес ушёл. След только один был – из леса и в лес… Потом, я уже к вершине поднимался, с той стороны, куда он ушёл, прозвучал выстрел…
– Я – Муромец… Черемша, слышите меня?
– Муромец, слышу… Докладывай…
– Есть убитый… Тот человек, что к дороге выходил… Выстрел, блин, с дистанции в голову…
– Проверь карманы. Документы есть?
– Проверил… Алхазур Аслабикович Чочиев… Паспорта нет, только водительское удостоверение ещё старого образца… С таким сейчас только в Чечне и ездят… И то редко… Большинство давно поменяли или купили новое…
– Повтори фамилию.
– Чочиев… Алхазур Аслабикович Чочиев… Фотографию с личностью сверить трудно. Пуля половину головы снесла, лицо, блин, искажено и залито кровью…
– Место, откуда стреляли, определить можешь? Не тракторист случайно вернулся?
– Место только приблизительно… Учитывая, что пуля попала сбоку, могу с уверенностью сказать, что пуля прилетела с противоположной трактористу стороны…
– Местные леса сильно заселены… – посетовал лейтенант. – Возможно, стреляющими из автомата медведями…
– Похоже на то…
– Документы забери, тело не трогай… Поищи, кто мог стрелять… Я на связи… Докладывай, если что… И осторожнее…
– Работаем…
– Черемша, что там у тебя?
– Докладываю… У нас ещё один Чочиев появился… И не в лучшем виде… Не в самом то есть привлекательном… На концерт с таким не пойдёшь… Но в местных моргах умеют хороший грим накладывать… Тренированные…
На обследование места убийства в дополнение к двум солдатам первого отделения спустился старший лейтенант Викторов с двумя своими бойцами, оставив остальных бойцов своей группы на прежнем месте наблюдения. Так распорядился капитан Матроскин. Поскольку самим спецназовцам «светиться» в этих местах не рекомендовалось, решено было передать данные на найденное в лесу тело в бригаду спецназа ГРУ, чтобы оттуда через республиканское ФСБ, по цепочке, дело дошло до райотдела внутренних дел. Пусть менты сами тело поищут… И выяснят заодно, что этот человек в лесу делал и почему он был с автоматом. На это уйдёт какое-то время, и спецназ, возможно, успеет свои дела здесь завершить. А сейчас следовало другим заняться. Если внизу оставлены следы, они не канут в небытие без внимания, старший лейтенант – следопыт опытный и умеет работать по «горячему» следу. Это дело могло и не иметь отношения к проводимой операции. Мало ли что здесь случается. А могло и иметь… Особый интерес вызвала фамилия убитого, поскольку в Чечне это не самая распространённая фамилия и чаще встречается у осетин, чем у вайнахских народов Чечни и Ингушетии, хотя и там тоже не является редкостью. Об Алхазуре Аслабиковиче Чочиеве необходимо было срочно собрать все возможные данные, потому что с трудом верилось в возможность совпадения – сначала один Чочиев погибает, потом другой. Но собирать эти данные, не показывая себя окружающим, спецназовцам было невозможно, поскольку деревья в лесу и камни в горах не склонны рассказывать слишком много. По крайней мере не расскажут больше того, что человек сам может увидеть и прочитать, если он не лишён наблюдательности. Следовательно, оставалось только на ментов надеяться. Они должны проявить активность и оперативность, помноженные на злость, поскольку три их сотрудника были убиты, а такие дела менты на самотёк не пускают… Менты почему-то не любят, когда их сотрудников убивают, если только сами на бандитов не работают и не направили убийц по следу сослуживцев, что тоже не редкость в здешних сложных условиях…
Старший лейтенант Викторов сразу начал спуск и переход к месту события. Капитан Матроскин связался со штабом бригады, доложил обстановку и только после этого снова вышел на связь с лейтенантом Черкашиным, дожидающимся его всё там же, на высотке, – вдруг в штабе появились какие-то дополнительные сведения, и это изменит ситуацию…
– Слава… Слышишь?
– Да, слышу…
– Они сработают сразу… Передадут напрямую «краповым», «Витязь»[2] сейчас в селе «зачистку» проводит… С «краповыми» есть прямая телефонная связь. Результаты мне передадут по мобильнику, как только что-то будет… Если ничего не будет, тоже передадут…
– Может, «краповые» хотя бы количество автоматов в селе уменьшат, – высказал надежду лейтенант Черкашин. – Село-то великовато… Пусть хоть по одному у каждого мужика заберут, и то сколько металлолома… Подскажи…
– Черемша, Муромец, я – Иволга… – раздался в наушнике встревоженный голос рядового Венчикова. – Как слышите?
– Слушаю тебя, Иволга…
– Я тоже слышу… – подключился к разговору и младший сержант Игумнов.
– Трактор назад шпарит… как… как ошпаренный… Того и гляди, кувыркнётся…
– Проследи, что у него в кузове. Он разгрузился или нет? – скомандовал лейтенант Черкашин. – Может просто за второй партией груза ехать. А скорость – горцы все слегка лихачи… Особенно трактористы…
– Сейчас, подъедет ближе…
– Что там у тебя? – спросил капитан Матроскин, который не слышал донесений с поста.
– Трактор возвращается на большой скорости… Надеюсь, никого не задавит…
– Интересно, он от «краповых» сматывается или пытается кого-то предупредить? Куда эта дорога ведёт?
– На старую заброшенную ферму. Здесь когда-то колхоз был и ферма была… Я думаю, тракторист втихомолку ферму и «бомбит»…
– Да, – согласился капитан. – Стройматериалы может возить только оттуда… Я в карту смотрю… А что он, интересно, строит? Я передам ещё вопрос для «краповых». Относительно тракториста и его строительной активности…
– Он мог забыть что-то там и возвращается… Уважительная причина, чтобы спрятаться от «краповых»… Даже если ничего не собираешься утаивать, всё равно проверки стараешься избежать… Общепринятый закон… Тем более автомат за сиденьем… За автомат «краповые» могут и по шее настучать… И не возразишь…
– Черемша, в тележке всё без перемен… Как был загружен, так и едет… Сейчас в старую яму вкатит и забуксует снова…
– Не выходи помогать… – посоветовал Игумнов. – Кто, блин, трактористу помогает, того здесь, кажется, отстреливают…
– Нет… Не увяз… С ходу рядом пролетел… Не провалился… – Венчиков, кажется, даже расстроился от такой удачи тракториста. – Тебе, Мишаня, толкать не придётся… Но ты не расстраивайся, он ещё назад поедет… Может и застрять… Ой-ёй… Что-то тормозит… Останавливается… Около следа… Там в снегу след… Убитый оставил, и Мишаня с Жабоедовым этим же следом прошли… Нет, дальше поехал…
– Я выхожу с группой на перехват… – сказал капитан Матроскин. – Я могу успеть к ферме, скорее всего, только чуть позже трактора… Связи, наверное, не будет, там место низкое, если что-то срочное, звони на мобильник, здесь устойчивая сотовая связь… Вышка недалеко… Я мобильник включу…
– Понял, я к своим возвращаюсь… Вышку я ещё ночью заприметил… Трубку я тоже, пожалуй, включу… На виброзвонок…
– Я всегда только на виброзвонке её держу. С «краповыми» я на ходу свяжусь… Мне кажется, тракторист не по сезону рано начал строительные работы…
– Может, просто материалы заготавливает…
– Есть ли необходимость по такой грязи мотаться? Если увязнет крепко, кто его вытаскивать будет? Другой трактор гнать?..
– Пусть проверят…
– Я передам. Мы погнали…
2
Странно…
Кукушка куковать начала не ко времени. Обычно они кукуют в разгар весны и в начале лета. Свадьбы у них, что ли, в это время… Это Берсанака знал отлично, всё-таки вырос в местности, где кукушек всегда было много. Как-то так повелось, что в округе нигде больше кукушек не водилось. Только в их долине. Вообще-то кукушка традиционно считается более северной птицей и гор любовью не балует. Но у них долину тоже не горы, а, по сути дела, холмы окружали. И это место кукушки облюбовали себе издавна, ещё до того времени, которое Берсанака помнил. Весной и в начале лета трудно их не услышать.
– У русских принято кукушку спрашивать, сколько тебе лет прожить осталось… – сказал Док Доусон. Его когда-то звали Майклом Доусоном, но с тех пор, как два года назад Майкл стал доктором международного права, он стал требовать, чтобы его звали официально Доком Доусоном. Впрочем, для смены имени были и другие причины – за Майклом Доусоном тянулось кое-что, что он хотел бы забыть или хотел бы, чтобы об этом забыли другие. ЦРУ помогло даже документы на новое имя получить. – Я когда-то изучал русские суеверия…
Русские суеверия, как и чеченские обычаи, полковник изучал впопыхах, просто читая в самолёте методическое пособие, и было это перед его первой поездкой в Чечню четыре года назад.[3] Тогда он вернулся благополучно, хотя и потерял одного ценного сотрудника, который, как потом оказалось, стал агентом в русской лаборатории, что тоже стало плюсом для карьеры самого Доусона, и неожиданно для себя Док стал вдруг крупным специалистом по республикам Северного Кавказа, входящим в состав России. Это был большой и перспективный плацдарм для повышения по службе в сравнении с тем, чем полковник занимался прежде.
– Я не знаю, что принято у русских. У нас говорят, если кукушка к тебе на забор села, кто-то в доме умрёт… Нехорошая птица… И совсем нехорошо, если она не вовремя куковать начинает… Рано ещё кукушке голос подавать… – ответил Берсанака хмуро.
Они разговаривали по-английски, который для Дока Доусона был родным языком, а для Берсанаки Гайрбекова хотя и представлял некоторую проблему в письменном варианте, но разговорным он владел вполне сносно. Все последние годы приходилось по несколько месяцев практиковаться, потому что жил и работал он в эти месяцы среди людей, говорящих только по-английски, хотя эти разговоры проводились внутри высокого бетонного забора и тоже бетонного, вбирающего в себя и холод и жару здания, стоящего посреди большого двора, тем забором окружённого. А вокруг забора по-турецки говорили. Берсанака и турецкий разговорный язык знал, и даже лучше английского, но с турками он общался редко, потому что часто покидать пределы двора разведцентра ЦРУ ему не рекомендовалось. И вообще турки ему не нравились. Он их ненадёжными людьми считал. Сегодня одно говорят, завтра другое и всегда пытаются свою выгоду найти. Впрочем, в городке, где разведцентр располагался, жили преимущественно турецкие армяне, которые себя тоже турками называли. Это дальше, в горах, живут те, которые хотят армянами зваться. А в городах они тоже зовутся так, как им выгоднее. Берсанака не любил людей, которые во всём только свою выгоду ищут. Он сам таким никогда не был, и несходство характеров отражалось на его отношении к людям.
– Сейчас климат быстро меняется, – заметил Док. – В ненужное время глобальное потепление, в неподходящее – непонятное похолодание почище глобального…
– Хорошо, если так… – думая о своём, сказал Берсанака.
Док Доусон тон уловил сразу.
– У тебя есть сомнения? – и, конечно же, обязательный внимательный вопрошающий взгляд водянистых глаз.
Док всегда свой вопрос сопровождал таким взглядом. Когда он смотрел сквозь сильные очки, что носил обычно в разведцентре, Берсанаке, огонь и воду прошедшему, становилось слегка не по себе. Было в этом взгляде что-то придавливающее, пугающее, холодное, что заставляло кожу тела мелко вздрагивать, как от ледышки, упавшей за шиворот.
– При нашей жизни сомнений не быть не может… – к условиям боевой жизни на нелегальном положении, более того, на положении разыскиваемого и гонимого человека, Гайрбеков всегда относился с лёгкой философичностью и считал такие условия почти нормальными. По крайней мере, привычными… Это потому, что он когда-то, несколько лет назад, пытался считать их ненормальными и тогда сильно страдал. Но Берсанака тем и славился, что всегда удачно и легко адаптировался к условиям. И в тот раз, осознав причину своего неприятного самочувствия, он мысленно перестроился, и ему стало заметно лучше и легче. – При нашей жизни могут быть подозрения, а если есть подозрения, следует проявлять повышенную осторожность. Я всегда этого принципа придерживаюсь и потому жив до сих пор. Главное – не бояться бояться… Когда боишься, ты осторожен… А те, кто боялись показать, что они боятся, хотя в действительности тоже боялись, давно в земле сгнили…
– Они не отправились к Аллаху? – спросил Доусон с лёгкой насмешкой в голосе.
– Направление, в котором они удалились, меня мало волнует. Я всегда видел только одно направление – под землю… А что с ними было дальше, кто знает…
– Ты разве не верующий мусульманин?
– Если можно так сказать, я неверующий мусульманин… Конечно, я мусульманин по крови и по убеждениям своих предков, но я человек в глубине души не верующий. Это мне помогает жить. А ты, Док, верующий?
– Конечно… Только я – христианин, а не мусульманин, как ты должен, наверное, понимать… Хотя среди американцев и много мусульман, но это или выходцы из арабских стран, или афроамериканцы… В Африке ислам тоже доминирующая религия, хотя там и христианство представлено широко. Но Северная Африка вся за исламом…
– Был бы ты по-настоящему верующим, ты не был бы сейчас здесь… – усмехнулся Берсанака и переглянулся с мрачным Гойтемиром. Тот чистил ногти остриём большого боевого ножа, в разговор не вступал, но разговор слушал. – Ваша заповедь – «не убий»…
– А разве я кого-то убиваю? – Док Доусон округлил удивлённые глаза. – Я только, случается, защищаюсь. А это не есть убийство… Добро должно быть с сильными кулаками, иначе оно не может нести другим добро и своя доброта без кулаков быстро растеряется… Всегда битый человек обязательно бывает озлобленным на окружающий мир. И только сильный человек может позволить себе быть по-настоящему добрым. И сильная страна может позволить себе быть доброй… Такая, например, как моя…
– Ты демагог, Док, как и все христиане… – сказал Гойтемир и посмотрел куда-то в сторону юга, где, по его мыслям, должна находиться Мекка и куда каждый мусульманин направляет свои молитвы. – Ваша религия допускает слишком много трактовок и потому не может быть правильной… Религия должна быть ясной и чёткой, всем понятной…
– Ты слишком категорично мыслишь, – возразил Док Доусон с добродушной, совсем не высокомерной улыбкой. – И при этом не знаешь сути христианства. Ислам тоже имеет множество течений, и представители каждого считают, что только они правы… Как и в христианстве… Категоричность мышления у тебя профессиональная, без этого, наверное, тебе нельзя было, но ты давно уже с детьми не работаешь, и пора бы отвыкнуть…
Гойтемир был когда-то учителем английского языка в школе, и Док прекрасно знал это.
– Я не хочу отвыкать от самого себя. Если я такой есть, я таким и буду… – возразил Гойтемир тоже категорично и убрал нож в ножны, показывая этим, что разговор он закончил.
– Так что там с кукушкой? – Док легко сориентировался в ситуации и вернул разговор в прежнее русло, более спокойное и не задевающее ничьих религиозных чувств.
– Не только кукушка… – Берсанака повернул ухо в сторону. – Ещё и зелёный дятел прокричал, но и дятлу тоже так кричать рано… Они так кричат только весной, когда свадьбы играют… Всё остальное время только телеграфные столбы долбят…
– Это тот пронзительный вопль? – спросил Док.
Берсанака кивнул, подтверждая.
– Я бы подумал, что это перекликаются спецназовцы, которые нас ищут… – предположил он. – Хотя они тоже не дураки и знают, когда, кто и как кричит… Разве что менты… Эти могут свадебную песнь и зимой петь, и осенью…
– Они что, сексуально озабоченные?
– Конечно… Все, с которыми порядочная женщина постесняется стоять рядом, сексуально озабочены… А какая женщина пожелает рядом с ментами встать… Они сами пытаются женщин не пропускать, и потому я, как честный и порядочный человек, стараюсь не пропускать ментов мимо своего ствола… Можно кого угодно отпустить, а мента отпускать нельзя. Он тебе потом в спину выстрелит…
– И что нам предпринять?
– Ничего пока не предпринимать… Пока и голос кукушки, и голос дятла звучали в одной стороне… Даже если это менты, они где-то в стороне идут…
– А что им здесь делать? – не унимался Док Доусон. – Я понимаю, они могли найти Микаила… Но второго-то… Второй совсем свеженький… Его просто некому было найти…
– Алхазура найдут, скорее всего, завтра… Тогда менты и появятся… – сказал Гойтемир. – Я приказал Бекмурзе только завтра позвонить ментам…
– Мне бы хотелось посмотреть на ментов там, на месте, когда они заявятся, – заметил Док. – Так местный участковый без одной из своих собак, говорите, не ходит?
И он с осторожностью потрогал свою ногу. Под штаниной ощущалась плотная перевязка, что покрывала рану, мешающую Доку Доусону ходить.
– Не ходит здешний участковый без собаки… Не расстраивайся, мы за тебя посмотрим…
– Может, если осторожно и заранее, и я доберусь?..
Берсанака, не ответив, резко встал, прервав разговор. И явно насторожился.
– Что ты? – спросил Док, сам настораживаясь.
– Бекмурза… Чёрта помянешь, он тут как тут… Трактор едет… Разве не слышишь?
Читать бесплатно другие книги:
