Позывной «Пантера» Нестеров Михаил

1

Азербайджан, 1999 год,

20 декабря, утро

....Едва Марк занял позицию, пригибаясь под шквальным огнем, как дали знать о себе автоматы Удава и Мухи. Лейтенанты вышли на противоположную сторону из-за пекарни, едва не столкнувшись с отрядом наемников Джафаля Мустафы в двадцать-тридцать человек. Мустафа поступил, как того требовала обстановка: оставил обстреливать столовую нескольких человек, а основную массу разделил на два отряда, послав их обойти здание с двух сторон.

Рубильник находился в десятке метров от Марка и появился в разрушенном помещении непосредственно у западной стены. Там он тоже увидел убитого товарища: Подкова сидел в углу, уронив голову на плечо, вывалив крепко прикушенный язык. Филонову досталась шальная пуля. После взрыва он едва сумел влезть через крайнее окно в столовую, на большее сил не хватило.

Из тринадцати десантников в живых осталось одиннадцать.

Натиск боевиков все это время сдерживал один Ас. Он метался в задымленном проломе, ни секунды не оставаясь на месте, и просто удивительно, что ни одна пуля не задела его. Через плотную дымовую завесу Игорь смог различить движение нападавших по обе стороны здания, но они не отвечали на его автоматные очереди: Гринчука обрабатывала специально оставленная Джафалем группа, укрывшаяся за мешками с песком на месте, где наемники тренировались на «куклах».

Позади Марковцева все сильнее разгорался огонь. Горела стена справа от него, занялась провисшая после взрыва крыша, огонь подползал к нему по полу, заваленному обломками шифера, досок, разбросанных тумбочек и стекол.

Щурясь и кашляя от едкого дыма, буквально задыхаясь, Марк делал основную на данный момент работу, заставляя левую фланговую группу Джафаля залечь. Не видя Пантеры, Скутера и Подкидыша, подполковник спасал их. Легкие вылезали наружу, куртка готова была вспыхнуть на нем, но Сергей, выпуская автомат из рук лишь за тем, чтобы поменять магазин или швырнуть гранату, вел непрестанный огонь.

Ему помогал Рубильник. Здорово помогал, укрывшись за обломками и не давая центральной группе Джафаля Мустафы высунуться из-за мешков. И отмечал про себя не убитых им боевиков, а оставшихся в живых, – сейчас против него огрызалось не больше четырех бандитов.

Пантера, расчищая себе путь вдоль северной стороны склада с заложниками, потратил много патронов, и, когда появился перед тройкой наемников, у него хватило зарядов, чтобы положить одного капитально, второго ранить в живот, третьего же он вообще не задел, а автомат умолк. Пантере помогал Марк, который не видел молодого лейтенанта, но делал все возможное и невозможное. Пантюхин ощущал невидимую работу Сергея хотя бы по тому, что никто не мешал ему привычным движением высвободить нож и двинуться навстречу противнику.

Араб бросил возиться со своим заклинившим автоматом и, пытаясь достать пистолет, встретил диверсанта, вооруженного лишь ножом.

Короткая рукопашная.

Пантера сверкнул глазами, стремительно сокращая дистанцию. Сделав ложный замах ногой, подал корпус вперед и наотмашь рубанул противника ножом, глубоко распоров ему щеку. Прежде чем добить наемника, Михаил поиграл с ним две-три секунды, сбив араба подсечкой и опустившись перед ним на колено. Широко размахнувшись, Пантюхин всадил широкое лезвие между четвертым и пятым позвонком бандита. Все мышцы наемника моментально сократились как под воздействием тока высокого напряжения, потом медленно расслабились.

Марк чувствовал, что горит, теперь уже по-настоящему. Он сместился от полыхающей стены на полметра, но горевший пол гнал его вперед, туда, где залегли бандиты. Начала тлеть куртка на спине, дымились брюки, ноги жгли раскалившиеся подошвы ботинок. Не в состоянии терпеть, Марковцев выкатился наружу, предварительно бросив гранату. Рванул с разгрузки еще одну...

...Вот замолчал автомат и в руках Аса – Гринчука все же нашла пуля. Уже три десантника сложили свои головы.

Подкидыш отмечал работу не только Марковцева, но и командира расчета, который вынужденно лез под пули, потеряв при этом Моряка. Алексей Мирный был смертельно ранен в голову, когда вызвал огонь на себя, вплотную приблизившись к «колючке».

Найденов руководил эвакуацией заложников. Он даже не уследил, как и когда умудрился Скутер оставить его. Увидел друга лишь тогда, когда отчаянный Леша Гарчихин, прикрываясь яростным огнем Скумбатова и Злодея, с миной в руке подползал к складу.

– Куда ты, дурак!.. Пантера, прикрой этого идиота, – Найденов был вынужден отозвать Михаила, намеревавшегося обойти горящую столовую и помочь Марковцеву.

Скутер поставил мину, но возвращаться не спешил. Лейтенанту хорошо было видно выбивающегося из сил одноглазого командира, уже одного: Злодей повторил маневр Моряка, и его большое тело изрешетило пулями. Чернов лежал на спине в сорока метрах от командира, который вызывал на себя огонь тридцати с лишним «чехов», чтобы дать возможность товарищам эвакуировать заложников.

Скутер прислонился к стене склада, снял с разгрузки последнюю гранату и зашвырнул ее в окно. Взрывом он отвлек часть боевиков от Скумбатова.

Гарчихин улыбнулся, в очередной раз рисуя перед собой образ товарища. Теперь это было горбоносое, с резкими чертами, обезображенное лицо одноглазого командира. Скутер представлял, что сделает Саня, когда раздастся взрыв и давление автоматных очередей на него ослабнет.

А таймер продолжал ворочать цифры. Сколько осталось до взрыва – десять, семь, пять секунд?

Скутер отползал, лежа на спине и отстреливаясь. Он сделал огромное дело для отряда, вытянув на себя большую часть боевиков, которые в любую секунду могли изменить тактику, чтобы соединиться с фланговой группой Джафаля и взять десантников в тиски – теперь уже вместе с заложниками. Давлатов просто обязан был поступить так, как сделал это Мустафа: оставить против Скумбатова, которому неоткуда ждать помощи, пять-шесть человек, уводя остальных.

Скутер сделал все, чтобы отвлечь противника, он вел огонь, поставив себя в безвыходное положение. Пантера не мог прикрыть товарища, его самого обложили, едва он показался в простреливаемой зоне, куда стянулась большая часть боевиков. Краем глаза Пантера заметил, как закрутился на земле раненный в голову Гарчихин, подставляя под пули то спину, то грудь...

И вот, наконец, прозвучал последний аккорд Скутера: заложенная им мина смела вылезших из-за укрытия боевиков. Алексей правильно предвидел действия лейтенанта Скумбатова. Один-Ноль, используя дымовую завесу, зашел оставшимся в живых бандитам за спину и в открытую, во весь свой почти двухметровый рост, накрыл их огнем из двух автоматов. Саня стрелял с двух рук, громко и несвязно крича, не чувствуя боли в пробитой руке и левом боку; повязка уже давно слетела с его изуродованной щеки, а единственный глаз сочился слезами.

Позади Джафаля, за колючим ограждением, имелся необъятный простор для маневра, для отступления, которое в данный момент вызывало на лице пакистанского наемника сардоническую улыбку, – русским диверсантам отступать было некуда.

Став во главе трех десятков бойцов, Мустафа легко ушел с линии яростного огня и уже обходил подорванную диверсантами котельную и дизельную станцию, которая выбрасывала в небо черные облака дыма. Пакистанцу и верилось, и нет, что силами отряда в тринадцать человек за считанные минуты можно целиком уничтожить диверсионный центр.

И он получил подтверждение своим мыслям, когда за углом пекарни его внушительный отряд встретили двое, всего лишь двое русских десантников. Они словно защищали родную землю, не отступая ни на шаг, они отчаянно сдерживали наступление тридцати наемников, не давая им возможности зайти товарищам за спину. Даже смертельно раненные, они не прекращали огня.

...Из жалости или по привычке Мустафа остановился возле Алексея Колесникова, нижнюю челюсть которого бронебойной пулей свернуло набок, и выстрелил ему в голову. Муха лежал в пяти метрах от Удава, уже бездыханный.

Джафаль не стал возвращаться назад, чтобы быстрее прийти своим людям на помощь, а продолжил двигаться в прежнем направлении, чтобы снять со спины отчаянного автоматчика, который долго не давал продыха его отряду. По ходу он определится, стоит ли посылать помощь Рустэму Давлатову, который уже давно не выходил на связь.

– Вперед! – Мустафа пропустил впереди себя араба, который осторожно выглянул за угол и так же осторожно, вжимаясь в стену, сам сделал первый шаг.

Наконец-то Пантера смог помочь Марковцеву, зайдя во фланг боевикам. Рубильник погиб. Не смогли противостоять численному перевесу противника Удав и Муха. Сейчас тридцать боевиков обходили столовую, чтобы ударить сзади, а в случае отхода десантников начать их преследование. Боевики тоже умели считать и не ошибались, определяя оставшихся в живых русских в количестве четырех человек.

Не мешкая, заложников чуть ли не пинками погоняли к подорванному гранатами забору. На лица никто не смотрел, никто их не считал: какой дурак останется в неволе? Но едва они выстроились в цепочку и ведомые Подкидышем сделали первые шаги, как сзади ударили мощные «шакалы».

– Я прикрою.

Марковцев отчаянно замотал головой, нарушая сложившиеся традиции и называя на боевом задании бойца по имени:

– Нет, Миша, нет! – Для Марка это означало одно: Пантера остается здесь навсегда. – Я прикрою.

Ах, как умел улыбаться Пантера! Ни у кого на свете не было такой открытой улыбки.

– Тебе нельзя, Максимыч. Ты должен вернуться. Без тебя мы никому не нужны, даже мертвые. Тем более мертвые. Поэтому ты и пошел с нами, разве не так? – Глаза Пантеры продолжали улыбаться. – Плюнем в вечность, Максимыч?

Не оглядываясь, смелый Пантера рванул назад, пользуясь временным прикрытием, чтобы секунды спустя встретить боевиков.

Марк выругался. Он не имел права удерживать Михаила, который был тысячу раз прав. А боеспособных в отряде остались только два человека: он и Подкидыш. Скумбатов был серьезно ранен, и каждый шаг давался ему с трудом. Не хватало времени, чтобы вооружить заложников, да и какой от них прок? С таким отрядом только быстрее положат... Обстановка говорила за то, что этот, последний натиск, им не сдержать.

И мин больше нет. Три или четыре остались у погибших десантников. Если рванут от жара, то не ко времени. А до той, что осталась в рюкзаке Пантеры, уже не добраться.

«Заложники! Заложники, в бога мать! – скрипел зубами Марковцев. – Если бы не они...».

Если бы не заложники, десантники вовремя снесли бы склад и укрывшихся за ним боевиков. А группа Скумбатова вышла бы к Подкидышу без потерь. И Скутер остался бы жив. В таком мощном составе они бы расчистили правый фланг и стали отходить. Без потерь. Почти без потерь. Теперь же девять погибли, и наступила очередь десятого.

Последний взгляд на бойца: Пантера занял точно такую же позицию, что и раньше, только по другую сторону здания: он полулежал за фундаментным блоком, готовый к своему последнему бою.

– Уходи, – сквозь зубы бросал Пантера, не оборачиваясь на товарищей, – уходи, Максимыч.

Расчетливыми движениями десантник разложил перед собой оставшиеся два магазина к «АС», пистолет и четыре гранаты. Одну, не мешкая, швырнул в показавшихся из-за угла боевиков. Туда же послал длинную автоматную очередь.

Михаилу мучительно хотелось оглянуться, но он считал это проявлением слабости. Он спиной видел уходящих товарищей, чувствовал частые взгляды Марка и Подкидыша, которые оборачивались на ходу, и... больше понимал их состояние, чем свое собственное.

– Уходите...

Справа от Пантеры, в зияющем провале, где погибли Рубильник, Ас и Подкова, послышался чей-то неосторожный возглас. Развернувшись, Михаил опустошил магазин и быстро вогнал новый. В запасе оставался лишь один. Пантера снова крутнулся, пресекая попытку боевиков обойти его слева, и бросил еще одну гранату.

Патроны кончались с неимоверной скоростью. Вот уже подошел к концу последний магазин. Автомат щелкнул затвором и стал бесполезным.

Бережно прикоснувшись к рукоятке ножа, Пантера оставил его в ножнах и потянулся к пистолету.

У разведчика было некоторое время, чтобы приготовиться к последней встрече. Он понимал, что боевики, несмотря ни на что, постараются взять одиночку живым: такой лакомый кусок, как плененный десантник, не каждый день попадает в руки.

Пантера ждал наемников, вспоминая дом, самоотверженную тетку, взявшую на воспитание еще двух детей. Как наяву, видел перед собой сестру: «Ты не обидишься? Я замуж выхожу. Уеду в Грецию».

Глупая...

Михаил представил себе небо над головой сестры, незнакомое, чуть темнее обычного, российского неба, а на нем ни облачка. «Боги там близко»...

«Странный ты человек, Максимыч... Нянчишься с нами».

А Марковцев улыбается и что-то говорит. Потом его почерневшее от дыма лицо искажается болью: «Нет, Миша, нет!»

Уходите, уходите, – стучало сердце в груди Пантеры.

Пакистанец разделил свой отряд на две части. Десять человек, закрывая лица руками, нырнули в полыхающее здание, стараясь обойти непереносимое пламя стороной. Остальные восемнадцать и примкнувшие к ним семеро караульных, уцелевших за казармой «Исрапил-лагеря», вплотную подошли к оконечности южной стороны здания.

Первая вылазка оказалась неудачной: два человека были ранены, один убит.

– Они уходят, Джафаль! – держась за простреленное плечо, выкрикнул наемник.

Еще одна попытка, которую пресекла автоматная очередь из-за бетонного блока. Туда полетели гранаты, но разорвались в пяти-шести метрах от автоматчика.

Мустафа ждал, когда прикрывающему отход колонны с заложниками русскому десантнику за спину выйдет его второй отряд. Прислушавшись, пакистанец покачал головой: их попытка также оказалась тщетной. Кто-то очень храбро защищал своих товарищей. Но он один. И у него скоро кончатся патроны.

Боевики появились сразу с двух сторон – осторожно, держа разведчика на прицеле. Ту группу, что появилась слева, возглавлял сам Джафаль Мустафа. В руках пакистанца «шакал». Оба они настороженно смотрели на русского десантника.

Пантера сидел, вытянув ноги и прислонившись спиной к бетонному блоку. Левая рука лейтенанта с прокопченным лицом прижата к туловищу, ладонь покоится на бедре. Правая держит пистолет. Глаза бегают от одного боевика к другому. По вороненому стволу пистолета, который Пантера вставил в рот и крепко прикусил зубами, стекает слюна. Дыхание бойца частое, прерывистое.

Джафаль опустил ствол «шакала» и обратился к товарищу на арабском:

– Он не выстрелит в себя. – Потом перешел на русский. – Слышишь, ты, солдат! У тебя не хватит мужества. Сдайся мне. Ты будешь получать хорошее жалованье. Зачем тебе умирать? Сдавайся!

Джафаль подошел совсем близко, изучая лицо русского десантника.

– Сдавайся.

Пантера на миг прикрыл глаза, и его взгляд снова нашел пакистанца.

– Сдавайся, – в очередной раз потребовал Мустафа, различив в глазах десантника колебание. – Если ты сдашься, я не буду преследовать твоих товарищей. Клянусь Аллахом!

Пантера снова закрыл глаза и... медленно высвободил ствол изо рта. И так же медленно отвел кисть руки в сторону.

Мустафа криво усмехнулся и покачал головой, давая понять десантнику, что этого мало.

Пальцы Пантеры разжались, и пистолет упал на землю. Еще секунда, и, неотрывно глядя в черные глаза Джафаля, разведчик поднял руки... а его пальцы сложили знак победы – V. Виктория.

Зажатые под мышками гранаты с выдернутой чекой упали к его ногам.

В глазах боевиков, застывших в оцепенении в шаге от десантника, отразился ужас. А смеющиеся глаза Пантеры брызнули торжеством. Обе его руки показывали противнику победу над ними и над собой.

Виктория!

Виктория!

1

«Нет, Мишка не мог остаться в живых, тогда что же происходит? Кто-то издевается над памятью о погибшем товарище?»

...Уводя заложников, машинально Марковцев оглядывался: что-то подсказывало его часто бьющемуся сердцу, что Пантера еще жив. Казалось, что вот-вот из-за деревьев покажется его невысокая фигура, и Михаил вскинет руку в приветствии.

Сергей обманывал себя, такого просто не могло быть. Пантюхин держал не один десяток боевиков, и уйти они ему не дадут. Другое дело, если они захотят взять его в плен. Но и тут Марк на сто процентов был уверен, что Пантера живым в руки врагов не дастся. Хотя трудно, невыносимо трудно отдать свою жизнь в таком молодом возрасте.

Марковцев слышал автоматные очереди, до него долетели звуки разорвавшихся гранат. Потом – затишье...

И снова будто все повторяется. Лицо, которое исказилось до неузнаваемости и испугало Лейлу Исмаилову, словно покрылось дымом, обгорело, посеклось осколками стекла и камня. Сергей слышит грохот взрывов, видит огонь, а через него – руку, которая продолжала махать ему из чрева пожарища: «Я здесь, Максимыч!»

Нет, история не закончилась, она продолжается. Война не кончается, если не похоронен последний солдат. Пантеру же не похоронили, а, выходит, закопали живым.

И Марк согласно своей натуре, приняв вину на себя, посчитал, что в тот раз бросил своего товарища, не настоял на своем, не остался сам прикрывать маленькую группу спецназа.

Он вылил остатки коньяка в стакан и выпил.

– Так, Лейла, давай работать. Давай, милая, определяйся, в разное время сделаны эти снимки или нет. Давай, моя хорошая. А я женюсь на тебе, дочь твою усыновлю.

– Удочерю, – машинально поправила женщина. «Что случилось с ним?» – думала она. Что таят в себе странные символы, которые изменили ее гостя? Они знакомы чуть больше двух часов, а такое чувство, что они – старые знакомые. Сидят рядом, обращаются друг к другу на «ты». Словом, ведут себя раскованно, свободно. Им нечего скрывать друг от друга: Сергей не пытался спрятать своего волнения; другое дело сама Лейла – она просто не могла унять дрожи, едва разговор зашел о Михаиле Бондареве, а потом о злополучных снимках. Зато дальше – обоюдное взаимопонимание.

– Мы еще об одном не подумали, – нарушила она слегка затянувшуюся паузу. Вынув из ящика стола несколько коллекционных календарей, принадлежащих дочери, продолжила: – Если в ФСБ или МВД и заинтересовались некими сообщениями о том, что в подвалах или погребах селений Северного Кавказа находят надписи на стенах, нарах или столбах – «П 1-4», то интерпретировали это в первом случае как понедельник, первое число четвертого месяца 1996 года. Понимаешь меня?

– Да, – кивнул Сергей.

Лейла взяла следующий календарь, просмотрела его и отложила в сторону, потом еще один.

– Или понедельник, первое апреля (четвертый месяц) 2002 года. Все пятницы – первая буква – в ближайшие годы отсутствовали. Пятница, 4 января – если читать наоборот – приходилась на 1999 и 2002 годы. Поскольку пленники часто писали день своего заточения, ближайшего освобождения и прочее.

– Ты не в календаре читай... – Марк никогда не опускался до позерства, и в этот раз не стал стучать себя в грудь, рванув ворот на рубашке. Не прозвучали слова о том, что Пантере нельзя было писать в местах заточения свое имя или кличку по двум причинам. Первая: он до сей поры не назвал бандитам ни своего имени, ни должности, ни фамилии, про него боевики знали одно: он боец десантной группы. Вторая причина – все подозрительные надписи в помещениях часто уничтожались боевиками. А надпись «П 1-4» если и могла навести на подозрение, то ничего не объясняла.

На замечание Сергея Лейла покачала головой: «Я не понимаю тебя».

Сам же Марк понял если не все, то почти все. Человек, которого он давно похоронил, проходил когда-то службу в в/ч №... – 22-й батальон спецназа, и состоял он из четырех рот. Три роты специализировались по театрам военных действий – западному, юго-западному и южному. Их состав изучал соответствующие языки, географию, тактику боевых действий в горах, лесах, пустынях и т.д. Предназначение четвертой роты – особые задания. Личный состав роты состоял из прапорщиков и офицеров, и это единственное, что известно об этой роте. Именно в 1-й роте проходил службу Михаил Пантюхин, чьи останки исследовала ростовская лаборатория идентификации останков погибших и, оказывается, дала ошибку – судя по результатам экспертизы. И это о его смерти сообщил сестре Пантюхина сам Марковцев.

Он понял, что живой еще Пантера, выводя на стенах холодных подвалов знаки, ни на что не надеялся, но – верил. И в этом была и его слабость, и его сила.

Он понимал, почему Михаила до сих пор не казнили. Если в «афганскую» только за труп американского «зеленого берета» награждали орденом Красной Звезды, то за российского спецназовца ранга Пантюхина, взятого живым, могут «премировать» в Саудовской Аравии и прочих странах, финансирующих террористов. И Джавгар Аль-Шахри как раз ложился под это дело.

Сколько Михаил пробыл в плену? Полтора года. Был ли ранен? Судя по взрывам, которые неслись вслед уходящей группе десантников, получил довольно тяжелое ранение. Но какие бы увечья он ни получил, он может стать лучшим из лучших инструкторов на базах террористов. Если согласится, конечно.

А пока борется за свою жизнь, оставаясь бойцом с позывными «Один-четыре».

И еще одно воспоминание.

2

Греция,

6 января 2000 года, четверг

Вначале Юлия Пантюхина работала в одном из меховых салонов в Афинах, обслуживала в основном русских туристов и первое время стеснялась своих соотечественников. Комплекс, который должен бы быстро пройти. Однако по ее просьбе муж устроил ее в небольшой отель старшим администратором.

Есть что-то загадочное в женском сердце, чего не хватает мужскому. Она увидела в отражении огромного зеркала в гостиничном холле высокого худого человека с сигаретой в руке, не сразу обернулась на него. Хотя он смотрел именно на нее и очень пристально.

– Вы ко мне? – спросила она по-русски, ибо сразу, по внешности и одежде, определила в незнакомце своего соотечественника.

– Юлия Александровна?

– Да, это я. – На каблуках Юлия оказалась одного роста с братом, в глаза бросалось их сходство: необычные желтоватые глаза, чуть удлиненный подбородок.

– Ничего, что я с сигаретой? – спросил Марковцев.

– Курите, в холле это разрешается. – Она повела рукой, повернулась к уходящей на второй этаж синей лестнице, где на переходах стояли вазы с цветами, столики, за которыми можно спокойно подождать, пока оформляются документы, выпить рюмку коньяку, чашечку кофе за счет заведения...

– Присядем? – предложил Марк. – Или лучше уединимся где-нибудь.

– Что-то с Михаилом?.. Несчастье? – Она едва выговорила это слово. Ее глаза заполнились влагой, и она уткнула в них ладони.

Сергей взял ее за руки и тихо сказал:

– Он погиб.

Она кричала на весь холл, привлекая внимание немногочисленных в это время года клиентов. Какое ей дело, как геройски дрался ее брат? Ведь об этом говорил ей живой человек, точнее, оставшийся в живых. Почему он остался жив, а Миша погиб? И она сказала ошеломляющую фразу: «Кто так делает?»

Марк потом долго повторял ее. Действительно, кто? Может, кто-то управляет судьбами?

И что он мог добавить? Что она может гордиться своим братом, его подвигом? Пошло, именно непристойно в данный момент, другому не понять. Как и они не поняли друг друга. Марк извинился и ушел. У порога обернулся: Юля стояла, уперев одну руку в бок, другой закрывая заплаканное лицо.

Он и на следующий день не рискнул сказать девушке, что от нее потребуется кровь для экспертизы по опознанию. Хотя ехал сюда еще и за этим.

1

Дагестан, пос. Южный,

24 июня, понедельник

В кабинет следователя Рашидова вошел начальник ОВД майор Санжаров. Голубая рубашка с темно-синим воротником заправлена в брюки, нагрудный кармашек топорщится пачкой сигарет и пухлым блокнотом.

Сегодня они уже виделись. 45-летний Санжаров, невысокий, коренастый, с вечно настороженными глазами, молча кивнул коллеге и прошел к открытому зарешеченному окну.

Усман, изучивший повадки шефа, легко разобрался, что скорее всего предстоит разговор на конфиденциальную тему. Такие беседы, начинавшиеся с молчаливого вступления и созерцания скучной панорамы за окном отдела, приносили, как правило, головную боль. Майору оставалось только присесть на широкий подоконник, предварительно проведя по нему широкой ладонью.

Похлопав рука об руку, Санжаров приступил к делу.

– Усман, к тебе сегодня подойдет один человек, поговори с ним откровенно.

– На тему? – спросил Рашидов, поерзав на стуле.

– Не знаю, – недовольно скривился начальник отдела, – он все скажет.

– Когда? – Следователь посмотрел на часы. – У меня допрос свидетелей.

– Через пятнадцать-двадцать минут. Скажет, что от меня.

Начальник ушел, а Усман еще с минуту бездействовал. Не размышлял, а просто тупо смотрел на двустворчатый шифоньер напротив рабочего стола, приспособленный под шкаф, доверху забитый пропылившимися папками, устаревшими бланками, которыми можно было топить печку. Потом встал, сунул папку с делом в сейф, повернул в замке длинный, похожий на тюремный, ключ.

Обычно после таких разговоров на ум ничего не приходило. Рашидов сравнивал себя с бараном, который покорно дожидается конца стрижки. Что за человек? Откуда? Какая тема? Только эти туманные повторяющиеся вопросы, попробуй сосредоточиться на чем-нибудь конкретном. На деле о разбойном нападении, которое гирей висело на следователе? И не только оно, а еще два десятка дел о кражах, хулиганствах, двух убийствах, которые Усман расследовал совместно с районной прокуратурой.

Глупым бараном Усман чувствовал себя ровно десять минут. Через десять минут в его кабинет вошел сравнительно молодой модно одетый человек.

Русский затруднился бы сколько-нибудь точно определить его возраст: борода, смоляные волосы с проседью, восточный тип лица. Обычно возраст людей такого типа завышался – Джавгару Аль-Шахри можно было дать и сорок, и сорок пять, – но Рашидов не ошибся: египтянину едва перевалило за тридцать.

– Я от Санжарова, – скупо улыбнулся он. – Здравствуйте.

– Да, он говорил. Садитесь.

На фоне зашарпанного шифоньера с облупившимся лаковым покрытием элегантно одетый араб выглядел нелепо. «Даже, если, кагытся, он вылез из него», – мрачно сострил Усман.

– Чем могу помочь?

– Я приехал из Каспийска. Вы давали рекомендации одному русскому, который интересуется делом капитана первого ранга Бондарева?

«Началось», – екнуло сердце следователя. Он вдруг понял, что может оказаться на месте другого барана, со связанными ногами, над которым занесен остро отточенный нож.

– Да, – с некоторой запинкой ответил он.

– Вы хорошо его знаете? Откуда он, как его фамилия?

– Его зовут Сергеем, фамилия – Алешин. Они с Бондаревым были друзьями, – приступил он к исполнению инструкций Марковцева. Треклятого Марковцева.

– На кого он работает?

– Не знаю. Но сейчас у него частный интерес.

– Вы уверены?

– Да.

– Как вы познакомились с ним?

– В прошлом году я вел дело об убийстве моряка Санникова. Как выяснилось, его в пьяной ссоре убил сосед. Выяснять детали преступления прибыл Сергей. Мне доподлинно известно, что в то время он контактировал с морской разведкой флотилии, по отдельным вопросам консультировался с Бондаревым.

– А сейчас происходит не то же самое?

– Нет, – решительно заявил Усман. – В случае с Санниковым Сергей прибыл спустя два-три дня после его убийства. А со смерти Бондарева сколько прошло? – спросил он.

В кабинете повисла пауза, во время которой следователь успел порадоваться за свою словесную сноровку: и Санников и Бондарев были убиты, однако он выделил убийство первого и смерть второго, а это не одно и то же. Черт его знает, куда может привести это дело; не найдутся ли умы, которые попробуют связать вместе кончину двух капитанов?

«Два капитана. Здорово, – злился следователь. – Капитаны мрут как мухи».

На свой вопрос он ответил сам же:

– Прошло больше месяца. А официальных лиц в Каспийске побывало немерено. Сергей появился, как только все более или менее успокоилось, и сразу ко мне. Попросил свести его с человеком, входящим в следственную группу по делу Бондарева. Дал денег. – В этом случае Рашидову врать не пришлось. – Что еще? – Он потер переносицу. – Да. Сергей уволился со службы. С его слов, правда, точно мне это неизвестно.

Следователь говорил спокойно, никто бы не подумал, что в этот миг он лихорадочно перебирает варианты: «Так, произошло следующее. Этот забулдыга Ислам Каримов, следователь из Каспийска, либо проявил личную инициативу, доложив куда надо о частном интересе Марковцева, либо его попросили об этом. В последнем случае Сергей нарисовался и с него, кагытся, сняли ксерокопию».