Год полнолуний Прозоров Александр

ЯНВАРЬ

Царапины начинались примерно на уровне глазка. Чем ниже, тем их становилось все больше и больше, и внизу дверь напоминала густой, широкий веник.

– Что это? – мрачно спросила Таня.

– Это их собака, – осторожно ответил Олег, – по кличке Охлос.

– И ты хочешь, чтобы мы взяли домой этакую тварь?

– Да она маленькая совсем. Чуть выше колен. Милый такой пуделек.

– Тогда откуда эти пробоины? – Таня задумчиво ковырнула ногтем свежую белую ссадину рядом со стеклянным кругляшком.

– Ну, наверное домой собачке хотелось, – пожал Олег плечами, – она подпрыгивала… радовалась, так сказать.

– А если она и нашим дверям радоваться начнет?

– Да никто нас Охлоску брать не заставляет, – примирительно напомнил Олег. – Не хочешь – не возьмем. К тому же она не так уж и любит скакать. Миша обувь на вешалку ставит, чтобы псина не грызла. И ничего, не достает.

– Куда он ставит обувь?.. – зловеще переспросила Таня.

Олег понял, что сболтнул лишнее, но сказанного не воротишь: по Таниному лицу стало ясно, что супруга приняла окончательное и бесповоротное решение – можно спокойно разворачиваться и уходить, все равно никакие аргументы на нее уже не подействуют. Однако палец успел вдавить кнопку звонка, уже лязгал замок, открывалась дверь, и через образовавшуюся щель вырывался истошный вопль:

– Жрать хочу! Жрать давайте! Голодом зам-морили!

– А это кто? – шепотом спросила мужа Таня.

– Это попугай, – ответил вместо Олега Михаил. – Врет, паразит, только что миску овса стрескал.

Миша Немеровский вымахал выше Таниного мужа почти на две головы, но получился раза в полтора тощее. Плеч у него, казалось, не было вообще – рубашка не соскальзывала до пояса только из-за туго застегнутого воротничка, а брюки не падали лишь благодаря затянутому на последнюю дырку ремню. В качестве компенсации Миша обладал великолепными пышными кудрями, и в довершение был блондином. В общем, одуванчик, а не человек. Неординарную внешность дополнял восторженный склад ума: Немеровский мгновенно возгорался самыми разнообразными увлечениями и столь же быстро угасал. Как напоминание о многогранном интеллекте под окнами квартиры ржавел «запорожец», почти ставший «фольксвагеном», пылился в прихожей увешанный автомобильными камерами багажник, почти ставший катамараном, бегал по квартире сибирский кот, почти научившийся искать земляные груши… Теперь вот еще и попугай какой-то объявился.

– А птица тебе зачем? – поинтересовалась Таня, с царственной небрежностью сбрасывая зимнее пальто мужу на руки. – В цирке, что ли, выступать собираешься?

– Да нет, – отмахнулся Миша, доставая для гостей тапочки. – Это сынок постарался. Прибежал тут на днях домой, и говорит: «Пап, а у нас в подвале кто-то по-английски разговаривает. Наверное, шпионы забрались. Давай в милицию сообщим?» В отделение звонить я, естественно, не стал, но любопытство разобрало. Взяли мы с Андрюшкой фонарик и пошли смотреть, что за Джеймс Бонд в доме завелся. А там эта тварь летает. Грязная, мокрая, полуощипанная – в общем, курица второй категории. А у меня как раз клетка старая дома валялась…

– Жрать давайте!

– О! Слыхали? Навязался на мою голову!

– А посмотреть можно?

– Хоть килограмм! Могу даже подарить!

В высокой клетке, подвешенной к потолку вместо светильника, сидел крупный, ослепительно белый попугай. Увидев людей, он заметался из угла в угол, захлопал крыльями, потом быстро и ловко вскарабкался вверх по проволочной стенке и, повиснув вниз головой, принялся яростно долбить желтым крепким клювом планку насеста, не забывая надрывно орать:

– Жрать хочу! Голодом зам-морили!

Клетка угрожающе закачалась, на пол посыпались перья, мелкий сор.

– Старую уже сломал, – грустно сообщил хозяин. – Альфонс выцветший.

– Жрать хочу! Жрать давайте!

– Ты б ему насыпал чего, что ли?.. – осторожно предложил Олег.

– Да кормлю я его, кормлю! – взорвался Миша. – Меня соседи уже достали: «Почему, – говорят, – над животным издеваешься!» Заткнись, суп сварю!

Услышав хозяйский крик, попугай от неожиданности разжал лапы и сорвался вниз, однако удержался клювом за насест, забрался на него, хлопая крыльями, и угрюмо затрещал, точно механический будильник.

– Пойдем в комнату. А то ведь не успокоится.

– Жрать хочу! Жрать давайте!

Прежде чем усадить гостей на диван возле уже накрытого стола, Мише пришлось перенести на стул огромного черного кота с нежной кличкой Муля.

– Кот-то попугая не трогает?

– Кто? – переспросил Миша и нехорошо усмехнулся. – Могу продемонстрировать.

Он вышел на кухню. Через секунду оттуда послышался жизнерадостный вопль «Голодом зам-морили», и одновременно по полу покатился опустевший стул – круглые, зеленые, кошачьи глаза светились из-под кресла. С восторженным воплем крылатый Альфонс спикировал рядом, с ходу попытался клюнуть кота в хвост, но неудачно. Тогда он прошелся вдоль, переваливаясь, как «бычок» из детской считалки, заглянул под кресло с другой стороны и угрюмо сообщил:

– Жрать хочу!

Коту эта фраза энтузиазма отнюдь не прибавила. Попугай прошелся туда-сюда еще пару раз, поднял свой хохолок и внезапно дружелюбно предложил приятным женским голосом:

– Андрюша, вставай!

– Это он научился, пока у сына в комнате висел. – Миша снял с заварочного чайника румяную, щекастую матерчатую бабу. – Мы сперва ничего понять не могли… Таня, тебе покрепче? Олежьи вкусы я уже изучил… Так вот. Андрюшка по утрам стал заходить к нам и жаловаться, что будим рано. Мы сперва ничего понять не могли. Это чучело белое в клетке сидит – голова набок, глаза закрыты, даже похрапывает. Ну, да потом застукали «с поличным». К себе перевесили. Так он, гад, через неделю будильником орать начал! Олег, тебя будили когда-нибудь по выходным в пять утра? Я его чуть в форточку не выкинул. Жена отняла. Бережет. Этот недобитый Альфонс как ее увидит – голову на спину откинет, глаза зажмурит и эдак вдохновенно басит «Боже мой, как ты прекрасна!». Она теперь скорей меня выкинет. Мозгов с наперсток, а жену, считай, у меня отбил.

– Жрать давай! – снова заорал попугай.

– Пусть тебя моя мегера кормит, петух некрашеный! – огрызнулся Миша.

– Весело живешь.

– Не то слово! Кстати, вы у меня Охлосиху не возьмете? Недельки на две, не больше.

– Слушай, – прихлебнула чай Таня, – а почему вы ее назвали так, а? Странное какое-то имя.

– Да мы ее поначалу Сволочью назвали. Не специально, просто так сложилось. Ну, а потом поняли, что неудобно. Мальчишка растет… Да и во дворе звать неудобно… Пришлось синоним подбирать. Да, а ведь я ее обувь жрать отучил!

– Не может быть!

– Запросто! – хозяин гордо вскинул голову. – Простудился я на прошлой неделе. Башка трещит, кости ломит, с носа течет. Не согнуться, не разогнуться. Прихожу домой, скидываю бутсы, а эта скотина курчавая уже бежит, хвостом виляет – а зубами щелкает. И так обидно мне стало все от нее прятать-распихивать… Достал из кармана купленную «упсу», взял две таблетки, да в глотку ей и загнал.

– И как?

– Весь вечер с треугольными глазами у крана в ванной паслась. Язык набок, морда мокрая. Только слышно – «Ик! Буль-буль-буль… Ик! Буль-буль-буль…» Ночь спала как убитая. С тех пор к ботинкам – ни ногой. Так что можете брать спокойно. Ничего не попортит.

– Ты понимаешь, Миша, – мягко начала Таня, – у нас маленький ребенок…

– Ну ребята!!! – взмолился Михаил. – Ну хоть на одну недельку…

– Ну что тебе даст эта неделя? – покровительственным тоном спросила Таня. – Даже отдохнуть толком не успеешь…

– О-о-о! – Миша мечтательно закатил глаза. – Целая неделя! Я успею провести сразу семь сеансов суброментальной йоги!

– Субро… чего?

– Суброментальной йоги! – лицо Михаила озарилось приливом энтузиазма, голос наполнился глубиной и окреп. – Суброментальная йога позволяет полностью применить потенциальные возможности человеческого мозга, которые в повседневности используются всего на два-три процента! Можно создавать целые новые вселенные, полноценные миры; можно путешествовать во сне по иным странам и континентам, по параллельным пространствам, по прошлому и будущему…

– И где ты этого набрался? – со скепсисом спросил Олег.

– Подожди, Олежка, – остановила мужа склонная до всяческой мистики Таня. – А что это за йога путешествий во сне?

– Ну, в принципе, она совершенно проста. У нас на Крестовском острове Ма Нирдыш Тшола из Непала целую неделю вела занятия. Я не попал, меня с работы не отпустили, а Костик, наш охранник, пошел. Он мне все рассказал… – От нахлынувшего восторга Миша говорил все громче и громче, и даже попугай на время отвлекся от кота, повернулся к хозяину и с любопытством склонил голову. – Когда заснешь, нужно вообразить себе такой мир, в какой хочешь попасть. Получается настоящая вселенная, неотличимая от реальной. Там можно путешествовать, сражаться, любить женщин и заводить детей, наживать врагов и друзей. В общем, совершенно реальный мир, но только такой, какой ты пожелаешь.

– И почему тогда все люди еще не живут в своих вселенных? – вклинился извечный скептик Олег.

– Во-первых, некоторые живут; во-вторых, пока что это получается скорее случайно, чем целенаправленно; а в-третьих – есть одно совершенно необходимое условие: нужно сохранить во сне собственную свободу желаний. Обычно человек, засыпая, катится по воле случая, нисколько не контролируя ситуацию.

– И что делать? – Таня пихнула мужа локтем под ребра – чтобы не ехидничал.

– На первый взгляд все просто. Заснув, именно заснув, а не раньше, нужно во сне поднести к глазам ладонь и посмотреть на нее. Как только это случилось – все! Новый мир у ваших ног. Можете дальше воображать стены, потолки, людей, гурий и так далее. Увы, на деле желание взглянуть во сне на свою ладонь уплывает вместе с сознанием. Наверное, кто-то может добиться своего с первой попытки, кто-то – лет через двадцать, а кто-то не увидит своего личного мира никогда в жизни. Хотя человеческий мозг достаточно развит, чтобы создать не одну, а сотни вселенных. Это вам любой биолог скажет.

Пока люди рассуждали о высоких материях, неугомонный Альфонс покинул кота, добрел до Таниных шлепанец, деловито почистил длинным кривым ногтем клюв и внезапно долбанул гостье по носку тапка.

– Ой! – девушка поджала ноги.

– Что ты делаешь, скотина! – вскочил со стула Миша, а попугай закинул голову назад, зажмурил глаза и нежным бархатным баритоном простонал:

– Боже мой, как ты прекрасна!

– Как? – Изумленно распахнув голубые глаза, Танечка утратила бдительность, и Альфонс немедленно клюнул другой тапок. Муля, явно решивший под шумок сделать ноги, выполз из-под кресла, волоча по полу жирное брюхо… Однако попугай заметил беглеца и, взмахнув широкими ангельскими крыльями, кинулся за ним.

Хлопнула входная дверь. Заливаясь яростным лаем, в комнату ворвалась пуделиха и попыталась ухватить ненавистную всем птицу за хвост. Альфонс увернулся, кот не успел. Собака по имени Охлос рухнула коту на голову и мохнатые обитатели дома покатились по полу, мимоходом снова опрокинув невезучий стул – а подлый попугай пикировал на них сверху, долбя клювом то одного, то другого. Шумно грохнулся на пол торшер, полился кипяток из опрокинутого чайника…

– Вот, – страдальчески вздохнул Миша, – разве можно заниматься йогой в такой обстановке?

Шлепая босыми ногами, прибежал семилетний Андрюшка, кинулся разнимать зверей, тут же был поцарапан, клюнут и укушен, но реветь не стал, а принялся тоже ловить попугая. Альфонс, теряя яркие, как свежий снег, перья, не только ловко уворачивался, но еще и ухитрялся стучать четвероногих преследователей по головам, а двуногого по пяткам. Досталось даже Мише, хотя тот чинно восседал на стуле, прихлебывал кофе и флегматично советовал:

– Оставьте. Пусть выживет сильнейший. Желательно – один.

Кончилось тем, что еще раз хлопнула входная дверь, и послышался голос Мишиной жены Иры:

– Что за шум, а драки нет?!

Драка прекратилась немедленно: Андрюшка с Охлосихой выскочили навстречу любимой мамочке, Муля опять спрятался под кресло. Попугай с видом победителя уселся Тане на плечо, вдохновенно пробормотал: «Боже мой, как ты прекрасна!», и вытянул шею. Женщина улыбнулась и почесала галантной птице грудь. Попугай замурлыкал.

– Слушайте, – осенило Мишу, – А может, вы Альфонса возьмете? Так тихо без него было!

– Что б он нам сына по квартире гонял? – усмехнулся Олег.

– Да нет, – отмахнулся Миша, – это он только кошек так не любит.

– И чтоб орал каждый день в пять утра?

– Можно покрывало накидывать. Тогда он спит спокойно.

– Боже мой, как ты прекрасна! – простонал попугай, на мгновение прервав мурлыканье.

– А если его поставить Сашке в комнату?.. – задумчиво спросила Татьяна.

– Я вам и клетку подарю, – почему-то прошептал Миша и радостно побежал на кухню…

Больше всех обрадовался приобретению Сашка: приведенный из садика домой, он тут же принялся таскать по комнате огромную клетку, выбирая место получше, потом долго твердил попугаю: «Попка дурак» (Альфонс гордо отворачивался), а ложась спать, даже забыл про свой любимый йогурт, поставленный рядом с кроватью. За его неполные пять лет такие случаи можно было пересчитать по пальцам. Олег укрыл сына одеялом и отправился на кухню помогать жене.

Обычно этим и заканчивался каждый их день – Таня вставала к раковине и начинала мыть накопившуюся за день посуду, а муж приходил ей помогать. Он подкрадывался сзади, осторожно зарывался лицом в душистые кудри, нежно целовал шею, покатые плечи, касался губами розовых мочек ушей, а руки его ложились жене на бедра, или ласкали грудь, почти сохранившую форму даже после рождения сына, или опускались ниже живота… И чаще всего посуду приходилось домывать утром.

– Не подходи! – сурово, даже без тени улыбки предупредила на этот раз Таня, едва скрипнул пол у порога.

– Да я только помочь, – вкрадчиво сообщил Олег.

– Не подходи! – Она повернулась к нему лицом и умоляюще добавила: – Пожалуйста. Я ведь тоже не деревянная! Извини, любимый, но дня три тебе придется потерпеть. Настал момент такой…

– Хорошо, я не буду, – не без тоски в голосе произнес Олег, прошел к окну и присел на подоконник, откровенно любуясь своей женой. Та вымыла одну тарелку, поставила в сушилку. Вымыла вторую, задержала ее в руке, приглядываясь к чему-то и внезапно топнула ногой.

– Ну не могу я так! Уйди отсюда! Хочется в такие дни больше, а нельзя вообще. Олежка, любимый, не обижайся! Уйди пожалуйста. Я ведь тебя всем телом чувствую. Аж мурашки по коже. Ложись иди спать. Я тебя очень прошу. Пожалуйста…

Олег немного посопел – но что тут скажешь? – и отправился укладываться.

В постели без Тани было непривычно холодно и одиноко. Олег покрутился, прислушиваясь к бряцанью посуды, потом накрылся одеялом с головой. Стало теплее. Он вспомнил попугая, Мишины «йоги», усмехнулся. Если бы Олегу пришлось создавать свой мир, то он изготовил бы женщин без месячных… Жалко, они были бы не настоящие… Хотя, придуманные женщины не знали бы, что они не настоящие… Или знали? Мысли перескочили на драгоценные камни: сейчас при выращивании искусственных камней специально добавляют в расплав различные химические элементы, чтобы отличить их от настоящих. Вопрос: какой смысл делить камни на поддельные и настоящие, если между ними нет никакой разницы? Идея показалась здравой. Если сделать женщин, неотличимых от настоящих, значит они и будут настоящими…

Олег перевернулся на другой бок и, уже проваливаясь в сон, попытался вспомнить, что нужно, чтобы создавать женщин? Кажется, просто посмотреть на ладонь…

Во сне он недоверчиво усмехнулся и поднес руку к лицу.

Ладонь оказалась мозолистой, исчерканной всякими пророческими линиями – жизни, судьбы, здоровья. Еще был застарелый ожог на мизинце – серебро полгода назад брызнуло; чернильное пятно на кончике указательного пальца. Ладонь как ладонь. Видит он ее. Ну и что?

И тут же возникло удивление: а как он может ее видеть? Ведь он же под одеялом! Или уже без одеяла?

Олег огляделся. Действительно, никакого одеяла нет. Просто комната. Потолок, да четыре стены. Четыре светло-серые стены, без окон, без дверей. Ни единого окна, ни единой двери, ни входа, ни выхода. Где же он? Как сюда попал?!

Олега охватил жестокий приступ клаустрофобии. Замурован!

Стало страшно – разум охватил дикий беспричинный ужас, словно человек оказался нагишом перед тигром-людоедом. Олегу страстно, всей душой захотелось ощутить в руках оружие, простое и надежное, а лучше всесильное…

Меч, русский прямой обоюдоострый меч, да такой, чтобы не то что ворога или зверя, а любую стену как повидло резал! Будь она хоть деревянная, хоть каменная, хоть трехслойной керамической брони!

И меч возник. Прямо в руке. Достаточно весомый, чтобы ощутить тяжесть оружия, но не настолько, чтобы рука уставала его держать – с длинным лезвием, сверкающим, как первый утренний луч. Клинок до середины украшен тонкой изумрудно-зеленой вязью. Эфес усыпан крупными жемчужинами, а головка завершена огромным плоским фиолетовым аметистом. Непритязательная огранка французским каре открывала глазу дрожащее, живое мерцание в самом сердце камня.

Олег поверил мечу сразу. Поверил, как человеку, ощутил, как друга. И даже понял, что у меча есть имя: Драккар. Страх исчез. Даже наоборот, появилось желание сразиться, встать с оружием в руках против достойного противника, скрестить клинки, увидеть ужас в глазах врага, услышать мольбу о пощаде, почувствовать радость победы. С кем сразиться? Естественно, с кем-то, олицетворяющим Зло.

Буквально из воздуха соткался черный плащ, подбитый кровавым бархатом, появился черный камзол, отделанный кружевами воронова крыла, заструилась над воротником коричневая дымка, обрела форму вытянутой, покрытой шерстью морды. Внизу мелькнул хвост. Шерсть на морде поползла назад, обнажая угольную кожу лица, длинный крючковатый нос, узкую щель рта, густые изогнутые брови. Фантазия быстро обрела ясность, и почти мгновенно выросли прикрытые панталонами козлиные ноги с раздвоенными копытами, вытянулись изогнутые рожки на голове.

Дьявол! Сам Дьявол. Впрочем, это естественно. Только Дьявол и есть истинно достойный противник.

Олег широко расставил ноги, слегка пригнулся, взяв меч обеими руками, и приготовился к схватке.

Дрогнули, поднимаясь, безресничные веки, сверкнули белки. Первый вздох – по комнате потянулся острый запах серы. Мелькнули между темных губ сахарные зубы – Дьявол качнулся, словно потерял на миг равновесие, раскрыл глаза и в упор посмотрел на Олега.

Кончик меча описал небольшой круг и вернулся в изначальную точку, Легкий и послушный, как продолжение руки. Дьявол медленно опустился на колено и склонил голову.

– Приветствую тебя, Создатель!

Драккар, словно сам собою, вскинулся вверх.

– Благодарю тебя, Создатель, за подаренную мне жизнь и клянусь служить тебе верой и правдой, и исполнять все твои приказы. Если ты желаешь моей смерти, то я готов погибнуть, благодаря тебя даже за тот краткий миг жизни, который ты дал мне своею волей.

– С чего ты решил, что я хочу тебя убить?

– Я второе из твоих созданий. Меч взял половину твоей души, мне досталась лишь четверть, но я еще достаточно близок к тебе, Создатель, чтобы чувствовать твои мысли и желания. Если ты пожелаешь, я готов помочь создавать новый мир в соответствии с твоими желаниями, высказанными и невысказанными, и избавить тебя от необходимости обдумывать каждую мелочь.

– Мир в этой камере без окон и дверей? – Олег красноречиво развел руками.

– Ты прав, Создатель. Сотворенное тобой однажды уже невозможно изменить. Но можно изменить еще не созданное.

– В каком смысле? – кончик меча настороженно нацелился собеседнику в горло.

– Невозможно творить мир в этой, уже существующей комнате. Но можно создать мир за этими стенами. – Дьявол поднялся на ноги. Стало видно, как выглядывающая из-под подола плаща мохнатая кисточка хвоста, похожая на львиную, бегает из стороны в сторону. – Ты позволишь, Создатель? Только согласно твоих мыслей, желаний и представлений.

Олег не успел сказать и слова, как рогатый слуга уже склонился в поклоне.

– Повинуюсь, Создатель.

На миг возникло холодное жутковатое ощущение в голове, словно там зашипела газировка.

– Что это?

– Весь этот мир, Создатель, – Дьявол развел руки, – лишь осьмушка души твоей, и он благодарен тебе за счастье своего существования.

– Ты что, издеваешься? – Олег ощутил нарастающую злость: в их маленькой комнатушке ничего не изменилось.

Но тут Дьявол сухо щелкнул черными пальцами, и стены рухнули…

Сотни жарких солнц, взметнувшихся ввысь вокруг земного диска нагрели песок пустыни до такой степени, что в нем можно было запечь кабана. Именно поэтому ноги лошадей были обуты в толстые кожаные чулки до самых колен, а все пятеро всадников обходились без доспехов – хотя, судя по широким мечам на поясах и длинным копям у стремени, они являлись воинами. Головы людей укрывали небольшие войлочные шапочки, на плечах болтались свободные белые балахоны с длинными рукавами. Одежда ничем не отличалась и у двух совсем молодых, лет по пятнадцать, парней, и у двух взрослых, гладко бритых воинов, и у седого старца, с окладистой седой бородой.

– Пить хочется, – негромко пробормотал один из молодых ребят.

– Терпи, Аристон, – тут же потребовал старик. – К фляге руки протянуть не смей! На жаре пить, только воду терять. Мигом потом выйдет, и только сильнее жажда мучить станет. Коли дозор затянется, ночью попьешь.

– А если не затянется, дед Велемир?

– Тогда в затоне у хозяйки из рук освежишься, – рассмеялся зрелый воин. – У нее из рук вода сла-а-адкая. У тебя сегодня дозор первый?

– Первый, дядька Михей.

– Тогда точно попробуешь, – тут же подтвердил воин.

– Лошади ушами ведут! – неожиданно оборвал их второй мальчишка.

– Молодец, Нислав, – кивнул старец. – А я уж думал, не заметит никто. А вы, Михей, да Аворар, вы-то что? Мальчишка опасность раньше учуял! Только о хозяйках и думаете.

– Я так чувствую, за барханом они, – подал голос Аворар. – Двое…

– Подожди, – вскинул руку престарелый командир дозора. – А ну, Аристон, кто это может быть?

– Это?.. – мальчишка привстал на стременах, принюхался, поднял одну руку, словно ощупывая воздух. – Одна самка… Второй нет. Горчинка, а дух холодный. Аура пустая. Это чурыги. Двое. Голодные…

– Нислав?

– Малые чудища. Когда им удается поймать человека, они запутывают его в кокон, откладывают в живот яйца и закапывают среди скал за Срединным хребтом. Череп крепкий, мечом и копьем не пробить. Тело мягкое.

– А ты, Михей, знания Январской Академии еще не растерял?

– Растерял, Велемир, растерял, – весело расхохотался дозорный. – Больно много меня эти чурыги по голове били. И вбили они в мою память, что клыки и когти у них короткие, а вот хвост тяжелый. И хоть умны они, как придворные советники хозяйки хеленов, но все равно много людей поймать не могут, а потому плодятся редко и больше двух-трех вместе не попадаются.

– Вот и хорошо, – кивнул старик. – Сейчас мы эти ваши слова и проверим. Атака академическими парами, молодые впереди.

Он потянул правый повод, поворачивая коня и медленно поднялся на гребень ближнего бархана. Оставшиеся дозорные, вытянув пики из ременных петель, перехватили их в руки, опустили сверкающие острия вперед.

– Наш будет левый, Аристон, – предупредил Михей. – Выезжаем из-за дюны, видишь левого и скачешь на него. Меться пикой под любую из лап. Я буду в пяти шагах позади. Понял?

– Да, дядька.

– Вы готовы, Аворар? – обратился воин ко старшему второй пары.

– Готовы, – кивнул тот. – Мы обходим справа. Двинулись.

Воины разъехались, обходя высокий бархан с разных сторон, после чего перешли в стремительный галоп.

Чурыги, показавшиеся в прогалине между песчаными горами, больше всего походили на больших ящериц, вставших на задние ноги и вырастивших у себя на хребте цепочку белых костяных шипов. Голова с непропорционально большой, уходящей назад черепной коробкой, спереди заканчивалась небольшой пастью, усеянной мелкими острыми зубами. Глаза, глядя только вперед, выпирали на макушке, носа и ушей не имелось вовсе.

– Янва-а-арь! – заорал Нислав, выбирая левое чудовище и опуская копье.

Чурыг повернул голову на звук, сжал и разжал пальчики передних, коротеньких лап, открыл пасть и злобно зашипел. Человек продолжал мчаться вперед, направляя острие пики ему под лопатку. Чурыг, сжавшись, снова зашипел, и внезапно прыгнул на высоту никак не меньше трех человеческих ростов. Нислав только и успел, что вскинуть голову, и увидеть, как прямо в воздухе зеленое тело зверя пробивает копье скачущего позади Аворара. Чудовище, падая на песок, мелко затряслось и шлепнулось уже безжизненным куском мяса.

В это самое время второго зверя попытался заколоть Аристон. Его чурыг тоже прыгнул, но молодой дозорный успел отреагировать, вскидывая пику – острие вошло зеленому врагу в ляжку, копья с силой рвануло назад и в сторону, руку пронзила острая боль.

Позади громко выругался Михей – от удара зверя откинуло в сторону и он промахнулся. Всадники по инерции промчались дальше, а когда развернулись, чурыг уже стоял на ногах, слегка отклонившись на раненую ногу и в ярости стуча хвостом по песку.

– Я сам! – громко крикнул более опытный воин, снова разгоняясь в сторону чудовища. Чурыг прыгнул навстречу, но, вместо того, чтобы перемахнуть всадника, врезался прямо в него – комок тел закувыркался, вскидывая фонтаны песка. Зверь и человек вскочили одновременно, промелькнул тяжелый хвост. Удар пришелся скакуну по ногам, опрокинув бедолагу на песок, а воин подпрыгнул, пропуская хвост под ногами и, резко развернувшись боком, выбросил руку с зажатым в ней тяжелым мечом вперед. Сталь легко пробила зеленую кожу, уйдя в тело на всю длину клинка, Михей тут же выдернул оружие обратно и еле успел парировать стремительный укус, поставив меч поперек пасти. Зубы заскрежетали по стали, и умирающий враг безвольно повалился набок.

– Эх ты, тетеха! – покачал головой дозорный. – Кто же чурыга в прыжке сбоку колет? Так и копье сломать можно, и без руки остаться! Цела кость-то?

Аристон ощупал болтающуюся вдоль тела непослушную руку и кивнул.

– И то хорошо, – воин повернулся к коню, присел рядом… – Великая Геката! Три ноги сломано! Что же ты так, мой милый? Не бойся, не бойся. Сейчас вылечим…

Он торопливо расстегнул чересседельную сумку, достал несколько стеклянных флаконов, чистую тряпицу. Сделал глоток из одной бутылочки, сполоснул горло, сплюнул жидкость на песок. Потом глотнул из другой емкости, отлил чуть-чуть жидкости на тряпицу, еле слышно что-то прошептал, тщательно протер скакуну переднюю ногу, накрыл поврежденное место руками, закрыл глаза, начал торопливо бессвязно бормотать.

– Ну что же ты, Аристон? – повторил нравоучение Велемир, спустившийся с гребня дюны. – Как можно чурыга в прыжке поперек движения колоть? Его нужно или встречным бить, или из падения на пику встречать! А тут видишь, что получается…

Старик склонился над раненым конем, погладил ему морду, потрепал шею. Скакун благодарно всхрапнул.

– Ну вот, – сделал вывод командир дозора. – На два часа теперь обезножили.

– Сейчас, Дуглас, – перевел дух Михей, – сейчас мы тебя исцелим.

Он открыл еще одну бутылочку и окропил водой из нее наложенную на перелом тряпицу. Лошадь опять всхрапнула, дернула головой, словно хотела встать, потом опять откинулась на песок.

– Сумку, сумку под шею подложи, – посоветовал Аворар. – Видишь, горячо ему.

– Лошади опять ушами водят, – виновато сообщил Нислав.

– Ах, не вовремя, – вскинул голову Михей. – Поднимись на гребень, взгляни.

– А издалека уже не чувствуете совсем, – недовольно буркнул Велемир, однако запрещать ничего не стал.

Нислав заставил своего скакуна подняться на самый верх очередного бархана, и вдруг увидел впереди такое, от чего в душе у него сразу екнуло и остро захолодело в животе: по пустыне, насколько хватало глаз, переливалась рыжее, шевелящаяся масса, собранная из небольших – размером чуть больше свиньи, восьмилапых существ, похожих на собачьи головы, поставленные на ажурные суставчатые ножки. Головы настолько большие, что поджарые тощие брюшки за ними просто терялись.

– А-а-а… – попытался прокричать молодой дозорный, но в горле неожиданно пересохло. Он развернул лошадь, помчался вниз.

– Да что с тобой, колдун? – удивился Аворар, и только после этого воина прорвало:

– Арханопаки! Стая! Тысячи!

– Похоже, что нам… – Велемир вскинул руку с раскрытой ладонью, поморщился. – Не везет сегодня… Аворар, нам их не остановить. Скачи к хозяйке границы, пусть разворачивает Щит.

– А вы?

– Скачи, кому сказано! Если Щитом ударить не успеют, эти твари до столицы прорвутся. Иной силы против них не хватит.

– А вы?

– Отобьемся, не впервой.

– Нислава послать можно… – от тревожного предчувствия скакун под воином начал нетерпеливо приплясывать.

– Да кто ему поверит? Малец еще. Ну же, скачи!

– Хай!!! – Аворар пригнулся к шее коня, и тот, сделав с места несколько больших скачков, быстрым галопом умчался по прогалине и скрылся за барханом.

– А мы? – хриплым голосом прошептал Нислав.

– Ты зачем сюда пришел, колдун? Границу от чудовищ защищать! Вот это мы делать и станем… Михей, вставай. Не успеем мы бедолагу твоего спасти, о себе думать надо.

– Час мне всего нужен, Велемир!

Старик, не ответив, по своим следам поднялся на гребень бархана, окинул спокойным взглядом сотни рыжих оскаленных пастей, до которых оставалась от силы тысяча шагов. Прищурился, поднял ладони к лицу, пригладил бороду, что-то торопливо шепча. Потом закрыл руками глаза.

Внезапно справа от арахнопаков задрожал воздух и прямо из него на пески высыпалась огромная стая самых настоящих, четырехногих собак и с громким лаем ринулась на своих извечных врагов. Чудища начали разворачиваться по большой дуге, чтобы вступить в схватку. Первые из порождений Долины Потаенных Мыслей уже кидались на собак, щелкая зубами, пытаясь их разорвать – но проскакивали сквозь озлобленно рычащих псов. Даже самому глупому из людей в этот миг стало бы понятно, что это всего лишь морок, наваждение – но восьмилапые продолжали атаковать бесплотного врага.

– Внизу, берегись! – закричал Велемир, увидев, что край рыжего потока все-таки задевает прогалину меж песчаных гор: стая оказалась слишком велика, чтобы развернуться на одном месте.

– Что? – облизнув губы, спросил Нислав.

– Держись в седле крепче, – посоветовал Михай, выпрямляясь и извлекая из ножен меч. – Аристона прикрой, он нынче однорукий.

Второй молодой дозорный держал свой клинок левой рукой, но было видно, что такое положение для него непривычно.

Послышался крадущийся шелест, словно ветер нес по камням пересохшую листву, и через гребень в прогалину хлынул поток восьмилапых тварей. Увидев добычу, они распахнули собачьи пасти с длинными желтыми клыками, ринулись на людей. Михай, экономя силы, при приближении первых арахнопаков расчетливо качнулся вправо, резко вскинул меч, обрубая ближнему чудищу лапы с одной стороны тела, качнулся влево – опустил клинок опять же на лапы другому врагу, даже не пытаясь прорубить прочные черепа. Оставшиеся без опоры порождения пустыни закувыркались, размахивая в воздухе уцелевшими конечностями, а опытный воин уже кромсал новых набегающих противников: качок – клинок вверх, качок – клинок вниз.

Нислав, попытавшись достать с седла пикой первого из восьмилапых промахнулся, но арахнопак, наскочив на древко боком, все равно опрокинулся, а следующий уже сам налетел на острие распахнутой пастью. Копье сразу потяжелело – дозорный кинул его, выхватил меч, тут же лихим ударом с седла развалил одно из чудовищ пополам, ткнул острием другого. Его конь, медленно пятясь, высоко вскидывал ноги, откидывая пытавшихся вцепиться хищников. Скакун Аристона пытался поступить точно так же, но его «однорукий» седок работал слишком неуклюже, а потому нескольким тварям удалось подобраться сбоку и вцепиться скакуну в бок, вырывая огромные куски мяса. Конь захрипел, закружился, встал на дыбы, выкинув воина из седла и завалился на песок, исчезнув под рыжей копошащейся массой.

Михай тоже продержался не очень долго: вынужденный постепенно отступать под напором безмозглых собакоподобных, он опрокинулся через беспомощного Дугласа, а когда вскочил, то увидел, как арахнопаки, забыв про него, рвут на части лошадь. Воин тут же зарубил троих тварей – но остальные все равно продолжали свою трапезу.

А потом восьмилапые все вдруг сорвались с места, и умчались туда, где их сотоварищи вели смертельную битву с созданными Велемиром призраками. В прогалине осталось лежать два обглоданных лошадиных скелета и полсотни искалеченных арахнопаков.

– Целы? – спросил сверху старик. – Тогда уходим скорее, пока морок стоит. Успеем до Малиновой заставы добежать, если поторопимся. Предупредить их нужно.

Потерь среди людей, как ни странно не оказалось, а лошадь Нислава отделалась несколькими кровоточащими укусами.

– Что же это творится-то? – Михай только на миг задержался возле останков своего верного Дугласа, а потом решительным шагом направился прочь – у войны свои законы. Думать нужно не о мертвых, думать нужно о живых.

По счастью, злобные восьмилапые твари так и не почувствовали разницы между реальными собаками и их эфемерной копией – тем более, что в толкучке многие арахнопаки кусали друг друга, создавая полное впечатление реальной схватки. Четверо воинов из пограничного дозора тем временем быстрым шагом дошли до тропы, тут же свернули с нее, пройдя напрямую приболоченной балкой, и вскоре увидели впереди окруженную высоким сосновым частоколом пограничную заставу.

Сторожа издалека заметили усталых воинов, отворили ворота, пропустили людей внутрь. Здесь мирно пахло жареным мясом, из-под навеса доносился веселый смех – однако некоторые из высоких, статных мужчин, собравшихся на дворе, заметили гостей, и улыбки сползли с их лиц.

– Уходить надо, – без предисловий предупредил Велемир. – Арахнопаки идут. Огромная стая, заставе не выстоять.

– Ноябрь ведь за нами стоит, – неуверенно ответил один из воинов. – Снесут.

– Попробуем видениями задержать, – спрыгнул с коня старик. – Заморочить. Щит я уже вызвал, нам бы только до вечера продержаться. Но заставу снесут. Слишком много их, а она на одном месте стоит, не уворачивается, не прячется.

– Ты ли это, дед Велемир? – послышался низкий женский голос.

Мужчины расступились, давая дорогу рыжеволосой остроносой женщине лет тридцати. Она спустилась по широким дубовым ступеням из дверей поднятого на сваи бревенчатого дома, прошла по плотно утрамбованному двору.