Артания Никитин Юрий

Глава 10

Придона трясло так, что он слышал, как стучат его кости. С обеих сторон проплывают отвесные стены гор с выглядывающими оттуда драконами, глаза горят, из пастей огонь, но стены – не горы, да и драконы – всего лишь светильники в виде страшных голов. Под стенами зачем-то народ в пестрых одеждах…

Черево остановился перед дальней дверью. Двое стражей гигантского роста, таких не отыскать даже в Артании, застыли, как каменные статуи. Черево с усилием выпрямился, раздвинул плечи. На лице бера появилась значительность.

– Нас ждут, – сообщил он.

Стражи пристукнули древками копий, сделали по шагу от двери. Черево вздохнул, его белые пухлые пальцы легли на украшенную золотом массивную ручку двери.

Придон задержал дыхание. Дверь медленно отворялась, из помещения навстречу ударил яркий свет, словно дверь ведет не в другой зал, а в мир залитого солнечным светом золотого песка.

За спиной Придона пробормотал проклятия Аснерд. Старый воевода толкнул его в спину. Придон со стыдом ощутил, что проклятие в его адрес. Он заставил деревянные ноги передвигаться.

Из зала слышались веселые голоса, женский смех. Дверь открылась, Придон деревянными шагами двигался за Скиллом. Аснерд и Вяземайт вошли свободно, словно в артанскую конюшню, переговаривались, блики от светильников красиво играют на их обнаженных плечах, похожих на морские валуны.

Придон заставил себя вспомнить, что он и без коня выглядит сильным и красивым, а его здоровая молодая кожа блестит, словно натертая маслом. Он с усилием выпрямился, заставил себя смотреть прямо перед собой, не дергая головой, не бросая взгляды по сторонам.

В помещении два стола. Один поменьше, за ним сам великий тцар Куявии, могучий Тулей, он все в том же халате, будто и не снимал. Справа его управляющий Щажард, слева место осталось пустым. Сердце Придона сразу оборвалось в пропасть. На другой стороне стола четыре места, все свободные, а в трех шагах другой стол: длинный, уставленный самой разной едой, по обе стороны сидят очень красивые женщины.

Придон видел, как Скилл сразу засмотрелся на них, Олекса и Тур выпрямились, Аснерд перестал хохотать и принял вид значительный, а Вяземайт укоризненно покачал головой.

Черево поклонился еще издали.

– Светлый тцар, прости, я снова со своими гостями…

Тцар кивнул ему на второй стол, а артанам указал на места за своим столом. Сам он сидел свободно, величественно, руки на широких подлокотниках, резная спинка покрыта для мягкости и удобства шкурами барсов, сам тцар даже в халате выглядит роскошным и внушающим поклонение, на голове расшитая золотом шапка. Лицо приветливое, но в глазах злое торжество.

Придон с благодарностью взглянул на Щажарда. В этот момент хотелось сделать для него что-то хорошее, важное. Это тот, который не дал тцару прогнать их сразу.

На середине стола горят как жар широкие кубки из чистого золота. Огромные рубины блистают по ободкам, словно капли крови великанов.

– Садитесь, – сказал Тулей почти благодушно. – Мы решили за это время, что негоже любящему отцу принуждать родную дочь… Словом, она сейчас придет. Одевается к обеду… У вас, как я слышал, и к обеду, и к ужину женщины идут в одной и той же одежде? Гм, какие дивные бывают обычаи!.. Словом, как я уже сказал, пусть Итания сама скажет… Я не стану мешать счастью своего любимого ребенка. Как скажет, пусть так и будет!

Скилл подмигнул Придону. Сердце Придона пищало от волнения и страха, прыгало по всей необъятной груди. Он чувствовал, как оно то становится крохотным, как мышонок, то раздувается так, что может разорвать грудь.

Аснерд легонько ткнул Придона в бок, даже Вяземайт одобряюще стукнул по спине. Уже понятно, что решит дочь тцара. Самые доблестные и мужественные мужчины на свете – артане. А Придон ко всему еще и ослепительно красив той странной диковатой красотой, от которой шалеют женщины и к которой не чувствуют вражды мужчины.

Неслышный слуга возник как из воздуха. Придон не успел проследить за ним взглядом, как все кубки оказались наполнены, а слуга исчез, будто растворился в воздухе.

Он с подозрением смотрел в кубок на темную вкусно пахнущую жидкость. Черево сказал торопливо:

– Это виноградный сок в смеси с темными ягодами.

Аснерд поинтересовался:

– Перебродивший?

– Перебродивший виноградный сок зовется вином, – ответил Черево пугливо. – Что делать, нам в Куявии – веселие пити… Вам только завидуем.

Но, судя по тому, с какой жадностью выхлебал всю чашу, стать артанином согласился бы только под пытками. Да и то тайком бы сам давил виноград и делал вино.

Тулей повел рукой, захватывая весь зал.

– Здесь все знают, что вам можно предлагать, а что нельзя. Ответят мне лично! Так что веселитесь…

Аснерд выпил залпом, тут же сам налил себе снова, поднялся с кубком в руке. Крупный, широкий, располневший в поясе, он держался величественно, как тцар огромной державы, в лице достоинство, в жестах – гордость, в мудрых глазах грозное веселье.

– У вас прекрасное вино, – сказал он. – Я бывал в дальних странах, но нигде не пробовал ничего подобного!.. Да, артане не пьют вина, но, когда в чужих краях и в походе, мы не всегда можем соблюсти свои обряды.

Тулей сказал добродушно:

– А что на это говорят боги?

Аснерд ответил тем же щедрым голосом:

– Наши боги – не последние дураки. Наш человек, выведывая в чужих странах секреты, должен носить чужую одежду, есть чужую еду и кланяться чужим богам. В походе, если есть вино, а нет воды, боги сами накажут дурака, что умрет от жажды!.. И потому я везде говорил, и говорю сейчас, что на свете нет вина слаще и достойнее, чем вино из Куявии!

Его массивная, как пивной котел, голова повернулась в сторону смеющихся женщин. Он вскинул кубок, провел им справа налево, хватая цепкими глазами всех женщин сразу и каждую в отдельности. Они хихикали и краснели. Взгляд могучего воеводы слишком уж откровенен.

Аснерд сказал сильным звучным голосом:

– Выдам нашу самую затаенную из тайн, в которой страшимся признаться даже самим себе. Да, признаюсь…

– Аснерд, – сказал Скилл предостерегающе.

– А я все равно скажу, – упрямо ответил Аснерд. – Вот даже разболтаю!.. Так вот, на самом деле наши отважные герои ходили на Куявию вовсе не ради золота или славы! Это все так объяснялось потом, потом… Наши волхвы даже до интересов державы договорились! Смешные. На самом же деле трудными горными тропами, страшными для нас, привыкших к Степи, мы пробирались в вашу страну и похищали вас, самое великое сокровище Куявии и… всего мира.

Женщины засмеялись громче. Их глаза не отрывались от воеводы, во взглядах, помимо женского лукавства, сквозило и многозначительное обещание.

– Я, – сказал он так, словно проревел, но женщин, судя по их лицам, громовой голос воеводы не пугал, еще как не пугал, – суров, как ваши горы, и неприступен, как леса Славии! Меня даже родня называет человеком-скалой. Но сейчас мое сердце стучит так, что раскачивает, как пьяного. А душа тревожно ноет, как будто с нее сняли кожу. Вы сейчас отомстили мне за все набеги сразу, сполна и жестоко! Вы меня поразили в самое сердце, теперь я у вас в плену – раненый и скованный звуками ваших голосов, вашими глазами. Вы все – колдуньи! Но я не хочу, чтоб меня расколдовывали.

Он поднес кубок ко рту. Все молча наблюдали, как красные толстые губы обхватили край кубка, чтобы не пролилось ни капли. Кадык двигался мерно, мощно, кубок воевода задирал дном все выше, наконец донышко поднялось к своду. Воевода осушил виноградный сок до дна, не пролив для богов враждебной Куявии даже капли.

Тулей и Щажард обменялись взглядами. Тцар кивнул с кислой улыбкой, трудно возражать против такого тоста, а Щажард пристально посмотрел на Вяземайта.

– Я могу узнать мудреца, когда вижу его перед собой. В какой бы одежде он ни был… или вовсе без одежды. Могу я тебе, мудрый, задать вопрос?

– Сколько угодно, – ответил Вяземайт высокомерно.

Придон видел, как насторожились Скилл и Аснерд, да и сам Вяземайт подобрался, глаза посуровели.

– У нас вчера возник спор, – сказал Щажард вкрадчиво. – Наши мудрецы едва не вцепились друг другу в бороды, выясняя, когда начинается день? Одни говорили, что в момент, когда солнце встает из-за края земли, другие – что еще раньше, при рассвете, когда только алая заря… Что скажешь ты, мудрец страны Артании?

Вяземайт усмехнулся уголком рта. В запавших глазах было презрение. Придон вздрогнул, когда взгляд волхва упал на него.

– На эти вопросы ответит любой ребенок в Артании, – сказал Вяземайт. – Придон, ты слышал вопрос? Ответь, ведь мы здесь из-за тебя.

Взгляды, как острые стрелы, впились в тело Придона. Он судорожно вздохнул, язык прилип к гортани, мысли мечутся, как ошалелые пчелы, все плывет и качается перед глазами.

Как издали, услышал свой хриплый голос:

– День начинается… когда просыпается Итания. Тогда… снова жизнь, снова свет. Тогда я снова возрождаюсь к жизни! Тогда начинают петь птицы, цветы поднимают головы, трава просыпается, и тогда только… встает солнце!

Голос звучал наполненный такой страстью, что светильники вспыхнули ярче. На стенах властелины и полководцы прошлых времен повернули головы и смотрели на Придона очень внимательно.

Советник ничего не успел сказать, в зале пахнуло другим ароматом, нежным и тонким. Придон уловил его первым, он уже чувствовал, куда смотреть, и, когда на том конце зала колыхнулась штора, он всхлипнул и задержал дыхание.

Слуги раздвинули складки тяжелой материи. Итания вышла медленно, словно выплыла. От нее шел такой свет, что светильники разом потускнели. На пышных волосах едва держалась крохотная корона, из-под нее золото волос струилось, как потоки с высокой скалы. Искорки бегали в волосах, играли, шалили, и вся эта роскошь блистала, как полуденное солнце. Когда Итания прошла через зал и царственно заняла место рядом с отцом, коса легла на пол. Придон представил, что если расплести на ночь, то укроет золотом весь ковер в его шатре, а ночь превратится в сверкающий день. От этой мысли кровь закипела в жилах, он покраснел, как брошенная на горящие угли металлическая чешуйка доспехов.

С губ Итании не сходила улыбка. Похоже, ей нравился восторг на лицах артан, что из суровых воинов превратились в потрясенных детей. Особенно часто взгляд ее ясных глаз останавливался на Придоне. Ему почудилось, что она слышала его горячую речь.

Он в самом деле не мог ни дышать, ни жить, теперь весь он там, у ее трона, а душа его под ее ногами визжит и машет хвостиком, падает на спину и безумно счастлива, когда божественная ножка касается ее щенячьего брюшка.

Как сквозь волшебный сон, услышал сказочно музыкальный голос, от которого душа во мгновение ока оказалась на небесах, а потом, сообразив, где лучше, снова заползла под ступни ее ног.

– Как вам наша Куявия? – спрашивала она. – После вашей бескрайней Степи не кажутся ли дивными наши высокие горы, башни магов, наш огромный город?

Придон ощутил толчки с обеих сторон. Даже Скилл смотрит выжидающе, сам плотно сжал губы. Мол, сейчас говорить ему, его показывают, как красавца жеребца, стараясь продать подороже.

Он еще не успел придумать, что сказать, а душа его уже разомкнула уста и заговорила страстно, огненно, опаляя губы жарким дыханием:

– Куявия?.. Величественные башни, горы, озера, дивные птицы… Итания, я не вижу даже землю, по которой ступаю… с того дня, как увидел тебя! Что мне красоты дворца? Я хочу сегодня, сколько могу, любоваться звездами твоих глаз, хочу смотреть на румянец твоих щек, на ямочки на твоих щеках! Что мне сокровища вашего дворца, тайны ваших магов?.. Частокол твоих ресниц таит больше тайн и загадок, я могу смотреть на них и любоваться вечно…

Аснерд крякнул, не то осуждая, не то одобрительно, Скилл досадливо хмурился. В глазах Итании мелькнул смех, но сказала она почти серьезно:

– В твоих словах, дорогой гость, столько силы, что я страшусь за эти стены!.. Может быть, лучше говорить о том, о чем положено на таких советах?

– О чем? – вскрикнул Придон.

Она пожала узкими плечиками.

– О политике, безопасности границ, торговле…

– Итания, – воскликнул он, – да что про государственные интерес, безопасность, торговлю?.. Я просто люблю тебя! Я не могу жить без тебя. Как только я увидел, я обезумел… Но даже безумный, клянусь, что никто не сумеет тебя так беречь и любить, как я – Придон, сын Осеннего Ветра и внук Громоверта! Я… просто не знаю даже, что готов для тебя сделать, чтобы ты… чтобы ты…

Он запнулся, ибо смутно и далеко зазвучал голос бога, но смысл был непонятен, а только ныло сердце, а его бросало то в жар, то в холод. Итания смотрела на него неотрывно, но он не мог понять, что в ее взгляде.

– Хорошо, – прозвучал в его ушах ее сладкий музыкальный голос, – но тебя не знаю я… не знает народ Куявии. Дочь тцара не может выйти за простолюдина, который ей понравится…

Скилл вскипел, встал так резко, что Аснерд и Вяземайт едва удержали стол.

– Мой брат – не простолюдин!

– Докажите, – отпарировала она. – Куявы должны видеть, что я выхожу замуж за героя.

Придон вскрикнул воспламененно:

– Только скажи, что сделать! Я все эти горы сверну…

– Сворачивать не надо, – ответила она быстро, – наоборот, надо поставить на место. Даже не горы, а… просто меч. В храме бога Урдула есть алтарь, где лежал тот меч. Сейчас он сломан… даже разломан на три части! Рукоять в одном месте, лезвие в другом, ножны заброшены в третье… Собери эти обломки и принеси их на алтарь. Там – они воссоединятся снова.

Придон воскликнул, дрожа от счастья:

– Я соберу!.. Я принесу!.. Я положу все на алтарь!..

Она ответила просто:

– Тогда возьмешь и меня.

Встречный ветер трепал волосы. Отдохнувшие кони несли резво, сами счастливо отдавались бешеной скачке, старались обогнать друг друга. Придон то и дело вырывался вперед, не терпелось поскорее получить от дяди «добро» на поиски меча, а от верховного волхва узнать, что его ждет.

Черево велел проводить их до самой пограничной речки. Провожатые загоняли коней, меняли в каждом встречном селе, а артане неслись, как не знающие усталости степные волки. Их кони лишь разогрелись, изредка начинали ронять пену, но, стоило степнякам чуть умерить бег, кони отдыхали так, будто сутки нежились на лугу.

Скилл посмеивался, взгляд его карих глаз то и дело упирался в спину младшего брата. Аснерд посматривал искоса. Старому воеводе чудилась во взгляде Скилла, кроме любви к младшему брату, еще и странная жалость.

– Жалеешь? – спросил он на скаку.

Скилл нахмурился навстречу ветру. Голос прозвучал натянуто:

– Когда я отбирал, с кем ехать, я отбирал по одному из тысячи достойнейших. Но – отобрал! А вот женщины… нет, не для поездки, а чтобы отдать ей, вот как этот дурак, свое сердце, не смог отыскать вообще… Ни в Артании, ни где еще, а скитался я немало.

Голос старшего сына тцара, как показалось воеводе, на миг дрогнул и даже прервался, но сам Скилл все так же сурово и прямо смотрел вперед, даже не морщился от сильного встречного ветра.

– Как думаешь, – спросил Аснерд, – она его заметила?

– Трудно сказать, – ответил Скилл. – Ты же знаешь, если судить о любви по обычным ее проявлениям, то она больше похожа на вражду, чем на дружбу.

Аснерд расхохотался, поперхнулся от залетевшего в пасть ветра. Рассмеялся и Скилл.

– Это тебе везет с женщинами, – сказал он почти с завистью. – Тебя любят везде!

– Везде, – согласился Аснерд гордо. – Но то все так, пустяки… Мне вообще-то сказочно повезло. Когда я возвращаюсь из похода, она выбегает мне навстречу… нет, не к порогу, как у других, а за городские врата! Вот увидишь. Как чует, не знаю. Внутри женщин есть что-то волшебное. И всякий раз как впервые вижу ее сияющие глаза, слышу ее счастливый смех!.. Мне повезло. Мне повезло неслыханно. Я бы мог родиться раньше или позже, тогда бы мы не… Черт, не хочу даже думать о таком страшном! Мне то ли за заслуги в прежней жизни или же за подвиги моих родителей, но мне позволили родиться… в самое лучшее время. И когда мне было двадцать лет, я однажды встретил ее, юную и трепещущую, у колодца.

Скилл покосился на воеводу, грузного, тяжелого, с развевающимися по ветру седыми волосами.

– То было давно!

– Да, – ответил Аснерд счастливо. – Это было давно и… недавно. Когда я возвращаюсь, она выбегает за городские врата, все такая же молодая и красивая. Другие уже давно бабы, старые и безобразные, злобные старухи… но моя все такая же юная, как в тот первый день! Конечно, каким-то уродам она может почудиться тоже старой… но у них неправильные глаза. А правильные – у меня.

Он ехал гордый и сам внезапно помолодевший. Выпрямился, грудь подал вперед, словно молодой воин, внезапно увидевший перед собой толпу восторженных девушек. Глаза задорно заблестели.

Придон на скаку все больше зарывался лицом в конскую гриву, глаза становились все несчастнее. Вяземайт мчался рядом, спросил озабоченно:

– Что-то случилось?

– Да! – вскрикнул Придон. – Да!

Вяземайт встревожился:

– Что?

– Разве не видишь? – вскричал Придон. – Туча идет с востока!

Вяземайт повернулся. Далеко у горизонта росло облачко. Если ветром не развеет, то к вечеру может вырасти в тучу. Даже в грозовую тучу.

– Ну и что? – спросил он. – Дождь пройдет стороной. А если бы даже ветер переменился, то наши кони мчатся быстрее птиц. Мы можем уйти от любой грозы, если захотим.

Придон воскликнул с такой мукой, словно рвалось сердце:

– Да при чем здесь мы? Мы разве для себя живем? Для других ведь… Она ведь не любит дождь! Такая светлая и нежная не может любить дождь… Она такая ясная, чистая, она обожает чистое небо… Я бы полжизни отдал, только бы ползать по небосводу и сдирать все эти лохмотья еще на горизонте! А ночью я не могу спать, потому что звезды сияют недостаточно ярко, чтобы ей понравиться!.. И рассвет здесь не такой чистый и красочный, как у нас в Степи… Я хотел бы…

Дальше Вяземайт не слушал, приотстал к Аснерду и Скиллу. Олекса и Тур мчатся ноздря в ноздрю далеко впереди, эти ни над чем головы не сушат, для них в мире все просто и понятно.

Впереди выросли, быстро приблизились и под грохот копыт разбежались по сторонам могучие яворы. Воздух стал влажным, а когда кони взбежали на берег, Скилл предостерегающе засвистел.

Придон натянул повод, конь готов был ринуться в бурную воду: на том берегу уже родная Артания!

Пока гостили в Куявии, в верховьях куявских гор прошли затяжные ливни. Ручьи стали шире втрое, переполнили водами и эту реку, бурлит, вот-вот выйдет из берегов. Лучше бы, конечно, отыскать брод, но, как назло, на этом берегу толпятся эти жалкие куявы, голосят по-бабьи, им-де на время наводнения срываться с насиженных мест, погибнет зерно на полях, а родные огороды не увезешь на телегах…

Придон толкнул коня, тот фыркнул, как рассерженный кот, но послушно бросился в бурные волны. Придон соскользнул с седла, поплыл, даже не держась за седло. Сзади обрушилась волна, это с разбега вломился в водные хляби гороподобный конь Аснерда.

Вскоре слева показался конь в яблоках, поплыл, как быстрая рыба, рядом голова Вяземайта. Волхв не просто держится за седло, а будто бы даже тянет за собой коня, помогает. Придон вспомнил рассказы, что род Вяземайта тянется от речного бога, тот даже коней его роду дарит своих, водяных.

Придон наддал, выбился из сил, но выбрались на берег с Вяземайтом ноздря в ноздрю. Ноги подломились, он ухватился за стремя, чтобы не упасть на песок.

Вяземайт тут же вскочил в седло, быстрый и ничуть не уставший. Придон со стоном взобрался на конскую спину, толкнул коня пятками под бока.

– Догоняй, не позорь меня!

Сзади слышались плеск и голоса, это выбирались на берег Скилл с Аснердом. Олекса и Тур были еще на середине реки.

Вяземайт ехал неподвижный, суровый, молчаливый, как всегда. Придон помнил, что из волхва слова надо тащить клещами.

– О чем задумался? – спросил он задиристо. – Как хороша Куявия? – Ему до писка в груди хотелось поговорить о Куявии, перемыть косточки всем, с кем общались, мужчины любят сплетничать больше женщин, затем обязательно перевести разговор на Итанию, но так, чтобы волхв сам заговорил о ней…

К его удивлению, Вяземайт после паузы все же сказал мирно:

– Да так… Нет, не Куявия, конечно. Вспомнился родительский дом, где впервые поскакал на палочке… Где меня подбрасывали к небу могучие руки отца.

– И все? – спросил Придон.

Тот покосился на тцарского сына, усмехнулся.

– Нет. Вспоминал ручей, у которого впервые встретился с девушкой. Вспоминал кувшин воды, который подала. Ее руки, запах ее волос. Вспоминал и утреннюю росу на помятой траве, когда я вскочил и проводил ее к дому.

Придон спросил с замиранием сердца:

– А ту… которую любил? Вспоминаешь ли теперь?

Тяжелые густые брови Вяземайта слегка приподнялись. В голосе прозвучало удивление:

– Нет, конечно.

– Почему? – спросил Придон разочарованно. В груди стало пусто, словно от слов Вяземайта что-то могло измениться.

– Она всегда у меня перед глазами, – ответил Вяземайт ровным голосом, чересчур ровным. – Ни на миг… ни на миг я ее не забываю.

Конь под ним рванулся вперед, Придону на миг почудилось, что с боков выметнулись крылья. Несколько мгновений провожал остановившимися глазами удаляющегося всадника, за спиной загрохотали копыта.

– Ого! – донесся бодрый голос Скилла. – Остроглазый Вяземайт увидел родные стены Арсы!

А Вяземайт обернулся к Придону, счастливый и повеселевший, подмигнул и крикнул:

– Никогда не женись на женщине, с которой можно жить. Женись на той, без которой жить нельзя!

Глава 11

Олекса и Тур придержали коней, здесь уже опасности нет, все шестеро понеслись тесной группкой. Аснерд захохотал, крикнул:

– Скилл, побьемся о заклад, что меня у ворот встретит та, что снилась мне и в Куявии?

Скилл подумал, помотал головой.

– Нет, – прокричал он. – Нет!

– Почему?

– Не рискну. Больно вид у тебя счастливый.

Олекса покосился на родителя, пробурчал:

– Старый черт… Пора присматривать место в загробном мире, а ему бабы снятся!

Аснерд проворчал наставительно:

– Молодость прекрасна в любом возрасте!

Тур, другой любящий сын, подмигнул Олексе, сказал сочувствующе:

– А вот стариков надо убивать еще в детстве…

– Это как это? – не понял Олекса.

– Палкой по голове, – захохотал Тур. – Большой толстой палкой!

Стражи на городских воротах их увидели, узнали. Тяжелые створки начали распахиваться, в щель выскользнула высокая, статная, хоть и слегка располневшая женщина. Придон успел увидеть смеющееся счастливое лицо, а она, все же легкая, как мотылек, с ликующим визгом бросилась к Аснерду. Он подхватил могучей дланью, ее взметнуло к нему в седло, обнялись, слились в единое целое, и все, что от нее осталось у Придона, это впечатление нетерпения и щенячьей радости. В сердце остро кольнула едкая завистливая тоска.

Аснерд оглянулся, подмигнул.

– Для счастья мужчине нужна женщина… а для полного счастья – полная женщина!

Широко распахнутые ворота налетели, как порыв ветра. По обе стороны побежали, исчезая за спиной, добротные каменные дома. Арса – единственный или почти единственный город Артании, где все солидно, на века. Не в шатрах, как живет большинство артан, а настоящие дома и башни из камня.

По ветру гордо трепетал стяг Артании: огненный конь на синем фоне, черный камень навершия грозно разбрасывал рубиновые искры. По преданиям, Верховный Творец начал создавать мир с простого камня, который так и был назван Первокамнем, или Первым Камнем Творения. Камень находился в Артании, ибо первыми из всех людей Род создал, естественно, артан, а уж потом всех остальных наравне с червями, жуками и рыбами.

Потом были кочевья, войны с соседями, переселения целыми племенами, народами. Артане и куявы дважды или трижды поменялись местами, а еще и славы двигались, так продолжалось много тысячелетий, пока наконец артане, куявы и славы не обособились настолько, что обозначили границы своих племен, через которые обязались не переходить. Вот тогда только и обнаружилось, что Первокамень исчез. Был ли он похищен ревнивыми богами, стал ли незримым, или же за последние века вокруг него вырос дремучий лес, и теперь к нему потеряна дорога, никто не знает, однако артане свято чтут память о такой реликвии, на каждом стяге обязательно навершие из черного камня, а на самом полотнище – огненный конь, на котором явился Творец.

Олекса и Тур хохотали и вскидывали в приветствии огромные руки, Вяземайт благословлял встречающих, Придон смотрел на них с любовью и нежностью.

Мужчины все обнажены до пояса, гордо щеголяют шрамами, боевыми браслетами со следами глубоких следов от чужих мечей и топоров. Они, как и молодые воины, радостно кричали и бросали в воздух топоры.

Кто-то сразу пытался расспрашивать, что именно самые великие герои Артании привезли из проклятой Куявы. Аснерд вскинул свободную руку, другой прижимал к груди жену. Вся ее спина почти скрылась под его широкой ладонью.

– Сперва, – громыхнул он, – отчет великому тцару!.. А завтра будет объявлено, на чем мы сторговались.

Вечером был пир, а уже ночью, когда остались с дядей Горицветом наедине, Скилл подробно рассказал о поездке. Аснерд, Вяземайт и Придон дополняли, если что старший сын тцара упустил или счел незначительным.

Придон ловил на себе удивленный взгляд дяди. Горицвет, после непонятного исчезновения Осеннего Ветра, взял бразды правления Артанией в свои руки, заменял им отца. Как мог, конечно, ибо мягкий Горицвет еще мог править огромной и своевольной страной, на это хватало мудрости и даже твердости, но без жесткой отцовской руки братья выросли, как свободные дикие звери. К счастью или к несчастью, есть еще двое: Ютлан, младший сын, и Блестка, единственная сестренка, которым еще нужны любовь и забота старших.

Глаза Горицвета стали грустными и сочувствующими, словно ему сказали о неизлечимом увечье племянника. Когда Вяземайт предложил попробовать магию, чтобы излечить Придона от этой дури, Горицвет покачал головой:

– От любви существуют тысячи лекарств. Но надежных нет.

– Любовь одна, – возразил Вяземайт, – но подделок под нее – тысячи. Ну не поверю я, что дочь куявского царя может любить! Как думаешь, Аснерд?

Аснерд двинул плечами.

– А какая разница?

– Ты не видишь разницы между настоящим и подделкой?

Аснерд с жалостью посмотрел на волхва, постучал пальцем по голове и отвернулся.

– Вяземайт, – сказал Горицвет с неловкостью. – Ты разве не понял? Придону не так важно, любит ли она его… Он ее уже любит! Уже дал этот проклятый обет.

Придону стало почему-то стыдно, смотрят, как на смертельно больного, встал, вышел из зала. Телохранители у дверей тоже смотрят как-то странно. Неужто весь двор знает, что за стрела ударила в его сердце? И просадила насквозь?

Когда за ним захлопнулась дверь, оставшиеся задвигались свободнее, словно в самом деле при смертельно больном неловко говорить о его лечении, о лихих скачках или красивых женщинах.

Горицвет стукнул кулаком по столу. Лицо потемнело.

– Сознательно или нет, – вырвалось из него гневное, – но женщина всегда пользуется чувством чести и верности слову, которое так сильно развито у нас, мужчин! Теперь этот несчастный уже не может отказаться от неосторожно вылетевшего слова.

Вяземайт сказал осторожно:

– Но можем освободить мы. Найти способ, чтобы не задеть его честь.

Скилл фыркнул:

– Как будто он примет нашу помощь! Дядя, ты говоришь так, как будто не знаешь, что это за наваждение – любовь!

Улыбка их мудрого дяди была странной: печальной и нежной разом.

– Скилл, самый сильный и могучий сын моего брата… Ты пока знаешь только один смех – громкий, принимаешь только одних коней – быстрых, знаешь только одну породу любви – к женщине… Но, сын мой, на самом деле сперва мы не любим вообще никого. Затем любим всех, все наше племя. Затем любим некоторых людей, потом – единственную женщину, затем – единственного мужчину… Мне повезло – могу и люблю сразу троих!

Скилл усмехнулся:

– Ну, ты любишь не только нас троих, но и кучу женщин. А вообще-то, иногда кажется, что из нас троих ты любишь только Ютлана. Такой уж мазунчик!.. А нам с братом с утра до поздней ночи упражнения с топором, бег с камнями за спиной да кто быстрее донесет своего коня от ворот до коновязи…

Слабая шутка перевела каменные лица в просто деревянные. Еще чуть – и будут почти человеческими. Аснерд вздохнул так, что по горнице пронесся ветер, потянулся за кубком. Слышно было, как булькает родниковая вода, переливаясь из кувшина.

Вяземайт сказал осторожно:

– Тцар… Любовь может презреть цепи, крепостные стены толщиной с нашего Тарлафа… Но стоит только подчинить крохотную часть души долгу, и настоящая любовь становится невозможной! Попробуй напомнить Придону о величии страны, служении своему народу.

Тцар покачал головой: