Я, оперуполномоченный Ветер Андрей
– Как так? Ты что мелешь-то?
– Вы не поверите, но эти отпечатки принадлежат Смелякову.
– Какому ещё Смелякову?
– Он у Болдырева работает.
– Сыщик?
– Да.
– Что-то я не понимаю… Ты расскажи-ка всё по порядку. Зачем он тебе пальцы-то свои дал?
– Ему письменную работу по криминалистике сдавать надо. Он заканчивает ВЮЗИ. Просил помочь ему. Ну вот я и взял у него отпечатки, чтобы сделать их описание. Смотрю на них, а они мне прямо глаз режут – до того знакомы! А потом меня словно током долбануло. Клоун! Это те самые злополучные отпечатки, которые нам покоя не давали. Видеть-то вижу, а поверить в это не могу, потому что Смелякова я уже хорошо знаю. Не из тех он, кто с уголовщиной снюхивается. Думал я, что эти отпечатки просто очень похожи, но оказалось, что узоры один в один сходятся. Сомнений нет, товарищ майор. Клоун и Смеляков – одно лицо.
Носов нахмурился:
– Не понимаю я, зачем он дал тебе свои пальцы. Он же опер… Мог бы принести чужие…
– Вот этого-то я и не понимаю… Если он замешан каким-то образом в тех кражах, то не может он так глупо поступить. Он парень-то очень толковый, хватка у него профессиональная.
– Постой, – майор жестом остановил Никифорова, будто поймал какую-то важную мысль, – он ведь недавно у Болдырева…
– Да, я с ним то ли в начале декабря, то ли в конце ноября познакомился, мы в морг ездили, пальцы у жмурика снимали.
– А ну-ка погоди, дай мозгами пораскинуть. Так, так, так… Это что же получается… Он ведь в декабре только стажировался.
– Да, у него Сидоров в наставниках.
– Ага, вспомнил я его. Он с Петром Алексеевичем занимался кражей Забазновского, верно?.. Стажировался, значит, в список оперативной группы, выезжавший на место преступления, он мог и не попасть… Вот тебе на! Кажется, я начинаю понимать, в чём тут изюминка… И как мне это раньше-то в голову не пришло?.. Ах ты, Болдырев! Сукин сын такой!
– О чём вы, товарищ майор?
– Ну и ну! – воскликнул Носов, поражённый внезапно сделанным открытием. – Точно! Другого объяснения нет и быть не может!
– Владимир Сергеевич, вы о чём?
– Вот что я тебе скажу: Болдырев, прохиндей этакий, решил воспользоваться Смеляковым, ну, его неопытностью, чтобы с его помощью объединить несколько дел в одно. Понимаешь? Смеляков-то не знал, что можно трогать, а к чему нельзя прикасаться на месте преступления. Новичок, он и есть новичок. А Болдырев ему: «Дай-ка это, принеси то, открой, закрой». И так далее. Смелякову-то и в голову не придёт, что начальник его попросту подставляет! Улавливаешь?
– Но зачем?
– Одни и те же пальцы на разных кражах, Сергей! Это означает, что все эти кражи объединяются в одно дело! И тем самым у Болдырева по отчётам получается меньше «висяков». Ну сукин сын, ну прохвост! Я ему задам перцу!..
В тот же день Носов вызвал Болдырева к себе, но о причине даже не обмолвился.
– Добрый день, Владимир Сергеевич, – бодро начал Болдырев.
– Здравствуй, Фёдор Фёдорович, здравствуй. А ну, – майор указал на кресло напротив себя, – присаживайся. Очень мне хочется тебя послушать.
– О чём рассказывать-то? – не понял Болдырев.
– Да вот хотел узнать, где ты изобретательности набрался? Поделись умишком со мной, Фёдор Фёдорович, авось и я додумаюсь до чего-нибудь полезного.
Болдырев насторожился:
– Чего-то я не пойму, о чём речь…
– Не понимаешь? Вот оно что… Ну тогда я тебе коротко: насчёт пальцев твоего Смелякова, которые ты так щедро нам подпихнул на декабрьских квартирных кражах.
Лицо Болдырева вытянулось.
– Вижу, ты вспомнил, – ухмыльнулся Носов беззлобно. – Ну так слушай: за сообразительность я тебя хвалю, однако если ещё раз учудишь что-нибудь этакое, то не обижайся уж, но я тебя в три шеи с работы выпру…
Болдырев молчал, поражённый до глубины души. Внезапное разоблачение буквально лишило его дара речи.
– Ты же парня мог под монастырь подвести! – Носов поскрёб подбородок.
Болдырев продолжал молчать.
– Вот, собственно, и всё, что я хотел сообщить тебе, – сказал Носов и улыбнулся, глядя в растерянное лицо Болдырева. – Ты глазами-то не верти, фокусник-мистификатор. Езжай к себе, у тебя дел полно, нечего у меня в кабинете штаны просиживать… Да, и ты уж никому не вздумай рассказать об этом…
– Владимир Сергеевич, – промямлил Болдырев, – а как же это вдруг выявилось? Обнаружить-то никак нельзя было, что пальцы принадлежат Смелякову…
– Пусть это останется моей маленькой тайной… Ну всё, валяй, а то у меня дел по горло…
ГЛАВА ШЕСТАЯ. АПРЕЛЬ 1980
Алексей Сошников, долговязый девятнадцатилетний парень с длинными волосами, стоял возле киоска «Союзпечать», сунув руки в карманы расклешённых брюк, и курил. Безучастно глядя себе под ноги, он вдавливал в асфальт сплющенную крышку пивной бутылки.
– Привет! – Около него остановился Фёдор Груздиков, такой же длинноволосый, но с более грубым лицом.
Он был на год младше Сошникова, но из-за расплющенного в драке носа казался заметно старше.
– Ты чё опаздываешь?
– А ты торопишься, что ли? Я, между прочим, с работы иду… Дай курнуть.
– А куда свои подевал?
– Дома забыл, – беззаботно отмахнулся Груздиков.
– Жлоб ты, Федька. Из-за копейки удавишься, – лениво констатировал Сошников и протянул пачку «Явы».
Они неторопливо пошли вдоль улицы.
– Жлоб ты, – всё тем же тоном, без тени укора, повторил Алексей. – Ты ж из тех пяти блоков взял себе три, и уже всё куда-то сплавил…
Два дня назад, поздно вечером, они, изрядно разогревшись креплёным вином, внезапно обнаружили, что курить им нечего. Не долго думая сбили металлическим прутом замок с ближайшего табачного киоска и забрали оттуда пять запечатанных блоков с сигаретными упаковками. Взяли бы больше, но поблизости послышались чьи-то голоса, и юные воришки поспешно скрылись.
Это был уже пятый по счёту взлом киоска на их совести. Впрочем, совесть не тревожила ни Сошникова, ни Груздикова. Брать чужое они приучились с малолетства, и это давно стало для них нормой. Они легко судили других, но никогда не испытывали вину за собственные поступки. Уже в школе промышляли тем, что подкарауливали возле метро кого-нибудь чуть моложе себя и требовали «десять копеек». По-крупному не разбойничали, но мелочь отбирали у прохожих регулярно. Не брезговали потрясти и загулявшего пьяницу и тут уж вычищали карманы до последней копейки. Если же бедолага пытался сопротивляться, подростки безжалостно избивали его…
Учёба в школе у них не складывалась, хотя о Сошникове учителя отзывались как о способном мальчике; однако его нежелание перебороть собственную лень и постоянные замечания со стороны преподавателей научили Алексея добиваться результатов не умом, а кулаками: любой одноклассник, отказавшийся подсказать Сошникову во время контрольной работы, мог получить от него после уроков тумаков.
Груздиков был его единственным настоящим другом. По крайней мере Алексей так искренне думал. После восьмого класса они оба попали в ПТУ,[9] но и там учёба была для них обузой. Впрочем, Сошников многое схватывал, как говорится, на лету и даже позволял себе временами корить приятеля за туповатость. «Не бойсь, я своё по-другому возьму», – уверял в ответ Фёдор. Но, как ни странно, именно он, устроившись электриком в медицинский институт имени Пирогова, остался там на постоянной работе, а Сошников то и дело увольнялся и болтался без дела. «Ты, Лёха, зря дурью маешься, – поговаривал Груздиков. – Вот схлопочешь за тунеядство… Чё ты, в натуре, строишь из себя? Я вот о больших делах мечтаю, а всё равно работу не оставляю». О каких «больших» делах мечтал Груздиков, он не признавался, но Сошников видел в глазах приятеля иногда нечто такое, чего не мог объяснить…
– Жлоб ты, – повторил Алексей.
– Заткнись, – миролюбиво сказал Груздиков. – Пора к Наташке.
– К ней разве сегодня можно? У неё же нынче тётка должна быть дома…
С Наташей Кутузовой они познакомились месяц назад в кафе «Шоколадница» и почему-то сразу сблизились.
Она мечтала стать актрисой, приехала в прошлом году в Москву поступать в театральное училище, но провалилась на первом же туре.
– Живу теперь у двоюродной тётки, готовлюсь к поступлению, – весело сообщила она новым знакомым.
– А если снова не поступишь? – спросил Алексей.
Она беззаботно пожала плечами.
– Почём я знаю? Чего-нибудь придумаю. Друзей у меня тут уже полным-полно, кто-нибудь поможет чем-нибудь.
Она вела себя свободно, громко хохотала, запрокидывая голову с выбеленными волосами. Красотой Наташа не отличалась, но крупные губы, большие глаза и маленький носик приковывали к себе взгляды мужчин. А фигуре её позавидовала бы любая женщина – крепкие гладкие ноги, покатые бёдра, высокая упругая грудь. Сошников уже в кафе потрогал Наташу за колено, и девушка не выразила ни малейшего неудовольствия. На весьма наглое поведение нового знакомого она ответила: «Вообще-то мужчин с грязными руками я к себе не подпускаю».
На следующий день она встретилась с Сошниковым и пригласила его на квартиру своей тётки.
Через его руки прошло уже немало девиц, но их Алексей воспринимал только как грязных потаскух. Почти все они были из семей алкоголиков, отучились в ПТУ, некоторые успели сделать не по одному аборту, любили хорошенько выпить. Сошников относился к ним почти с презрением. И вдруг он попал в совершенно другой дом: на полках стояли книги, на полу не темнели следы грязной обуви, обои на стенах не свисали клочьями…
– Чисто у вас, – задумчиво произнёс Алексей.
– Обычно.
– Не скажи… По-интеллигентски всё очень… Кто же у тебя тётка-то?
– Искусствовед. Вообще-то она уже на пенсии, но неугомонная. Постоянно где-то кому-то помогает.
– Ага… – неопределённо проговорил парень, осматриваясь почти с испугом. – И такие, стало быть, есть… Искусствоведы…
Наташа снисходительно потрепала его по вихрастому затылку и подтолкнула к ванной.
– Иди.
– Зачем?
– Руки мой! И всё остальное тоже! Я же тебе сказала, что грязнуль к себе не подпускаю!
Она засмеялась так заразительно, что Алексей смутился. Увидев обстановку, он почему-то сразу отбросил все мысли о возможной близости с девушкой. Но теперь её смех пробудил в нём какое-то почти тревожное желание.
Наташа тоже приняла душ и вышла к нему – голая, свежая, чуть ли не сияющая изнутри. Таких девчонок Сошников прежде не встречал. Сердце его сладко застонало…
А через несколько дней Наташа зазвала к себе Фёдора Груздикова, после чего приятели обменялись яркими впечатлениями о своей новой подружке, жадно внимая подробностям и испытывая лёгкие уколы ревности.
– Клёвая тёлка! – восхищался Сошников, покусывая губу.
– Знающая… А с виду не скажешь, что потаскуха…
– Не потаскуха она…
– А кто? Тебе дала, мне дала, всем небось даёт. Кто ж она, по-твоему? Сказочная Мальвина?
– Потаскухи не такие, сам знаешь. Возьми вон Зинку Котову или Галку нашу…
– Бабы разные бывают. Но Наташка и впрямь особая. Повезло нам…
– И чего она на нас глаз положила? Она ж в актрисы метит, не нашего поля ягодка. Может, твой сломанный шнобель ей понравился? – Сошников глубокомысленно посмотрел на непривлекательную физиономию товарища. – Может, ты ей мужественным показался?
Груздиков непроизвольно потрогал свой кривой нос и ухмыльнулся:
– Может, и так… К девкам в мозги заглядывать – дело гиблое. Ничего там не поймёшь. Да и не надо ничего понимать.
– А как же общаться, если не понимать? – засомневался Сошников.
– Общаться… – с гадливой ухмылкой передразнил Груздиков и сделал рукой неприличный жест. – С этой тёлкой можно и без слов общаться…
Наташа Кутузова звонила им сама, не разрешала появляться без предупреждения, ссылаясь на строгий тёткин нрав.
– А чего нам сегодня к ней идти, если тётка дома? – спросил Сошников.
– Познакомить нас хочет с кем-то, – пояснил Фёдор. – Велела из автомата позвонить ей, когда будем рядом.
– У тебя двушка[10] есть?
– Нет. – Груздиков мотнул лохматой головой. – Сейчас стрельнём у кого-нибудь.
Впереди они увидели стоявшего на автобусной остановке паренька лет восемнадцати с пузатым портфелем в руке.
– Спроси-ка вон у того очкарика, – велел Груздиков, подтолкнув Алексея в плечо.
– Слышь, чувак, двумя копейками не поделишься? – Сошников, сунув руки в карманы обвислых штанов, остановился перед молодым человеком.
Тот поставил портфель на асфальт, зажал его ногами и достал из куртки кошелёк. Это был старомодный кожаный кошелёчек с металлической застёжкой в виде двух смыкающихся шариков. Сошников почти равнодушно ощупал взглядом содержимое кошелька.
– Вот, есть двушка, – сказал парень, выковыривая из монет нужный медный кругляшок.
– Часики у тебя здоровские, – проговорил Груздиков из-за спины Сошникова и вдруг резко схватил молодого человека за запястье. Тот выронил кошелёк, и монеты звонко покатились по тротуару.
– Вы чего?!
– Ничего! – с ледяным спокойствием ответил Груздиков, цепко держа руку парня. – Просто хочу на твои часы посмотреть. Импортные, что ли?
– Какое вам дело?
– Любопытно, просто любопытно. Да ты не дёргайся, чувак, спокойно…
Груздиков попытался расстегнуть замочек ремешка, но владелец часов вырвался и, подхватив тяжёлый портфель, размашисто хватанул Фёдора по плечу.
– Ах ты… – зашипел Фёдор. – Я к тебе по-человечески, а ты, сука, драться задумал! Да я тебя, студент вшивый, по стенке размажу!
– Федя, уматываем! – Сошников потянул его за рукав. – Народ подваливает.
И Алексей первым бросился бежать, подобрав с асфальта несколько монет. Груздиков, помедлив несколько секунд, последовал за приятелем, но не очень быстро. Его самолюбие было уязвлено «наглостью» студента. Остановившись, он оглянулся, потряс кулаком и крикнул:
– В следующий раз урою тебя!
– Ты чего? Оборзел, что ли? – удивился Сошников, когда они ушли достаточно далеко. – Чего вдруг за часами потянулся?
– Клёвые часы…
– Украсть, когда тебя не видят, – одно, а вот так забрать – совсем другое дело. – Алексей говорил встревоженно. – Опознают же!
– Хрена с два! И вообще… Что мне делать, если часы понравились? Ладно, хватит… Давай Наташке звонить…
Наташа вышла к ним быстро.
– Привет, – бросила она строго.
– Чего насупленная?
– Думаю.
– О чём тебе думать, киска? – хмыкнул Груздиков.
– Есть о чём… Пойдёмте…
– Далеко зазываешь?
– Познакомить хочу вас с одним человеком.
– С кем?
– С Сергеем.
– Это что за фраер? – спросил Сошников и протянул Кутузовой пачку сигарет.
– Никакой не фраер, а настоящий мужик.
– Чем же он настоящий? – Груздиков взял сигарету из протянутой пачки.
– Всем! – почти с вызовом ответила Наташа и тоже достала сигарету. – И прежде всего тем, что пропускает девушку вперёд.
– А нам он на кой лях?
– Вам полезно будет. – Она выразительно надула губки и пыхнула дымом в лицо Груздикову.
Сергею Кучеренкову, на квартиру которого привела Наташа, было двадцать три года, но по всему чувствовалось, что жизненный опыт у него богатый. Глаза его смотрели твёрдо и словно буравили собеседника, под его пристальным взглядом было неуютно. Фёдор Груздиков сразу определил характер нового знакомого – решительный, властный, беспощадный – и почувствовал лёгкий укол ревности, потому что рядом с Кучеренковым сам он, привыкший считать себя бывалым удальцом, выглядел желторотым мальчишкой.
– Вот вы какие, – сказал Кучеренков, обменявшись рукопожатием с гостями.
– Какие? – почти огрызнулся Груздиков и повернулся к Наташе: – Ты чего наплела про нас?
– Спокойно, приятель! – Кучеренков положил ладонь на плечо Фёдора. – Чего собак на девчонку спускаешь?
– Чего она про нас наговорила?
– Только хорошее, – успокоил Сергей. – Проходите. Винцом угощу. Травкой побалую, если захотите… А Наташа про вас сказала, что вы парни боевитые и что на вас можно положиться в случае чего…
– В случае чего?
– Мало ли бывает случаев, – неопределённо ответил Сергей и полуразвалился на диване, забросив ногу на ногу.
Наташа выставила на стол ещё три стакана и налила в каждый вина из бутылки. Затем села возле Сергея, выражая всем своим видом серьёзность и покорность Кучерен-кову, словно была его рабыней, и показывая Сошникову и Груздикову, что здесь у них нет на неё никаких прав. Они сразу поняли расставленные акценты.
Разговор шёл будто бы ни о чём, но Алексей и Фёдор, понемногу пьянея, чувствовали, что Кучеренков прощупывал их. «Хитрый чувак, не из простых», – думал, искоса поглядывая на него, Сошников.
– Погорите вы на своих глупостях, ребята, – сказал наконец Кучеренков. – Табачные ларьки бомбить – дело нехитрое. Но в случае чего схлопочете по полной программе… Рисковать надо только из-за серьёзных вещей. На магазины надо нацеливаться, где товар повесомее.
– Это ты про что говоришь? Предлагаешь что-нибудь? – не понял Груздиков.
– Да разве ж я предложил хоть что-то? – засмеялся Сергей. – Нет и ещё раз нет! Если уж вам чего взбредёт в голову, то вы меня в это не впутывайте… А когда у меня возникнет нужда в помощниках, я вам свистну. Только вот хотелось бы убедиться, способны ли вы на что-нибудь дельное.
– Да мы что хочешь сделаем!
– Когда сделаете, тогда и потолкуем о чём-нибудь конкретном…
Эта встреча заставила Сошникова и Груздикова задуматься.
– Ты их подтолкни чуток, – сказал Кучеренков Наташе, выпроваживая гостей. – Надо посмотреть, насколько они рисковые.
– Я подтолкну, – уверенно шепнула Кутузова. – Они по мне с ума сходят.
– Вот и чудненько. Пусть как-нибудь распалятся, а когда у них стоять будет, как у ослов, ты им не дай. Скажи, что с сопляками тебе надоело возиться. Надо, чтобы они сдвинулись с места. Я сегодня достаточно мест указал, где они могут опробовать свои силы, когда дозреют… А там уж я их под своё крыло возьму…
– Витя, здравствуй! – Виктор сразу узнал голос Веры. – Я на одну минуточку.
– А я тебя не тороплю. Я хоть весь день с тобой разговаривать готов, – засмеялся Смеляков.
– Ты не забыл, что Лена пригласила нас завтра к своему брату?
– Помню.
– Пойдёте без меня.
– Это почему?
– У меня срочная командировка. Я сегодня ночным поездом в Ленинград уезжаю.
– Вот тебе на!
– Витюш, ну ты же знаешь, какая у нас работа…
– Тогда я тоже не пойду, – заявил Смеляков.
– Почему? Что за мальчишеское упрямство?
– Что я буду там один с чужой женой делать?! – воскликнул Виктор. – Неловко мне… Не пойду…
Но Вера переубедила его, и он пошёл. Лена встретилась с ним в метро, как было оговорено заранее, и очень огорчилась, что Смеляков появился без Веры.
– Лена, это удобно? – спросил Виктор.
– Ты о чём? – не поняла девушка.
– Ну, что мы с тобой вдвоём… Твой брат не воспримет это неправильно?
– Брось, откуда у тебя такие комплексы? – И тут же предупредила Смелякова: – Только имей в виду, что Саша иногда бывает очень хмур, случается, и грубость отпустит. Но ты не принимай это близко к сердцу. На самом деле он очень добрый. Просто затравлен немного…
Александр оказался долговязым, длинноволосым, неопрятным. На нём были сильно потрёпанные снизу брю-ки-клёш и клетчатая рубаха навыпуск. Глядя на него, Виктор почему-то подумал: «Настоящий хиппи». Представившись друг другу, они пожали руки.
– Проходите! – Хозяин мотнул косматой головой.
По всей комнате лежали иностранные фотожурналы, тут и там виднелись кассеты из-под фотоплёнки, в дальнем углу стояли пустые винные бутылки, на стене висели рулоны чёрной и белой бумаги, посреди комнаты громоздились две треноги с громадными фонарями, ещё одна мощная лампа была подвешена к потолку на вертящемся креплении. Вдоль одной из стен стоял сколоченный из неоструганных досок стеллаж, закрытый занавеской. Напротив стеллажа размещался диванчик с лопнувшей в нескольких местах обивкой. Пахло пылью.
«Должно быть, так же выглядят квартирки французских импрессионистов где-нибудь на Монмартре, – подумал Виктор. – Даже если мне не понравятся фотографии, я буду знать, что представляет собой богемный дом».
Поначалу разговор не клеился, и Лена взяла на себя непростую миссию толмача. Александр, похоже, пребывал не в лучшем расположении духа, но понемногу сестра растормошила его.
– Ты когда-нибудь задумывался над тем, что такое фотография? – спросил он Смелякова.
– Кто-то из умных людей сказал, что это – запечат-лённое мгновение, – ответил Виктор.
Александр кивнул и потянулся за сигаретами.
– Да, да… Запечатлённое время. Не столько мгновение, сколько время. С помощью фотографии человечество пытается убедить себя в том, что у него есть прошлое. Почему, вы думаете, люди хранят дома столько всякого хлама, в том числе и совершенно бездарные фотокарточки?
– Для памяти.
– А разве без фотографий память не работает? – Александр зажёг сигарету.
Смеляков пожал плечами.
– Как-то я над этим не задумывался.
– Шпаргалки людям нужны, вот и появились фотография, кино, мемуарная литература. А фотография проще других. Щёлкнул кнопочкой – осталась напоминаловка о каком-то событии. Событие-то, в сущности, пустое, без шпаргалки о нём нипочём бы никто не вспомнил, а вот залезли через десять лет в старую коробку и извлекли на свет полуслепой фотоснимок. «Что это тут у нас? Где это мы? С кем это мы и когда?..» Жизнь-то у большинства людей совсем невзрачная, ничем не наполнена, мгновения утекают сквозь пальцы, как вода. Вот и цепляются люди за фотографии, шлёпают их одну за другой, чтобы убедить себя потом, что жизнь всё-таки была… «Это я в детском садике. А это я в институте. А тут я ребёнка из роддома выношу. А тут я на похоронах дедушки. А это чей-то юбилей. А это кто, интересно, рядом со мной? Что за мужик такой?..»
– Любопытная точка зрения, – усмехнулся Смеляков.
– Ты кто по профессии?
– В угрозыске работаю.
– О-о! Таких знакомых у меня ещё не было. – Александр выпустил дым через ноздри. – У вас тоже есть свои шпаргалки: отпечатки пальцев, всякие там акты, протоколы и фотографии с места происшествия. Без этого вы не сможете существовать.
– Саша, давай-ка я лучше покажу твои работы, – оборвала Лена брата. – А ты пока чайком займись.
– Рот мне затыкаешь? – хмыкнул Александр. – Думаешь, что напугаю? Думаешь, слишком перегружу?
Он поднялся и отдёрнул штору, закрывавшую огромный самодельный стеллаж.
– Никто меня не перегружает, мне очень интересно слушать, – поспешил успокоить Виктор.
– Послушать его можно и потом, – решительно заявила Лена. – Куда важнее увидеть его фотографии.
Она достала с полки несколько плотных картонных коробок и протянула их Смелякову. Он осторожно поднял крышку и увидел мужской портрет. Он не разбирался в искусстве фотографии, но сразу понял, что снимок резко отличался от всего, что приходилось видеть прежде. Фотография казалась выпуклой. Виктору почудилось, что лицо вот-вот выдвинется из плоскости бумаги и приобретёт материальные формы.
– В этой коробке только портреты, – сообщила Лена. – Тут натюрморты, а тут ню.
– Что?
– Ню, – повторила девушка и пояснила, увидев замешательство в глазах Смелякова, – обнажённые модели.
По мере того как Виктор проглядывал фотографии, мир вокруг него начал приобретать новое качество. Человеческие тела, лица, бутылки, цветы, фактура обшарпанных стен, тени на полу – всё это внезапно стало важным. Раньше жизнь была просто жизнью, теперь она в течение нескольких минут вдруг наполнилась деталями, которые до настоящего момента словно не существовали. И тени, и люди, и лица – все они, конечно, были прежде, но почему-то никогда не казались Виктору столь значимыми. Сейчас, рассматривая фотографии Александра, он погружался глубже и глубже в мир неповторимых форм.
– Но как же такое возможно? – Смеляков повернулся к Лене. – Ведь тут – обыкновенная жизнь. Почему же такое сильное впечатление?
– Потому что это – искусство. Сашка – величайший мастер. Его час ещё не настал, но однажды его имя прогремит.
– Когда? Почему однажды, а не сейчас? – Смеляков вернулся к фотографиям.
– Откуда мне знать? Может, после смерти его признают. Гениев выгодно признавать после их смерти. После смерти гении скажут только то, что уже сказали, а это очень удобно.
– Кому удобно?
– Властям, – очень тихо и очень спокойно сказала Лена.
– Вижу, Борис тебя накачал как следует.
– Боря тут ни при чём. Я же выросла за границей. Хоть и не очень житейским опытом богата, но кое-чего повидала. Где красота и мысль в почёте, там есть место гениям. А у нас всем правит серость, поэтому таким фотохудожникам дорога закрыта.