Я, оперуполномоченный Ветер Андрей

– Игорь, сейчас у Фомина тяжёлое состояние. Он способен на неадекватные поступки. Вдобавок он десантник.

– Но и мы не цыплята какие-нибудь. Обложим так, что муха не пролетит. Как только он хапнет ювелирку, мы его и накроем с поличняком. Пикнуть не успеет.

– И засветим тем самым агента, – добавил Смеляков.

– Дело тонкое, братцы, – заметил Максимов, – промашек быть не должно. Тут и деньги крупные, и человеческая жизнь. Кстати, и судьба самого Фомина. У него ни судимостей, ни чего-либо подобного. А тут загремит сразу на несколько лет.

– Вот если бы остановить парня, – предложил Смеляков.

– Как остановить-то? Он только и твердит: золото, драгоценности. Красиво жить захотел, перед девчонкой своей хочет хвост распушить. – Веселов чиркнул спичкой и закурил. – Брать его надо! И точка!

– Сейчас у него только умысел. За это мы взять его не можем, – решительно возразил Максимов. – Он вообще не готовится пока к ограблению, никаких шагов не предпринимает. Вот наш агент ходит, наблюдает и якобы просчитывает ситуацию, но делает-то он это по нашей просьбе. Сам Фомин-то ничего не делает. А на стадии умысла состава преступления нет. Его обвинить не в чем. Парадоксально, но в данный момент покушение на совершение преступления – в наших действиях. Это мы предложили агенту взять на себя миссию по изучению места совершения преступления. И если мы, держа Фомина под наблюдением, доведём его до совершения преступления, то налицо будет провокация. – Максимов выразительно посмотрел на своих подчинённых. – Мы получим как раз то, из-за чего сейчас гэбэшники такой вой подняли и шмон у нас устроили. Мы не можем допустить ещё одного дела, где нас обвинят в подталкивании людей к совершению преступления. На этот счёт у меня сомнений нет. Так что давайте думать.

– Ну тогда отговаривайте его, убеждайте, – сказал Ве-селов.

– Ага, придём к нему с поклоном. «Здрасьте, гражданин Фомин. Дошло до нас пренеприятнейшее известие, что вы замышляете нехороший поступок. Хотим предупредить вас и всё такое прочее»… – Максимов криво улыбнулся. – Чёрт возьми, ну как мы можем остановить его?.. Давайте думать.

– Да тут нечего думать, Петрович. – Веселов выпустил через ноздри табачный дым.

– Послушайте, – Смеляков начал размышлять вслух, – Василёк сказал, что Фомина угнетают возможные осложнения, и мне почему-то кажется, что Фомин колеблется. Возможно, он и отказался бы от затеи, да ложное чувство гордости не позволяет ему… Как же – сам предложил, а теперь на попятную? Нужно создать ситуацию, при которой он и авторитет свой не потеряет перед своим корешем, и от замышляемого преступления откажется.

– Мысль интересная, – произнёс Максимов.

– А что, если прислать к Фомину какого-нибудь авторитетного урку, который постепенно склонит его к отказу от совершения преступления? – предложил Смеляков.

– Что-то я не слышал, чтобы махровый уголовник хоть раз наставил новичка на путь праведника. – Веселов состроил ехидную рожу. – Это, братцы, из области фантастики.

– Нам надо попробовать сработать в данном случае на профилактику, – продолжал настаивать Смеляков. – Послушайте, вчера у меня состоялся разговор с одним чекистом…

И он вкратце передал суть беседы с Николаем Жуковым.

– Ого! Новые веяния начинают приживаться в наших стенах! – опять ехидно подал голос со своего места Весе-лов. – Ай да чекисты! Не тратят время попусту, обрабатывают наших парней даже в свободное от работы время!

– Витя, а ну давай подробнее эту мысль. – Максимов свёл брови.

– Фомин ни хрена не знает о преступном мире. Он вообще ничего не знает. Только что пришёл из армии. Опыта никакого. Только разбирать и собирать автомат умеет…

Пусть Василёк приведёт к нему кого-нибудь, представит как офигительного авторитета в преступном мире, а тот начнёт баланду травить насчёт зоны, вспоминать о своих ходках. Что-нибудь пострашнее. И пусть надавит на то, что рано или поздно вор попадается. Обязательно попадается! Да так пусть расскажет, чтобы у Фомина отпала охота превращаться в вора.

– Так-так, – задумался Максимов, – а ты ведь в нужном направлении мыслишь, Витя. Очень интересный ход может получиться.

– А я знаю, кого привести к Фомину на встречу! – воскликнул Веселов. – Есть у меня один агент. Кличка «Угрюмый»… Рожа, татуировки, шрамы, голосина хрипатый. Да там одни татуировки чего стоят! У него всё исколото. Даже на веках вытатуировано: «ЗЛО». Жуткий мужик. Я без стакана не могу с ним разговаривать, страшно – аж кишки трясутся…

– А как же ты завербовал-то его? – искренне удивился Смеляков.

– Влил в себя поллитровку и завербовал! – Веселов от души расхохотался.

– Да треплется он. – Максимов тоже засмеялся. – Он тебе ещё и не такого понарассказывает.

– А я и впрямь поверил, что настолько страшный, – улыбнулся Виктор и спросил: – А что значит «ЗЛО»?

– «За всё легавые ответят»… Угрюмый на самом деле жуткий. – Веселов сделался серьёзным.

– Так, ребята, – проговорил Максимов, потирая руки. – Задумка отличная. Думаю, что надо её раскручивать. Тут, правда, есть одна большая техническая трудность: придётся расшифровывать одного агента перед другим. Санкцию надо получить на это от высокого руководства. Ну да ладно. Подготовим план реализации оперативной информации и доложим наверх. Думаю, проблем не будет.

Василёк закрыл за собой дверь и мотнул головой на продавленный диван.

– Сядь, Егор, перетереть надо кое-что.

– Ты что хмурый такой? – Фомин извлёк из кармана сигареты и закурил, бросив спичку в высокую консервную банку, служившую пепельницей.

– Вот что я тебе скажу. Сложное всё-таки дело, ну ювелирный твой. Боюсь, что я уже примелькался там. Рожу мою сразу заметят, когда мы на дело отправимся.

– А раньше ты чем думал?

– Тем же самым! Помолчи, дай сказать!.. Ладно, допустим, как-нибудь провернём… А потом? Что потом делать? Куда мы спихивать будем золото? Это тебе не джинсы, не часы, соображаешь?.. Ю-ве-лир-ка!

– Фигня. На рынок пойдём. Мало ли мест!

– Ты, Егор, мало в этом кумекаешь. На рынке тебя в два счёта скрутят. Там ментов на одном квадратном метре столько, сколько тебе и не снилось… Нет-нет, надо своего барыгу искать. Только у меня нет никого. Я же золотом никогда не занимался.

– А найти сможешь?

– Подумаю… Знаешь, я на зоне с одним очень авторитетным мужиком сидел. Он в Москве хорошо известен среди блатных. Схвачено у него, как я понимаю, всюду. Попробую с ним пошептаться на эту тему.

– А он не захочет в долю войти? – Фомин с опаской посмотрел на Василька.

– Хер его знает. Только вот что я тебе скажу: у меня дурное предчувствие насчёт этого магазина…

За окном внезапно потемнело и посыпал снег.

– Мать твою! – воскликнул Фомин и подошёл к окну. – Ты глянь! Двадцать третье апреля! И какой снежище! – вскликнул Фомин.

После тёплых солнечных дней снежные хлопья, оседавшие на ветви деревьев, усыпанные сочными зелёными почками, и серое небо, словно опустившееся к самой земле, произвели гнетущее впечатление на Егора.

– Давай связывайся со своим авторитетом. Надо уже действовать. У меня нервы на пределе… – Егор бросил недокуренную сигарету в банку и бездумно уставился на груду окурков.

Погода испортилась основательно. По улицам растеклись коричневые лужи, с утра до вечера моросил дождь со снегом, дул ветер. Москвичи, переодевшиеся было в летнее, поспешно натягивали на себя тёплые куртки и пальто. Наиболее отчаянная молодёжь продолжала ходить в лёгкой одежде и без головных уборов, но холод взял своё. Опять поднялись воротники, опять появились шарфы.

Через два дня часов в восемь вечера Егору позвонил Василёк.

– Минута есть? Бери ноги в руки и дуй в «Морковник». Знаешь пивнушку на углу?

– Что за спешка, Стёпа?

– Не спешка, только я тебя весь день вызваниваю. С человеком хочу познакомить.

– С каким?

– С тем самым, мать твою!

– А ты откуда?

– Оттуда! Чего ты вопросы задаёшь? Из автомата звоню, уже третью двушку трачу! Мы с Бурым уж час тут кантуемся.

– Я на работе был…

– Быстро вали сюда. Он уже уматывать собирается, грозит башку отвинтить мне за то, что я попусту вызвал его…

– Иду…

Внезапно Фомина охватило сильное волнение, даже руки задрожали.

«Бурый», – повторил он имя таинственного «мужика». Кличка как кличка, в школе тоже был Мишка Бурый, из самых заядлых хулиганов. Но сейчас это имя произвело на Егора Фомина магическое действие: это была кличка авторитетного вора…

В третьесортной пивнушке, окна которой были наполовину заделаны гофрированным пластиком нелепого жёлтого цвета, уже горел свет. Две длинные синеватые лампы, облепленные паутиной и прошлогодней мошкарой, громко гудели и помаргивали время от времени, словно намереваясь погаснуть. За мокрыми столами, усыпанными хлебными крошками и рыбьей чешуёй, тесно толпились раскрасневшиеся посетители; одни пили из кружек, другие – из пол-литровых стеклянных банок, третьи наполняли для себя сразу трёхлитровую банку, чтобы не стоять в очереди дважды, и отхлёбывали пенное пиво, наслаждаясь собственной сообразительностью. В воздухе терпко пахло чем-то нестерпимо кислым, сквозь плотный гул голосов слышалось чьё-то хриплое возмущение: «Пусти! Я тебе не пацан, чтобы со мной так… Налей, мать твою! Имею право! Я за вас, сосунков, кровь проливал!»

Егор сразу увидел Степана за столиком в дальнем углу. Вернее, сначала он увидел стоявшего рядом с Васильком человека. «Бурый», – понял он и застыл на месте, объятый животным ужасом, будучи не в силах оторвать взгляд от тяжёлого лица мужчины. Над левой бровью Бурого виднелся глубокий шрам, вторая бугристая борозда тянулась от верхней губы до середины щеки. Мощные челюсти лениво перемалывали что-то. Глаза почти не виднелись под низко нависшими бровями, только изредка в глубине глазниц угрюмо вспыхивал мутный огонь зрачков. Издали Егору почудилось, что руки Бурого были в синеватых сетчатых перчатках, но, приглядевшись, он понял, что никаких перчаток Бурый не носил, а причиной густого синюшного узора на руках была татуировка, сплошь покрывавшая кожу.

Соседний стол пустовал: пространство было почтительно освобождено, пьянчуги отступили подальше от Бурого, чувствуя в нём грозную и мрачную силу уголовного авторитета.

Василёк взмахнул рукой, подзывая Егора. Рядом с Бурым он выглядел так же смешно и жалко, как вертлявый шакал возле могучего Шерхана из мультфильма «Маугли».

– Топай к нам! – позвал Василёк.

– Привет, – неуверенно поздоровался Егор.

– Это Бурый, – представил Василёк своего угрюмого собутыльника. – Знакомься.

– Егор, – назвался Фомин.

Уголовник промычал в ответ что-то невнятное и ощупал Егора давящим взглядом.

– Сколько тебе лет, пацан? – спросил он, закончив жевать воблу и вытащив синей ручищей изо рта обглоданные рёбрышки рыбы.

– Двадцать.

– Видишь… – Бурый надолго замолчал и принялся неторопливо пить пиво. – Я отсидел больше, чем ты живёшь.

Фомин не нашёлся, что ответить на эти слова. К их столику юрко вильнул тощий мужичонка с блестящей лысиной.

– Позволите угостить беленькой? – сладко предложил он и услужливо согнулся, вперившись в Бурого.

– Поставь! – Бурый указал глазами на стол, и мужичонка проворно вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылку водки. Едва заметным движением головы Бурый велел ему скрыться, и тот, чуть ли не сияя блаженной улыбкой, мгновенно исчез в толчее пивнушки.

– Ну вот, – произнёс Василёк, откупоривая водку, – обмоем встречу.

– А ты пока пива ещё притарань, – буркнул ему Бурый и словно уснул на несколько мгновений, застыв без движений и закрыв глаза. На его опущенных веках Егор увидел татуировку «ЗЛО». Почему-то эти криво написанные буквы произвели на него жуткое впечатление.

– Я мигом, – сказал Василёк, подхватил пивные кружки и ринулся к прилавку.

– Ювелирный хочешь тряхнуть… – заговорил Бурый, когда они остались вдвоём. – Дружок твой растолковал мне твою задумку.

– И как… как вам кажется?..

– Ну для начала я тебе скажу вот что. Возьмут тебя на второй же день.

– Почему это? – опешил Фомин.

– Если я правильно въехал в тему, то ты работаешь на троллейбусе, проезжаешь мимо магазина каждый день.

Так?

– Так…

– Самым мозговитым себя считаешь? – Бурый мрачно ухмыльнулся. – Салага ты незрелая. Ментов держишь за безмозглых козлов, а они в первую очередь начнут шерстить, кто мог глаз положить на этот ювелирный. И всех водил троллейбусных, автобусных и прочих, которые мимо витрин шпарят, в первую очередь проверят. Таксистов тоже. Всех, кто работает по соседству, и всё такое…

Фомин прикусил губу.

Гремя полными кружками, с которых стекала густая пена, вернулся Василёк.

– Ну как вы тут?

– Объясняю твоему корешу, что дурак он, – проговорил Бурый, повернувшись к Васильку. – И ты дурак, раз сразу не объяснил, что вас за жопу возьмут при таком раскладе… – Он зыркнул на Егора, отхлебнул пива и равнодушно сказал: – Заруби на носу, что после твоего магазина к тебе нагрянут очень скоро… Где живут, там не гадят, пацан. Разве ж можно идти на такое глупое дело? Возьмут фотографии всех водителей, предъявят свидетелям, и – гуляй, Вася! На третий день тебя вычислят, это уж как пить дать…

– Как же быть? – подавленно спросил Фомин.

– Нужно покумекать. Да и узнать надо, чей это магазин…

– А чей он может быть? – удивлённо встрял Василёк. – Государственный.

– Это ты так думаешь, паря. Сейчас так не делается… Через многие государственные магазины идут товары очень солидных людей. Деловых людей. Понимаешь?.. Ладно, пацаны, я выясню, что к чему, а дня через три сойдёмся, обтрясём это дело ещё разок. Но ты, – Бурый ткнул татуированным кулаком Василька в плечо, – попомни, что я с тебя за услугу спрошу, когда время придёт…

Он кивнул на водку, и Василёк торопливо разлил её содержимое по кружкам с пивом.

– Ну, что ли, дрогнем? – бесцветно спросил Бурый и, не дожидаясь ответа, медленно влил в себя всю кружку.

– Опа! – прокомментировал Василёк.

– Всё! – Уголовник со стуком поставил кружку, промокнул рукавом губы и, не проронив больше ни звука, двинулся к выходу.

– О каких деловых людях он говорил? – повернулся Фомин к Васильку.

– О теневиках.

– Не понимаю.

– Теневая экономика. Слышал такое выражение? Цеховики и прочие…

– Слышал что-то, – неуверенно ответил Фомин.

– «Что-то»! – передразнил Василёк и добавил презрительно: – Люди миллионами ворочают. Знать надо… А ещё воровством хочешь заниматься!

– Я не хочу этим заниматься, – огрызнулся Фомин, – только один раз.

– Все занимаются «только один раз». А потом ещё «только один раз». И ещё. А затем на зону «один раз», а там ещё и ещё… Ради одного раза и начинать не для чего…

– Ребятки! – возле них вынырнул невесть откуда лысый мужичок, угощавший Бурого водкой. – Вижу, с уважаемым человеком ручкаетесь. Ежели что, уж не побрезгуйте моей компанией. Вдруг помощь моя для чего-нибудь потребуется, ась? Могу любой замок откупорить с полплевка. Поспрашивайте здесь, когда потребуюсь, Мыша-ка… – Он погладил себя по вспотевшей лысине и заискивающе улыбнулся. – Понимаю, у вас свои дела, я и не напрашиваюсь, ребятки. Но в случае чего спрашивайте Мышака. Тут меня многие знают… А с таким человеком, – он кивнул на дверь, где скрылся Бурый, – я завсегда готов работать…

– Я поговорю, – холодно ответил Василёк, и мужичок, поблёскивая лысиной и понимающе кивая, скрылся в толпе.

Во второй раз Угрюмый-Бурый пригласил Василька и Фомина в пивную недалеко от станции метро «Сокольники», наотрез отказавшись появляться на месте их предыдущей встречи.

– Не по нутру мне тамошняя тошниловка, – пояснил он. – Здесь мне спокойнее.

– А там что? – спросил Фомин.

– Любопытных много, ушей оттопыренных тоже, – неопределённо объяснил уголовник. – Но не в том суть… Разговор у нас будет короткий… Сматывайте вашу затею, пацаны.

– Чего так? – чуть ли не обиженно произнёс Василёк.

– Тухлое дело. Если не менты повяжут вас, то придавят с другой стороны.

– Кто придавит? – шёпотом спросил Фомин. От близости Угрюмого его начало мутить. Тигриные глаза уголовника выворачивали его наизнанку, от вида жутких шрамов на лице в животе Егора всё сжималось в холодный комок.

– Это магазин одного очень серьёзного человека, – тихо сказал Угрюмый. – Никому нельзя туда соваться. Если не схлопочете перо в бок, то будете всю оставшуюся жизнь горбатиться на него, на зоне и на воле.

– Накажет? – уточнил Василёк, делая испуганные глаза.

– Найдёт и либо порешит вас, либо возьмёт рабами. А найдёт обязательно. Под ним половина блатных ходит.

– Неужели такое бывает? – засомневался Фомин.

– Бывает, паря, – ухмыльнулся Угрюмый, показывая зияющую дыру на месте первого зуба. – У нас всё бывает… Как в сказке…

– Мать твою! – огорчился Фомин и сплюнул. – Неужели я зря голову ломал?

– Можешь и шею сломать… Пойдёмте-ка, пацаны, раздавим пол-литра. Слышь, Стёпа, – он подмигнул Васильку, – притарань нам по кружечке пивка. А беленькая у меня с собой имеется… – Уголовник постучал себя по груди, и под курткой звякнула бутылка. – Сердце греет…

– Значит, забыть надо про магазин? – спросил упавшим голосом Фомин, пока Василёк отсутствовал.

– Это уж твоё дело, паря, – рыкнул Угрюмый. – Только я, услышав совет бывалого человека, отказался бы от этой сраной затеи. Охота тебе, что ли, свободу на лагерь менять?

– Но ведь не все попадаются…

– Знаешь, каждый из нас начинал одинаково. Я тоже считал себя самым ушлым, думал, что никто меня за яйца не прихватит. А вот сцапали, и не смог я выскользнуть. Глупость меня поманила, я и заглотил крючок. Только сорваться с него мне уже не удалось… Одна ходка, другая, третья… И вот нормальной жизни у меня и не получилось. Ты думаешь, что урки – народ счастливый? Нет, паря, это мы только друг перед другом щеголяем, деньгами сорим, когда есть чем сорить. Как на духу скажу тебе: тухло нам живётся. Каждому хочется, чтоб дом был, баба надёжная, детки швыркали туда-сюда. Зона ничего этого не даёт. Только зубы вышибает да хребет ломает.

– Чего ж вы не порвали с этим? – проговорил Фомин.

– Не смог… Помнишь, как в песне: «Меня засосала опасная трясина»… Это про меня. И про него, может… – Угрюмый кивнул на вернувшегося с пивом Василька. Тот глупо хихикнул. – Поначалу кажется, что легко отвязаться от всей этой швали, а получается, что западло. Увязаешь по уши раз и навсегда… Тебе тут денег мало? А на зоне их вообще не будет. Там вообще ничего не будет, кроме режима и бесконечных шмонов. Там на ментовские порядки ещё и воровские законы накладываются, паря, а они покруче будет, чем тутошние сопли. А провинишься перед паханами, тебя опустят.

– То есть? – не понял Егор.

– В очко поимеют, – равнодушно пояснил Угрюмый.

– Как так? – В животе Фомина похолодело.

– Очень просто: вставят и попользуются тобой вместо бабы. А то ещё по кругу пустят. А потом ты станешь считаться неприкасаемым, и никто с тобой после этого не посмеет даже разговаривать, шарахаться от тебя будут все, кроме таких же опущенных. Но если ты вдруг нарушишь закон, то тебе заточку под ребро всадят. Хочется тебе такого?

– Нет, – искренне признался Фомин.

– Мне бы такое рассказали в своё время, так я бы ни за какие коврижки не пошёл воровать. Только у меня наоборот получилось: падла одна меня всё заманивала, красивую жизнь обещала. И понеслось… Мне шестнадцати ещё не исполнилось, а я уже в колонию отправился. А у малолетних всё куда чернее, у малолеток мозгов совсем нет, всё на надрыве, без тормозов. Там уж ежели бьют, то до озверения. Если издеваются, то так, что потом в петлю только и остаётся башку сунуть. А вышел я, когда мои бывшие дружки уже в армии тарабанили, а то и в институте были. Чего пялишься? Думаешь, у меня не было таких, кто теперь в люди выбился? Были, паря, разные у меня приятели были, только многим я теперь ни в жисть на глаза не покажусь, потому как стыдно… Да, пацан, стыдно и горько… Один-одинёшенек остался. Куда сунуться? С кем хотя бы покурить? Меня после моей отсидки нормальные люди сразу сторониться стали. Пришлось искать тех, с кем в колонии время коротал. А у них жизнь общая, выбор привычный. Опять кража, опять ходка. Только теперь уж подольше… Так что ты погляди на меня и покумекай: надо тебе такое?

– На зону не хочется… – Фомин отрицательно мотнул головой. – Страшно там…

– Когда привыкнешь, то не страшно. Но до тех пор ночами не спишь. Там ночами своя жизнь: винище тайком вносить и наркоту тоже, вертухаям башлять, сукам глаза выкалывать и языки отрезать…

– Каким сукам? – подавленно спросил Фомин.

– Суками там называют тех, кто у ментов в стукачах бегает, – равнодушно пояснил Василёк.

Угрюмый плеснул водку в пиво. Когда он снова заговорил, Фомин уже почти не воспринимал его рассказ в форме конкретных слов; всё, что он слышал, постепенно превращалось в какую-то вязкую удушливую массу, наваливалось на него, как клокочущая людская толпа, тянула в разные стороны, кричала в уши, вырывала волосы, выворачивала руки. Слова Угрюмого залили окружающее пространство тяжёлой болотной топью, впрыснули в сердце Егора Фомина ужас, затопили его сознание истерично бьющейся мыслью: «Подальше от этого человека! Подальше от них всех! К чёрту эту затею! Буду жить, как жил раньше!»

От пива с водкой и от нервного напряжения Егор быстро размяк, глаза смотрели затравленно и понуро.

– Ему, похоже, хватит, – заметил Василёк. – Отведу его до хаты.

– Валяй! – Уголовник почти ласково пошлёпал волосатой ручищей Фомина по щеке. – Ты, паря, подумай над моими словами, не гони без надобности…

Егор кивнул тяжёлой головой и, держась за Василька, неуверенно двинулся к выходу.

На улице он остановился, расстегнул пальто и принялся жадно дышать.

– Стёпа, – проговорил он наконец, – а ведь мы с тобой настоящие бараны. На волоске висели. Вон что Бурый твой сказал: взяли бы нас на второй день… И туши фонарь! Зона!

Последнее слово он произнёс со смешанным чувством ужаса и благоговения.

– Зона! – повторил он пьяно. – Там ведь, Стёпа, оказывается, нам бы с тобой в задницу вставили… Да ты и так знаешь. Какого ж хрена ты мне всё это сразу не выложил?

– А ты про зону не спрашивал.

– Ё-моё… Чуть не влип… Вот же чуть же не влип я с этими бирюльками… Слушай, Стёпа, этот мужик… Он хоть и вор, а всё-таки че-ло-ве-ек. Есть всё-таки у них там человеки… Он же мне, можно сказать, глаза открыл… Я про зону-то никогда толком не слыхивал ничего… А ты молчал… Пугать не хотел меня? Да?.. Эх, Стёпа… Ноги меня не держат…

– Давай покурим, что ли? – предложил Василёк, продолжая поддерживать Егора. – Так ты что? Решил плюнуть на магазин-то?

– А ну всё это на хер, старик!.. – Фомин с удовольствием затянулся, стащил с головы кепку и, замахав ею над головой, воскликнул с восторгом: – Как хорошо-то! Ты только глянь, как всё хорошо! И поддали мы славно… Может, ещё винца рванём?

– Тебе уж хватит. Совсем чего-то развезло тебя.

– Это на радостях.

– На каких радостях?

– Что жить буду на свободе… Знаешь, даже думать страшно о том, что могло случиться… Как вот на краю обрыва постоял, а теперь оглядываюсь и представляю, как едва не сорвался вниз… А теперь буду жить! Дышать буду! С Зойкой моей буду кувыркаться вдоволь… Знаешь, какая она у меня? Огонь-девка!.. На неё все уже в школе заглядывались, ухажёров было тьма. Только Зойка ни с кем… Меня ждала, понимаешь?.. Хорошо… Мать твою, до чего же хорошо жить!..

– Ладно, глотку-то не дери особо, а то вон дружинники морды свои воротят в нашу сторону. Топаем домой…

– Почему мы дальше собственного носа не видим?

– Не видим? – переспросил Василёк.

– Жизнь-то хороша, а нам всё мало, всё чего-то ещё надо… Глупые мы… До чего ж мы, человеки, глупые, не понимаем своего счастья…

Максимов вернулся от Иванова очень довольный. Бросив папку на стол, он потыкал в неё пальцем и сказал:

– Начальство в восторге. Иванов сказал, что за всё время его работы в МУРе такие комбинации встречал редко.

Великолепно! Разного плана операции, говорит, были у него, но так гладко не проходила ни одна.

– Чертовски приятно, когда руководство хвалит. – Веселов потянулся, откинувшись на стуле.

Максимов посмотрел на Смелякова.

– Иванов сказал, что это можно прямо сейчас выкладывать в качестве одной из важнейших тем практических занятий с оперработниками в городе. Так что, Витя, с тебя бутылка.

– Почему с меня? – хмыкнул Смеляков.

– Потому что всё вышесказанное адресовано фактически тебе. С твоей подачи мы закрутили всю комбинацию.

Виктор улыбнулся и скромно отмахнулся:

– Да ладно уж…

Но в душе он чувствовал себя весьма польщённым.

Весь день его не отпускала мысль о том, что произошло нечто очень важное: работа была выполнена, никто не пострадал.

«Значит, можно заниматься профилактикой преступлений, можно не только предотвращать их, но и поддержать оступившегося человека, не дать ему упасть… Если бы не разговор с Жуковым, то не было бы сейчас за нами этой удивительной победы… Зря всё-таки у нас так огульно чекистов ругают. Наши как-то уж больно в штыки восприняли все их нововведения. Я понимаю, что всем обидно, особенно опытным сыскарям, когда их начинают уму-разуму учить. Но ведь КГБ – могучая организация, и держится она не на штыках и не на запугивании населения. У чекистов накоплен колоссальный опыт, за ними – годы истории, мы обязаны перенять у них лучшее, что они умеют. Разумеется, не все там похожи на Жукова, хватает и сволочей. А разве у нас, в милиции, нет подонков? Да полным-полно! Есть и такие, которые мать родную продадут, лишь бы выслужиться. Так ведь людей, готовых по трупам шагать, всюду хватает. А тех, которым честь мундира замарать – раз плюнуть, таких и того больше. Взять хотя бы историю с брильянтовым колье. Ведь и вправду орудовали милиционеры! Страшно подумать, но сыщики, прикрываясь погонами, в действительности занимались разбоем!»

Виктор вспомнил, как им зачитали в утренней сводке, что в налёте на художника, решившего продать брильянтовое колье, участвовал заместитель начальника по уголовному розыску 17-го отделения милиции. Вспомнил, как тяжело все восприняли эту информацию. До последней минуты все надеялись, что бандиты только выдавали себя за милиционеров и что никто из сотрудников правоохранительных органов не замешан в том наглом налёте.

«Значит, всё же надо нас шерстить время от времени, – горько размышлял Виктор. – И не только нас, а всех. Но ведь если начать такую практику, то это заведёт чёрт знает куда. Знаем мы, что такое партийная чистка…»