Я, оперуполномоченный Ветер Андрей

– А Денис понемногу распродаёт их… Верно говорю, Денис? Спихиваешь иногда? Деньги-то на винишко тратишь?

Юноша молча отвернулся и скрылся в большой комнате.

– Не любит он, когда о вине напоминают. Он уже два привода в милицию за драку схлопотал за последние полгода.

– Вы говорили, что он хороший парнишка, – напомнил Виктор.

– Хороший-то он хороший, да вот несдержанный делается от вина. Девушку защищать бросился, а получилось чёрт знает что, руку кому-то сломал в запальчивости… Ну, оглядывай свои владения. Нравится?

Комнатка была тесная, но Виктор и не мечтал о хоромах. В углу ютился письменный стол, к нему примыкала кровать, за дверью стоял старинный бельевой шкаф тёмно-коричневого цвета, с вырезанными по периметру дверцы крупными рельефными цветами. Над кроватью на стене висела гитара.

– Отлично, просто чудесно.

– Значит, можешь переезжать…

Когда Смеляков получил разрешение ознакомиться с выписками из сводок ООДП, то сразу почувствовал прилив уверенности.

«Вот оно! Ничто не бывает зря. Не работал бы я в ООДП, так и не знал бы, что фиксируют каждого входящего и выходящего, и в голову не пришло бы обратиться за помощью в ООДП. Но я-то знал, уверен был, и вот теперь у меня есть полезная информация».

Приехав в отделение милиции, он не мешкая направился к Сидорову.

– Товарищ капитан!

– Что ты сияешь как медный таз? Выяснил, что ли, чего?

– Пётр Алексеевич! К Забазновским приходили грузины!

– Ты без суеты давай, по порядку выкладывай. И скинь пальтишко для начала. Что там с грузинами?

– В сводках указано, что в гости к Забазновским часто приходили кавказцы, иногда приходили с сыном, иногда с дочерью Забазновского, случалось, даже вместе с его женой. Там были девушки и ребята, возраст 20–22 года. И выводы в сводке были такие: скорее всего, это сокурсники детей Забазновского.

– А они учатся в Первом медицинском, так? – вспомнил Сидоров, попыхивая папиросой. – Почему ты думаешь, что именно грузины?

– В одной сводке сказано, что дежуривший возле дома сотрудник ООДП зафиксировал данные одного из кавказцев, выходивших из квартиры Забазновского. Он выходил один. Там ведь если кто с хозяевами входит или выходит, то постовой никогда не остановит и не спросит документов. А тут парень один возвращался, вот офицер и тормознул его. И эти данные он отразил в сводке. Грузина того зовут Месхи Давид Левонович. Он студент Первого медицинского института, уроженец города Тбилиси, проживает в Москве на съёмной квартире по адресу: Профсоюзная улица, дом 10, квартира 25.

– Грузин? – Сидоров недовольно крякнул. – Это плохо.

– Почему?

– О грузинах слава громкая. В Москву приезжают учиться обычно дети богатых родителей. В студенческих общежитиях предпочитают не жить, снимают квартиры, как правило, потребляют наркоту.

– Наркотики?

– Курят анашу или сидят на медицинских наркосодержащих препаратах. В основном, конечно, распространена маковая соломка, но некоторые балуются морфином, если удаётся раздобыть его.

– Откуда же они морфин-то берут? – спросил Виктор.

– Это же студенты-медики, – засмеялся Сидоров. – Они что угодно найдут. А в аптеках свободно лежит код-терпин, кодтермопсис… Или вот омнопон, он по силе чуть ли не на втором месте после морфина… Да-с, а чтобы регулярно глотать таблетки, нужны деньги. Избалованным деткам денег всегда мало, всегда им надо больше, чем есть. Вот студентики эти, из благополучных-то семей, и взламывают квартиры.

– Пётр Алексеич, что мне дальше-то делать?

– Ну раз ты установил личность хотя бы одного из них, то считай, что полдела уже позади. – Сидоров с удовольствием пустил в потолок густую струю табачного дыма. – Теперь мы не на пустом месте плясать будем. Югославы-то, черти такие, ничего про грузин не говорили, хотя мы расспрашивали… Любопытная картинка вырисовывается.

– Почему же Забазновские отмалчивались, Пётр Алексеевич? – удивился Смеляков. – Ведь они же понимают, что от этого зависит успех, быстрота раскрытия преступления. Мы же прямо говорили, что кражу совершили те люди, которые не раз бывали у них дома. Другие туда пройти не могли…

– Скорее всего, их связывают какие-то общие дела. Например, спекулятивные. Думаю, что югославы привозили сюда какие-то вещи, а грузины продавали эти шмотки. Возможно, что канал этот очень хорошо налажен. Может, и ювелирные изделия тут по полной программе шли. Или наоборот – здесь на вырученные деньги скупали ювелирку и вывозили за границу. Одним словом, втянуты Забазновские в какое-то дело, поэтому не захотели засветить молодёжь… Смотри, как ты теперь должен работать.

– Слушаю.

– Ты должен установить все связи этого Месхи: по институту, по месту жительства, с кем он общается, круг его друзей и знакомых. Потом, когда ты установишь в полном объёме его личность, нужно выставить наружное наблюдение за ним. Но наружное наблюдение просто так выставлять не имеет смысла.

– Что значит «просто так»?

– Это значит, что тебе дадут только семь дней, наружка будет работать максимум семь дней, а Месхи после кражи будет вести себя очень тихо. Вещи они уже наверняка сдали, у них есть кому продать шмотки. Раз они раньше продавали их, они и сейчас, скорее всего, продадут. Тебе необходимо как-то активизировать этих ребят или выбрать такой момент, когда наружное наблюдение даст какой-то положительный эффект. Но это в том случае, – Сидоров наставительно поднял указательный палец, – если эти люди причастны к данной краже.

– Причастны, я уверен, – напористо произнёс Виктор.

– «Уверен», – передразнил капитан, – мало быть уверенным. Причастны-то они причастны, поскольку других посещений не было. Раз Забазновские жили настолько закрыто, что даже земляки не ходили к ним, то, скорее всего, это дельце провернул Месхи с друзьями. Или же они дали наводку. Если они только наводчики, то раскрыть кражу будет гораздо сложнее…

– Пётр Алексеич, а как организовать наружное наблюдение?

– Этим занимается Управление оперативной службы, они делают оперативные установки на личности по месту жительства и по месту работы, они же проводят наружное наблюдение по заданию оперативных сотрудников уголовного розыска и ОБХСС. Поскольку кража у нас серьёзная и поставлена на контроль, то естественно, что под данное дело наружку дадут. Хотя обычно в отделении милиции пробить наружку нереально, только в крайних случаях, поэтому наблюдением занимаются сами опера и называется это оперативной слежкой. Вообще-то опер должен уметь всё. И ему приходится делать всё. Он в некотором роде воплощает собой всю систему уголовного розыска. В определённом смысле он является генетическим кодом аппарата угрозыска в целом, а то и всего аппарата МВД. Поэтому и занимается любыми делами, в том числе ведёт и оперативную слежку, хотя до этого, если честно, руки редко доходят из-за огромной загруженности.

– А когда могут дать наружку? Что считается крайним случаем?

– Убийство или что-то ещё, что ставят на контроль. Тогда подключается главк, а сотрудники МУРа решают такие вопросы проще. Приоритет отдаётся МУРу… – Сидоров порылся в столе и бросил перед Виктором лист бумаги. – Вот тебе бланк задания в Управление оперслуж-бы, заполняй.

Смеляков взял бланк и тупо уставился в него, не понимая, что надо писать. Его представления о работе в уголовном розыске строились на кинофильмах, где сыщики сами ездили в машинах, сами следили за преступниками, сами задерживали их. Ему же предстояло составить запросы, справки…

– А как заполнять-то? – Он беспомощно посмотрел на Сидорова.

– Подряд заполняй… Полностью все данные на Мес-хи, в том числе и данные по центральному адресному бюро, если есть такие. Пиши всё, что тебе известно об этом объекте. Обязательно укажи, что он часто посещал квартиру торгового атташе посольства СФРЮ Забазновского, посещал не один, а в числе других лиц кавказской внешности, что зафиксировано в сводках наружного наблюдения Отдела по охране дипломатических представительств… Написал? Теперь дальше: требуется установить связи по месту жительства, по месту учёбы, места посещения, приносит ли к себе в квартиру какие-то вещи… Ну и другие компрометирующие материалы на объект.

Когда всё было заполнено, Сидоров велел Виктору ехать в райотдел уголовного розыска.

– Зачем?

– Подпишешь там, – ответил капитан. – В нашей работе без подписи руководства мы – ноль без палочки. Плюнуть и растереть… Ты ещё не представляешь, насколько велика у нас бумажная волокита. Научиться получать подписи и визы на нужных тебе документах – большая наука. Так что дерзай. Дуй в райотдел…

– А дальше?

– Оставишь у них в канцелярии, они отправят бумагу наверх.

– И долго это тянуться будет? – упавшим голосом спросил Смеляков.

– Ну, дней через десять-пятнадцать у тебя уже будут оперативные установки.

– А мне что делать всё это время? Просто сидеть и ждать?

– Витя, у тебя на составление прочих бумажек уйдёт половина этого срока.

– Так надо ещё какие-то запросы делать?

– Во-первых, делаешь запрос на Месхи в зональный информационный центр, ЗИЦ ГУВД Москвы. Это база данных на лиц, которые когда-либо по каким-либо причинам попадали в отделение милиции, либо на них возбуждены уголовные дела, либо на них имеются оперативные разработки, либо они задерживались за какие-нибудь административные правонарушения в Москве. Во-вторых, сделаешь запрос в ИЦ ГУВД Московской области.

– Тоже информационный центр?

– Там содержится информация о судимости на жителей Москвы и Московской области. Ты не путай: ЗИЦ даёт информацию о наличии возбуждённого уголовного дела, а ИЦ – о судимости, то есть человек по приговору суда уже отбывает либо уже отбыл наказание… Наконец, ты делаешь запрос в ГИЦ, главный информационный центр МВД СССР. Тут тоже хранится информация о судимости, но уже в масштабах всей страны. То есть если Месхи был судим в Грузии, то в Московской области информации об этом нет. Понял? – Сидоров выковырял из пачки очередную папиросу. – Одновременно с этим ты должен направить запрос в отделение милиции по месту жительства. Месхи сейчас снимает квартиру на Профсоюзной улице, так? Значит, садись и пиши запрос в ЗИЦ. Ты туда направляешь официальный запрос с просьбой сообщить, есть ли агентурные подходы к этому адресу, этой квартире, этому человеку и по месту его учёбы. После получения положительного ответа свяжешься с операми других подразделений с просьбой дать задание агентуре, проживающей в этом доме, или обучающейся с ним в институте, либо просто имеющей к нему подходы, на разработку Месхи, на получение о нём всей информации. Бывают такие счастливые случаи, когда в этом подъезде и в соседней квартире проживает агент, который имеет возможность общения с интересующим нас объектом. Но это – редчайший случай, о котором даже мечтать не приходится.

– А чем отличается агент от доверенного лица, Пётр Алексеевич?

Сидоров пыхнул папиросой и откинулся на жалобно скрипнувшем под ним стуле, крякнул и, набрав воздуха, приступил к объяснению:

– Агент – это человек, который соглашается на сотрудничество с органами внутренних дел либо на платной основе, либо на добровольной. Но, как правило, этих людей вербуют на компромате. Добровольцев можно на пальцах пересчитать. Когда платишь-то, есть желающие, некоторые сами приходят, потому что денег нет, деваться некуда, в тюрьму загреметь снова неохота. Давай, думают, поработаю на милицию за деньги, пусть и за небольшие, но всё-таки… Хотя что значит «небольшие»? Платный агент получает почти столько же, сколько опер.

– А добровольно когда идут?

– Обычно мы ловим на компромате, вербуем, заставляем их дать подписку о сотрудничестве. Но есть и такие, которые сознательно идут. Им, знаешь, нравится вломить кого-нибудь, нравится вытаскивать из кого-нибудь информацию, а потом выкладывать оперу полученные сведения, нравится слышать похвалу от опера. Они чувствуют себя причастными к большому делу сыска. Да, есть такая категория лиц, но таких мало. Обычно берём на компромате. А поскольку по вербовке у нас тоже есть план, то стараются вербовать как можно больше. Гонимся не за качеством, а за количеством, выполняя и перевыполняя план, поэтому процентов на восемьдесят агентура у нас мёртвая. Завербует опер кого-нибудь ради плана, сдал бумажку и честно забыл об этом агенте, потому что он с самого начала точно знает, что от этого человека толку никогда не будет. И вот, скажем, на связи у опера есть де-сять-пятнадцать агентов, а реально действующих – всего два-три. Рабочих, настоящих, которым можно задание дать и даже внедрить куда-нибудь.

– Любопытная картина вырисовывается.

– Бывают случаи, когда вербуешь кого-то под конкретную разработку, – продолжал Сидоров. – Нужно либо найти агента в этой среде, либо внедрить туда своего агента. Внедрить агента – это дело очень трудоёмкое, исключительно сложное. А вот завербовать из той среды агента – полегче. Можно подловить кого-нибудь на компре и вербануть… А вообще-то завтра пойди к Болдыреву и возьми у него инструкцию об агентурной работе и о ведении оперативных разработок в системе органов МВД. Ты должен с этим ознакомиться, потому что пока ты не сдашь зачёты по этим документам, тебя к самостоятельной работе с агентурой и самостоятельному ведению разработок не допустят. Так что зайди и возьми… А потом мы с тобой посидим и обсудим.

– Пётр Алексеевич, в двух словах всё-таки растолкуйте, что такое доверенные лица? Чем они от агентов отличаются?

– Ладно! – Сидоров улыбнулся. Ему было приятно внимание молодого сотрудника. – Доверенные лица – люди, которые на доверительной основе сообщают информацию сотруднику милиции.

– Не понимаю, что значит на доверительной основе. По-товарищески, что ли?

– Ну уважает он этого сотрудника, доверяет ему и поэтому рассказывает ему обо всём, что происходит вокруг него, просто делится с ним. Как правило, с этих людей подписки не берутся и они не знают о том, что являются осведомителями органов внутренних дел, но опер после каждой такой встречи должен прийти и оформить это сообщение… Если на агента заводятся личное дело, где концентрируются все материалы, характеризующие его личность, и рабочее дело с его сообщениями, которые он пишет собственной рукой и где подписывается закреплённым за ним псевдонимом, то на доверенное лицо заводится упрощённое делопроизводство – там помещается его анкета и опер своей рукой пишет: «Доверенное лицо номер такой-то сообщило мне при личной встрече…» Доверенные лица работают не под псевдонимами, а под номерами. Кстати, некоторые доверенные лица бывают куда результативнее агентов, иногда раскрывают больше преступлений, чем агенты.

– И что же, они так до конца жизни и не знают, что милиция пользуется ими?

– Кое-кто знает, из некоторых вырастают хорошие агенты, по-всякому случается…

– Хитрое это дело – угрозыск, очень непростое, – задумался Смеляков.

– А что в жизни простое? В сортир не сходишь, если пуговицы не умеешь расстегнуть. Всюду имеются свои особенности.

– Да тут, как я погляжу, особенностей – от горизонта до горизонта. Жуть берёт. Одних запросов сколько!

– Ты вот ещё что сделай, – вспомнил Пётр Алексеевич. – Направь запрос в 134-е отделение милиции, чтобы они сориентировали свой спецаппарат на разработку Мес-хи. Это в дополнение к запросу в ЗИЦ.

– А откуда известно, что к Месхи могут быть агентурные подходы?

– Что-нибудь непременно найдётся. Мы же имеем дело с системой! Понимаешь? Система сыска! Когда вербуется агентура, заполняется специальная карточка, куда заносятся фамилия, имя, отчество агента. Это совершенно секретная карточка, печатается в единственном экземпляре, хранится в ЗИЦ, где конкретно указывается, что такой-то человек имеет такие-то связи. Это всё закладывается в компьютер. Таким образом, если завербованных в Москве агентов насчитывается, скажем, сто тысяч, да агент ещё собственноручно указывает свои связи: «Моими связями являются…», то там набегает столько! То есть если брать даже по минимуму, то на сто тысяч агентов приходится несколько сот тысяч человек в числе связей. И когда возникает необходимость, ну при совершении где-то в Москве преступления, где известен конкретный человек, под которого нужно получить какого-то агента, ты направляешь запрос в ЗИЦ и они делают выборку: такой-то человек является связью агента такого-то. Вот уже конкретный человек есть! – Пётр Алексеевич довольно шлёпнул рукой о ладонь, издав звонкий хлопок. – Ты узнаешь, у какого опера состоит данный агент на связи, и уже можешь спокойно направить письмо с заданием: мол, совершено такое-то преступление, подозревается такой-то и, по данным зонального центра, его связью является агент такой-то. Дальше: прошу ориентировать агента на разработку такого-то человека и в процессе разработки выяснить следующие вопросы… И когда ты просишь ЗИЦ прислать тебе информацию на агентуру, проживающую в доме, где снимает квартиру Месхи, может выясниться, что там проживает агентура, состоящая на связи в МУРе или в каком-то другом отделении Москвы. Ну ведь бывает так, что живёт человек на улице Профсоюзная, а работает на Очаковском молочном комбинате, где и попался на чём-то. Опер из 42-го отделения сцапал его за вынос пяти пакетов молока с работы, вербанул, а живёт этот агент на другом конце Москвы. И, может, даже живёт на одной лестничной клетке с нашим Месхи… Так что давай занимайся бумагами, а когда получишь ответы, мы с тобой спокойно сядем и проанализируем всё…

«Чтобы держать в узде душу, сперва останови бег тела…»

Смеляков сидел на кровати, подставив раскрытую книгу под свет настольной лампы. С того момента как он принялся за «Нравственные письма» Сенеки, им овладело незнакомое ему чувство нетерпения. Каждая страница оглушала его. То и дело он заглядывал вперёд и видел там ту же бездну мудрости. Он жадно листал дальше, цеплял глазами наугад какие-то абзацы и в панике возвращался туда, где читал раньше. Книга была до краёв полна великолепием мыслей, каждая страница звенела точностью формулировок и изяществом слога. Желание охватить одним разом всё, что великий философ писал в течение многих лет, было так огромно, что Виктор время от времени прекращал чтение, закрывал глаза и сидел так, стараясь успокоить охватывавшее его волнение. Всё в сочинении Сенеки было предельно понятно, казалось даже, что он не открывал ничего нового, однако Смеляков чувствовал, что эта ясность возникала не из-за того, что он сам думал так же, а по той причине, что сказанное в письмах было настолько точным, что создавало ощущение мгновенной узнаваемости. «Ну конечно же, я тоже так думал, именно так. Да возможно ли думать как-то иначе?» Однако едва он пытался продолжить предложенную Сенекой тему самостоятельно, движение мыслей прекращалось.

«Нет зла без задатка: жадность сулит деньги, похотливость – множество разных наслаждений, честолюбие – рукоплескания и полученное через них могущество, и всё, что это могущество может. Пороки соблазняют тебя наградой…»

– Может, я просто чего-то не понимаю? – прошептал в растерянности Виктор. – Может, на других «Письма» не производят такого впечатления? «Пороки соблазняют тебя наградой!..» Какая мощь, глубина… Нет, никто из моих знакомых не умеет так сказать. Неужели мы все серые и неинтересные? В милиции, конечно, нет места философам, тут работают люди конкретные. Но разве это обязывает нас думать только о службе? Почему мы сами ограничиваем себя, почему собственными руками закрываем от себя горизонты?..

Он снова перевернул несколько страниц и прочитал шёпотом, с наслаждением проговаривая каждое слово:

– «Никто не становится превосходным мужем случайно: добродетели нужно учиться. Наслажденье – вещь и низменная, и ничтожная, не имеющая никакой цены, ибо на неё слетаются даже самые малые и презренные твари. Слава и пуста, и непостоянна, она подвижнее ветра. Бедность – зло только для того, кто её не приемлет. Смерть не есть зло. Ты спросишь, что она такое? Отвечу: смерть – единственное, в чём весь род людской равноправен…»

Виктор задумался: «Не хочется соглашаться с тем, что смерть – единственное, в чём все люди равны, но ведь нет аргументов против этого. А если так, то получается, что в жизни-то нет равноправия. Только смерть уравнивает… Но тогда зачем нужна жизнь? Лишь для того, чтобы ежечасно доказывать повсеместное неравноправие?.. Взять хотя бы Месхи или любого другого вора. Ему нужны только деньги, нужны для удовольствия. И удовольствия у него – выпивка и курево. Ни книг, ни изящной музыки, ни картинных галерей ему не надо… Но к чему это я?.. Вот пытаюсь рассуждать, а мысли идут своим ходом, перескакивают с кочки на кочку. Видно, это из-за того, что передо мной сейчас не стоит никакого вопроса. Невозможно же искать ответ на вопрос, которого нет. Пожалуй, именно так. У меня не получается рассуждать, потому что я пытаюсь рассуждать ради рассуждений… Вот Борис Жуков на любую тему умеет говорить, жилка в нём есть такая… Чёрт, какая такая жилка? Если она есть, то как её определить? Ведь я тоже думаю! Да, я думаю, но у меня всё не так получается, как у Жукова. Почему? Чего же во мне нет?»

Он нахмурился и продолжил чтение. С начала проживания в квартире Дениса Найдёнова он «проглотил» уже немало книг. Леонид Андреев окатил его своей пугающей магической живописностью: «Иуда Искариот» и «Красный смех» сразили Виктора наповал, распахнули врата в мир сочных литературных красок, заставили задуматься над тем, что в привычной жизни отсутствовало. Смеляков открыл для себя нежную Франсуазу Саган, сладко отдавшись её вкрадчивой грусти. Обнаружил он и фантастику Станислава Лема – «Возвращение со звёзд» на несколько дней просто вышибло Виктора из привычной жизненной колеи. «Этого не может быть! – то и дело возвращался он к книге, не в силах охватить разумом прочитанное. – Если такую историю способен придумать человек, то на какие же чудеса способна сама Природа!.. Я всё тыркаюсь носом в юридические вопросы, вот столкнулся с подлинным лицом уголовного розыска, а ведь как это мало в сравнении с тем, что написано у Лема, по сравнению с космическими просторами, по сравнению с движением времени! И ведь наверняка в мире есть ещё тысячи книг, прошедших мимо меня, которые подносят читателю обыденную нашу жизнь в ракурсах величественных и почти неподвластных разуму…»

С Денисом он почти не общался. Юноша был нелюдим, хмур. Лишь однажды они разговорились, поздно вечером усевшись за кухонным столом. Виктор посоветовал ему:

– Ты, Денис, всё-таки возьми себя в руки. Ты же мужчина.

– И что?

– Защитник Родины.

– Да ну её! Не стану я никого защищать. – Он как-то не по-детски посмотрел в глаза Смелякову. – Дела мне нет ни до кого. Ничего не хочу.

– Ну в армию-то придётся пойти. Ты парень крепкий.

– Отец тоже был крепкий, а вот взял и умер, – с внезапной злобой проговорил Денис. – И никто не смог ничего сделать.

Смеляков понимающе кивнул:

– Всякое случается.

– Да уж, случается. Когда у отца прихватило сердце, «скорая» больше часа к нам ехала. А ведь тут рукой подать… В больницу уже мёртвого привезли. И это медицина? Бабушка рассказывала, что на фронте, бывало, самых безнадёжных с того света вытаскивали. А сейчас ведь не война, все условия для нормальной работы. И вот не спасли, опоздали… Со мной тоже что-нибудь случится.

– Денис, мысли у тебя плохие, неправильные. Так нельзя.

– Почему нельзя? Потому что так не принято говорить? Да мало ли чего не принято произносить вслух!

– Ты пацан ещё, рано тебе руки опускать, ты пока не видел ничего.

– Я видел равнодушие. Все сами по себе, каждый в своей скорлупке. И в жизни только это важно, потому что всё остальное – туфта, – вяло огрызнулся юноша.

– Денис, ты пойми, что у тебя так сложились обстоятельства. Ты через это перешагнёшь, справишься. Я понимаю, что у тебя болит душа, но жизнь не бывает другой. Ну так уж устроено, что смерть всегда рядом.

– Понимаете ли, когда родители умерли… Одним словом, их смерть просто открыла для меня мир, его настоящее лицо…

– И какое же это лицо?

– Равнодушие, наплевательство. Ко мне тут народу приходило – уйма… Справлялись, что да как, советовали, предлагали. Но ведь я видел, что все ж только по своей надобности: профсоюзы, детская комната и прочие свиньи, которым надо отчитаться на службе о проделанной работе… И всем наплевать, по их рожам видно: насрать им на меня с высокой колокольни, и на других таких, как я! – Денис злобно блеснул глазами.

– Ты не прав. Не всем наплевать. К примеру, Петр Алексеевич. Он честно вкалывает и сердцем за дело болеет.

– И что? Можно подумать, от его честности люди станут добрее и теплее. Нет, никогда ничего не изменится.

– Поэтому ты на вино налегаешь? Голову прячешь от действительности, как страус?

– Ну вот, сейчас стыдить будете… А мне не стыдно. Я уж лучше сопьюсь молодым, чем приспосабливаться к окружающей действительности и до старости врать всем и презирать себя, – запальчиво говорил Денис.

– Почему врать?

– Потому что все вокруг врут! Залгались так, что из всех щелей прёт!

– Я не вру, – убеждённо ответил Виктор.

– Это вы просто не замечаете. Уж я-то знаю, всякого насмотрелся!

– Ишь ты, опытный какой выискался. Да ты ещё жизни толком не видел.

– Видел! – по-мальчишески несдержанно воскликнул Денис. – К сожалению, другой жизни нет. И не надо мой возраст ставить мне в вину. Я, может, гением родился, с закрытыми глазами всё вижу. Иные вон до старости идиотами остаются, так чего ж мне слушать их советы?! И хватит, хватит! Вы, может, и нормальный человек, честный и отзывчивый, но только это исключение. Любой нормальный человек – исключение.

– Ты ошибаешься… Я, правда, сейчас тоже столкнулся с такими проблемами, которые запросто могут подкосить самого морально устойчивого, – нехотя проронил Смеляков. – Я ведь в уголовном розыске новичок, раньше в другой структуре МВД работал. Здесь всё совсем по-другому, как-то чёрство, что ли… Не знаю, как выразить это. Но я убеждён, что если я сейчас опущу руки, поддавшись унынию, то жизнь меня просто сомнёт.

Он говорил эти правильные слова, но сам себе не верил, потому что понятия не имел, как в действительности бороться с унынием, как преодолеть состояние, когда «опускаются руки». Легко сказать: «Держись», – но как удержаться на плаву, когда ты лишён сил? Ему повезло, что с молодых лет попал в круговорот работы и учёбы, он лишил себя возможности бездействовать. Быть может, всё сложилось бы иначе, если бы сразу после армии он не попал в ООДП, а остался бы в родном Тутаеве, работал бы на фабрике по пошиву тулупов из романовской овцы, а после смены глушил бы дешёвый портвейн или самогон и тосковал о чём-то несбывшемся.

– Я знаю, – сказал он, глядя в глаза Денису, – тебе кажется, что я не имею права советовать тебе, потому что не испытал того, что выпало тебе. Но каждому достаётся своя ноша.

Денис угрюмо молчал, корябая ногтем цветную клеёнчатую скатерть. Едва слышно звучало радио, которое никто никогда не выключал на кухне; ровный голос диктора убаюкивающе рассказывал об очередных успехах Советского Союза: «Под руководством созданной Владимиром Ильичем Лениным коммунистической партии, наш народ превратил первое социалистическое государство в светоч для угнетённых, могучий оплот их борьбы за мир и свободу. Строю эксплуатации и насилия коммунисты противопоставили совершенно новый строй, не знающий социального насилия или национального гнёта…»

Виктор встал и чиркнул спичкой, зажигая конфорку газовой плиты. Вспыхнуло, едва слышно загудев, голубоватое пламя горелки.

«Социализм не только провозглашает, – продолжало радио, – но и устанавливает подлинное равенство, гарантирует каждому гражданину небывалые ещё в истории права. Знамя прав и свобод – это знамя социализма…»

Виктор отвернул кран и наполнил чайник водой. Поставив чайник на плиту, он опять сел за стол.

– Да, каждому достаётся своя ноша, – повторил он, нарушая затянувшуюся паузу и возвращаясь к разговору. – И никто, конечно, не имеет права требовать, чтобы мы эту ношу непременно несли. Но ради чего жить, если не ради собственного нравственного становления?

Денис недобро усмехнулся:

– Слова…

– Твоё уныние – это проверка на прочность. Я вот на работе чего только не наслушался! От некоторых историй впору взвыть – клянусь! – от тоски. Куда, думаю, попал!

Порой сталкиваешься с такими ситуациями и такими людьми, что жизнь становится похожей на кошмарный сон, на театр абсурда, на абракадабру какую-то. И хочется удрать подальше, чтобы не видеть и не слышать ничего. Но коли допустить мысль, что так будет всегда и что мир навсегда останется таким порочным, то всё потеряет смысл… – Он вздохнул. – Мы с тобой ещё молоды, от нас во многом зависит, как сложится жизнь в нашей стране. Да и на всей, может, планете…

– Так уж и от нас? – ухмыльнулся юноша. – Агитируете? Хотите вселить в меня уверенность? А вот я не хочу уверенности. Предпочитаю тихо и незаметно исчезнуть, а не бороться за нечто, о чём никто толком ничего не знает. – Парнишка встал из-за стола, сунул в рот сигарету и нагнулся над газовой плитой, прикуривая от голубоватого пламени конфорки.

– Вот как-нибудь лет через пять мы с тобой усядемся за этим самым столом, – сказал Виктор, – и снова обсудим сегодняшнюю тему. У тебя будут новые интересы, новые знакомства, и всё будет видеться тебе в другом свете.

– Посмотрим, – угрюмо хмыкнул Денис.

Работа шла своим чередом. Пока Смеляков дожидался ответов из всевозможных центров информации, Болдырев то и дело вытаскивал его на места преступлений, совершённых на территории отделения милиции.

– Учись, сыщик, на месте. Всё надо собственным носом понюхать и глазами увидеть… Начинать надо с малого. Ты думаешь, что тебе «настоящее» дело сунули в зубы, так ты уже профессионал? Нет, парень, ты ещё ни фига не смыслишь в нашей работе. Вот я зову тебя на выезд, так ты смотри во все глаза: что эксперты делают, что я делаю, чем Алексеич занимается… А ну подай-ка мне стакан воды, в горле пересохло, пить охота… А теперь глянь сюда, нагнись, видишь там штуковину под кроватью? Да не бойся, отодвинь эту коробку чуток… Вот-вот…

Болдырев только рассказывал Виктору, указывал на некоторые детали, но не давал никаких поручений, всё больше заставлял смотреть. Хотя иногда слышалось от него: «А ну приоткрой вон тот шкаф, глянь, что там припрятано? Дай-ка сюда…»

Смеляков послушно исполнял указания начальника, но досадовал: никакой реальной работы он не делал, а лишь «путался» под ногами оперативников, занимавшихся своим делом. Мысли же его почти полностью были поглощены первым самостоятельным заданием. Просыпаясь в шесть утра и вслушиваясь в жестяные звуки лопаты, которой дворник счищал заледеневший снег с тротуара, Виктор в первую очередь думал о деле Забазновского и ждал новой информации, сгорая от нетерпения.

С того дня, как он получил информацию из ООДП, минуло две недели. Виктор терпеливо ждал развития событий и регулярно звонил в отдел кадров, справлялся о своём удостоверении…

– Как ваша фамилия? Смеляков? – спросил однажды скучный женский голос в телефонной трубке. – Готово ваше удостоверение, приезжайте…

В тот вечер в отделении был устроен маленький банкет.

– Мужики, ныряйте к нам в кабинет! – крикнул Сидоров, созывая сослуживцев. – Витька ксиву получил. Обмывать будем.

На разложенных газетах появились толсто нарезанные куски докторской колбасы, шпроты, груда плавленых сырков «Дружба» и «Волна» и, конечно, водка. Виктор выставил звякнувшие бутылки из портфеля, с которым бегал в ближайший винный магазин. Туда Сидоров завёл его в один из первых дней работы – познакомить с продавцами.

– Эти тебя должны знать обязательно, – сказал тогда Пётр Алексеевич.

– Зачем?

– Чтобы ты не толкался в очереди. Сам знаешь, какая всегда давка в винных отделах. А ты через служебный вход будешь туда нырять. С пустыми руками не уйдёшь.

– Это что же, мы вроде как взятку у них берём? – недоумённо спросил Смеляков.

– Взятку суют, чтобы ты чего-то не увидел, а тут просто подарок из доброго к тебе отношения. Знак внимания. Знак уважения.

– Ничего себе знаки внимания. Настоящая дань. Поборы какие-то.