Голос бездны Ветер Андрей
– Да-с, не вовремя он надумал в ужастики играть. Глупо всё это. Замочил бы её без всяких хитростей, так не было бы сейчас головной боли. А эта забава легко может ему боком вылезти…
И всё же часам к шести вечера мордовороты Когтева приволокли в сыскное бюро «Алмаз» двух мужичков в облезлых одеждах. Первый из них выглядел молодо, но совершенно запущенно, всё лицо его было покрыто волосами, виднелись только два тусклых глаза под длинной собачьей чёлкой. Голова второго отличалась блестящей лысиной со множеством болячек и шрамов, длинный нос скривился от давнишнего перелома, щёки и подбородок отливали серебром немытой седины.
– Значит, это вы взломали склеп? – вышел им навстречу Когтев.
Они промычали в ответ что-то нечленораздельное.
– Зачем полезли за гробом, сучары?
– Мы… не знали… мы… Могильщики сболтнули, что похороны богатые. Вот мы по пьяни-то и решили, что покойник может быть с драгоценностями… Сглупили мы… Мужики, не серчайте… Отпустите… И без того страх продирает…
– Ну и…? – Когтев приблизился к лицу волосатого, и в нос ему ударил густой запах грязи, пота, водки и дешёвого табака.
– Что?
– Как там насчёт драгоценностей оказалось?
– Не нашли мы никаких драгоценностей, ничего не нашли…
– Там упырь оказался, – содрогаясь всем телом встрял лысый, – то есть упыриха. Матерью моей клянусь! Только мы крышку оторвали…
– А там женщина, белая вся такая, белая… и руки к нам тянет, тянет… – торопливо подхватил первый искатель сокровищ и закачал лохматой головой. – Никогда её глаз не забуду… Два зелёных угля…
– Ну мы и вжарили во все лопатки… Давно я так не бегал… Рванули не хуже рысаков… Спаслись однако, чтоб им всем пусто было, – завершил лысый, не поясняя, впрочем, кому именно он желал «пусто».
– Что ещё видели, говнюки? – отступил от них Когтев и ткнул ближайшего в грудь своей резной тростью.
– Ничего.
– Куда она делась? Женщина где? Почему гроб пустой, червяки вонючие?! – заорал во всю глотку Когтев и затрясся.
– Ушла она. Мы её за воротами углядели чуток попозже. Стоит себе, оглядывается, как во сне, вся в белом, вся в кружевах. Потом она поймала такси и укатила. Я ещё удивился, что упыриха и на такси…
– Номер видели? – качнулся к ним Когтев.
– Номер авто? Не-е… – Оба виновато развели руками, зыркая глазами то на пистолет в руке Митьки, то на водянистые глаза злого мужчины перед собой.
– Знали бы вы, куда вас ваша безмозглая жадность завела, – злой мужчина удручённо покачал головой, – знали бы вы, как я не люблю ненужную суету…
И он показал Митьке рукой, махнув указательным пальцем сверху вниз, как бы уронив его в сердцах. Митька понимающе кивнул, и когда Когтев удалился, палач поманил обоих пьянчуг за собой.
– Значит, так, дружбаны. Дело тут серьёзное, – вкрадчиво забубнил Митька, – и вам могут впердолить в задницу так, что из ушей говно польётся. Ну, это если вас отыщет кое-кто… Понимаете? Так что поехали со мной. Я вас за город свезу в одно укромное местечко. Пересидите там спокойненько, покуда тут всё перетрётся… Да и людей не будете пугать дурацкой трепотнёй про упырей.
– Да мы молчим про это! Кто ж поверит-то? Мы же ни гугу.
– А нам почему же «гугу»? – хмыкнул Митька.
– Так вы же люди серьёзные, вон у вас какие игрушки, – кивнул на пистолет тот, что стоял подальше.
– Вот потому я и хочу позаботиться о вашем спокойствии, бестолочи! Если жить хотите, тогда валяйте со мной. Помаленьку всё забудется… А здесь вас найдут…
– Может, не найдут? – с сомнением покачал головой один из бомжей.
– Мы же нашли, ведь так? Ладно, ханыги, кончайте волынку тянуть, поехали. Я отвезу в надёжное место. Пару недель переждёте, а там уж гуляйте, куда захочется… В машине у меня пузырь с водярой есть. Небось выпить охота? – Митька подтолкнул обоих к машине.
– Выпить бы хорошо, – забормотал длинноволосый, жадно облизнувшись, – без выпивки нервы гибнут, сгорают в пепел. Без выпивки нормальному человеку каюк.
Митька усадил их обоих на заднее сиденье своего джипа, а через тридцать минут остановился на загородной свалке и выбросил два трупа в зловонную кучу мусора. У обоих над переносицами темнели кровавые отверстия.
Женщина
За несколько часов до того, как мордовороты Когтева доставили к хозяину ночных грабителей, Сергей устроил Ксению на даче Романова.
– Шикарными эти хоромы не назовёшь, – сделала заключение Ксения, осматривая полковничью дачу.
– Ясное дело, ты привыкла к другим усадьбам! – Сергей отпер входную дверь и жестом пригласил девушку внутрь.
– А вы давно знакомы с этим Романовым?
– Давно… В Ченгремском ущелье познакомились… Правда, он туда впервые попал задолго до меня, когда там первая заваруха случилась. Ваня был ранен, загремел в госпиталь с пробитой головой. Но характером он всегда отличался боевым, выкарабкался, пошёл на учёбу, получил погоны офицера внутренних войск, и через десять лет его снова занесло в Ченгрем. Волею судьбы я тоже оказался там в то же время. Знаешь, начинающие журналисты любят по окопам побегать – славы надеются лёгкой заработать, да и денег тоже… И я такой же был, идиот недозрелый, полагал, что на войну придётся смотреть сквозь стекло, не касаясь ничего, не подвергаясь опасности… Одно слово – дурак…
– Значит, вы побывали на войне?
– Побывал… Когда проводилась операция по захвату одного крупного отряда боевиков, я напросился к Романову в отряд, он руководил операцией… Суровый мужик был, беспощадный… Нет, нет, ты не подумай, что он кого-то расстреливал! Я не про такую беспощадность, нет… Он на переговоры никогда не шёл с боевиками, просто навязывал им бой, даже если они готовы были сложить оружие. Он считал, что боевики намеревались сдаться только из хитрости… Впрочем, Ченгремское ущелье – теперь это дело давнее… Затем начались мытарства Романова по разным управлениям МВД, из коллектива в коллектив, с должности на должность. Сейчас он специализируется на крупных бандитах…
Сергей присел на старенький диван. Дача пахла запустением, равнодушием к мирской суете.
Ксения устроилась рядом и положила голову Сергею на плечо.
– Как я устала…
– Ложись спать, не смотри, что день на дворе. Отдыхай. Всё скоро утрясётся, всё будет хорошо. – Сергей погладил девушку по золотистой голове.
И тут она разрыдалась, громко, сердечно, чувственно содрогаясь всем телом. Сергей растерялся. Прижимая девушку к себе, он бормотал что-то невнятно, пытался успокоить её, но совершенно не был уверен, что его голос производил должное действие. Вот её голос задел Сергея не на шутку. И нежная кожа щёк, и мокрые губы, и рассыпавшиеся волосы, на которые падал сквозь окошко сияющий лучик солнца.
– Я так боюсь, – прошептала Ксения и подняла на Сергея глаза, из их изумрудной глубины будто ударил электрический разряд.
Лисицын содрогнулся. Под колдовским взглядом женщины его кровь запульсировала по телу. Необъяснимая, непреодолимая страсть, стремительно выросшая из неумелой нежности, загудела в нём. Ксения затаила дыхание. Подавшись вперёд, она коснулась ртом его губ.
– Я боюсь…
Её руки притянули Сергея к себе.
Он медленно поднял её льняную рубаху до самого живота и вдруг торопливо, рывком сдёрнул с неё свободные шорты. Она, громко дыша и всё ещё тихонько всхлипывая, стянула с него джинсы.
– Ксюша…
– Давай же! – отозвалась она…
Затем они долго лежали рядом, вновь ласкались и опять лежали неподвижно, постепенно погружаясь в наступающие сумерки и заглядывая друг другу в глаза. Слегка отодвинулись друг от друга, словно змеи, готовые зачаровать добычу взглядом, а на кончиках их языков дрожали тысячи вопросов.
И вдруг Лисицын вскочил.
– Что ж это мы? Время же! Вечер на носу, чёрт возьми!
Он быстро оделся.
– Всё, Ксюха, оставайся здесь. Хозяйничай, но никуда не отлучайся. Поняла? Ты меня слышишь? Скоро приеду я или Ваня.
– Дядя Ваня? – улыбнулась она, продолжая лежать на спине.
– Да, дядя Ваня…
Смотреть на неё было делом мучительным, ибо желание немедленно выпускало щупальца и впивалось в тело снова и снова, так что Сергей поспешил повернуться спиной к соблазну и выйти. Он мчался в глубоком молчании минут двадцать, после чего неожиданно ударил по педали тормоза, пролетел ещё метров десять, оставляя на дороге чёрные тормозные следы, и наконец мёртво остановился. Голова рухнула на руль.
– Ну и дурак ты! Какой же ты дурак. Зачем же ты с ней…? Вляпался в бабьи силки без всякой причины, как самая пустоголовая дичь… Тоже мне охотник!
Многие из тех, с кем Лисицын вёл знакомства, называли Сергея Охотником за его меткие слова. Он не считал это сравнение верным, так как ни за кем специально не охотился, никого не убивал, никогда не вёл ни открытой, ни тайной войны.
Но была причина, по которой Сергей никогда не отказывался от прозвища «Охотник». Лет в шестнадцать ему попала в руки книга, где рассказывалось о безымянном человеке в безымянной стране, который помогал обездоленным, без суда и следствия уничтожая бандитов. Всё в книжке было очень похоже на окружавший Сергея мир и вместе с тем всё было очень по-другому, очень напоминало далёкий Дикий Запад, где жили крепкие и честные мужчины, носившие револьверы на бёдрах. Главным действующим лицом был некий Охотник, и Серёжа Лисицын, будучи легко увлекающимся и романтически настроенным юнцом, прикипел душой к этому непонятному человеку-бродяге с револьвером за поясом, старался подражать ему во всём. «Он странно выделялся на фоне общей массы горожан. Замшевая куртка его в отдельных местах совсем почернела от времени, обтрёпанная бахрома на плечах спуталась, почти незаметные остатки бисерной вышивки больше походили на прилипшую грязь, чем на убранство. А длинные неухоженные волосы наводили на мысль, что с ними сумел бы справиться только очень опытный парикмахер». Некоторые строчки той книги Серёжа запомнил на всю жизнь, особенно ему нравились слова Охотника о смерти: «Я хочу драться, но я не хочу никого убивать. Это парадокс. В нашей профессии мы должны жаждать чужой смерти, а я не хочу. Как так может быть? Я начинаю замечать, что становлюсь похожим на самоубийцу, который ищет пули. А Охотник вовсе не самоубийца, пусть он и смертник. Он обязан жить, хоть и не имеет права цепляться за жизнь. Раньше я сочинял стихи. Но поэт во мне умер, и вместо него родился теперешний я. У меня ещё в школьные времена проявлялась страшная потребность умереть. Какая-то непреодолимая установка. Как гипноз. Умереть за кого-то. Чтобы показать мою силу. Не сломать что-то, не разрушить, а именно умереть. Легко, просто…» Да, Лисицын был влюблён в того Охотника и по молодости подражал ему во всём. Но жизнь сложилась иначе.
И всё же друзья были правы. Окружающий мир был для Лисицына бескрайним полем со снующими по его поверхности бесчисленными мишенями. Мишенями служили идеи, на которые Сергей то и дело набрасывал петлю и подтягивал к себе, превращая их в литературные публикации.
Всякий, кому хоть раз попадался на глаза «Твёрдый знак» Лисицына, оставался с ощущением, что Сергей занимался методичным отстрелом всех, кто попадался ему под руку. И у читателей непременно возникало такое чувство, будто прямо перед ними происходили жестокие и неторопливые казни, с хладнокровным выворачиванием жертвы наизнанку. Странным было то, что все без исключения испытывали от возникшего чувства странное удовлетворение, если не сказать – радость, хотя редкий человек признавался в этом даже сам себе. Сергей препарировал словом, как хирургическим скальпелем, не оставляя в объекте своего исследования ни единой нетронутой клеточки. Если он начинал разбирать какую-либо тему или конкретную личность, то у читателей не оставалось никаких вопросов. Впрочем, один вопрос всё же оставался, и ответить на него не мог никто: как после статей Лисицына у его «подопечных», выпотрошенных до основания, хватало мужества продолжать жить в этом городе, в этой стране, под тем же именем, с тем же лицом.
Да, Сергей Владимирович Лисицын смотрел на окружающий мир, словно сквозь стекло оптического прицела, словно подхватывая «на мушку» очередную жертву, шагнувшую ему навстречу. Но любопытной особенностью его работы было то, что он никогда не гонялся ни за кем, никого не подкарауливал, как это неустанно делали сотни журналистов-папарацци. В своих статьях он рассуждал только о том, что уже стало известным, что уже было рассказано и перерассказано, что уже не могло быть сенсацией. Но то, как он преподносил свои материалы, было куда большим шоком для всех, чем ставшие уже привычными «новости» о заказных убийствах и коррумпированных членах правительства. «Твёрдый знак» Лисицына никому не угрожал, никого не шантажировал. И это давало Сергею возможность спать спокойно.
Впрочем, спокойствие его зиждилось на неусыпной бдительности, на постоянном напряжении, чтобы вдруг не шагнуть в область запретного, болотно-трясинного, гибельно-криминального. Он не мог позволить себе роскоши совершать ошибки. И тут вдруг бац – Сергей расслабился, поддавшись сладкому соблазну зелёных глаз. Это была ошибка, серьёзная ошибка, непростительная ошибка, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства.
– Ёлки-палки, – произнёс он. – Как же я так оплошал?
Нет! Первую ошибку он совершил раньше – открыв среди ночи дверь. Вторую – когда повёз прятать Ксению на дачу, ничего не рассказав Романову. Третьей же ошибкой был этот пресловутый сексуальный контакт.
Кажется, что такого? Ну сошёлся он с женщиной, ничего страшного, ни к чему такой поступок не обязывал его. Но нет! Внезапно возникшая физиологическая привязанность обеспокоила его не на шутку. Отныне Ксения – не пустой звук, не бумажная фотография на глянцевом развороте, а живой человек, горячий, дышащий, стонущий, плачущий. Конечно, никакая это не любовь, ничего глубокого с общепринятой точки зрения. Однако Сергей забеспокоился. Физиологический контакт значил для него очень много. Занимаясь любовью, он вступал к контакт не просто с конкретной женщиной, но с идеей женщины. Он познал Ксению, её тепло, её дыхание. Теперь он не мог её бросить, не мог просто передать на руки милиции, сняв с себя ответственность. Она, как и всякая женщина, разделившая с ним чувства, сделалась частичкой самого его. Женщина, с которой он соединялся, становилась ему родной. Он любил женщин, как любят идею, и эта идея жила внутри него, пульсируя в каждой клетке его организма, поэтому слияние Сергея с любовницей было всегда полным. Женщина, впустившая его в свои недра, становилась с ним одним целым. Это связывало руки. Это обременяло.
***
Вернувшись в город, Сергей сразу покатил к Романову.
– Долго же ты мотался до моей избушки, – такими словами встретил Сергея Лисицына полковник Романов, явно заждавшийся возвращения младшего товарища.
– Пришлось побыть с ней там… Очень уж нервы сдали у неё.
– Теперь, будь добр, расскажи мне, что произошло и что за подруга у тебя, которую надо прятать на даче эмвэдэшника. Лицо её показалось мне знакомым.
Они прошли на кухню, и Романов поставил на газовую плиту чайник.
– Ты Когтева Михал Михалыча знаешь? – спросил Сергей, поигрывая чайной ложечкой.
– Видный человек, знаменитый, – со вкусом произнёс Иван Романов, – а что тебя в нём интересует? Материал хочешь про него настрочить или что?
– Эта барышня – его жена. Точнее сказать, бывшая жена, ибо официально она умерла.
– В каком смысле? – В глазах полковника проснулся профессиональный интерес.
– В самом прямом смысле. Когтев её похоронил вчера утром. Живую похоронил. Накачал её какой-то дрянью, усыпил, чтобы она выглядела мёртвой, положил в гроб, устроил пышные похороны и закопал в землю. По чистой случайности её тем же вечером откопали какие-то люди.
– Что значит «по случайности»?
– Не знаю. Откопали и всё. Но явно не для того, чтобы спасти девушку, так как удрали в полном ужасе, едва увидели, что она зашевелилась. Что они надеялись найти в могиле, я не знаю. Да и плевать мне на это. Как ты понимаешь, теперь уже наверняка обнаружилось, что могила вскрыта.
– Чем же ему так досадила жена?
– Изменила с одним молодым скульптором. Кстати, его тоже убили, но Ксения не знает, куда делся труп.
– Да, история не из последних, вкусная, с начинкой, – полковник крякнул и налил кипятку в заготовленные чашки. – И вот что я скажу на это. То, что могила вскрыта, обнаружилось уже сегодня утром. Честно сказать, я слышал разговоры об этом на работе, но не придал им значения и уж никак не мог предположить, что ты ко мне с этой самой покойницей заезжал. Теперь совсем иное дело.
Они замолчали. Лис сделал едва заметный глоток из дымящейся чашки.
– Ты поаккуратнее, – предупредил Романов, – это же крутой кипяток… Что же касается Когтя, то он наверняка уже пустил в ход все свои средства, чтобы выяснить, куда Ксения подевалась. Возможностей у него много, за информацию о своей усопшей жёнушке он выложит немалую сумму. Надо полагать, что копытом он бить уже начал.
– Что делать?
Романов задумался, поболтал ложечкой в чашке, размешивая брошенный кусок сахара.
– Серёга, ты повёл себя, конечно, как последний дурак, ввязавшись в это дело… Но уж раз так закрутилось, то… Одним словом, я такой случай упустить не могу. Я непременно должен накрыть Когтева, за руку схватить. Уж я к нему со всех сторон подползал, да всё без толку. Люди такого уровня – клиенты другого ведомства. Но иногда случается, что взять таких монстров удаётся именно нам, ментам, а не органам безопасности… Коготь фигура необъятной величины. ФСБ по нему такие разработки ведёт, что ахнешь! Но этот зверь аккуратен, тонок во всех делах. Комар носа не подточит. К нему просто так не подъехать… Но убийство! Для меня это просто настоящий подарок, Лис! Это означает, что я прихвачу Когтева за его нервный отросток без всяких лишних вопросов. Ты понимаешь? Это тебе не рынок наркотиков, от основы пирамиды никогда до макушки не доберёшься… Тут совсем другое дело: убийство и попытка второго убийства – одним словом, криминал чистой воды, да ещё такой очевидный, со свидетелем… Ох как вкусно! Ксения наверняка и ещё что-нибудь знает, ну хоть краешком уха должна была слышать какие-нибудь разговоры и прочее там всякое. Жена есть жена… Какой же ты осёл, Лис, что ничего не сказал мне сразу. «Мы спешим, мы торопимся!» Круглый дурак. Наикруглейший. У тебя, между прочим, всегда так. Самый натуральный твёрдый знак… Чёрт возьми! Я на этом целый день потерял, и всё по твоей милости! – Романов досадливо хлопнул рукой по столу, и в такт его движению дзынькнули, подпрыгнув, чашки о блюдца.
– Ей помочь надо, – проворчал Лисицын.
– А ты, быть может, предполагал, что я обратно в могилу её затолкну?
– Я ничего не предполагал, Ваня, – Лисицын виновато опустил глаза. – Я просто хотел… Вероятно, я перебрал коньяку, надумал что-то отвлечённое…
– Вот-вот, именно что отвлечённое, – крякнул полковник.
– Ей надо помочь…
– Я и собираюсь помочь ей. Но без её помощи у меня ничего не получится. Она же свидетель высшего класса! За такого любые деньги можно отдать. И Когтев точно знает, что её надо убрать, как можно скорее убрать, иначе его дракуловскими замашками займётся прокуратура. Мы можем его брать, если только он каким-то образом не доберётся до Ксении раньше нас.
– А если доберётся?
– Тогда грош цена всем нашим знаниям. Если он убирает Ксению, то все наши знания превращаются в пустой звук, в труху, у нас на руках не остаётся ровным счётом ничего!
– Но могила вскрыта и трупа нет! Разве это не доказательство того, что Ксения была погребена живой? – возмутился Лисицын.
– Что с тобой, дружок? – удивлённо посмотрел полковник в глаза Сергею. – У тебя очевидное помутнение рассудка. Ты с какой планеты рухнул сюда? Газеты уже всё объяснили: могилу раскупорили фанатики, вытащили труп с целью похищения. Так что Когтев здесь ни при чём. На этом, как ты понимаешь, будет настаивать сам Когтев. Между прочим, убийство Шеко ещё доказать надо. Никто о его исчезновении не заявлял, трупа у нас нет, и куда подевался взбалмошный скульптор, никому не ведомо. Может быть, этот богемный юноша просто уехал? Не будет свидетеля, не будет и уголовного дела. Так что поехали за нашей драгоценной Ксенией немедленно.
– Отложи до утра, Вань. Пусть она отдохнёт. Я прошу тебя, дай ей прийти в себя, – Сергей схватил Романова за руку.
– До утра? Ты сдурел!
– Я тебя прошу. Несколько часов ничего не изменят. Пусть она отдохнёт…
– Э, братец, да ты, похоже, успел уже прикипеть к ней… Ну, ладно, пусть до утра. Только не свихнётся ли она там одна после всего, что ей пришлось пережить? Не драпанёт ли оттуда, услышав первый подозрительный хруст по гравию?
Сергей облизал губы. Романов, конечно, был прав. Сергей наделал ошибок и не мог понять, что двигало им, когда он совершал их. Но винить себя было поздно.
– Дай мне времени до утра, Вань, – попросил он друга.
– А тебе-то зачем время? Я и без тебя управлюсь как-нибудь, – пожал плечами полковник. – Или ты думаешь, что я собственную дачу не отыщу? Не сомневайся…
– Я хочу поехать с тобой. Но сейчас я совершенно вымотался… Пожалуйста, потерпи, дождись моего звонка.
Романов взрыхлил пятернёй свои бесцветные редеющие волосы и долго смотрел на Лисицына.
– У тебя, видать, что-то было с этой красавицей, Лис? Не только сердцем проникся? – Романов погрозил Сергею пальцем. – Дурное дело для нашей ситуации. Хороший боец должен иметь свободную голову, мой милый.
– Прекрати, Вань. Я уж сам себя изругал. Какой же я, думаю, болван. Растаял под её изумрудными слезами, пожалел, вляпался по самые…
– По самые помидоры, – докончил Романов. – Ладно… Будь по-твоему. Звони утром. Только я ранёхонько в контору рвану, так что ты мне прямо туда звони… Ох какое дело намечается! Лишь бы не спугнуть Когтя… Надо бы эту Ксению в качестве приманки… Нужно всё тщательно продумать. Тут не мелкая рыбёшка наклёвывается, богатая уха сварится, ой богатая!.. Ладно, ты езжай и держи, между прочим, уши свои лисячьи востро. Всё-таки девчонка к тебе прикатила с Ваганькова, а про это можно и пронюхать. Так что ты не расслабляйся. Чуть глаза протрёшь, немедленно звони, я буду ждать. У меня руки уже зачесались. Кстати, у тебя жив мой подарок?
Лисицын засучил рубашку, повернулся спиной, показывая задний карман, где лежал пистолет, и вышел за дверь.
– Спать хочу страшно, – бросил Сергей уже с лестницы.
Оставшись в полном одиночестве, полковник Романов остановился у раскрытого окна. Опять к нему пришла неутомимая бессонница, окутывает воспоминаниями, беспокоит. Романов сел на подоконник, показавшийся ему почему-то сырым. Улица спала, зажмурилась вся и дышала тихонечко влажной листвой. Он отмотал киноплёнку памяти назад, вспомнил лицо приезжавшей с Лисицыным девушки. Красивая до щемления в сердце, до леденящей тоски в глубине груди. Измученная, испуганная. Теперь понятно чем.
Девушка Ксения… Романов улыбнулся, представив её глаза. И само собой в голову закралась постыдная мысль – увидеть её нагую, открытую… Постыдная мысль. Почему постыдная? Нормальное мужское желание. Или не мужское? Было в том желании нечто особенное, как и в самой Ксении. Далёко-знакомым веяло от её лица. Где-то он уже видел это лицо, знал его, вдыхал запах его кожи. Черты Ксении проступали сквозь пелену ночного воздуха, приближались, заполняли собой глаза Ивана Романова. Не то казалось знакомым, что он видел пару лет назад на обнажённых фотографиях, не те рекламирующие дорогостоящую парфюмерию портреты, не Ксения-фотомодель или даже не Ксения вовсе, а нечто иное – настоящее, но давно забывшееся, прошелестевшее возле самого лица и растаявшее во времени, несбывшееся.
Рикошеты
Известный всем в родном таксопарке Коляныч отличался широтой души и завидной для наших дней нервной системой. И ещё выделялся среди других водителей тем, что предпочитал ночные смены. Нравились ему ночи по какой-то ему одному понятной причине.
– Тихо ночами, никакой суеты, спокойно очень, – пояснял он коллегам.
Когда поутру в парке появились два сотрудника уголовного розыска и поинтересовались, можно ли найти людей, работавших прошлой ночью, им указали в первую очередь на Коляныча.
– Возле Ваганьковского никого из клиентов не брали? – поинтересовались они у таксиста.
– Возле Ваганьковского? Как же, посадил там одну, – уверенно кивнул он и сморщил губы, будто намереваясь плюнуть.
– Молодая она? Какова собой? – тихими голосами вопрошали сыщики.
– Молодая и весьма интересной наружности. Натворила что-нибудь? Неужто бандитка? Никогда бы не подумал.
– Нет. Свидетель. Срочно нужна по одному делу.
– Я так и понял, что она видела что-то, – погрозил пальцем Коляныч.
– Почему вам так показалось?
– Нервничала она очень, дрожала вся. И вообще как-то…
– Куда же вы отвезли эту женщину?
– На Рождественский бульвар. Точно помню, что на Рождественский. Туда, где новый дом отстроили, шикарный такой, знаете?
– Знаем. А там? Куда она пошла?
– Я на номер дома не обратил внимание, но глазами запомнил. Я ведь с ней вместе и в квартиру поднялся, на второй этаж, первая квартира справа. Там мужчина открыл, удивился он очень, но не могу сказать, чему именно удивился. Не ждал, наверное, ту подругу.
– Что дальше?
– Я взял с него деньги, у неё-то не было своих ни копейки. Вот и всё. Ушёл я. Что мне там делать? У меня работа.
– Вы сможете показать нам дом и квартиру? Мы заплатим.
– Я вообще-то после ночной, но раз вы заплатите… Всё по счётчику У вас своя работа, у меня своя.
– Вы езжайте туда, а следом за вами поедут наши коллеги, сыщики указали на джип, из которого высовывалась коротко стриженная голова на бычьей шее. – Митька! Вот за этим такси катитесь. Там посмотрите, какой дом, какая квартира. А мы в контору смотаемся…
***
– Михал Михалыч, – сказал Митька в крохотную телефонную трубку, вернувшись в джип, – мы только что заезжали на квартиру Лисицына, на Рождественский бульвар.
– Какого чёрта? – недовольно буркнул Когтев. – Что вы забыли у него?
– Ничего. Просто мы ездили по нашему адресу. По нашему адресу, Михал Михалыч. Топчило указал, таксист то есть.
Некоторое время Когтев молчал, осознавая услышанное, потом воскликнул:
– Не может быть!
– Может. Таксист сам поднимался с ней к той квартире. Клянётся, что ничего не перепутал. Там возле двери чёрненькая такая блямбочка с именем Лисицына.
– Ксения сейчас там?
– Не знаем, не видели.
– Вы не заходили к Лису? Не говорили с ним?
– Нет. Вы же не распорядились.
– Правильно. Обождите чуток. Сейчас я звякну ему сам, только номер его телефона выясню. А вы караульте, чтобы он не смылся, и ни в коем случае ничего не делайте ему. Он мне нужен. Если вдруг появился на улице вместе с Ксенией, то хватайте её, чего бы это ни стоило. Ясно? Если он вступится за неё, тогда уройте его. Но при других раскладах не трясите его… Я перезвоню…
В этот самый момент к подъезду подкатила мышиного цвета «тойота», обливаясь ажурными тенями раскидистых деревьев. Три девочки на улице ахнули, отлепились от стены дома и бросились к сутуловатому парню, вышедшему из автомобиля в сопровождении двух бритоголовых охранников.
– Саприков! Смотрите, это Саприков! Гоша Саприков! – заверещали девочки, пестря юбками и причёсками.
– Здравствуйте, Гоша! Дайте нам автограф. Вот здесь у меня на руке распишитесь!
– А мне на щеке, вот фломастер.
– Тогда мне тоже на щеке!
– Какой вы здоровский! Честное слово!
Гоша Саприков тряхнул рыжеватой паклей своих длинных, но не очень густых волос и расплылся в широкой резиновой улыбке.
– Девочки, цветочки мои сладенькие, получите. – Его кошачье мурлыканье привело поклонниц в бешеный восторг.
– Можно вас поцеловать, Гоша? – подпрыгнула одна из девчушек и присосалась к лицу музыканта, не дожидаясь его согласия, смяв его мягкую щёку, как тесто.
Гошин телохранитель внимательно следил за происходящим, согнув руки в локтях, как бы готовясь к внезапному прыжку. Но прыгать не пришлось. Девочка оторвалась от своего кумира, из глаз её струились слёзы умиления.
– Это тот самый Саприков, что ли? – спросил широколицый Митька, поигрывая застёжкой своего браслета.
– Тот самый, – кивнул напарник, барабаня пальцами по рулю. – Не понимаю я его музыку. Свисту в ней много всякого и бульканья. Мудрит чего-то… Мудрит… Мудак… Слушай, а слово «мудак» случайно не от слова «мудрый» происходит?
Гоша скрылся в подъезде и минуту спустя вновь появился в двери. Следом за ним на улицу вышел Сергей Лисицын. Митька стукнул водителя кулаком и полез под куртку за пистолетом:
– Видал? Сейчас уедут. А Коготь велел, чтоб он не ушёл.
– Он сказал, чтобы мы Ксюху не упустили. А про него…
– Не свисти, я сам знаю, жми на педаль. Не хуже твоего понимаю, о чём болтал Коготь. Мы не должны упустить его. И должны караулить, чтобы ничего-ничего…
Через пятнадцать минут «тойота» плавно остановилась напротив чёрно-стеклянных дверей музыкальной студии. Едва Саприков и Лисицын ступили на тротуар, откуда-то спереди, звонко отозвавшись тренькнувшим эхом, прозвучал выстрел. В тот же миг сзади заскрежетали тормоза, и подлетел джип ярко-красного цвета, разворачиваясь на ходу. Из правого окна его хлопнул выстрел, другой, третий. В окне виднелась крепко посаженная на бычью шею голова Митьки. Сергей узнал его с первого взгляда, и ему показалось, что Митька целился не в него. В кого же? Что за чехарда? Сергей резко повернул голову в сторону первого выстрела. Из-за газетного киоска выглядывал человек в чёрной маске. Брызнувшие осколки стекла вынудили его отпрыгнуть назад, и больше Лисицын не видел его.
Падая вниз и откатываясь к борту «тойоты», единственно возможному укрытию, Сергей отчётливо увидел плавно скакавшую по асфальту одну из использованных гильз. На её желтоватой поверхности мягко играло солнце. В следующую секунду громадное колесо джипа подмяло гильзу, и время помчалось в своём привычном ритме, хотя отколотые пулями крошки от стены дома сыпались вниз медленно-медленно. Бритоголовые охранники сбили с ног зазевавшегося Гошу, выпростали вперёд руки с неизвестно откуда появившимися воронёными пистолетами. Сергей потянулся к заднему карману, но сдержал первый порыв и оставил своё никелированное оружие на прежнем месте. Джип лихо развернулся на месте посреди проезжей части, задел бампером сразу две пролетевшие мимо машины, качнулся, дал зачем-то задний ход, дёрнулся вперёд и воткнулся в выехавший из-за угла грузовик. Лобовое стекло рассыпалось от удара, заднее – от трёх пуль, пущенных бритоголовыми парнями Гоши Саприкова. За оторопело застывшим грузовиком, в кабине которого шофёр плашмя растянулся поперёк сиденья, сгрудились гудящие автомобили. Кто-то из водителей распахнул дверцу и раздражённо шагнул к джипу не понимая, что стряслось, и в тот же миг над его головой вжикнула пуля, разбился круглый плафон низко висевшего фонаря. Человек рухнул на асфальт, отклячив зад, и ползком попятился к своему транспорту.
Тем временем из джипа выпрыгнул Митька, дико закричал и побежал, размахивая руками, к «тойоте», за которой притаились Сергей и Гоша, но ему удалось сделать не более трёх безрассудных шагов. Старший бритоголовый из команды Гоши всадил ему пулю в середину груди. Митька шатнулся назад, вскинул руку с оружием вверх, подогнул левую ногу, будто примериваясь, не сесть ли ему по-турецки, и свалился на бок. Водитель джипа, застрявшего красным пятном между грузовиком и «тойотой», попытался газануть и вывернуться из случайной ловушки, но не успел. Машина загудела, задымив стремительными колёсами, прыгнула назад, и в то же мгновение боковое стекло возле водителя разлетелось. Он мотнулся в сторону, зацепился рукой за руль и обмяк. Джип заглох.
На несколько минут наступила тишина, затем со всех сторон загудели возбуждённые голоса. Старший бритоголовый рванул Гошу за воротник и затолкал в «тойоту». Второй охранник кивнул Лисицыну, чтобы тот прыгал в машину. И они на всех парах покатили прочь от места перестрелки. Водитель бегло осмотрел свою руку, окровавленные пальцы.
– Задели? – с любопытством спросил Сергей.
– Не-е, это я, похоже, об асфальт кожу содрал.
И тут закричал Гоша:
– Меня ранили, убили меня! – Обеими руками он впился себе в бок, из-под пальцев капала проступившая сквозь рубашку кровь. – Я умираю!
Сергей оторвал Гошины руки от кровавой одежды, с треском рванул ткань, обнажая тело музыканта, и увидел пулевое ранение под рёбрами.
– Гоните в ближайшую, где примут с этим делом, – сказал он телохранителям.
– В ближайшую не надо. Поедем к Буратино.
– Кто это?
– Есть один такой доктор, – улыбнулся водитель. Старший из них поднёс к уху телефонную трубку, нажал на пикнувшие кнопки, набирая номер:
– Алло. Мне Тимофея Григорьевича срочно. Передайте, что мы с его сыном срочно едем к Буратино… Пусть он свяжется…
А вокруг джипа, перегородившего трассу, роились, расталкивая друг друга, зеваки. Собиралась толпа, колыхалась. Люди беспокойно поднимали головы кверху и заглядывали вперёд, вдаль, крутили головами во все стороны, нетерпеливо ожидая пояснений от тех, кто что-то видел. Тихо звучали подавленные голоса женщин, мужчины ворчали и поругивались с некоторым удальством, твёрдо зная, что опасность миновала. Джип стоял молча. На переднем сиденье косо лежал водитель, пальцы его левой руки мелко подрагивали, по лицу стекала кровь, убегая под ворот зелёной рубашки. Водитель был жив, и что-то пытался сказать, но силы покидали его, растворяясь в густых пузырях крови на полу автомобиля. Водитель умирал. Он хотел сказать, что Митька, верный слуга Когтева, первым увидел намётанным глазом человека в маске, прытко двинувшегося в сторону остановившейся «тойоты». Хотел сказать, что Митька стрелял именно в эту маску, выполняя приказ хозяина охранять Лисицына до поступления дальнейших распоряжений. Хотел сказать, что охранники Гоши Саприкова зря открыли огонь по их джипу Но ничего не сказал.
Пёстрая толпа продолжала глухо шуметь.
***
Тимофей Саприков по кличке «Чемодан» отличался маленьким ростом, был широкоплеч и действительно чем-то напоминал чемодан. Про голову тоже можно сказать, что она напоминала чемодан, так как имела почти квадратную форму, будучи сильно приплюснутой на затылке. Помимо этого, его некрасивость усиливалась тяжёлой нижней челюстью и широко расставленной парой глаз, между которыми вполне могло разместиться полтора кулака.
Тимофей Саприков широкими шагами пересёк лестничную клетку и поднялся на второй этаж. За ним спешили почти бегом человек шесть с такими лицами, которые не вызывали вопросов. Тимофей Саприков двигался, наклонив голову и выставив свою обезьянью челюсть вперёд.
– Что случилось? Лис, ты там был? Чья это работа? – ворвался он в палату.
– Когтевы парни стреляли.
– Почему знаешь? – спросил Чемодан.
– Я узнал Митьку, широкий такой мудило. Я видел его на днях на юбилее у Когтева.
– Как всё произошло?
– Хрен его разберёт. Вдруг началась пальба.
– Ни с чего? Просто так? – вылупил глаза Чемодан.
– Мы вышли из машины, услышали скрежет тормозов, выстрелы, спрятались от пуль под «тойотой», – Сергей пожал плечами. – Я не понимаю, бред какой-то.
Он замолчал, чтобы не сболтнуть лишнего. Он без труда загасил порыв высказать предположение, что Митька с напарником охотились за ним, за Лисом, а не за Гошей. Ведь вполне могло случиться, что Когтев дознался каким-то образом, что Ксения посетила Сергея. Это было единственное объяснение, какое Лисицын мог дать обстрелу. Вместе с тем он видел и ещё кого-то в маске. И эта маска явно караулила Гошу, а не Лисицына. Значит, на Гоше что-то висит, что-то большое. В таком случае, когтевские жлобы могли открыть огонь просто в ответ на выстрел маски, бандиты они или нет в конце-то концов? Неужели охранники Гоши не приметили ту маску?
Сергей посмотрел на старшего Саприкова:
– Чем Гошка мог не угодить им?
– Хотел бы я знать. – Саприков Чемодан положил руку на плечо Лиса. – Не уходи пока, подожди немного. Может, потребуется что-нибудь. Если мой парень в норме, я быстро у него всё выясню. Спасибо тебе, что ты не бросил его… Нынче это редкость.
Он закрыл за собой белую дверь и подошёл к кровати сына. Музыкант кисло улыбнулся отцу. Белая полоска пластыря пересекала его лицо.
– На щеке-то что? – прикоснулся отец к лицу сына.
– Поцарапался. Наверное, о край двери.
– А там как? – Чемодан кивнул на забинтованный торс.
– Жжёт. Говорят, что ничего не задето.
Читать бесплатно другие книги:
