Талисман Карла Смелого Бенцони Жюльетта

– Надеюсь, что у вас для меня найдутся хорошие новости, потому что привезенные мной не из лучших, – начал он.

– Бывшая баронесса Вальдхаус умерла? – встревожился Альдо.

– Нет, но прогнозы врачей не внушают оптимизма. Вполне возможно, она останется в живых, однако травма головы повлияет на ее умственные способности. Сейчас ее речь – несвязный поток слов, который звучит порой весьма странно.

– Что еще говорят врачи?

– Пока не могут сказать ничего определенного. Со дня на день к ней может вернуться разумная речь. Но может и не вернуться.

– Безусловно, нужно предупредить ее мать, и, если хотите...

– Она уже предупреждена. Ваш тесть, ему, похоже, очень нравится в "Рудольфскроне", предложил доставить ее к постели больной на своем самолете. Самолет теперь, кажется, его любимое средство передвижения. К тому же он проникся симпатией к этой даме точно так же, как и обе хозяйки дома. Кстати, – добавил Ланглуа с улыбкой, – ваша супруга желала бы знать, увидитесь ли вы с ней до наступления Рождества? И мне тоже стало интересно, какие у вас планы?

– Никаких особенно планов, просто Лиза любит, когда штормит, – заметил Адальбер.

– Значит, судьба ей пошла навстречу, шторм у нее всегда под боком. Не сердитесь, Морозини, мы просто шутим. Ваша жена прекрасно понимает, что "Рудольфскрон" для вас – олицетворение застоя. У меня, кстати, для вас письмо.

Альдо улыбкой поблагодарил комиссара и спрятал письмо в карман.

– Вернемся к здешним событиям. Кое-что я уже знаю от своих хозяев, например, что господин Водре-Шомар выставил неких гостей за дверь.

– Не разыгравайте нас, господин главный комиссар! – отозвался Адальбер. – Вы знаете намного больше! Не думаю, что ваша очаровательная хозяйка утратила одно из главных своих достоинств – дар живо и подробно описывать происходящее.

– Не знаю. Мне сообщил об этом ее супруг, а он человек сдержанный. Он кратко изложил факты: господин де Режий, старый друг Водре-Шомара, пришел на праздник с дочерью Мари. И он, и она были приглашены по всей форме. Приглашения не получил жених мадемуазель Мари, Карл-Август фон Хагенталь, и у хозяина дома было что предъявить ему в качестве упрека.

– А его сын получил приглашение?

– Хуго? Ну, разумеется. Его здесь все только хвалят. Рыцарь-монах, к тому же похожий на Карла Смелого.

– Мечта всех женщин?

– Да уж, несомненно! – заметил Альдо и отвернулся, закуривая сигарету.

Больше он ничего не сказал, но Ланглуа продолжал смотреть на него очень пристально. Потом перевел взгляд на Адальбера, но тот был занят поисками носового платка, шарил по всем карманам и никак не мог найти.

– Понятно, – произнес наконец комиссар, помолчал немного и продолжал: – Я заговорю об этом только в случае необходимости... И только с госпожой де Соммьер. Однако вернемся к Карлу-Августу... жениху уже третьей невесты! Причем предыдущая исчезает ровно тогда, когда он просит руки следующей.

– Чудеса, не правда ли? – зло усмехнулся Альдо. – Однако надеюсь, что мадемуазель де Режий нечего опасаться. На этот раз он женится, чтобы преградить дорогу сыну, который тоже влюблен в эту девушку.

– А что думает об этом господин де Режий?

– Он, похоже, не против этого брака... Будущий зять только что купил замок Гранльё. Режий нам об этом сообщил.

– А как он мог это сделать?

– Как обычно делают покупки, – ответил Альдо. – Замок поставили на продажу. Он его купил. Проще некуда.

– Я так не думаю. И еще меньше верю в череду счастливых совпадений. Очередная титулованная невеста исчезает с пути Хагенталя именно тогда, когда он в отъезде. Причиной всегда бывает непредвиденная случайность. Сердечница ни с того ни сего пугается до смерти. Женщина отменного здоровья переходит улицу, и ее вдруг сбивает автомобиль. Сам барон живет в полном одиночестве точно так же, как его сын. Не держит ни слуг, ни камердинера. Как вам все это?

Альдо пожал плечами.

– Или он необыкновенно хитер, или мы видим только верхушку айсберга. Кстати, об Изолайн де Гранльё! Адальберу есть, о чем вам поведать. Древняя легенда здешних мест может быть уместной и сегодня. Давай, Адальбер, не стесняйся. Фобия есть фобия, это же не порок!

Адальбер, надо признаться, без большой охоты, рассказал о своих взаимоотношениях со змеями. Ланглуа спокойно выслушал его, а когда бедняга закончил, расхохотался от души. Он так хохотал, что Адальбер невольно насупился.

– Никогда не думал, что кого-то так насмешу, – пробурчал он себе под нос.

– Еще бы, дорогой, просто до колик! И вы тоже можете со мной посмеяться. Дело в том, что я точно так же боюсь змей! Но вы правы, тут есть о чем подумать. А теперь вернемся к вашим планам. Вы разъезжаетесь по домам, не так ли?

– Мы собирались уехать завтра или послезавтра, но наши хозяева так настойчиво просят нас задержаться, что это показалось бы невежливым...

– А сами-то вы чего хотите, Морозини?

– Как можно скорее увидеть парк Монсо, а потом Венецию... Хотя я не уверен, что мои домашние желают того же. Вы позволите?

Альдо достал из кармана письмо Лизы, торопливо его распечатал, быстро пробежал, улыбнулся и снова спрятал в карман.

– Неужели смешное? – поинтересовался Адальбер.

– Скорее неожиданное. Госпожа Тиммерманс, похоже, завоевала там всех, начиная с моего тестя. Они только что вместе улетели в Брюссель все на том же чертовом самолете. Конечно, она беспокоится за свою дочь, сознание к ней вернулось, но общее состояние не улучшилось.

– Если вернулось сознание, то какого еще улучшения желает твоя Лиза?

– Улучшения здоровья. Агата смогла описать, что с ней произошло, но ей все так же плохо. Она потихоньку угасает...

– Она упоминала о фон Хагентале?

– Да, упомянула один-единственный раз, желая отвести от него любые подозрения. В то время, когда с ней случилось несчастье, он находился в Вене, она на этом настаивает. Она не желает видеть полицию. Просит, чтобы ей дали спокойно умереть.

– Невероятно! – воскликнул Адальбер. – А увидеться с Хагенталем она не хочет?

– Нет, не хочет. Когда ее спросили об этом, она потребовала зеркало, посмотрелась в него и категорически отказалась его принимать.

– Она так ужасно выглядит?

– Нет, как пишет Лиза со слов ее матери. Ничего непоправимого. Нет даже необходимости прибегать к услугам профессора Зендера, но в своем горячечном воображении она видит себя "изуродованной" и не желает принимать его "жалости".

Ланглуа отказало его знаменитое хладнокровие. Он встал и принялся расхаживать по кабинету.

– Черт бы меня побрал! Вы можете мне сказать, что такого необыкновенного в этом прохвосте не первой молодости?

– Даже не пытайтесь понять! – вздохнул Адальбер. – Это называется шарм, притягательность, колдовство. Если обратиться к истории великих соблазнителей, то сразу бросается в глаза, что все они не красавцы. Дон Жуан, Казанова, разумеется, не уроды, но и красотой особой не отличались. И вот поди ж ты! Какие списки побед за ними! Я уж не говорю о Лозене, он был малорослым и некрасивым. А маршал Ришелье? В восемьдесят лет он женился на девчушке, которой и восемнадцати не было, и ухитрялся ей изменять. Спорь не спорь, а ясно одно: Агата Вальдхаус, красивая и весьма экстравагантная женщина, тоже стала жертвой его чар. Она его любит и не желает предстать перед ним не во всеоружии.

– А рубин? Что с ним?

– О рубине Лиза ничего не пишет. Иногда мне кажется, что ей до смерти надоели все украшения, драгоценности, камни и прочее. О рубине нужно спросить Кледермана. Он им занят больше всех.

Ланглуа остановился перед Альдо.

– Может, спросите тестя, Морозини? Вы ведь, кажется, в большой дружбе?

– Но только не тогда, когда речь о камнях. Третий-то рубин у меня. Он сразу захочет заполучить его.

– Вас это огорчит?

– Как сказать! В общем, если это поможет вам и прекратит подвиги вышеозначенного персонажа...

– Спасибо! Еще один вопрос! По мнению Видаль-Пеликорна, сын фон Хагенталя обладает теми же способностями, что и отец. Это так?

– Нет. Он моложе, без всякого сомнения, красивее и обладает удивительным внешним сходством с Карлом Смелым. Для романтической души в нем гораздо больше обаяния, чем в его батюшке. Но много ли теперь романтических душ?

Серые глаза полицейского посмотрели прямо в глаза Альдо, и он не отвел взгляда, когда Ланглуа произнес:

– Ну, по крайней мере одна-то есть, так ведь?

– Да, возможно...

– Ну так увозите ваших дам в Париж как можно скорее! Пора расставаться с мечтами и возвращаться к действительности!

– Неужели вам в самом деле нужно уезжать? – огорчилась мадемуазель Клотильда. – А я так радовалась, что покажу вам наши красоты! Вы видели самую малость! А князь Морозини собирался вместе с моим братом изучать какие-то пещеры!

– Они не отказываются от этой мысли, но как-нибудь в другой раз, – ответила тетушка Амели, беря под руку милую хозяйку дома. – А теперь нам нужно как можно скорее попасть в Париж. Альдо спешит в Венецию, его там ждут, как манну небесную. Но я обещаю, что мы непременно приедем к вам еще. Ваше гостеприимство забыть невозможно!

– Правда?

Клотильда едва не расплакалась. Старая дама наклонилась и поцеловала ее.

– Вы еще сочтете нас навязчивыми!

– Быть такого не может!

– Не зарекайтесь. Вы еще не знакомы с семейством Альдо. У него трое чудесных детишек, но порой голова от них идет кругом. И еще жена, Лиза, она тоже хотела бы с вами познакомиться.

– Неужели? И какая же она?

– Очень красивая, любящая жена и заботливая мамочка... Иногда чуть-чуть слишком швейцарка. Но это только придает ей очарования. Так что мы не прощаемся. Мы говорим "до свидания", как поют американцы.

– Но мой дом так опустеет...

Слова мадемуазель Клотильды не были пустой светской любезностью, она искренне привязалась к своим нежданным гостям. К госпоже де Соммьер она испытывала симпатию, а к дю План-Крепен настоящую дружбу, восхищаясь ее многочисленными талантами. В обществе этой удивительной женщины время летело незаметно! А что касается неразлучников Альдо и Адальбера, Клотильда даже сказать не могла, кто ей больше пришелся по сердцу. И если быть честной, то не горевала она об одном только Юбере. Ей очень не нравился его своеобразный смех, обнажавший лошадиные зубы, она находила его злобным. Как-то на склоне дня она отважилась проследовать за ним до конца парка: профессор вышел к озеру, поднялся на вершину холма и, оборачиваясь последовательно на все четыре стороны света, издал что-то вроде военного клича. "Хэ-хок!" – кричал он, и у нее кровь заледенела в жилах. Она поделилась своими переживаниями с Адальбером – он казался ей самым добродушным в этом семействе – и услышала в ответ веселый смех.

– Не говорите, что ваш брат и словом не обмолвился об изысканиях профессора о кельтах. У себя в Шиноне он и сам считается немножко друидом.

– Как вы сказали? Друидом?

– Ну да! Их осталось на земле куда больше, чем нам кажется. А что до Юбера, то он не может спокойно видеть рощи, деревья, холмы, горы и бог знает что еще, чтобы в определенный день не пойти туда на закате солнца и не выкрикнуть старинный клич, призывающий к единению.

– Он так поступает всюду, где бывает?

– Всюду. Мне кажется, он пробовал проделать это в полнолуние на Монмартре, но остался недоволен. Жаловался, что собор Сакре-Кёр занимает слишком много места. Вы можете быть совершенно спокойны, профессор Юбер не опасен.

– Но я слышала, что друиды приносили человеческие жертвы.

– Выбросьте это из головы раз и навсегда. Профессор не способен убить даже курицу. У него в усадьбе есть куры, но, когда кухарка хочет одну из них зажарить на вертеле, он посылает за курицей на ферму, говоря, что не может есть знакомых! Так что вам не о чем беспокоиться.

Она и не беспокоилась, но об отъезде Юбера не жалела.

Настал день отъезда. О нем столько говорили, что незамеченным он пройти не мог. Он очень порадовал инспекторов Дюрталя и Лекока, которые пребывали здесь инкогнито по распоряжению Ланглуа. И всех тех, кто считал манеру вести себя Альдо и Адальбера вызывающей.

Накануне отъезда все были тихи и молчаливы. Адальбер пытался шутить, но неудачно. План-Крепен едва сдерживала слезы, тетя Амели нервничала и раздражалась. Где привычная, уютная, семейная атмосфера?

За прощальным обедом госпожа де Соммьер спросила Альдо, не намерен ли он немного задержаться в Париже? Она очень на это рассчитывала. Перспектива остаться наедине с плачущей План-Крепен ничуть ее не радовала. Она прекрасно понимала бедняжку, но кому от этого легче?

– Задержусь на несколько дней. Ги сказал мне по телефону, что послал на улицу Альфреда де Виньи каталоги двух ближайших аукционов в Друо. Из Парижа я позвоню Морицу и попрошу его переправить мое семейство на его воздушном змее обратно в Венецию и поеду туда сам. Луиза Тиммерманс, как я понимаю, уже в Брюсселе и ухаживает за дочерью.

– Ей стало лучше?

– Никто не знает. Даже врачи ничего не могут сказать. Но я думаю, она сделает все возможное и невозможное, чтобы вытащить Агату, ведь она ее дочь.

– Другого и предположить нельзя, – согласился Адальбер. – Как это все неприятно. В ближайшие дни съезжу в Икль. Луиза повела себя так по-дружески, когда у нас были неприятности в Биаррице, а я перестал подавать о себе вести. Мне даже немного стыдно.

– Пожалуйста, не расслабляйся. Забыл, наверное, что милая Агата намеревалась организовать твое похищение. Думаю, что мне стоит поехать вместе с тобой, а потом уж отправиться в Венецию.

Мари-Анжелин сидела молча, и в этом не было ничего удивительного. Все испытывали чувство неудовлетворенности, всем казалось, что главное дело так и не сделано. И это чувство только росло, когда они вспоминали о друзьях, которых вот-вот оставят. Мадемуазель Клотильда расцеловала их со слезами на глазах. А ее брат, целуя руку маркизы, испустил вздох, который мог бы повалить дерево.

Юбер уехал на поезде накануне, "не желая никого затруднять", с настроением хуже некуда. Видно, эхо франш-контийских гор и лесов не ответило должным образом на его призывы.

Вернувшись в Париж, обитатели улицы Альфреда де Виньи обрадовались привычному ходу жизни, словно сменили бальные туфли на домашние тапочки.

План-Крепен с воодушевлением отправилась в шесть часов утра к мессе в церковь Святого Августина, но тут же увяла, попав в объятия своих подруг. Желая избежать лишних расспросов, сразу же объявила, что неважно себя чувствует. И подруги ей охотно посочувствовали, заметив, что и выглядит она неважно, а это очень удивительно, ведь она дышала целебным горным воздухом.

В особняке ритуал подачи шампанского в пять часов дня снова соблюдался неукоснительно. Но госпожа де Соммьер почему-то не находила в нем прежнего удовольствия. "Братья" Альдо и Адальбер сразу же обратили на это внимание.

– Вы разлюбили шампанское, или последняя партия оказалась не на высоте?

Воспользовавшись отсутствием Мари-Анжелин, отправившейся на кухню, маркиза ответила, печально пожав плечами после того, как поставила на стол полный бокал:

– Попробуйте повеселиться в обществе Девы Марии Страждущей и потом расскажите мне, как прошел праздник.

– Потерпите немного, все наладится, – ободрил маркизу Адальбер. – Здоровье у вашей компаньонки крепкое, ум острый, и с ее любознательностью долго она тосковать не сможет.

– Не уверена. Скажу честно, я не понимаю, к чему все идет. Днем она больше находится в церкви, чем со мной. Утреня, вечерня, елеопомазание, процессия, она ходит на все службы подряд. Того и гляди в монастырь уйдет.

– А что, если вам обеим поехать со мной в Венецию? – предложил Альдо. – Готов поклясться, вам там будет чем заняться.

– А когда ты едешь?

– Послезавтра. Завтра последний аукцион. Так что собирайте вещи и вместе полюбуемся прекрасной лагуной. Кстати, почему бы не поехать и тебе, Адальбер, если нет срочных дел в Париже? Мы бы обсудили с тобой кое-какие вопросы. Не так-то легко отделаться от Карла Смелого, если сунул нос в его дела.

– Почему бы и не поехать, в самом деле?!

В этот день тетушка Амели пила шампанское с гораздо большим удовольствием. Но на следующее утро...

Альдо, собираясь отправиться в Друо к открытию, чтобы как следует познакомиться с выставленными драгоценностями, распродажа которых должна была начаться во второй половине дня, завтракал в столовой. Он уже развернул "Фигаро", чтобы быстренько просмотреть новости, как вдруг вошел Сиприен, торопливо ковыляя на своих больных ногах. Он передал Альдо письмо, и, когда он передавал его, руки у него дрожали.

– В комнате мадемуазель дю План-Крепен открыло сквозняком окно, я вошел и вот что увидел у нее на письменном столе.

"Он в опасности, он зовет меня! Я не могу оставить его без помощи, не попытавшись спасти. Прошу прощения у всех вас. Особенно вашего прощения, Альдо! Я никогда не думала, что позволю себе совершить то, что совершаю... Умоляю не пытаться следовать за мной. Вы подвергнете слишком много жизней смертельной опасности. Ваша Мари-Анжелин".

Гневное "Черт побери!" готово было сорваться с губ Альдо, и он уже бросился к телефону, чтобы позвонить Адальберу, но остановился.

Неожиданная мысль промелькнула у него в голове. С чего вдруг эта сумасшедшая девица просит у него особого прощения?..

Он полез за бумажником. Раскрыл его.

– Черт!..

Мешочек с рубином исчез.

Сен-Манде,

13 сентября 2013