Криптограммы Востока (сборник) Рерих Елена

В то же время можно видеть, какую победу совершает Учение в других странах, где мыслят о приложении основ к жизни.

Ту же задачу решают последователи Хинаяны, становясь терпимее. Будда как источник и Майтрейя как общая надежда объединят суровых последователей южного учения с многообразием севера.

Окончательно выступит наиболее существенное для ближайшего будущего. Вместо расцвечения комментариев Учение снова будет приведено в красоту ценности краткой убедительности. Новое время века Майтрейи нуждается в убедительности. Вся жизнь должна быть очищена пламенем подвига!

Великий Будда, завещая Майтрейю, дал путь всего существования. К этим мудрым и ясным Заветам зовет явление новой эволюции.

Требование очищения Учения не случайно, сроки близятся. Изображение Майтрейи готово подняться.

Все Будды прошлого сочетали мудрость опыта и передали ее Благословенному Победителю.

* * *

Лама возглашает: «Да будет жизнь тверда, как адамант; победоносна, как знамя Учителя; сильна, как орел; и да длится вечно!»

Литература

1. Ангуттара-Никая.

2. Асвагоша, Фо-Шо-Хин-Пань-Цзин. Жизнь Будды. Китайский перевод Буддхачарита.

3. Джатака.

4. Маджхима-Никая.

5. Шикшасамуччая. Составитель Шантидева.

6. Бодхичарьяватара, Шантидева.

7. Сутта-Нипата.

8. Дхаммапада.

9. Махаваттга.

10. Семь Палийских Сутр.

11. Священные книги Востока. Т. 19. Оксфорд, 1883 (см. также Paul Carus «The Gospel of Buddha»).

12. Милинда-Панха.

13. Самьютта-Никая.

14. Итивуттака.

15. Сутра 42 чл.

16. Удана.

17. Буддахачарита, Асвагоша.

18. Махапаринирвана Сутра.

19. Катха-Ваттху.

20. Махавасту.

21. Саддхарма-Пундарика.

22. Мадьямакаврити.

23. Лалитавистара.

24. Проповеди буддиста.

25. Васетха Сутра.

26. Мадьямакаватара.

Н. Яровская (Е. И. Рерих)

Преподобный Сергий Радонежский

Прости мне, великая Лавра Сергиева, если мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустыню Сергиеву. Чту и в красующихся ныне храмах твоих дела Святых, обиталища Святыни, свидетелей праотеческого благочестия; люблю чин твоих Богослужений, и ныне с непосредственным благословением Преподобного Сергия совершаемых; с уважением взираю на твои столпостены, не поколебавшиеся и тогда, когда поколебалась было Россия; знаю, что и Лавра Сергиева и пустыня Сергиева есть одна и та же, и тем же богата сокровищем, то есть Божиею Благодатию, которая обитала в Преподобном Сергии, в его пустыне, и еще обитает в Нем и в Его мощах, в Его Лавре; но при всем том желал бы и узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою.

Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной.

Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий Преподобного Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Дайте мне облобызать праг ее сеней, который истерт ногами Святых и через который однажды переступили стопы Царицы Небесной… Ведь это все здесь; только закрыто временем или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге…» Таковы слова, произнесенные Митрополитом Московским Филаретом, бывшим сорок лет настоятелем Сергиевой Лавры.

Да, «это все здесь», и Преподобный Сергий неотступно бодрствует над своей Обителью и над любимою им Россией».

По древнему преданию, главным образом из сообщений Епифания, ученика Преподобного Сергия, первого его жизнеописателя, мы знаем, что Великий Светильник земли Русской родился в 1314 году в семье именитых бояр ростовских Кирилла и Марии и был наречен во св. крещении Варфоломеем. Вотчина родителей Сергия находилась в четырех верстах от Ростова Великого, по дороге в Ярославль. Несмотря на то, что родители его были «бояре знатные» и Кирилл, отец его, был любимым боярином князей ростовских и часто сопровождал их в их путешествиях в Орду, жили они просто, люди были тихие и глубоко религиозные. Тот же жизнеописатель подчеркивает, что они были особенно «страннолюбивы», помогали и охотно принимали у себя странников. И, несомненно, эти-то странники, часто являющиеся выразителями начала ищущего, и особенно их зазывные рассказы, столь противоречащие обыденности, глубоко западали в душу впечатлительного отрока Варфоломея и от ранних лет наметили его судьбу.

Семи лет Варфоломей вместе с братьями, старшим Стефаном и младшим Петром, был отдан учиться грамоте в церковную школу, но грамота плохо давалась ему. Учитель наказывал его, родители огорчались и усовещали, сам же он со слезами молился, но дело вперед не двигалось, хотя он напрягал все силы к уразумению учения. И вот случилось чудо, о котором говорят все жизнеописания Преподобного.

Однажды отец послал Варфоломея разыскать коней в поле. Мальчик во время поисков своих вышел на поляну и увидел под дубом «старца-схимника, погруженного как бы в молитвенное созерцание». Варфоломей приблизился и молча стал в ожидании, когда старец заметит его. И вот старец обратился ласково к отроку, спросив: «Что тебе надо, чадо, от меня?» И Варфоломей, земно поклонившись, с глубоким душевным волнением, сквозь слезы, поведал ему свое горе и просил старца молиться, чтобы Бог помог ему одолеть грамоту. И под тем же дубом старец стал на молитву, и рядом с ним Варфоломей. Окончив, чудный старец вынул из-за пазухи ковчежец и взял из него частицу просфоры, благословил и велел ему съесть, сказав: «Сие дается тебе в знамение Благодати Божьей и уразумения Святого Писания, не скорби более, чадо мое, о грамоте, ибо отныне даст тебе Господь разум в учении». Сказав это, старец хотел удалиться, но благодарный Варфоломей молил его посетить дом его родителей. С честью приняли странника благочестивые Кирилл и Мария. За трапезой родители Варфоломея рассказали многие знамения, сопровождавшие рождение сына их, и старец пояснил им, что сыну «надлежит сделаться обителью Пресвятой Троицы, дабы многих привести вслед себе к уразумению Божественных Заповедей». После этих пророческих слов чудный Старец удалился.

С этого времени в Варфоломее как бы проснулось предчувствие предстоящего ему подвига, и он всею душой пристрастился к богослужению и изучению священных книг. Оставив сверстников с их развлечениями, он весь ушел в свой нарождавшийся духовный мир.

Рассказы странников, чтения жития Святых, примеры, которым уже от ранних лет пытался он подражать, ибо, по словам жизнеописателя, он соблюдал не только умеренность во всем, но даже подвергал себя всякого рода лишениям, чем причинял немало забот и опасений своим родителям, все это слагало характер будущего великого Подвижника и воспитателя народного духа.

Итак, за годы отрочества и ранней юности в нем неуклонно накоплялось стремление и назрело решение уйти из мира в мир Высший, мир общения с Силами Светлыми. Уже к порогу юности ясно наметился в нем будущий отшельник и инок. Не потому ли, что живая связь с Силами Высшими от младенчества пребывала в сердце его? Откуда знамения? Откуда Старец дивный? Возможно, что и сама жизнь того времени, со всеми ее насилиями, жестокостью лишь укрепляла его мысли на уходе, на подвиге. Возможно, что не просто мысли о спасении своей души поглощали его. Возможно, что тайный голос устремлял его на подвиг поднятия духа народа и спасение Земли Русской? Ведь не мог он забыть пророчества чудного Старца?

Около 1330 года отец его потерял почти все свое состояние в силу многих причин, но главным образом от очередного страшного набега татарской рати, истребившей почти весь Ростов огнем и мечом; об этом набеге упоминает и Епифаний. Кроме того, по причислению Ростовского княжества к Московскому, воеводы великокняжеские во время своих объездов за сбором пошлины в полуразоренный Ростов отличались крайней алчностью и жестокостью. Будучи разорен до крайности, Кирилл решил покинуть родной город и со всею семьей перешел в Радонеж (в 12 верстах от нынешней Лавры), удел, оставленный Иваном Калитою сыну своему Андрею. В то время владельцы, желая заселить дикий и лесистый край, старались привлечь к себе население других областей и давали пришедшим большие льготы, так поступал и Андрей. Кирилл получил в Радонеже поместье, сам служить уже не мог по старости, его замещал сын Стефан, женившийся еще в Ростове; женился и младший сын Кирилла Петр, один Варфоломей продолжал прежнюю жизнь, жизнь инока в миру. И, несмотря на свое все возрастающее стремление к отшельничеству, к суровому подвигу, он уступил просьбе родителей и остался с ними «покоить их старость». Епифаний особенно подчеркивает его отношение к родителям, указывая, что он оставался сыном послушным, и факты жизни подтверждают это. Он твердо и неуклонно шел намеченным путем и при всех обстоятельствах оставался верным себе, но был чужд всякому насилию; эта черта сказывалась в нем особенно ярко от ранней юности, и она же помогла ему вместить и послушание воле родительской.

Но силы Высшие, бодрствовавшие над избранником своим, просто и без насилия привели его к назначенному. Родители не долго задержали юного подвижника. Скоро сами удалились в Хотьковский монастырь и очень скоро там умерли, как раз ко времени, когда Варфоломей вышел из юношества и окрепший организм его мог уже выдержать суровости пустынного жития. Варфоломей мог осуществить заветное желание свое.

Оставив имущество брату своему Петру, отправился он к братцу Стефану, который к этому времени овдовел и тоже принял монашество, и убедил его вместе отправиться на трудный подвиг, на «взыскание места пустынного», этим было им положено начало нового, необычного подвига.

Братья выбрали возвышенное место в дремучем лесу, носившее название Маковец, находившееся в 30 верстах от Радонежа, недалеко от речки Кончуры. Здесь впоследствии возник славный Троицкий монастырь. Место это поражало своей красотою, и, как летопись утверждает: «глаголет же древний, видяху на том месте прежде свет, и инии огнь, а инии благоухание слышаху». Тут братья поселились и поставили два сруба: один для церкви, другой для жилья. Митрополит Феогност, к которому они отправились пешком в Москву, благословил их и послал священника освятить церковь. Церковь освятили во имя Святой и Живоначальной Троицы. Так было положено начало выполнению пророчества таинственного Схимника.

Но Стефан не долго выдержал тяготу пустынного жития и ушел в Московский Богоявленский монастырь. Варфоломей остался один. Вначале изредка заходил для совершения богослужения старец Митрофан, который затем и постриг его в иноческий чин с именем Сергий.

Затем начались дни, месяцы и годы полного одиночества, погружения в жуткое безмолвие пустыни, и кто может сказать про все борения и все возвышения духа его? Кто перечтет все испытания страхом, пустынною жутью, голодом, подчас и унынием и, главным образом, борьбу с невидимыми темными силами? Эта борьба с темными силами отмечена во всех учениях под разными наименованиями, и ни один из вступивших на путь духовного совершенствования не может избежать ее. И, конечно, человек восходящий чувствует гораздо глубже этот натиск. Он должен единою мощью духа отражать натиск темных сил, сильных уловками своими. Борьба эта является как бы преддверием приближения к Миру Огненному. Все подвижники прошли через ступени этой борьбы. Приступая к подвижничеству духовному, никто не может пребывать в непрестанном восхищении духа, ибо не выдержала бы плоть его, особенно же в первые годы, потому за высоким подъемом неминуемо следует уныние и даже острая тоска. Но на падения эти нужно смотреть как на самозащиту и подготовление к следующему, еще большему возношению. Лишь при неуклонном стремлении, при строжайшей дисциплине духа с годами устанавливается внутреннее равновесие, и каждый подвижник находит свою меру постоянного горения, иначе говоря, устанавливается непрестанный ток общения с Силами Высшими.

К этой борьбе с темными искушениями, к этому закалу, необходимому для Высшего Общения, в полной мере приобщился и Сергий. Даже таким избранным приходится обуздывать свою природу в борьбе с темными силами, которые тем сильнее нападают, чем ярче горит в подвижнике сила, противоположная им. Несомненно, это было труднейшее время, требовавшее громадного напряжения духовных и телесных сил. Он не имел учителя в своей духовной жизни. Иерей Митрофан, постригший его, вряд ли мог ознакомить его с чуждым ему самому подвигом. Возможно, что до некоторой степени он руководствовался «Наставлением Пустынникам», составленным св. Василием, но вернее предположить, что он сам находил свой путь и мужественно и бестрепетно отражал все нападения, все страшные видения единою мощью молитвы сердца.

«Представим себе, – пишет Рогович в своем очерке «Сергий Радонежский», – обстановку такого ночного одиночества в глухую зимнюю пору; в малой келии полутемно и отовсюду дует пронизывающим зимним холодом, ветер свищет и стонет в трубе и ударяет порывами в окна и стены, издали подвывают волки, подбирающиеся к человеческому жилью, а в окна, из мрака ночи, словно заглядывают какие-то искаженные, страшные, злобные лица; из воя ветра порою выделяются дикие раскаты хохота, угрожающие голоса; кругом мрак и сознание полного одиночества, а молодой инок стоит перед святыми иконами в напряженной молитве, такое умиление души побеждает и страх, и усталость, и ощущение холода. После короткого сна трудный рабочий день, и так однообразно вереницею тянутся короткие зимние дни и бесконечные ночи».

Епифаний передает, как Преподобный сам рассказывал своим ученикам о минувших его видениях. Как однажды он в «церквице» своей стоял на всенощном бдении, и вот раздался треск и стена церковная расступилась, и через расселину вошел сам Сатана, а с ним «полчища бесовские» в остроконечных шапках и с угрозами как бы устремились на него. Они гнали, наступали на него и грозили ему, но он молился и продолжал начатое им бдение, повторяя: «Да воскреснет Бог и да расточатся враги Его». И бесы так же внезапно исчезли, как и появились.

В другой раз Сергий был в келии своей, и вот раздался сильный шум от несущихся сил бесовских, и наполнилась келья его змеями, а полчища бесовские окружили хижину его, и слышен был крик: «Отыди, отыди скорее от места сего! Что хочешь обрести здесь… или не боишься умереть здесь от голода? Вот и звери плотоядные рыщут вокруг тебя, алчущие растерзать тебя, беги немедленно!» Но Сергий и на этот раз остался тверд и мужественно отражал их молитвою. Внезапно проявившийся необычный свет рассеял полчища темных.

Видимо, он более всего подвергался искушению «страхованиями», другие искушения чужды были его чистоте душевной. Но как мы видим, и с этими «страхованиями» он скоро совладал ясностью духа и великою верою в Силы Высшие, хранившие его, об этом свидетельствует вскоре начавший появляться вслед за натиском темных необычайный свет, который и рассеивал полчища бесовские.

Но и в эту пору жутких испытаний и закалений духа были у Сергия и светлые явления, не все они были написаны, но сохранилось предание об одном, весьма характерном и связанном уже с Богоматерью. «Так, однажды Сергий хотел прочесть о житии Богородицы, но порыв ветра потушил лампаду. Тогда Сергий настолько воспылал духом, что книга просияла Светом Небесным, и он мог прочесть и без лампады».

Совладал он и со страхом перед дикими зверьми. Так, по Никоновской летописи, у него был лесной друг. Однажды Сергий увидел у порога келии своей огромного медведя, ослабевшего от голода. Пожалел его и принес из келии краюшку хлеба. Мохнатый пришелец мирно съел и потом часто стал навещать его. Сергий делился с ним скудным запасом своим, и медведь стал ручным; так закалялся Дух Преподобного к предстоящему ему подвигу Воспитателя духа народного и Строителя Земли Русской. «Какие тайны подвигов скрыла непроходимая чаща соснового бора, вскарабкавшегося по тому холму, на котором поселился чудный отшельник? – вопрошает в своем очерке В. Никаноров. – Сколько было невыразимой красоты в этой жизни, все содержание которой можно обнять одним словом «Бог»… Ни одна живая душа не пробиралась еще в таинственное уединение. Никого не было между пламенеющим духом, рвавшимся к Богу, и взирающим на славный подвиг… Словно костер незагасимый зажегся тогда в дремучем лесу, на этом месте Сергиевом».

Самая высшая из молитв – это непрестанное удивление Творцу – больше всего наполняла душу Преподобного Сергия. Но была у него еще одна молитва.

«Бог и Родина» – вот то, что двигало жизнью и судьбою Преподобного Сергия… и эта любовь дала ему возможность так совершенно, до конца, исполнить заповедь Господню о любви к людям.

По-видимому, не долго пробыл Сергий в полном одиночестве, ибо тот же Епифаний повествует: «пребывшу ему в пустыни единому единствовавшу или две лете или боле, или меньши неведь, Бог весть». Слухи о его подвижническом житии скоро разнеслись по окрестности, и стали навещать его люди, прося назидания и совета во всех делах своих; и никого не отпускал юный подвижник без утешения, без слова ободрения и вразумления.

Наконец пришли к нему и желавшие подражать ему в подвиге жизни и просили принять их в число учеников его. Сергий проницательно разбирался в их побуждении и душевном складе. Никогда не отказывал искренно искавшим подвига, лишь предупреждал их о трудности пустынного жития и о страхах, оборевавших новичков; он говорил им: «Приемлю вас, но да будет известно каждому из вас, что если пришли работать Богу и хотите здесь со мною безмолвствовать, то уготовайте себе претерпеть беды, и печали, и нужды, и недостаток; ибо многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное… Но не бойся же, мало стадо, я верю, веруйте и вы, что Господь не предаст вас до конца искушенными быть против ваших сил. Ныне печалью исполнены будем, а завтра печаль наша радостью будет и преизбудет, и никто не может взять радости нашей. Дерзайте, дерзайте, люди Божии!»

Замечательно, как часто мы встречаем в его словах, обращенных к ученикам и приходящим к нему, слово «радость». Оно звучит и в наставлении к труду, и в молитве, исполненной радости духа, и в радости несения подвига. Не этот ли призыв к радости, не эта ли радость, полагаемая им в основание всякого действия, и привлекала к нему столько сердец и впоследствии сделала его Обитель средоточием духовной культуры, опорою и прибежищем во все тяжкие минуты земли Русской?

На первых порах пустынножители не руководствовались никакими правилами или уставами, но имели перед собою лишь живой пример истинного подвижничества в лице своего основоположника. Когда собралось к Сергию до двенадцати учеников и было построено двенадцать отдельных келий, то вокруг всего застроенного пространства поставили высокий деревянный тын с вратами для безопасности от диких зверей, и тихо потекла жизнь отшельников в новоустроенной Обители.

Из первых учеников Преподобного известны – Сильвестр (Обнорский), Дионисий, Мефодий (Песнощекий), Симон экклезиарх и Исаакий Молчальник, Макарий, Андроник, Феодор, Михей и другие. Как сказано, образцом всевозможного труженичества и подвигов для вновь прибывших был сам Преподобный: носил воду с двумя водоносами для братии, молол ручными жерновами, пек просфоры, варил квас, катал церковные свечи, кроил и шил одежду, обувь и работал на братию, по выражению Епифания, «как раб купленный». Летом и зимою ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни зной, и, несмотря на скудную пищу, был очень крепок, «имел силу против двух человек» и ростом был высок. Был и на службах первым. В промежутках между службами была введена им молитва в келиях, работа в огородах, шитье одежды, переписывание книг и даже иконописание. Для совершения литургии в дни праздничные приглашали из ближайшего села священника.

Приходя в церковь к полунощнице и расходясь по келиям после вечерни, братии земно кланялись друг другу и обменивались целованием, заповеданным Апостолами. По уходе братии в келии в Обители воцарялась тишина, нарушаемая разве воем диких зверей, нередко приближавшихся ночью к самой ограде Обители, или же тихим пением псалмов бодрствующего брата.

В келиях своих иноки большую часть времени проводили в чтении Священного Писания и в молитве, прекращая всякое сношение с братией, следуя примеру самого Преподобного. Таковы были основные порядки в новоучрежденной Обители, исключавшей всякое нарушение законов нравственной чистоты жизни человека.

Будучи основоположником нового иноческого пути, Преподобный Сергий не изменил основному типу русского монашества, как он сложился в Киеве XI века, но в его облике проступают еще более утонченные и одухотворенные черты. Кротость, духовная ясность, величайшая простота являются основными чертами его духовного склада. При непрестанном труде мы нигде не видим поощрения суровости аскезы, нигде нет указаний на ношение вериг или истязание плоти, но лишь непрестанный радостный труд, как духовный, так и физический.

Так из пустынника, созерцателя, Сергий вырастал в общественного деятеля и готовился неисповедимыми путями к роли государственной. Росла с ним и его Обитель, которой было суждено сыграть огромную историческую роль по распространению духовной культуры и укреплению Государства Русского.

С увеличением числа братии начала ощущаться потребность введения более определенных и твердых правил, явилась нужда в игумене. Но несмотря на усиленные просьбы братии быть среди них игуменом, Сергий непреклонно отказывался, говоря: «Желание игуменства есть начало и корень властолюбия». Это нестяжание власти красной нитью проходит во всей его жизни. И тогда, по просьбе Сергия, первым игуменом Св. Троицкой Обители стал тот самый старец Митрофан, который постриг его в монашество. Только после скорой кончины этого старца, уступая просьбам и даже уговорам братии разойтись и нарушить обет свой, ибо как говорили они: «Ты дашь ответ нелицеприятному Судии – Богу. Мы ради тебя, услышав о добродетели твоей, возложив на тебя все упование, оставили все в мире и водворились по твоему согласию на месте сем…», Сергий отправился наконец с двумя старейшими братьями к епископу Афанасию в Переславль-Залесский. Но в Переславле уже слышали о подвигах Преподобного, и Святитель Афанасий весьма обрадовался, увидав Сергия, и без колебания повелел ему принять игуменство. Тут же поставил его в иподиаконы и в иеродиаконы и на другой же день облек во священство. А в день следующий Преподобный с глубоким умилением и духовным подъемом впервые служил литургию. Отпуская его, епископ Афанасий напутствовал: «Должно тебе, возлюбленный, немощи немощных нести, а не себе угождать… друг друга тяготы нести и тако исполните закон Христов…»

Можно представить, с какой радостью братия встретили нового игумена, своего давнего наставника. Приняв игуменство, Сергий ничего не изменил в обращении своем с братией, ни в своей труженической жизни, лишь принял большую ответственность. Так же, как и раньше, нес он все работы и служил братии, «как раб купленный», и одежду носил ветхую и покрытую заплатами, так что трудно было различить, кто был старший из них и кто младший, ибо Преподобный с самых первых дней воплотил в образе своем завет первенства, указанный Христом: «Кто хочет между вами быть первым, да будет всем слугою».

В первые годы существования Обители ощущалась сильная скудность и недохватки. «Все худостно, все нищетно, все сиротинско, – как выразился один мужичок, пришедший в Обитель Преподобного повидать прославленного и величественного игумена. – Чего ни хватись, всего нет». Нередко случалось, что в Обители не было ни вина для совершения литургии, ни фимиама, ни воска для свечей; тогда, чтобы не прекращать богослужения, зажигали в церковке на вечерние службы березовую лучину, которая с треском и дымом светила чтению и пению. Но зато «сердца терпеливых и скудных пустынников горели тише и яснее свечи, и пламень душ их достигал Престола Вышнего». Так находим свидетельство другого подвижника, по времени близкого к Преподобному Сергию, который пишет: «Толику же нищеты и нестяжения имеяху, яко во обители Блаженного Сергия и самые книги не на хартиях писаху, но на берестах». И действительно, все богослужебные книги и многие другие священные писания были переписаны братией и самим Преподобным в часы досуга на досках и бересте. Образцы этих трудов, так же как первые деревянные священные сосуды и фелонь Преподобного из некрашеной крашенины с синими крестами, хранились в лаврской библиотеке и ризнице.

Свидетельствуя об игуменстве Сергия, тот же подвижник пишет: «Слышахом о Блаженном Сергии… от неложных свидетелей, иже бяху в лета их, яко толику бодрости и тщание имеяху о пастве, яко ни мало небрежение или прослушание презрети. Бяху бо милостив, егда подобаше и напрасни, егда потреба быше, и обличающе и понуждающе ко благому согрешающие…» Все это дает нам облик вечно бодрствующего, зоркого наставника, следящего за каждым братом, особенно же за новичком, и, при всей мягкости своей, не допускающего уклонений от установленных правил. Введенная им суровая дисциплина, требовавшая от учеников постоянной бдительности над мыслями, словами и поступками своими, сделала из его Обители воспитательную школу, в которой создавались мужественные, бесстрашные люди, воспитанные на отказе от всего личного, работники общего блага и творцы нового народного сознания.

Приведенные Епифанием в жизнеописании установленные Преподобным правила указывают на суровость этой дисциплины. Так, после вечерни не разрешалось братии выходить из келий и беседовать друг с другом. Каждый должен был пребывать в своей келии и упражняться в молитве, в уединенном богомыслии и, чтобы руки их не были праздны, заниматься рукоделием, не давая возможности лености овладеть телом.

Часто в глухие зимние ночи Преподобный обходил тайно братские келии для наблюдения за исполнением правил его и если находил кого на молитве, или читающим книгу, или за ручным трудом, радовался духом и шел дальше; но если слышал празднословящих, то легким ударом в оконце подавал знак о прекращении недозволенной беседы и удалялся. Наутро же призывал провинившихся и наставлял их кротко, но сильно, и приводил к раскаянию. При этом, чтобы не задеть, он часто говорил притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые глубоко западали в душу провинившегося.

Другим замечательным правилом Преподобного было запрещение братии ходить из Обители по деревням и просить подаяния, даже в случае крайнего недостатка в пропитании. Он требовал, чтобы все жили от своего труда или от добровольных, не выпрошенных подаяний. Труд в его Учении играл огромную роль. Сам он подавал пример такого трудолюбия и требовал от братии такой же суровой жизни, какую вел сам. Как бы в подтверждение этого правила мы находим следующий пример из жизни самого Преподобного в те дни, когда в Обители еще существовал порядок особножития.

Преподобный однажды три дня оставался без пищи, а на рассвете четвертого пришел к одному из своих учеников, у которого, как он знал, был запас хлеба, и сказал ему: «Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к твоей келий, построю я тебе их, чтобы руки мои не были праздны».

«Весьма желаю сего, – отвечал ему Даниил, – и ожидаю древодела из села, но как поручить тебе дело, пожалуй, запросишь с меня дорого?» – «Работа эта недорого обойдется тебе, – возразил Сергий. – Мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть, больше же сего с тебя не потребую».

Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и сказал: «Вот, если хочешь, возьми, а больше не взыщи».

«Довольно мне сего с избытком, – сказал Сергий. – Но побереги до девятого часа, я не беру платы прежде работы».

И, туго подтянувшись поясом, принялся за работу. До позднего вечера рубил, пилил, тесал и наконец окончил постройку.

Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за целый день труда, тогда только Сергий стал есть заработанные им гнилые куски, запивая водой. Причем некоторые ученики из братии видели исходившую из уст его пыль от гнилого хлеба и изумлялись долготерпению своего наставника, не пожелавшего даже такую пищу принять без труда. Подобный пример лучше всего укреплял не окрепших еще в подвиге самоотвержения.

Эпизод этот очень характерен: с одной стороны, он ярко свидетельствует, насколько Преподобный соблюдал установленные им правила – не просить подаяния, но пользоваться лишь плодами рук своих, трудом заработанными; с другой – в нем проступает вся природная кротость его, все великодушие его, ни одним словом не попрекнувшего черствого сердцем и расчетливого брата и ученика, и только потому, что черствость эта касалась лишь его самого.

Принято называть подобные поступки Сергия смирением, но вернее объяснить их самоотречением.

В том же жизнеописании приведен еще один рассказ, тоже связанный с одним случаем острой нужды в Общине. Здесь снова явлена сила веры, терпения и сдержанности Преподобного рядом с малодушием некоторых из братьев. Одолеваемые голодом, они возроптали: «Слушаясь тебя, нам приходится умирать с голоду, ибо ты запрещаешь нам ходить в миру, просить хлеба. Завтра же пойдем отсюда каждый в свою сторону и более не вернемся, ибо не в силах более терпеть здешнюю скудность».

Преподобный же, желая подкрепить малодушных, собрал всю братию и с обычною мягкостью, но и с твердостью увещевал не поддаваться искушению, говоря: «Благодать Божия не без искушений бывает; по скорби же радости ожидаем. Сказано: вечером водворится плач, а заутро радость». И не успел он окончить, как послышался стук во врата Обители, и вратарь прибежал сообщить, что приехали возы брашен и хлебов.

Случай с хлебами, прибывшими в последнюю минуту, остался в памяти у братии как проявление Высшей Благодати, всегда бодрствовавшей над избранником своим и поддерживавшей его в тяжкие минуты.

Был еще один чудесный случай, связанный с жизнью Обители, много прибавивший к славе Преподобного. Начало ему положило недовольство и ропот братии за недостаток воды. Находившийся поблизости небольшой ручеек со временем иссяк, река же отстояла слишком далеко от обители; и вот среди братии поднялся ропот на игумена, что далеко им ходить за водою. На это Преподобный отвечал: «Я хотел безмолвствовать один на месте сем. Богу же угодно было воздвигнуть здесь Обитель. Но дерзайте, молитесь!» Потом, взяв с собою одного ученика, вышел из Обители и, найдя недалеко в овраге несколько скопившейся воды, воздел руки и обратился к Господу, чтобы даровал им Господь, как некогда по молитве Моисея, воду и на сем месте. Произнеся молитву, Преподобный начертал крест на земле, и тотчас из земли пробился обильный источник чистой, холодной воды, который братия хотели было назвать Сергиевым, но он запретил им. Впоследствии многие, пившие с верою из этого источника, получали исцеление.

Спустя десять лет по основании Обители около нее постепенно стали селиться крестьяне и скоро окружили монастырь своими поселками. Простота, великая сердечность Преподобного, отзывчивость на всякое горе и более всего его ничем несломимая вера в заступничество Сил Превышних, и отсюда ясная, радостная бодрость, не оставлявшая его в самые тяжкие минуты, привлекали к нему всех и каждого. Не было отказа в его любвеобильном сердце, все было открыто каждому. Каянный язык отказа и отрицания не существовал в его обиходе, «дерзайте» – было его излюбленным речением. Для самого скудного и убогого находилось у него слово ободрения и поощрения. Лишь лицемеры и предатели не находили к нему доступа.

Он постоянно твердил о Хранителях Благих. Он призывал Их в свидетели и знал, что нет тайны от Мира Высшего, Мира Огненного, и прежде всего учил признательности Высшему Миру. Каждому приходящему, по сохранившемуся преданию, он предлагал поблагодарить Господа за встречу.

Он говорил: «Поблагодарим Господа, вот и встретились. Так, поблагодарим великих Отцов наших и поклонимся им; и теперь порадуемся или восплачем вместе. Говорят, что радость вдвоем родит много зерен и слезы вдвоем, как роса Господня». Так Сергий приветствовал начало каждого сотрудничества.

«Иже успеет услышать своего духа голос, над бездною вознесется», – так говорил Сергий.

«И ушедший в леса не может слышать речь людскую; и на ложе уснувший не услышит птичек, солнца возвестников; и чуду явленному молчащий откажется от глаза; и молчащий на брата помощь, занозу из ноги своей не вынет». Так говорил Сергий. Так хранит народ на путях своих сказания мудрые.

Можно утверждать, что Сергий нашел путь к сердцам не только путем чудес, о которых запрещал говорить, но своим личным примером великого сотрудничества, как в большом, так и в малом. Его слово было словом сердца, и, может быть, главная сила его кратких убеждений заключалась в той незримой, но ощутимой благодати, которая излучалась из всего его обаятельного облика, умиротворяюще и ободряюще влиявшего на всех приходивших к нему.

Нигде нет указания на гнев, даже на возмущение, он умел быть твердым и требовательным, но без насилия. Он никогда не жалел себя, и такое качество не было умственным, но сделалось природою, и потому облик его так убеждал. Присущее ему огненное проникновение помогло ему безошибочно разбираться в способностях и душевном складе учеников и поручать каждому задачу по силам его, а также проникать в намерения приближавшихся к нему.

Преподобный входил во все нужды, во все будни как своих учеников, так и всех трудящихся. Каждодневность не притупляла его чувствований, и сердце его не нарушало свою отзывчивость на всякие обиходные вопросы. Его учение не отрывало от жизни и полагало труд каждого дня как возношение сердца. Учение это выше всего ставило долг человека с точки зрения общего блага.

Сергий старался всячески очищать и утончать чувства учеников и приходящих к нему за наставлениями именно в их жизненном обиходе. Всегда и во всем им руководила целесообразность, которая претворялась в нем в великую вместимость и в примирение противоположений. Так, сам он очень заботился о монастырских огородах и там же обсуждал содержание новых икон. Также заботился о списывании книг, но знал, что квас не должен слишком бродить. Такие совмещения противоположений не изменяли горения его сердца.

Он умел пользоваться каждым случаем, чтобы заложить в сознание народа зерно нравственного учения и дать проблеск в Мир Высший. Так, он посылал учеников своих на полевые работы к крестьянам, чтобы помочь им и получить возможность говорить о просвещении духа. И зерна его благостного учения дали чудесные всходы. Окрепла нравственность, окреп дух, поднялись силы народа, и подвиг освобождения Земли Русской, на который благословил его Преподобный, стал возможным.

Число иноков в Обители довольно долго ограничивалось двенадцатью по причине трудности добывания средств к пропитанию; с увеличением вокруг Обители и в особенности с приходом смоленского архимандрита Симона, который предпочел поменять власть на звание послушника у Сергия и при этом вручил Преподобному свое довольно большое состояние, число братии стало быстро возрастать. На средства Симона была отстроена новая, более обширная церковь, также и необходимые монастырские здания.

Преподобный мог теперь шире принимать приходящих к нему и, как говорит его жизнеописатель, «не отреваше никого же, ни стара, ни млада, ни богата, ни убога». Однако приходящий должен был сначала ходить в мирской одежде, присматриваться к монастырским порядкам и исполнять без роптания все черные работы. Затем, по усмотрению игумена, он облекался в простую рясу и камилавку и, не произнося еще обетов иночества, должен был нести трехлетнее испытание или послушание под руководством избранного старца, чтобы он мог испытать свои силы и вполне сознательно произнести обет.

И хотя Обитель уже не нуждалась теперь, как раньше, но Преподобный был все так же скуден в одежде и житии своем, так же равнодушен к почету и отличиям, таким и остался до самой смерти. Но все это было в нем естественно, ничем не подчеркнуто, подвиг свой он нес просто, ибо иначе и не мог бы. В этой естественности и простоте следует прежде всего искать печать избранности.

Существует рассказ Епифания со слов старцев-очевидцев: «Преподобный носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да притом такую ветхую, которую, как негодную, другие отказывались носить. Чаще всего шил одежду сам. Однажды не случилось хорошего сукна в обители, была лишь одна половинка гнилая, пестрая и плохо сотканная. Никто из братии не хотел ею пользоваться. Один передавал другому, и так обошла она до семи человек. Но Преподобный Сергий взял ее, скроил из нее рясу и не хотел уже расставаться».

Тот же Епифаний при этом добавляет: «Яко и не познатися ему, худости ради риз его». И приводит следующий случай. Многие приходили издалека, чтобы взглянуть на Преподобного. Пожелал видеть его и один простой землепашец. При входе в монастырскую ограду стал спрашивать братию, как бы повидать их славного игумена. Преподобный же тем временем трудился в огороде, копая заступом землю под овощи.

«Подожди немного, пока выйдет», – отвечали иноки. Крестьянин заглянул в огород через щель забора и увидел старца в заплатанной рясе, трудившегося над грядкою. Не поверил он, что этот скромный старец и есть тот Сергий, к которому он шел. И опять стал приставать к братии, требуя, чтобы ему показали игумена.

«Я издалека пришел сюда, чтобы повидать его, у меня до него дело есть».

«Мы уже указали тебе игумена, – ответили иноки. – Если не веришь, спроси его самого».

Крестьянин решил подождать у калитки. Когда Преподобный вышел, иноки сказали крестьянину: «Вот он и есть, кого тебе нужно». Посетитель отвернулся в огорчении. «Я пришел издалека посмотреть на пророка, а вы мне сироту указываете. Никакой не вижу в нем чести, величества и славы. Ни одежд красивых и многоцветных, ни отроков, предстоящих ему… но все худое, все нищенское, все сиротское. Не до того я еще неразумен, чтобы мне принять сего бедняка за именитого Сергия».

Иноки обиделись, и только присутствие Преподобного помешало им выгнать его. Но Сергий сам пошел навстречу, поклонился ему до земли, поцеловал и повел за трапезу. Крестьянин высказал ему свою печаль – не пришлось видеть игумена.

«Не скорби, брате, – утешил его Преподобный. – Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не уходит печальным. И тебе Он скоро покажет, кого ищешь».

В это время в Обитель прибыл князь со свитою бояр. Преподобный встал навстречу ему. Прибывшие оттолкнули крестьянина и от князя, и от игумена. Князь земно поклонился Святому. Тот поцеловал его и благословил, потом оба сели, а все остальные «почтительно стояли кругом».

Крестьянин протискивался и, обходя кругом, все старался рассмотреть, где же Сергий. Наконец снова спросил: «Кто же этот чернец, что сидит по правую руку от князя?»

Инок с упреком сказал ему: «Разве ты пришлец здесь, что досель не слыхал об отце нашем Сергии?»

Только тогда понял крестьянин свою ошибку. И по отъезде князя бросился к ногам Преподобного, прося прощения.

Сергий же утешил его, сказав: «Не скорби, чадо, ты один справедливо рассудил обо мне». И побеседовав с ним, отпустил с благословением. Но простодушный землепашец до того был побежден кротостью великого Старца, что вскоре снова прибыл в Обитель, чтобы уже остаться в ней, и принял монашество. Так простота и великая благодать Преподобного действовали сильнее всякого великолепия.

Конечно, путь Преподобного не мог не быть отмеченным так называемыми чудесами. Ведь чудо есть знамение великого общения с Силами Высшими, с Иерархией Света. Потому кому же, как не Преподобному, должны были быть открыты они. От детства лежала на нем печать избранничества, и в зрелые годы, когда он укрепился и достиг равновесия духовных сил, общение это проявилось многими чудесами, которые не все дошли до нас, ибо не все были записаны. Так, мы знаем о чуде с источником, и вторым чудом было исцеление, по некоторым же сведениям – воскрешение, ребенка.

К этому времени слава о нем как о Святом разнеслась далеко, и от дальних сторон приходили к нему с поклонением, за светом и, главным образом, со всеми бедами. И Преподобный в своем любвеобильном сердце находил нужное слово для каждого. Епифаний передает, как один человек, живший в окрестностях Троицкой Обители, имел единственного сына и тот тяжко занемог. Отец, исполненный веры, понес его к Преподобному. Но пока он изливал свои мольбы и Сергий готовился совершить молитву, отрок в жестоком припадке умер. Отец впал в отчаяние и даже стал упрекать Преподобного, что вместо утешения скорбь его только умножилась, ибо лучше бы ему было умереть дома, по крайней мере, у него хотя бы вера не убавилась. Должно быть, Преподобный сжалился над несчастным отцом, и когда тот ушел за нужными вещами для погребения, встал на молитву о даровании жизни отроку, и тот ожил.

Когда же убитый горем отец возвратился, неся с собою все нужное, Преподобный встретил его словами: «Напрасно ты, не рассмотрев, так смутился духом, отрок же твой не умер».

Увидя воскрешенного сына, счастливый отец в исступлении радости упал к ногам Сергия, со слезами благодаря его за совершенное чудо. Но Преподобный стал убеждать его, что никакого чуда не было.

«Прельщаешься, – говорил чудотворец, – и не знаешь сам, за что благодаришь. Когда ты нес больного, он изнемог от сильной стужи, тебе же показалось, что он умер, ныне же согрелся у меня в келии и припадок прошел. Но иди с миром домой и не разглашай никому о случившемся, чтобы тебе вовсе не лишиться сына».

Происшествие это лишь много позднее стало известным от келейника Преподобного. Епифаний и приводит его рассказ. Тот же келейник рассказывает еще два случая. Один с тяжко больным, который три недели не мог ни пить, ни есть и вовсе лишился сна. Родные его, потеряв всякую надежду на выздоровление, понесли больного в Обитель к Сергию и положили к ногам его. Преподобный, помолившись, окропил его святой водою, и тот погрузился в глубокий и длительный сон. Проснувшись, он почувствовал себя совершенно здоровым и в первый раз вкусил пищу, которую предложил ему Преподобный.

Другой случай с бесноватым знатным вельможею, жившим на берегах Волги, который, будучи связан, разрывал железные узы и скрывался от людей, живя среди диких зверей, пока его не находили домашние. И так как слава о святом чудотворце достигла и тех мест, то домашние решили привести его к Преподобному.

Вельможу повезли насильно, ибо он и слышать не хотел о Сергии. Когда же его довезли до Обители, он в ярости разбил свои узы, и вопли его были слышны внутри монастырский ограды. Когда Сергию сказали о том, то он приказал всем собраться в церковь и служить молебствие о болящем. Тогда бесноватый стал понемногу успокаиваться, и его могли подвести к церкви. Преподобный вышел к нему с крестом, и лишь только он осенил его и окропил святой водою, как больной с диким воплем «горю, горю» бросился в большую, накопившуюся от дождя лужу, но внезапно утих и стал совершенно здрав. Впоследствии он рассказывал, что когда Преподобный хотел осенить его крестом, он увидел нестерпимый пламень, исходивший от креста, который и охватил его всего, потому он и бросился в воду, чтобы не сгореть. Несколько дней провел он в Обители и вернулся к себе с глубокою благодарностью к Святому. Конечно, такие исцеления и чудеса широко разносились по окрестностям, и в Обитель к Преподобному притекали со всех мест люди разного положения, от князей и бояр до простых и самых нищих.

Всеобщее признание и почитание ни в чем не изменили его, ни его уклада жизни, ни обращения с людьми; он с равною внимательностью и любовью обращался как с князьями, обогащавшими его Обитель, так и с бедняками, питавшимися от монастыря. Всегда оставался простым и кротким наставником, но в редких случаях являлся и суровым судьей. Так, житие приводит два случая, когда Преподобный явился обличителем.

Один человек обидел бедного своего соседа, отобрал у него откормленного борова и не заплатил договоренной платы. Потерпевший прибегнул к защите Преподобного. Сергий вызвал обидчика и долго усовещевал его. Обидчик обещал тотчас же заплатить, но, возвратясь домой, вновь пожалел денег и не исполнил своего обещания. Когда же он вошел в клеть, где лежал зарезанный им боров, он увидел, что вся туша изъедена червями, несмотря на зимнее время. Испугался богатей и в ту же минуту понес деньги сироте, мясо же выбросил на съедение псам.

Другой рассказ о внезапной слепоте епископа Константинопольского, который хотя и много слышал о чудесах игумена Сергия, но не придавал этим слухам надлежащей веры. Случилось этому епископу быть в Москве по делам церкви, и он решил проверить сам эти слухи и посмотреть на него в Обители. Обуреваемый сомнением и чувством самопревозношения, он говорил: «Может ли быть, чтобы в сих странах воссиял такой светильник, которому подивились бы и древние Отцы?» В таком настроении ума епископ прибыл в Троицкую Обитель, но уже приближаясь к Обители, он стал ощущать некий непреодолимый страх, и когда взошел в монастырь и увидел Сергия, внезапно был поражен слепотою. Преподобный должен был взять его за руку, чтобы провести в келию свою. Пораженный епископ исповедал Преподобному свое неверие, и сомнение свое, и недобрые о нем мысли и просил его об исцелении. Преподобный с молитвою прикоснулся к глазам его, и тот прозрел. Конечно, случаев таких было множество. Несомненно, многие и забылись, ибо сам Преподобный умалчивал о них и другим запрещал разглашать. И жизнеописатель мог привести лишь наиболее запоминавшиеся.

Преподобный был также первым духовником братии. Конечно, исповедь эта много способствовала тому внутреннему общению, которое так спаивало его с братией. Наблюдение и любовь к людям дали ему подход к каждой душе и умение извлекать из нее лучшие чувства, что сильно облегчало задачу духовного водительства. Духовное прозрение в истинную сущность учеников руководило им и в определении меры послушания по силам и способностям каждого, ни в чем не насилуя, но всячески охраняя личные свойства их.

Указывается, что он строго наблюдал за исполнением правил общежития как со стороны старших, так и со стороны младших иноков. От старших требовал быть милостивыми и негневливыми, младшей же братии заповедовал исполнять в точности предписанные правила и требования старших. Иерархическое начало в полной мере проводилось в его Обители, но нигде не указано на насилие над индивидуальностью учеников. Так, когда он очень желал поставить игуменом в основанном им Киржачском монастыре ученика своего Исаакия, но тот предпочел подвиг молчания, он не настаивал. Прекрасно сказано у Ключевского: «По последующей самостоятельной деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что под его воспитательным руководством лица не обезличивались, каждый оставался сам собою и, становясь на свое место, входил в состав сложного и стройного целого, как в мозаической иконе различные по величине и цвету камешки укладываются под рукою мастера в гармоническое, выразительное изображение».

Многократно отмечается жизнеописателем Епифанием, что слово Преподобного никогда никого не задевало, он говорил и действовал спокойно и более всего старался убедить, но иногда налагал епитимий. В высокой мере он обладал даром внушать уважение к себе и поддерживать в окружающих достойный и высокий дух просто лишь обаянием своего облика.

Не произносил он и длинных проповедей, речь его отличалась краткостью и убедительностью. Часто говорил он притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые легко запоминались слушателями. Но прежде всего Преподобный учил людей своим личным примером, применением учения в жизни каждого дня. Труд в его учении играл огромную, первенствующую роль. Он знал пламенную меру труда, потому непрестанный труд ставился им как условие и средство духовного достижения. Сердцем он прозревал, что труд во имя Светлой Иерархии, во имя ближнего преображается в качестве своем. Так труд был возведен им в священное понятие, не отделимое от духовного самоусовершенствования.

Итак, в лице Сергия-игумена мы имеем образ истинного Вождя, входящего как во внутреннюю, так и во внешнюю жизнь доверившихся ему. Он мог быть снисходительным, но нигде не видно попустительства. Есть свидетельство, что при всей своей мягкости он бывал суров на исповеди. Именно присущая ему великая справедливость покоряла все сердца.

Смирение, которое так часто упоминается в связи с обликом Преподобного, имеет совершенно другое значение, нежели в современном смысле слова. Преподобный был прежде всего строителем, строитель же не может быть смиренником, ибо он знает ответственность. Многие черты древних событий преломляются совершенно иначе для нас; прежде всего по причине разного понимания слов. Смирение его было самоотречением, но не самоуничижением, ибо иначе разве мог он явиться духовным наставником столь выдающейся паствы и создать такую мощную духовную твердыню? Разве мог бы он принять ответственность перед всем народом, благословив воинство на страшный бой с вековым врагом Земли Русской? Он знал силу духа своего, он знал Волю Сил Высших. Мерилом величия духа всегда будет сознательно принятая тяжесть ответственности. И, как мы видим, Преподобный знал эту меру и принял полную чашу.

Также и в труженичестве Сергия на братию «яко раб купленный» в то время, когда в Обители его порядок был еще особножитный, многие склонны видеть и даже сугубо подчеркивать выявление какого-то особого смирения. Но не справедливее ли видеть в этом действии, помимо священного, воспитательного значения труда, пример великого сотрудничества. Мудрый Сергий-Строитель понимал, что без сотрудничества не только ничего нельзя построить, но ничто и жить не может, и потому своим личным примером хотел запечатлеть в сознании учеников и приходящих к нему великое значение сотрудничества как в большом, так и в малом. Подтверждением этому служит введенный им впоследствии в Обители порядок общежитный, при котором каждый трудился не для себя только, но прежде всего для общей пользы. Так было заложено Преподобным начало понимания сотрудничества. Порядок этот был введен им не только в Троицкой Обители, но и во всех других, учрежденных им самим или его учениками.

Можно сказать, что подвижническая жизнь Сергия, своим личным примером введя в жизнь высокое нравственное учение, отметила Новую Эру в жизни Земли Русской. Благодаря широкому установлению им и учениками его новых обителей, школ суровой подвижнической жизни, сильно поднялась нравственность народа. Возникшие вокруг тихих монастырей-школ целые селения и посады постоянно имели перед собою неповторяемую школу высокого самоотречения и бескорыстного служения ближнему. Разве могла быть одержана победа над страшным врагом, если бы дух народа не был напитан огненной благодатью, исходившей во всей ее неисчерпаемости от его великого Наставника и Заступника?

С притоком некоторых средств, в особенности же с возрастающим числом братии, в жизнь обители проник и известный элемент разъединения, ибо братия состояла из людей, весьма различных по возрасту, состоянию, сословию и по духовному укладу. Мы уже видели, как стоило задержаться возу с хлебом, и братия, избранная и возлюбленная, не верит ни на час. Трудно стало и на реку ходить, и понадобилось сотворение чуда открытия источника. Многим нужна не Благодать, но благоденствие тела. Так, когда Обитель перестала нуждаться, не замедлил вернуться и брат Стефан.

Но еще большее разногласие возникло, когда Преподобный Сергий, непрестанно заботясь о внутреннем и духовном преуспеянии своей паствы, решил ввести в своей Обители общежитие. Вначале устав жития в Троицкой Обители на Маковце был особножитным, то есть каждый монах имел свою келью, сам одевал себя и готовил себе пищу, имел даже некоторую собственность в келии, подчиняясь лишь общему для всех игуменскому надзору в делах духовных. Но с ростом монастыря и братии такое положение становилось затруднительным, разность в положении братии порождала зависть и неурядицы. Преподобный увидел себя вынужденным учредить более строгий порядок, приближавшийся к первохристианским общинам, – все равны, и ни у кого нет ничего своего, вся жизнь общинная.

Чтобы придать своему начинанию больше твердости и авторитета, Преподобный, поддерживаемый митрополитом Алексием, получил от Константинопольского Патриарха Филафея грамоту и благословение на введение в монастыре «общежития».

В житии мы находим рассказ о видении, предсказывавшем Сергию будущий рост и процветание его Обители. По-видимому, это видение относится ко времени, когда Преподобный был обеспокоен мыслями о переустройстве монастырского быта к введению общежития.

Однажды в глухую ночь Преподобный в великой заботе о духовных чадах своих бодрствовал на молитве и услышал голос, звавший его: «Сергие!» Удивился Преподобный необычному зову во нощи, открыл оконце келии и увидел видение дивное. Свет лучезарный как бы струился с неба, и столь блистающ был этот Свет, что яркостью превосходил свет дневной.

И снова голос произнес: «Сергие! Ты молишься о чадах своих, Господь услышал моления твои».

При этом Преподобный увидел множество птиц, «зело прекрасных», прилетевших не только в монастырь, но и вокруг монастыря, и таинственный голос продолжал:

«Смотри и виждь множество иноков, сшедшихся в паству, тобою направляемую. Так умножится стадо учеников твоих и по тебе не оскудеют, аще восхотят стопам твоим последовати».

Сергий, исполненный великой радости духовной, поспешил позвать архимандрита Симона, жившего с ним рядом, который еще застал конец видения – чудный Свет Небесный.

Несомненно, это видение еще более укрепило его в задуманном им переустройстве монастырского быта. Введение общежития потребовало расширения и постройки новых зданий, как то: общей трапезной, поварни, пекарни, кладовых, амбаров и учреждения между братией целого ряда хозяйственных и церковно-общественных должностей, что и было осуществлено Преподобным (в 1354 г.), несмотря на недовольство части братии. «Тако разрядища братию по службам: оного келаря, оного подкеларника, оного казначея, оного уставщика, оных трапезников, иных же поваров, других же хлебников, иных же больным служити; и все богатство и имение монастырское обще сотвориша и никому же ничто же свое держати, ниже своим звати, но вся обща имети. Елицы же тако не восхотеша, отай изыдоша из монастыря, и оттоле уставися общее житие в монастыре святаго Сергия, иже в Радонежи, в славу Пресвятыя Троицы».

Конечно, такое нововведение расширяло и усложняло деятельность Преподобного. Теперь он являлся ответственным за весь быт монастыря. Частная собственность была строго воспрещена, что и вызвало главное недовольство среди братии. Все способные должны были трудиться, и, как мы знаем, Преподобный продолжал подавать пример, исполняя, несмотря на свой высокий сан, самую тяжкую работу, при этом всячески поощряя в братии насаждения духовно-просветительных искусств, как иконопись и списывание книг и расцвечивание их узорами и заставками в красках и золотом. Так племянник Сергия Феодор, постриженный еще в юности, овладел искусством иконописания и перенес его в Андрониев монастырь, в Москву, где жил и знаменитый Андрей Рублев.

Феодор, племянник Преподобного, был поставлен им впоследствии игуменом Симоновского монастыря. Существует рассказ, как Преподобный, бывая у своего «братанича», к немалому его и всей братии удивлению, прежде всего заходил в хлебню и беседовал часами «о пользе душевной» с юродствующим послушником Кириллом. Впоследствии Кирилл этот был известен своей подвижнической жизнью и основал знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь. Трудно было усмотреть в юродствующем тогда иноке задатки к великому духовному строительству, но духовному прозрению Преподобного открыты были тайники души человеческой.

Не преминул Преподобный учредить и странноприимный дом. Все избытки монастырские, по уставу его, шли на питание и подаяние просящим. Есть указание, что первая богадельня в Обители возникла при Сергии и, во всяком случае, он первый положил начало монастырской благотворительности.

Преподобный Сергий еще с детства был приучен почитать и помогать странникам-богоискателям и свято хранил память о посещении чудесного Старца, предрекшего ему путь его. Потому и учреждение странноприимного дома он считал столь важным, что подкрепил его особым предречением: «Если сию заповедь мою соблюдете без роптания, то и по отхождению моем от жития сего Обитель весьма распространится и будет в ней всякое изобилие и на многие лета неразрушима постоит благостью Христовою». Как красноречиво выражается Епифаний: «Рука Сергиева была простерта, яко река многоводная, тихая струями».

Если кому случалось в зимнюю стужу быть задержанным в пути метелью и глубокими снегами, то в Обители он находил пристанище и получал все необходимое: «странные же и нищие и болящие многие дни в ней отдыхали в полном довольствии и успокоении». Так уединенная Обитель Сергиева выдвинулась из дремучих лесов на распутье стезей человеческих, и близ нее пролегла большая дорога от Москвы на северные города. Князья, воеводы и воинства их, неоднократно проходя мимо гостеприимных врат Обители, заходили и всегда были принимаемы с честью и отпускаемы с обильною пищею. Сергий веровал, что рука дающего не оскудеет, и действительно, слава о чудесах и великом духовном Наставнике широко разошлась за пределы Московского княжества, принося с собою и новые средства для широкого благого строительства. Народ обрел в Преподобном отце наставника, судью справедливого, целителя как духовных, так и телесных немощей своих и заступника перед всякого рода утеснителями. Истинно, никто более него не подходил под характеристику Святого древней Руси – «Земной Ангел и Небесный Человек».

Можно было бы думать, что Троицкая Обитель под управлением уже столь прославленного, благодатного и возлюбленного игумена будет крепка и едина духом и безопасна от всяких внутренних потрясений, но вот случилось происшествие, которое едва не лишило Обитель ее Благодатного Покрова и не нарушило само основание ее. Возможно, что причиною этого опять-таки явилось недовольство, таившееся среди братии из-за введения общежития. В жизнеописании нет на это определенных указаний, но связано оно со Стефаном, братом Преподобного.

В один субботний день сам Преподобный служил и был в алтаре, Стефан же, брат его, стоял на клиросе. И вот Преподобный слышит голос брата, резко выговаривающий канонарху за какой-то, по его мнению, непорядок в чинопоследовании. На ответ, что так правят службу по указанию самого игумена, Стефан запальчиво, в раздражении произнес: «Какой он игумен! Не я ли старше его? Не я ли основал место сие?» При этом произнес он и другие немирные слова, которые тоже услышал Преподобный («и ина некая изрек, их же не лепо бе»).

Дослужив всенощную, Преподобный и виду не подал, что слышал, но в ту же ночь оставил монастырь. Трудно сказать, какая именно мысль побудила его по окончании вечерни тайно удалиться из монастыря. Игуменство с самого начала не привлекало его и скорее тяготило, но, зная всю ясность, все спокойствие и долготерпение его, невозможно предположить, чтобы поступок брата так повлиял на него, что он оставил Обитель, чуть не собственноручно выстроенную им. Несомненно, более глубокие причины заставили его принять столь острое решение.

Он чувствовал, что тут не один Стефан, но многие среди братии недовольны им за введение общежития, за многие суровые правила жизни, и решил не разжигать страстей и предоставить иноков их совести. Вероятно, Высшее Водительство, всегда направлявшее его, и здесь подсказало ему это решение, ибо этим поступком он, с одной стороны, показал пример великого самоотречения, нежелание служить причиною раздора и явить хотя бы намек на придержание к власти, с другой же как бы налагал новое испытание на свою духовную паству, чтобы тем ярче выявить негодных и отобрать лучший элемент, а также заложить еще один духовный очаг. Итак, глухою ночью вышел он, одинокий, из столь любимой им Обители искать нового подвига, нового строительства. И наутро, усталый и запыленный, он у врат Махрищского монастыря, основателем и настоятелем которого был его друг Стефан. Узнав о прибытии Преподобного Сергия, Стефан велел ударить в «било» и со всею братией спешит ему навстречу. Поклонясь друг другу до земли, ни один не хочет подыматься первым. Наконец Сергию, как пришедшему, пришлось уступить и благословить Стефана. После продолжительной беседы любви Сергий рассказал ему о происшедшем в его Обители и просил его дать ему проводника для отыскания места для основания нового пустынного жития. Обойдя многие пустынные места, Преподобный нашел подходящее место на реке Киржач. Там Преподобный и поселился и заложил основание храма во имя Благовещения Пречистой Богоматери.

Но не долго оставался он в одиночестве. После его ухода произошло смятение в Обители. Большинство было глубоко огорчено. Наступившее тягостное настроение и безначалие тотчас же после ухода Преподобного настолько потрясло дух подвижников, что некоторые из них стали удаляться в другие монастыри, а наиболее преданные решились искать Преподобного. Долго странствовали они по необитаемым лесам Владимирской губернии без всякого успеха, пока, наконец, некоторым из них, шедшим мимо Махрищского монастыря, удалось узнать от братии монастыря о пребывании своего Наставника. В великой радости одни из них немедленно ушли к Сергию на Киржач, другие же поспешили в свою Обитель оповестить скорбевшую братию и пришли позднее. Преподобный по-прежнему с любовью принимал их и вновь строил им кельи.

Он, всю свою жизнь искавший уединения, никогда не мог остаться один; чудесный Огонь, горевший в нем, привлекал к нему хотя бы раз увидевших его. Всю свою жизнь он отказывался от власти, никогда никого ни в чем не приневоливал и более всего любил богомыслие и труд, а люди жаждали его слова, его наставления. Так же никогда ни от кого не ждал он помощи. Для него вся помощь была в нем самом и в Ведущей его Благодати. И, может быть, нигде так ярко не сказалась эта черта «неоскудения духовного», как в его уходе на новое заложение и строение еще одной духовной твердыни.

Когда разнеслась весть, что Преподобный основывает новую Обитель, много подражателей пришло к нему, монахов и мирских. Князья и бояре дали денежные пособия на устроение нового монастыря. При таком содействии работы по устройству нового общежития и церкви быстро подвигались.

Тем временем старцы, оставшиеся в покинутой Обители, видя, что их великая Обитель с каждым днем пустеет, решили отправиться к митрополиту Алексию с просьбой о воздействии на Преподобного. Святитель обещал им возвратить их игумена и немедленно послал к Сергию двух архимандритов, Герасима и Павла, с посланием, исполненным искреннею любовью и признательностью ко всем подвижническим трудам Преподобного, и увещеванием вернуться в Обитель Пресвятой Троицы и утешить плачущую в разлуке братию. «Только не ослушайся нас, и милость Божия и наше благословение всегда пребудут с тобою».

И принял Сергий, не отверг просьбу братии и митрополита, и вернулся в любимую Обитель свою. Святитель Алексий, глубоко чтивший его, немедленно прислал к нему богатую утварь для нового храма, освященного во имя Благовещения, и вклады и дары для Обители Киржачской. Преподобный назначил своим преемником в новоучрежденной Обители ученика своего Романа и вместе с другими, пришедшими из великой Обители к нему на Киржач, поручил ему хранить правило общежития, сам же вернулся в свою Троицкую Обитель/

Епифаний трогательно описывает это возвращение: «Умилительно было видеть, как, одни со слезами радости, другие со слезами раскаяния, ученики бросились к ногам Святого Старца; одни целовали ему руки, другие – ноги, третьи – самую одежду его; иные, как малые дети, забегали вперед, чтобы налюбоваться на своего желанного Авву, и крестились от радости; со всех сторон слышались восклицания: «Слава тебе, Боже, обо всем Промышляющий! Слава Тебе, Господе, что сподобил Ты нас, осиротевших было, увидеть нашего Отца». И Преподобный радовался духом, видя любовь и раскаяние чад своих, утвердившихся в опыте преданности и послушания. Так Преподобный по своей величайшей кротости и чуждый всякого насилия, изгнавший себя из монастыря, дабы не встать на пути изгонявших его, возвратился в Обитель в новом обаянии своего облика, всеми желанного, всеми возлюбленного Отца и Заступника. Сергий победил и достиг высшего, оставаясь верным своему основному правилу, что не насилие, но свобода и любовь побеждают. После таких испытаний, после очищения Обители от негодного элемента жизнь подвижников Троицкой Лавры потекла мирно.

Уже с половины жизни Преподобного Облик его вошел в сознание народа русского как Всенародный Учитель, Заступник и Ободритель. Кто может исчислить, какое множество народа шло к нему со всеми своими нуждами, большими и малыми? Но слава о святости и мудрости Сергия распространилась по всей Руси и помимо воли выдвинула его и на поприще государственной деятельности.

К этому времени устанавливается и его великая дружба со святителем Алексием, утвержденным в звании митрополита всея Руси. Святитель Алексий часто приезжал в Троицкую Обитель отдохнуть и посоветоваться с мудрым Старцем. Эти два великие подвижника, духовно соединенные узами любви и понимания, в полном единении работали на благо народа русского, всячески помогая духовному просвещению и строительству земли Русской. Можно сказать, что они явились наследниками и продолжателями дела Св. Петра, первого митрополита Московского, по собиранию и укреплению Московского Государства. Часты в то время были междуусобия среди князей, оспаривавших друг у друга ханский ярлык на великокняжество, и митрополит Алексий неоднократно возлагал на Преподобного труднейшие политические поручения словом и убеждением усмирить распри удельных князей и привести их к признанию верховной власти князя Московского. И настолько было велико обаяние личности Преподобного, что самые упорные смирялись перед силою и мудростью его слова.

Также около этого времени совершается величайшее дело по распространению и насаждению новых обителей учениками Преподобного. По разным направлениям широко наметились эти ячейки духовной культуры. Преподобный, кроме своей первоначальной обители на Маковце, сам построил и обитель Киржачскую. Кроме того, по поручению Великого Князя Дмитрия Иоанновича, основал два Дубенских монастыря, затем Московский Симонов монастырь и Голутвинский. Им же, по просьбе князя Владимира Андреевича Храброго, был заложен монастырь Высоцкий в Серпухове. Преподобный Сергий помогал и митрополиту Алексию в устройстве Московского Андроникова монастыря. Причем все места для обителей Преподобный избирал сам лично, совершая все эти многоверстные передвижения пешком. Еще при жизни Преподобного ученики его были поставлены им игуменами в основанных им монастырях. Так, блаженный Роман – первый игумен Киржачской обители. Преподобный Андроник – настоятель Спасского монастыря на реке Яузе, из которого вышли знаменитые иконописцы Даниил Черный и Андрей Рублев. Блаженный Сергий и Павел – основатели Борисоглебского монастыря. Святой Феодор, племянник Преподобного, игумен Симоновского монастыря, Преподобный Мефодий Яхромский – основатель Свято-Никольского Пешнохского монастыря. Преподобный Афанасий – первый игумен Серпуховского Высоцкого монастыря. Преподобный Авраамий – устроитель обители на Галицком озере, построивший потом еще три монастыря в Чудской земле. Никон Радонежский, которого Сергий за полгода до своей кончины поставил своим преемником в Троицкой Обители.

Духовными советами Преподобного пользовались также подвижники Кирилл и Ферапонт, основатели знаменитой Кирилло-Белозерской обители на Белом озере. Преподобный Савва – основатель монастыря Сторожевского. Преподобный Сильвестр Обнорский – игумен Воскресенского монастыря на Обноре. Преподобный Павел Камельский, или Обнорский, Преподобный Сергий Муромский. Преподобный Дмитрий Прилуцкий, Иаков – основатель Предтеческой Железноборской обители, Ферапонт Можайский и пр… В общем ученики и «собеседники» Преподобного основали до 40 монастырей нового типа, ученики его учеников – еще около 60. Из Московской области введенное Святым Сергием монастырское общежитие распространилось на север – в обширную область Поморья и на запад – в области Псковскую и Новогородскую.

Итак, по его почину пустынное житие широко распространилось в Московской Руси. В XV и XVI веках все леса Северной Руси населились пустынножителями, духовными чадами и подражателями Преподобного. Около этих уединенных хижин быстро вырастали новые и новые обители. В XV веке в одной Московской Руси было основано до 57 пустынных монастырей. Велико было историческое значение монастырей в деле строительства Российского Государства, ибо, по завету Преподобного, они основывались в местах пустынных и диких и, конечно, привлекали к себе население, которому было удобнее и духовно радостнее и прочнее жить при них. Таким образом, они явились истинными рассадниками жизни и просвещения, своего рода колонизаторами; они развивали земледелие, строительство, насаждали ремесла и на культуре духа закладывали основу государственности.

Итак, Святой Сергий явился отцом северного русского монашества, основоположником Святой Руси и также предтечею будущих старцев. Но, помимо того, велико было его значение и в общегосударственной жизни народа. Мы видели, как неоднократно он улаживал распри между князьями, грозившие неисчислимыми бедствиями молодому государству. Он же скрепил своею подписью закон о престолонаследии от отца к сыну, положивший конец междуусобным соискательствам, раздиравшим землю Русскую. Но апофеозом деятельности Преподобного было его историческое благословение на страшную битву великого князя Дмитрия. Он знал, какое следствие будет иметь его слово, и принял на себя эту ответственность. И следствием этого вдохновения и ободрения была великая победа над вековыми утеснителями. Победа эта явилась поворотным пунктом в истории молодого Московского Государства, несмотря на еще угрожавшее нападение врагов, все же она настолько укрепила веру народа в свои силы, настолько подняла дух его, что Московское Государство смогло укрепиться, чтобы с течением времени развиться в Великую Державу Всероссийскую.

Около 1377 года митрополит Алексий, чувствующий уже себя стареющим и слабым и давно лелеявший мысль оставить после себя преемником Преподобного Сергия, решил воспользоваться обычаем, установившимся у русских митрополитов, еще при жизни назначать себе преемника. По вызову митрополита Преподобный явился к нему, и посреди дружественной, духовной беседы Алексий приказал принести золотой «парамандный» крест митрополичий с драгоценными камнями и подал его Преподобному. Но Святой просто ответил: «Прости мне, Владыко, от юности я не был златоносцем и в старости подобает мне быть в нищете».

«Знаю, что таково было всегда твое житие, – ответил митрополит, – но теперь яви послушание и прими от меня дар сей в благословение». И сам возложил на Преподобного крест. При этом он сообщил ему о возможном назначении Киприана в митрополиты и выразил ему все свои опасения и сомнения в этом человеке, тогда как Преподобного он настолько знает, что с великою радостью назначает его своим преемником. И снова просил его не отказываться, указывая и на то, что назначение его будет всеми радостно принято, ибо таково желание от великого князя до простых людей. Но Сергий оставался непреклонен: «Прости мне, Владыко, – говорил он, – ты хочешь возложить на меня бремя выше меры, но ты не найдешь во мне того, что ищешь. И если не хочешь ты отогнать моей нищеты от слышания твоей святыни, не говори более о том».

Алексий понял и не настаивал более. Знал он твердую волю своего друга. Преподобный мог делать лишь то, к чему был призван, лишь водительству внутреннему верил он. И здесь он сумел убедить Святителя, что и для церкви лучше, если он будет продолжать свое дело.

И в этом случае Преподобный выказал себя прозорливцем. Внутренний голос, или, вернее, Силы Высшие, водившие им, не предназначали его к этой деятельности. Вскоре после этого, 12 февраля 1378 года, на 78-м году жизни умер Святитель Алексий, и тотчас же началась десятилетняя борьба за митрополичью кафедру. Печальная страница эта была в истории церкви.

Соперники, оспаривавшие друг у друга кафедру, были архимандрит Михаил, почему-то прозванный Митяем и бывший духовником великого князя также, епископ Дионисий и Киприан, но самым сильным был Михаил. Все эти соперники наперерыв старались заручиться благословением Святого Сергия – столь велик был его авторитет. Михаил, не добившись его, простер свою дерзость до того, что стал угрожать самому игумену Троицкой Обители за его якобы неодобрение в снискании им власти и грозил разрушить монастырь. Но Святой Сергий только говорил братии: «Митяй негодует на нас и замышляет недоброе против нас, но не увидит он Константинополя, не увидит посему и сана митрополита».

Пророчество Преподобного исполнилось. Архимандрит Михаил, отправленный великим князем в Константинополь, чтобы принять жезл митрополита, скоропостижно скончался в пути. После этого митрополит Киприан в 1381 году был вызван из Киева в Москву.

Велика была утрата в лице Святителя Алексия для молодого, еще не окрепшего государства. Но великий князь Дмитрий, лишившись в Святителе Алексии своего заступника и главного советника, нашел его в Преподобном. Нравственное влияние Преподобного на князя Дмитрия было велико. Теперь мы подходим к самому ответственному и героическому времени в жизни Преподобного, к благословению им русского воинства на великую Куликовскую битву.

Сделаем краткий исторический обзор того времени. Уже около двух веков Русь томилась под игом татар. Князья то и дело путешествовали в Золотую Орду с подарками и данью к ханам. Не имея единодушия между собою, князья и не помышляли свергнуть иго, столь тяжкое для Руси. Наоборот, они даже во взаимной вражде за великокняжеский ярлык не раз сами приглашали на помощь себе татар. Много кровавых страниц хранит этот период русской истории. Но наконец московским князьям, поддержанным церковью, удалось сосредоточить великокняжескую власть в своих руках и начать великое дело собирания и строительства Русского Государства. Первым митрополитом, перенесшим свою митрополию в Москву и тем закрепившим значение Москвы для всей Руси, был Петр. Его выдающийся ум прозревал в будущее, и ему удалось даже завоевать уважение ханов к Русской Церкви. По преданию, он предсказал величие Москвы, хотя сам и жил еще во время могущества Орды. Преемник его Алексий уже видел зарницы этого величия; Сергию же выпала величайшая историческая миссия нравственно поддержать и благословить великого князя Дмитрия на первое поражение татар.

Когда в 1375 году Дмитрий двинулся на Михаила Тверского, своего главного внутреннего противника, происками исхлопотавшего себе от Золотой Орды великокняжеский ярлык, то его уже поддерживало большинство князей, и ему удалось разбить Михаила и принудить его к отказу от всех притязаний. Дмитрий уже не так считался с Ордой. Новый дух, сознание единства соединяли князей, изменилось и сознание народа; видя единение среди своих вождей, народ окреп духом, страх перед врагом стал утихать, и явилось сознание своего права и достоинства.

В Золотой Орде в это время ханом был Мамай, и, конечно, он не мог отнестись спокойно к высказанному пренебрежению его указу и к растущей самостоятельности Дмитрия, и он начал посылать новые карательные отряды на Русь.

В 1377 году татары неожиданным набегом разграбили Нижний, и в 1378 году была выслана новая рать под водительством мурзы Бегича, но Дмитрий обходом и стремительным натиском нанес первое поражение татарам на реке Боже. Событие это сильно подняло дух народа русского.

С этого времени Мамай решил похоронить всякую память о России под развалинами и пеплом. Он собрал всю Волжскую Орду, сговорился с литовским князем Ягелло и русским князем Олегом Рязанским и летом в 1380 году поставил свою ставку при устье реки Воронеж. Время для Руси настало грозное. Митрополит Алексий уже умер, нового митрополита еще не было, ибо в церкви происходили смуты соискательства. И тут выступил во всей силе своего обаяния Преподобный Сергий. Кто же другой мог поднять весь народ и вдохнуть такую несокрушимую веру в правоту дела, следовательно, и в победу? Самый мирный подвижник, чуждый всякому насилию, без колебания благословляет князя и воинство его на подвиг за правое дело, за народ, за Русь.

18 августа Дмитрий со многими князьями и воеводами едет в Обитель за последним благословением Преподобного перед страшным боем. Можно себе представить, сколь сурово и торжественно было это молебствие и напутствие! Князь спешит к своим храбрым сподвижникам, ибо гонцы один за другим приносили вести о передвижении врага, но Преподобный просит, чтобы он отслушал божественную Литургию и остался к трапезе: «Обед сей тебе, Государь, будет на пользу». И среди трапезы Преподобный исполнился пророческого духа и воскликнул: «Господь Бог тебе помощник. Еще не пришло время тебе самому носить венец сей победы с вечным сном, прочим же многим сотрудникам твоим плетутся венцы мученические с вечною памятью».

После трапезы, осенив крестом и святою водою князя и воевод, Преподобный Сергий, может быть, желая еще раз утвердить в мыслях всех присутствовавших правоту подвига их и что иного выхода не остается, обращается к князю со словами: «Подобает тебе, Господине, заботиться о стаде, порученном Богом, и выступить против безбожных». И затем вопрошает: «Все ли ты сделал, все ли меры использовал, чтобы предотвратить страшную битву?» И князь ответил, что он все сделал, но безуспешно.

«Если так, – сказал Сергий, – то врага ждет конечное погубление, а тебя – помощь и слава от Господа».

Князь в глубоком душевном волнении внимал словам Преподобного и припал к ногам его для последнего благословения. Осенив его еще раз крестом, Преподобный тихо сказал ему: «Иде же, Господине, небоязненно. Господь поможет тебе на безбожных врагов, ты победишь враги твоя!»

Окрыленный и обнадеженный словами Преподобного, Дмитрий спешит к воинству своему. Преподобный же, проводив князя, почти безвыходно пребывал со своею братией в церкви, посылая всю силу духа своего на помощь великому делу. Находясь в великом духовном подъеме, Преподобный в прозрении увидел необходимость еще раз укрепить мужество воинства и решил послать великому князю с собственноручной грамотой двух иноков, подвизавшихся в числе братии, – Александра Пересвета (бывшего боярина Брянского) и Андрея Ослябя (боярина Любецкого), мужество которых и искусство воинское было еще у всех в памяти; за необыкновенную силу они прослыли богатырями. Этих-то иноков Сергий и избрал помощниками князю, чтобы они своим мужеством, как всецело отдавшие себя Богу, послужили примером его воинству. И как бы прозревая их близкую кончину, Преподобный облек их в великую схиму. И, вручая им для передачи князю грамоту, оканчивавшуюся словами: «…чтобы ты, Господине, так и шел вперед, а поможет ти Бог и Святая Богородица», сказал: «…Мир вам, возлюбленные о Христе братие! Мужайтесь… приспело время вашея купли».

Тем временем Дмитрий с воинством подошел к Дону, и воеводы заколебались – переходить ли им Дон, ибо в случае отступления путь будет отрезан. Потому можно себе представить, какое впечатление произвела весть о прибытии таких необычных посланцев с грамотой Преподобного, пророческой и указующей идти вперед. Великий Заступник Земли Русской как бы сам посетил и благословил на победу воинство русское. Посещение это в столь важную и решительную минуту повлияло на исход всей битвы. Теперь и самые слабые сердца запылали храбростью и жаждою подвига. Дмитрий, приняв личное начальство над воинством, смело повел свои полки на Куликово поле.

Наступил грозный день битвы (8 сентября 1380 г.). Приводим прекрасное описание приготовления к этому бою у Бориса Зайцева.

«8 сентября 1380 года! Хмурый рассвет, Дон и Непрядва, Куликово поле и дух Слова о Полку Игореве! Русь вышла снова в степь меряться со зверем степи. Как все глубоко, напряженно и серьезно! Перед сражением молятся. Читают «ратям» грамоту Преподобного. Над ставкой стяг великокняжеский с золотым образом Спасителя. Осенние туманы, медленный рассвет, хладносеребряный. Роса, утренний холод. За Непрядвой не то стоны, не то грохот дальний. Люди умываются, подтягивают у коней подпруги, надевают чистые рубахи и в последний раз оружие свое страгивают. Строятся. Идут на смерть…»

«К полудню показались и татары. Дмитрий выехал драться лично, "в первом суйме" – передовой стычке. Таков обычай. Ранен не был, но доспех помяли. Тут же, по преданию, на зов татарского богатыря выскакал Пересвет, давно готовый к смерти, и, схватившись с Челибеем, поразив его, сам пал…»

«Началась общая битва, на громадном по тем временам фронте в десять верст. Сергий правильно сказал: "Многим плетутся венки мученические". Их было сплетено немало…»

Преподобный же в эти часы находился со всею братией в церкви, тело его было здесь, но духом он был там, где совершалась судьба России. Перед его духовными очами проходили все перипетии боя, он сообщал братии о ходе битвы, от времени до времени называя имена павших воинов, и тут же читал заупокойные молитвы за них. Наконец он возвестил о совершенном поражении врагов и воздал со всею братией благодарение Богу.

Предсказание Преподобного Сергия исполнилось. По возвращении своем Дмитрий, уже во славе Донского героя, немедленно едет к Преподобному, чтобы вознести благодарение Господу и принять благословение Сергия. Трогательная была встреча. Вновь служили молебствие, но и панихиды: потери были огромные.

Но велико было значение победы. Она еще больше подняла дух народа, и почитание Преподобного еще более возросло. Но не успела еще Русь окрепнуть от страшной Куликовской битвы, как уже нагрянул новый удар, Тохтамыш. Разбив Мамая и завладев его ханством в Золотой Орде, пошел на Русь и, пользуясь изменою Рязанского князя Олега, двинулся секретными дорогами на Москву. Дмитрий вынужден был бежать на север, в Кострому и Переяславль, собирать войско. Тем временем Кремль, оставшийся без князя, был предательски захвачен татарами. Тохтамыш, опустошив Москву и окрестности ее, разорил города Юрьев, Звенигород, Можайск, Боровск и другие, но прослышав, что великий князь идет ему в тыл, не дойдя до Троицкой Обители, быстро удалился. Покров Сил Высших не допустил разгромления Святыни, прославленной подвигами Преподобного, и вражеские руки не коснулись священной Обители.

Страшны были татары, но еще страшнее и губительнее для Земли Русской были все еще продолжавшиеся раздоры между князьями. Как известно, некоторые из них в своем противодействии укреплению Московского вел. князя вступали даже в союз с врагами – татарами и литовцами. Преподобный Сергий, вместе со Святителем Алексием и после него, всячески содействовал умиротворению таких раздоров и укреплению власти вел. князя Московского. Так, в 1365 году он посетил Нижний Новгород и склонил князя Бориса Константиновича, захватившего этот город у своего брата князя Дмитрия, вернуть его и признать власть великого князя Московского. Так и в 1385 году великий князь обратился к Преподобному с просьбою уладить его отношения с грозным и неукротимым князем Олегом Рязанским, давнишним врагом Москвы и союзником Мамая и Ольгерда. Вся жизнь этого вероломного князя прошла в интригах и походах; и не раз способствовал он и ханским нашествиям на землю Русскую. Многих послов посылал Дмитрий к Олегу, но высокомерный князь никого не хотел слушать. Тогда великий князь обратился к Преподобному. И вот Сергий, уже 70-летний старец, идет в Рязань, чтобы утвердить прочный мир между князьями. Чудный Старец долго беседовал с суровым князем и своим огненным духом и словами сердца привел его в такое умиление, что уговорил заключить вечный союз с великим князем Дмитрием.

Искреннюю любовь и уважение питал к Преподобному сам великий князь Дмитрий и во всех трудных вопросах обращался к нему за советом, нередко и сам навещал его. Преподобный был восприемником детей его, и даже духовная князя скреплена подписью Преподобного. В этой духовной навсегда был установлен порядок престолонаследия от отца к сыну; таким порядком был положен еще один камень основания Великого Русского Государства. Преподобный Сергий присутствовал и при кончине великого князя Дмитрия в 1389 году.

Во второй половине XIV века с православного Востока стало проникать в мир славянский учение Григория Синаита, так называемое умное делание, конечная цель которого состояла в установлении постоянного памятования или, вернее, через памятование введение в сердце непрерывного общения с Силами Высшими, для чего давались многие предписания и даже чисто механические приемы этого умственного достижения. Нигде не находим указаний, чтобы Преподобный применял это «умное делание» в своем учении, вернее предположить, что он даже запрещал его. Ибо на личном опыте он знал, что постоянное общение с Иерархией Света достигалось, прежде всего и проще всего, путем раскрытия сердца. Раскрытие же сердца не требовало затраты времени ни на какие упражнения исключительно для себя. Среди сознательного и священного труда во имя Светлой Иерархии совершалось это любовное раскрытие, и в сердце устанавливался постоянный престол во имя Высшего. В познании сердца, этого великого и единственного двигателя и мерила духовности, Преподобный опередил многих духовных путников. Именно он нашел силу этого источника и через него приобщился к Миру Огненному; об этом ярко свидетельствуют его пламенные видения.

Приводим их как они описаны в жизнеописании. Исаакий, ученик Преподобного, которого он желал видеть игуменом монастыря на Киржаче, просил его благословить на подвиг молчания. Сергий, не желая насиловать, уступил просьбам своего любимого ученика. В условленный день после совершения литургии, выйдя из северных врат, он обратился к стоящему около них Исаакию и осенил его в благословении на трудный подвиг крестным знамением. И увидел Исаакий, что из Руки Преподобного «исходит пламень и объемлет его». Он стал молчальником, когда же ему хотелось говорить, перед духовными очами его вставал пламень руки Сергия и ограждал его от нарушения обета. Лишь в этом случае, и еще в другом, он вынужден был нарушить свое молчание.

Однажды литургию служили Сергий, брат его Стефан и племянник Феодор; Исаакий и Макарий стояли в церкви. Вот видит Исаакий в алтаре четвертого, чудного образом, сослужащего им. На первом выходе с Евангелием Он шел за Преподобным и весь Облик Его так сиял, что Исаакий не мог смотреть на Него, и чудо это разрешило уста его, и он спросил рядом стоявшего Макария, который, казалось, тоже видел необычайное явление, не знает ли он, кто сей дивный Муж. – «Не знаю, – ответил Макарий, – но меня объемлет страх, когда я взираю на Него».

По окончании литургии оба ученика обратились к Сергию, прося объяснить виденное ими. Сергий вышел из церкви, не промолвив ни слова, но когда вошел в келью свою, сказал им: «Чада мои, если Господь уже открыл вам тайну сию, то и я не могу утаить от вас, что виденный вами был Ангел Господен, и не только теперь, но и всегда бывает такое посещение Божие мне, недостойному, во время совершения Божественной Литургии. Вы же сохраните сие в тайне до исхода моего».

В другое время Преподобный также служил литургию, и в алтаре стоял его ученик, Симон экклезиарх,[10] и тоже сподобился чудесного видения. Во время пения «Тебе поем» огонь спал «как бы с неба и ходил по престолу, объемля светом окрест весь алтарь» и окружая священнодействующего Сергия. При приобщении же им Св. Даров свился Божественный огнь и вошел внутрь потира. Так Преподобный причастился Огня Неопалимого. В трепетном безмолвии стоял его ученик. Но Сергий духом прозорливости понял, что ученик сподобился видения, и спросил его причину потрясшего его трепета. «Я видел благодать Святого Духа, действующую с тобою», – отвечал Симон. Но Сергий запретил ему возвещать кому-либо о виденном до дня его ухода.

Красиво отмечено это явление в книге Бориса Зайцева:

«Свет и Огонь! Легкий небесный пламень как бы родственен, дружен теперь с Преподобным. "Друг мой Свет", "Друг мой Пламень", – мог сказать пронизанный духовностью, наполовину вышедший из мира Сергий. И не удивит рассказ экклезиарха Симона, видевшего, как огонь небесный сошел на Св. Дары при освящении их Сергием, "озарял алтарь, обвиваясь около трапезы и окружая священнодействующего Сергия".

Воистину, вся жизнь Преподобного могла быть выражена словами: "Ныне Силы Небесные с нами невидимо служат"».

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга представляет собой сборник новых стратегий, которые можно реализовать в нестабильных рыноч...
Биолог по образованию и библиотекарь по профессии, Эльвира Смелик еще и талантливый писатель, автор ...
По мнению специалистов, астрологические прогнозы Татьяны Борщ – лучшие и самые достоверные, так как ...
«Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий – дурачок Емеля.Те братья работают, а Емел...
По мнению специалистов, астрологические прогнозы Татьяны Борщ – лучшие и самые достоверные, так как ...
Рассказ позволит развить у ребенка восприятие английской речи на слух, научить его правильному произ...