Все границы вселенной Шаповалов Алексей

© Алексей Шаповалов, 2015

© Константин Аполлонович Савицкий, иллюстрации, 2015

Корректор Валерий Цуркан

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Все границы вселенной

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Екклесиаст 1: 9—10

Я дочитал послание сие…1

«…Либо я не понимаю стихов, либо это бред и галиматья. Вполне возможно, что чей-то воспалённый мозг не в силах был сдержать эмоции и оттого вылил их все на бумагу. Впрочем, с одной стороны, бумага всё стерпит, а с другой? С другой, все настоящие книги, рассказы, стихи и прочее может быть только эмоциями человека. Его переживаниями: болью или наивысшим счастьем. Тем, чего нельзя удержать внутри. Кто знает – может, я просто завидую автору, что он смог себя реализовать, а я нет. Он смог выразить боль свою, а у меня не получилось. А может, стихи действительно плохие, и автор просто пытался перехватить у судьбы кусочек славы. А на самом деле здесь то рифма пропадает, то ритм сбивается. Зато книга издана, и след в истории оставлен. И не надо думать, что книги и библиотеки завалены макулатурой. Главное, тщеславие потешено. А вот кто я? Что я? У меня всего лишь моё маленькое дело. И я его делаю, как могу. Меня не станет – мир не рухнет. Коли уж доведётся быть знаменитым так и что ж? Меня-то всё равно забудут. Будут помнить лишь то, что сделано, да приукрашенный либо очернённый образ».

Игорь Шверцев, мужчина лет примерно тридцати пяти – как говорят, в поре зрелости, сидел в одной из самых распространённых забегаловок мира и, коротая время за чтением подаренной ему книги стихов, дожидался, пока его дочь поест. Впрочем, не только утоление голода его ребёнка заставляло находиться в помещении «МакСтара». Здесь же он ожидал своего друга, работника диспетчерской службы, который должен был сообщить ему о новом рейсе. Можно было, конечно, сразу пройти на станцию, но там и так была толпа пилотов-дальнобойщиков в ожидании фрахта, а тут была возможность получить что-то по знакомству. Одет Игорь был в чёрные джинсы, голубую футболку и кожаный, весьма потёртый жилет со множеством карманов, выдававший тот факт, что его хозяин был в недалёком прошлом космическим пилотом и бороздил просторы вселенной в поисках разумной жизни и пригодных для обитания планет. Причин, заставивших пилота покинуть звёздную пустоту, жилет, как элемент форменной одежды, объяснить, разумеется, не мог. А его хозяин, с сонным взглядом и трёхдневной щетиной, думал не о прошлом, а о том, что ему делать в этой жизни дальше. Читая стихи и размышляя над смыслом или смыслами жизни, он словно выпадал из неё. Он ничего не замечал вокруг: ни звона посуды, ни выкриков «Свободная касса», ни даже ссоры буквально за соседним столиком, где один из подростков затеял бурные препирания с уборщицей заведения по поводу того, что он будет сорить, где хочет, и никто ему не указ. При этом парень дополнительно аргументировал тем, что уборка за посетителями – это прямая обязанность противоположной стороны. Видимо, недостаток воспитания, он считал нечто вроде пропуска в положение хозяина этой жизни. Лишь изредка взгляд Игоря фокусировался на девочке, чей образ в розовом платьице и босоножках возвращали его в повседневное состояние. А девочка тем временем доставала из бумажного контейнера запечённые, вкусно пахнущие маслом, слегка покрытые румяной корочкой ломтики картофеля и, поочерёдно макая в каждую из трёх баночек с соусом, запихивала их в рот. При этом она хитро и весело посматривала голубыми глазами на своего отца.

Игорь оторвался от стихов и с выражением преодоления невыносимо тяжёлого пути, причём чуть ли не на пике усталости, сделал замечание:

– Лиза, прекрати, наконец, баловаться! Ты полагаешь, будто я не вижу, что ты делаешь?

Девочка живо откинулась на спинку стула, развела тоненькие ручонки в стороны, причём в одной всё ещё сжимая кусок картофеля, и с притворным возмущением воскликнула:

– Папа, я не балуюсь!

Девушки за соседним столиком, услышав диалог отца и дочери, захихикали. Шверцеву было, конечно, неприятно, что приходилось делать замечание дочери при посторонних, но не сделать его он считал непедагогично.

– А то я не вижу все твои кулинарные эксперименты. – И тут словно волна гнева накатила. Он чуть было не кричал: – Да и потом я тебе сто раз говорил: «Нельзя лезть в чужой соус». Когда ты, наконец, поймёшь, что это некрасивый поступок.

Появилось желание постучать костяшками пальцев по детскому лобику, но шёпот за спиной о том, как плохо обращаются с бедным ребёнком, помог в какой-то степени сдержать раздражение.

– Я больше не буду.

Девочка, насупившись, вновь придвинулась к столу и продолжила есть свой картофель, поминутно запивая его коктейлем из высокого белого бумажного стакана.

«Розовое платье. Розовое. Зачем я пытаюсь следовать каким-то надуманным картинкам об девчачьей одежде? Хотя нет! Она же сама это платье выбирала».

Шверцев вновь углубился в книгу, но мысли то и дело возвращались то к дочери, то к тому заведению, в котором они сейчас сидели. За время скитаний и странствий по всему миру очень часто доводилось питаться вот в таких вот, мягко говоря, ресторанах. От этой еды периодически тошнило, а вот Лизе нравилось. Причём нравилось практически всё: и яркие клоуны на стенах, и сытная, хоть и не совсем здоровая еда, и игрушки, покупаемые на месте. В этот раз игрушкой был меховой котёнок, если, конечно, так можно было назвать серого в тёмную полоску уродца со стеклянными чёрными глазами и пластмассовым носом. Девчонка макала мордочку кота в соус, как бы кормя его, а Игорь мечтал о блинах и окрошке, которые страстно любил. Но в этом заведении подобное не готовили.

Шушуканье за соседним столиком переместилось в тему шмоток и перестало интересовать. Несмотря на мелькание строчек, мысли цеплялись лишь за отдельные фрагменты:

«Это, наверное, главный герой думает, как бы и с ним не приключилась катавасия, как и капитаном фрегата, чей экипаж погиб на островах в мольбах, – продолжал думать отец девочки над стихами. – А может, страдал оттого, что делал какие-то дела, но не потому, что душа этого хотела, а ради того, чтоб на него какая-то красотка внимание обратила, а ей, собственно, были по фигу все его стремления…»

«И опять о женщинах! Интересно, много их было у автора, если он постоянно думает о них. Хотя какое мне до этого дело…»

«Вот это действительно верно. Если нашёл рядом свою единственную и неповторимую, то и стоит думать только о ней и искать только её одобрения и поддержки».

– Привет всем!

Худой, заросший чёрной короткой бородой, человек в очках подсел за их столик. Шверцев, вытащенный из ямы раздумий, радостно взглянул на старого друга. Виктор, как всегда, приветливо улыбался, но глаза за толстыми стёклами придавали улыбке выражение какой-то постоянной иронии. Словно их обладатель сейчас примется подшучивать над всем, что видит, и глумится над всем, что движется. Впрочем, по синей форме службы диспетчеров можно было понять всю ответственность и серьёзность души бородатого ухмыляющегося дядьки. Шверцев ощутил сильное рукопожатие твёрдого и решительного человека. А тот уже обращался к его дочери, с которой был давним знакомым:

– И тебе, Елизавета Игоревна, привет! Как дела?

Лиза не придумала ничего лучше, как ответить на приветствие, помахав в воздухе котёнком с перемазанной мордочкой и разбрызгивая в разные стороны капли соуса («Намаюсь я с соусами», – промелькнула мысль у Игоря.):

– Здрасте, дядя Витя! Всё отлично! У меня вот котик.

– Отличный подарок! – поддержал дядя Витя. – Во! Вот такой! – показал он большой палец руки.

– Я принёс тебе хорошую весть: груз одобрен и погружен. И даже пассажиры попутные есть. Часа через полтора, а точнее (тут он посмотрел на ручные часы – как ни странно но Виктор был одним из тех кто носил подобные предметы), один час двадцать семь минут твой «Водовоз» должен стартовать.

– Спасибо, дружище, – Игорь облегчённо вздохнул. – Будет работа – будут деньги, с голоду не умрём.

Бородач оперся на стол и блеснул очередной лукавой искрой из глаз.

– Да ради Бога, обращайтесь ещё!

Хотя, быть может, это блестели в свете ламп стёкла очков.

Виктор поднялся. Следом за ним и Шверцев.

– Лизонька, доченька, ты доела? – «Уси-пуси, какие нежности», – вновь шёпот за спиной. – Быстренько вытирай руки и пошли.

Девочка быстро проделала все операции, не забыв очистить и кота, и выскочила следом за мужчинами из-за стола. Лишь у двери на выход Шверцев оглянулся на стол, но книгу со стихами забирать всё же не стал.

Ушёл.

***

Пассажиров на этот раз было немного.

Первой в транспорт прошла девушка примерно двадцати пяти лет. В голубых джинсах (до чего же живучи оказались джинсы как элемент одеяния), белой шерстяном кофте поверх блузки, в узких туфельках на небольшом каблучке. Впрочем, Игорь старался не думать о девушке, именно как о представительнице противоположного пола. В этот момент она была для него лишь пассажиром, которого необходимо доставить в пункт назначения. Конечно, при долгом воздержании он не мог не заметить ни серебристого блеска хорошо уложенных волос, ни мягкого голубоватого макияжа вокруг глаз, ни мягкого розового цвета губ. Однако когда набойки каблуков звонко застучали по палубе коридора, ведущего внутрь «Водовоза», Шверцев полностью переключился на следующего пассажира. Тот был крепкого телосложения, под светло-коричневым пиджаком явственно проступали мускулы, но седоватые усы, морщины на лице, пергаментная кожа рук говорили о том, что сей бравый муж уже давно приближается к собственной старости. Данные о дате рождения в паспорте лишний раз подтверждали это. И всё же Игорю трудно было поверить, что стоящий напротив него человек прожил уже более полувека.

– На всякий случай должен предупредить, что курение на борту транспорта запрещено. – Игорь указал рукой на дымящую едким и довольно-таки неприятным на запах дымом трубку тёмного, видимо, вишнёвого дерева.

Курильщик отреагировал лишь лёгким поднятием густых бровей. Могли быть проблемы, но Игоря они не очень сильно беспокоили. В полёте обязательно предусмотрены остановки на перекуры. Сам Шверцев не только не курил, но и не одобрял этой скверной привычки. Однако проще было пару лишних раз остановиться, чем читать курильщикам бесполезные морали.

При этом мужик постоянно подшучивал над стоящей рядом с ним третьей пассажиркой. Полноватая женщина лет сорока пяти в просторном цветастом платье, в тапках – в одной руке держала билет и паспорт, а другой крепко сжимала грубую верёвку, привязанную вторым концом к рогам пегой козы. Документы и билет на козу также имелись. Игорь подавил в себе желание брезгливо поморщиться и, указав каюту, принадлежащую пассажирке, попросил лишний раз животное из каюты не выпускать. В конце концов, пассажир заплатил деньги и должен получить весь пакет предоставляемых услуг. Придётся принимать его таким, каков он есть, ибо выбирать не приходилось.

Вот с четвёртым пассажиром могли возникнуть серьёзные проблемы. Здоровый (вернее, толстый, но мы смягчим) гражданин был одет, как и предыдущий мужчина, в костюм, но сидящий плохо, как мешок на воздушном шаре. На жирном носу лежали, как контраст со всей фигурой, очки в тонкой металлической оправе. Вот такие, как правило, всем недовольны и всё критикуют. И всё им не так. И действительно: мужчина поминутно что-то бормотал и сопел недовольно под нос. Пилот уже сталкивался с подобными людьми – за свои «кровно заработанные» и заплаченные за билет деньги обычно требуется сервис, подобный перевозке на личном транспорте. Со слугами, отдающими поклоны, и официантами, спешащими исполнить самые причудливые пожелания.

А Лизонька играла рядом в начерченные мелом на бетоне «классики» и периодически спрашивала:

– Пап, мы скоро поедем?

– Скоро, доченька, скоро, – говорил Игорь, просто чтобы успокоить девчачье любопытство.

Когда-то давно жена, когда ещё была вместе с ними, объяснила, что нет никакой необходимости точно отвечать на детские вопросы. Ведь ребёнок, как в данном случае, всё равно не зная, как измеряется время, не поймёт долго ещё ждать или нет.

Шверцеву же предстояло развести всех новых пассажиров по каютам и рассказать где и что находится на «Водовозе», помочь им разместить багаж. Как правило, с багажом проблем не бывает. Да и не стоит привередничать излишне. Ведь «Водовоз» не рейсовый автобус (говорят, раньше ездили такие большие кабины на колесах по дорогам и занимались перевозкой пассажиров), а грузовой транспорт. Да он был спроектирован для перевозки нескольких людей. Но предполагалось, что этими людьми будут члены команды и сопровождающие грузчики. Но грузчики и ремонтники были каждые в своём грузовом порту. А напарника Игорь взять не мог. Вот и радовался он каждому пассажиру. И пассажир должен быть доволен, ибо переезд на «Водовозе» всегда в три-четыре раза дешевле пассажирского транспорта. Да и следует грузовик по свободной траектории. Вернее, по заданной фрахтом, но какова она, это заранее неизвестно. Потому попутчики подбираются перед каждой поездкой совершенно внепланово. На станции объявляется маршрут за два-три дня до начала отправления, и пассажир смотрит, удобно ему это или нет, и уже сам принимает решение ехать с этим транспортом или нет.

Так что с багажом проблем не возникло. Почти. Дед по паспорту, но в душе явно молодой, представившись Фёдором Михалычем, втащил свою спортивную сумку сам без лишних слов. После Игорь помог перенести два чемодана девушке. Грузный гражданин просто-таки потребовал, чтобы его чемодан на колёсиках пилот даже не докатил до каюты, а донёс. Он мотивировал это тем, что Шверцев может случайно сломать колёсики. А надо заметить, что чемодан этого гражданина был весьма потёрт. Как говорят, «видал виды». Но колёсики в действительности вряд ли могли бы сломаться, ибо должны быть рассчитаны на подобную перевозку, да и потом до сих пор ведь они не сломались. Причин поступать в этот раз как-то иначе у них не было. Если специально не бить чемоданом об пол. На всё это наш герой лишь заметил, что он грузчиком не является и рекомендовал толстяку самому довезти, или уж донести – как тому будет удобнее, свой багаж до каюты. После чего, оставив возмущённого пассажира в коридоре, пошёл разбираться с Кларой Ивановной. Той женщиной, с которой пытался шутить бойкий дедок. Та настаивала на том, чтобы козе выделили отдельную каюту. Но это не входило в планы Игоря. Тетка, конечно же, заверяла, что «сама будет прибирать за Анжелочкой». И говорила, что Анжелочка (вот выдумала имя для козы) «очень чистоплотна, как ангельчик». Но Игорь знал, что впустив козу в соседнюю каюту, он потом будет убирать её сам, а женщина различными экивоками будет отверчиваться от своих обещаний. Если не знал наверняка, то интуицией он это чувствовал. И настоял на своём.

В коридоре вышла небольшая заминка. Грузный мужчина стоял и ждал, пока пилот всё же соблаговолит отнести его вещи. А Шверцев, помогая Кларе Ивановне тащить упирающееся животное в каюту, наоборот, случайно, идя вперёд спиной, опрокинул его чемодан на палубу. Со словами «Ужас просто, а не сервис» сердитый гражданин подхватил свои вещи и спрятался в своей каюте. Наконец и коза вместе с хозяйкой также были размещены.

Предстояло проверить груз, и можно было отправляться в путь.

Дочка, привыкшая к процедурам отправления, играла возле входного люка. Когда её отец показался на улице, она тут же спросила:

– Папа, а мы уже едем? – причём вопрос был задан, скорее, для того, чтобы просто пообщаться. Чтобы не скучать.

– Да. Почти. Сейчас груз проверю, как закреплён, и двинемся.

Впрочем, проверять крепёж особой необходимости не было. На этой станции работали сплошные немцы. Как правило, они делали всё качественно, но многолетняя привычка проверять всё самому заставляла Игоря осматривать крепёж.

Но вот вскоре всё было готово. До отправления оставалось минут десять.

– Папа, а мы что, уже едем? – дочкин вопрос вывел пилота из задумчивого состояния. Тот посмотрел зачем-то на небо, потом на ребёнка и, улыбнувшись, сказал:

– Да. Иди садись на своё место.

Лизка сорвалась с места, розовое платьице быстро мелькнуло в воздухе, и, забравшись в «Водовоз», застучала босоножками по палубе, стремясь в салон управления. Следом за ней последовал и Игорь.

***

Фотография молодой женщины, вставленная в рамку чёрной приборной панели, была видна фактически только с пилотского кресла. Игорь специально приделал рамку таким образом, да при этом наладил особым образом крышечку, чтобы в случае необходимости совсем скрыть фото от глаз посторонних…

Как и множество других подобных экспериментов этот так же обещал стать грандиозным. Но он стал не только грандиозным, но и ужасающим. Многие века и столетия, люди разных категорий – учёные, поэты, философы, предприниматели – пытались понять, что есть время. Люди понимали ширину и высоту, длину и глубину. А что есть время? Что это течёт мимо них и не даётся им в руки? Как некоторые умудряются его опередить, и как почти все рано или поздно начинают от него отставать, а иной раз и выпадают совсем? Почему время можно измерить, но нельзя пощупать? Тысячи и миллионы вопросов блуждали в головах, текли мыслями, будоражили воображение. Мысли передавались на бумагу, обретали очертания, складывались в единую систему.

Созданный рядом стран научно-исследовательский институт, заключённый в недра громадного шара из стекла и металлоконструкций, долго занимался изучением вопроса управления временем. Постепенно, по крупицам логики и результатам множеств экспериментов верный путь был найден. В отдельно взятых лабораториях сотрудники института могли останавливать или ускорять время, независимо от того, как оно текло за пределами этих лабораторий. Но все опыты проводились над неодушевлёнными механизмами и животными. Причём то, над чем проводили эксперимент, должно было обязательно двигаться, а как ещё понять, что время внутри течёт иначе, чем снаружи. Впрочем, под движением должно было понимать не только перемещение в пространстве. Диффузия, изменение цвета, рост – всё это создавало результаты тех или иных опытов. Картины порой были очень интересные. Ведь забавно видеть как животное, допустим, это собака, медленно, очень медленно, подходит к миске и медленно же начинает лакать из неё воду. А брызги с её пасти с той же неспешностью разлетаются, вернее, грациозно расплываются вокруг миски. Длинная рыжая шерсть лохматыми волнами медленно колыхалась в пространстве, когда псина встряхивалась после душа. Время замедлено, и движения становятся растянутыми. Или та же собака носится по комнате как угорелая с немыслимой скоростью в тот момент, когда время в лаборатории, где она находится, запущено быстрее, чем обычно. Но случались и прецеденты: один раз время ускорили так быстро, что подопытный кролик, милое серое созданьице с забавным пушистым хвостиком, состарился, умер и протух за считанные секунды. Уже тогда стоило вспомнить Мартовского Зайца и Болванщика. Вспомнить о том сказочном предостережении, что время может и обидеться. Но человек не хочет верить предостережениям – он хочет двигаться вперёд.

Всё были опыты над животными. А надо было понять, как возможность управления временем влияет на людей. Надо было описать процесс изнутри, познать, не повредит ли изменение времени испытуемым. И только люди, прошедшие через подобные опыты, могли бы с уверенностью сказать, что безопасно, а что нет. Знать это было необходимо по многим причинам. Ведь поместив, скажем, больного в подобную камеру, можно замедлить время, и он дождётся, пока смогут собрать средства на лечение, а болезнь за это время не будет прогрессировать. Ведь ему внутри будет казаться, что прошло не более, скажем, минут десяти, а во внешнем мире пройдёт и год, и два, да сколько будет нужно. Это лишь один из примеров необходимости, а были и ещё разные идеи. Некие остряки даже предложили замедлить внутри время, когда двое будут целоваться, а снаружи зафиксировать всё, как рекорд самого долгого поцелуя.

В пылу споров и тихих обсуждений было принято, наконец решение об опыте над людьми. Разумеется, это должны были быть добровольцы. Пять мужчин и четыре женщины (пятая испытуемая в последний момент отказалась, а подготовить, как психологически, так и профессионально следующую кандидатуру не было уже возможности) зашли в лабораторную комнату. Каждому из членов эксперимента присоединили датчики, чтобы следить за их состоянием, после чего все остальные покинули помещение. Эксперимент начался. Памятуя о произошедшем с кроликом, время внутри лаборатории решено было пустить медленнее. Таким образом, по условиям эксперимента, внутри должно было пройти всего три часа, а во внешнем мире пять суток.

Одна из стен лаборатории была сделана сплошь стеклянной, и можно было видеть всё происходящее внутри. И напротив стекла на стену повесить часы и секундомер, отмеряющий длительность эксперимента внутри, для наблюдения. Причём и все приборы, измеряющие время, были представлены в разных вариантах: механические, электронные – попутно проверялась разница в их работе.

И каков был ужас тех, кто находился снаружи, когда в расчётное время секунды на секундомере и на часах внутреннего мирка не изменились. Никто не мог понять, что происходит. А люди внутри комнаты, молча и неподвижно сидя в своих креслах, в упор смотрели на тех, кто пытался понять, что же происходит. Все засуетились и нервозно стали проверять показания приборов, но всё протекало в обычном режиме. И только спустя четыре часа часть кристаллов дисплея электронного секундомера стала медленно гаснуть, а другие стали загораться. Тонкая стрелка механических плавно переползла на новое деление. Внутри прошла всего одна секунда. Ясно стало всё, и многие тут же просчитали длительность эксперимента. Он должен был закончиться через пять лет. И никто не знал, что произойдёт с людьми внутри, если его прервать досрочно. Были различные предположения, рассматривались тестовые прерывания прочих экспериментов, проводимыми над животными. Вроде бы всё должно было быть в порядке. Но остановить начатое так никто и не решился…

Игорю и Лизоньке было разрешено посещать институт и приходить наблюдать за тем, что происходит за стеклянной стеной. К тому моменту, как они смогли получить доступ в лабораторию, люди внутри уже совершили некоторые движения. Впрочем, все они вглядывались в окно изнутри, кто-то даже показывал пальцем. Должно быть, им виделись мелькающие образы за стеклом, мелькающие слишком быстро для того, чтобы понять, что же всё-таки происходит. И людей внутри это смущало, если не настораживало. Теоретически они должны были видеть всё несколько медленнее. Впрочем, возможно, что им виделась всего лишь цветная переливающаяся муть. Ибо человеческий глаз мог и не успевать за скоростью движений за стеклом. В первое же посещение Лизонька, увидев женщину с фотографии, что была прикреплена к пульту управления «Водовоза», увидев свою мать, сидящую совершенно неподвижно и никак не реагирующую на её появление, бросилась к стеклянной стене и стала бить по ней ладонями. Она кричала во всё горло: «Мама, мама, мамочка!» И несколько секунд все вокруг стояли в полном оцепенении, не зная, что предпринять. А маленькая девочка всё плакала, зовя свою драгоценную мамочку. Истеричные крики пугающе разносились по коридорам. И люди вокруг лаборатории в изумлении и нерешительности останавливались и пытались понять, откуда идёт крик ребёнка. Наконец, Игорь опомнился и, схватив свою дочь, выскочил в коридор. Лиза ещё какое-то время билась в его руках, но вскоре затихла и, обняв его, лишь тихонько всхлипывала, приговаривая: «Мама, мама, мамочка». Женщина за стеклом в быстром мельтешении, скорее всего, за время эксперимента свою дочь могла и разобрать.

С тех пор минуло два с половиной года. Игорь посещал лабораторию в одиночестве, просто для того, чтоб убедиться, что его жена жива, и всё протекает, как и прежде.

Периодически, сидя в кресле за спиной учёных и лаборантов, контролирующих процесс, и глядя в любимые глаза, Шверцев чувствовал, как на него волной накатывали воспоминания о прошлом. Почему-то самым ярким из них было о том, как поздней зимней ночью, когда они, живя на съёмной квартире, уложили новорождённую Лизочку спать, а сами тем временем пили чай. Тогда, во время беседы, Софья, обладая более острым слухом, вдруг вся как-то напряглась и прислушалась. Игорь тоже насторожился. Из коридора послышался лёгкий звон бубенцов. Кто-то или что-то приближалось к ним из темноты.

– Кот!

Жена, подскочив со стула, кинулась к худому полосатому животному. Оно вошло в комнату совершенно спокойным шагом («Как к себе домой», – промелькнула в голове Шверцева мысль.) и направлялось, к шкафу с книгами. Но было поймано.

– Это, наверное, соседский кошак?

– И что теперь? Шастать по нашему коридору? И как он к нам попал? – возмущению возлюбленной не было предела.

И Софья недолго думая прошла к выходной двери, отперла её и вышвырнула бедную, ничего не понимающую животину на лестничную площадку. Печально звякнул бубенчик, но закрывшая дверь не пропустила мявкающего кота обратно в квартиру.

Чуть позже они поняли, что пушистый зверюга забрался к ним с козырька подъезда через кухонное окно, так как окно квартиры, где он обитал и куда он обычно запрыгивал, оказалось на тот момент запертым. Видимо, хозяева просто забыли про своего питомца.

Всплывали в голове Шверцева и другие воспоминания, но это почему-то было самым дорогим. Обручальное кольцо с пальца он давно уже снял. Так задавали меньше вопросов, думая, что мать девочки просто умерла и, считая Игоря вдовцом, стеснялись лишний раз любопытствовать. А Лизонька иногда грустила по маме, но ждала, что та вот-вот вернётся домой, и всё будет хорошо. Лишь иногда она, просыпаясь от какого-то ночного кошмара, плакала лёжа в кровати, причитая: «Мама, мамочка, мама».

***

«Водовоз» уже два часа шёл над трассой, руководствуясь командами автопила. Эта часть дороги была одной из наиболее скучных. Впрочем, это была не дорога. Грузовозам на антимагнитных подушках не нужны были дороги, для того чтобы преодолевать расстояния. Они мягко парили над землёй. Но для улучшения их управления, в некоторых местах земной поверхности были установлены так называемые маяки. Небольшие передатчики, напоминающие буи на море. Сигналы от передатчика поступали на транспорт, и автоматика автопилота вела «Водовоз» по размеченному маршруту. Правда, пилоты вынуждены были оплачивать ремонт и обслуживание передатчиков. Но, с другой стороны, не было излишней неразберихи и столкновений на станциях, поскольку маяки регулировали движение и заходы на посадку. Стоило одному транспорту задержаться, и все идущие за ним так же мгновенно прекращали движение, удерживаемые соответствующими сигналами маяков.

На этом отрезке пути траектория движения пролегала через городские кварталы, и маяки вели «Водовоз», не давая ему задевать здания города.

Игорь, изредка поглядывая на дорогу и вверяя себя, пассажиров и груз автопилоту, листал страницы одного из сайтов Галаксинета. Он уже сто лет не держал в руках реальной осязаемой бумажной газеты, но за новостями иногда всё же заходил на сайты того или иного издательства. Правда, он понял, что порой за призывными и броскими заголовками не скрывается ничего нового. Всё-таки Соломон правильно говорил: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но было уже в веках, бывших прежде нас». И действительно все, что он читал в новостях где-то, с кем-то уже было в тех новостях, о которых он читал в газетах лет десять назад. Люди и места действий поменялись. Сами события остались прежними. Но вот за последнее время всё чаще и чаще стали мелькать заголовки о событиях, связанных с деятельностью генерала Ло. Вот этими событиями Игорь живо интересовался. Всё-таки, как-никак, бывшие соратники. И приходил ему на память их разговор у Игоря дома.

Тогда ещё не генерал, а обычный пилот-разведчик космофлота Земли Александр Ло пришёл к нему с предложением о работе. Его невысокая, но коренастая фигура в брюках и таком же кожаном жилете, который был сейчас на Игоре, восседала величаво в кресле-качалке и вещала:

– Ну вот ты подумай сам – сколько выгод! Деньги, слава, женщины! Периферии звёздных систем постоянно враждуют между собой, а мы будем наниматься защищать их. Я взял кредит и построил самый современный боевой звездолёт. Практически линейный корабль космоса. Ты только представь: носовые лазерные пушки крупного калибра, две мощных ракетных турели и каждая ракета способна разнести вдребезги небольшой крейсер (представляешь, что будет, достигни все ракеты своей цели разом), по семнадцати лазерных установок с каждого борта. И ещё учти, что это по сути дела авианосец. Он может принимать на верхней (конечно же, в космосе условно верхней) палубе до пяти истребителей поддержки. Я набрал их девять. Пусть сопровождают звездолёт посменно. И это не те скорлупки-трансформеры, на которых мы вели разведку пятнадцать-двадцать лет назад. Это как шершни, способные заставить от страха отступить кого угодно.

– Способно заставить что либо только мужество и бесстрашие пилота. Сама железяка мертва и ни на что не способна, – ответствовал фигуре хозяин дома.

Александр радостно аж подпрыгнул оттого, что его друг всё верно понимает.

– Вот именно, вот и-ме-н-но! – отчеканил он – Потому я и зову тебя. С твоим опытом пилота космических истребителей ты просто незаменим.

Игорь задумался. Ему давно уже хотелось снова в космос. Но…

– Я не могу. У меня есть дочь. И мне надо о ней позаботиться. Если бы мамочка была бы сейчас рядом, я бы ещё и подумал над твоим предложением. А так тут даже думать не о чем. Есть ответственность и обязанности. Я и так-то боюсь, что с ней будет, если, не приведи Господь, помру. Как она дальше и куда без меня?

– А ты отдай её в детский дом. Я вот своего Андрюшку туда отдал, и хорошо. Там его покормят и выучат.

Игоря как-то покоробило всё, сказанное его другом. Он в изумлении глянул на Ло и переспросил, словно ослышался:

– Ты отдал своего сына в детский дом?

– Ну да! – весело ответил Александр.

– Но как же забота о ребёнке? Воспитание его? Как он вырастет мужиком без отца?

– А я потом, когда добьюсь того, к чему стремлюсь, вернусь за ним.

– И лишишь его детства с родителями.

– Вот только не надо передёргивать, – Александр чуть повысил тон. – Детство у него будет. Ведь пройдя через детский дом, он станет более приспособлен к жизни.

– Как он будет приспособлен? Кто ему поможет? Кому там есть дело до него среди других деток.

Александра явно переставала радовать тематика разговора, и он постарался переключиться на прежнюю тему. Он наклонился к уху Игоря и заговорщицки зашептал, словно искушая своего собеседника:

– Ты подумай, от чего ты отказываешься. Мы же можем достигнуть самых окраин космоса, все границы вселенной будут нам доступны.

– У космоса нет краёв, а вселенная не имеет границ.

– Не придирайся к словам, ты понял, что я имею в виду. Ну? Последний раз тебя спрашиваю: полетишь ты со мной или так и будешь сидеть здесь, привязанный к своей «доченьке», – Александр уже был раздражен отказом и перешёл на откровенный сарказм, который чувствовался в его интонациях. Он поднялся из-за стола и с высоты своего небольшого роста смотрел на своего собеседника.

Игорь будто и не думал о нём. Сидел, задумчиво переплетя пальцы рук, и смотрел прямо перед собой. Наконец он ответил:

– Нет. Я не пойду с тобой. После того, как ты поступил со своим сыном, я вообще не знаю, можно ли тебе доверять…

– Ну как знаешь.

В общем-то, Ло имел право поступить так, как поступил. Раз закон позволял, значит, право имел. И сомнения лезли в голову, разрывая мозг до боли в ушах.

После этого разговора Игорю иногда хотелось сесть в углу и заплакать с тоски. Или выключить весь свет в рубке и никого не видеть и не слышать. И плакать. Да. Конечно. Мужчины не плачут. Но ведь мало кто знает, что они способны рыдать. Рыдать во весь голос. От собственного бессилия что-либо изменить. Понятно, что все эмоции преходящи, и завтра забрезжит выход из ситуации или полное примирение с ней. Но что делать сейчас, совершенно не понятно. И не правда, что сильные мужчины не плачут. Просто они этого никогда не показывают. Впрочем, Игорь уже давно не считал себя сильным. Скорее, обречённым на поражение. Хотя ситуацию, в которой он находился, ни в коей мере нельзя было назвать поражением. Жена здорова, хоть и заточена в лабораторном коконе. С дочкой тоже всё в порядке. Но вот он сидит, привязанный к своему транспорту, привязанный к ситуации, которую не в силах изменить. Может, Ло был всё-таки прав? Может, стоило махнуть на всё рукой и вырваться на большом корабле к звёздам? Ведь на его маленьком транспорте никогда не будет ни больших денег, ни громкой славы. Слава и деньги. Хотелось ли их Игорю? Да. Безусловно. Но так же реально он представлял, что не сможет не думать о тех, кого оставит на Земле. И приходилось выбирать это жалкое существование человека, доживающего до собственной смерти. Прочитанный вагон романтических книг давно переехал его своими колёсами, заставив мыслить умными фразочками главных героев. Но ведь не быть ему главным героем романа или даже маленькой повести. Ни подвигов, ни побед, ни фанфар. После прочитанных произведений всегда появлялось желание творить что-то для людей (и, конечно же, ожидать за это награды и славы), но, видимо, он выбрал не ту профессию. Надо было стать спасателем или врачом. Вот те, кто действительно сделали подвиг своей профессией. А ему достался лишь удел грузоперевозок. Кстати, о героях романов: Игорь давно уже заметил, что почти у каждого героя есть какой-то особый талант, данный ему автором произведения. Или деньги. Или связи. Или прошлое, которое наталкивает героя на путь приключений и, впоследствии, подвигов. Например, у Ремарка Игорь замечал наделение героев какими-то жизненными козырями: или хороший и востребованный автогонщик, или отличный хирург, или имеет навыки работы с автомобилями в плане ремонта последних, или есть какой-то, пусть и незначительный, но, по сравнению с сопутствующими персонажами, довольно-таки большой капитал. Впрочем, Игорь и сам был хорошим звёздным пилотом. То есть и у него был свой маленький козырь. Но вот воспользоваться он им не мог. Не мог из-за любви к жене, к дочери. Но обвинять тех, кого любишь, невозможно – только и оставалось сравнивать себя литературными героями и говорить, что последним в чём-то повезло, и считать книги не совсем честными. Ещё странная мысль иногда беспокоила Игоря: почему так мало произведений, где главный герой был бы не один, а со своей семьёй. Почему нет книг, где семьями проходят через какие-то испытания и умудряются преодолеть все невзгоды. «Слишком сложно спланировать сюжетные линии многих персонажей», – сказала Игорю одна знакомая барышня, пишущая сценарии для детских передач. Но ведь у Гюго в «Отверженных» и в «1793-м» получилось вести несколько линий, и вполне успешно. Впрочем, вполне возможно, такие книги есть, и много, просто Игорю они пока не попадались на глаза.

Впрочем, вместо книг в последнее у него были новости о громких победах и успехах теперь уже генерала Ло. Деньги, слава, женщины – всё было доступно последнему.

***

Незадолго до ужина произошёл маленький инцидент.

В салоне управления на случай общения команды в полёте и перевозки пассажиров были установлены два ряда кресел. По четыре с каждой стороны пилотского кресла. Те, что были по левую руку от него, Игорь полностью демонтировал. На их месте установил небольшое креслице для дочери и столик, на котором она могла бы кушать или рисовать, или играть в игрушки. В общем, чем-то могла занять себя во время прохождения маршрута.

Полный, постоянно вытирающий своё мокрое от пота лицо платком, пассажир вошёл в салон, огляделся по сторонам и, глядя на Лизкин столик, недовольно обратился к Шверцеву:

– А почему вы не поставили или не приделали столики на манер откидных здесь, в салоне? Ну вот чтобы человек мог поесть, сидя в кресле.

Игорь выругался про себя. И вот так каждый раз: объясняй не объясняй, читай инструкцию, не читай, всё одно будут претензии и, причём самые не обоснованные.

– По правилам перелётов, – сухим голосом начал он, – для поглощения пищи во время полёта вы должны находиться в своей каюте.

– А если мне захочется поесть в компании приятных собеседников. А я, знаете ли, очень люблю поесть в компании приятных собеседников, – не унимался толстяк.

– Можете пригласить к себе в каюту ваших «приятных собеседников» или поесть в их компании в ресторане или кафе на остановке.

– Каюта весьма тесна, знаете ли, – брюзжал пассажир.

– Ну тогда, конечно же, остаётся только ресторан или там, скажем, кафе, – разводя руками, улыбнулся Игорь, пытаясь хоть как-то смягчить обстановку.

– Тоже мне, сервис, – поморщился мужчина.

Пилот понимал, что в такой ситуации нужно спокойно сидеть и никак не реагировать на подобные фразы, но хотелось пойти к себе, взять с полки какую-нибудь стеклянную хрень и разбить её об голову толстяка. А тот, в очередной раз вытерев лицо, решил-таки добить его:

– В конце концов, вы поймите, что не мы для вас, а вы для нас…

– Зачем вы так говорите? – раздался голос справа от кресла пилота. И Игорь с удивлением увидел девушку, сидящую в крайнем у окна кресле второго ряда. Она с негодованием смотрела на недовольного пассажира. Видимо, она тихо вошла в салон, когда Игорь, увлечённый дорогой, был погружен в свои мысли, и села, чтобы понаблюдать за проносящимся за окном окрестностями.

– Не надо так говорить, – вновь начала она. – Это вообще неприлично. Тут никто ни для кого: человек просто выполняет свою работу. Вас же предупреждали об условиях полёта?

– Всякая мне тут будет… – начал было заводиться вновь толстяк, но, видимо, поняв, что перегибает палку, развернулся и скрылся в коридоре.

Игорь повернулся к пассажирке.

– Спасибо.

Она, смотря прямо перед собой, едва заметно кивнула.

– Как вас зовут?

Девушка, кокетливо скосив на него свой взгляд, улыбнулась и проговорила:

– Соня.

– А зачем вы это сделали?

Девушка ещё раз улыбнулась и приоткрыла свои прелестные губки для того, чтобы ответить, но им помешали.

Толстяк, словно мешок муки, ввалился вновь в салон, да не один. Следом за ним показалась Клара Ивановна. Они долго, перебивая друг друга, вещали, что-то о козьих шариках, об антисанитарии на борту и о том, что «Анжелочка сущий ангелочек, а умна-то как. И не из бодливых». Игорю ничего не оставалось делать, как остановить «Водовоз» и идти разбирать конфликт.

***

Поломка на трассе – это всегда неприятно. Только что ты двигался по маршруту. Всё было хорошо или не очень, но ты двигался. Цель была всё ближе и ближе. И тут что-то ломается. Досада – вот первое чувство, которое появляется в этот момент. И бесполезно гадать, почему сейчас, а не час назад возле станции техобслуживания или пятью часами ранее у магазина, где запасались водой и провизией. Там и мастера были рядом, и другие дальнобойщики. Всегда можно было получить совет, инструмент и помощь. А сейчас всё сам. Какого ж рожна именно в этот момент? Нет ответа. И дождь льёт как из ведра. Назло, что ли? Точно. Назло. И никаких в том сомнений. Теперь придётся вылезать наружу, ремонтировать двигатель и мокнуть. Причём «мокнуть» – самое неприятное из всех злоключений, обрушивающихся в этот момент. «Ведь вымокну, стопудово вымокну с головы до пят», – думал Шверцев. Можно было, конечно, подождать и до утра. Понадеяться на то, что с утра тучи разойдутся и выглянет согревающее светило. При оном возиться с ремонтом будет легче. Но время. Время, оно уйдёт безвозвратно. Это четвёртое измерение гонит нас вперёд, не давая порой ни роздыху, ни вздоху. Не даёт расслабиться. И приходится штурмовать крепости, сжигать за собой мосты, срываться в омут и носиться по коридорам на вызовы начальства вместо того, чтобы попросить время подождать, сесть и спокойно всё обдумать. Обмыслить ситуацию Игорь, конечно же, попытался. По всему выходило, что надо брать ящик с инструментами и лезть к машинному люку. Именно там бортовой компьютер и определил поломку. Плёвая, пустяковая, но поломка. И дождь. И темнота. Однако если её исправить, то можно успеть к рассвету преодолеть оставшиеся триста пятьдесят километров до города с заправкой и столовой. Он даже успеет вздремнуть перед дальнейшим полётом.

Несколько минут Игорь, сидя в кресле и наблюдая за потоками воды, бегущими по лобовому стеклу, размышлял над тем, брать ему куртку или нет. В такой ливень она вряд ли поможет. Но, может, хоть на время сдержит проникновение ледяной влаги под одежду. Всё же, собравшись с духом, пилот поднялся и направился к выходу. Свет от подпотолочных ламп, зажигаемых поочерёдно датчиками движения, провожал его до самого выходного люка. Наружный аварийный фонарь превратил невидимые нити дождя в яркие прозрачные иглы, пробивающие пространство вокруг транспорта.

Шверцев, осторожно поднимаясь по мокрой лестнице из скоб, прижимал к себе одной рукой ящик с инструментом, боясь уронить. Карабкаться пришлось чуть ли не на самую крышу. Именно возле неё и находился люк с неисправным узлом. Ящик потихоньку стукнул о поверхность «Водовоза», и Игорь, достав инструмент, принялся копаться в открытом механизме. Люк тихонько скрипел под ветром слегка проржавевшими петлями, и капли с небес барабанили по крыше, так же, как и барабанили по всем крышам мира тысячи лет до этого. Цепляясь одной рукой за скобу, а другой копошась отвёрткой в узле, Шверцев чувствовал себя хирургом, работающим в сложных полевых условиях во время боя. Делать надо было всё очень осторожно, приходилось иной раз и положив инструмент, перехватить руку на скобе и дать передохнуть другой. Время шло. Вот уже вода стала проникать за воротник, но, слава Богу, всё закончилось – механический друг отремонтирован (мягкий гудок встроенного в узел динамика известил об этом) и можно вернуться внутрь.

Игорь захлопнул люк, но от сильной вибрации ключ выскочил из замка и упал вниз, в мокрую траву.

– Блин!

Надо было лезть за ним. Хорошо хоть снова подниматься не придётся: люк защёлкивался автоматически.

Всё так же осторожно держа ящик (не приведи Господь уронить и его), Игорь принялся спускаться. По пути поставил инструменты внутрь транспорта.

Как это ни было странно, но как только подошвы ботинок коснулись сырой травы, прекратился дождь и ветер стих. Словно их выключили. «Мистика!» – промелькнувшая мысль чуть развеселила. Нагнувшись и пытаясь не заслонять собой яркий свет фонаря, Шверцев шарил рукой. Ключа не было. Его не было нигде под лестницей, хотя пилот обшарил всю поверхность земли в радиусе полутора метров.

– М-м-м-м-м-м-м-да… – выпрямившись, осмотрелся.

Редкий кустарник, невысокие тёмные деревца, торчавшие из стеблей зелёного земного покрова, напоминали в отсутствии ветра, вырезанные из камня причудливые статуи мохнатых ежей. Не колючих, а именно мохнатых. В меру добродушных, в меру агрессивных.

Надо было что-то делать. Стоять в полупромокшей одежде становилось холодно. На секунду в воздухе промелькнула тень, и вот уже Натали мягко приземлилась рядом с ногами. Подняла одну лапу, отряхнула её от капель дождя и переступила. Вторую. Ещё шаг. Кошка двигалась медленно, целенаправленно устремившись к ближайшему кусту не то боярышника, не то калины. Игорь плохо разбирался в ботанике, да и при свете одного фонаря трудно было понять, что это за растение. Дойдя до кустарника, Натали обернулась и посмотрела на хозяина. «Зовёт», – шорох травы мягко зазвучал под ногами. Тем временем кошка, увидев, что Игорь понял её, спокойно затрусила обратно, словно показывая, что она де свою миссию выполнила и может быть свободна.

Игорь подошёл к кустарнику. Ни спелые красные ягоды, ни огромные дождевые капли, свисающие с кончиков листьев и блестящие в свете диодной лампы транспорта, не привлекли его внимание. В траве у самых корней лежал скелет. Натуральный. Во весь рост. В каких-то лохмотьях, напоминавших мундир, и без обуви. Абсолютно белый. Белый до неестественности. Словно какой-то подвох таился в том, что он здесь лежал. Словно он вот-вот должен был встать. В его костяной кисти был зажат искомый ключ – наклонись за ним, и будешь немедленно схвачен цепкой мёртвой рукой. «В общем-то, на борту есть запасной», – вспомнил Игорь и медленно попятился. Снова поднимался ветер. Шверцев продолжал пятиться, не смея отвести взгляд от того места, где лежали чьи-то останки. «Ежи» зашевелились, и уже ни в коей мере не казались дружелюбными. Спина упёрлась в холодный металл борта. От неожиданности пилот закрыл глаза, но тут же открыл, боясь, что пока он не смотрит, скелет встанет и бросится на него. Вдруг резко развернувшись, Игорь ухватился за скобу. Громкий стук ботинок о ступени перекрывал свист ветра за спиной.

Пулей влетев внутрь «Водовоза», Шверцев закупорил люк наружу. Сырой, дрожащий от холода он смотрел на дверь, и нервы его успокаивались. Всё же он был дома, а свой дом – крепость. И всё же он долго, не отрываясь, смотрел на покрытую серой краской поверхность, отделяющую его от внешнего мира. «В кино видел, да не в одном. Как за спиной у главного героя появляется маленькая девочка. Как правило, в каком-нибудь трагичном. Появляется девочка, и происходит нечто ужасное. Вот я сейчас обернусь, а моя дочь стоит у меня за спиной». Шверцев, всё ещё чего-то боясь, аккуратно повернулся в коридор. Прямо пред ним, одетая в свою любимою ночную пижаму, стояла Лиза. Стояла и спокойно смотрела на отца, ничего не говоря и щурясь спросонья от ярких ламп. «Ой, она же проснётся окончательно и до утра будет колобродить – не уложишь её потом», – с этой ясной и чёткой мыслью Игорь схватил дочь в охапку и кинулся в свою каюту. Не раздеваясь и не включая освещения, он осторожно уложил девочку в кровать, прикрыл одеялом и стал нежно гладить по голове. Через минуту-другую Лиза снова спала.

Сквозь оставленную открытой дверь в коридор пролезла козья морда. Причём морда, глядя выпученными глазами, совершенно безмятежно и безразлично жевала жвачку, как будто стоять в коридорах транспортов для неё было самым естественным делом, заложенным самой природой. Опять хозяйка её забыла запереть своей каюте, и эта самая козья морда вместе с козьим туловищем на козьих же ногах вышла прогуляться в коридор.

Игорь устало посмотрел на неё и вдруг улыбнулся:

– Ну, спасибо, что пришла проведать нас, животная.

***

Утром идти в кафе завтракать Лизонька отказалась.

Игорь нашёл её в салоне, сидящую за столиком. Большая пиала с вкусно пахнущей малиной и большая кружка молока, что стояли перед Лизой на столике, вполне устраивали последнюю. А рядом возвышалась всем своим здоровым, облачённым в цветастое платье, телом Клавдия Ивановна. Глядя на кушавшего ребёнка, женщина умилённо улыбалась. Завидя Шверцева, она радостно сказала:

– Здравствуйте. А я вот решила молочка ей козьего дать. Оно самое полезное. И вареньице тоже хорошо. Витамины оно даёт.

– Здравствуйте. – Отец девочки был смущён сим добрым поступком, но в то же время и немного насторожен. Редко кто из пассажиров проявлял подобное радушие. – Спасибо вам большое. Сколько я вам должен?

– Ой, да ну что вы! Ничего вы мне не должны, Господь с вами! – всплеснула руками женщина. – Я ведь страсть как деток люблю. Сама троих выносила, родила и вырастила. И всех, когда маленькие были, козьем молоком поила. Здоровые детки выросли да добрые.

– И что? Неужели это всё Анжелочка давала? – засомневался Игорь.

– Нет. Ну, конечно же, нет. – Клавдия Ивановна даже рассмеялась. – Козы так долго не живут. Это я Анжелочку везу старшенькой своей. Сына она ждёт. Или дочь. Да кого Бог нам пошлёт, тому и рады будем.

Лиза оторвалась от еды и, подняв вверх личико с перемазанными малиновым вареньем щеками, проговорила:

– Папа, я в кафе не пойду. Я уже ем.

Шверцев улыбнулся:

– И как? Вкусно?

– Да. Очень.

И Лизонька снова вернулась к своей не мудрёной, но питательной трапезе.

Клавдия Ивановна смотрела на Игоря.

– Да вы идите, кушайте, а я присмотрю за девочкой-то вашей, не беспокойтесь, – предложила она ему.

– Ещё раз спасибо вам большое.

Женщина добродушно, с улыбкой, махнула рукой.

– Да не за что. Идите-идите.

При выходе из «Водовоза» Шверцев увидел козу. Та была привязана к колышку, воткнутому в землю, и паслась. Когда тварь божья подняла голову, то Игорю показалось, что её глаза смотрят на него с сочувствием и пониманием. Игорь, сердито нахмурясь и пробормотав: «Вот ещё этого не хватало», – направился к забегаловке, стоявшей недалеко от места посадки. Не доходя до пункта общественного питания, он вдруг вспомнил, что кто-то очень давно говорил ему, что у коз бывает молоко, только когда родятся козлятки. «Интересно, где же они?» – мелькнула мысль в его голове. Но тут же и покинула.

В кафе он заказал себе омлет, чай и бутерброд с колбасой. Невесть какой завтрак, но сытно и до обеда хватит. Принеся поднос с едой на один из свободных столиков, пилот «Водовоза» задумчиво посмотрел в окно.

Вдруг сильный удар по плечу вернул его из раздумий обратно на грешную землю. Здоровенный мужик, после того как дружески хлопнул Игоря по плечу, поставил свой поднос рядом с ним, сел и радостно чуть ли не орал:

– Здорово, Игоряша! Сколько лет, сколько зим! Ну что, не узнаёшь?

– Ну почему? Узнаю. Борис Конделов.

– Точно. – Борис откинулся самодовольно на спинку стула и тут же вновь нагнулся к столу. – Слушай, да ты будто не рад меня видеть?

– Рад, – вяло проговорил Игорь, – просто не ожидал тебя увидеть, да и не выспался я сегодня.

– А! Оно и видно. Слушай, братан, у нас такие дела творятся…

И, уплетая свой завтрак за обе щеки, здоровяк в светлом сером костюме принялся рассказывать, что с ним происходило, немало не заботясь о том, интересно это его собеседнику или нет.

Но в глазах Игоря, как словно из тумана, память возвращала картины прошлой их встречи.

***

Он вспомнил какое-то заброшенное складское помещение. И людей с оружием перед разбитыми окнами. Все бойцы были экипированы в бронежилеты, каски, защитного цвета одежду и высокие ботинки. Они жались к стенам, робко выглядывая в окна, ожидая, что сейчас на них польётся ураган пуль. Впрочем, их робость была лишь кажущейся. Бойцы были опытны. По их потрёпанному, но всё ещё бравому виду можно было понять, что повидали они немало. Шверцеву всё происходящее тогда казалось, как в фантастическом романе. Построили суперкомпьютер и стали к нему всех чипами в мозгу подключать. Чтобы общаться и быстро информацию получать. А суперкомпьютер, не будь дурак, всех, кто подключён, стал в рабство обращать. Ну и, естественно, повстанцы и прочие появились. И Игорь тогда был среди повстанцев. И вот теперь он сидит с ними на этом заброшенном складе и ждёт посла от суперкомпьютера. Вот к складу подъезжает открытый джип, и из него выходит женщина. Вся в белом. Юбка, туфли, блуза, пиджак – всё белое. И белые кучерявые волосы, обрамляя худое лицо с немного крючковатым носом, ниспадали на плечи. Тонкая талия и стройные ножки говорили о том, что их обладательница следит за ними довольно-таки тщательно. Только нос немного портил её, но в целом она была красива.

Женщина вошла в двери склада. Чуть замерла в дверях, положив худую руку на дверной косяк.

Борис, руководивший тогда повстанцами, подошёл к ней:

– Вы и есть Его посланница?

Женщина с упрёком посмотрела на него:

– Во-первых, здравствуйте. Во-вторых, да. Это я и есть. – Потом она заметила Игоря, также подошедшего к ней, и улыбнулась ему своей широкой улыбкой. – Привет, Игоряшик.

– Здравствуй, Лидия.

– Ну, – женщина жеманно сжала губки, – не стоит столь официально.

Она сделала пару шагов вперёд, хрустя тонкими каблуками на битом стекле («И ведь не боится туфли испортить», – почему-то подумал Игорь.), обернулась к Борису и, смущаясь, спросила:

– Мальчики, а где у вас туалет?

Удивлённый Борис рукой показал в дальний угол большого помещения. Элегантно покачивая бедрами, Лидия пошла в указанном направлении и скрылась за дверью с облупившейся коричневой краской. Вооружённые люди, бойцы даже не оглянулись на неё. Они были опытны, и ничто не могло отвлечь их. Вот в каком-нибудь баре непременно обратили бы внимание на такую красотку, но здесь для них существовало лишь оружие и долг.

– Так вы, оказывается, знакомы! – Борис повернулся к своему соратнику.

– Да. Знакомы.

– И что это за человек?

– Ну что тебе сказать? Я знал её как откровенную бл*дь. Она старалась переспать с любым понравившимся ей мужчиной. И женщин, впрочем, тоже не пропускала. Но при этом у неё муж и двое детей, которых она очень любит. А секс на стороне не считала изменой и говорила, что это просто нормально. Главное, что любит она мужа, а остальное это не более чем снятие стресса и напряжения.

– Игорь, она и с тобой спала.

– Нет.