Рожденная в огне Робертс Нора
– Они уже испечены и охлаждаются на подоконнике.
Простой, ни к чему не обязывающий разговор почти растопил чувство обиды в душе у Брианны, которая вообще терпеть не могла всяческих стычек и раздоров. Она даже нашла в себе силы признаться в собственной вине и сделала это совершенно искренне.
– Я думала тут о твоих словах, Мегги, – сказала она, – и поняла, что ты во многом права. Мне следовало поехать с тобой. Ведь это было таким испытанием для тебя.
– Так что же не поехала?
Брианна подавила новый приступ обиды.
– Ты же знаешь. Зачем опять начинать? Неужели нельзя без этих наскоков?
– Нельзя. Брианна вздохнула.
– У меня обязательства, Мегги. И не только перед ней. А и перед нашим домом. Я тоже чего-то хочу, мечтаю. Ты никогда не думала об этом?
Резкие горячие слова, готовые было сорваться с языка Мегги, остыли до того, как она их произнесла. В самом деле, что она бесится? Почему все должно крутиться вокруг нее одной? Отчего ее жалость к сестре превращается в обузу для той, кого жалеет? Зачем идти по стопам матери и тоже неустанно попрекать других?
Она оглядела опрятный дом: свежая краска на окнах и дверях; красивые занавески, раздуваемые легким ветерком; ухоженные дорожки и клумбы в саду. И цветы, цветы… Сколько труда вложено! Как она могла не замечать этого раньше? А все потому, что глядит только внутрь себя.
– Ты проделала тут огромную работу, Бри, – восхищенно сказала Мегги. – Отец был бы доволен.
– Отец – да, а ты – нет.
– Неверно! – Она положила руку на плечо сестры. – Не буду обманывать, что для меня это очень много значит, но если в этом твоя жизнь, то дай тебе Бог. Ты любишь и умеешь заниматься домашним хозяйством, как никто. Извини, что я тогда наорала на тебя.
– Ничего. Я привыкла. – Тон еще слегка обиженный, но было ясно, что Брианна уже оттаяла. – Если немного подождешь, я напою тебя чаем. И накормлю.
Мегги по-прежнему была голодна, но отрицательно покачала головой.
– К сожалению, не могу. У меня в доме сидит Роган Суини.
– Могла бы привести его с собой. Нехорошо бросать гостя.
– Он как бы.., в общем, не совсем гость. Не знаю, как назвать. Потому что по делу. Но это неважно. Хочу тебе кое-что показать.
– Покажи, – сказала Брианна, собираясь вешать последнюю наволочку. – А потом беги к Рогану и, если у тебя в доме нечего есть, приведи его сюда. Человек приехал из Дублина, а ты…
– Да перестань беспокоиться о мистере Суини! Лучше посмотри на это!
Мегги вытащила наконец из кармана чек, поднесла к глазам сестры.
Наволочка выпала из рук Брианны, за ней полетела прищепка.
– Господи, что это?
– Чек! Не видишь? Большой, толстый, жирный чек! Они там все продали, что хотели. Все мои работы!
– Так дорого? – Брианна смотрела как завороженная на количество цифр на чеке. – Этого не может быть! Как?
– Потому что я – гений! Теперь поняла? – Мегги обхватила сестру, закружилась вместе с ней. – Ты читала рецензии? У меня, оказывается, глубокий созидательный талант! – Вместе они исполнили что-то вроде матросского танца джиги.
– Мегги, подожди, у меня голова пошла кругом!
– А еще там написано о моей душе и моей сексуальности. Они все знают! И много чего другого. Я не запомнила.
– Мегги, ну пусти меня!
– Не пущу. Мы теперь богаты, ты можешь это понять? А потому пляши!
Они обе рухнули на землю, Мегги продолжала смеяться, прибежавшая собака прыгала с лаем вокруг них.
– Теперь я смогу наконец купить токарный станок, – говорила Мегги, лежа на земле и болтая ногами. – А у тебя будет новая плита, хотя ты уверяешь, что она тебе не нужна. И мы поедем куда-нибудь отдохнуть. Куда пожелаем, в любое место. И еще у меня будет приличная кровать. Кон, отойди, не лижи меня! А ты сможешь пристроить к дому целый флигель. Если захочешь, конечно.
– Я не могу поверить… – тихо говорила Брианна. – Такие деньги… Не могу поверить.
– И, главное, мы найдем для нее дом. – Мегги приподнялась и села, обхватив одной рукой собаку за шею. – Такой дом, какой она сама выберет. И наймем кого-нибудь заботиться о ней и по хозяйству.
Брианна прикрыла глаза. Она не хотела, чтобы сестра прочла в них то, что могла бы сейчас прочесть: ощущение вины, угрызения совести.
– Она может не захотеть.
– Мы сделаем так, что захочет. Подыщем то, что ей понравится. И хорошего человека для ухода за ней. Завтра же поедем с тобой в Эннис, поговорим с Патом О'Ши. Он занимается продажей домов. Мы быстро устроим все это для нее. И как можно лучше. Я дала обещание отцу, когда он умирал, сделать для вас все, что в моих силах, и я выполню свое обещание.
– Вы совершенно спятили? – услыхали они знакомый голос.
На садовой дорожке стояла их мать, кутаясь в шаль, накинутую на платье, несмотря на жаркий день.
– Кричите и визжите тут, а люди, возможно, отдыхают. Что с тобой, Брианна? Ты совсем забыла о постояльцах. Ведешь себя, как малое дитя.
Брианна поднялась с земли и отряхнулась.
– Сегодня хороший день, – виновато сказала она, обращаясь к матери. – Ты бы посидела на солнце.
– Я так и собираюсь сделать. Да позови ты эту противную собаку!
– Сидеть, Кон! Не приставай. – Брианна положила руку на его крупную голову. – Принести тебе чая, мама?
– Да, только завари его как следует на этот раз. – Мать подошла к столу и стульям, выставленным в саду, уселась там. – Этот мальчишка-бельгиец топочет по лестницам несколько раз в день. Ты должна сделать ему замечание, Бри. Не понимаю, почему родители отпускают таких молодых болтаться в одиночку по всей Европе.
– Сейчас принесу чай, – сказала Брианна. – Мегги, ты еще побудешь?
– Да, но чая не надо. Я поговорю пока с матерью. – Она взглядом дала понять сестре, что вопрос уже решен и обсуждению не подлежит. – Будь готова завтра в десять утра поехать со мной в Эннис. Хорошо?
– Я.., хорошо, Мегги.
– В чем дело? – строго спросила мать, когда Брианна поспешно удалилась. – Что вы обе задумали?
– Насчет твоего ближайшего будущего. – Мегги взяла свободный стул, поставила поближе к матери.
Ей хотелось поговорить сейчас с ней спокойно, не доводя, как обычно, до взаимных обвинений и ссор; надеялась, они сумеют забыть о старых обидах или хотя бы обойти их, как корабль обходит подводные рифы. Во всяком случае, она была готова к этому, так ей казалось. Особенно после того, как ей стало известно кое-что новое из жизни матери.
– Мы собираемся купить тебе дом, – пояснила она.
Мейв издала звук отвращения и еще крепче закуталась в шаль.
– Вот новости! – раздраженно воскликнула она. – Мне и здесь хорошо. Я вполне довольна Брианной и вообще…
– Наверное, так, но с подобным положением пора покончить, мама. Я найму тебе компаньонку, служанку, кого хочешь. Тебе не придется ухаживать за собой. Только это будет не Брианна.
– Она из тех детей, кто понимает свой долг в отношении собственной матери.
– Да, – согласилась Мегги, – она делает все, что в ее силах, и даже больше, чтобы ты была довольна. И, как я понимаю, этого для тебя недостаточно.
– Ты ничего не понимаешь!
– Возможно, но хотела бы понять. – Она постаралась, чтобы голос звучал как можно мягче, хотя сделать это ей было нелегко. – Правда, очень хотела бы. Жаль, что ты бросила заниматься тем, что так любила. Я узнала, что ты хорошо пела, только…
– Не смей говорить про это! – Голос у Мейв был словно замороженный. Бледное лицо стало еще бледнее от внутренней боли, от того, что она не могла ни о чем забыть, ничего простить.
– Я только сказала, что жалею тебя.
– Мне не нужна твоя жалость! – Плотно сжав губы, мать смотрела в сторону. – Чтоб я не слышала от тебя больше ничего об этом!
– Хорошо, – Мегги наклонилась так, чтобы видеть лицо матери. – Ты считаешь меня виноватой в том, чего лишилась. Возможно, это в какой-то степени даже приносит тебе утешение. Но я не могла запретить себе родиться. Зато я постараюсь сделать для тебя все, что в моих силах. У тебя будет теперь хороший дом и верная, преданная женщина, которая сможет стать и помощницей, и другом. Я это сделаю незамедлительно, потому что появилась такая возможность. Сделаю для отца, для Брианны. И для тебя.
– Ты приносишь мне только горе в жизни. Одно горе.
Итак, смягчения ждать не приходится – Мегги отчетливо поняла это. Отношения останутся прежними, и навсегда.
– Да, я это постоянно слышала от тебя, мама. А сейчас выслушай меня ты. Еще раз. Мы найдем тебе дом, как можно ближе к этому, чтобы Брианне было легче навещать тебя. И он будет обставлен целиком по твоему вкусу. У тебя будет ежемесячное содержание – на еду, одежду, на все, что захочешь. И, клянусь перед Богом, не позже чем через месяц ты переедешь отсюда.
– Бредовые мысли, – уже спокойней сказала мать. – Ты, как твой отец, всегда переполнена ими.
– Не совсем бредовые, мама. – Во второй раз за последние четверть часа Мегги вытаскивала из кармана чек почти на двести тысяч фунтов. Ей доставило тайное удовольствие видеть, как расширились и остановились глаза матери. – Видишь? Он настоящий, и он мой! Я его заработала. Заработала, потому что отец верил в меня, отправил учиться и разрешил пытаться и пробовать.
Мейв скользнула по лицу дочери оценивающим внимательным взглядом.
– То, что он дал тебе тогда, чтобы ты могла учиться, принадлежало также и мне.
– Верно. Деньги на поездку в Венецию, на ученье, на крышу над головой. Но все остальное, что дал мне ом, не имело к тебе никакого отношения. И ты получишь свою долю обратно. С процентами. – Мегги положила чек в карман. – Тогда я наконец больше не буду тебе обязана.
– Ты обязана мне своей жизнью! Мейв почти выплюнула эти слова.
– Она мало что значила для тебя. Быть может, я теперь лучше понимаю, отчего так получилось, но мне от этого не легче. Прошу тебя, пойми, ты должна переехать без слез и жалоб, чтобы последние дни твоего пребывания в этом доме не стали адом для Брианны.
– Я никуда не собираюсь уезжать. – Мейв достала кружевной платок, скомкала в руках. – Мать имеет право на заботу со стороны своих детей.
– Ты любишь Брианну не больше, чем меня. И мы все это знаем. Она ведет себя по-другому, не так, как я, но, поверь мне, чувства у нее те же самые. Будем, наконец, честны друг с другом. Ты всегда умела играть на струнах ее сердца, и только Бог знает, чего ей это стоило и стоит. Вспомнить хотя бы… – Ей пришла на память сейчас история пятилетней давности, которую она как-то услышала от Мерфи Малдуна, но ни словом не обмолвилась Брианне. – Хочешь, чтобы я рассказала сестре, почему Рори Макавери уехал в Америку, а Бри осталась с разбитым сердцем?
Руки Мейв, сжимающие платок, чуть дрогнули.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Прекрасно знаешь о чем. Ты попыталась избавиться от него, когда увидела, что он ухаживает за Брианной с серьезными намерениями. Сказала ему что-то вроде того, что совесть не позволяет тебе допустить, чтобы он совершил страшную ошибку. Вспомни. Ты уверила его, что Брианна живет с Мерфи, а он был совсем еще неопытный юноша.
– Это вранье! – Мейв негодующе вскинула подбородок, но в глазах у нее был страх. – Ты всегда была злобным и лживым ребенком, Маргарет Мэри.
– На этот раз солгала ты, мама! Отвратительно солгала. Какая женщина может намеренно отнять счастье у своей дочери только потому, что сама не имела его? Спросишь, откуда я знаю? Мне рассказал Мерфи. Уже после того, как они подрались так, что кровь текла ручьями. Рори не хотел верить ему, что этого не было. Да и как он мог поверить, если сама мать Брианны рассказывала ему об этом чуть ли не со слезами на глазах. Ты неплохая актриса.
– Она была слишком молода, чтобы выходить замуж. Я не хотела, чтобы она совершила ту же ошибку, что и я, и разрушила свою жизнь. Парень совсем не для нее, уверяю тебя. Ни к чему не пригоден.
– Но она любила его.
– От любви не бывает на столе вдоволь хлеба. Почему же ты до сих пор ничего не рассказала Брианне?
– Потому что считала, от этого ей станет только тяжелей. Зная, какая она гордая, я умоляла Мерфи тоже молчать об этом. А еще, возможно, потому, что была зла на Рори за то, что он поверил тебе, а значит, не любил по-настоящему. Но теперь-то я расскажу. Пойду на кухню прямо сейчас и все открою. И, если нужно, приведу Мерфи в свидетели. Тогда уже никого не останется с тобой, на твоей стороне.
Никогда раньше Мегги не думала, что отмщение может принести такое чувство горечи. Эту горечь она прямо ощущала во рту, когда снова обратилась к молчащей матери.
– Но я ничего не скажу Брианне, если ты послушаешь меня и поступишь так, как я предлагаю. И обещаю, как уже говорила, заботиться о твоем благополучии и делать все, чтобы ты была довольна… Я не могу, к сожалению, возвратить тебе то, что у тебя было, и чего ты желала до того, как я появилась на свет, и что потеряла. Но, надеюсь, могу сделать так, чтобы ты стала счастливее, чем была все эти годы. У тебя будет полный достаток, свой дом, деньги.
Мейв сжала губы до такой степени, что их почти не стало видно. Как это омерзительно – вступать в сделку с собственной дочерью! Однако…
– Откуда я знаю, что ты сдержишь слово? – недоверчиво спросила она.
– Потому, что даю его тебе. И еще потому, что поклялась отцу сделать это, когда смогу, и сейчас клянусь его памятью. – Мегги встала со стула. – Думаю, это должно удовлетворить тебя. Передай Брианне, я подъеду завтра к десяти и заберу ее.
С этими словами Мегги повернулась на каблуках и зашагала к калитке.
Глава 12
Обратно она снова шла не по дороге, а через поля. Собирала дикие полевые, свободно растущие цветы – лабазник, валериану. Видела коров из стада Мерфи, готовых к очередной дойке, но все еще однообразно жующих траву на пастбищах, отделенных от пашни невысокими каменными заборами, через которые она и перелезала, вторично за сегодняшний день.
Увидела она и Мерфи, верхом на своем тракторе; с ним молодые соседские парни Брайан и Дугал, помогающие ему косить и убирать траву. Это не были поденщики, скорее – помощники. Никто тут не трудится в одиночестве в страдную пору – на заготовках сена, торфа или во время сева. Сегодня эти юноши помогают Мерфи, завтра он станет помогать им. Здесь живут общиной. Никто никого не спрашивает, нужна ли помощь, а просто приходит и предоставляет свои руки, сильную спину, трактор или плуг.
Каменные ограды отделяли поля и пастбища друг от друга, любовь к земле объединяла этих людей.
Мегги подняла руку, отвечая на приветствие трех мужчин, и продолжала путь к дому, задерживаясь только для того, чтобы сорвать еще цветок.
Земля… Бескрайняя земля. Зеленая, коричневая. Небо, синее, как васильки.
От радости у нее перехватило дух. Она подпрыгнула и побежала. Оставшуюся часть пути проделала бегом.
Когда она остановилась у раскрытой двери в собственную кухню и заглянула туда, ей снова не хватило дыхания, но не от бега или красот природы.
Она увидела его, сидящего у стола, в своем элегантном английском костюме, в ботинках ручной работы. Папка перед ним раскрыта, на столе – бумаги, калькулятор, ручки. Ни минуты без дела! Он работал – за этим простым деревенским столом, который у него в доме пошел бы только на растопку.
Солнечные лучи врывались в открытые окна, золотой кончик его пера сверкал, сам он был погружен в какие-то вычисления, что-то записывал, снова считал. Она видела его лицо в профиль, строгую темную бровь, упрямо сжатые губы.
Вот он протянул руку к кружке с чаем, отпил, снова углубился в подсчеты.
Как он все-таки красив. Элегантен, мужествен.
Точен и упорядочен во всем, как его маленький калькулятор, в который он то и дело тычет пальцем. Да, с этим мужчиной не побегаешь по освещенным солнцем полям, не помечтаешь при лунном свете. И все же…
Все же он не такой, каким показался сначала; Совсем не такой, она теперь ясно поняла это.
Она почувствовала непреодолимое желание подойти и рывком развязать его умело завязанный галстук, расстегнуть воротник, рубашку. Ощутить человека, который там, внутри, под одеждой.
Мегги не привыкла отказывать себе в том, чего очень хотела. Во всяком случае, редко делала это.
Она проскользнула в дом. Ее тень не успела еще упасть на его бумаги, как сама она была уже у него на коленях, ее губы на его губах. Цветы она бросила на стол.
Потрясение, радость, страсть – словно три острия вонзились в него, заставив забыть обо всем, что было до и что будет после… Перо со стуком упало на стол, он погрузил обе руки в ее спутанную рыжую гриву и не скоро перевел дух. Как сквозь туман он видел, что она возится с его галстуком.
– Что? – хрипло спросил он и, посчитав свой голос не вполне приличным, тут же откашлялся. – Что случилось?
– Вы знаете, знаете…
Свои слова она сопровождала короткими поцелуями. От него пахло дорогим одеколоном, отменным мылом, свежим бельем.
– Я всю жизнь считала галстук, – шепотом сказала Мегги, – самым идиотским предметом туалета, который дан мужчинам в наказание за то, что они мужчины. Он не душит вас?
Его душило совсем другое, он промычал «нет» и отстранил ее руки, но галстук уже просто висел на шее, верхние пуговицы были расстегнуты.
– Что выделаете, Мегги?
– По-моему, это должно быть понятно даже дублинцу, – ответила она со смехом, в зеленых глазах светилось злорадство. – Смотрите, я принесла вам цветы!
– Очень мило. Поставьте их в воду. Она снова рассмеялась.
– У вас каждый предмет должен знать свое место, не так ли? Но, насколько могу судить, ваши мысли заняты сейчас не поиском воды для цветов.
Он не стал отрицать очевидного – естественной реакции мужчины, которая была ощутима.
– Вы мертвого разбудите, – пробормотал он и положил руки ей на бедра, чтобы приподнять ее со своих колен.
Но она еще крепче прижалась к нему – так, что сделала больно.
– Какой прекрасный комплимент я слышу, – вкрадчиво сказала она, целуя его снова, слегка покусывая зубами его губы. – Вы собираетесь закончить вашу работу прямо сейчас, или у вас найдется немного свободного времени?
– Найдется.
Пальцы рук, лежащие на ее бедрах, пришли в движение. Он ощущал ее запах – она пахла полевыми цветами и дымом от печей. Никакой парфюмерии. Их лица почти соприкасались, комната была наполнена солнцем, и он ясно видел матовый цвет ее щек, легкий румянец, россыпь золотых веснушек, бирюзовую глубину глаз.
– Мне кажется, мы совершаем ошибку, – пробормотал он, делая героические усилия, чтобы голос звучал ровно. Но не смог сдержать стона, когда язык ее коснулся его уха, и следующие за этим слова прозвучали уже не слишком уверенно. – Нам следует выбрать время и место.
– Так выбирайте скорее, – прошептала она, продолжая расстегивать пуговицы на его рубашке. Господи, что он мелет? Какое время? Какое место?
– Мы оба должны решить… – Он говорил прерывистым голосом. – Есть ли у нас потребность.., необходимость.., ведь если мы…
Она ударила его кулаком в грудь.
– У меня есть потребность! Слышите, Роган? Я собираюсь завладеть вами! Сейчас, здесь. – Она впилась ему в губы, шепча между поцелуями:
– Ну же, прогоните меня.
Разве он сам не хочет этого? Боится? Вполне может быть. О нет, он хочет… Хочет…
Это были его последние разрозненные мысли перед тем, как ее груди оказались у него в руках, и он услышал удовлетворенный стон, который перелился из ее рта в его, словно густая винная влага.
Он сдернул с нее рубашку, под которой был маленький лифчик, возбудивший его еще больше, и рывком вскочил со стула.
– К черту всю болтовню! – пробормотал он и поднял ее на руки.
Ее руки и ноги сплелись вокруг его тела, рубашка свисала с кисти руки, держась на одной нерасстегнутой манжете.
Мегги была небольшого роста, совсем легкая: но Роган сейчас ощущал в себе такую силу, что ему казалось, мог поднять гору. Ее губы и язык не знали покоя, прикасаясь к его губам, языку, ушам, шее, в ее маленьком горле все время дрожал какой-то напряженный, волнующий звук.
Он направился со своей ношей к выходу из кухни, споткнулся о лежащий там половик, пошатнулся, и Мегги ударилась плечом о дверной косяк. Это испугало Рогана, но она беззвучно рассмеялась и еще сильнее сжала его ногами.
Снова их губы слились в судорожном, отчаянном поцелуе. Оторвавшись от ее рта, он сквозь тонкую материю начал целовать ее грудь, жадно, как ребенок, высасывающий молоко у матери.
И снова волна блаженства, острого до боли, прокатилась по всему ее телу. Таких невероятных ощущений она никогда раньше не испытывала и даже представить не могла, что такое возможно. Если какие-то ростки сомнения еще оставались в ее душе, то теперь окончательно исчезли, и она поняла: обратной дороги нет. Все должно свершиться, и как можно быстрее.
– Скорее! – выдохнула она, когда он, оторвавшись от двери, устремился к ступенькам, ведущим наверх. – Скорее!
Он поднялся по невысокой пологой лестнице и, толкнув ногой дверь, оказался в спальне. Здесь тоже было солнечно, ветер трепал занавески в открытых настежь окнах.
Они оба упали на незастеленную постель. Сейчас ему было не до беспорядка, царившего в комнате и в любое другое время вызвавшего бы у него неодобрение, если не отвращение.
Ими владело и повелевало сейчас лишь одно чувство – страсть. Вернее, вожделение, которое не нуждается в раздумьях, словах, даже в ласках. Они набросились друг на друга, как беззаботные звери, срывая одежду, сбрасывая обувь – эти признаки цивилизации, забытой сейчас и никчемной. Отскакивали пуговицы, рвались швы, рушились все преграды…
Его руки, казавшиеся такими мягкими, даже нежными, были сейчас грубы и жестоки, они могли причинить боль, оставить царапины, ссадины. Но они приносили ей невыразимое наслаждение, которое пронзало все ее существо, как молния – тучи. Ее груди снова оказались у него в руках, и поскольку все преграды остались далеко позади, он втянул губами затвердевший сосок и прикусил его зубами. Она вскрикнула, но не от боли, а потому, что волны нахлынувшей страсти захлестнули ее с новой силой. Мегги испытала сильный оргазм. И прежде чем она успела удивиться этому, желание вновь овладело ею.
Она бормотала какие-то полузабытые кельтские слова, которых не знала, но которые пришли от далеких предков и свили себе гнездо где-то глубоко в тайниках ее души. Никогда она не думала, что желание может быть таким требовательным, таким настойчивым. Подобного с ней еще не бывало. Она дрожала от его прикосновений, как натянутая тетива, растворялась в его поцелуях без остатка, предоставляя все свое податливое тело, которое неимоверно возбуждало Рогана, все таинственные углубления и выпуклости, в его власть.
Он же ощущал одно лишь непреодолимое желание – победить, возобладать над ее плотью, слить со своей, чтобы ее кровь стала его кровью и потекла по его собственным венам и артериям.
Он больно сжал пальцы ее руки, она вскрикнула, произнеся его имя, и оно прозвучало, как стон, как рыдание.
Желание становилось нестерпимым. Больше она не могла сдерживаться и раздвинула ноги.
– Сейчас! – заклинала Мегги. – Роган, умоляю…
Но он был уже в ней, глубоко и сильно. Она выгибалась навстречу неописуемому удовольствию, которое пульсировало внутри ее острыми вспышками. Их тела объединились в едином ритме, готовясь к сокрушительному взрыву страсти. Ее ноги почти впивались ему в спину.
Как сквозь завесу легкого тумана он видел ее лицо, закрытые глаза, мог различить смену выражений на нем: удивление, радость, печаль, страсть – одновременно и порознь, они, словно блики света и тени, сменяли друг друга, сплетаясь и разъединяясь. Еще раз, когда их поглотило лишь одно безумное желание, она открыла глаза и произнесла его имя.
Он почувствовал, что тонет в бирюзе этих глаз, и, зарывшись лицом в пламя ее волос, подчинился. Последним, окончательным усилием, испытывая жадное сожаление, что наступает конец, он излил в нее семя.
В войне любого рода бывают потери. Пожалуй, мало кто знает это так хорошо, как ирландцы. Так считала Мегги. Знают радость побед и горечь поражений. Но в той войне, что шла между ней и Роганом и закончилась сейчас тем, что Мегги потеряла ощущение собственного тела и не знала, кто вышел победителем, в этой войне она не собиралась подсчитывать потери. По крайней мере, в данное время.
Солнце светило по-прежнему, слышалось щебетанье птиц за окном, гул печей, жужжанье пчел возле подоконника.
Мегги лежала почти поперек кровати, голова свешивалась с матраца. В руках чувствовалась боль. Быть может, потому, что они были все так же крепко обвиты вокруг Рогана, который распростерся на ней, тихий, как сама смерть.
Задержав дыхание, она услышала, как часто бьется его сердце. Удивительно, подумала она, как мы не убили друг друга. Испытывая удовольствие от того, что ощущает вес его тела, что мысли в ее голове сплелись в паутину, Мегги наблюдала, как солнце пляшет на потолке.
К Рогану медленно возвращалось ощущение реальности – что комната освещена солнечными лучами, что под ним находится маленькое теплое тело. Розовая пелена заволокла его сознание. Он снова закрыл глаза. Не хотелось делать никаких движений, шевелиться, говорить…
Да и какие слова может он произнести? – спросил он самого себя. Сказать ей, что понял, к своему собственному удивлению и смущению, как любит ее? Почему она должна ему поверить? Кроме того, произнести это сейчас, когда оба еще находятся в состоянии эйфории после недавней близости, означает скорее всего вызвать недоверчиво-язвительную реакцию такой женщины, как Мегги, и уж, во всяком случае, не веру в правдивость его слов.
И вообще, какие нужны слова после того, как мужчина овладел женщиной с яростью дикого животного? О, несомненно, он убежден, что она испытала наслаждение, но это не меняет того факта, что сам он полностью потерял контроль над собою, над своим телом и разумом – а что же тогда отличает человека разумного и цивилизованного от дикаря?
Впервые в жизни он овладел женщиной, не проявив при этом в самые интимные минуты необходимого внимания, тактичности, нежности, наконец. Все было резко, бездумно, даже грубо и к тому же, подумал он с некоторым содроганием, без учета возможных последствий.
Он захотел подняться, но она протестующе забормотала и еще крепче обхватила его.
– Не уходи.
– Я не ухожу.
Он увидел, что голова у нее висит в воздухе, и подложил под нее ладонь, а потом попытался отодвинуться назад, сразу оказавшись у другого края постели.
– Как ты спишь на такой узкой? – удивился он. – Тут тесно и для кошки.
– Мне вполне хватает места. Но теперь, когда я так богата, куплю себе другую. Огромную, как у тебя в доме.
Он представил себе свой «чиппендейл» [5] с четырьмя столбиками по краям на этой голубятне и улыбнулся. Но тут же тревожная мысль стерла улыбку с лица.
– Мегги!
На ее разгоревшемся лице блуждала легкая улыбка, глаза были полузакрыты.
– Роган, – ответила она тем же серьезным, обеспокоенным тоном, но тут же рассмеялась. – Знаю, ты собираешься поведать мне, что весьма сожалеешь о том, что растоптал мою честь. Или что-нибудь в этом роде. Если чья-то честь и пострадала, то скорее твоя. Потому что я хотела этого и нисколько не раскаиваюсь.
– Мегги, – повторил он и нежно отвел волосы, упавшие ей на щеку. – Что ты за женщина? Кто тут говорит о сожалениях и о чести, когда я… – Он не договорил и, подняв ее руку, стал целовать пальцы. Увидев темные пятна возле плеча, он вздрогнул. – Я сделал тебе больно! Что это?
– А… Теперь, когда ты сказал, я немного чувствую. Наверное, ударилась о дверь. Чепуха. О чем ты хотел спросить до этого?
Он немного отодвинулся от нее.
– Хотел извиниться. Это непростительно. Мое поведение нельзя оправдать ничем!
Она повернула голову и поглядела на него долгим взглядом. Опять его проклятые светские манеры! Даже когда он совершенно голый лежит в чужой постели.
– Твое поведение? – переспросила она. – Я бы сказала – наше поведение, Роган, и, мне кажется, с обеих сторон оно было безукоризненным. – Засмеявшись, она попыталась привстать и обняла его за шею. – Думаешь, из-за нескольких синяков я увяну, как роза с обломанным стеблем? Этого не случится, уверяю тебя. Тем более я отчасти сама виновата. – Дело в том, что…
– Дело в том, – прервала она его, – что мы немножко искалечили друг друга. И, пожалуйста, перестань превращать меня в изнеженное растение, которому противопоказаны сильные ощущения и истинные радости секса. Потому что я в восторге от всего, что было. Так же, как и ты, дорогой сэр.
Он дотронулся до темной отметины у нее возле кисти.
– Лучше бы я по-другому проявлял свой восторг.
– Это пятно у меня от рождения, – схитрила она.
Он не поверил этому и правильно сделал, но дольше всего его беспокоило совсем другое.
– Мегги, – снова заговорил он, – поверь, я вовсе не думал, когда вылетел сегодня из Дублина, что все окончится именно так. И, конечно, сейчас поздно говорить о том, что свершилось. Но скажи, ты.., ты не боишься забеременеть?
Она прищурила глаза, села в постели, глубоко вздохнула.
… Она помнила, что так говорил ей отец. Про нее. Теперь она поняла, что он имел в виду.
– Нет, – сказала она безжизненно; ее чувства были сейчас слишком смутны и неопределенны, чтобы бурно вырваться наружу. – По времени этого не должно быть. И я сама отвечаю за себя, Роган.
– Я должен был подумать об этом, черт меня побери! – Он погладил ее по румяной щеке. – Ты ошеломила меня, Мегги, когда плюхнулась ко мне на колени с охапкой полевых цветов в руках. И продолжаешь поражать меня и сейчас.
Улыбка снова появилась у нее на лице – сначала в глазах, потом на губах.
– Я примчалась прямо с поля. Была у сестры. Солнце ярко светило. Мерфи убирал сено у себя на лугу. С тех пор как умер мой отец, пять лет назад, я никогда еще не чувствовала себя так хорошо и легко. Потом увидела тебя на кухне. Ты работал. И, наверное, я тоже была ошеломлена.., поражена всеми этими обыкновенными вещами. – Обнаженная до пояса, она еще больше приподнялась на постели. – Роган, тебе обязательно возвращаться сегодня в Дублин?
Как пахнет ее кожа, как сияют глаза! Как влечет тело!
– Думаю, можно отложить до утра, – пробормотал он.
Она откинулась на подушку.
– Не нужно никуда ехать, чтобы обедать, – лукаво сказала она.
– Я отменю заказ. – Он обвел глазами комнату. – Здесь нет телефонного аппарата?
– Для чего? Чтобы трезвонил над ухом и мешал спать?
– Я не подумал об этом, прошу прощения. – Он потянулся за своими измятыми брюками. – Спущусь вниз и позвоню в несколько мест. – Мегги нахмурилась. У нее было лицо обиженного ребенка. – Я очень быстро. Сейчас же вернусь.
– А нельзя отложить? – закричала она ему вслед.
– Хочу, чтоб ничто не беспокоило нас до утра, – ответил он, уже открыв дверь, и поспешно сбежал по лестнице.
Оставшись одна, Мегги стала терпеливо ожидать его.., пять минут. На шестой минуте она потянулась и встала с постели, критически оглядела свои шрамы и ссадины. Подняв с пола валявшуюся рубашку, она секунду подумала, потом бросила ее туда же и, мурлыкая что-то под нос, спустилась на первый этаж.
Роган продолжал говорить по телефону, прижимая трубку плечом к уху, в одной руке у него был блокнот, куда он что-то записывал. Солнечные зайчики, уже потерявшие свою яркость, играли у его ног.
– Перенесите это на одиннадцать, – говорил он. – Нет, на одиннадцать. Да, и свяжитесь с Джозефом. Вы слышите меня, Эйлин? Скажите, чтобы ожидал груз морем из Клера. Да, насчет работ мисс Конкеннан. Я…
Он услышал шаги позади себя, оглянулся. Мегги стояла посреди комнаты, подобно увенчанной огненной короной богине, совершенно обнаженная, ее кожа отливала цветом слоновой кости, в глазах была улыбка. Голос его секретаря жужжал в ухо, как надоедливое насекомое.
Читать бесплатно другие книги:
