Первый удар Седов Б.

Глава 5

МОЗГОВОЙ ТРЕСТ В КРЕСЛЕ НА КОЛЕСАХ

Нашел его Кастет!

И где нашел, в Серегиной записной книжке. Перелистывал ее без дела, пытаясь вспомнить адрес человека, фамилии которого он даже не помнил, какая-то сибирская фамилия, а что в ней сибирского, черт его знает. Может — Байкалов, может — Кедров, а может просто — Таежный… Перелистывал он книжку, пока глаза не остановились на фамилии Черных. Конечно, в Сибири полно таких фамилий — Белых, Седых, Черных…

Только этот Черных к Сибири никакого отношения не имел, был потомственным петербуржцем. Его предки жили в городе чуть ли не с момента основания, и он, как и подобает жить коренным петербуржцам, прозябал в комнатухе огромной коммуналки бывшего доходного дома на Седьмой линии Васильевского острова.

Память далеких событий вернулась к Кастету. Он вспомнил не только адрес Жени Черных, но и обстоятельства их знакомства…

Учились они в одной школе, в параллельных классах.

Случилось так, что после восьмого класса ему пришлось перейти в другую школу. Их с Петькой Чистяковым родную двенадцатую школу закрыли на ремонт, и последние два года они доучивались в другой школе — тридцать второй. Почти никого из новых одноклассников Кастет не запомнил, учился недолго, два года, да и занятия посещал нечасто, по уважительной спортивной причине. К тому времени он был уже приличным боксером и много времени проводил на сборах, в разных спортивных лагерях, выезжал и на соревнования. А Женя Черных учился в параллельном, и, если бы не Женькино несчастье, никогда бы их пути не пересеклись.

Но был Женя Черных хром, горбат и вызывающе большеголов.

— Вылитый Квазиморда! — сказал другу Кастет, увидев Женьку в первый раз.

Незадолго до этого он на сборах перед спартакиадой школьников прочитал забытую кем-то книжку без обложки, начала и конца, из которой к тому же молодые атлеты, идя по нужде, вырывали нужное им количество страниц. В этой книжке героем был страшный горбун Квазимодо, книга называлась «Собор Парижской Богоматери» французского писателя Виктора Гюго, но этих подробностей Кастет так никогда и не узнал.

Встречая Черных в школе, Леша Кастет невольно провожал его глазами — необыкновенное уродство, как и необыкновенная красота, притягивают взгляд, — но никогда с ним не разговаривал, даже не здоровался, не знал его имени, а уж тем более адреса. Однако, возвращаясь как-то вечером после тренировки и проводив к тому же одну подающую надежды, не только в спортивном плане, гимнасточку, он в проходном дворе наткнулся на драку.

Собственно, дракой это назвать было нельзя — трое подвыпивших, видно, пацанов били ногами упавшего уже на землю паренька. Если бы не явный численный перевес, Леха прошел бы мимо — мало ли, кто с кем махается по пьяни, сейчас морды друг другу бьют, а через пять минут обнимутся и продолжат пьянку. Тут же дело обстояло по-другому, и Кастет вмешался.

Его участие в драке было непродолжительным — пацаны, даже не поняв, что произошло, очутились на земле, а Леха подхватив под мышки несчастную жертву, потащил ее на улицу. При свете фонарей жертва оказалась тем самым Квазимодой, которого, как узнал Кастет, зовут Женя Черных и живет Женя Черных в доме номер тридцать семь по Седьмой линии.

Кастет под мышкой принес Женю домой и не только сдал с рук на руки одинокой его мамаше, но и помог смыть с Женькиного лица кровь, переодеть того в чистое и уложить в постель. Судя по тому, как сноровисто управлялась со всем этим мама-Черных, подобные приключения выпадали на долю ее сына частенько.

Так Кастет подружился с семейством Черных. В тот вечер он долго сидел с Вероникой Михайловной, пил чай с домашними сухариками, слушал ее рассказ о роде Черных-Паскевич, последним представителем которого был Квазимодо Женя, и даже рассматривал семейный альбом со множеством старинных, отпечатанных на картонках, фотографий.

Между ними не было ничего общего — здоровый атлет Кастет, окруженный друзьями и подругами, и одинокая, уже немолодая женщина, в отчаянии родившая единственного ребенка, и ее обреченный на одиночество сын, но Кастета тянуло в этот дом, и, когда было время, он старался прийти туда, обычно с немудрящими гостинцами — печеньем, пряниками или простенькими конфетками «Ирис Кис-кис».

Вероника Михайловна работала библиотекарем, ее зарплаты с трудом хватало на самую простую еду и лекарства для Жени, с детства долго и тяжело болевшего и проводившего много времени в больницах и санаториях, поэтому Лешкины гостинцы были очень кстати для любившей почаевничать Женькиной мамы.

С самим Женей Черных он, в общем-то, не дружил, приходил Леха ради его матери, которую по-мужски опекал и о которой заботился, как мог. Любил слушать ее рассказы о книгах, которых она, в отличие от Леши, прочитала множество, какие-то случаи из библиотечной жизни и всякое-разное, что может говорить одинокая женщина зашедшему на огонек юноше. Женя на этих вечерних посиделках присутствовал обычно в качестве молчаливого собеседника, изредка бросая на Кастета внимательные взгляды, прочитать значение которых Леха не мог, да и не хотел — Женя Черных его попросту не интересовал.

Эта странная дружба продолжалась очень недолго, до конца последнего года школы, окончив которую, Кастет сразу поступил в Петродворцовое военно-спортивное училище и жил в казарме, в городе почти не бывая. Потом распределение, Москва, курсы, Афган и суматошная мирная жизнь Кастета, в которой места для Черных просто не было. Получалось, что Леха не видел Женю Черных и его маму уже лет двадцать.

Краем уха, наверное, от Петьки Чистякова, который не пропустил ни одной встречи выпускников, Кастет слышал, что Женя Черных окончил физмат ЛГУ, аспирантуру, получил какое-то звание или степень, как это в ученом мире называется, Леха точно не знал, прочили ему чуть ли не Нобелевскую премию, но Черных опять надолго заболел и, как инвалид, сидел сейчас дома, нигде не работая.

Фамилию и телефон именно этого Черных и обнаружил Кастет в записной книжке доктора Ладыгина, именно до этого Черных он в конце концов и дозвонился, и именно к этому Черных он сейчас и ехал.

Дверь, на давно еще условленные три звонка, открыла Женина мама, постаревшая, почти совсем седая, но сохранившая прямую осанку и то же, запомнившееся Кастету со школьных лет, выражение лица — спокойного благородства человека, уверенного в правильности своей жизни и не думающего о мнении других.

— Лешенька, здравствуйте, проходите.

Она провела Кастета по темному — лампочка перегорела, а ввернуть некому — заставленному ненужными предметами коридору в Женькину комнату, постучав, открыла дверь и неслышно растворилась в темноте. Кастет, отчего-то робея, вошел.

Комната была та самая, в которой они чаевничали далекие двадцать лет назад, та же была простая старая мебель, по-прежнему удивляющая чистотой и опрятностью, почти тот же был Женя Черных, сидящий в инвалидном кресле с книгой в руках. В комнате добавились только две вещи — компьютер на письменном столе, там, где раньше стоял бронзовый чернильный прибор, и большая, увеличенная со старой, фотография мужчины в царской форме с эполетами и множеством красивых орденов.

— Это — мой предок, — сказал вместо приветствия Женька.

— Наблюдательный, заметил, что я на фотку посмотрел, — ответил вместо приветствия Кастет.

— Я не наблюдательный, — сказал Женька, — я не могу быть наблюдательным, потому что плохо вижу, а поработаю на компьютере — так вообще слепой, должен после этого отдыхать часа два, времени жалко… А про портрет я сказал, потому что все сразу спрашивают, кто это.

— Слепой, а с книжкой почти в темноте, — сказал, оглядываясь, Кастет.

— А что я с книжкой, так она для слепых, брайлевским шрифтом напечатана…

— Ну ты, блин, даешь! — восхитился Кастет.

— Садись, Алексей, рассказывай, что у тебя стряслось, я по телефону не очень-то и понял. Ты, верно, не один был, говорить не мог.

Леха поискал глазами кресло, в котором когда-то любил пить чай, устроился в нем, сразу оказавшись в удобной, не мешающей думать и говорить, позе, и принялся рассказывать. Черных слушал, закрыв глаза и не перебивая, только худые, с крупными суставами пальцы, бережно скользящие по книжной обложке, выдавали, что он не уснул и все слышит,

— Извини, но я думаю, что твоих друзей нет в живых, — спокойно сказал Женя, когда Кастет кончил, — а Петя Чистяков был и моим другом, он тебе не говорил, наверное, постеснялся. И с Сергеем Ладыгиным я неплохо знаком, помог я ему однажды, а он моей маме помог. Так что — будем думать. Будем думать…

Черных, не открывая глаз, положил книгу ровно на край стола, сцепил замком руки и опустил на них тяжелую голову.

— Сейчас мама чай принесет, чай пить будем, — сказал он, не поднимая головы, — ты пока посмотри что-нибудь, книжку полистай…

Почти сразу же открылась дверь, и вошла Вероника Михайловна.

— Лешенька, пойдемте ко мне, не будем ему мешать…

— Нет, нет, мама. Все в порядке, чайку попьем и продолжим с Алексеем, что у нас сегодня к чаю?

Кастет пожалел, что не принес никаких сладостей.

— Давайте, я сбегаю…

— Ну что вы, Лешенька, все у нас есть.

Сидели, пили чай, что-то говорили, чего Кастет не запомнил, мучительно ожидая продолжения разговора с Женей, наконец, Вероника Михайловна ушла, оставив их наедине.

— Алексей, у тебя деньги есть? — спросил Черных.

Кастет пожал плечами, что значит — деньги, какую сумму Женя Черных считает деньгами и в какой валюте.

— Ладно, начнем с другого конца. Что это Петр говорил о школьном тайнике?

— Недалеко от школы есть трансформаторная будка, там кто-то кирпич выбил, у самой земли, почти не видно, если не знать. За кирпичом за этим ниша, довольно большая, много чего можно положить, мы там сигареты прятали, еще что-то. Пацаны ж были…

— Что сейчас на улице, темно?

— Темно.

— Сходи-ка ты да погляди, что там Петя Чистяков спрятал. Прямо сейчас сходи…

Кастет вышел.

— Вероника Михайловна, закройте за мной.

— Ты все-таки в магазин собрался?!

— Да, я быстро.

До Тринадцатой линии ходу — пять минут. Будка стоит на месте, куда ей деться, народу на улице — никого, даже собачников нет. Прошел мимо несколько раз, на часы поглядывая, будто ждет кого, вернулся к будке, зашел с задней, невидимой с улицы стороны, нагнулся. Кирпич на месте. Только в землю немного ушел, но, похоже, кто-то под него подкапывался недавно — земля разрытая и мягкая.

Кастет достал из кармана нож, «Victorinox», настоящий, швейцарский, не китайская подделка, подковырнул кирпич, легко вынул. Нащупал в нише пакет, даже не пакет, так, чуть больше конверта, в полиэтилене и скотчем замотан, сунул в карман. Кирпич на место, колени от земли отряхнул и — к Черных, пусть он разбирается.

Охранник не обманывал, говоря, что Виктор Павлович приходит домой поздно. Так обычно и было, но не в тот злосчастный для друзей Кастета день.

В этот вечер Виктор Павлович Исаев вернулся необычайно рано, и причина этого была вовсе не в том, что он временно остался без супруги и, как большинство женатых мужчин, оказавшихся без бдительного жениного присмотра, решивших упрочить свое общение с коллегой из соседнего отдела, перейдя, наконец, от совместного потребления кофе в конторском буфете и скромных поцелуев в случайно опустевшей курилке к более ощутимым проявлениям любви.

Причина была в другом. Во-первых, Виктор Павлович Исаев был подполковником МВД, к тому же заместителем начальника отдела по борьбе с организованной преступностью ГУВД Санкт-Петербурга и большинство его коллег были мужчинами, по понятным причинам не вызывавшими у него сексуального рвения. Во-вторых, свои изощренные сексуальные потребности, возникающие, к сожалению, все реже и реже, Виктор Павлович уже давно удовлетворял, не прибегая к унылому супружескому сексу и, уж конечно, не дома. К вящей радости супруги, Анжелики Матвеевны, пользующей в подобных целях сотрудников охранного агентства «Скипетр».

Дело было в том, что через два часа после визита прилично одетого «строителя», интересовавшегося жильцами квартиры на третьем этаже, охранник позвонил Виктору Павловичу на службу. Исаев домой не поехал, сочтя повод незначительным, но немедля отправил туда двух «волкодавов».

Приехавшие спецы обнаружили вход в жилище начальника не нарушенным, успокоились, два раза обошли вокруг дома, ничего подозрительного не усмотрели, успокоились еще больше и доложили обстановку шефу. Исаев не был склонен успокаиваться так быстро, связался с охранником, узнал у него все подробности визита неизвестного работяги, в том числе о ремонте в одиннадцатой квартире, перезвонил волкодавам, вправил им так, что, будь у тех мозги, полезли бы они из приплюснутых ушей, и направил бойцов в квартиру номер одиннадцать.

Легко вскрыв немудрящий замок кастетовской квартиры и обнаружив прикрытый фанерным листом проем в стене, волкодавы поняли, что просто вправлением мозгов им не обойтись.

Исаев к услышанному отнесся неожиданно спокойно, он сам совершил ошибку, отправив домой не опытных сыскарей, мгновенно ориентирующихся в обстановке и способных быстро принимать нужные решения, а тупорылых волкодавов, чье дело не думать, а гасить, мочить и рвать пасть. Повелев тупорылым устроиться в квартире на долговременную засаду и ждать интеллектуального подкрепления, Исаев вызвал майора Богданова — свою правую руку в разного рода левых делах.

Главным достоинством и одновременно недостатком майора было то, что он многое знал о темной стороне деятельности замначальника УБОП, поэтому Исаев без экивоков обрисовал возникшую ситуацию, приказ же звучал просто — найти и уничтожить!

Виктор Павлович Исаев мчался домой, отменив и перенеся все возможные и невозможные дела.

Дома его ждал Богданов, получивший ключи от квартиры начальника. Они, что называется, дружили семьями, и бывать на квартире Исаева ему приходилось частенько, но только сейчас, в одиночестве обойдя немаленькую жилплощадь скромного борца с организованным злом, майор поразился комфорту и восточной роскоши, царящей в жилище.

Анжелика, конечно, приложила ко всему этому свою хищную руку, особенно в обустройстве будуара, но в целом вся эта азиатчина была сотворена по повелению Виктора Павловича. И откуда что взялось в скромном рязанском пареньке, лет тридцать назад приехавшем поступать в Стрельнинскую школу милиции…

Исаев ввалился в квартиру потный, горячий, словно короткую дорогу от Большого дома до Карповки бежал сломя голову, а не ехал на заднем сиденье популярного в определенных кругах «Лендровера» с улучшенным тюнингом.

— Ну, что, Богданыч?

— Все нормально, Виктор Палыч.

Майор взял листок бумаги с оперативными данными. Данные он, конечно, помнил наизусть, но по опыту знал — листок бумаги в руках придает словам большую убедительность и основательность.

— Владелец квартиры одиннадцать, откуда произошло вскрытие, Костюков Алексей Михайлович, 1965 года рождения, старший лейтенант запаса, афганец, мастер спорта по боксу, разведен, бывшая жена…

— Не надо про жену, — прервал его Исаев.

— Сейчас работает водителем в небольшой фирме «Суперавто», занимающейся междугородними перевозками, до этого работал, ну, много где работал непродолжительное время, в том числе, это уже любопытно, пять месяцев в охранном агентстве «Скипетр», ушел оттуда, как говорится, по собственному желанию, но, опять-таки любопытно, перед своим увольнением имел долгую беседу один на один с Киреем, в номерах «Пулковской». Обедали они там вместе, понимаете ли…

Майор сделал паузу, давая возможность шефу осмыслить услышанное.

Подумать действительно было над чем.

«Скипетр» — колдобинская фирма, а с колдобинцами у подполковника сложились непростые отношения, хотя с тем же Киреем он дружески обнимался при встрече. Обедать, правда, вместе им не доводилось.

Это уже плохо, что в деле возникли колдобинцы, но еще один щекотливый момент беспокоил Исаева — его благоверная использовала охранников «Скипетра», причем делала это на семейной территории. Значит что, значит любой из этих кобелей, доведя Анжелику до оргазма, вполне мог пройтись по квартире, познакомиться с расположением комнат и найти сейф, незамысловато прикрытый картиной какого-то иностранца. Анжелика, ети ее мать, после редко случавшегося оргазма впадала в какой-то ступор, и в это время можно было всю обстановку вынести, а не то что найти сейф.

Богданов знал, конечно, о слабости исаевской бабы к безголовым, но мускулистым ребятам из «Скипетра», мог даже навскидку назвать даты последних будуарных приключений Анжелики, поэтому представлял, что сейчас творится в душе у подполковника, и тихо радовался этому.

Нельзя сказать, что он не любил своего шефа, да и кто, интересно, любит свое начальство. Богданов его презирал. Презирал это скопище мелких, гнусных гадостей, попавших на плодородную почву низкой, порочной души и выросших до невероятных размеров. Так муха под сильным увеличительным стеклом превращается в ужасное чудовище с огромными мохнатыми лапами, крыльями, словно из армированного стекла, и слоновьим хоботом.

— Налей чего-нибудь выпить, — слабо попросил Исаев.

Майор взял из бара первую попавшуюся бутылку, налил полный бокал Исаеву, себе плеснул немножко.

— Что еще? — спросил подполковник. Богданов пошелестел бумажками.

— В результате поквартирного опроса установлено, что сегодня в квартире одиннадцать побывали двое мужчин и девушка. Девушка — местная, ее многие знают, и не только в лицо, такая… — майор пошевелил пальцами, будто щупая воздух, — выпить, перепихнуться. Думаю, к ограблению она отношения не имеет, разве — как свидетель. Установить личность — вопрос часа-двух. Ребята работают.

— Хорошо, — кивнул Исаев.

— Установлена личность одного из мужчин. Это — Ладыгин Сергей Павлович, 1964 года рождения, майор медицинской службы запаса, афганец, сейчас работает врачом-гастроэнтерологом в частной клинике на Васильевском острове, адрес прописки и места работы имеется, дома его сейчас нет, мы аккуратно проверили и оставили наружку.

— Отлично! Как удалось выйти на этого… Ладыгина?

— Видеозапись с камер слежения у входа в подъезд. Распечатали фотографии, охранник платной стоянки опознал Ладыгина, тот оставил на стоянке свой «Мерседес», — майор перехватил заинтересованный взгляд Исаева, — старье! Но смотрится нормально, солидно. Ну что, на стоянке оставлено два человека, если придет за машиной, его возьмут.

— Отлично, — еще раз сказал Исаев, — установлены два фигуранта, девушка эта — в работе, считай, уже — три. Что со вторым мужчиной?

— Пока ничего. Работаем.

— Хо-ро-шо…

Подполковник плеснул себе виски — немного, на два пальца, — подержал в руках, нагревая ароматную жидкость, сделал небольшой глоток и повторил:

— Хо-ро-шо…

Опять нажрется, как свинья, подумал Богданов. Ну, и хрен с ним. Задницу рвать в этом деле он, майор Богданов, точно не будет. Как пойдет, так и пойдет. Но с каким удовольствием он бы расследовал убийство, нет — зверское убийство, подполковника Исаева…

Богданов даже вздохнул.

— Чего вздыхаешь?! Наливай да пей… — настроение Исаева явно улучшилось.

— Спасибо, Виктор Палыч, я пойду, дела!

— Конечно, иди, иди, а я тут… посижу, подумаю.

— До свидания, Виктор Палыч! — и Богданов, не дожидаясь ответа, вышел.

Весть о том, что ломанули сейф подполковника Исаева, быстро разошлась по городу. Это, конечно, не значит, что о происшествии знали домохозяйки, судачили пенсионеры и болтали, играя в песочнице, дети. Нет, в этом смысле о преступлении не знал никто, но ЛЮДИ знали. Знали и, подобно майору Богданову, тихо радовались.

Ну не любили подполковника в городе, и все тут.

Первым, даже чуть раньше Исаева, об этом узнал Кирей. Поначалу порадовался — всякому приятно несчастье, случившееся с ближним, а уж если беда приходит в дом к такому ближнему, как Исаев, то повод для веселья переходит в разряд значительных.

Однако, узнав подробности, глава колдобинцев призадумался. Все указывало на то, что сейф на совести его бойцов, но братва к этому не причастна, это Кирей знал точно. Значит — сейф брали или гастролеры, или лохи, не знающие, на что подняли свои поганые лапы. Есть еще один вариант — наихудший, это — подстава. Причем подстава крутая, и не под кого-нибудь, а под него — Кирея.

И полугода не прошло после последней кровавой разборки, на сей раз с поднявшими голову черными. Вообще-то Кирей не был сторонником силовых решений, считая, что всегда и все можно решить словами, но черным он не спускал никогда. Полгода назад все началось из-за пустяков — каких-то ларьков на каком-то рынке, деталей Кирей не знал. Не его это уровень — о ларьках думать, но внезапно эта байда переросла в стрелялово и взрывы.

Дошло до того, что ему — Кирею — пришлось уехать из города, Сергачев, начальник службы безопасности, настоял. Швейцария, конечно, страна неплохая, но скрываться там, как Ленину какому-нибудь… Вес Кирея в городе поболе губернаторского будет, а он — в Швейцарию!

Тьфу, бля… форменным образом плюнул Кирей, вспомнив те поганые дни. Неужто опять начинается? Срочно, срочно надо искать этих долбаных медвежатников!

— Принес? — спросил Женя, едва Кастет вошел в комнату.

— Принес, не открывал еще.

Кастет вытащил пакет, нашел выключатель —почти незрячему Черных свет был не нужен, в комнате царил полумрак.

При ярком свете старинной люстры со множеством висюлек порвал полиэтиленовую пленку, посмотрел.

— Две пачки денег, долларов, такими банковскими ленточками перевязаны…

— Бандероли это называется. В каких купюрах?

— По стольнику.

— 20 000, значит. Еще что-нибудь есть?

— Нет, вроде.

— Должно быть!

— Ага, вот, две бумажки… Кастет развернулся к свету.

— Одна — записка. «Какой же я дурак, прости меня, Леха!» — он повертел бумажины, даже поднес ближе к глазам, — все. «Какой же я дурак, прости меня, Леха!» — и все…

— Хорошо. А вторая?

— Тут каракули какие-то, цифры не цифры,буквы не буквы… На, сам гляди…

— Я ж слепой пока, Леша! Сейчас маму позовем, — он нажал какую-то кнопку на подлокотнике своего инвалидного кресла.

— Надо ли Веронику Михайловну сюда впутывать?

— Она уже все знает, без мамы мне никак не обойтись, глаз-то у меня нет…

Коротко постучав, вошла Вероника Михайловна, все поняла, взяла из рук Кастета загадочную бумажку, на ходу привычно поправив плед на коленях сына.

— Это — пиктограмма, — непонятно к кому обращаясь, сказала она — смотрела в глаза Алексею, но говорила все-таки для сына, — похоже, несложная. Я ее здесь, у компьютера положу, через полчасика, наверное, сможешь поработать, посмотришь.

— Спасибо, мама. Не уходи, послушай, ты же в курсе наших бед… Леша, у тебя машина есть?

— «КамАЗ», я же говорил.

— «КамАЗ» машина хорошая, но для нашего дела непригодная. Завтра тебе нужно купить машину, быстро, в течение одного дня, все оформить. Машина должна быть неброская, главное, чтобы бегала хорошо. Будем играть в американское кино, погони, выстрелы, масса трупов и красивых женщин… Не пугайся! Полную программу не обещаю, но что-то будет точно… Ты в компьютерных делах понимаешь? Нет? Я так и думал. Нужны кой-какие прибамбасы для компа, оставь деньги, тысячи хватит. Мама завтра съездит и купит, адресную программу ЦАБ, еще по мелочи… Оружие у тебя есть? Тоже нет? Плохо. Должно быть. Где найти — знаешь? Это хорошо. Ты в этом деле лучше меня разбираешься… Это тебе программа-минимум на завтра. Если быстро управишься — звони. Вообще, без звонка не приезжай, значит, трубку себе купи. Все. Да, ни дома, ни в гараже не показывайся ни в коем случае, где переночевать найдется? Хорошо. До завтра!

Куда пойти на ночь, Кастет не знал, но оставаться у Жени Черных не мог, понимая, что подвергает его какой-то, неведомой пока, опасности.

Постоял на бульваре, покурил — весь вечер без сигарет было для него немалым испытанием.

Поглазел на неработающие фонтаны, опять покурил. Все это так, бездумно…

Переложив груз принятия решений на Женю, Кастет опять почувствовал себя уверенно и свободно. Он не думал о том, откуда взялись у Петьки Чистякова двадцать тысяч долларов, почему тот спрятал деньги в старый тайник, что произошло на его, Кастета, квартире и куда пропали его друзья — все эти вопросы будет решать Черных, сейчас перед Кастетом стоял только один вопрос, где провести эту ночь.

Мимо прошла компания малолеток, шумно, под звон бутылок, девичий смех и бесконечный мат. Чего Леха не понимал — это бессмысленного мата. Он помнил, как орали, врываясь на броне в душманский кишлак, поливая все вокруг раскаленным свинцом, тогда матерное слово было вроде оружия. Весь человек по имени Кастет был в бою, руки, держащие автомат, ноги, несущие тело вперед, готовые вышибить дверь, свалить врага, упасть, чтобы уберечь тело и голову от пули или снаряда, рот, орущий бессмысленные, непонятные и оттого особенно страшные для «духов» слова.

Он помнил, как матерились над телом убитого товарища, тогда мат был — как слезы — необходим. Или на ринге, чувствуя, что соперник надломлен, бросаясь в последнюю атаку, орал ему в лицо, добивая не только кулаком, но и словом.

А вот чему материться на тихом ночном бульваре, этого Леха не понимал.

Кастет полез за очередной сигаретой, выкинул опустевшую пачку. Что же делать, снять на ночь какую-нибудь чувиху, хоть из тех же малолеток, что столпились у фонтана, тискаются, пьют пиво, целуются. Девчонок там явно перебор, да вряд ли хоть у одной есть свободная квартира, где можно нормально выспаться. Поехать к Наташке? Нельзя, она каким-т-о боком замазана в этой истории с квартирой, да и Серега провел у нее ночь, после чего исчез…

Светка-училка — вдруг вспомнил он.

Пошарил по карманам куртки, нашел в нагрудном сложенную вчетверо бумажку, под фонарем прочитал телефон и адрес.

Отыскал телефон, работающий от денег, а не таксофонных карт — где же ее, карту, ночью купишь, набрал, без особой надежды, номер. Трубку подняли сразу, женский голос, не сонный, бодрый, ответил:

— Слушаю!

Глава 6

ЛЮБОВЬ ПОД ПРИЦЕЛОМ

Кирей сидел в кабинете своей виллы на Каменном осторове, совсем недалеко от того места, где разворачивались главные события этого дня.

Тихо, еле слышно постучав, вошел Сергачев. Маленький, пухленький, лысоголовый, в старомодных очках с толстыми стеклами, он напоминал какого-то сказочного персонажа — эльфа, гнома или Мумми-тролля. Глаза в стеклах очков казались непропорционально большими, с круглого, добродушного лица не сходила улыбка — смешной был человечек, право слово, смешной. Но — страшный… Не жестокостью своей, нет, он вовсе не был жесток, за свою немаленькую жизнь никого не обидел, ну разве что в молодости убил одного-двух, так молодой был, неопытный, да и служба спецназовская для того и устроена — людей убивать.

А потом — ни-ни! Пальцем никого не тронул, в том и сходился со Всеволодом Ивановичем Киреевым — вором в законе Киреем, не любил он силовых решений. Еще на казенной службе крепко усвоил это правило, от стариков, чуть ли не Дзержинского помнящих, перенял — пролитая кровь, особо — напрасно пролитая кровь, — брак в работе, а бракоделов на их, казенной службе не жаловали. А вот Петр Петрович дослужился до большой звезды на погонах и в отставку ушел как положено, с почетом, грамотами и ценными подарками от начальства и подчиненных. И вовремя ушел, до развала, учиненного «демократами», когда в самой важной службе страны такой раз-драй начался, что думать Петру Петровичу об этом до сих пор было больно… Ушли лучшие кадры, ушли! Кто — на пенсию, кто — в охранные структуры, что они представляют — многие догадываются, в общем — кто куда. А Петр Петрович Сергачев пошел, вот, служить к вору в законе Кирею, потому что Кирей — правильный человек, крови лишней не прольет, слабого не обидит, а сильного — на место поставит, ибо сказано в Писании — достоин бо есть делатель мзды своей.

Сам пришел к Кирею, не в особняк этот на Каменном острове, особняк уже при нем, Сергачеве, появился, а в небольшую по нынешним меркам квартиру на улице Воинова, с видом на Таврический сад, сделанную по неведомому тогда «евроре-монту». Скромно посидел в гостиной, ожидая, пока о нем доложат и проверят, кто таков, после чего был принят и имел долгую беседу. Результатом этой беседы было возникновение странной должности — «начальник службы безопасности» со странным «окладом жалованья», как называл свое денежное довольствие Сергачев. О размерах «оклада жалованья» знали трое — Кирей, главный бухгалтер «фирмы» (опять-таки сергачевское определение) и сам Сергачев.

Надо сказать, что главбух, узнав о сумме, назначаемой в месяц к выплате новичку и размерах бонуса, единовременно выплаченного в качестве подъемных, впал в некое подобие комы и пребывал в ней довольно долго, несмотря на наливаемый коньяк и легкое похлопывание по щекам. Придя в себя и выходя уже из комнаты, он несколько раз обернулся, пытаясь усмотреть в большеглазом, круглолицем толстячке что-то необыкновенное, достойное Таких Денег.

Постучал Сергачев в киреевский кабинет и вошел тихонечко, бочком, дверь за собой притворил неслышно.

— Добрый день, Всеволод Иванович!

— Здравствуй, Петр Петрович, порадуешь чем-нибудь? — радостных известий Киреев явно не ждал.

— Порадую, Всеволод Иванович, порадую, — Сергачев с удобством разместился в огромном для него кресле, пошевелился немного, чтобы телу стало еще приятнее, и продолжил: — Квартирка эта, откуда сейф ломанули, — нашего знакомца квартирка, Костюков его фамилия, служил он у нас в «Скипетре», а когда уходить задумал, вы с ним, с Костюковым то есть, встречаться изволили, в гостинице «Пулковской», ежели надобно — дату и время могу подсказать.

— Не надо, Петрович, помню. Фамилию не помню, а человека этого — помню, — Кирей на секунду задумался, — не мог он этого сделать, не такой человек!

— Так я ж и не говорю, что это он, — Сергачев будто обрадовался чему-то, — я говорю, что квартирка его. А сам он в это время в поездке был, в Москву ездил. В квартирке же евоной два человечка были, думаю так — друзья его. Одного мы уже знаем.

Сергачев достал из невесть откуда взявшейся папочки листочек бумаги, на стол Кирею положил, пальчиком легонечко подтолкнул.

— Человек этот, Ладыгин его фамилия, хороший человек, положительный, доктор. Ни к чему доктору Ладыгину сейфы вскрывать, да и не умеет он этого. Второго человечка не знаем пока, но… — Сергачев поднял вверх розовый палец, — но догадываемся. И работаем, догадки эти проверяючи. Вот так. Это факты. А мысли мои по этому поводу такие…