Сочинитель Константинов Андрей

Вечерний визит сотрудников 15-го отдела РУОПа в гостиницу «Пулковскую» ничего не дал — «сходняка» в отеле не было.

На следующий день полковник Солодков поручил капитану Михееву подготовить все необходимые материалы по Родственнику с целью последующей передачи их надзирающему прокурору. Однако — «подготовить», это еще не значит «передать»…

Первого ноября 1993 года полковник Ващанов беспрепятственно убыл в Финляндию для чтения лекций и проведения рабочих встреч с коллегами из полиции Суоми.

В день отъезда Геннадия Петровича в Хельсинки до Никиты Кудасова смог, наконец, дозвониться журналист Обнорский — два предыдущих дня шефа 15-го отдела было просто не отловить на рабочем месте — по крайней мере Андрею это сделать не удалось. Обнорский, конечно же, уже знал о том, что визит руоповцев в «Пулю» никаких особых результатов не принес — так, дернули оттуда на «профилактику» пятерых молодых «бычков» да парочку сутенеров, да и то чисто из принципа, мол, не возвращаться же совсем с пустыми руками, раз уж все равно приехали…

— Ну что, — в голосе Андрея отчетливо слышались саркастические интонации. — Кто был прав? Или ты по-прежнему считаешь, что я блефовал?

Никита Никитич вздохнул, стараясь скрыть раздражение:

— Андрей… Я не считаю, что ты блефовал. Только я уже тебе объяснял — причины, по которым м-м… мероприятие не состоялось — они могли быть разными. И вообще… Давай эти темы по телефону обсуждать не будем… Хорошо?

— Хорошо, — легко согласился Серегин. — Тогда давай встретимся. Вечерком?

Кудасов замялся — у него полным ходом шла подготовка мероприятий по Антибиотику и потому свободного времени не было совсем.

— Старик… Тут у нас, понимаешь… Комиссия к нам из Москвы приехала. Трясут — как грушу осенью. Ты извини, но я несколько дней — совсем выключенный… Давай в начале следующей недельки пересечемся, а?

— Комиссия? — хмыкнул недоверчиво Андрей. — Комиссия — это плохо… Тебя же, вроде, уже проверяли недавно?

— Да вот, — кашлянул Никита Никитич. — Видать, недопроверили, мало крови попили… Только я тебя очень прошу, Андрей, очень ты, пожалуйста, без меня ничего такого не предпринимай… Я тебе при встрече, возможно, тоже кое-что любопытное расскажу. Ладно?

— А что расскажешь? — сразу заинтересовался журналист.

— Ну, при встрече… Хорошо?

— Хорошо, хорошо… Куды ж крестьянину податься… Ты только, Никита, смотри не переборщи — водишь меня все время как дурака на веревочке и еще хочешь, чтобы я тебе верил.

— Андрей…

— Да ладно, Никита, пока. Позвони, как посвободнее станешь…

Второго ноября начались, наконец, запланированные «мероприятия» по Виктору Палычу — два первых дня Антибиотик, находившийся под плотным контролем Вадима Резакова, следовал своему обычному образу жизни.

Ранним утром старик в сопровождении телохранителей подъезжал к бассейну «Спартак», где часок плавал в гордом одиночестве, потом Палыч «нырял» в свой офис на Московском проспекте, затем (опять-таки с эскортом) подъезжал к ресторанчику «У Степаныча», где находился до семи часов вечера, после чего убывал в загородную резиденцию под Репине. Там Антибиотик отдыхал до 22.00-22.30 и отправлялся в гостиницу «Гранд-отель Европа». В «Европе» Палыч сидел где-то до часу ночи и уезжал спать. Ночевал старик в разных квартирах, предпочитая не проводить две ночи подряд в одном и том же месте. Антибиотик, вообще, уделял большое внимание своей личной безопасности — в процессе следования от одной «точки» к другой пересаживался из машины в машину, никогда не выходя на улицу без плотного прикрытия телохранителей.

Никаких интересных встреч и разговоров у Палыча за эти два дня не было. Радиоперехват также не дал ничего любопытного. Со стороны могло просто показаться — ездит себе богатый дедушка по городу, не сидится ему, старому, на одном месте… Правда, дедок-то еще довольно шустрый — потому как на ночевку прихватывал с собой то одну барышню, то другую… Но это — как известно, тоже не криминал, любви все возрасты покорны. (Однажды старый уголовный авторитет Поленников так ответил Кудасову, удивившемуся, что пятидесятивосьмилетний Слава женился на двадцатипятилетней девушке: «Член ровесников не ищет, гражданин начальник!»).

В общем, Виктор Палыч вел себя просто как богатый и скучающий бизнесмен, а не как городской пахан… Правда, на второй день произошел забавный случай — по дороге в Репино его машину (старик предпочитал «Волгу-31029», правда, не серийную и с бронированными стеклами) остановил инспектор ГАИ. Проверка много времени не заняла, минуты через три вся кавалькада снова тронулась в путь. Но отъехав на километр от поста ГАИ, машины снова остановились, Антибиотик вышел, вытащил из брюк ремень и отхлестал им своего водителя — по мнению «наружки» за то, что тот грубо разговаривал с милицейским сержантом…

Интересные новости (причем, весьма неожиданного характера) появились лишь на третий день работы. Вечером четвертого ноября контроль доложил, что за кортежем Говорова с утра по городу неотступно следовала некая «шестерка» белого цвета. Причем человек, находившийся в машине, постоянно менял собственную внешность и «имидж автомобиля» — то шляпу сменит на кепку, то яркий шарф вокруг шеи намотает, то приклеит на заднее стекло знак «чайника», то заменит его на букву «У», то подголовники на передних сиденьях вдруг установит, то багажник на крышу прикрутит. Самым любопытным было то, что человек в «шестерке» явно приближался к пенсионному возрасту… Старичок-пенсионер поездил за Виктором Палычем до его убытия в Репине, а потом исчез — растворился на улицах города. Впрочем, «наружка» и не пыталась его вести, потому как имела другое задание.

Но на следующий день старичок появился вновь и продолжил свои маскарадные фокусы, а проделывал он их, надо сказать, довольно ловко…

Вадим Резаков, получив утром 5 ноября текущую информацию от контролеров, немедленно вышел с докладом по складывающейся странной ситуации к начальнику 15-го отдела. Никита Никитич отдал распоряжение взять загадочного старичка частью имеющихся сил и средств под контроль…

Несмотря на то, что «пенсионер» в «Жигулях» профессионально проверялся, уйти от «наружки» он не мог — это только в фильмах легко и просто «срубаются хвосты», а в жизни… В жизни профессиональная «наружка» работает так называемым «квадратно-гнездовым» методом, поэтому клиенту (даже профессионалу) не то что уйти от наблюдения — даже просто обнаружить контроль, и то достаточно затруднительно.

Вечером 5 ноября место проживания старичка-фокусника было установлено — пенсионер обитал в добротном домике на территории дачного поселка Кавголово. Домик и двенадцать соток земли охранялись милой собачкой — кавказской сторожевой, свободно перемещавшейся в пределах участка. Старичка, оказавшегося, действительно, пенсионером, звали Василием Михайловичем Кораблевым, в поселке его знали как человека тихого и богобоязненного, малость тронувшегося на своих кроликах, которых он разводил в большом теплом сарае…

Однако последующие три дня наблюдения за «Дедом Мазаем» (так «окрестил» Резаков Кораблева) показали, что старичок-боровичок — совсем не такой тихий дедушка, каким хотел бы казаться.

День у Василия Михайловича начинался ранним утром с десятикилометровой пробежки с последующим окунанием в озеро — это в начале-то ноября! Потом пенсионер, как на работу, ехал в город и «приклеивался» к кортежам Антибиотика, а вечерами — вечерами Дед Мазай выполнял во дворе домика интересные упражнения, очень напоминавшие «ката» восточных единоборств… Заканчивались эти разминки еще более экзотично — старичок метал из разных положений в стену сарая ножи и звездочки-«сюрикены». Причем, по словам контролеров, Василий Михайлович, видимо, просто не умел промахиваться. Такой вот тихий одинокий дедушка…

Девятого ноября Резаков докладывал Никите Кудасову свои выводы:

— Этот Кораблев тщательно изучил ежедневное расписание и маршруты передвижений Антибиотика. Учитывая специфическое поведение Дедушки — предполагаю, что он готовит в отношении Говорова силовую акцию…

— Один? — задумчиво хмыкнул Кудасов.

— За время наблюдения он ни с кем в контакты не вступал, «маяков» никому не подавал, «закладок» не оставлял… Хотя, конечно, это еще ни о чем не говорит, — пожал плечами Вадим.

— Да, дела… — почесал затылок Никита Никитич. — А что из дополнительной информации удалось собрать?

Резаков развел руками:

— Если честно, то ничего интересного… Биография честного труженика — детский дом, армия, работал водилой на Севере, потом преподавал автодело в ПТУ в Мурманске. В Питер перебрался в 1980 году, крутил баранку на Калининской овощебазе… Потом авария какая-то — инвалидность второй группы. Инвалид… Этот инвалид, как лось, по лесу носится! Мне бы такую дыхалку… Холост, не судим, не привлекался, участковым характеризуется положительно. Обычный дедуня. Вот только — где он приобрел такие специфические навыки?

— А где он служил срочную? — спросил Кудасов.

— Под Костромой, в пехоте… Обычным водилой…

— Да, дела, — снова повторил Никита Никитич и, нахмурившись, добавил: — Значит так, Вадим, за этим Мазаем необходимо усилить контроль. И… вот еще что — держи каждый день наготове группу задержания. Возьми толковых ребят.

— Можно Витю Савельева и Саню Калмановича? — предложил Резаков.

Никита Никитич поморщился:

— Нежелательно бы их сейчас дергать, они группу Тиграна раскручивают. Ладно, я с ними переговорю… Похоже, у нас с этим Кораблевым может что-то интересное выкрутиться…

Еще через два дня работы наблюдение доложило что кроликовод Кораблев вышел из дома с чертежным тубусом, доехал на электричке до Финляндского вокзала, оттуда автобусом переместился в район улицы Блюхера, где располагались кооперативные гаражи. Из гаражного кооператива Мазай выехал на черной «Волге — двадцать четверке»…

Резаков обо всех маневрах «старичка-пенсионера» немедленно доложил Кудасову, который тут же распорядился:

— Вадик, подтягивай группу задержания поближе к объекту, держи ее где-нибудь рядом! Похоже, что-то начинается!

Между тем контролер сообщил, что Кораблев остановил машину в трех домах от ресторанчика «У Степаныча», надел в автомобиле длинный плащ и шляпу и вышел на улицу, держа в руках все тот же большой черный тубус. Потом Мазай неспешным прогулочным шагом проследовал к дому напротив ресторанчика… Еще через пятнадцать минут наблюдение зафиксировало, что старик расположился на чердаке дома, из окна которого хорошо просматривался подъезд к кабачку. Из тубуса «пенсионер» деловито извлек карабин СКС с оптическим прицелом.

Получив последнее сообщение, Никита Никитич, сидевший вместе с Резаковым в неприметных «Жигулях» недалеко от ресторанчика, даже присвистнул:

— Смотри ты… Ну, и дед! Точно ведь собрался Палыча грохнуть! Вадим, что у нас со временем, когда Говоров подъезжает?

— С Московского он уже выехал, через полчаса будет здесь…

Резаков кинул быстрый взгляд на Кудасова и, понизив голос, вдруг спросил:

— Никита Никитич, а может… Может, нам старикашку на «мокром» взять… После выстрела?

Кудасов сердито засопел и несколько секунд ничего не отвечал, потом решительно махнул ручкой:

— Будем задерживать! Речь об убийстве идет, и не важно — кто «объект».

— Но, Никита Никитич, может, все-таки?…

Кудасов катнул желваками, тяжело посмотрел на Вадима:

— Ты что, не понял? Задерживаем этого Мазая! Давай команду!

Вадим вздохнул и нажал на кнопку портативной рации…

Через несколько минут начальник 15-го отдела нарушил неприятную тишину в машине:

— Вадик, ты пойми… Мы ж не можем так же, как они… Мы же менты… Мы их по-ментовски переигрывать должны. Если по другому начнем — сами не заметим, как ссучимся…

Резаков пожал плечами:

— Да, я понимаю, просто… Как вам сказать?…

— Не надо ничего говорить, — Кудасов положил оперу руку на плечо. — Я тоже все понимаю…

Группа задержания работу свою выполнила достаточно грамотно, правда, без «нюансов» все же не обошлось. Тихий дедушка Василий Михайлович Кораблев умудрился скинуть свой карабин в чердачное окно и вырубить ударом в горло Сашу Калмановича, но уйти все же не сумел — его просто задавили массой, припечатали к грязному чердачному полу и надели на выкрученные за спину руки «браслеты».

Никита Никитич, по-прежнему сидевший вместе с Резаковым в «Жигулях», даже застонал от досады, когда карабин вместе с осколками стекла брякнулся на тротуар. Среднеохтинский проспект в Питере — не из самых широких, швейцар ресторана «У Степаныча» услышал шум, выглянул, увидел лежавшее на асфальте оружие, оторопело поднял глаза и, естественно, заметил разбитое чердачное окно… В следующее мгновение привратник юркнул обратно в кабачок, задвинул на двери засов и вывесил табличку «Закрыто по техническим причинам».

— Все, — вздохнул Резаков. — Побежал Палычу звонить.

— Ладно, — растер пятерней морщины на лбу Кудасов. — Пойдем, с нашим любителем кроликов познакомимся…

Вылезая из машины, Вадик что-то недовольно пробубнил.

— Что? — не понял Никита Никитич.

— Я говорю, одна радость — обломали Палычу обед, — криво улыбнулся Резаков. — Но при этом, похоже, мы сами без обеда остались… Антибиотику-то что, он не здесь, так в другом месте похавает, а мы? Где, спрашивается, социальная справедливость? По понятиям, так Палыч нам теперь по жизни должен горячие блюда в любые точки города доставлять…

Резаков, вообще, любил поговорить на тему еды — аппетитом он обладал каким-то фантастическим, причем никто не понимал, куда рассасывалась сожранная Вадиком еда, ибо телосложение опера было худощавым, живота даже не намечалось. Максим Егунин, постоянно подтрунивавший над Резаковым, советовал ему обратиться к врачу и провериться — дескать, у него в животе сидит страшный глист-солитер, который всю пищу и съедает, а потом начинает самого Вадика изнутри жрать…

Никита, знавший, естественно, о слабости своего подчиненного, рассмеялся и обернулся к сидевшему за баранкой «Жигулей» Семенову:

— Леша, давай-ка, пока мы тут осмотр закончим, сгоняй в гастроном. Купи там колбаски, хлеба, кефирчику.

— Сыру обязательно — подал голос мрачный Резаков. — Можно плавленого. Даже лучше плавленого — вместо масла пойдет под колбаску. А вообще-то, вся эта сухомятка нас до добра не доведет, господа. Нет, не доведет…

Они поднялись на чердак, откуда Кораблев хотел «снять» Виктора Палыча. Занятно, но никто из находившихся там людей не знал, что именно в этом месте еще полгода назад устроил свою засаду Олег Званцев… Да, видать, несчастливым был этот чердак для «охотников»…

Дед Мазай сидел на полу, прислонившись к стене и безучастно прикрыв глаза. Кудасов внимательно оглядывал его фигуру, одновременно слушая Витю Савельева, докладывавшего результаты осмотра: у старика были изъяты водительские права, инвалидная книжка и охотничий билет, в котором, кстати, официально был зарегистрирован карабин СКС и охотничий нож. Из карманов плаща Кораблева оперативники извлекли двадцать один патрон калибра 7,62 мм. Кудасов глянул на патроны — они были боевыми, а не охотничьими…

— Что же вы это, гражданин Кораблев? — спросил Никита Никитич с усмешкой. — На старости лет решили душегубством заняться?

— А? — старик открыл блеснувшие сумасшедшинкой глаза и вдруг заблажил: — Дык, голуби же… Сруть и сруть на голову, совсем житья нет… Я их, подлюг, где могу — стреляю. Вреда людям нет, а мне какое-никакое развлечение…

— Понятно, — протянул Кудасов. — На голубей, стало быть, охотимся… Боевыми патронами. Шутник вы, дедушка… А зачем сотрудникам милиции сопротивление оказывали?

Кораблев снова понес какую-то околесицу про срущих везде и всюду голубей, Витя Савельев не выдержал и фыркнул:

— Дурковать решил — под браконьера косит…

Никита Никитич вдруг снова остро взглянул на старика — показалось ему что-то знакомым в его лице, какая-то тревога ворохнулась в груди… Нет, показалось, наверное — на полутемном чердаке серые тени причудливо меняли выражения лиц…

— Ладно.

Кудасов провел ладонью по лицу, будто смахивал с нее невидимую паутину, и повернулся к Резакову:

— Поехали на базу, там с этим Дедушкой Мазаем и поговорим. Голуби, значит…

Никита хмыкнул и направился к выходу с чердака. Он не видел, каким странным и совсем не сумасшедшим взглядом проводил его закованный в наручники старик.

Перекуривая на улице в ожидании, пока Кораблева выведут из дома и усадят в служебную «семерку», Вадим Резаков с удивлением наблюдал за своим шефом — с Кудасовым творилось что-то непонятное: он все время морщился и потирал пальцами лоб. То ли у него голова снова разболелась, то ли он что-то напряженно вспоминал… Когда старика наконец вывели, Никита Никитич буквально впился глазами в его лицо, потом перевел отсутствующий взгляд на Вадима:

— Лешка приехал уже?

Резаков кивнул.

— Отлично, тогда трогаемся на базу. Там и перекусим. Мы в голове, остальные — за нами…

В машине Кудасов закрыл глаза и привалился правым виском к холодному стеклу окошка. Резаков и Семенов молчали. Никита стиснул зубы и в который уже раз мысленно представил себе лицо Кораблева — ему не давало покоя ощущение, что он где-то его уже видел… Где? Когда? Может быть, старик просто похож на кого-то? Кудасов вздохнул, и, не открывая глаз, постарался разбить лицо Мазая на фрагменты: лоб высокий, морщинистый, волосы прямые, короткие, седоватые. Раньше, видимо, были русыми… Брови густые, дугообразные. Нос хрящеватый, средний, прямой, щеки впалые. Уши средние, прижатые. Подбородок — округлый, без ямочки, выступающий. Губы — узкие, бледные. Глаза… Глаза серые, средние, веки чуть опущенные, набрякшие, на левом веке красноватая родинка.

Родинка… На левом веке красноватая родинка… Красноватая родинка на левом веке!!

— Стой! — хрипло сказал, выпрямляясь в кресле, Кудасов. — Леша, стой!

— Что случилось, Никита Никитич? — удивленно повернул голову Семенов. Кудасов схватил его за плечо:

— Тормози, говорю!

Увидев выражение лица Кудасова, Леша округлил глаза, открыл рот, а потом сразу же включил «аварийку» и прижался к поребрику — за ним остановились и остальные машины, следовавшие «цугом» — то есть друг за другом. Место для остановки было выбрано, безусловно, не самое удачное — они только-только проехали завод шампанских вин на вечно забитой машинами Свердловской набережной…

Кудасов выпрыгнул из машины и побежал назад — к той «семерке», в которой везли Кораблева. Добежав, Никита Никитич рванул заднюю дверцу и, встретившись с недоуменным взглядом Савельева (Кораблев был, как положено, зажат на заднем сиденье двумя операми), выдохнул:

— Витя, выйди!

Савельев еще не успел до конца выбраться из машины, когда Кудасов ухватил старика за шиворот плаща и потянул на себя, выдергивая его на улицу:

— Голуби, говоришь, с кроликами?!

От головной машины уже бежал доставший на всякий случай пистолет Вадик Резаков. Выражение его лица было точно таким же, как и у впавшего в некий ступор Савельева — оба опера абсолютно не понимали, что, собственно говоря, происходит… А происходило явно что-то очень необычное, потому что еще никто из офицеров не видел Кудасова в таком бешенстве — сузившиеся глаза, налитые кровью, дергающаяся щека, оскаленный рот.

— Голуби?

Начальник 15-го отдела швырнул Кораблева на землю, потом поймал левой рукой лацканы его плаща, уперся кулаком в горло:

— Смотри на меня, сука, в глаза смотри!!! Вспомнил?! Варшавский вокзал, апрель восемьдесят третьего! Вспомнил?!

Старик попытался отпрянуть от Кудасова, но майор держал его страшной железной хваткой.

Мазай вдруг дернулся и пронзительно, истерично заверещал:

— Я не понимаю, я вас первый раз вижу, какой вокзал, помогите!

— Первый раз видишь?!

Кудасов отпустил плащ Кораблева, и старик упал на спину — мягко, впрочем, упал, тренированно… Вадим Резаков, как в дурном сне, увидел вдруг, как Никита Никитич быстро выхватил из «наплечки» ствол, как скинул большим пальцем предохранитель:

— Беги, сволочь!!

Никто из оперов не успел даже ничего сказать — Кораблев мгновенно перекатился на колени и сунулся лицом в ботинки Кудасова, истошно завыв:

— Не убивайте, не убивайте, начальник!! Я все вспомнил, я все скажу, только не убивайте!

Старик униженно дергался лицом вниз, и вся его фигура свидетельствовала об огромном страхе. Только глаза остались спокойными и холодными — но глаз его никто не видел… Кораблев не боялся, он лишь изображал страх, ему необходимо было сбить эмоциональный взрыв Кудасова, вот он и «перебивал» его своим воем, своей «истерикой»…

Никита Никитич, тяжело дыша, опустил ствол, зажмурился и помотал головой, приходя в себя. Старик у его ног продолжал подвывать и дергаться. Кудасов щелкнул предохранителем и медленно убрал пистолет в кобуру, потом ссутулился и угрюмо сказал Савельеву:

— Витя… Давай его обратно в машину и — на базу. Там поговорим…

Савельев растерянно кивнул, а Никита развернулся и, слегка покачиваясь, пошел к своей машине. Резаков осторожно покрутил головой, потоптался и побежал за шефом, забыв убрать вынутый зачем-то пистолет…

Всю дорогу до Большого Дома Кудасов молчал, закрыв глаза, и ни Резаков, ни Семенов так и не решились его ни о чем спросить… А Никита вспоминал честного мента Алексея Валентиновича Кольцова, погибшего десять лет назад на Варшавском вокзале, когда они вдвоем пытались взять Беса…

Капитан Кольцов тогда упал под поезд, а мужчина с родинкой на левом веке сказал лейтенанту Кудасову, что некто, выглядевший как Бес, побежал в конец платформы… Да, это был Кораблев, Никита Никитич отчетливо вспомнил его лицо — оно ведь даже долго снилось ему потом почему-то, постепенно размываясь в памяти… Кудасов и тогда не поверил до конца в несчастный случай, а уж после того, как Кораблев был взят в засаде на Антибиотика с карабином в руках… Не бывает таких совпадений, просто не бывает!

Но если Мазай имел отношение к смерти Кольцова, то почему же он теперь охотился на Палыча? Ведь именно Антибиотик был больше всех заинтересован, чтобы тогда, в апреле восемьдесят третьего оборвались все ниточки, тянувшиеся от Беса к Бертолету, и от Бертолета — в мебельный магазин в Пушкине… Что же получается — этот Кораблев хозяина сменил? Или он тогда, в восемьдесят третьем, не на Антибиотика работал? Ничего, скоро все прояснится. Этот Кораблев расскажет все, деваться ему некуда…

К тому моменту, когда машины подъехали к Большому Дому, Кудасов уже полностью пришел в себя и спокойно просчитывал предстоящий разговор со стариком. Никита Никитич решил не тащить Кораблева в свою набитую операми комнату — там сокровенной беседы могло не получиться, — Мазая поставили лицом к стене в коридоре, а Вадим Резаков пошел выяснять обстановку со свободными помещениями. Свободен оказался только актовый зал — туда и привели Василия Михайловича, через несколько минут вошел Кудасов и сказал, обращаясь к Резакову и Савельеву:

— Так, ребята, снимите с него «браслеты» и дайте нам потолковать по душам. В интимной обстановке.

Опера нерешительно переглянулись, потом Резаков шагнул к своему шефу и тихонько зашептал:

— Никита Никитич, может, наручники-то… Дед совсем непростой — Калмановича на чердаке вырубил, тот даже чирикнуть не успел…

Кудасов кивнул и спокойно ответил, глядя на Кораблева:

— Я думаю, Василий Михайлович будет вести себя разумно.

Старик еле заметно улыбнулся и протянул закованные руки Вите Савельеву… Когда наручники были сняты, Кораблев начал спокойно массировать затекшие кисти рук — казалось, это был не тот человек, который меньше часа назад валялся у Кудасова в ногах и обещал, что все расскажет…

Когда Резаков и Савельев, обеспокоено оглядываясь, вышли, Никита Никитич подошел к старику вплотную и негромко сказал:

— Ну что, поговорим?

— Поговорим, — кивнул Кораблев. — Спрашивай… Только у меня один вопрос имеется. У нас сейчас беседа частная, или как?…

— У нас просто разговор, — ответил Кудасов. — И от того, как он сложится, будет зависеть очень многое, Василий Михайлович…

Старик пожал плечами:

— Ты меня не пугай только. Что у тебя на меня есть? Так, ерунда всякая… Ну, посидел на чердаке с карабином — так я же старый, мало ли что мне в голову взбрести могло… Может, я действительно голубей пострелять хотел? А Варшавский вокзал ты мне никогда не пришьешь и сам это прекрасно донимаешь…

Кудасов усмехнулся:

— Насчет голубей… Ты за Антибиотиком несколько дней следил, как за главным «голубятником»?

— Отфиксировали? — хмыкнул Кораблев. — Молодцы… Ну, и что это меняет? На суде…

— До суда еще дожить надо, — перебил его Никита Никитич. — Я тебе, Василий Михайлович, по-простому скажу — либо мы по душам разговариваем…

— Либо?… — поднял подбородок старик.

— Либо я сделаю все, чтобы тебя на подписку выпустили, — спокойно закончил Никита Никитич. — Смекаешь? И тогда никакого суда не будет, можешь мне поверить… Потому что Виктору Палычу, сам понимаешь, крайне интересно узнать — кто и за что его тебе заказал… Ты в курсе его методов «дознания»?

— Слышал кое-что, — вздохнул Кораблев.

— Вот и хорошо, что слышал… Думай, Василий Михайлович. Я сейчас — последняя твоя надежда…

Старик долго молчал, прикидывая что-то в уме и поглядывая время от времени на Кудасова, который с безразличным видом начал прохаживаться по актовому залу. Играл Никита очень хорошо — конечно же, его безразличие было деланным. Кудасову крайне необходимо было взять «заказчика» Антибиотика — и вовсе не потому, что Никита мечтал отправить этого неведомого человека в тюрьму. Дело было в другом — людей калибра Палыча просто так не «заказывают». Стало быть тот, кто нанимал Кораблева, имел серьезные причины… А какие это могли быть причины? Деньги, скорее всего, огромные деньги… Организованная преступность — это прежде всего бизнес, серьезный бизнес, делающийся криминальными методами… В бизнесе крайне редко убивают из-за эмоций — убийство там рассматривается всего лишь как один из способов ведения дел… Стало быть, если у «заказчика» и Антибиотика — серьезный конфликт, то этот «заказчик», будучи прижатым к стенке, может дать интересные показания на Палыча… Даст, куда денется. Только надо найти его и прижать к этой самой стенке… Найти и прижать… Кто же все-таки рискнул «заказать» Палыча?

— Что тебя интересует? — спросил глухо Кораблев.

Никита Никитич снова вплотную подошел к старику:

— Меня много чего интересует… Для начала — давай-ка Варшавский вокзал вспомним!

Василий Михайлович тяжело вздохнул, потер рукой щеку, ссутулился в кресле:

— Хочешь верь, хочешь нет — я тогда сам толком ничего не знал… Меня попросили помочь встретить человека, сказали, что могут быть проблемы с конкурентами… То, что тот мужик опером был, я только потом узнал.

— Кто? — Кудасов подошел к Кораблеву, заглянул в глаза. — Кто организовывал встречу, кто тебя туда послал?! Кто?

Старик снова вздохнул и пожал плечами:

— Встречу, как я понимаю, Антибиотик организовывал, правда, я тогда с ним даже не разговаривал — у него своя команда была… А меня попросил «подстраховать» на всякий случай один человек…

— Кто?!

— Он без надобности тебе, потому как давно в земле лежит… Зачем попусту покойника беспокоить, быльем все давно поросло. Я тогда с Варшавского вокзала сам еле ушел — ребятки Палыча, похоже, и меня «зачистить» хотели. Да только я в Москву ушел, там меня им уже не достать было…

Старик закашлялся, Никита долго смотрел на него, потом спросил тихо:

— Кто ты, Василий Михайлович?

Кораблев вопросу не удивился — будто ждал его: — Кто я? Ты не ломай голову над этим — все равно ничего не узнаешь… Я вот теперь иной раз, когда ночью заснуть не могу, лежу и думаю — как так интересно судьба моя вывернулась? И кто виноват в этом? Долгая у меня история… Да и не ко времени она тебе сейчас. Ты хотел узнать, кто Антибиотика «заказал»? Надеешься через мотив Палыча прижать? Старик усмехнулся, а Кудасов даже прищурился от неожиданности — неужели этот чертов Мазай еще и мысли читать умеет? Непростой дедушка, совсем непростой! Чувствуется, что за ним — такое… Разговорить бы его, как следует — он бы мог такого нарассказывать… Ладно, пускай он сначала хотя бы заказчика сдаст, а потом… Потом можно будет и к остальному вернуться.

— Кто заказчик? — спросил Никита Никитич хрипло и услышал в ответ то, чего совсем не ожидал.

— Заказчица…

— Что? — переспросил Кудасов, недоуменно сводя к переносице брови. — Женщина, что ли?

— Женщина, — кивнул Кораблев.

— Интересные дела, — покрутил головой Никита Никитич. — А что за женщина?

Старик повел плечом, качнул сухой головой:

— Назвалась Светланой Игоревной, это, конечно — туфта… Ей лет тридцать пять — тридцать восемь, брюнетка, одета бедновато… Стрижка короткая, глаза, по-моему, серые, но она в очках была, могу ошибиться… Картавит сильно.

Кудасов хмыкнул:

— Слушай, Василий Михайлович, это ты все, конечно, интересно рассказываешь, про сероглазых брюнеток… Но давай по делу поговорим. Как она на тебя вышла? Или ты что — фирму особых услуг открыл, может, к тебе прямо с улицы люди заходят? Здравствуйте, Василь Михалыч, это вы, говорят, на заказ людей грохаете? Самому-то не смешно?

Старик прикрыл глаза, потом снова поднял веки — взгляд его был серьезным и бесконечно усталым:

— Самому мне уже давно не смешно… Тебя, вроде, Никитой Никитичем называли?

Кудасов молча кивнул, и Василий Михайлович, кашлянув в кулак, продолжил:

— Так вот, Никита Никитич… С улицы ко мне, естественно, никто не заходит. Да ко мне в последние пять лет, вообще, никто не заходил — отошел я от дел, старым стал… Думал, доживу спокойно. Я бы и за эту работу не взялся, но…

— Что «но»?

— Но женщина эта пароль старый назвала… От того самого человека, про которого я уже говорил — который в восемьдесят восьмом в могилу лег… Имя я его все равно тебе не назову — прости, не могу. Скажу только, что он очень много для меня сделал — можно сказать, к жизни вытащил, когда я загибался совсем… Пароль тот только он и знал, а стало быть, женщина эта от него пришла. Я, конечно, грешную жизнь прожил, но долги всегда старался возвращать… Да и деньги она хорошие предложила.

— Сколько?

— Стольник «зеленью», — спокойно ответил старик, словно для него в этой сумме ничего необычного не было. — Полтинник до работы, полтинник — после… А я как раз поиздержался, дом подремонтировать нужно было. Да и «клиент» приятный — у меня к Виктору Палычу кое-какие вопросы свои имелись… Хотя бы по тому же Варшавскому вокзалу…

— Богатая тетенька! — присвистнул Кудасов. — Сто тысяч долларов — это деньги… Откуда такие у женщины, да к тому же — бедновато одетой, как ты говорил?

— А ты, Никита Никитич, сам у нее поинтересуйся… В моей работе как-то не принято было спрашивать людей, откуда у них в карманах деньги завелись. Нетактично это…

Кудасов посмотрел на Кораблева очень серьезно:

— Я бы и спросил… если б ты меня, Василий Михалыч, с ней познакомил… А? Плохо ведь это, когда женщина одна с такими деньгами по городу ходит. Неровен час — плохое что-нибудь случится, люди-то сейчас вовсе озверели… Она одна к тебе в Кавголово приезжала?

— Одна, — кивнул старик. — По крайней мере, я никаких провожатых не заметил, хоть и присматривался… А насчет того, чтобы познакомить — можно попробовать. Мы с ней встречаемся послезавтра в шестнадцать у магазина «Океан» на Сенной…

Кудасов замер. Старик сдавал заказчицу? Почему он так легко согласился назвать время и место встречи? Понимает, что ему некуда деваться, или затевает какую-то игру? С другой стороны — что ему какая-то баба с паролем от мертвеца? Ишь ты, киллер-романтик, и по совместительству — пенсионер…

— Вы… вы встречаетесь в случае удачной работы? — спросил Кораблева начальник 15-го отдела.

Старик покачал головой:

— Мы встречаемся при любом раскладе — и в случае удачи, и при неудаче тоже… Потому что, если работа не получилась — возможно, мне потребовались бы дополнительные накладные расходы… Ну, а в случае удачи — она приносит второй «полтинник».

— Понятно, — сказал Никита и прищурился. — А первую половину ты куда дел?

Василий Михайлович развел руками и огорченно цыкнул зубом:

— А с первой долей, вишь ты, какая незадача получилась — решил я сдуру по магазинам проехаться, для хозяйства кой-чего прикупить… Ну, и вытянули у меня пачечку. Такая вот беда…

Старик улыбался, показывая, что врет про деньги — конечно же, он их запрятал куда-то… Куда? Надо бы послать ребят ошмонать его домик. Да только вряд ли он в доме доллары заныкал… Скорее в какой-нибудь тайничок в лесу… Кораблев снова будто прочел мысли Кудасова:

— Ты ведь, Никита Никитич, своих хлопцев ко мне с обыском пошлешь… Покормили бы они мою собачку уж заодно. А ежели полы надумают вскрывать — хотелось бы, чтобы как-то поделикатнее. Ремонтировать ведь потом не они будут…

Кудасов с интересом посмотрел на старого киллера:

— А ты, Василий Михайлович, никак, домой рассчитываешь вернуться? С чего вдруг такие надежды?

Кораблев склонил голову набок:

— Жизнь, она по-всякому повернуться может… У тебя, Никита Никитич, конкретного только то и есть, что с карабином напротив ресторана меня прихватили… Остальное — все слова. Тебе заказчица нужна? Понимаю, правильно мыслишь… Баба эта ко мне у «Океана» подойдет только в том случае, если я «маяк» дам, что все чисто… Вот давай вместе и прикинем, какой мне интерес тебе помочь? Баба эта тебе рассказать много интересного сможет. А я… Я все, что знал — уже «слил»…

Кудасов, конечно, понимал, что Мазай слил ему не то что не все — и доли малой не рассказал, но… Но старик правильно срубил фишку[23], — конечно, заказчица была крайне необходима Никите Никитичу… Начальник 15-го отдела потер нос и сухо спросил:

— И чего же ты хочешь за правильный «маяк»? Ты только, Василий Михайлович, смотри на вещи здраво, не строй иллюзий…

Кораблев, кряхтя, вытянул ноги, зевнул, аккуратно прикрыв рот ладошкой:

— Давай вместе здраво и рассудим… Ты вот тут говорил что-то про мою последнюю надежду… Так ведь, ежели я в тюрьме останусь — все одно меня придавят. Ну, скажем, определишь ты меня не в «Кресты», а на Шпалерную[24] — ну, убережете вы меня там до суда… А потом-то? На зоне охрану ко мне приставишь? Нет… Ты бы, может, и приставил — да только возможностей у тебя таких нет, правильно? Вот… Стало быть, там меня люди Палыча и кончат в муках. Так какой мне резон лишний грех на совесть брать, заказчицу тебе сдавать, ежели конец один вырисовывается? Ради нескольких лишних месяцев в комитетской камере?…

Старик рассуждал логично, и Кудасов почувствовал растущее раздражение:

— Не тебе, Василий Михайлович, о грехах рассуждать… Ты уж прости, но на тебе их так много, что…

— А это — как посмотреть, — пожал плечами Кораблев. — Это как посмотреть… С одной стороны — конечно, грехи есть. А с другой… Кто такой «ликвидатор» — не более, чем придаток пистолета… Не один на спуск нажмет, так другой. Есть ли грех на стволе — что он людей убивает? Или грех на том, кто решение принял?

— Ишь ты, — усмехнулся Никита Никитич. — Целая философская база… Складно ты рассуждаешь, Василий Михайлович, об одном только забыл — человек, который за ствол держится, он не железка неодушевленная, ему свобода выбора дана.

Кораблев опустил взгляд, вздохнул глубоко и пробормотал:

— Свобода выбора… Она дается Господом. А отнимается людьми.

Жуткая, звериная тоска прозвучала в его голосе и Кудасов вдруг нутром уловил — идет эта тоска из очень далекого прошлого, от тех годов, когда его, Никиты, еще и на свете, наверное, не было…

— Однако ж вернемся к нашим баранам, — нарушил старик тягостное молчание. — Невозможного я просить не собираюсь, а о реальном — похлопочу, уж не обессудь… Давай так — я тебе бабу отдаю, а ты… Ты мне помоги на подписку выйти — мол, не вы меня нахватили, а я сам сдался. И тогда меня — с учетом инвалидности, — вполне можно и на подписку…

— И как же ты это себе представляешь? — качнул головой Кудасов. — После сегодняшней-то суеты на Среднеохтинском?