Вспомнить будущее Майко Илия

– Викуль, уложи её спать, – вздохнул мой отец.

Мои надежды на то, что утром они оба свалят на работу, и мне удастся незаметно сбежать из дома или детского сада, не оправдались. Макс решил, что собеседование слишком важно.

– Но у меня от волнения может голова разболеться, а она и так травмированная! – без толку убеждала я.

– А ты не волнуйся, – Макс присел передо мной на корточки и взял за плечи. – Примут – прекрасно, не примут – в обычную школу мы всегда успеем. Надюша! Считай, что мы просто идём поболтать, в гости. Хорошо?

– Хорошо, – хмуро буркнула я, поняв, что не отвертеться, и проще уже туда сходить.

Современное и светлое здание гимназии вызвало у меня тоску: ещё не хватало мне снова отучиться в школе! Какое счастье, что в мои планы это не входит.

– Здравствуйте! – Макс чуть подтолкнул меня вперёд, как только мы зашли в кабинет к комиссии.

– Здравствуйте. Присядьте вот здесь, – показали ему на стул у стены. – А ты подойди сюда, – женщина в центре строго, но в целом доброжелательно смотрела на меня. – Скажи мне, сколько на этой картинке вишенок? – она показала на одну из многочисленных картинок на стене: ягодки, грибочки, машинки – в общем, всё для детишек.

– Ни одной, – хмыкнула я. Что-то сразу захотелось повыпендриваться и заодно заставить Макса чувствовать себя неловко. Ага, побледнел сразу, засранец… А нечего было тащить меня сюда. Говорили же тебе, что голова болит.

Женщина нахмурилась:

– Посмотри повнимательнее. А вот это что? – она ткнула пальцем в картинку.

– Это черешня. И их тут семь. – Выглядела я уже нагловато и захотелось смягчить, поэтому я пояснила: – вишня темнее.

Учителя сразу заулыбались, а главная экзаменаторша даже не обиделась.

– Хорошо, молодец. Расскажи нам какое-нибудь стихотворение.

Нахмурив лоб, я пыталась хоть что-то сообразить. Макс на своём стуле изошёлся весь, губами суфлируя мне «Ехали медведи на велосипеде».

А, сам ты медведь! Я вскинула голову:

  • Мы двадцать лет – почти всю жизнь! – с тобой дружили,
  • Порой мне кажется, что ссора – страшный сон.
  • Сейчас проснусь – и сразу же исчезнет он.
  • А, может, сон был в детстве? Мы ли это были?
  • Вдруг, загуляв с моей девчонкой, ни за что,
  • Ты говоришь, что больше мы с тобой не дружим,
  • И видеть боль мою тебе совсем не нужно,
  • Тебе и смерть моя была бы нипочем.
  • О, нет, Макс, я не буду бить тебя и спорить,
  • Оставим это всё отпетым дуракам.
  • Мне просто невозможно мысли перестроить,
  • Гораздо проще пить пойти по кабакам.
  • Сложно после боли вспоминать о хорошем
  • И так легко плохое в сердце воскрешать.
  • Но как забыть тому, кто «лучшим другом» брошен?..
  • Когда же, наконец, я научусь прощать?..
  • Я вновь вдруг не могу смотреть на ваши лица,
  • И сердце будто только сегодня избито.
  • Эх, сейчас бы мне, память вырубив, напиться…
  • И ничто не прошло, и ничто не забыто.
  • А впрочем, уже всё равно. В конце концов,
  • Все рассуждения глупы и бесполезны.
  • Вы оба мне сейчас совсем неинтересны.
  • Не стоило держать среди друзей врагов.

Макс смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Я мельком довольно подумала, что ради такого его взгляда можно было потерпеть и ненавистную роль его ребёнка, и этот дурацкий никому не нужный экзамен.

Комиссия, казалось, тоже была озадачена:

– А кто автор? Как называются стихи?

– Константин Лазарев, – на этих словах Макс, к моему удовольствию, ещё раз вздрогнул, – …ммм… без названия.

– Стихи, конечно, не по возрасту… – нахмурившись, пробормотала одна из учительниц, строго глянув на моего и без того шокированного отца. – Но читала хорошо, – она ободряюще мне улыбнулась.

Домой мы ехали молча.

– Где ты прочитала эти стихи? – наконец, спросил Макс перед самым домом, нервно постукивая пальцами по рулю.

Я пожала плечами:

– В интернете.

Он вздохнул и зарулил во двор.

Следующие три дня, к моему глубокому разочарованию, они на работу не ходили и не отпускали меня ни на шаг. Честно говоря, я уже подумывала сбежать ночью через окно.

Я пыталась найти что-то о смерти Кости Лазарева в интернете, но, поскольку речь не о звезде шоу-бизнеса, мои поиски ничем не увенчались. Мне просто необходимо было вырваться из-под родительского надзора, найти ту свою семью, дом, могилу, в конце концов. Хотя бы узнать дату смерти, чтобы в тот день сидеть в каком-нибудь бомбоубежище и не высовываться.

Макс зашёл в свой кабинет, как раз когда я собиралась смыться.

– Что ты здесь делаешь? – он недовольно поднял брови. – Надя, у тебя есть свой компьютер, и не надо больше залезать в мой. Хорошо?

– Да он атрофированный, – буркнула я. – Кроме пары сайтов с играми никуда не зайти. Это в принципе оскорбление – называть ту розовую погремушку компьютером.

– М-да? – Макс прищурился. – И куда же ты хочешь зайти? – с этими словами он наклонился к экрану и вздрогнул, увидев страничку поисковика с забитыми словами «Константин Лазарев», которую я не успела закрыть.

Перехватив у меня мышку, он судорожно нажал на крестик в углу. Положа руку на сердце, было до чёртиков приятно наблюдать за тем, как он вздрогнул. Ага… рыльце-то в пуху…

– Надя! – он сел напротив, взяв меня за плечо. – Где ты услышала это имя?

– Я же сказала: в интернете, – пожала я плечами, усмехаясь про себя. Ну-ну, помучайся, предатель…

– А сейчас что ты ищешь о нём? – помедлив, спросил Макс.

– Ещё какие-нибудь стихи… – я задумчиво посмотрела в потолок. – Информацию о его жизни, о смерти…

– С чего это ты взяла, что он умер? – мрачно пробормотал мой бывший друг, глядя в сторону.

Вот так-так… даже не знает, что Костя Лазарев мёртв?.. Ну, конечно, мы давно не друзья, но чтоб так…

– Предположила просто… – меня переполняли шок, злость и боль. Даже на моих похоронах не был! Даже о смерти не знает! – А ты полагаешь, он жив?

– Наверняка, – Макс неопределенно махнул головой. – С чего бы он умер?..

– А ты знал его, да? – я тихо наблюдала за его реакцией. Не знаю, чего хотелось. Чтобы он зарыдал и сказал что-то типа «Мы были лучшими друзьями двадцать лет, а потом я предал его! …Как я мог!»? Возможно…

– Надюш, иди спать, – он грустно посмотрел в окно, а я, вздохнув, пошла к двери. – …И я запрещаю тебе впредь подходить к моему компьютеру! – строго донеслось мне в спину.

– Слушай, а тебе на работу не пора?! – неожиданно даже для себя, заорала я, развернувшись. – Что вы оба сутками дома сидите который день?! У вас деньги сами по себе, на деревьях растут?!

У него отвисла челюсть.

– Ты как разговариваешь с отцом? Избаловалась совершенно!

На крики прибежала Вика:

– Что за шум у вас тут?

– Да твоё порочное воспитание! – бросил он, мрачно вставая. – Хотели ребёнка после травмы дома подержать хоть несколько дней, я едва с работы вырвался, чтобы с ней побыть, а, оказывается, ей не терпится от нас избавиться! Тебе в детский сад захотелось? – прищурился он.

– Я бы лучше посидела дома одна, – скрестив руки на груди, парировала я. – Но можно и в детский сад.

– Отлично! Завтра туда и отправишься! И только попробуй мне заныть перед входом!

– Не дождёшься, – послала я ему холодную улыбку и, оставив их в полном ошеломлении, убежала к себе.

По большому счёту, он удивлял меня своей мягкостью как отец. Родители Кости давно бы уже достали ремень. Впрочем, может, просто чувствовал, что со мной (по крайней мере, теперь) такой номер не прокатит: самого хлестану так, что мало не покажется, а потом ещё засуну этот ремень ему в задницу.

Следующим утром Макс молча отвёз меня в детский сад. Все дети уже играли на улице, поэтому провожать меня необходимости не было: он просто подрулил во двор.

– Надя! – окликнул он меня из машины, когда я была уже на полпути к моей группе. – Веди себя хорошо. Ладно? – вздохнув, он проводил меня взглядом.

– Не вопрос, – послав ему ледяную улыбку, я направилась к воспитательнице и детям и добавила себе под нос: – катись уже.

Сбежать из детского сада, имея опыт взрослого человека, оказалось делом несложным. Одна воспитательница на два десятка детей – да у неё физически не хватит глаз уследить за всеми. Так что буквально через полчаса я шла к ближайшей автобусной остановке.

Как я и подозревала, в моей квартире жили чужие люди. А вот в родительском доме надеялась застать …хоть кого-нибудь из близких. Что я им скажу и кем представлюсь, честно говоря, пока не думала. Главное – увидеть.

– Девочка, тебе чего? – незнакомая женщина, явно оторванная мной от домашних дел, смотрела на меня с оттенком беспокойства, ища глазами взрослых.

Я вздохнула:

– Здесь раньше жила семья… Лазаревы. Вы не знаете, где они сейчас?

– Уж лет шесть, как мы сюда въехали… Понятия не имею. Да и мы у посредников дом покупали. – Но, посмотрев на моё помрачневшее лицо, сжалилась и напрягла память: – впрочем… вроде, риэлтор говорила тогда, что предыдущие хозяева уезжать заграницу собрались. Горе у них какое-то случилось, так что всё спешно продавали и уезжали. Но подробностей уж точно не знаю.

– Ясно… – понурив голову, я медленно пошла прочь от родного дома.

– Девочка! – донеслось мне вслед, – почему ты здесь одна бродишь? Тебе сколько лет?

– Много… – махнула я рукой, не оглядываясь, а потом побежала: надо успеть ещё в одно место, пока эта добрая самаритянка не вызвала полицию или органы опеки.

Последним пунктом моих надежд было кладбище. Всех в нашей семье хоронили рядом, так что не должно быть трудно отыскать собственную могилу.

Как только я села в очередной автобус, впервые зазвонил сотовый. Макс! Послав его словом, от которого все вокруг сидевшие взрослые поморщились и выразительно посмотрели друг на друга взглядом, в котором читалось «Чей ребёнок? Займитесь воспитанием!», я нажала «отказать» и отключила звук.

У входа, как и прежде, старушки продавали цветы, но денег у меня не было. Впрочем, не идти же с пустыми руками, да и, благо, лето, так что я просто нарвала ромашек.

Могилы бабушек и дедушек были на месте, но в совершенно запущенном состоянии. Постояв немного и положив букеты, я пошла по рядам, смотря на памятники. И через пару метров застыла как вкопанная, глядя на собственное улыбающееся лицо. Ну, конечно, не совсем собственное: лицо Кости Лазарева.

Меня прошиб озноб. Одно дело осознавать, что ты ищешь свою могилу, а совсем другое – стоять рядом с ней. Вот здесь под землёй лежит мой труп, посиневший и изъеденный червями… от таких мыслей к горлу подступила тошнота, и я плюхнулась без сил на ближайшую скамейку. Ещё, честно говоря, в голову лезли всякие глупости, типа «и зачем весь последний месяц надо было ежедневно пропадать в спортзале, если всё равно тело окажется тут».

Я не заметила, сколько просидела так. И не сразу услышала приближающиеся шаги и взволнованный окрик:

– Надя!

Подбежав, Макс сел на корточки и схватил меня за плечи:

– С тобой всё в порядке? …Господи, что ты здесь делаешь? – на его лице выражалась такая мука, что впервые стало его жаль.

Я вздохнула и тихонько вырвалась:

– Надо положить цветы, – с этими словами я пристроила последний букет возле памятника.

Когда я оглянулась, его лицо было мертвенно бледным под стать месту, где мы находились. Он неотрывно смотрел на фотографию и едва шевелил пересохшими губами:

– …седьмое …июля …две тысячи тринадцатого… семь лет назад… семь… лет… назад… Господи… Костян…

Теперь у него подкосились ноги, и он практически упал на скамейку. Вздохнув, я села рядом. Макс медленно приходил в себя, а на меня напал новый приступ озноба: я только сейчас прочитала дату смерти, а ведь это тот самый день! Тот самый день, на детской площадке!

Из шока моего так называемого отца вывел телефонный звонок. Словно очнувшись, он резко вытащил из кармана пиджака сотовый:

– Да! Викуль, я её нашёл, всё хорошо… – но продолжал он смотреть на памятник, а во взгляде отражалась такая боль, что я почти узнала прежнего Макса, лучшего друга, который только так и мог бы смотреть на мою могилу. – Ты знаешь… тут… – он сглотнул, – Костян умер. Давно уже. Семь лет назад.

Я не слышала, что отвечала ему Вика, но его лицо снова исказилось и, сгорбившись, он мрачно смотрел в землю.

– Да… я слушаю, слушаю… – через пару минут отозвался он. – Да, мы выезжаем сейчас, через полчаса будем.

Только в машине он вспомнил, что его шестилетний ребёнок неизвестно отчего попёрся на кладбище, сбежав из детского сада.

– Что ты там делала?

Хотелось огрызнуться «не твоё дело», но он немного растрогал меня реакцией на мою смерть, так что я решила не хамить:

– Отдавала дань памяти… любимому поэту… – звучало глупо, но наглость – второе счастье. Такие вещи главное говорить дерзко и уверенно. В конце концов, почему бы и нет?

– Какой поэт! Он экономист! – глаза и руки Макса не могли ни на чём остановиться.

– И поэт. Любитель. …Слушай, ты не мог бы вести аккуратнее?

– Да. – Он взял себя в руки и повысил голос, глянув на меня: – а ты пристегнись!

– У меня с детства аллер… ладно, ладно… – я пристегнулась и отвернулась к окну. Впрочем, ненадолго: меня тоже занимал один вопрос. – Как ты меня нашёл? …так быстро.

– Через камеры, – он пожал плечами, махнув рукой в сторону остановки, мимо которой мы проезжали.

Присмотревшись, я заметила, что на каждой остановке и впрямь висели видеокамеры.

– Вау… И где можно просмотреть их записи?

– На любом мониторе рядом с ними, – с досадой пояснил Макс, думая о своём.

– Со всех камер сразу или с каждой по отдельности?

– Зачем по отдельности? – он наморщил лоб, напрягаясь от моих вопросов, потому что мысли его были заняты. – Со всех. Вместе. Сразу. Любые записи.

Эх, жаль, что в день моей смерти такого ещё не было.

Благодаря шоку Макса побег сошёл мне с рук. Нет, мне, конечно, и так было совершенно наплевать на их реакцию, и наказывать себя я уж точно не позволю. Но всё-таки я была рада отсутствию криков и объяснений.

Как только мы вошли в дом, Вика обняла мужа, и они сели тут же, на диванчике в прихожей. Макс, похоже, не в силах был сейчас куда-то двигаться. Громко протопав в направлении своей комнаты, я, сняв туфли, тихо вернулась, затаившись за углом.

– …Прости, я не знала, как тебе об этом сказать… – почти шептала Вика, обнимая моего бывшего друга.

– Когда ты узнала? – в его глазах теперь появились слёзы, которые он судорожно смахнул.

– Я тогда на пятом месяце была… родителей его встретила случайно… на улице… седых как белый снег… – она с болью посмотрела на стену, а затем уткнулась лицом в его плечо.

– Они сказали, как он умер?

– ДТП… как обычно… не пристегнулся…

– Ну, да. Конечно. – Он снова вытер ладонью глаза и встал. – Я всегда ему говорил, что он так кончит.

Ну, хоть какая-то информация! Я была почти готова расцеловать Вику. Это же так просто: один день не садись в машины – и всё! Я на цыпочках убежала к себе, пока меня не заметили, да и, собственно говоря, я уже услышала главное.

В волнении, я мерила шагами свою комнату. Что теперь? Обратно в Костину жизнь, на ту детскую площадку – и бегом домой и не вылазить целый день? В тот момент меня ждёт клиент, и успеть к нему можно только на машине, ну да Бог с ним. Неужели то самое такси меня подвело? Или вечером, по дороге домой? А… какая разница!..

Я настроилась на Костю. Привычный и уже такой родной туман почти закружил меня, но в этот момент, бросив взгляд в окно, я заметила, что дом напротив горит. И первая мысль – позвать на помощь, звонить пожарным, тушить… – смешалась с закружившим ещё сильнее туманом.

– Пацаны, я кому сказал «не мешаться»! – прикрикнул на ходу пропахший дымом пожарный с испачканным лицом и побежал к горящему дому.

– Но мы тоже можем помочь! – просительно закричал ему вслед стоящий рядом со мной Макс, но мужчина уже не слушал.

Через силу преодолевая шок, мне удалось повернуть голову вправо… Это был Макс!.. Мой лучший друг! Двенадцатилетний! Чёрт подери, я помню этот пожар у соседей!..

– Это не честно! Он даже не слушал! – топнул ногой мой друг. – А мы можем, между прочим, в форточку пролезть, в отличие от них!

Он так и собирался сделать, но, придя в себя, я автоматически удержал его за рукав.

– Да забей, они вон почти потушили уже. …К тому же нас там сразу поймают и по задницам надают, а ты ещё ожог на руку получишь.

– С чего это ты взял?

– Третий глаз открылся, – буркнул я. Не объяснять же ему, что у меня есть память и тридцатилетнего Кости.

– Сам же первый кричал «Бежим пожар тушить», а теперь сачкуешь!

Однако в этот момент мне словно живот скрутило. Не физически, нет. А словно как-то… страшно стало, и всё сжалось внутри.

Моё лицо исказила гримаса боли, и, присев на корточки, я схватился за живот, недоумевая про себя, как он может так «болеть не физически».

– Костька, ты чего? – казалось, он колебался: волноваться за меня или обвинить в трусливом притворстве. – Съел что-то не то? – похоже, волнение победило, поскольку он участливо присел рядом.

Меж тем, пожар был окончательно потушен, а боль в центре живота ушла, словно её и не было. Вот только не покидало ощущение неправильности происходящего. И вдруг меня словно холодом обдало осознавание того, что Макс должен был сейчас получить ожог.

– Чёрт! – заорал я и, вскочив и схватив за руку Макса, помчался вокруг дома, ища хоть какие-нибудь остатки огня.

Но ничего уже не горело.

– Слушай, ты белены объелся? – вяло сопротивлялся на бегу тот. – Всё! Потушили уже, поезд ушёл…

Я остановился на заднем дворе и схватился за голову:

– Надо… поджечь… я сейчас… спички… – я сделал пару шагов в направлении своего дома, но он схватил меня за куртку.

– Ты дурак?!

Да… что это я… чуть не поджёг едва спасённый дом соседей. Вздохнув, я плюхнулся на крыльцо.

С подозрением посмотрев на меня, Макс присел рядом.

– У тебя что – пожарофобия? Хотя нет, скорее, пожаролюбия… – он хмыкнул.

Помолчав, я размышлял о последствиях. Макс был здесь пацаном совсем, и я как-то автоматически удержал его от глупости, а теперь…

– А ты серьёзно хочешь стать музыкантом, Макс?

– Ага, – кивнул он.

– И если ты вдруг завтра завалишь свой отчётный концерт, то будешь в следующем году пробовать снова?

– Не-а, – он помотал головой. – Все настоящие шансы даются в жизни один раз. Или пан или пропал – вот так. Но ты не думай, – он слегка толкнул меня плечом, смеясь, – у меня там просто нет конкурентов!

– Ну, да, точно…

Конкурентов у Макса не было. Он был лучший гитарист из всех, кого я знал. Завтра он займёт первое место, и жизнь пойдёт по совсем другому руслу… Кто знает, до чего дойдёт… Может, и Нади-то никакой не будет.

– А ты бы хотел изменить что-нибудь в своей жизни, если бы мог?

Не знаю, что заставляло меня ещё сидеть вот так, рядом с ним, и болтать о чепухе. Наверно, просто соскучился по этому Максу, тому, который друг и не предавал. К которому у меня не было злости и обиды.

– Ты дурак? – второй раз за вечер спросил он. – Если что-то случается, значит, так должно быть.

Я хмыкнул. Он мне напомнил этим папу Риши. Только у Макса-то откуда такой философский настрой?..

И, вспомнив старого индуса, мне что-то безумно захотелось его повидать. Устал я до чёртиков разгребать причины собственной смерти и все эти семейные проблемы с бывшими друзьями. И я погрузился в спасительный туман.

– Перемещалась? – папа встал со стула и взял меня за плечи. Какое счастье снова оказаться в его кабинете!

– Да… – осознание себя порой наступало медленно. – А как это выглядит со стороны, пап?

Он пожал плечами:

– Взгляд стеклянный, словно сейчас в обморок упадёшь, – а затем серьёзно посмотрел мне в глаза, – Амрит, что ты натворила?

– С чего ты взял?..

– У тебя солнечное сплетение пульсирует до сих пор от ужаса, – он махнул ладонью на мой живот.

– Ты знаешь, откуда была такая боль?.. – я схватила его за руку. – Но ведь боль была у Кости. Почему она у меня сейчас? Ты же сам сказал, что физическое тело не перемещается…

– А это и не физическое тело болит, а энергетическое.

– Но как ты это заметил? Боль…

– А это уже моя судьба – видеть, – чуть улыбнулся он. – Не отвлекайся от темы. Ты меняла что-то в жизненном пути людей?

– Да… – тяжко вздохнув, я села на стул. – Но почему больно именно сейчас?.. Ведь всякий раз при перемещении всё идёт немного не так, как было. Я говорю другие слова, могу зарулить совсем в другую сторону…

– Это мелочи, Амрит. – Он сел рядом. – На самом деле и от них твоё солнечное сплетение немного сжимается, потому что бессознательно тебе страшно. Просто ты этого не чувствуешь: не так тотальны эти изменения.

– Но… что же теперь делать? Кое-что в судьбе одного человека сейчас изменилось из-за меня…

– Ничего, – папа пожал плечами. – Судя по всему, ты отделалась небольшой болью, – он махнул рукой на мой живот. – Возможно, его судьба вернётся на круги своя. А, может, изменения не так велики, как тебе сейчас кажется. Увидим.

– А если… изменить что-то действительно важное? – я осторожно посмотрела ему в глаза.

– Разорвёт на части, – спокойно, но сурово ответил он, строго взглянув на меня. – В лучшем случае только тебя.

– А в худшем?..

– Ох, Амрит… – папа поморщился, – просто не делай этого, вот и всё. Ведь ты же почувствовала сейчас: всё внутри тебя противится изменению судьбы. Не надо с ней спорить.

– Но ведь боль прекратилась! Значит…

– Значит, судьба свернула на другую дорогу и теперь всё пошло по новому, снова нормальному, руслу! А больно тебе, так сказать, на поворотах. Но если поворот слишком крутой… – папа многозначительно посмотрел на меня, – не выживешь, дочка.

Обняв старого индуса, я решила переместиться ещё разок в Надю: просто проверить, существует ли она после того, что произошло на пожаре.

Надя существовала. И дом со всеми вещами находился на прежнем месте, разве что теперь чуть ли не в каждой комнате висело по гитаре на стене, даже одна маленькая лежала в моей детской. А, выйдя на цыпочках в коридор, я вновь услышала сдавленные голоса родителей.

– Он был и моим другом тоже… – шептала сквозь слёзы Вика. – Я не знала, как тебе об этом сказать…

Что ж, похоже, всё вернулось на круги своя. Облегчённо вздохнув (всё-таки, это могло и на Костиной жизни сказаться), я тихонько шмыгнула обратно в свою комнату.

Снова походив из угла в угол, я всё же решила действовать по плану. Да, на поворотах больно! Ну, и пусть… Уж лучше пусть меня совсем не будет, чем жить в семье этих предателей. Только сопли горазды пускать post factum! «Он был моим другом тоже!», «Не знала, как тебе сказать!», «Ох, Костян!..». Тоже мне, друзья…

Я кивнула самой себе, садясь на стул: значит, решено. Сейчас перемещаюсь в Костю, возвращаюсь в квартиру и сижу сутки, не высовываясь.

На столе передо мной лежал мой атрофированный розовый ноутбук-«погремушка». А если что-то не получится? Если не выживет Костя? Поколебавшись, я включила компьютер. Всё может сильно измениться. Кто знает… вдруг я вообще не буду помнить другие жизни? И что же – оставить Надю в неведении? Ну, уж нет. Пусть знает, кто её «родители».

«…он просто так, на ровном месте, без каких-либо подлых поступков с моей стороны, сказал, что мы больше не друзья. Мы всю жизнь с ним дружили, за одной партой сидели, были как братья! А тут… из-за девчонки… Боялся просто, что если мы с ней будем видеться, то вспыхнут снова чувства. Вот и решил удалить меня из своей жизни. Предатель».

Моё письмо самой себе было почти готово, когда в комнату зашёл Макс. Я повернулась к бывшему другу, захлопывая на всякий случай ноутбук. Он молча присел на мою кровать и опустил голову в ладони, смотря в пол невидящим взглядом.

«И чего зашёл? Помолчать больше негде?» – недовольно подумалось мне, хотя, казалось, нас обоих мучило желание что-то сказать, но словно конкретные слова ещё не созрели.

– Тебе чего? – грубовато буркнула я, не выдержав напряжённого молчания.

Он поднял на меня полные муки глаза:

– Да хоть немного понимания, Надя! Ты не маленькая уже, осенью в школу пойдёшь, а не можешь хоть на секунду встать на место родителей! Я сегодня… – казалось, он едва сдержался, чтобы сказать это спокойно и тихо, – узнал, что у меня умер лучший друг. Мы с ним… были как братья. Всю жизнь за одной партой сидели. Все секреты друг другу доверяли. – И снова уронив голову в ладони, он уставился глазами в пол.

Я мысленно хмыкнула. Во-первых, словам «братья» и «лучший друг» из уст этого засранца, не знающего, что такое дружба. А, во-вторых, тому, какой же он всё-таки «милый» папаша. Ведь явно же пришёл отчитать за побег. Костин бы отец достал ремень, выпорол и ушёл уже смотреть телевизор. А этот сидит и нудит: «Пойми ты меня… ну, пойми ты меня…». И тут я с холодком, пробежавшим по спине, подумала, что Костя мог только мечтать о таком воспитательном процессе и таких родителях. Я заёрзала на стуле. Чёрт подери! Уж не захотелось ли мне родиться у них? Ну, уж нет!

– Ты хоть представляешь, какой ужас испытывают родители, когда их ребёнок убегает один неизвестно куда? – поднял голову Макс, прерывая затянувшуюся паузу. – А если бы мы с мамой уехали куда-то, и ты не могла нас найти?

Вот тут я захохотала. Я сижу, мечтаю от них избавиться, а он… Я смеялась до икоты, пока он багровел.

– Ну, ладно, ладно, ладно!.. – прервала я и свой смех и его грозящиеся вылиться на меня эмоции. – Я осознала, – изо всех сил постаралась я сделать серьёзное лицо, – и больше сбегать никогда не буду. А что за друг у тебя умер? Костя Лазарев? – попыталась я перевести тему. Лучше пусть говорит ересь про нашу «дружбу», чем отчитывает.

Уловка удалась, боль вновь исказила его лицо.

– Да… Костя. Лазарев. …Твой любимый поэт, – на миг грустно улыбнулся он, но тут же в глазах снова блеснули слёзы. – Я даже не был на его похоронах. Не знал, как он умер. Если бы я мог хотя бы поговорить с его родителями… хоть с кем-то… – казалось, он забыл, что говорит с ребёнком.

– То что – тебе бы стало легче? – возникла у меня интересная идея, которую мне было бы сложно реализовать одной.

– Да. В чём-то. – Он пожал плечами.

– Мы можем найти водителя, который был за рулём в момент ДТП. Если он жив, конечно. Узнать, как умер Костя. Хочешь?

Хорошо, конечно, что я знаю дату и причину своей смерти, но чем больше подробностей, тем надёжнее. Лучше всё узнать, прежде чем перемещаться в Костю и подстилать роковую соломку. Вдруг ошибёшься.

Макс посмотрел на меня с грустной улыбкой и вдруг встал и, подойдя, крепко обнял меня.

– Спасибо, малыш. Я знал, что ты у меня добрая девочка.

– Только ты меня с собой возьмёшь! – я тихонько вырвалась из объятий. – Он же мой любимый поэт.

– Надюш… – он улыбнулся, присев рядом. – Да где ты найдёшь его сейчас… да и зачем… столько воды утекло…

– Найти не проблема, – сразу взяла я быка за рога. – Он работал в такси «Три семёрки», дату его смены мы тоже знаем – седьмое июля две тысячи тринадцатого. …Это из интернета, из интернета! – добавила я, сразу ответив на его вопросительно поднятые брови. – А зачем… да разве тебе не хочется послушать очевидца о последних минутах жизни твоего лучшего друга? Хоть как-то помянуть его, так сказать?

Макс вздохнул. Наверно, он понимал бессмысленность этой затеи, но, с другой стороны, мне слишком хорошо был известен такой сорт людей вообще и мой бывший друг в частности: не желая совершать реальных действий ради близких людей, они потом очень долго онанируют свои извилины, вспоминая, рассказывая, слушая про погибшего, и чувствуют при этом себя чуточку легче. Типа что-то сделал.

Так что, сам, наверно, не понимая, зачем, Макс всё же набрал номер «Трёх семёрок» (к счастью, существующих до сих пор), и даже таксист оказался живым, невредимым и верным своему рабочему месту.

Нам открыл полненький бородатый мужик лет пятидесяти, в майке и старых трико. А после того, как Макс представился, он молча пропустил нас в грязноватую квартирку, достал второй стакан (один уже стоял на столе) и налил водки из стоящей у дивана бутылки себе и моему отцу.

– Поверишь ли, единственный смертельный случай у меня, – водитель и с утра-то явно уже был подвыпивший. – Как сейчас помню этого парня. Я и сам потом два месяца в больнице провёл, а он… – мужик махнул рукой, – насмерть, сразу.

– А почему… ну… случилось ДТП? – влезла я.

Хозяин квартиры очумело посмотрел на меня, словно только сейчас заметив.

– Ну, по встречке, может, выехали, обгоняли или что?

– Ну, обгонял я, обгонял! – как-то болезненно закричал он. – А кто не обгоняет? Покажи мне такого! Ничего бы не случилось, если б он пристегнулся! Даже родители его так и сказали!

– Да никто Вас не обвиняет… – сам стараясь успокоиться, вставил Макс.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«… она стояла на остановке с двумя детьми. Рядом ее муж. Мы с ней посмотрели друг другу в глаза. Неу...
Люди привыкли мыслить так, как их научили. Все, что не укладывается в их понимание, считается фантас...
«Чумовой Дон» – искрометный сборник житейских историй, баек, анекдотов и наблюдений. Перед вами увле...
Какова цена идеи эволюции школьного строя?После подросткового случая с другом, школьным учителем, ко...
Когда ты – шлюха, сбежавшая из родного дома, когда твое молодое тело – единственное, что ты можешь п...
Название «Шуга» (от англ. sugar – сахар) – подарок петербургского писателя Александра Ильянена. В кн...