Реализация Константинов Андрей
В этот момент в помещение втиснулся оперуполномоченный Якушев, он работал на этой земле пару месяцев, а Тимохин, соответственно, был участковым его территории. Помимо географического сходства, они были еще и одного возраста, а посему довольно быстро нашли друг друга. Так что в их делах и делишках не было «дембелей». Тех самых, которые постоянно помыкают.
– Гражданочка, это не у вас в парадной выкрутили лампочку на 60 ватт? Так мы ее ищем, не переживайте, – бережно отстраняя Сойкину, но расслышав последние слова участкового, встрял Егор.
– Так будем брать бандита, али нет? – настойчиво продолжила та.
– Конечно! Но сперва надо перекрыть аэропорт и вокзалы. Иначе несерьезная операция получается, – согласился Якушев.
Сойкина, оттолкнув Тимохина, привычно зашла в кабинет, уселась на место для заявителей, передвинула в свою сторону стопку бумаг и бесцеремонно листая их, сделала вывод: «Во, кажный день нас, баб, лупят! А тут два бугая над женщиной измываются!»
– Что тебе от меня надо, Надя? – надрывно спросил Тимохин, усаживаясь в свое кресло и вырывая у нее из ее рук материалы.
– Окна у меня выходят в «колодец»… – издалека начала Надежда.
– Говно вопрос. Напишем главному архитектору города… – отреагировал Якушев.
– Напротив окно. Там недавно поселился молодой парень. Так вот, я лично видела, как он вечером вчера смазывал пистолет «ТТ».
– Почему «ТТ»? И чем же смазывал? – чуть спокойнее спросил Якушев.
– «ТТ», потому что у меня отец офицером был. Калибр – 7,62-е, вес пистолета с магазином без патронов – 854 грамма, начальная скорость пули – 420 м/сек. А смазывал ружейным маслом из баночки «ТОЗ». Между прочим, проворно смазывал.
– Убедила! – кто это сказал неважно, но восхитились оба.
Решено было проверить. Для начала осторожно глянули через окно Надежды. Через крупную тюль ничего не увидели, но в комнате кто-то был. Сосчитали номер квартиры и двинулись из соседней парадной, на ходу придумывая предлог.
– Ты участковым недавно?
– Ну.
– Вот, ходишь знакомишься с жильцами микрорайона.
– А что? Так действительно положено, – согласился Андрей.
Дверь им открыл тридцатилетний мужчина с козлиной бородкой.
– Добрый день. Я ваш новый участковый, фамилия моя Тимохин. Разрешите? – с этими словами сотрудники вошли в коммуналку.
– Моя фамилия Анушкин, я детский писатель, – представился жилец.
– Разрешите, мы пройдем на кухню. Я бы лучше со всеми жильцами сразу переговорил, – предложил Тимохин.
– Пожалуйста.
– Вы действительно настоящий писатель? – удивился Якушев.
– Надеюсь, – поперхнулся недожеванной корюшкой Анушкин.
– Отлично. Лекцию у нас в отделении прочитаете? – по ходу длинного коридора предложил Тимохин.
– О чем? – поднял брови детский сказочник.
– О вреде курения, – придумал Тимохин.
– Или о пользе чтения, – добавил на ходу Якушев.
– Я, право, не знаю… – уклончиво отреагировал Анушкин.
Проходя мимо различного калибра, цвета и отделки дверей, Егор с Андреем стучали и приоткрывали их: «Товарищи жильцы, новый участковый… милиция… на пять минут».
Жильцы подтянулись быстро. Молодого парня среди них не было.
– Все в сборе? Постояльцев в вашей квартире нет? – начал митинг Тимохин.
– Николай, наверное, не слышал. Сейчас позову! – откликнулась молодая девчонка и нырнула в занавешенную простынями темноту коридора.
Показался сутулый паренек. Он так и не вошел на кухню, оставшись подпирать облупившийся белый косяк. Глядел он пристально, нехорошо так глядел.
Тимохин заученно начал молоть галиматью о профилактике и тех. укрепленности, взаимодействии и неравнодушии. На собраниях, при постороннем руководстве, еще не такую глупость состряпаешь. Так что опыт был.
Между тем Якушев, извинившись, «вспомнил», что ему надо позвонить и ушел в недра того же коридора. Он демонстративно-шумно пару раз крутанул трескучий диск и принялся импровизировать разговор якобы с дежурным: «Дежурный… это Якушев… завершаем обход жилмассива на предмет инструктажа граждан… буду отзваниваться…». Пародируя длинный доклад «душному» дежурному, Якушев аккуратно положил трубку на полку рядом с телефоном и крадучись подошел к нужной двери. Заглянув внутрь и увидав крохотную выгородку без признаков посторонних, он ухнул в сторону кухни: «Неудобно, я из посторонней квартиры звоню… ладно… мне записать не на чем – запомню».
Баночку ружейного масла «ТОЗ» он увидел сразу. Она отсвечивала на полке серванта и множилась внутренним зеркалом. Якушев отодвинул штору и отпрянул: из противоположного окна, буквально в паре метров, высунулась Сойкина и конспиративно, одними губами шептала: «Давай! Давай!», при этом сильно жестикулируя. Жесты ее были сумбурны.
В это время Тимохин закончил очередную бредовую трель и, переводя дыхание, косился на паренька. Кстати, соседи слушали Андрея завороженно – от его оборотов веяло магией формуляров и незыблемостью системы. Одно дело по телеку говорящие головы слушать, другое – живьем.
Вдруг парень резко мотнул головой – он услышал звуки зуммера, доносящиеся из неположенной на рычаг трубки. Чутье опередило мысль – парень тихо исчез, а в коридоре рванул к комнате, разметая на своем пути простыни с толстых веревок.
Влетев в свою комнату, он увидел фигуру Якушева, бережно раздвигающего фотографии в ящике серванта. Фигура выпрямилась и развернулась. Оба все поняли. Парень с рычанием ухватился за край стола и прижал Якушева к серванту. Затем, оторвав руки от столешницы, он бойко схватил вазу толстого синего стекла и швырнул ее в лицо Егора. Ваза разбилась – но не об голову оперативника, а об пол. Но после. Сначала острым краем она вздула ему обе губы. Через треть секунды в проеме дверей замаячила быстро приближающаяся милицейская форма в звании младшего лейтенанта. В этом направлении тут же полетела массивная хрустальная пепельница, но, громыхнув о штукатурку, вылетела в коридор. Тимохин поймал парня за шиворот, когда тот уже успел вытащить из-под груды старых номеров «Огонька» пистолет. Якушев со столом наперевес добрался до них, перевернул стол, вцепился в плечо врагу и тут же получил рукояткой «ТТ» по щеке. Экспромт не удался, и зверек улизнул из комнаты.
С какого перепугу Анушкин именно в это время потащил кастрюлю со щами в свою каморку – неизвестно. Но результат был ошеломителен. Мешая друг другу, сотрудники втиснулись в коридор и рухнули на шевелящийся клубок из простыней, пары застиранных мокрых махровых полотенец, и Анушкина. Все это елозило в гадких, холодных и жирных щах. Рука Якушева скользнула в темноте во что-то скользкое, но твердое. Этим твердым он вслепую ударил в голову неприятелю. По визгу Егор понял, что лекция о вреде курения сорвалась, после чего он несколько раз ударил другую голову. Ухнул выстрел. Выстрела прихожая не вместила – в кладовке с гвоздя сорвался таз с ржавым днищем. Тем не менее, первое оцепенение прошло, и так как внутри никто не сопротивлялся, стали потихоньку разгребать завалы.
Огнестрельно раненых, как ни странно, не оказалось. Парня связали бельевой веревкой, а после того, как он очухался, влепили пару раз и прикрутили скрученной простыней к батарее. Анушкин не отходил от раковины, надеясь, что холодная струя сможет повлиять на его изменившуюся внешность. Тимохин тем временем дрожащими руками пытался оформить изъятие оружия. Потом плюнул.
К Егору подошла соседская девочка лет шести и, указывая на «ТТ», спокойно заметила: «А правильно нам в детском саду говорят, что из-за игрушек только мальчишки дерутся».
Дисциплина в квартире рухнула.
– Шантрапа! У Тимофей Егорыча, прежнего квартального, все по струнке ходили!… Кто за этот день рожденья платить будет?! – надрывалась Мария Ильинична, старожил квартиры. – Это ж надо удумать! В форме, до зубов в погонах, а мостолыгами из кастрюли людей калечите!
Это была суровая правда. Первый удар подвернувшейся на полу сахарной косточкой достался в глаз Анушкину.
– В России всегда над писателями измывались, тетя Маша. Нам не привыкать! – исторически осмысливал происходящее Анушкин.
– Извиняюсь, – зло буркнул Егор и привстал.
– …На сегодня все?!! – раздался крик и стук захлопувшейся двери. Это проснулся еще один сосед. Он работал таксистом в ночную.
– Сейчас бить будут, – прошептал Егор Тимохину. И они втроем постарались побыстрее исчезнуть.
Отмылись, отписали рапорта, отсоставляли документы только к вечеру. Паренек оказался известной в определенных кругах личностью по прозвищу Сопля. Во всесоюзном розыске за прокуратурой Балашихинского района города Москвы он именовался гражданином по фамилии Добрый. На редкость быстрая баллистическая экспертиза показала, что ствол «работал» за неделю до задержания в Куйбышевском районе.
Когда Тимохин и Якушев пришли в себя, в кабинеты районного уголовного розыска было не войти: руководство ГУВД вплоть до зама, руководство РУВД с начальником, сотрудники УУР – отделов трех, сотрудники ОУР… Самый нужный – следователь прокуратуры пытался объяснить, что нужно для того, чтобы грамотно оформить задержание. Его слушали лишь первые минуты, а затем все завертелось невпопад и само собой. У Доброго раз двадцать спрашивали фамилию, угрожали арестом – можно подумать, он надеялся на подписку о невыезде? Якушев пробрался к следователю и сочувственно сообщил: «Мы пошли? На днях вызовешь, допросишь». Прокурорский безразлично махнул рукой. Уходя, Тимохин успел шепнуть Доброму: «На очной ставке поближе познакомимся, перекурим… Извини, сейчас не до тебя и не до нас». Добрый руками в наручниках размазал кровь по скуле и попросил: «Чаю принеси… индюху».
Закусывая докторскую колбасу пивом «Балтика», Егор с Андрюшой услышали голос вошедшей Сойкиной: «Ну, что я вам говорила!». Якушев попытался что-то ответить распухшими губами, но сообразив, что выглядит смешно и пьяно, лишь прикрыл ладонью рот.
– Уйди от греха, – вяло огрызнулся Тимохин и приложился к недопитому стакану.
На следующее утро дежурной частью ГУВД была «отбита» сводка:
В предыдущей сводке от 23.08.2000 года нами сообщалось об обнаружении трупа гр-на Шавшина Т.А. с тупым огнестрельным ранением головы в своей квартире по адресу Садовая 24, квартира 67.
По опер.данным начальника 2 отдела УУР Сидоренко, опер.группой УУР (старший зам. начальника УУР Ипатьев), при содействии ОПУ ГУВД при проведении оперативно-следственных мероприятий по уголовному делу № 87091, возбужденному прокуратурой Куйбышевского района по факту убийства гр-на Шавшина, задержан и изобличен в совершении данного преступления ранее судимый по ст. 146 УК РСФСР гр-н Добрый Севостьян Захарович, 11.01.1966., урож. г. Салехард, находящийся во всесоюзном розыске – циркуляр 098-89 от 25.06.1999., ст. обвинения 105, мера пресечения – арест.
С места происшествия изъят пистолет системы «ТТ».
При задержании гр-н Добрый оказал активное сопротивление, жертв среди личного состава нет.
Гр-н Добрый арестован.
Доложено в приемную министра МВД.
Ильюхин (прошлое, начало 80-х годов)
Чем плохи олени, так это неприхотливостью: ничего не хотят, кроме ягеля.
К. Симонов
На первый взгляд проблемка казалась чепуховой: стало известно место, где «дохнут скокари» – читай, где квартирные воры отлеживаются. Установили их полные данные. Все «пассажиры» оказались людьми с интересными биографиями и красивыми глазами. Верный информатор уверял, что в ближайшее время они пойдут на «хату». Оставалось лишь довести красавцев до места действия «разборной фомки хорошей стали и накрыть панамой». Вот это самое «довести» и портило настроение.
Быстро «выписать» наружное наблюдение районным подразделениям было невозможно всегда.
Быстро можно только выписать на него задание и прилагающиеся бумажки, затем уже медленнее подписать в семи местах, а потом… В общем, лишь когда вопрос исчезает, появляется служба наблюдения. Спасибо и на этом… Вот в Управлении, там несколько по-другому – там люди сурьезные, все больше глобально окружают. На них «наружка» неделями работает – связи отрабатывает.
Отсюда выход: топтать за жульем самим. А эту работенку из оперативников умело делать могут только «карманники». Остальные в глубоком подхвате. Нет, конечно, метров сто-двести проследить и иные могут, но что потом?
Вот старший «квартирников» Самдин и заглянул к Ильюхину за «помочью».
– …Ильюхин, ну будь ты сознательным красноармейцем! Подсоби.
– Так у вас цельная группа по борьбе с «чердачниками»!
– Известен адрес, данные… – продолжал бубнить Самдин. – Два-три дня за ними походить группой и с поличным на квартире возьмем!
– Правильно мыслишь.
– Помоги!
– Так я не микроавтобус. У тебя же группа!
– Нам две машины дают…
– Ишь, ты! Хватай…
– А они с рынка в магазины, из метро по трамваям – потеряем же.
– Это точно, – не мог не согласиться Ильюхин.
– Так помоги.
– Не-а, не могу.
– Почему?
– Я лейтенант – ты майор. Я тебе не указ. В такой работе без приказаний никуда, а с твоим инструктажем в трубу, как тетка Гульда, вылетишь.
– Тогда прикажут!
– Неужели?!
– Начальник ОУРН.
– Это вряд ли.
– Это почему же?
– Жисть так устроена, – философски заметил Ильюхин.
– Посмотрим, – завелся Самдин.
– В оба.
Вот так «без рук» закончилась перепалка между двумя сослуживцами. Майор Самдин тянул лямку исправно, не блистал, но был въедлив. Иногда, правда, ему сильно мешало самомнение.
Начальник ОУР Горчев начинал у отца Ильюхина в стажерах. В свое время он смог получить высшее холодильное образование (там у него ректором тетка трудилась), а затем массивный ромбик Академии МВД. Дипломы очень ценились в кадрах, но Горчев о них не помнил. О холодильниках, кстати, он знал немногое: они белого цвета, в них прохладно, так как там лед и ручки у них постоянно плохо закрываются. Аббревиатура МВД смущала Горчева, как кирпичная кладка кремлевской стены. Всякий раз, когда он раздражался выходками Ильюхина, то заставлял себя вспомнить, что без его отца он майором бы стал, но какая цена такому майору?
В этот раз Горчев и не надеялся уговорить Ильюхина, зная причину отказа. Но что-то говорить он должен был?!
– Ну что тебе стоит, – банально начал Горчев. Слыл он человеком сердитым, тяжелым и неподкупным.
– Хотелось бы вспомнить предновогоднее заслушивание…
– И что на нем тебя задело?
– Реакция на мое замечание по поводу их эпохального задержания в «Октябрьской», когда они словили всех, кроме оружия в карманах…
– Помню, помню, кто-то хрюкнул не в масть, что ты даже не офицер.
(Ильюхину тогда действительно не присвоили первого звания).
– Так точно, ваше благородие.
– Ой, пропадите вы все пропадом!… А ты про оружие знаешь?
– Конечно.
– Как тебе не стыдно?! И где оно было?
– Где оно было?
– Да, да!
– В сумочках Иры и ее подруги, которые сидели с налетчиками за столом.
– Почему у них?
– Пока майор их окружал, ребятишки, как ни странно, «стрему» срисовали и наганы в сумочки к бабам запихнули.
– А ты откуда знаешь?
– Ира сказала.
– Когда?
– На следующий день.
– А ты откуда ее знаешь?
– Во-первых, я многих через батю знаю, а во-вторых, ее все знают.
– Откуда?
– Она внизу в рюмочной работает.
– Это та самая Ирина?!
– Конечно.
– Так что же ты молчал?
– На тот раз штатских не спрашивали, а утром она вернула оружие орлам. Так что поезд ушел.
– Вашу мать!… Слушай, помоги им… надо.
– Не смею указывать начсоставу.
– Все, иди… Дай таблицу дочертить, у меня чего-то кривая раскрываемости не туда загинается.
Каждая конституция, каждая инструкция в мире работает исключительно исходя из обстановки. А определяющее нутро этой обстановки – люди. Поэтому в данной системе координат жулик с улицы Моховой легко может перевесить интересы функционера с Главсбытхимпрома. А оперативник на месте происшествия запросто не поймет потерпевшего. Руководствуются не законом, а своими представлениями о правде. Бывает ли наоборот? Разумеется.
Сбегая по лестнице РУВД, Ильюхин окликнул недавно выбранного им стажера: «Ранец, за мной!… Ты чему в дежурной части научиться хочешь? Вино унюхал, шельмец?» После чего привычно чертыхнулся про себя: «либо плут хуже нашего, либо такой, что только сваи им вбивать».
– Различные там ситуации… – откликнулся Хвостов, стряхивая сахарную пудру с рубашки. Сержанты приволокли цыган с вареной кукурузой и сахарной ватой. Навалились всей сменой – дураки не дураки, а с роду таки. Хвостов, судя по разводам на щеках, не растерялся. Он вообще был ловок и увертлив.
– Ты сначала рапорт по пьянке научись составлять – ситуация!… Пирожками пахнуло…
– Завернуть?
– Ладно, пошли бродяжить, перекрестившись.
– Давай кого-нибудь собьем!
– От летчик! Стрелять не умеет, летать не умеет, а все туда же!…
Неудачное воззвание Хвостова обернулось в двухминутное бурчание.
При первом же правом вираже, свернув с переулка Крылова, Ильюхин наткнулся на Тюленя – вид с хвоста. Небрежное вихляние «крыльями», пробивающаяся с затылка ухмылка, полностью выдавали скрытые, намалеванные на «фюзеляже» «бубновые тузы». Старый знакомый уже спикировал на даму килограммов под девяносто и из широкого кармана фартука, шутя, вынул чужое добро. Добро из фартука перекочевало в кулак Тюленя, а затем в его карман. С ленивого разворота, перейдя на бег, вывернув до упора подкрылки, а затем тормознув до трусцы, Ильюхин легко занял положение в воздушном пространстве, полностью контролирующее «дружбана».
– Атас, Тюлень! Руки в гору, ноги врозь! – обхватил корпус неприятеля советский ас.
– Покрышкин, здорово! Производственная гимнастика? – называя прозвище Ильюхина съязвил Тюлень. Когда-то, много лет назад, это прозвище воры дали его отцу. Когда он выходил работать «на линию», они передавали друг другу: «Атас, в небе Покрышкин!» Стараниями Ильюхина-младшего это прозвище впоследствии перешло и к нему. Он не огрызался. Напротив, это ему льстило.
Наконец-то две души соприкоснулись телами.
– Угадал. Шестую версту за тобой мерю.
– Мы решили, ты с непогоды на пенсию подал.
– Дамочку подбери! – огрызнулся на Хвостова Ильюхин.
Тот заерзал перед колонной в фартуке: «Проверьте, у вас ничего не пропало?»
– Ничего.
– Так не бывает.
Тем временем Ильюхин затаскивал Тюленя обратно в недра переулка Крылова. Переулок был набит милицейскими газиками со следами ржавчины повсюду, азербайджанцами, воркующими о вызволении родственника, прочим чудным людом. Народец по этому питерскому закоулку шастал бывалый – тертые калачи, мятые бока. Переулок Крылова являлся той дырой в пространстве, куда засасывало всех, кто имел авантюрные гены и кулацкую жилку. Тюленю так все надоело, что он даже не упирался. Ильюхина это забавляло, поэтому он его не тащил, а просто держал за фалду пиджака. Сзади Хвостов многозначительно подгонял гражданочку.
Вывернув в дежурке нутро Тюленя обнаружили: пятьдесят семь рублев сорок копеек, огромный носовой платок и серую полоску бумаги с жирными пятнами. Женщина в фартуке бумажку признала и настаивала на том, что съев пирожок с рисом и яйцом, она не стала ее выкидывать – не увидела урны. Этот ее поступок так поразил милиционеров, что даже сам Павлиныч встал из-за перегородки и подошел пощупать бумажку. Павлиныч «родился» в этом прокуренном помещении лет двадцать пять назад и последние двадцать редко привставал со своего кресла, украденного его помощником из банкетного зала ресторана «Метрополь».
– …Не колышит! Умысел был? – с этим бессильным воплем Ильюхин потащил Тюленя в отдельный кабинет. Он наконец догнал ситуацию: сзади Тюлень видел, как мадам, что-то свернув, засунула себе в фартук. Решил, что купюра, а посему «воткнул» не взглянув и убрал в свою мошну. Тут случайно Ильюхин его и сцапал.
– Ядовитый ты человек, Покрышкин! – усмехнулся Тюлень.
– Будет.
– За город стыдно. Везде наплевано. Подобрал сор, так меня в кутузку!
– Откуда бредешь?
– С Кары, дядюшка, что на реке Шилке. Зимовал там. Три года на цепи сидел, которые сутки не ел.
– Тогда пошли в крайнюю избу маяться.
– Спасибо за стол! Ем прошеное, ношу брошеное, живу краденым. Аль у тебя сумнения?…
А наглая рожа Хвостов в соседнем помещении не отпускал потерпевшую, уверяя, что таков порядок.
– Какой порядок? Что вам от меня надо! Полчаса маринуете!
– Гражданочка, не кипятитесь. Вот понятые скоро понадобятся, вы поприсутствуете, все время бежит скорее, – увидел такую перспективу использования Павлиныч.
– Да, идите вы!
– Вас не поймешь, гражданочка. То окурки по Садовой собираете, то сквернословите в общественном месте.
– Да вы оглядитесь по сторонам! Общественное!… Больше похоже на отхожее! – создав воздушный вихрь, женщина на скорости нервно вылетела из отделения.
Кстати, что это она как с цепи сорвалась? Атмосфера висела не такая уж напряженная: всего двенадцать пьяных, из них двое битых. Ну, пол чуток замарали, местами облевали, а в общем-то только заплевали. Ну, не насрали же! Известный коммунальный буян Сеня Каль лежал посередке дежурки связанный ласточкой. (Для дилетантов: это когда ноги и руки за спиной скручены одной веревкой.) Сене уже надоело материть Павлиныча, а слюну свою он давно всю истратил. Правда, ни разу не попал. А вы сподобьтесь! Не удобно, снизу-то. Сеня замер. Случайно забредший работник кадров не прислушался к его молчанию, и тогда Сеня, ловко подпрыгнув изгибом груди, прокусил ему кед. Сержант Пришодько скучно ударил Сеню несколько раз по голове резиновой дубинкой. Сеня застыл, не выпуская изо рта обувь капитана милиции. Тогда сержант наступил сапогом ему на спину – Сеня по-христиански открыл глаза и разжал зубы.
А через решетку «аквариума» Надя-дура в пятисотый раз сообщала Павлинычу, что он тварь. На четыреста девяностом Павлиныч возмущенно мигнул. Впрочем, голос ее слабел. Чуть поодаль, доставленная за продажу с рук кукурузы в неустановленном месте, цыганка Клара умудрилась украсть журнал информации происшествий, после чего, отпросившись в уборную, разорвала его в клочья. Здесь же отпущенный Жармухамедов категорически не желал брать чужой паспорт, а напротив желал получить обратно свой. Павлиныч уверял его: «Какая тебе разница? Вы так похожи… А твой я, наверное, лезгинам отдал»…
Тем временем два монолога продолжались.
– Покрышкин, не солидно.
– Не буксуй.
– Не тоскуй.
– Все равно поймаю.
– Все равно обману.
При этом они оба резко разводили руки в стороны. На ускоренной записи можно было подумать, что двое, сидя, репетируют танец в присядку.
– Щас в рыло получишь!
– Привычные… Ты человек казенный, мы промысловые… Так вынимать щи из печки? – намекая на магарыч за беспокойство, спросил Тюлень.
– Я не басурман, – скривился Ильюхин.
– Уважил. Пойдем-ка, зачерпнем водицы, а то нутро пересохло.
– Пойдем, родителей не спросясь, – Ильюхин тут уже согласился.
Павлиныч с завистью проводил их взглядом: «К вечеру ужрутся, будут песни арестантские горланить, перепачкаются. А назавтра вновь друг за дружкой гоняться».
И для чего голова в плечи ввинчена? То ей думаем, то ногами.
Через пару часов Ильюхин с Тюленевым поборолись на руках, разбив салатницу; обсудили порядки в Челябинском централе 1967 года, сделав особый упор на конфликт вора Сама и корпусного прапорщика. Затем Тюлень на спор вынул левый шнурок из ботинка у рядом сидящего нэпмана, а Ильюхин успел прицепиться к официанту: «Чем, пингвин, не доволен?!»
Закончилось все чудом, то есть невозможным событием из сгустков желаний: в четыре ноль две ночи Тюленев, как своему, показал Ильюхину заграничный паспорт и кредитные карты японца. Документы он украл третьего дня у входа в Петропавловскую крепость и хранил их в нычке – в одной из проходных парадных на улице Софьи Ковалевской. Собутыльники приняли единственно возможное в тот момент решение – отдать все иностранцу, после чего Ильюхин установил его номер в гостинице «Москва». Выработал он и легенду чудесного обнаружения, а именно: два дня искали, шесть раз перекуривали, но нашли-таки злодея.
Японец был приятно поражен в пять утра и пригласил всех на зеленый чай с редкими кусочками рыбы. Виски он купил потом – никуда не делся. Литр ячменной водки закончился через двадцать минут. Таксисты-отстойщики в семь утра сказали правду: «Ребята, ну действительно мы вам последних две бутылки продали». Все равно продолжился путаный диалог на сказочном универсальном языке. Тюлень долил в чай что-то со стола, и это что-то оказалось острым соевым соусом. Выпили. Японец зажмурился, а Ильюхин признал: «Вещь!». Наконец туриста угостили из пластмассовой бутылочки освежителем для ванн «Элегия». (В те годы любая пластмассовая бутылочка содержала критерий «вкусно»). Это было уже в закрывающимся валютном баре. Житель острова Хоккайдо согласился – он давно внутренне собрался на тот свет. На неплохом русском островитянин оценил аналог ихнего ацетона: «Ишь!!!» Напоследок он прекратил улыбаться и упал в женском туалете. Если бы он умер, а дело бы при этом происходило в год принятия первого Уголовного кодекса Советской власти (для дилетантов: революционное глобальное правотворчество состоялось в 1922 году), то к оставшимся в живых было бы применено примечание ст. 143 главы V раздела первого, которое гласило: «Убийство, совершенное по настоянию убитого из чувства сострадания, не наказывается».
На утро Ильюхин замер над текстом рапорта, который его буквально заставили написать, потому что положено, в конце концов. Незадолго до этого на утренней сходке начальник ОУР Горчев чертыхался, теребя исписанный листик с красивыми иероглифами: «То жалобы пишет, что обворовывают, то благодарит за содействие, но не может вспомнить кого. Второй раз прочухал свои документы! Пианинное светило, понимаешь ли!» Ильюхин насторожился, порылся во внутреннем кармане пиджака и обнаружил паспорт подданного страны Восходящего солнца.
– Ну, Покрышкин, выручил! А то тут с дирекции филармонии звонили: мол, будьте добры, постарайтесь найти, он у нас к тому же приболел, – порадовался Горчев. – Школа! Учитесь, крупа. Тогда и вам разрешу на работе выпивать чуток.
Секретно
Начальнику ОУР Куйбышевского РУВД майору милиции Горчеву Т. Т.
Рапорт
Докладываю, вчера, 21 июня 1989 года, проводя оперативные мероприятия по установлению неизвестного преступника, совершившего хищение личного имущества гр-на Японии Оцу Шитру в доверительной беседе с гр-ном М., подготавливаемым мною к негласному сотрудничеству в качестве доверенного лица, установил, что документы украли его знакомые воры-гастролеры из города Луганска по имени Саша и Сережа. Документы и ценности, кроме валюты, отдали гр-ну М. на хранение. Выработав с кандидатом на негласное сотрудничество легенду, он передал документы и ценности мне для возвращения иностранцу от лица сотрудников милиции. Кандидату на сотрудничество дано задание принять меры к установлению точных данных своих связей.
Паспорт и кредитные карты в количестве четырех штук прилагаю к рапорту.
Младший оперуполномоченный
ОУР Куйбышевского РУВД
лейтенант милиции Ильюхин
В этот миг Тюлень в Пассаже шарахнулся от очередной жертвы, испугавшись своего отражения в витрине. Похмельный мозг, облитый экспериментальным моющим средством «Элегия», этому отражению просто не поверил. «Тюлень» боднул лбом угол стеклянной кассы. Кожа на голове вспухла, а кассиршу пошатнуло на высоком табурете…
…Недели две, встречаясь глазами с разных сторон Невского, им было неудобно друг перед другом. У Ильюхина было чувство – будто он что-то украл. У Тюленя – будто что-то продал.
Штукин (прошлое – сентябрь 1999 года)
Однажды вечером Штукин заглянул в кабинет к оперуполномоченному Жене Радину, у которого обычно собирались те, кого никто не ждал дома. У Радина уже сидели Уринсон и Потемкин. Молодые люди откровенно маялись, всем хотелось выпить, а денег не было совсем. Самое неприятное заключалось в том, что и занять было не у кого, поскольку лимит и доверие дежурной части себя исчерпали. Так называемую «девятку», то есть средства, выделенные на материальную помощь спецаппарату (осведомителям) давным-давно уже списали на кормление понятых, правда, сами понятые об этом и не догадывались.
Достав из смятой пачки «Петровских» последнюю сигарету, Радин неуверенно предложил:
– Может, на «пьяный угол» нагрянем?
– Перебор! Позавчера с убойщиками и так пол-ящика смели у барыг, совесть надо иметь! – возразил Уринсон.
– А чего это убойщики на чужой каравай залезли? – разозлился Радин.
Уринсон постарался защитить убойную группу:
– А ты знаешь точное место, где концентрируются убийцы?
Потемкин вздохнул и уныло выдвинул еще одно предложение:
– Может на рынок к черным?
– В лицо знают – не откроют! – Радин знал, что говорил.
Читать бесплатно другие книги:
