Хрустальная удача Марвел Питер
В зеркале отразилось ее лицо.
Проклятие! Слишком бледное, слишком изможденное, с припухшими глазами. Ее единственное оружие должно быть в порядке. Она выдвинула ящичек с притираниями и взором наемника, прицеливающегося к оружию в лавке, окинула хрустальные флаконы, лежавшие в бархатных ложах. «Выбор оружия успокаивает нервы и возбуждает смелость», – подумала она и извлекла первый флакон.
Ее цепкий быстрый ум уже рождал комбинации по спасению, примеривал маски и позы, перебирал уловки и хитрости. Она добьется своего, и тогда…
Страшный спазм сдавил ей грудь, она невольно прижала руку к солнечному сплетению. Что тогда? Сокровища для Кольбера? Служба королю? О, она не сомневалась, что ее выбросят как негодную тряпку, как только она перестанет быть нужна или колесо власти качнется в другую сторону. Что тогда? Роджера больше нет.
Любую цену она готова заплатить, лишь бы все вернуть, все исправить. Любую.
И из глаз ее хлынули слезы. Она зажала рот руками, стараясь не всхлипывать. Рыдания сотрясали ее, она качалась из стороны в сторону, ее черные вьющиеся волосы рассыпались по плечам. Она беззвучно выла, как простая крестьянка на похоронах. Вдруг ей почудилось какое-то движение. Она испуганно обернулась.
Позади нее, в углу между кроватью и небольшим высоким оконцем, стояла женщина. Незнакомка молча смотрела на нее, и в ее холодных изумрудных глазах не было ни жалости, ни сочувствия. Ее черные волосы были взбиты и высоко зачесаны, как во времена королевы Елизаветы, старинное, давно вышедшее из моды черное бархатное платье на испанский манер было заткано серебром. В руках незнакомка держала маленькое черное зеркальце.
– Что вам угодно? – Лукреция отпрянула к стене и вдруг заметила, что прямо сквозь даму она видит и каменную кладку стены, и оконце. Ледяной ужас сжал ее сердце. – Кто вы?
Черная дама неуловимым движением скользнула к Лукреции и положила зеркальце на край кровати. Потом она подняла указательный палец, украшенный изумрудным перестнем, и прижала его к алым губам, покачав головой. Холодный ветерок промчался по комнате, и дама исчезла. Лукреция вскрикнула и потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, в комнате никого не было. Жаркий воздух лился в забранное решеткой окно. Она была мокрой от пота, ее лихорадило. Менее всего ей хотелось подцепить болотную лихорадку, но мысли ее путались, мучительно хотелось пить. Она оглядела кровать. Что это было? Бред? Видение? Призрак? Мозговая горячка – вот то, что совсем не нужно ей в эти дни.
Но все же, что это было? Конечно, никакого зеркала не было и в помине. То есть зеркало-то было, ее собственное, то, которое ей подарил Роджер. Оно по-прежнему лежало на дне шкатулки среди других безделушек. Как оно туда попало? Кажется, она отдавала его кому-то или дарила… Лукреция не помнила. Ей действительно было нехорошо. Собравшись с силами, она позвонила в колокольчик, милостиво оставленный на стуле возле кровати ее тюремщиком. Послышались шаги, и на пороге возникла негритянка в своем невообразимом тюрбане.
– Что мадам угодна? – коверкая французский, спросила она, приседая в нелепом полуреверансе.
– Мадам угодна пить, – Лукреция не могла удержаться и передразнила служанку. – Принеси воды и помоги мне причесаться.
– Слушаюс, – негритянка снова присела и исчезла.
Звякнул засов в петлях.
Лукреция прислушалась к себе. Ей все еще нездоровилось. Опять заломило в висках, заныли суставы рук и ног. Но она не могла позволить себе слабость. Тело может болеть, но ум должен быть здоров. Никаких мозговых горячек. Простуда, и все.
Лукреция опустила голову на жесткую подушку и прикрыла глаза. Ей надо набраться сил. Она еще не пришла в себя после того прыжка в водопад…
…От прыжка она помнила только руку Роджера, крик, разорвавший грудь, и тугую массу воды, о которую она ударилась. Роджер не хотел отпускать ее, он тянул ее вверх, к жизни, и сквозь толщу зеленого мрака ее вытолкнуло к солнцу. И все. Больше она не помнила ничего. Только воду, раздирающую легкие, боль и руку Роджера. Его правую руку. И вот она жива. Он вытолкнул ее, спас, но покинул. Он снова оставил ее одну… Слеза сбежала по щеке и утонула в волосах. Он снова оставил ее одну наедине с этим ненавистным миром.
Когда она ненадолго пришла в себя, вокруг были испанцы. Они вытащили ее на берег, привели в чувство, дали одежду. Потом принесли ее вещи. Она все время находилась в полузабытьи – то ли не выдержал даже ее закаленный организм, то ли в питье ей добавляли снотворное. Она смутно вспоминала, как в закрытых носилках ее доставили на корабль, как заперли в каюте. Помнила недолгое плавание и снова берег, снова паланкин, а потом эта тюрьма. Из людей она видела только этого фанатика да глупую негритянку. Сколько продолжался ее плен? Около месяца, не больше. У женщин ведь свой календарь, он не обманет. Лукреция улыбнулась. Если бы она родилась мужчиной, она была бы гораздо счастливей.
Но тогда бы у нее не было ни одного шанса выбраться отсюда. А так… Пусть профос врет себе, ее женское чутье он не обманет. Такая же жадная похотливая свинья, как и остальные. Она видела и блеск в его лицемерно отвернутых глазах, и дрожание рук. Что ж, тело служило ей исправно все эти годы, послужит и еще раз. Тело как орудие мести – другого ни природа, ни люди ей не оставили. И она снова повторила про себя страшную клятву: «Любой ценой я выберусь и отомщу. Я вернусь. Я увижу сына. Я сделаю все, но я не погибну, не сломаюсь, не покорюсь. Я выживу. Я одержу победу».
Звякнули запоры. Ей принесли воду и ужин.
Значит, вскоре заявится профос. Дождавшись, когда негритянка уйдет, Лукреция схватила зеркальце и взглянула в его мутную черноту. Ей надо собраться с силами перед новой схваткой с двуногим зверем, носящим шпагу поверх сутаны.
Напрасно, изнывая в плену, Лукреция так плохо думала о Ришери. В это время бедняга страдал от тоски и неопределенности. Он безвылазно торчал в своей каюте на «Черной стреле», задумчиво смотря поверх писем и докладов в распахнутые настежь иллюминаторы. Пальцы его медленно перебирали жемчужины драгоценного ожерелья, зажатого в руке на манер четок. Вот уже которую неделю он пытался сочинить доклад министру Кольберу. Но докладывать не было сил.
Возвращаться во Францию в данном статус-кво означало безоговорочно признать свое поражение. Он не исполнил поручения Кольбера. Он потерял людей и женщину. И последнее гораздо горше первого. К своему ужасу, Ришери понимал, что эта шпионка, эта авантюристка значит для него больше, чем ему хотелось бы. Она затронула в его душе давно умолкнувшие струны, и та мелодия, что родилась из этой игры, доставляла ему наслаждение. Эта мелодия отличалась от пресных песен давно приевшихся особ, титулованных и не очень.
Да – Ришери усмехнулся, – когда-то он слыл покорителем сердец. Его галантные манеры и светский лоск, флер моряка и аристократа крушили женские сердца не хуже, чем его пушки – борта враждебных кораблей. А теперь… Ришери с отвращением потер давно не бритую щеку. К черту этих куриц. Надоели. Все до одной. Все они как луковый суп после трюфелей: от них так и разит похотью и глупостью. Как можно сравнить их с Аделаидой?
Ришери твердо решил для себя звать ее так. Так она была его женщиной, так ее не надо было делить с тем, с другим… О, как много он отдал бы за то, чтобы ее зеленые глаза хоть раз подарили ему такой взгляд, которым она смотрела в тот проклятый день на этого англичанина… Ришери носком сапога отшвырнул книгу, брошенную возле кресла. Томик Мольера отлетел в сторону. Ему никогда не забыть этого взгляда. В нем было все – любовь, страсть, мольба, вера, обещание счастья…
Капитан усмехнулся и прикусил губу. Зато он обладал ею. Ему принадлежало ее тело эти месяцы, ему она отдала последнюю ночь своей жизни. У него столько же прав на нее, как и у этого ублюдка. Даже больше. Он может дать этой женщине все – титул, богатство, место при дворе. Он даст…
Капитан стиснул ожерелье в пальцах. Он уже ничего ей не даст. Как и тот бродяга. Она мертва, и зеленые воды горного озера навсегда поглотили ее. Зеленые, как ее глаза…
Ришери застонал и поднялся с кресла. Проклятие, он же дворянин, он капитан. Он должен довести дело до конца. Он должен… И у него есть цель: он отомстит этой испанской сволочи, этому сумасшедшему фанатику, сломавшему ему, Ришери, жизнь. Он заставит безумного иезуита повыть от бессильной злобы и тоски, как выл ночи напролет он, потомственный дворянин, ведущий свой род с первых Крестовых походов…
Ришери распахнул дверцу и шагнул на залитую солнцем палубу. Солнце немедленно ударило жаром ему в затылок. Вот и прекрасно. Он выследит испанскую сволочь, а там посмотрим…
Глава 5
Но все проходит – горечь остается
Эспаньола – Тортуга
Когда Кроуфорд открыл глаза, вокруг была ночь. Все-таки он крепко приложился головой во время падения, и, как он выбрался, известно только дьяволу или Господу Богу.
Он помнил, как они прыгнули, держась за руки, в ушах его до сих пор звучал крик Лукреции. Он помнил, как, оглушенный, он из последних сил тащил ее наверх, помнил, как положил на камни, а потом поскользнулся и упал…
Когда он открыл глаза, вокруг царил мрак, слабо подсвеченный мерцающими водами озера и отражающимися в них крупными, как бриллианты, звездами.
Его бил озноб, мокрая одежда облепила тело, и, клацая зубами, он попытался забраться на камни подальше от воды. Судя по всему, его просто прибило течением к берегу и, на счастье, он не нахлебался воды. Он дотронулся до головы. Так и есть. Рваная рана, покрытая коркой из подсыхающей крови и слипшихся волос.
О том, чтобы куда-то двигаться и что-то делать в темноте, и речи быть не могло, поэтому он свернулся на жестких камнях в комок, чтобы хоть как-то сохранить тепло. На удивление, он мог дышать. Резкая боль в груди утихла, и кашель на время отступил. Кроуфорд закрыл глаза и, трясясь от холода, предался невеселым размышлениям.
Рассвет он встретил с радостью, поскольку появился шанс просохнуть под палящими лучами солнца. Серая дымка рассеялась, истошно заорали птицы, и лес наполнился дневными звуками.
Кроуфорд разделся и разложил одежду на камнях, напился прямо из озера, с ужасом думая о возможных последствиях. Надо бы и поесть, но для этого необходимы были силы. Кроуфорд решил отложить мысли о еде на потом и осмотрелся.
Он находился в небольшой природной бухточке с отмелью, куда его и прибило вчера. Сразу за камнями плотной стеной возвышался лес, откудато сбоку доносился приглушенный рев водопада, а прямо перед ним, на другом берегу, начинались отвесные скалы, откуда он, собственно, вчера и совершил отчаянный прыжок. Присмотревшись, он обнаружил прямо у себя за спиной тесный проход между камнями, напоминающий природой проложенную тропинку. Недолго думая он натянул влажную одежду и решил двинуться обратно наверх, ибо джунгли таили для безоружного белого человека неизмеримое количество опасностей.
Тропа вилась между камнями, круто забирая вверх, и, с трудом пройдя около ста ярдов, Кроуфорд прислонился к обломку скалы, чтобы отдышаться.
Прямо над ним, еще ярдах в пятидесяти, зияла пещера, куда можно было пролезть, согнувшись.
Кроуфорд подумал, что поскольку двигаться надо в любом случае, то движение вперед в его обстоятельствах ничуть не хуже, чем движение назад. Он протиснулся между обросшими мхом камнями и оказался в полумраке пещеры. Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: здесь были люди. Стены несли на себе следы грубой обработки, сверху, через искусственные шурфы, пробивался слабый дневной свет. На свой страх и риск он решил пробираться дальше.
Под ногами хрустели песок и ракушки, и с каждым шагом становилось заметно, что уровень земли постепенно повышается. Вскоре в полумраке показались грубо вытесанные ступени, круто забирающие вверх, как лестница церковной колокольни. Кроуфорд остановился и задрал голову. Ступеньки терялись в темноте. Вдруг, повинуясь неведомой силе, он обернулся. Справа на каменной стене были процарапаны какие-то буквы. Кроуфорд провел по ним ладонью, счищая забившую их пыль.
«У. Р.»
Кроуфорд расхохотался, но смех его перешел в хриплый кашель.
Он долго кашлял, сплевывая кровь на белый песок. Отдышался и, неуверенно осенив себя крестным знамением, поставил ногу на первую ступеньку.
Когда перед его глазами снова забрезжил свет, от бесконечного подьема по спирали кровь бешено стучала у него в висках, во рту пересохло, а сердце глухо бухало в груди. Он прислонился к сухой бугристой стене и прикрыл глаза.
Безумная идея осенила его во время подъема, и теперь он тщетно пытался сдержать нервную дрожь, сотрясавшую его тело. Он сцепил руки и прижал их к груди.
Какая жестокая шутка, жестокая шутка мертвого капитана. Если он угадал, то его дед был циничный человек.
О Эльдарадо – город золотой,
Сияние твое не омрачить судьбой.
К тебе с надеждой мы стремимся роковой,
Ее убить не в силах убеждений рой…
Кажется, так писал он на страницах дневника? Кроуфорд уже не помнил точно, но смысл, смысл въелся в его сознание, отравив каждый миг его жизни безумными грезами о волшебной стране счастья. Ведь не о золоте писал капитан Рэли, отнюдь не о золоте. И глупцы те, кто думал, что всесильный фаворит королевы, чья пуговица на камзоле стоила годового пропитания целой деревни, мечтал о богатстве! Так могли думать только нищие и алчные тупицы. Аристократ не может грезить о пропитании и доходах. Рыцарь не мечтает о золоте.
Слава, приключения и подвиг – вот хлеб рыцарей, ставший горьким для их потомков.
Фрэнсис открыл глаза и утер пот со лба. Еще несколько шагов – и он узнает, насколько хорошо он понял своего деда. Боже! Ведь все это время несметные сокровища были буквально у них под ногами…
Собравшись с духом, он преодолел последние две ступеньки и замер на пороге огромной природной пещеры, заключенной в толще скал. Судя по всему, ее обнаружили много столетий назад, очистили, пробили воздуховоды. Сквозь искусно сделанные отверстия в нее проникал скудный свет, в котором были неясно видны очертания сводов. Прямо у входа Кроуфорд обнаружил останки деревянного сундука. Он бросился к нему. Мелкий песок покрывал рассохшиеся доски. Он выдернул несколько из них, они легко поддались. Под ними обнаружилась великолепного литья серебряная фляга, несколько высохших смоляных факелов, кожаный растрескавшийся мешочек с огнивом и кресалом, нож с костяной рукояткой и какое-то тряпье, по-видимому много лет назад служившее кому-то сорочкой. Кроуфорд поблагодарил своего Ангела Хранителя за столь чудесные дары и прихватил с собой бесценные находки.
Выпрямившись, он снова огляделся. Теперь это был прежний Веселый Дик. В глазах его снова вспыхнули азартные огоньки, мышцы подобрались, а простой нож в руке превратился в грозное оружие. Аристократ, полный рефлексии, исчез, и на пороге пещеры стоял опасный хладнокровный пират.
Сердце его сладко замирало, будто он падал с огромной скалы в бездонную пропасть. Такое ему приходилось чувствовать во сне. И сейчас у Кроуфорда возникло ощущение, будто он видит сон наяву.
Он был в двух шагах от легендарных сокровищ, о которых мечтали тысячи людей, но даже не знали, как приблизиться к этим сокровищам. Он потратил столько лет и сил, прежде чем добиться своего, столько раз впадал в отчаяние и оказывался на грани жизни и смерти, что едва ли сам уже верил в их существование. Но теперь прежний огонь вновь вспыхнул в его душе. Кроуфорд был почти равнодушен к богатству, как всякий человек, с детства не испытывавший ни в чем недостатка, – его увлекали вещи экзотические и странные, порой выходящие за рамки привычных представлений, только они могли по-настоящему всколыхнуть его пресыщенную натуру – но к такому сокровищу даже он не мог оставаться безразличным. Ведь обладание сокровищами, принадлежавшими некогда всесильным индейским жрецам, а затем бесстрашным рыцарям Кортеса, сулило, по слухам, власть над миром. Ради такой власти можно было на многое пойти и от многого отказаться. Но только не от осторожности.
Веселый Дик еще раз окинул внимательным взором пространство пещеры и разглядел новый проход, ведущий, по всей видимости, в другое помещение.>
Он не спешил. Он не хотел упокоиться навеки в этом каменном склепе, хотя, наверное, это было бы лестно – быть похороненным в столь богатой гробнице, да еще под присмотром древних кровожадных духов. Но Кроуфорду хотелось жить долго, чтобы успеть насладиться всеми земными плодами, которые может позволить себе баснословно богатый человек. Кроуфорд уже ощущал себя богачом, хотя еще даже не прикоснулся к золоту. Но он чувствовал его присутствие, его запах, который не мог перебить даже явственный запах смерти, витавший под низкими сводами пещеры.
Кроуфорд поднял найденный факел и, опустившись на колено, попытался высечь над ним огонь. После десяти минут неудачных попыток и проклятий при помощи найденной ветоши ему удалось затеплить небольшой огонек. На его счастье, воздух в пещере оказался сухой, и вскоре, шипя и потрескивая, факел занялся огнем. Подняв его над головой, он внимательно осмотрел место, где находился. Пещера проникала в глубину скалы примерно на десять ярдов, постоянно сужаясь, так что в самом конце ее человеку пришлось бы передвигаться на корточках. Каменный коридор казался пустым. Легкое разочарование шевельнулось в душе Кроуфорда. У него даже мелькнула мысль, что кто-то уже успел побывать здесь до него, оставив взамен сокровищ старый матросский сундук с рухлядью. Но он тут же отбросил эту ренегатскую мысль. Нет, сокровище на месте – просто его нужно найти.
С горящим факелом в руках Кроуфорд медленно двинулся вперед, останавливаясь на каждом шаге и прислушиваясь к каждому шороху. Он продвигался по сужающемуся проходу, сгибаясь, точно покорный слуга перед всесильным господином, пока наконец не оказался в таком положении, что едва мог повернуться.
– Как этот дьявол перетаскивал сюда сокровища? – озабоченно пробормотал он себе под нос, усаживаясь на каменный пол, чтобы немного передохнуть. – Кажется, дед был человеком более чем настойчивым и умел убеждать людей. Поднимать сюда тяжести и волочь их по этому коридору без преувеличения каторжный труд. Интересно, что за награду получили те, кто им занимался? Боюсь, что, кроме вечного успокоения, Уолтер Рэли не мог им ничего предложить…
По какому-то наитию Кроуфорд стащил с себя камзол и, зажав его под мышкой, пополз дальше. И тут он увидел, что в конце коридор раздваивается. Два черных провала уходили направо и налево. Пламя факела затрещало и заметалось, будто пойманная птица, и Кроуфорд попытался прикрыть его рукой. Откуда-то из темноты тянуло сквозняком – значит, рядом или имелась более просторная пещера, или существовал проход, ведущий наружу. Кроуфорду ничего не оставалось: если он хотел выяснить что-нибудь насчет сокровищ, ему нужно было рисковать.
– Направо или налево? – хмыкнул он, поводя над головой свечой. – Задача древняя как мир. Буриданов осел испустил дух перед двумя кучами сена. Чего-то подобного черти ждут, наверное, и от меня. Но я не буду долго гадать. Я всегда не прав, и идти направо слишком большая дерзость с моей стороны перед Провидением. Пойду левым галсом. Но вначале на разведку пойдет, например, вот этот камушек…
По наитию он швырнул камень в черноту – туда, где каменный коридор сворачивал налево. Послышался сухой стук упавшего камня, но потом вдруг раздались совсем другие звуки, от которых у Кроуфорда кровь застыла в жилах. С адским грохотом на землю упала тяжелая каменная плита. Факел в руках Кроуфорда зашипел и потух.
Несколько секунд он сидел скрючившись в тесном проходе, в полной темноте и, кажется, даже боялся дышать. Перед его мысленным взором мелькнула картина – что сталось бы с его бренной плотью, если бы он сунулся вперед очертя голову. Его бы просто расплющило как орех. Он бы и пикнуть не успел. Спасибо, что догадался бросить в дыру камушек. Похоже, его придавило доброй сотней фунтов породы.
Кроуфорд вытер пот со лба и попытался запалить факел. Дрожащий огонек робко осветил угрюмые каменные своды, казавшиеся входом в преисподнюю. У Кроуфорда не было сомнений, что в этой преисподней лежит то, за чем он охотился долгие годы, иначе зачем Уолтеру Рэли нужно было громоздить здесь такие коварные ловушки? Да и Уолтер Рэли ли их громоздил? У него на это не было времени. Скорее всего, он нашел все это и оставил как было, потому что не смог или не захотел унести с собой. Оставил вместе с прокаженными – лучших сторожей от белых негодяев и не придумаешь. Как бы там ни было, он должен увидеть своими глазами хотя бы одну золотую безделушку, хотя бы один драгоценный камень. А еще лучше заполучить его в свои руки. Высоким покровителям нужны доказательства. Без гарантий они и пальцем не пошевельнут. И ему без них не обойтись. В этих краях невозможно подобрать такую команду, которая бы работала не за страх, а за совесть и была бы способна преодолеть искушение. Здесь таких людей нет. Потому глуп Черный Билли, который намеревался завладеть сокровищами с бандой отъявленных головорезов. Эта публика непременно перегрызлась бы между собой и обязательно разнесла бы весть о сокровищах по всему острову. Нет, здесь нужны преданные и проверенные слуги. К сожалению, он давно утратил свои прежние связи и возможности. Его старый дом в далекой Англии, должно быть, пришел в запустение, а немногие слуги, которые до сих пор хранят верность родному очагу, уверены, что их хозяин давно сгинул в чужой земле. После смерти Лукреции только один человек на родине помнит про Фрэнсиса Кроуфорда, прекрасно знает его истинное имя – Роджер Рэли – и ждет его с нетерпением, но отнюдь не с пустыми руками. И это обстоятельство совсем не делает его в глазах Кроуфорда привлекательнее, скорее наоборот. Но только этот человек может помочь Кроуфорду, потому что его возможности почти безграничны. Но если он доберется до сокровищ конкистадоров, то эти возможности станут просто безграничными, и трудно предвидеть, чем такое могущество обернется для самого Кроуфорда. Ему нужно быть предельно осторожным и предусмотрительным, чтобы не разделить судьбу своего деда. Кстати, найдя чудесный клад, Уолтер Рэли не обрел желаемого могущества – об этом стоило задуматься. Почему он ничего не привез в Аглию? Или решил, что и так сполна заплатил таинственной силе за то, что потревожил ее? Любимый сын – немалая цена. Почему, почему, чтобы обрести сокровище, мы должны пожертвовать самым дорогим, что у нас есть? Он, внук своего деда, оставил здесь любимую женщину…
Или легенды о мистической силе, заключенной в таинственных предметах древних жрецов, не более чем пустые сплетни? Довольно обидно, если бы так оно и было на самом деле. Столько надежд возлагал Кроуфорд на тайные знания жрецов майя, и разочароваться в них теперь стало бы для него настоящим ударом. Сокровища потеряли бы для него ровно половину своего очарования.
Факел в руках Кроуфорда опять погас. Пока он размышлял, зажигать его снова или попросту тихо вернуться к выходу из пещеры, темнота вокруг него как будто просветлела.
До сих пор в этом склепе было темно и неуютно, и странный свет, будто сочившийся прямо из каменных стен, немало удивил Кроуфорда. Он с недоумением повел головой, и вдруг по спине его пробежал ощутимый холодок.
Вместо узкого прохода, разделяющегося надвое, он неожиданно увидел огромный, погруженный в золотистый туман зал, выложенный черными каменными плитами. И плиты эти были покрыты симметричными прихотливыми узорами – Кроуфорд видел здесь и диковинных четырехкрылых птиц с кривыми клювами, и хищно изогнувшихся пернатых змей, и квадратные фигуры неизвестных богов с квадратными лицами. «Индейцы не знали сферы и колеса,» – механически подумал Кроуфорд. Ни единого окна, ни единого отверстия в мощных, будто отполированных стенах не было. Что-то извивалось на отвесной каменной громаде. Кроуфорд пригляделся и увидел прихотливо изгибающуюся золотую жилу. Всего на несколько метров она показалась из породы и, скользнув, подобно змее, между камнями, снова исчезала в стене. Мужчина прищелкнул языком.
Огромное помещение в толще горы освещалось многочисленными причудливыми светильниками, напоминающими хрустальные пирамиды, каждая в два человеческих роста высотой. Эти светильники, подчиненные неведомому порядку, источали тот самый золотистый туман, который постепенно наполнил все пространство вокруг.
Кроуфорд несколько раз ошеломленно тряхнул головой и потер глаза. Он не знал, что и думать. Грубая и тесная пещера будто исчезла. Геометрически точные линии грандиозного квадратного зала, залитого тихим сиянием удивительных светильников, рождали в душе ощущение небывалой гармонии. Кроуфорду показалось, что он сам как будто наполняется сиянием, наливаясь неведомой силой.
Вдруг из-за грубо отесанного кубической формы черного камня, стоявшего в глубине таинственной залы, выплыли клубы тумана и, постепенно сгущаясь, приобрели очертания человеческой фигуры. С замирающим сердцем Кроуфорд наблюдал за ней и вскоре понял, что фигура эта – женская.
Женщина медленно приближалась, и в один прекрасный момент Кроуфорд едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Он узнал ее. Это была На-Чан-Чель, индианка, его молчаливая любовница. Та, которая подарила ему магическую индейскую собаку течичи, которая, по ее словам, должна сопровождать своего хозяина в царство мертвых, когда придет его черед покинуть этот мир. Кроуфорд был крепко привязан к этой собаке и любил порассуждать о ее сакральном предназначении, не позволяя собеседнику ни на минуту усомниться в том, что это предназначение является для него абсолютной истиной. Собака погибла, спасая ему жизнь, и он не единожды задумывался о том, что и в самом деле придавал своему «проводнику» более серьезное значение, чем обычной собаке.
Про пса он вспомнил сейчас не только потому, что увидел плывущий через призрачный зал силуэт женщины. На руках индианка держала лохматую собачонку, в которой Кроуфорд без колебаний узнал своего мертвого Харона. Однако течичи вовсе не спешил к своему хозяину. Харон неподвижно сидел на руках индианки, словно она держала в руках мертвое изваяние.
Взгляд женщины был так же мертв и неподвижен. Она словно смотрела и не узнавала его. Впрочем, сейчас Фрэнсису вовсе даже не хотелось быть узнанным, как не хотелось и выступить в ипостаси ее любовника. Та женщина, которая стояла напротив него, никоим образом не могла быть любовницей Веселого Дика. Облаченная в диковинные одежды, богато расшитые непонятным узором, украшенная широкими золотыми браслетами самой искусной работы, эта женщина горделивой осанкой и властным взглядом заставляла думать о своем царственном происхождении. У Кроуфорда по спине побежали мурашки. Он никогда не предполагал, что ему доведется увидеть На-Чан-Чель в таком величественном виде.
Подняв одну руку и указывая прямо на Кроуфорда, женщина вдруг произнесла несколько отрывистых щебечущих фраз на незнакомом языке. Голос ее звучал жестко и повелительно. Кроуфорд ничего не понял, но властный жест, которым сопровождалось требование, был красноречивее любых слов. Для того чтобы выполнить его, Кроуфорду нужно было встать и сделать примерно десяток шагов по направлению к центру зала. Эта необходимость порождала странное ощущение – ведь Кроуфорд отлично знал, что никакого зала перед ним быть не может, как не может быть рядом и индианки, пребывающей на Тортуге, а заодно и несчастного его любимца, кости которого наверняка давно обглодали хищные звери, и все, что он сейчас видит, – это всего лишь плод его воображения, чудовищная иллюзия, морок, который наводят на него злые силы, стерегущие клад. А поскольку это наверняка так и было, то отзываться на призрачный зов ему не следовало ни при каких обстоятельствах. Сколько угодно опасностей могли подстерегать его в этом проклятом месте.
Так подсказывал разум. Но глаза видели совсем другое. И уши слышали настойчивый повелительный зов, на который было невозможно не откликнуться. Кроуфорд с ужасом в душе почувствовал, что ноги сами собой понесли его туда, откуда доносился властный зов смерти.
Потом, вспоминая эти безумные минуты, Кроуфорд с удивлением осознал, что удержала его от рокового шага гордыня, а вовсе не разум. Разум поддался очарованию правдоподобия, которое исходило от видения. Но он не мог стерпеть, чтобы им командовала индианка. Задетое самолюбие спасло ему жизнь. Впрочем, удивлялся Кроуфорд недолго: припомнив еще кое-какие случаи из своей бурной жизни, он пришел к выводу, что человек, склонный противоречить и ниспровергающий авторитеты, всегда имеет кое-какие преимущества. Это все равно что выхватить первым шпагу из ножен. Или первым удрать от неминуемой опасности.