Тайна Тихого океана Чубаха Игорь

— На этом осмотр коллекции можно считать завершенным. Что бы вам еще хотелось увидеть, мой друг? — загадочный русский осточертел Мартину хуже кислой капусты. Но хозяин боялся отпустить гостя в одиночку бродить по коридорам. Мало того, что русский выведает какие-нибудь секреты. Так ведь азиат может встретиться воспитаннице Герде. А это — шлехт. Плохо. Девчонка выросла маньячкой. До бессмысленных убийств сама не своя. А оставлять за спиной неразгаданную тайну все равно, что не вылечить подхваченный в прифронтовом борделе триппер.

— Вы обещали показать псарню.

Зачем при слове „псарня“ русский удовлетворенно потер руки? Уже разведал, что хотел, и надеется сбежать? Или у него на псарне встреча со связником?

— Ну, собачек, так собачек, — фальшиво милостиво согласился ларингофон, и коляска развернулась к выходу, — Как все-таки гут, что вы не знаете иностранных языков. Иначе вам бы пришлось услышать столько мерзостей…

Мысль так и осталась незакончена, поскольку у хозяина вновь проснулся мобильник:

— Я? Это ты, Женевьев?. — сразу стал вялым и посерел лицом немец, — С мальчишками покончено?.. В страшных муках?.. — лицо фрица чуть посветлело, но вновь по нему побежала тень, — Какой процент с исландской сельди? Может быть еще и чилийский китобойный промысел!?… А что я скажу желтопузому?.. Если я ему отдам взамен „Двадцатый век Фокс“, то что я скажу Паплфайеру?.. Ну хочешь Эльзас и Лотарингию? От сердца отрываю… — услышав ответ, немец посуровел, — А это мы обсудим после нашей победы! — и отключил трубу, и подозрительно покосился на Евахнова. Как хорошо, что эта дубина не смыслит по иноземному. Или смыслит? Нет, нельзя верить даже родной матери, но досье не врут.

Генерал же, закрыв глаза, тряс головой. Опять ему померещился Зыкин. Будто живой. Или не померещилось, будто за оконным стеклом живой Зыкин под ручку со спортивной девчонкой прошествовал к парадной лестнице дворца?

Мартин от бессилия чуть не заскрипел вставной челюстью. Русский зажмурился и трясет головой. Зачем??? Может, у него в ухе приемник, и те, кто заслал сюда русского, вышли на связь, чтоб передать последние инструкции? А вдруг российская разведка уже все знает??? Не может быть!!!

— А ведь я ради пополнения своей коллекции могу отыскать любое оружие на земном шаре, — круто развернул кресло лицом к русскому экскурсовод.

— И даже пистолет Стечкина с номером 87113522764? — прошептал вслух потаенную мечту Евахнов.

— И даже пистолет Стечкина под этим номером! — и вдруг хозяин палаццо обратился к Евахнову с совсем другой интонацией. Это говорил уже окончательно не радушный хозяин, развлекающий гостя, а прошедший огонь и воду интриган. — И все-таки, генерал Евахнов, зачем на самом деле вас заслали в Бразилию? — это говорил уже совершенно другой человек. Человек с глазами не прозрачней пуговиц на мундире. Человек — раздутая водяная мумия.

Мартин вспоминал. В апреле 42-го Гейдрих стал просто невыносим. Он бомбардировал ставку победными реляциями о усмирении чехов в Богемии и Моравии. Он стал открыто подтрунивать над своим шефом Гиммлером, считая, что место начальника Главного имперского управления безопасности у него в кармане. А обожаемый Адольф тыкал успехами Гейдриха в глаза своим старым „серым кардиналам“. И тогда произошло то, что должно было произойти. 30 мая 1942 года германское бюро информации опубликовало в Берлине следующий бюллетень „27 мая в Праге неизвестными лицами совершено покушение на имперского заместителя протектората Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Обергруппенфюрер СС Гейдрих был ранен, но жизнь его вне опасности. За выдачу участников покушения устанавливается премия в размере 10 миллионов крон“. Гейдрих долго цеплялся за жизнь, но… 4 июня скончался. Вскрытие показало, что он умер от воспаления клетчатки средостения. А через неделю Гиммлер и Борман снова стали отпетыми врагами. Отпала надобность в дружбе. Так и с русским. Придется опять себя пересиливать и терпеть, ведь эта дружба на три дня.

Будто кто-то шарахнул Евахнова полным песка мешком по голове, будто сел на осиное гнездо генерал. Будто целая свора доберманов разом набросилась и давай рвать на куски, так опешил от бронебойного вопроса генерал. Его инкогнито было раскрыто, словно гроб с сановным покойником в Колонном зале Кремля.

— Чтобы вернуть свое табельное оружие, — еле смог выжать сквозь зубы ответ русский генерал.

Некое время царила гнетущая тишина. Телохранители целились в Евахнова пока только зрачками. Пожарное кресло развернулось и подвильнуло к Евахнову вплотную.

— Давайте заключим пакт. Вы гостите у меня три-четыре денька, а по истечении этого срока я вручу вам искомый пистолет Стечкина, — не поверил легенде россиянина Мартин и решил на всякий случай оставить того при себе на виду. А за ужином Борман уж как-нибудь найдет способ подсыпать лазутчику сыворотку правды. И узнает всю подноготную без негигиеничных пыточных процедур…

… „Сыворотка правды“ — вещь, конечно, ядреная. Но для мегатонника она по барабану. Потому что с 98-го отряд последнего рубежа взял на вооружение испытанную в полевых условиях методику защиты от этой сыворотки Анатолия Хутчиша.[44] Однако, никто не учил мегатонников защищаться от более опасной сыворотки — сыворотки любви».

Пропитанный этой отравой до дрожи в коленках Валера ранним утром выбрался в сад. «Я вернусь, когда вечер позолотит верхушки деревьев!» — мысленно продекламировал Зыкин и отправил воздушный поцелуй колыхнувшейся шторе окна второго этажа.

В душе бойца творилось что-то невероятное. Наяривали скрипки, ухали литавры и трубили фанфары. Тело сладко ныло, и, может быть, именно по этому Валера не замечал ничего вокруг.

Он не замечал щебета проснувшихся птиц в ветвях обступивших палаццо кленов; не замечал благоухания азалий и родендронов на окружающих дворец клумбах. Не замечал щелканья ножниц подстригающего живую ограду садовника. Зыкин не смотрел под ноги, и в какой-то момент усыпанная гравием дорожка вдруг свернулась в рулон… А сам боец оказался подвешенным между небом и землей. Подвешенным и раскачивающимся в надежной капроновой сетке.

И тогда Валера наконец оценил и благоухание цветов, и запах пота, исходящий от трех вынырнувших из кущей местных аборигенов; услышал и птичий щебет и довольное гаденькое подхихикивание. Какое счастье, что окно Герды осталось далеко за ветвями деревьев, и она не стала свидетелем позора!

Двое ослабили веревку, приспустили сеть пониже к земле. Третий — самый рослый — смотрел на происходящее, сложив руки на груди.

— Кортес нам приказал ловить незнакомых белых обезьян, которые выходят из палаццо в одиночку, и мы поймали белую обезьяну. Хау. — на диалекте племени бороро величественно произнес рослый. Он был не только выше подельников, но и массивней.

— Теперь нужно съесть белую обезьяну! — счастливо улыбнулся тщедушный индеец, — Зажарить и съесть!

— Но Кортес нам не приказывал его есть, — засомневался третий в компании, с непропорционально длинными волосатыми руками, — Почему мы должны его есть?

— Потому что это вкусно! — счастливо улыбаясь, парировал тщедушный. Судя по манере сопровождать каждое слово каким-нибудь движением, этот воин в бою был не менее опасен, чем камышовая кошка. И задубевшие шрамы на его ладонях тому лишнее подтверждение.

Длиннорукий почесал затылок, согласно кивнул и достал из-за пояса каменный нож.

Рот Валеры от стыда наполнился горечью. Какой он ужасный лопух! Тело зазудело от стыда, будто за шиворот высыпали полкило термитов. Так худо российскому пареньку не было с американской командировки. Чтоб не засветиться, он тогда ночевал в зоопарке. И вот спросонья перепутал клетку канадских волков с вольером для скунсов. А через час незыблемо требовалось появиться на рауте в Белом Доме при фраке и прочих великосветских атрибутах. Как он выкрутился, не описано ни в одном рапорте.

А закутавшиеся в пончо индейцы продолжали упоенно выделять слюну.

— Белые пришли в наш край много веков назад оттуда, откуда восходит Солнце, — заговорил рослый, — И наши предки поверили белым. Но, спросим мы себя, разве так же хороши дела белых людей, как дела согревающего землю и дарующего жизнь всему Солнца? Нет, ответим мы, не так хороши их дела, а помыслы еще гаже. Много веков наш народ изнывает, исполняя прихоти белых. Наши женщины разучились ткать пальмовые юбки и варить сладкую настойку из жуков неп-дия, наши дети курят и не уважают шаманов, могилы наших предков осквернены. И тут к нам пришел Кортес. И сказал он, что научит даже самых слабых духом, как надо побеждать белых их же оружием. — индеец упирался ногами в землю, будто древний бог. Казалось, никто и ничто не могло поколебать его убеждений. Коричневую, почти черную, кожу облизывали первые робкие лучи Солнца. Могучие мышцы не вздувались, желваки по скулам не шныряли. Только розовые искры застряли в антрацитовых зрачках, — И пообещал Кортес, что скоро не останется в нашем краю ни одного белого кроме тех из их женщин, которых мы сами пожелаем оставить и запереть в публичных домах. Поэтому мы поклялись выполнять приказания Кортеса. И если он нам велел поймать незнакомую белую обезьяну, мы поймали белую обезьяну. Но Кортес нам ничего не говорил о том, что мы должны съесть белую обезьяну. И поэтому мы не будем есть белую обезьяну. Хау.

Длиннорукий смущенно сунул каменный нож обратно за пояс. Тщедушный подпрыгнул от возбуждения на месте. Счастливая улыбка покинула его медное лицо:

— Кортес пообещал нам, что вернет законы предков. И никто из нас не посмеет заявить, что законы эти были дурны. До тех пор, пока сюда не явились белые, по сельве бродили тучные стада оленей, в джунглях водилось много тапиров, реки были полны пресноводных дельфинов, из шкуры которых получались прекрасные не пропускающие влагу бурдюки. А лианы на деревьях были толще в два раза! — жилы толщиной со шланги выступили от праведной ярости на шее индейца, ногти заскребли край пончо, сгорбленная от невзгод спина изогнулась еще больше, будто камышовому коту перешел дорогу дикобраз. Теперь индеец выглядел, как туго скрученная пружина. Пружина из колючей проволоки, — Поэтому, в соответствии с древними законами… Если мы собираемся вернуться к жизни по древним законам… И если нам хоть самую малость дороги древние законы, мы должны белую обезьяну съесть. Зажарить и съесть!

Длиннорукий согласно кивнул и достал из-за пояса каменный нож. Его руки восхитили бы любого скульптора. Его руки сделали бы честь любому музею антропологии. Под обветренной кожей шатунами переливались узлы стальных мускулов, а рассвет серебрил бурно покрывающую кожу шерсть.

Это просто кошмар какой-то, как стыдно было Валере Зыкину. Кровь буксовала в жилах, и крошились во рту сжатые намертво зубы. Мальчишка, разгильдяй, сопляк! Он забил болт на службу и поставил под угрозу срыва выполнение боевого задания. Он наплевал на долг воина! Он ради юбки преступил клятву мегатонников.

Все так же держа руки сложенными на груди, самый рослый прокашлялся и опять заговорил:

— Когда я был маленьким, не прошедшим обряд инициации мальчиком и бегал без набедренной повязки, однажды я чуть не наступил на каскавелу.[45] Каскавела зашипела, подняла голову из травы, и долго-долго мы смотрели друг другу в глаза. Но змеи — мудрый народ, и это была правильная змея. По этому она не укусила, когда поняла, что я достаточно напуган. Когда я был немного постарше и полюбил прокрадываться на женскую половину деревни, однажды ночью мы нос в нос столкнулись с леопардом. Леопард зарычал и, видя, что я достаточно напуган и не собираюсь атаковать, развернулся и скрылся в джунглях. Когда я уже был зрелым мужчиной, в одном из кабаков Эста-Разторо я перебрал огненной воды и начал буянить. Вышибала отколотил бедного индейца и вышвырнул на улицу, но не стал вызывать полицию. Так что за прожитые годы у меня было вдоволь учителей, которые научили делать то, что необходимо, но не более. Кортес нам приказал поймать незнакомую белую обезьяну, и мы поймали ее. Но Кортес нам не приказывал сожрать белую обезьяну, и мы не станем ее есть. Хау.

Длиннорукий на эти слова виновато пожал плечами и спрятал каменный нож за пояс. Видя, что теряет позиции, тщедушный залопотал быстро-быстро:

— Вначале мы спустим с незнакомой белой обезьяны шкуру. Шкура хорошая, и из нее выйдет отличный боевой оттобаку.[46] Потом мы сцедим жир в отдельную плошку и отрежем ноги. Эти ноги мы слегка, отгоняя мух, обсушим на солнце и обжарим со всех сторон в жире. Затем положим их в котел и зальем белым пальмовым вином. Добавим мелко нарезанной очищенной мякоти кактуса пейота и черный перец. Потом накроем котел крышкой и будем тушить мясо на медленном огне…

Длиннорукий решительно выхватил нож из-за пояса, и стало ясно, что уже никакие разумные доводы его не остановят.

— А лопатка! — захлебывался слюной тщедушный, — Боже мой, что мы сделаем с лопаткой! Отделим ребра и выбросим собакам, мясо просолим и посыплем красным перцем. В оставшемся жире обжарим стебли — только белую часть стебля! — мелко нарезанного лука, добавим рис и тоже обжарим!

Три гибких, будто отлитых из сока каучукового дерева, индейца, три крепко сложенных, словно пумы, индейца, судя по угадывающимся торсам и проступающим контурам мышц — мастера капоэйры[47] были для Валеры, даже для упакованного в сеть, тьфу. Семечки. Не из-за нелепого плена стегал себя последними словами боец Зыкин. А потому клял себя Валера, что, увлекшись амурными забавами, прозевал глобальные перемены, случившиеся с окружающим парком и палаццо, в котором россиянин провел ночь.

Самый рослый, пусть лицо его хранило печать непреклонности, невольно облизнулся. Длиннорукий шагнул к подвешенному пленнику.

— Затем мы снимем рис с огня и добавим мелко нарезанную печенку. Уточняю, предварительно сваренную мелко нарезанную печенку. Неплохо бы еще копру[48] и петрушку, но кажется, у нас не осталось ни копры, ни петрушки…

— Стоп-стоп-стоп! — на чистом наречии бороро подал голос из сетки Валера Зыкин, — Да ты, меднокожий брат, ничего не смыслишь в кулинарии. Ты еще должен был мелко нарубить дюжину вареных яиц. И, кроме того, без масла у тебя все пригорит.

— Можно подумать, — надменно процедил тщедушный индеец, — Какая-то незнакомая белая обезьяна понимает в приготовлении человечины больше меня, Зуба Бобра!

— Я тебе — не какая-нибудь белая обезьяна, а ученик великого доктора Мабузе! — выпалил Валера первое, что пришло в голову, — И кроме того два года я прожил в селении африканских пигмеев, больших док в приготовлении протеиновых блюд.

— А кто такой этот доктор Мабузе? — почесал каменным ножом поясницу длиннорукий.

— Зажарить и сожрать!

— А на твоем месте я вообще помолчал бы! — деланно осерчал Зыкин, — У тебя на правом плече вытатуировано, что ты промахнулся в большой охоте на кайманов!

— Откуда ты знаешь!? — смутился тщедушный.

— Я это знаю потому, что Мабузе — это самый великий татуировщик Старого и Нового Света, — принялся объяснять пленный, но не тщедушному, а рослому, — Кстати, дружище, узор на твоей левой ноге выколот с ошибками. Завитки должны поворачивать вправо, а не влево.

— То-то я сомневался, — наконец расплел руки рослый, — а он мне «так модно», «так модно»…

Вот что прошляпил Зыкин. Сегодняшний палаццо отличался от вчерашнего, будто венецианская гондола от авианесущего крейсера «Москва». На черепичной крыше выросли дамские шляпки локаторов и камышовые заросли антенн. Стены дворца обросли навесными сегментами танковой брони, судя по ТТХ,[49] снятой с «шерманов». Окна ощетинились хоботками спаренных пулеметов типа «Це-це». Через тропки залегли защищенные металлической оплеткой кабели. И в четырех местах из благоухающих азалий выглядывали сырые бетонные бока за ночь воздвигнутых дотов.

Это значило, что таинственный враг отбросил маскировку, то есть перешел в наступление, то есть приступил к последней фазе операции. И ведь если б не ураганное любовное приключение, Валера бродил бы себе по ночному Рио и наверняка не прозевал начало превращения палаццо в крепость. Обострившееся звериное чутье, в котором он был силен, не позволило бы. И, возможно, сочинил бы Валера способ сорвать планы врага банальной диверсией.

— А вот… А я… А вы не могли бы объяснить, что значит этот вытатурованный перстень? — протянул вперед растопыренную пятерню длиннорукий, — Мне ее сделали без спросу, когда я перебрал поганок перейро в одном из притонов Рио.

— А эту наколку я бы рекомендовал свести марганцовкой. И лучше никому из твоего племени не знать, что она обозначает.

Длинный спрятал руку за спину. Давно оброненный каменный нож неразличимо смешался с гравием дорожки…

Уже через минуту лишенный пут Валера Зыкин обнимал новых приятелей за плечи и вкрадчиво соблазнял:

— Друзья, вы не представляете, насколько далеко вперед шагнула татуировочная мысль. Ведь что было раньше? Некультурные граждане безо всякого художественного образования и вкуса татуировали некультурных граждан в антисанитарных условиях. Кожа перед татуировкой не протиралась концентрированной огненной водой пинта. Никто не пользовался одноразовыми иглами. А краски? Вы знаете, какие краски использовались? Китайская тушь, турецкая тушь и тайваньская тушь. — Валера был похож на профсоюзного лидера, подбивающего докеров на бессрочную забастовку. Глаза горят праведным огнем, слова отлетают с губ революционной песней, лицо хмурится от заботы о людях, готовых доверить ему свою судьбу, — Зато сейчас повсюду открываются специальные кабинеты, все стерильно, все в белом. И не надо верить досужим пустословам, будто тату выходит из моды. Появились рельефные татуировки,[50] и любой желающий может заказать себе под сердцем хоть уменьшенную копию барельефа вырубленных на скале американских президентов, хоть имя девушки рубцом, чтоб на два сантиметра выступало над уровнем кожи. А голография? Вы знаете, что такое голография?

— Я знаю, — скромно потупился самый рослый.

— И я знаю, — пискнул тщедушный, но Зыкин его как бы и не заметил.

Зыкин говорил, продолжая обращаться к рослому:

— Голография — это последнее веяние, самый писк в тату. Я могу вытатуировать бабочку, и будет казаться, что она, словно живая, сидит у тебя на плече и трепещет крылышками. Я могу вытатуировать у тебя на ладони купюру в сто пессо, и всем будет казаться, что ты сказочно богат. Еще я на другой ладони вытатуирую пистолет, и ты сможешь грабить банки абсолютно безоружным. Хочешь голографическую татуировку? — как удав, посмотрел Зыкин в глаза рослому.

— Я, если можно, хочу бабочку, — застенчиво промямлил рослый. Его угольно-черные глаза смотрели в лазурную даль, и казалось, видели не просыпающийся Рио, а бескрайнюю страну бороро, которой уже нет. Страну, в которой тапиры сами бросаются под копье охотника, веселые женщины с вкусными кореньями возвращаются в деревни, а дети в пыли играют черепами врагов.

— А я — голографические штаны, — робко попросил длиннорукий и посчитал нужным оправдаться, — Чтоб тело не зудело, когда в город приезжаешь. Но если ты такой могучий мастер, почему на тебе самом нет ни одного рисунка?

— Я вынужден скрывать свое искусство от непосвященных хамов. Может быть, тебе когда-нибудь повезет узнать, что у меня изображено на стенках желудка и на печени. Кстати, хочешь, я тебе вживлю под кожу микроаккомулятор и в кожу — узор из лампочек? В темноте ты будешь производить незабываемое впечатление.

Теперь дворец, в котором Зыкин потерял невинность, был не дворец, а по всем правилам военной науки оборудованный штаб уровня командующего группировкой войск. И не оставалось ни на йоту сомнений, что в задании «…о возможном преступном сговоре группы влиятельных лиц, имеющем целью провести неопознанную акцию по изменению политической и экономической ситуаций в масштабах мирового сообщества…» предсказывалось появление именно этого штаба. Теперь было слишком поздно затевать какую-нибудь силовую акцию. Теперь ситуацию мог переломить только хорошо продуманный точечный удар. А чтобы его нанести, прежде следовало внедриться и обстоятельно разведать вражьи замыслы. Так учил непревзойденный Рихард Зорге.

Тщедушный что-либо клянчить не рискнул, он тяжело переживал опалу. Но тут Валера сам дружески хлопнул по плечу тщедушного:

— Так где, ты говоришь, находится база этого вашего якобы всесильного Кортеса? Хочу посоревноваться, кто из нас лучше колет.

— Тут недалече, — торопясь услужить, затарахтел тщедушный. Его испепеленные солнцем щеки нежно зарделась. Щедро бороздившие чело морщины распрямились, и распрямилась от рождения согнутая миллионом унижений спина…

Глава 9. Большой переполох на маленьком земном шарике

В жизни он привык обходиться немногим. Кровать, тумбочка, пять сейфов, и распатроненная пачка душистого «Беломора» на тумбочке. За окном шелестела непогода, смешивая снег с дождем. Напротив светилось одинокое окно.

Кроме прочих обязанностей на него по линии Кремля взвалили курирование (конечно, негласное) неожиданно хлынувшего потока мемуаров отставных разведчиков. Он неофициально окрестил операцию «ЭксГБционизм» и с удовольствием заворачивал публикации наиболее бесстыдных откровений. Он был чуть ли не последним зубром из старой гвардии, и новичкам любили пересказывать легенду, дескать, это именно он, а не Феклисов под псевдонимом «Фомин» в вашингтонском ресторане «Оксидентал» передал корреспонденту Эй-Би-Си Джону Скали предложения российской стороны по урегулированию Карибского кризиса.

Годы брали свое, нервы уже ни к черту. Непогода отзывалась в костях призраком приближающегося радикулита.

С вечера он засиделся над рукописью расширенных воспоминаний Судоплатова. Из-за прочитанного никак не мог заснуть. Воспоминания кружили локатором. И не отогнать их было ни подсчетом баранов (за каждым бараном подкрадывался бородатый моджахед), ни шифровкой в уме поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». А ведь в молодости он легко приказывал себе заснуть на полчаса и просыпался ровно через тридцать минут, ни секундой дольше. Правда, никто не знал, что помогал тому вибробудильник, встроенный в наручные часы, подарок Шандора Радо.

Снег с дождем скреблись в окно, и больше ни единого звука. Спали пять телефонных аппаратов. Ни капель воды из разболтанного крана, ни цоканья ходиков.

Подушка сбилась в кирпич, одеяло шершавым коровьим языком царапало бока, и телефонный звонок оказался весьма кстати. Вроде рекомендации Минздрава пить на подлодке каждый день сто грамм сухого вина, чтоб стронций в организме не залеживался:

— Алло? — поднявший трубку услышал в правом ухе монотонный гудок. Левое ухо продолжало принимать короткие попискивания вызова, и только тогда он понял, что надрывается не обычная связь, и даже не правительственная.

Вызов шел по линии «Мессир». А это значило..! Черт побери, это могло значить все, что угодно.

— Алло? — пробубнил он уже в ту трубку, которую надо.

— Товарищ Серебро, разрешите обратиться? На проводе Пентагон.

Товарищ Серебро, как минимум, сделал вывод, что ситуация «Сенокос»[51] пока не началась. В критическом случае морочили бы друг другу голову по атлантическому кабелю президенты.

— Пентагон, так Пентагон, — вздохнул полуночник и невольно глянул на окно. Но куранты отсюда были не видны, зато было видно светящееся окно напротив, там тоже не спали. Мокрый снег полировал контуры Гранатовидной палаты.

По оптиковолоконной линии сигнал из Кремля перепрыгнул в одну из аудиторий Московского университета. Здесь он был наложен поверх телефонного трепа некоего частного предпринимателя Шляева о поставках запчастей для тракторов и отправлен на коммерческий спутник. Со спутника все еще не отцеженный сигнал перепрыгнул на пост метеонаблюдения под Норильском, а далее достиг застопорившего ход в Беринговом проливе судна «Пуэбло» под флагом ВМФ США. Здесь сигнал был преобразован в цифры вторичного кода и отправлен на станцию перехвата АНБ в Шугар-Гроу, западная Вирджиния. А от туда в подъезд № 4 реставрируемого[52] Пентагона.

— Мистер Гризли? — с той стороны обозначили, что намерены воспользоваться речевым кодом «Уолт Дисней»,[53] — С вами будет говорить Бобер.

Товарищ Серебро ни как не отреагировал. Он ждал.

— Мистер Гризли, спокойной ночи, — бодренько фыркнула телефонная трубка на отвратительном русском.

— Не «спокойной ночи», а, например, «доброе утро». А еще лучше нейтральное «добрый день», которое сойдет и в три часа ночи, если будишь приятеля, мистер Бобер! — после встречи в Давосе между сторонами сложились вполне свойские отношения.

— Разве? — прибавило интонацию вины в вопрос США, — Неужели я первый, кто заставляет тебя этой ночью продрать глаза?

— Плохая погода, — как бы в оправдание ворчания поделилась Россия, и это было не кодовое выражение. За оснащенным сенсор-глушилкой[54] окном продолжал сыпаться на головы почетного караула ерш из снега и дождя.

— А у нас просто великолепная. Для съемки со спутника, — многозначительно нажало США.

— Что бы там не унюхали спутники, в России фотографировать больше нечего. Все нескромное мы научились прятать под землю.

Коммутатор издал предостерегающий писк насчет того, что разговор превысил тридцатисекундный лимит. Собеседники послушно отключились во избежание. После кризиса 98-го корпоративные разведки мировых бирж охотились именно за подобными разговорами чтобы точнее прогнозировать падение и рост курсов валют.

Адъютант Элрик Кернкросс с проворством радиста набрал прежние двадцать три цифры (по этикету обязанность до конца беседы возлагалась на беспокоящую сторону), и между Кремлем и Пентагоном снова запутешествовали слова. Министр обороны США Дональд Рамсфильд звонил из Центра обработки данных спутниковой разведки. Он сидел на неудобном алюминиевом, да еще намертво привинченном к полу, стульчике и чиркал отказавшей настольной зажигалкой.

Под носом в пластиковом стаканчике плескалась бурда, именуемая «кофе без кофеина». К нижней губе прилипла сигара. За оснащенным сенсор-глушилкой окном бравые морпехи наряжали рождественскую елку. Щедрое вашингтонское солнце отражалось в стеклах поливаемого шофером из шланга правительственного лимузина. Обычная предпраздничная суета.

— Мистер Гризли, и над Латинской Америкой погода хорошая…

— Прекрасный повод, чтобы помешать мне выспаться. Кстати, у нас тоже синоптики с ума сходят. Позавчера был мороз под тридцать, а сегодня плюс два. Все тает, все по уши в грязи. Жуткий ветер. Пригласи меня на какое-нибудь заседание на Гаити, мистер Бобер, я бы пропарил свои старые косточки.

— То есть, Латинская Америка — это не длинная рука Москвы? — Дональд Рамсфильд был готов запустить отказавшей зажигалкой в голову адъютанта. Центр являлся единственным местом, где министр мог спокойно покурить и не угодить на первые полосы газет. Не иначе — диверсия некурящих. Вспомнились результаты прослушки частных бесед сотрудников — вольнонаемная Джейн Остин, поскольку в суд подать не могла,[55] грозилась устроить «марш феминисток против табачного дыма». Тоже мне, Моника Ливински.

За окном прибыла продуктовая машина. Морпехи до поры оставили елку и принялись таскать на кухню тушки индеек, пакеты с мультивитаминизированными соками и мороженными овощами. Делалось это в охотку, с белозубыми улыбками и взаимными подначками.

— И Латинская Америка, и острова Кука, и Антарктида — все это не наши происки. А что там такое любопытное засек ваш спутник? — сотрудник Кремля, не включая ночник, нашарил на тумбочке шершавую пачку «Беломора» и со смаком закурил.

— Я могу переслать фотографии с дипкурьером.

— Подкинь координаты, я с утреца сам ознакомлюсь. Слава Богу, не бедные, тоже спутники запускаем, — зевнув, товарищ Серебро глянул в окно. Погода — дрянь. Только одно окошко все светилось в здании напротив. Там тоже не спали в этот глухой час.

Опять встроенный в телефон таймер предупредил о превышении лимита. Связь прервалась ровно настолько, сколько потребовалось адъютанту повторить набор номера. Дональд Рамсфильд с завистью наблюдал за перешучивающимися морпехами. Потом за поливающим лимузин из шланга шофером.

— Рио-де-Жанейро, — с нажимом сказала Америка.

— Что произошло с Рио-де-Жанейро? Там выпал снег? Или опять международные террористы?

— То есть, русские к появлению в Рио-да-Жанейро мощного источника радиолокационной активности в закрытом для гражданских служб диапазоне не имеют никакого отношения? Также, никакого отношения не имеют русские к переоборудованию обыкновенного двухэтажного здания на улице Америго Веспуччи в боевой пункт управления неизвестно чем с глубоко эшелонированной системой обороны? И русские не будут иметь ничего против, если американская нация предпримет адекватные шаги в отношении бразильцев?

— Перед Сенатом таким тоном выступайте, мистер Бобер. А насчет Рио я так сразу ответить не могу. Надо поспрошать в ГРУ и КГ…, извиняюсь, ФСБ, не их ли операция?

— Вы не знаете, что творят ваши подчиненные? С падения Берлинской стены бардак в России ничуть не уменьшился. — министр придумывал повод уволить Джейн Остин. Феминистки в штабе — это конец национальной безопасности. Пусть торгует в Нью-Йорксокой подземке «вечными» шариками для компьютерных мышек.

— Повсеместный бардак — это наша НАСТОЯЩАЯ оборонная доктрина. Я поспрошаю и перезвоню, — Москва отключилась, не добрав до лимита четыре секунды.

Дональд Рамсфильд кивнул адъютанту, тот, будто официант, перегнувшись через левое плечо министра, набрал следующий номер. Теперь из подъезда N 4 сигнал поступал не в Вирджинию, а на пост АНБ в Якиме, штат Вашингтон. Оттуда на дрейфующий у берегов Норвегии авианосец «Форестолл», далее на борт барражирующего в районе Штудгарта самолета радиоэлектронного противодействия HFB-320 «Ганза»[56] и наконец в соседствующую с Рейхстагом маленькую протестантскую церковь.

Адъютант стал преодолевать барьер из секретарш и паролей речевого кода «Сноб»:

— Дрезденская галерея? Говорит Музей современного искусства, Нью-Йорк. Соедините, пожалуйста, с Бетховеном… Бетховен? Говорит «Метрополитен-опера», соедините, пожалуйста, с Нибелунгом… Нибелунг? Говорит Бременский Музыкант, прошу соединить с Шиллером… — Наконец лейтенант вручил трубку командиру.

— Мистер Лис? Беспокоит мистер Бобер.

— Гутен таг, вы насчет пакистано-индийского кризиса? — сказал ерошащий седой ежик сырых волос полотенцем пожилой немец в старомодных очках вместо контактных линз. Очки он не снимал даже под струями душа. — Я сам собирался вам позвонить, мистер Бобер, — общаясь, немец не переставал любоваться поджарым торсом в запотевшем зеркале, — Дело в том, что мои люди засекли в Бразилии радиолокационный пост высшей категории мощности, — немец насторожился, ему показалось, что кожа на ягодицах стала дряблой, надо срочно принимать меры, — Эта штука появилась буквально из ниоткуда. В самом центре Рио! — немец, прижимая плечом трубку к уху, обмотал бедра полотенцем. Прошлепал банными тапочками к тут же в предбаннике распакованному и услужливо подмигивающему экраном ноутбуку. И кивнул капрал-адъютанту, дескать, подшустри насчет кофе. Герр Лис пил с превеликим удовольствием именно кофе без кофеина.

— Пакистано-индийский кризис подождет. И давно ваши службы обнаружили объект?

— Два часа назад. Меня подняли ни свет, ни заря. А я-то сегодня намеревался отбыть в Южную Корею с дружественным визитом. Как, мистер Бобер, не посетить ли нам Южную Корею вдвоем? Представляете газетные заголовки? Или вам нужно спросить разрешение у Госдепа?

— А американские службы выявили наличие объекта четыре часа семнадцать минут назад, — похвастался министр обороны США и ласково покосился на украшающую стол фотографию. Вместо портрета супруги и детишек в рамку было вставлено фото погодного[57] спутника США «Fairbool 36 end 6», оборудованного солнечными батареями в виде петель Мебиуса, — Я позвонил вам потому, что действительно насторожился. После фолклендского инцидента[58] латино не создавали проблем НАТО.

— А анг… Битте шон, герру Лососю вы звонили? После фольклендского эпизода островитяне[59] имеют самый существенный интерес в указанном регионе. Конечно, после вас.

— Сейчас позвоню. Но сперва я хотел прозондировать вашу позицию, — Дональд Рамсфильд не признался бы в этом даже собственному адъютанту, но немецкого собеседника на дух не переносил. В основном за то, что Германская Служба Охраны Конституции в последнее время все больше увлекалась промышленным шпионажем в пользу германских корпораций, и все чаще объектами шпионажа становились корпорации американские.

— Наша позиция впредь до выяснения стандартная. Мы очень обеспокоены.

Зуммер лимита времени сработал только теперь. Поскольку для связи не использовался ни один коммерческий спутник, программа щедро позволила собеседникам не прерывать беседу шестьдесят три секунды. Лейтенант восстановил связь.

— Значит, Бундесвер не будет иметь ничего против, если Пентагон примет адекватные меры в Рио?

— Надеюсь, и Пентагон не будет возражать против соответствующих шагов Бундесвера.

— По рукам, — Рамсфильд вдруг вспомнил сцену, которую наблюдал год назад в Филадельфии. Одетые для платных фото с детишками Мики Маусом и Гуффи два актера на пляже избивали третьего, одетого телепузиком. В последнее время эта сцена всегда вставала перед мысленным взором министра, когда ему приходилось о чем-нибудь договариваться с немцами.

— Хайль, — немец положил трубку на аппарат. Прошлепал к находящемуся тут же, рядом с душевой, сейфу. На ходу протер очки бахромой задранного полотенца и вместо того, чтобы набрать на электронном замке бронебойной дверцы код, сплюнул в притулившуюся рядом плевательницу. На самом деле это была не плевательница, а анализатор личности по вычленяемой из слюны ДНК. Анализатор остался доволен, и дверца сейфа бесшумно открылась. Немец вынул пухлую потрепанную книгу.

На вид это был заурядный телефонный бизнес-справочник «Весь мир. Синие страницы» за 1984 год. На самом деле одно из доставшихся в наследство гениальных изобретений легендарного начальника «Штази»[60] Маркуса Вольфа. Любой проникший в штаб-квартиру контрразведки ГДР шпион принял бы справочник за вывезенный из Западного Берлина нищими гэдеэровцами трофей, потому что халява. И заглянул бы в «Синие страницы» в последнюю очередь. А ведь именно в этом[61] справочнике содержались списки всех агентов «Штази», работающих не постоянно, а от случая к случаю. Одно неудобство — из соображений секретности явки были размещены между невинными рекламами вроде «Купи кирпич» и «Поставки тантрической бижутерии из регионов Дальнего Востока».

«Герр Лис» порядком намаялся, выискивая среди мирной лабуды заветные «Очистка вашего штаба от жучков». «Экскурсии через Ирано-Иракскую границу», «Аренда явочных квартир в Париже», «Решение ваших конфиденциальных проблем в Таиланде за 24 часа», «Все о ВВС Австралии», «Поставка секретной информации о ВМС Турции. Самовывоз из Анкары»… Пока не нашел подходящее: «Наружное наблюдение в Рио-де-Жанейро оптом и в розницу. Пароль… Отзыв… Спросить дона Альберто».

Бразилия от других государств отличается только тем, что тамошние агенты работают не в серых плащах, а в костюмах цвета сливок, подумал герр Лис.

Через минуту начальник штаба Бундесвера уже говорил с Рио:

— У вас есть фиолетовый каучук?

— Фиолетовый кончился, есть только цвета беж.

— Дон Альберто, вы занимаетесь исключительно наружным наблюдением, или обеспечиваете и проникновение на объект?

— Проникновение агентурное, или незаконное?

— На ваше усмотрение.

— Оплата в какой валюте?

— В евро.

— Внедрение, легендирование, амортизация спецсредств… Пятьдесят тысяч евро.

— Двадцать.

— Сорок пять…

Министр обороны США в это время уже соединялся с Лондоном. Пентагон — Центр истории криптографии в Нью-Йорке — судно «Либерти»[62] — британский самолет разведки «Канберра» — бар «Робинзон».[63] Настольная зажигалка наконец родила огонек. И мистер Бобер выпил огонек сигарой.

— Алло, мистер Лосось?

— Кто это? — прорвался в телефонную трубку сквозь возбужденный веселый шум нетвердый голос.

— Это Бобер.

— Какой к дьяволу «Бобер»? Оставьте идиотские шуточки!

— Американский Бобер. Напрягите память, коллега.

— Бобер? Тот самый? Подтвердите идентификацию паролем.

— Мистер Лосось, вы сами настояли. Пароль: «Когда я не брит, ты уже пьян».

— Правильно. Так это вы, мистер Бобер?

— Я вам это втолковываю уже добрую минуту!

— Хэлло, мистер Бобер, как вам удалось меня разыскать? Даже моя супруга леди Фа пребывает в глубоком заблуждении, что я сегодня вербую грузчика из Российского консульства, поэтому вернусь поздно и пьяным, — представитель МИ-6[64] положил кий приблизительно на угол бильярдного стола и, волоча непослушные ноги, перебрался к стойке бара, где было чуть потише. Только сейчас он заметил, что замочил в пиве твидовый рукав, но британцу это показалось совершеннейшим пустяком, — Вы, янки, оказывается, прекрасные парни. Вы изобрели великолепную игру «пул»[65] Я первый раз играю, и не выгляжу профаном. И даже четвертая порция «Гиннеса» не влияет на результаты. Готов поставить тысячу фунтов, что команда МИ-6 обставит АНБ.[66] Принимаете пари?

— Сейчас разговор гораздо серьезней.

— Слабо? Ладно, давайте быстрее, что там у вас? Пиво стучит в мочевой пузырь, и я хочу отлучиться, чтобы сыграть роль «писающего мальчика».

— Чтоб не отнимать у вас слишком много драгоценного времени, мистер Лосось, спрошу напрямик. Имеет ли Альбион какое-нибудь отношение к возникновению в Рио-де-Жанейро сверхмощного поста радиолокационного контроля?

— Мистер Бобер, хотите честный ответ? — англичанин брезгливо покосился на окна. Снаружи ливень был такой, что из водосточных труб вода хлестала через верх.

— Да, мистер Лосось. Именно на честный ответ в рамках ЮКЮС-соглашения[67] я и рассчитываю.

— Заявляю сугубо официально, что Великобритания не имеет отношения ни к чему на Земном шаре, произошедшем за вчерашний день кроме роста кривой смертности рождественских гусей. У нас Рождественские каникулы, мистер Бобер, и мы свято чтим традиции. А теперь, если ко мне больше нет вопросов…

Бар, в котором накачивался темным пивом высокопоставленный английский разведчик, являлся любимым местом времяпрепровождения служащих Ее Величества[68] после работы. Швейцар здесь еще помнил пьяные загулы Берджеса и Маклина.[69] Официантки имели военную выправку. А держал бар один из потомков Лоуренса Аравийского.

— Значит, Великобритания не будет иметь ничего против…

— Если вы оставите меня в покое и дадите хоть раз в жизни забить от двух бортов в лузу… Эй, Томми! Какого дьявола!? Сейчас моя очередь бить по шарам. Почему без толку? По теории вероятности сэра Энштейна…

— Гуд бай, мистер Лосось.

— Гуд бай, мистер Бобер. Привет Бен Ладену, если его поймаете. Помнится, он знает массу чудесных еврейских анекдотов. Есть — просто умора. Приходит, значит, Абрам к Мойше…

Американец вручил трубку не дремлющему по левую руку адъютанту:

— Свяжите меня с Токио, — а сам принялся шелестеть досье одного из лучших агентов ЦРУ Аллана Хаггарда. Правда, это было не совсем обычное досье.

В последнее время в Госдепе играли первую скрипку сторонники «самобытного» пути. На открытии Олимпиады планировалось вывести на стадион несколько индейских вождей, пусть чего-нибудь скажут. Да и вообще в оперативной работе стало модным напирать на «вестерновую» составляющую полевых операций и «джазовые» методы криптоанализа. Болезнь поразила «голубей» и «ястребов», и ветеранам приходилось подыгрывать, чтоб не обвинили в космополитизме и раньше времени не спровадили на пенсию.

И, как результат нововведений, министр обороны США теперь не спеша листал не серьезную пачку подшитых и загрифованных текстов, а веселенький рекламный проспект. Если бы к фотографиям прилагались подписи, они выглядели бы приблизительно так: «Я взламываю секретные коды Милошевича»,[70] «Я фотографирую чертеж новой модификации Калашникова», «Я шантажирую президента Северной Кореи»… Но подписи не предусматривались по соображениям секретности. Было принято считать, что лицо, имеющее доступ к досье с грифом «Совершенно секретно»[71] достаточно компетентно, чтобы по попавшим в кадр мелочам определить суть сюжета. Фотографии выглядели убедительно и сердито. Кажется, Дональд Рамсфильд выбрал правильного парня. Этот справится.

— На связи Токио, — почтительно вручил трубку боссу адъютант.

На сей раз связь была прямая, только к обеспечению мер безопасности подключился пункт перехвата АНБ в китайской провинции Синьцзян.

— Алло, миссис Лангуст? Глубокие извинения, что беспокою в столь поздний час по столь пустяковому вопросу. Вы не могли бы подсказать, в какой цвет солнце красит вершину Фудзи?

— Говорите громче, вас плохо слышно. Но если вы про солнце и Фудзи, то в цвет лепестков сакуры, — запрашиваемая сторона подтвердила паролем, что сигнал нашел кого следует.

— Миссис Лангуст, сегодня мы не будем говорить ни про афганские дела, ни про Индо-Пакистанский конфликт, ни про кризис в Аргентине…

— Говорите громче, я вас плохо слышу, уважаемый мистер Бобер-сан. — в целях конспирации японка находилась не в вип-ложе, а в партере. Среди бушующей толпы зажавших в кулаках мятые стопки йен сограждан. Чемпионат Азии по боям без правил миссис Лангуст посетила инкогнито. И хотя болельщики вокруг на пять мест по горизонтали и четыре по вертикали являлись переодетыми подчиненными, в зале стоял такой невообразимый гвалт, что хоть суши весла.

На помосте до изнеможения лупили друг друга пятками и ребрами ладоней благородный представитель клана Хоси-су и полудикий бородатый варвар, айгур по крови. Рефери периодически бил в медный гонг, отмечая успехи сторон. Миленькие гейши разносили креветок и колу.

— Извиняюсь за беспокойство, баронесса, ваши источники за прошедший день ни о чем подозрительном в Бразилии не докладывали?

— Конечно докладывали. А в чем дело? — сразу забыла о происходящем на помосте японка.

— А о чем именно докладывали?

— Я еще не смотрела сводку. А в чем дело?

— Ладно, тогда по порядку. Наш спутник зафиксировал возникший почти на ровном месте и в нереально короткое время в Рио-де-Жанейро центр, способный наблюдать за радиолокационной активностью во всем Южном полушарии.

Из динамиков поверх общего гама несся бодрый речитатив комментатора:

— В главном бое вечера ветеран PRIDE и RINGS Киёси Тамура прервал длинную череду поражений, победив Икухису Минову, одного из лучших бойцов PANCRASE. Брат чемпиона PRIDE Хожериу Ногейра победил уважаемого ветерана Цуёси Косаку, которого видимо ещё некоторое время будут уважать, приглашая на разные турниры для того, чтобы он проверял молодёжь. Некоронованный чемпион в лёгком весе Жоау Хоке победил американца Райана Боу, но всё-таки не коронными болевыми приёмами. Напомню, что Боу имеет проблемы с переферийным зрением и потому не может выступать в США, а ведь его приглашали на первый бой за титул чемпиона мира по версии UFC в лёгком весе против Дженса Палвера.

На кое[72] благородный представитель клана Хоси-су делал айгуру пластическую операцию без наркоза — удары сыпались неожиданной силы, у варвара лопнула кожа от скулы до носа. После того как айгур рухнул, победитель принялся яростно пинать его обмякшее, тряпичное тело. В углу выбросили полотенце, но вошедшему в раж бойцу было плевать на окружающий мир, он выколачивал из врага жизнь, как пыль из ковра. Публика неистовствовала.

— Повторите еще раз, почтенный Бобер-сан. Очень плохо слышно! — соврала сановница, и когда добросовестный мистер Рамсфильд начал повторять, зажала наушник ладонью и зашипела подчиненному справа, — Янки обнаружили в Рио-де-Жанейро чей-то мощный электронный разведцентр. Срочно отправить в Бразилию трех лучших агентов для уточнения информации. Гриф операции «Кио ку мицу».[73]

— Отправить людей из «Общества черного дракона»,[74] из Морской Разведки или «Токумум-бу».[75]

— Отправить трех ЛУЧШИХ агентов, — ни на ангстрем не повысила голос баронесса.

Подчиненный сорвался с места и, кланяясь и извиняясь, стал пробираться по чужим ногам к выходу. Его указательный палец был заклеен пластырем, как бы после пореза, на самом деле это значило, что сотрудник секретной службы пребывает в капитанском чине. Свой выбор он остановит на «Черном драконе», и через два часа Мисима Хосэгава об этом узнает, а еще через двадцать минут об этом узнает Мартин Борман. С чувством глубокого удовлетворения.

— Не понимаю, зачем вы мне это сообщаете, уважаемый господин Бобер-сан? — улучив паузу, остановила Пентагон японская сановница, — Наша внешняя разведка в курсе враждебной деятельности бразильских авантюристов и уже разрабатывает сокрушительный ответ на провокацию.

— Значит, вы не будете возражать, если Вашингтон усилит меры по обеспечению безопасности американских граждан, находящихся на территории Бразилии?

— Ну что вы? На вашем месте так поступила бы любая уважаемая держава.

— Тогда, всего доброго, любезная миссис Лангуст. Пусть солнце не устанет красить вершину Фудзи в цвет лепестков сакуры. Пусть процветает Агентство Расследований и Общественной Безопасности!

Баронесса оглянулась на вип-ложу, встретилась глазами со своим любовником и сложила губы в фигуру «Хризантема». Знак подразумевал, что вводить в стране военное положение нет необходимости. У любовника баронессы из нагрудного кармана торчал кончик носового платка зеленого цвета, на самом деле это значило, что секретный сотрудник является начальником Службы личной безопасности премьер-министра.

На кое несколько тяжеловесов пытались оттащить благородного бойца от поверженного варвара. Изо рта летела ржавая пена от прокушенной губы, стекленеющие глаза сочились ядовитыми слёзами, но представитель клана сыпал и сыпал удары. Голова айгура с приоткрытым, окровавленным ртом, весело тряслась, отзываясь на удары и покрывала маты кровавыми веснушками. Айгур был без сознания.

— Всего доброго, Бобер-сан. Пусть не устанут взлетать «Вояджеры» с мыса Канаверел, — связь прекратилась, и высокий японский чин толкнула коленом помощника слева, — Забросьте в Бразилию еще шестерых особо доверенных людей. Если трое ранее откомандированных агентов не справятся с заданием в 24 часа, их должна постичь суровая кара.

Тем временем в далеком Вашингтоне адъютант привлек внимание министра обороны США, взглядом застрявшего на фотке «Я навожу ракету „Томагавк“ на Китайское консульство в Белграде»:

— Опять на связи Москва.

— Алло, — задумчиво откликнулся Министр обороны США Дональд Рамсфильд. Он гадал, не побеспокоить ли заодно и Пекин насчет выскочившего прыщом в сердце Южной Америки таинственного разведцентра.

— Это Гризли. Я проверил. У Москвы нет ни тактических, ни стратегических интересов в Бразилии. А, оказывается, совершенно зря. Я только что справился по энциклопедии, как выяснилось — Бразилия — пятая по величине страна в мире! Население — сто семьдесят миллионов, а ведь это больше, чем в России!

— Очень приятно слышать. Прошу прощения за необоснованное беспокойство.

— Пустяки, оказывается, это, как мы, федеративная республика. И президент у них, оказывается, избирается раз в четыре года! — сказал российский собеседник, отключился и без особой надежды заснуть плюхнулся на остывшую подушку, будто сраженный пулей наемного убийцы. У русского еще было в загашнике три часа бессонницы, настоянной на воспоминаниях о прошлом. О том, например, как он выведал, что в США разрабатываются новые ракеты средней дальности — прототипы будущих «Першингов-2» и «Томагавков». Как передал микрофильм с документами балерине Большого театра, оказавшегося на гастролях. И тут балерина решила стать невозвращенкой. Ой, мама, что ему пришлось проделать, дабы она вернулась на Родину, вспомнить жарко.

Или как он умышленно залил чернилами бумагу о передаче Японии Курильских островов Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи, уже подписанную Шеварнадзе, и после этого Горбачев решил, что «процесс не пошел».

Или как, когда дети повзрослели и захотелось одиночества, он умышленно подставил себя с любовницей перед женой, и теперь жил совершенно один и был весьма счастлив. Сотруднику Кремля никаких излишеств не надо. Чайник, книги, пять сейфов, для пущей надежности опечатанных по два раза.

И только через три бесконечных часа наступит время обычной суеты рабочего дня. В первую очередь следовало организовать компанию по шельмованию просочившихся в печать слухов, де Астрид Лингред работала на Красную площадь. Будто в «Кале-сыщике» зашифрованы реалии размещенных в Швеции баз американских ВВС, а в «Малыше и Карлсоне» скрыты технические характеристики революционной для того времени разведывательной модели A3D-2P самолета морской авиации США «Скайуорриор». И сверхтиражи этих книг в СССР — всего лишь легализация шпионского гонорара.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Как бы парадоксально это ни звучало, у психопатов есть чему поучиться!.. Психопаты не знают страха и...
Монография посвящена исследованию социальных и правовых аспектов проституции. В книге дана условная ...
В мире мертвецов страх окутывает окраины Атланты, не жалея живых. Но и живые, кажется, тоже не жалею...
Семейные трагедии представителей дома Романовых достойны пера Шекспира. Личная биография каждого из ...
Все, кто выбрал для себя сыроедение, сталкиваются с огромным количеством вопросов: как переходить на...
Оригинальные рецепты салатов к любому празднику и на каждый день сделают ваше застолье настоящим тор...