Крестовый отец Логачев Александр

1

— Терпи! Терпи. Держись. «Вертушка» летит. Скоро уже.

Старший сержант Конов по-детски всхлипывал, охал, на каждом ударе сердца вздрагивал всем телом, глаза бессмысленно смотрели в небо. Конов держал руку на распоротом минным осколком животе, на красно-розовом клубке кишок.

Забрав у Конова из подсумка рожки, он пополз по искромсанной минами и гранатами лысине холма к краю. Он лег рядом с ефрейтором Хатько, уткнувшимся лицом в землю. Спина Хатько была забросана комьями земли.

Хоть и неглубоко, но Хатько успел вкопаться до атаки. На сооруженный ефрейтором бруствер он положил ствол «калаша», выглянул, проскочил глазами по сектору. И дал очередь на блеснувший внизу металл.

Теперь ползком к другому краю. Очередь оттуда. Вынудить их снова начать минный обстрел. Оттянуть новую атаку. Пока на нее не решаются, потому как думают, что нас несколько. Когда поймут, что я один…

РГДэшек две. Делить будем честно: одну им под ноги, другую себе на грудь.

Утюжа животом короткую травку высотки, оглянулся на сержанта. Конов перестал всхлипывать и вздрагивать…

Ночь билась в висках. Огни дома напротив издевались над ним своим мещанским равнодушием к тому, что происходило и происходит за тысячу километров от них. Олег затушил сигарету. Отнес пепельницу к столу, поставил ее на тетрадный лист, на фиолетовые строчки записки: «Я больше не могу. Ухожу. Извини. Кира».

Детей у них с женой не было.

Олег наклонил над большой белой пиалой заварной чайник. Из носика выкатились две капли. Он зажег плиту, поставил на огонь новый чайник с водой. Отвел створку настенного кухонного шкафчика. Снял с полки металлическую коробку, сковырнул крышку с наклеенной поверх белых на красном фоне горошин бумажкой, на которой было выведено рукой жены «для чая». Крупные черные листы едва закрывали дно. На один раз. Если бы знать, купил бы по дороге. Он же не знал, что у них заканчивается заварка, он был далеко, был в Москве. Придется сходить в ларек. Одеться и сходить.

Водку нельзя. Доктора сказали — вернутся ТЕ БОЛИ. Когда одно, одно, одно желание еще живет посреди лопающегося кошмара — броситься под поезд, чтобы отсечь этот ад.

Что у него осталось?

Сигареты, чай, работа… Работа… Думать о работе. Работа. Например, ладно, голубятню на территории части размещать нельзя. Хотя причина ерундовая, дескать, зеки быстро освоят голубиную почту.

Вспомнилось, сколько безвинных божьих тварей гибло в боях. Перед глазами встали исклеванные вороньем туши коров. А вам приходилось добивать выстрелом в ухо раненную лошадь, чтоб не мучилась? А собаки? Идущие впереди солдат по минным полям и подрывающиеся на пехотных минах добродушные псы… Забыл поставить вопрос о собачьем питомнике. Постаревших овчарок усыпляют, а разве они виноваты? Ведь верой и правдой лямку тянули.

Я начну перемены. Хватит с ними деликатничать. Брать за горло, только так. Как с жирными тыловыми прапорами, с ними можно разговаривать только кулаками в челюсть.

Они не принимают меня всерьез. За гастролера держат. Думают, я к ним заехал на час, попрыгаю, покривляюсь и покачу дальше. Главное, переждать, задурить мне голову, обделывая за спиной свои делишки. Ведь какие-то делишки они обделывают, это как пить дать!

А ворье, то вообще считает себя неуязвимым. Какой-нибудь Шрамов сейчас болтает всем, что Родионов — комедиант и пустозвон.

Сидит на нарах, жрет колбасу под водку, подсмеивается и болтает. Ну, дескать, грозился полковник, стращал, а я, — гляди, зеки! — я сижу королем, свесив ноги с нар, и где ваш полковник? Ничего он со мной не поделает.

Зазвенели ложки в стаканах, солонка выскочила из кольца на боку забавного алюминиевого ишачка, покатилась по клеенке, пока не докатилась до стены. Олег потер ушибленный об столешницу кулак. Глаз попал на записку. Олег выдернул ее из-под пепельницы, скомкал, встал, бросил бумажный ком в помойное ведро, накрыл ведро крышкой, задвинул дверцу тумбочки, в которой держали ведро.

Я вам устрою тюремную сказку! Ты, Шрамов, говорил, что никто ничего не мог поделать с уголовными порядками. Врешь.

Олег смахнул со стола ладонью в ладонь просыпавшуюся соль. Вытряс в раковину, отряхнул ладони, включил воду.

Порядок в части зависит от командиров. Даже сегодня среди армейской нищеты и развала есть части, в которых солдат накормлен, боевая подготовка на высоте, офицеры с семьями устроены. Если командир не дает подчиненным воровать, отлынивать, запускать себя и распускать сопли, а командованию, что поставлено над ним самим, не дает покоя законными требованиями, то часть не разъест ржа. Скулить только не надо и опускать руки.

Ты увидишь, Шрамов, чей порядок одолеет. И ты поймешь, где твое законное место.

Олег вытер руки полотенцем с вышивкой по краям. Кира вышивала…

Вы все и ты, Шрамов! Будем чистить Авгиевы конюшни. Сверху донизу. Снизу доверху.

На плите закипал чайник…

2

Чем-то непривычным пахло сегодня в каморке под лестницей, чем-то злым и резким, как нашатырь, что пробивало табачную завесу из дымков «Кэмэла» и «Союз-Аполлона».

— Его опекает солидняк.

Обсуждали зама по воспитательной.

— Его крепко ведут. За историю с правозащитником Кораблевым ему должны были голову отвинтить на месте. Другому бы и меньшее не простили. А тут ишь как верхи вывернули — замполит решительный и крутой. Когда все растерялись, он спас ситуацию. А начальник СИЗО Холмогоров развел в «Углах» бардак, распустил персонал, из-за его наплевательского отношения к службе и стали возможны… и так далее. Вот, дескать, такого бы, как Родионов, поставить верховодить «Углами».

Один выговорился, заговорил другой:

— Солидняк… Не за ним одним стоит солидняк. Представь себе такую ситуацию. Начинается уставщина, за которую так ратует замполит. От имени зама в «Углах» ставят прописанный инструкциями, уложениями и уставами порядок. С именем зама на устах заключенных лишают их маленьких радостей. Особо, конечно, пострадают живущие сейчас припеваючи. А кто живет в СИЗО припеваючи? Вот-вот, богатые люди, люди со связями на воле. У некоторых связи на воле такие, что губернатор позавидует. Один Туташхия чего стоит. И вот их всех в общие, в духоту, к туберкулезникам, по карцерам, на рыбный суп. Тут же задергаются ниточки, зазвонят колокольчики, а потом вдарят колокола.

Зам же не въедет в тему, он решит, что его самого и его покровителей забоялись и выслуживаются. А там, где палка даже чересчур перегнется… Ну, не все ему и показывать будут. Он же не везде успеет. А в вообще он должен нам только подыгрывать. Вот увидишь, двух дней не пройдет, как отзовут замполита к чертям, вернут в окопы. Его солидняк будет бит козырным солидняком. — рука двигавшего речь на автомате стала мять торчащую из кармана газетку «Аномалия», до донышка набитую байками, как лихо спасают безнадежно больных страдальцев.

— Жалко, что через Шрама удавить Чеченца не вышло. С уставщиной получится муторнее. Но головная боль пройдет. Чем так воняет в этой кладовке? Крыс, что ли, морили?..

— А что клиенты? Говорил им, что мы за задержку готовы цену скостить? Облажались потому как малость.

— Не успел. Они решили, что нам простой тариф без интереса, и мы с умыслом тормозим, цену набавляем. И теперь согласны получить хоть чучелом, хоть башней на серебряном блюде со всеми ценовыми накрутками. Лишь бы выполнили работу.

— Первые в городе, кто соблазнился чучелом. У нас по камерам случайно таксидермиста нету? — спросил начальник СИЗО Холмогоров…

1

Он набулькал себе пятьдесят граммов. Выпил. Завинтил водочную пробку.

— Гулять потом начнем.

— А сейчас чего, совещание? — недовольно пробурчал Витек.

— Типа того. Разбор поведем.

По тому как сказал, все поняли, — Шрам переменился, это не тот Шрам, который их встречал пять минут назад. Притихли шуточки-подколки.

— Когда я завалился к Филипсу, тот уже лежал, остывая с пикой в груди, — Шрам кинул локти на столешницу, сцепил пальцы в замок. — Не успел я оклематься, и двух минут не протикало, как влетели мусора и повязали.

— Я так и рисовал пацанам картину, что подстава! — Багор стукнул по плечу рядом сидящего Петро. — Менты и подстроили, братва! Верняк. Они, суки, по-другому не умеют.

Багор был зоновским знакомым Шрама. Полтора месяц назад он сам вышел на Серегу, сказал, что прослышал о Шраме от людей во Пскове, про то что Шрам подмял под себя всю виршевскую братву, круто взлетел. И Багор отправился в Вирши, потому как надоело шастать одиночкой, время нынче не то, по уму прибиться к кому-нибудь. Встретились. Понятно, Багор не просил (просить, не важно что, — западло, роняешь себя), а предложил Шраму свои услуги. Сергей прикинул, что в общем-то парень толковый, и согласился. Да и нахрен такому шрамовской анкеты на стороне гулять? Багор легко влился в текучку, без труда сошелся с остальными орлами и как-то плавно за какие-то полтора августа сделался одним из теплейших Шрамовых помощников.

— Мусоряги слепили. Это их темы!

— Зачем им? — посмотрел на Багра Жуф.

— Чтоб нас сшибить лбами. Мы пересремся друг с дружкой, шмалять друг по другу начнем, поле и очистим. А они хозяйство приберут под свою мусорскую крышу. Обычные дела, я говорю.

— Может оно и так, Багор, — дав высказаться зоновскому знакомому, вновь заговорил Шрам, — может, и мусора за ширмой стоят, да вот, меркую я, Филипса грохнул кто-то из своих.

— Из братвы? — уточнил Петро.

— Из самой что ни на есть. Из знавших, что мы встречаемся с Филипсом. Знали пятеро…

— Мы то есть? — быстрее прочих доковырялся Жуф. Догадку он сопроводил плавным обводом пятерней сидящих за столом, потом отдельно указал на Колобка. Хотя Колобок получался шестой, да и никак не мог быть замешан, уже потому, что возвернулся только вчера, неделю проторчав в Таллинне.

— Я был у Филипса в доме. Видал, как это выглядело. Как и где он лежал. К нему подобрались вплотную, он никак не ждал подляны. Короче, пику в него воткнул свой.

— Фил часто дверь не запирал, — сказал Жуф.

— Если кого-то ждал, — добавил Радикюль. Этот боец один из немногих ворочался в команде Сергея с самого начала. Под чутким руководством Шрама именно он с год тому назад заломал мандат на Виршевский нефтекомбинат, впендюрив барыгам куклу. А дальше уже Шрам разводил раскатавших губу прикупить комбинат америкосов и отпихивался от липнущих к куску хвостов.

— В тот вечер он ждал Шрама. А забраться к нему мог любой. И взять врасплох.

— А чего ты отмазываешься, Жуфа? — вкрадчиво поинтересовался Багор. — К тебе предъяв пока не было, а ты уже отводишь. Шрам всего и сказал, что грешит на кого-то из нас пятерых. Чего ты задергался?

— Ты чего, гонишь на меня?! — привстал с лавки Жуф.

Жуф смотрелся в сторожевой хибаре самым неподходящим к сельской обстановке макаром. В костюме, при галстучке, в лакированных ботиночках, которые, правда, не справились избежать жирных поцелуев местной грязи. Жуф всегда разгуливал таким франтом. Как понимал Сергей, Жуф лепил себя под героев штатовских гангстерских фильмов про тридцатые годы. Любил швыряться деньгами, заставлял себя хавать джаз, смолил сигары, тянул виски, улыбался одними губами и старался говорить отрывистыми, емкими фразами. Ну, это его игра, так-то парнишка башковитый. Когда требуется разгрызть крепкие задачки, Жуф незаменим. Котелок варит исключительно. Идеи его, как правило, чумовые, с сумасшедшиной, — но, как правило, именно его идеи и кладутся рельсами в конкретные планы. И стрелять приладился Жуф хорошо, просто шикарно.

— Ну-ка погодите! — прервал нарастающую схлестку Шатл и, чтобы вернее «погодили», хлопнул ладонями по коленям. — Я вот чего не пойму, Шрам. Найдутся же еще люди, к которым Филипс мог повернуться спиной. Кроме пятерых. А узнать, что вы встречаетесь… Ну, кто-то сболтнул по дури, тот же Фил, кстати. Пасти могли. Телефончики прослушивать.

— А ведь правда, Шрам… — подхватил Радикюль.

На Сергея обратились глаза всех пятерых.

— Правда, да не вся, — Сергей до поры не разбивал перепалку бойцов, ему любопытно было послушать, но раз опять вспомнили об отце родном… — Правда в том, что яма была вырыта под меня. Фил занадобился только для того, чтобы повесить на меня мокруху. Кстати, на месте Фильки мог оказаться любой из вас, доведись мне встречаться с глазу на глаз в месте, подходящем для мизерных распасов, не с ним, а с другим…

При этих словах кто-то поерзал, кто-то дернул башней, кто-то нервно проскрипел мизинцем по щетине. Проняло. Представили маслину, что просвистела у виска.

— Причем знать надо было не только, что мы с Филипсом забили стрелку, а точное место. И откуда я намылюсь канать, чтоб отследить выезд. Причем надо было быть уверенным, что мы не перепишемся на другой день. Что у меня или у Филипса не сыщутся дела посрочнее. Ну, да мало ли чего могло вмешаться. Короче, для такой уверенности требовалось быть в курсе, что наш с Филипсом базар никак не переносим на завтра. То есть врубаться в неотложность наших дел. Так что не катит темак, будто кто-то проболтался ненароком бабе или за столиком в кабаке. Слишком о многом надо было проболтаться. Также и с прослушкой, которую кто-то там поминал. Долгонько ж нас тогда слушают, что так, до косточек, изучили. Потом все эти прослушки и проболтки — очень мудрено. К чему накручивать виражи, когда имеется простое, все сразу ставящее по местам объяснение. Среди нас гнида. И только пятеро были в курсе всего того, что я перечислял…

— И ты не разделяешь стукача и убийцу на двух человек? — Жуф еще раз показал, что соображает проворно.

— Тогда у нас уже получается два внутренних врага. Натуральная бригада чужих в бригаде своих. Один, который стучал, другой, который Филипса запырял. А прирезал, падлой буду, свой. Никогда я не поверю, что Филипс дал чужому подобраться вплотную. Не до бана ли гнид для нашей дружной компании? Даже верить не хочется, что их может быть цельных две штуки. Да к тому ж зачем кому-то заморочилось вербовать двух, когда один может управиться со всей работенкой…

Сергей замолчал. Дотянувшись, позаимствовал из газетного кулька, что держал в руках Петро, горсть жареных семечек.

Петро вечно грыз семечки. Подсевши на них конкретно. На Петро был возложен порядок в Виршах: собирать оброк, разбираться с залетными, улаживать непонятки с барыгами, гасить отморозков… ну и в том же духе. Шрам называл его про себя городским «черным полицмейстером». Петро справлялся с проблемами одной своей афишей. Он выглядел так, как фраера ждут от работников его профессии: поперек себя шире, кулачище с кирпич, короткая стрижка, стеклянный взгляд исподлобья. И не для пущей убедительности, а потому что нравилось, Петро расхаживал везде и всюду в адидасовом костюме. Интеллектуалом Петро вряд ли бы кто прикололся поименовать, даже чтоб польстить. Но интеллект от него и не заказывался.

— Я не понял, — произнес хозяин семечек, — почему только из пятерых-то?

Никто ему не ответил. Зато с жаром заговорил Багор:

— Менты, суки! Ребята, они это! Чую! — Багор стукнул себя кулаком в грудину. — Не наши уроды, ясен хрен. Питерские. Из тех, что крышеванием промышляют. Прижали кого-то, они ж умельцы матерьял на людей нарывать. Типа «посадим», а кто-то стух, наложил в штаны и продал, шакал.

— И на кого, по-твоему нарыли? — спросил у Багра Радикюль, гоняя по столу хлебный шарик.

— Ты на меня не косись! Я зону топтал, от мусоров меня блевать тянет, я лучше в петлю, чем с мусором даже просто заговорю. Понятно?

— При чем тут менты, — скривился Жуф. — Они б на жмурки не пошли.

Багор взмахнул рукой:

— Ха! Ну ты сказанул!

— Так кто же нас предает, Шрам? — тихо и отчетливо сказал Шатл. Это был второй и с конца Фила последний бригадир из тех, кто под флагом Сереги прижимали Вирши к ногтю. За минувший год из дебелого рохли он обратился в дебелого умника, умевшего и тормозить, и обходиться без тормозов.

Все примолкли. Опять десять пар глаз сошлись в торце стола. В наступившем молчании громко скрипнул стул под откинувшимся на спинку Шрамом.

Сергей учел: очевидно — четверо из пяти всерьез пока не впородлись, что сидят рядом со сволочью, который порешил их кореша и сдал с потрохами всех остальных. Может быть, каждый надеется, что Шрам понагнетает и вывернет базар наизнанку, типа «все указывало на вас, все очень умело подстроили, на самом же деле, пацаны, вы не при чем, а было так»… Пятый же… Кто знает, что творится на душе у пятого. Но внешне он ничем себя не выдает. Наверное, извилинами прядет — Шрам мазурит его на понт, как раз и добивается, чтоб нервишки не выдержали и он бросился, разоблачая себя, в окно. Посмотришь, приятель, так ли это…

— Сперва я прикинул, — Шрам шелушил позаимствованные у Петро семечки пальцами и по одной отправлял в пасть, — что можно будет вычеркнуть лишних, кто тем вечером от семи до восьми тридцати болтался на виду и никак не мог оказаться у Филипса. Или, как говорят мусора, у кого имелось алиби.

На слове «мусора» Багор презрительно хмыкнул.

— Вроде бы железные отмазки имелись у троих. А у двоих их не было, — Шрам пригладил накладные усы.

— У кого же: у двоих? — не выдержал Шатл. Умел он тормозить и отпускать тормоза, а вот выдержке питоньей пока не научился.

— Жуф, собирался в Питер, в казино…

— Туда и ездил, — вставил Жуф, возившийся с галстучным узлом, ослаблял его.

— Один?

— Сначала один, потом уже в кабаке, ну после казино, бабу зацепил, поехали с ней на жилплощадь, что я в Питере снимаю.

— Вот первый человек без алиби. Второй — Багор, который катался в Колпино.

— Я к Угрю ездил! Ты ж его знаешь! — Багор привстал.

— Знаю. Угорь — твой кент. Не меси тесто впустую, Багор. У меня к тебе без гнилых подъездов. И вообще я прописываю, как разбирался, не более.

— Ты так серьезно всех нас просматривал? — опять сбил разговор на себя Шатл. — Как же ты из крытки вызнавал? Или не в первый раз так выбираешься?

— Тебе не все равно «как». Ты к ответу меня призываешь? — Шрама начинали злить дерганья Шатла. — А ты считаешь убийство кореша — не серьезный повод для серьезного разбора? Гниду вычислять не надо, оставить его в колоде?

— Это я… просто так… — Шатл стушевался и заткнулся со своими полупредъявами.

Шатл и Радикюль официально и по жизни возглавляли возникшую при нефтеперерабатывающем комбинате посредническую фирму «Вирнефть», куда первоначально и заходили представители деловых партнеров комбината, а потом уже оттуда направлялись в дирекцию. Радикюль — по рождению Игорь Гречкин — занимался финансовыми вопросами, Шатл — всеми остальными. Гречкин был нетороплив в движениях и мыслях, даже несколько тугодумен, но не во вред итогам размышлений, Шатл — энергичен, неугомонен, непоседлив и незаменим при работе с питерскими чиновниками. Радикюль похаживал в бассейн и тренажерные залы, Шатл считал спорт пустой тратой времени и выбрасыванием жизненных соков на ветер. У них хорошо получалось работать на пару, и Шрам не мог припомнить, когда в последний раз возникали серьезнные проблемы по комбинату.

— Троих, казалось, можно сбрасывать, — вернулся Шрам к разрыву в разговоре. — Витек с семи обретался в семье. Фикса задержался в офисе, до десяти часов помогал Светке с делами. Петро со своими орлами ужинал в «Черном капитане».

Парней заметно удивляла его осведомленность. Но пахан должен все про всех вызнать, если внутри завелась сука и это грозит бедой людям и делу.

— «Черный капитан» от Филипсова дома в десяти минутах ходьбы, достаточно было отлучиться в туалет. Радикюль дома завалился спать, заперев дверь, чтоб дети не мешали, а этаж у них первый, и дрых до позднего вечера. Светка для Шатла тоже не алиби. Короче, ничего путевого с алиби не выходило. Я решил никого не скидывать…

— Ты прям, как тот ментяра-частник из телевизора, — не выдержал долгого молчания Багор, — который коротышка при усах и капитана за собой таскал. Буржуев тот классно разводил.

— Короче, как было вычислить иуду? — Сергей в очередной раз обвел взглядом сидящих за столом. — Я подумал зайти с другого конца. У иуды есть хозяин. Который и заварил этот чифирь. Который давал инструкции. Который наобещал своему пристебаю наградные бабки и теплое, как очко с подогревом, место в новой команде. Короче, надо было замайстрячить так, чтоб иуда связался с хозяином. Хотя бы по телефону.

Оставив печку, к столу подошел Колобок. Встал за спинами Петра и Багра.

— Ждать свяжется или не свяжется сам, можно было бы долго. Пес их знает, как они там договаривались. А время дорого. Короче, надо было подтолкнуть.

Потрескивали дрова, нет-нет, как бывает во всех деревянных домах, где-то что-то само собой скрипнет или проскрежещет, иногда с трассы доносило рев проносящихся мимо тяжелых машин.

— Вчера я позвонил каждому из вас и зазвал на сегодняшнюю встречу. И сделал небольшую прибавочкой для каждого. Так, легкий намек, чтобы сложилась мысль, будто я срываю с кичи в бега. Иуда должен был задрыгаться, ведь хозяин убедил его, что Шрам из крытки живьем не вылузгается. А Шрам собирается на скок. Знает ли хозяин? Может и не знать, поэтому иуда обязательно должен был отсемафорить ему. Во-первых, предупредить, во-вторых, спросить, что же ему теперь строить.

Колобок переместился к Шраму. Взял пачку, что лежала перед Сергеем, выбил сигарету. Закурив, остался возле Шрама.

— Сработало.

И так в хибаре стояла тишина, теперь она застыла, как вода застывает в морозилке. Керосиновый огонь шалил тенями по стенам, пробегал по напряженным суровым лицам.

— Радикюль, куда ты звонил сразу после нашего разговора?

— Падло! — вскочил Багор. — Урою!

Рука зоновского знакомого Шрама рефлекторно метнулась к пустому сейчас карману брюк, в котором Багор обычно таскал финку.

— Сядь! — Шрам обошелся без крика, но его голос стоп-краном притормозил разгон зоновского знакомца. — Сядь, Багор и сиди, не прыгая.

Радикюль, попавший в пересечение взглядов, опустил голову к клеенке.

— Ну, чего, Радикюль?

— Ты же и так в курсе, Шрам.

— Ты ребятам объясни.

— В аэрофлотовскую кассу, — Радикюль оторвал голову от цветков на клеенке, чтобы пройтись глазами по глазам своих товарищей. Напарываясь в лучшем случае на недоуменный взгляд. Багор отвернулся и что-то прошептал, слышное одному ему.

— Слинять намылился, — выдавил сквозь зубы Петро.

— Нет, — спокойно ответил Витек. — Я хотел отправить семью. Когда Шрама взяли, я раздумывал над ситуацией. И пришел к выводу, что Шрама подставили, чтобы в тюрьме убрать, а нас собираются разгромить и прибрать наше дело. Я еще надеялся, что Шрам выйдет на волю и все образуется. Когда Шрам позвонил мне, и я понял, что он уходит в бега, то есть мы, скорее всего, останемся одни, мне стало ясно — не избежать войны…

«А иуда неплохо держится, — отметил Сергей, — глазом не моргнет. Верит, что выкрутится?»

— Вот я и надумал отослать домашних из города на месяц-другой. Все, чего еще сказать?

— Чего ж ты нам ничего не говорил? — выстрелил вопросом Жуф. А если бы оставался на кармане ствол, то мого быть и в натуре шмальнул бы.

Радикюль только пожал плечами.

— Семья — дело святое, — произнес Шрам. — А ты, Шатл, тоже к семье сорвался после нашего разговора?

— Я?! — вскинулся Шатл.

— За тобой проехали до Питера, а там ты умело оторвался.

— Кто это за мной ехал?

— Что поменяет, если ты узнаешь «кто»?

Обескураженные пацаны переводили взгляды с Радикюля на Шатла.

— Я не сразу сорвался. Почему сразу? — Шатл занервничал, заелозил по лавке. — Не срывался вообще. Вышел себе неспеша, сел, поехал. Не уходил… Ну, оторвался, да! Сидят на хвосте… Мало ли менты…

— Куда, тебя спрашивают? К кому помчался? — грозно надавил Багор. — Колись, паскуда!

— За паскуду с тебя спрос будет! — Шатл попытался встать, но на плечи, придавливая, упали руки Колобка, переместившегося ему за спину.

— Чего ты юлишь? — сказал Сергей, крутя кончик фальшивого уса. — Вываливай правду, деваться тебе некуда.

— Шрам, — Шатл приложил ладонь к груди, — бля буду, личные дела! Никакой подляны, свои заморочки. Разве ты их не знаешь?

— Ничего я не знаю, — покачал головой Сергей. — Говори. С кем и зачем встречался после нашего разговора?

Говорить Шатлу не хотелось. Но деваться, действительно, было некуда. И он начал выдавливать из себя слова:

— Недавно я подсел. На кокаин. Ну, вот вышла такая запара! Бля буду, соскочить хотел. Пробовал не раз, но срывался. В тот день тоже дома не было. А разобрало после твоего звонка, невтерпеж. Ну, и поехал за дозой. Затариваюсь в Питере.

— За марафетом гонял? — Багру захотелось уточнений. — У кого берешь?

Шатл не отреагировал на слова Багра.

— Марафет, значит — задумчиво проговорил Шрам. — Ты не рядовой бычара, ты на должности… Ладно, с этим после разберемся. Жуф!

Жуф сидел между Шатлом и Радикюлем. Он вырвал ноги из-под стола и попытался опрокинуться на спину. Наверное, задумывал прорываться к окну — а куда еще? — вышибать стекло подвернувшимся под руку тараном, хоть той же керосинкой, и драпать к машинам. Но упал он прямо в объятия Колобка. Колобок, чтоб забылись глупости, вывернул Жуфу руку и положил головой, как на плаху, на лавку.

Что ж, Жуф держался до последнего. Но, как собака распознает малейшие интонации голоса хозяина, он безошибочно распознал смертельную угрозу в голосе Шрама и не выдержали натянутые до предела нервы…

2

Жуф поглаживал вывихнутую руку и слушал сам себя. Слушал вместе со всеми.

К еде и недопитой бутылке на клеенке добавился теперь магнитофон, который Колобок достал из сторожевого шкафчика. Магнитофонная головка снимала звук с кассеты, которую в условленном месте оставили люди Андрея и оттуда ее приклеил Колобок. Шорохи, электронного происхождения попискивания и шум, похожий на прибой, не мешали разбирать голоса говорящих:

«— …Он так сказал. Уходит.

(Небольшая пауза).

— Тогда придется зачищать самим. Он хотя бы намекнул, где стрела?

— Нет. Но должен же объяснить. Наверное, позже скажет.

— Хорошо. Как только узнаешь, сразу звони. Бригада будет готова к выезду.

— А я?

— Тебя не заденут. Будут предупреждены.

— Может, мне тогда вовсе не поехать?

— Нет, можешь вспугнуть. Поезжай. Не бойся, сработают чисто. Ну, желаю удачи.

— До свидания…»

Палец Колобка вдавил кнопку «stop».

— Потому я и не сказал сразу, где именно мы встречаемся, — сказал Сергей. — А устроил эти таинственные сотовые игры. Кстати, Жуф, тебя б убрали вместе со всеми. Не понимаю, на что ты надеялся?

Жуф промолчал.

— Голос твоего нанимателя я отгадал. Кому ты продался, мне ясно. Давай колись, как и когда тебя подписали.

— Кому он стелит, Шрам? — Багор с момента разоблачения суки ходил кругами по комнате, ни разу не присел, курил одну за другой.

— Потом. Я его хочу послушать. Интересно мне, понимаешь, как становятся иудами.

— Да просто, — глядя в сгустки темноты под потолком, до которого не доставал керосиновый огонь, усмехнулся Жуф. В его поникших плечах и голосе поселилась обреченность и безразличие. Даже костюм, казалось, потерял шик. — Играл как-то в казино. Уж под утро дело шло, башка совсем не варила, даже не мог сообразить, в наваре я или в минусе. Направился в бар. Подстаканить мозги под расклад…

— Чего? — вырвалось у Багра.