Пепел и кокаиновый король Логачев Александр

Пролог. 13 апреля 2002 года. Черная суббота

Где-то багульник на сопках цветет,

Кедры вонзаются в небо.

Кажется, будто давно меня ждет

Край, где ни разу я не был.

Возле палатки закружится дым,

Вспыхнет костер над рекою.

Вот бы прожить мне всю жизнь молодым,

Чтоб не хотелось покоя.

Знаю, что будут наверно не раз

Грозы, мороз и тревога.

Трудное счастье находка для нас

К подвигам наша дорога.

«Багульник».Слова И. Морозова, музыка В. Шаинского

За окном упоительный российский вечер плавно перекрашивался в ночь, по радиоточке что-то там бормотали на родном русском языке полусонные дикторы, приятно пахло наструганной толстыми ломтями докторской колбасой, а рядом друг наполнял граненые стаканы «беленькой» уважаемого местного разлива. Лепота. Но последний раз вот так, по-человечески, сидел Сергей Пепел. И от того, что в последний раз — на душе было паскудно, как после прокурорской речи.

— Ну, ты, Серега, влип по гланды. Нет, ты побожись, что не туфту грузишь, — отодвинув бутылку, уставился глаза в глаза Димон по кличке Пакет, будто хотел отловить в глазных подвалах приятеля озорные искры.

Да и сам Пепел, расскажи ему кто-нибудь такую историю, ни в жизнь не принял бы рассказ за чистую монету без божбы и суровых клятв.

— Чтоб я ботаником стал, — обняв пятерней холодные грани стакана, хмуро вздохнул Пепел.

— Влип, — Димон запустил пальцы в короткий черный газон на черепе, что у него означало высшую степень подавленности. — Ой, влип. А обратно не сыграть? Может, не поздно превратить в шутку?

Поймав в ответ невеселую улыбку Пепла, Димон печально покачал черноволосой головой:

— Тогда — только в бега, Пепел. Исполосуйся на пластической операции, сваргань новый паспорт и нырни на дно где-нибудь в глубинке. Нет тебе другого выхода, кроме как раствориться по глухим деревням среди трактористов и старух, или зарыться в горах дикой республики Абхазии. На худой конец, можно кануть в чокнутую Хохляндию, например, забуриться в харьковские трущобы. Не хочешь же ты в натуре крутить барабан этой рулетки?

Пепел кивком дал понять корешу, что как раз не намерен сбрасывать петлю, которая из ничего возникла за вчерашний вечер и захлестнула, сдавив мертвой хваткой, Серегину шею. Пакет (такую кличку кент получил за то, что подмял до того неорганизованных крупно и мелкооптовых поставщиков пластиковой, полиэтиленовой и прочей одноразовой продукции) запустил в газон на голове уже две пятерни:

— Влип, ой, влип…

Сергей не спорил. Так оно и есть. Прочная мирная жизнь Пепла раскололась, как яйцо над сковородой. И неповинны в том менты, неповинны любящие и умеющие предавать бабы, неповинны беспредельщики из отмороженной российской криминальной тайги… Беда нагрянула оттуда, откуда и в кошмаре не присниться. И на самого себя должен повесить Пепел часть вины за накликанную беду.

А начинался вечер-вечерочек вполне бубново…

За вход содрали сотку баксов. И на дверях одним металлодетектором не обошлось. Угрюмые фэйсконтрольщики с ловкостью спецов сталинской закалки на всякий случай добавочно ощупали клиента руками. Ну и Бог с ними. Сегодня Пепел не имел надобности держать при себе ствол. Сергей пришел отдыхать, а не отстреливать недругов.

Оставив позади швейцарящих бойцов, Сергей ступил на солидный ковер «Континенталя». Нет, конечно, приспичь Пеплу, он проволок бы мимо охраны и ствол, и казацкую саблю, и «максим» с запасной лентой. Да ведь на фиг ему это не надо было! Хотя, если оставаться перед собой откровенным до конца, не совсем пустым явился Пепел в козырный клуб. Без выкидухи на кармане он чувствовал бы себя, будто импотент в брачную ночь. Как карта ляжет, одному банкомету известно, отсюда — по-пионерски будь готов всегда и всюду к рывку напролом через флажки и засады. А нет в беде вернее товарища, чем лезвие ножа.

Еще и потому не расставался Пепел с выкидухой, что перышко это — память о хорошем человеке. Нож специально для Пепла выточил на комяцкой зоне под городом Усинском рукастый мужик Жека с погонялом Ватсон. Конечно, немало поделок Ватсона гуляют по просторам нашей сказочной страны, застревая в ребрах, оседая на дне водоемов и пыльных полках с вещдоками в отделах по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Но далеко не все подобные вещдоки заточены под ладонь и под характер.

Ценность ножа в его состыковке с конкретной рукой. Чтоб в пальцах лежало, будто так и родилось. Короче, продолжение руки создал Ватсон для Пепла. Да и балансировка выкидухи выверялась Жекой с тщательностью аптекаря. И теперь положи выкидуху с выщелкнутым лезвием на ребро ладони, наклоняй руку хоть влево, хоть вправо — перо не шелохнется.

Между прочим, Пепел честно выложил нож прямо под нос клубной секьюрити прежде чем пройти рамку детектора. Выкидуха пряталась под бархоткой в футляре с очками. Этот футляр Пепел таскал не только как сейф для ножа, но и очки для маскировки иногда напяливал на нос.

Пепел заскрипел подошвами по вестибюлю. По привычке внимательно огляделся в незнакомом месте — так озирается и принюхивается зверь в чужих владениях. Поправляя непривычный пиджак от Армани (одел, чтоб попадать в общую клубную масть), на автомате зафиксировал входы и выходы, где что поставлено-расставлено, какая публика бродит по «Континеталю». А по вестибюлю горделиво разгуливали тузы, короли и валеты, держа под ручки дам в золоте и брильянтах. Телохранители бдительно оценивали сектора, не замышляет ли кто против их отцов недоброе.

Пепел засек немало знакомых. Любезничая с худой мадмозелью в зеленом платье, у пышного фикусауса в кадке прикладывался к фужеру с бордовым вином Леха-Мотыга. У стенда с афишами распирала пиджак спина татарина Ильдара по прозвищу Батыр, знаменитого тем, что не пропускает ни одного мало-мальски стоящего мордобоя в городе. В вестибюльном зеркале отразились кустистые брови адвоката Кости-Карася, работающего на Пегого.

Еще по фойе «Континенталя» наблюдались высокомерно таращащиеся вокруг сходу распознаваемые рожи откровенно импортного происхождения. Правда, сопровождали забугорных кренделей красавицы исключительно отечественного производства. Типа, переводчицы. А еще всюду сновали клубные жучки, собирая с клиентов ставки, как пчелы мед с цветков.

Из настежь распахнутых дверей зала выпархивали звуки, подобающие любой драке: смачные хряси по мордасам, охи, стоны, шмяки тел об пол, звон сетки, всякие там «йе-хо!» и «на!».

Пепел отловил пробегавшего мимо букмекера. Притянул двумя пальцами за отворот рубашки:

— Докладывай.

Анфас и профиль у деляги были типичными для мелочевщика: голова вытянутая, как у суслика, черты невзрачные и не запоминающиеся. Выделялись только прыщики на лбу и бегающие глазки. И сейчас в этих глазках мельтешили искорки испуга.

— Не дрейфь, — успокоил Пепел, отпуская рубашку жучка, — не укушу.

— Сейчас идут разминочные бои. Главные начнутся через час. Но если хотите, следом выйдет полутяж из бокса Валерий Самойленко против борца сумо из Китая Кау Дзе Кина…

— На нашего поставить сколько стоит?

— Один к полутора.

— Годится.

Пепел иногда играл, как профи, а иногда этак мимоходом прощупывал фарт. Например, завернет в казино, и поставит всю наличность на зеро. Удачу надо ловить, пока она синекрылой птахой не перекочевала на соседнюю ветку, потому как подолгу не любит данная птица задерживаться на одном и том же месте.

— Держи. На нашего, понятно. На Валерку. — Пепел выдал жучку стошку, но не зеленых или деревянных, а согласно последней питерской моде «еврейских» или «евриков». Пеплу, кстати, нравились еврофантики. Наверное, потому, что не успели еще намозолить глаза. Хоть они, заразы, ни в один бумажник не лезли, и приходилось просто комками рассовывать по карманам.

— А через час кто вырулит на кой?[1] — Сергей спрятал в нагрудный карман полученный взамен денег билет.

Пепел не случайно нынче завернул на огонек, он знал, что сегодня в стенах «Континенталя» наши бойцы без правил будут рубиться против тоже правил не признающей сборной мира. Слухи о том, что отечественные папы сговорились с западными на такое мероприятие, ходили давно. Дескать, за бугром наслушались разговоров про крутость рашен гладиаторов и решили доказать, что их буржуйские костоломы все равно сильнее.

— Главный вечер начнется с боя между кикбоксером Ортегой, великим никарагуанцем, чемпионом мира по версии Джи-Би-Си, и нашим самбистом из Дагестана Гейдаром Юсуфовым по прозвищу Теракт, олимпийским чемпионом. Потом выйдет штатовец Шакил Вейденгриг, мастер джиу-джитсу, дублер самого Ван Дамма в последних фильмах, и Алексей Стенник, специалист русбоя, ученик самого сенсея Огавелова.

— Все, что ли? — удивился Пепел. Но, оказывается, букмекер всего лишь переводил дух.

— Нет, что вы! Это только начало. Потом вас и нас ждет двоюродный брат Майка Тайсона против Сергея Горшкова, вы знаете такого?

— Ну, уж не совсем я деревянный.

— А в следующем бою сойдутся супертяжи: рукопашник Анатолий Прибыльский по прозвищу Паштет и Хуго Мария Капучо по прозвищу Упырь, мексиканец пуэрто-риканского происхождения. Этот Хуго Мария знаменит тем…

— Ладно, вечер, чую, удастся. Иди, работай…

Так и не дослушав увлекательную программу, Пепел двинул дальше. Пожал руку татарину Ильдару, отсалютовал Лехе-Мотыге, услышал обрывок чужого разговора:

— Боец он конечно классный, но только клаустрофобия у него.

— Не понял.

— Замкнутых пространств боится. А чтобы выступать в Штатах, надо пройти проверку на ядерно-магнитном томографе. Это такой горизонтальный шкаф, в котором человека закрывают и просвечивают органы — здоров ли. Ну, а Миша наотрез в ящик упаковываться отказывается, потому что там тесноту надо терпеть минут сорок. Поэтому в США на бои и не ездит.

Сергей не нашел в услышанном ничего нового, зевнул, и ноги сами собой завернули в бар. Здесь над стойками висели мониторы, по ним показывали столики, уважаемых горожан вокруг столиков, и снующих вокруг с заказами халдеев в бабочках. Сергей улыбнулся, отметив, что столик с первыми лицами налоговой полиции оказался рядом со столиком, оккупированным таймырскими пацанами. Расклад, батенька… Подумал, не сразу ли двинуть в зал, чтобы заказать любимую текилу на месте? Но не жаловал Пепел сутолоку и решил не торопиться. Как выяснилось, очень зря.

На бабки, которые Пепел отдал бармену за двести грамм текилы, какой-нибудь среднероссийский хроник мог гудеть целый месяц. Но правильные люди по деньгам не плачут, они живут удовольствием. Сергей перевел взгляд с колышущих бедрами воздух в баре девиц на мониторы. В мониторах сейчас красовался обнесенный сеткой восьмиугольный кой. Только что уволокли предыдущего неудачника и запускали участников следующего поединка. Парень, на которого Пепел поставил свои «еврики», был упакован в жесткие узкие перчатки, красные трусы с желтым серпом и молотом и черные «борцовки» на ходулях. Как там его бишь?

— Валерий Самойленко! — проорал в микрофон анонсер. — Россия, Магадан. Черный пояс. Кунг-фу, стиль «укус богомола».

«Что за стиль такой? — хмыкнул Пепел. — Где ему учат? В Магадане, что ли? Тогда почему я с таким не встречался?».

Валерка, которому предстояло биться за Пепеловскую ставку, вымахал на магаданских витаминах под два метра, но бугайскую мышцу не нарастил. Боец пуще всего смахивал на недоедающего студента-иногородника. А тем временем в восьмиугольник протиснулся соперник. Видать, специально для смеха подбирали парочку. Бои-то несерьезные, разогревочные, отчего же публику не повеселить? Обещанный китаец Кау Дзе Кин, борец сумо, тянул килограммов на сто пятьдесят, а ростом едва дотягивал Валерке до пупка.

В предвкушении забавы Пепел заказал себе еще двести текилы. Отдыхал сегодня Пепел, не болела ни о чем голова, на душе было легко и светло.

— Тут с Валерием два дня назад случай был, — по-свойски заговорил бармен, кивнув на русского бойца, — Простые постовые менты повязали его с минимальной дозой наркоты. Приводят в отделение. А там во всю стену плакат-календарь «Бои без правил» с нашим героем. Отделался автографами.

Сергей хмыкнул, потому что наверняка с умыслом бармен заговорил про наркоту. Но Пепел не проявил интереса, и бармен вежливо отстал. А в мониторах уже разворачивался бой. Валера, высоко задирая колени, на каждом шагу раскачиваясь в поясе влево-вправо, назад-вперед, гарцевал вдоль сетки. Китаец же присел в раскорячку и, пыхтя, из-под насупленных бровей отслеживал танец русского поединщика. Складчатое брюхо грозно свисало на набедренную сумоистскую повязку. И, наконец, китаеза не выдержал, сорвался.

Валерка по-балетному отпрыгнул в сторону, разрешая сумоисту врезаться в сетку. Сетка вздрогнула и закачалась девятым валом, чудом удержавшись в крепеже. А Валера еще успел вдогонку довесить китайцу пинка. Чем окончательно успокоил Пепла. Победа останется за русским оружием. Не пропадут «еврики». Не посрамится честь державы.

И успокоенный Пепел покинул бар, не дождавшись конца схватки, потому как Пепел тоже человек, а человеку свойственно отливать. И ничего у него внутри не дрогнуло, не проснулся ангел-хранитель.

Туалет располагался в полуподвале. Случись на месте Сереги врач-гигиенист, вот бы уж он порадовался: и просторно, и белой плиткой разве потолок не выложен, и не резаная газета в кабинках, а бумага мягкости кошачьей шерсти. И пахнет, как на лесном лугу. Всего один-одинешенек недостаток портил безукоризненность клубного нуждника, как червоточина портит спелое краснощекое яблоко. Обвесив все стены мраморными писсуарами, сколотив кабинок на целый взвод засранцев, русские сантехники установили всего один рукомойник.

Пустив теплую воду, Пепел выдавил плюху жидкого мыла и принялся прилежно тереть ладони друг о друга. Сзади брякнула дверца кабинки, протопали по плитке пола каблуки, и в зеркале над рукомойником Пепел увидал прикинутого во все черное господина. Черный пиджачок, черная, застегнутая до последней пуговицы, рубашка, с шеи на грудь свисают нити разноцветных бус, цепочки с амулетами и ладанками.

Несколько лошадиная физиономия этого клоуна показалось Сергею смутно знакомой. Пепел пошелестел в голове архивами. Зона? Нет. Из деловых, с которыми сводила мать-фортуна на воле? Не вспоминается, хотя память у Пепла — дай Бог любому. Так… гражданину на вид лет сорок-пятьдесят, значит, не из молодой шебутной и беспонятийной поросли. Барыга? Переодетый мент? На мента вообще-то не похож кардинально, но почему тогда портрет так знаком? Кстати, о роже… она у клоуна не только не русская, не российская даже…

А незнакомец начал нетерпеливо приплясывать. Дескать, давай живее ополаскивайся, некогда мне. Нет, Пепел не измывался, Пепел делал все, как привык, в своем нормальном ритме. И не собирался с не смытым мылом отчаливать от умывальника. Кто ж виноват, что кран всего один?

Мужичок с висюльками поверх рубашки нарочитым жестом задрал рукав пиджака, поднес к глазам часы, типа очень спешит. И что-то недружелюбно проквакал по-нерусски. Ах, вот оно как, заграничная морда!? «Часы-то „Роллекс“, — отметил между делом Пепел. — Будь на моем месте Сенька Майданный, точно бы и подрезал. Ну, откуда же я тебя знаю?»

И тут нетерпеливый импорт похлопал Пепла по плечу и поцокал ногтем по циферблату. Мол, баста, хватит брызгаться, русская свинья, некогда мне, время — есть доллары.

Это хамство Пепел кое-как стерпел. Все-таки иностанец, все-таки другие понятия.

— Погоди ты, чучело, — дипломатично скрыв истинные чувства, мирно процедил сквозь обозначение улыбки Пепел. — Если очень спешишь, поплюй на руки, вытри об штаны и геен нах хаузе.

— Факинг фак! — взревел привозной гражданин в черном прикиде, больно сцапал Пепла за плечо и отпихнул от рукомойника. И сунул свои лапы под водопроводную воду.

— Ах, вот ты как захотел? Побыстрее!? — криво ухмыльнувшись, прохрипел Пепел. — Ну, лады…

И Пепел вытер свои мокрые пальцы о полу черного буржуйского пиджака.

Нерусский детина с перекошенной от ярости физиономией развернулся, звякнув бусами. Отступил на шаг и что-то там пугающее изобразил руками.

И тут Пепла пробило! Да по видакам он видал это чмо! В боевиках про разборки на кораблях и паровозах! В кухонном колпаке и этих же амулетах! Стивен Сигал, так раз этак! Актер и вроде бы борец боевых искусств. Как же, привык, что перед ним все гнутся, а тут какой-то Иван не пропускает к рукомойнику.

Сигал, брызжа слюной, что-то шипел на английском. Пепел расслышал несколько раз повторенное, понятное и без переводчика «факинг рашен». Сигал размахивал длинными щупальцами, разводил их в стороны, тряся головой. Потом вдруг ткнул указательным пальцем Пепла в грудь и этим же пальцем показал в сторону кабинок. Типа твое место, русский, у параши.

— А это ты зря сделал, петух голливудский, — процедил Пепел, не слишком, правда, надеясь на понимание. И показал Сигалу, по-ихнему, киношному, обычаю средний палец. — Теперь нам с тобою кораблями не разойтись.

Пепел и Сигал стояли друг напротив друга. Стивен был выше Сергея на голову, в плечах, пожалуй, ровня. Более загорелым был Стивен, но Пепел выглядел в стократ спокойней голливудского фигляра.

Однако именно Пепел пропустил выпад американца. Ничего не скажешь, ловок все-таки оказался подлец, все-таки не за красивые глазки его пристроили в Голливуд. Удар в грудь отшвырнул Пепла на стену. Сотрясенный спиной Сергея сам собой включился аппарат для сушки рук.

Под аппаратное завывание Сигал попробовал поставить на русском точку, заехав ногой с разворота в живот. Но тут уж врешь! Может, Пепел у Чаков Норрисов уроки не брал, но кошачью реакцию ему поставили тюремные учителя. Которые не в черных поясах, а в синих наколках.

Пепел, вильнув, ушел от выпада штатовского каратиста («или кто он там у них?»), отпрыгнул в сторону. Тут можно было бы пощекотать америкоса спрятанной в футляре сталью. Но ему же еще сниматься. К тому ж опять — международный конфликт.

Сигал пошел на Пепла, как делал во всех кинофильмах: широким шагом, целеустремленно, прищурив глаза и натянув улыбочку. А Пепел с той же скоростью пятился, как казалось, позорно отступая. Так Пепла вразумляла сама жизнь: главное победить, а как это будет выглядеть — наплюй.

Допятившись до третьей от входа кабики, Пепел схватил прислоненную к стенке швабру и уже сам шагнул навстречу Сигалу.

Стивен перехватил целящуюся ему в физиономию швабру, как перехватывал в постановочных драках бильярдные кии, которые тут же ломал об колено. Только это в фильмах плохие парни застывают, как околдованные, при виде расправы над любимым кием. Пепел же ерундой не маялся. Стоило Стиву овладеть шваброй и увлечься ее ломанием, Сергей с футбольного замаха, да со всей широты души заехал Сигу тупым носком башмака под коленную чашечку.

Что-то обиженно профакав и схватившись за коленку, америкос согнулся. Пока грозный янки тормозил, Пепел вновь нырнул в кабинку, тут же выскользнул обратно и плеснул из плетеного пластмассового ведерочка на Стива белой пургой из использованной и скомканной туалетной бумаги.

Американец взвыл сиреной (чего с ним в блокбастерах не случалось) и по-бабьи стал отряхиваться от прилипчивых бумажек. Причем напрочь забыл о враге: не о киношном враге, а о враге настоящем.

А враг зашел сбоку и провел, пускай неграмотно поставленный, не слишком правильный, если сверять с учебниками айкидо, но зато снарядный, с оттяжечкой, выброс в печень железного русского кулака. И уж потом сверху, зайдя со спины, опустил сцепленные в замок кулаки на шею рухнувшему на колени Сигалу.

— Вот так, — назидательно произнес Пепел, стоя над расстянувшимся на полу сортира голливудским любимчиком. И и вспомнив сочную цитату добавил с ухмылкой, — Никто не может победить меня в сортире!

А далее Пепел шагнул к рукомойнику и вымыл руки как следует.

Войдя в зал, Сергей щелкнул пальцами, подзывая халдея, и заказал еще двести текилы. В сетке сражались новые гладиаторы. Наш, легко признаваемый по борцовскому трико в цветах родного флага, судя по медвежьей комплекции и стойке «наклон вперед, руки растопырены» происходил из греко-римской борьбы. Чужой, легко опознаваемый по негритянскому цвету кожи, судя по козлиным прыжкам и размахиванию кулаками, принадлежал к неунывающему боксерскому племени. И что-то там у них не ладилась схватка не на жизнь, а на смерть, что-то они вообще сойтись не могли.

Нашему разгуливать по восьмиугольной клетке было нелегко и незачем, он и не ходил никуда, топтался на месте, поджидал, играя мыщцами. Чернокожий варяг, понятное дело, не спешил в объятия русского медведя, плясал себе в сторонке, описывая акульи круги. Зал недовольно улюлюкал, требуя начать бой всерьез.

Сергей, сверяясь с входным билетом, нашел место. За столиком уже пребывала аппетитная особа лет двадцати пяти. Конечно, ее мини произвело бы фурор даже на нудистском пляже, но больше всего поцарапала Сергею душу родимка на нежной щеке девушки. Девушка, оглянулась на Пепла. И, кажется, он заинтересовал ее крепче, чем бой в восьмиугольнике. Пепел почувствовал в теле сладкую ломоту предвкушения — похоже, ему сегодня не удастся выспаться.

— Ваш заказ, — сдавлено доложил над ухом халдей и протянул бокал с текилой. Оглянувшись, Пепел обнаружил причину трусливого дребезжания в голосе официанта. За халдейской спиной высилось трое мордоворотов с оттопыренными подмышками. В глазах читался наскальной надписью выгравированный приказ главарей — «доставить любой ценой».

— Пошли! — прохрипел, надо полагать, назначенный у них за главного.

Пепел не исключал такого оборота, потому не стал дурным голосом кричать: «Не виноватая я, он сам ко мне пришел!» Просто поднялся, отхлебнул текилы и потопал, бренча льдом в стакане, в окружении откомандированных за ним пацанов. Значит, все-таки наябедничал Сигал…

В дверях зала Пепел обернулся, чтоб узнать, чья берет. Брала наша. Негр все-таки попался и теперь его шоколадная голова торчала из-под мышки борца-классика в триколорном трико. И еще сзади остался растерянный взгляд смазливой соседки. Она, кажется, поняла, что Сергей больше в зал не вернется.

Пепла дожидались на верхнем этаже. То, что со стороны зала выглядело как ряд затемненных окон под потолочными перекрытиями, изнутри оказалось самыми престижными апартаментами. Кресла, диванчики, прозрачный круглый стол посередине, пульты, микрофоны, бар в стене, через окна прекрасный обзор на восьмиугольную клетку с катающимися по полу гладиаторами и на ревущих зрителей.

Народу в зальчике оказалось не много, зато народ, не считая стерегущих авторитетный покой шестерок, был сплошь конкретный и качественный. Народ четко делился пополам: мэны явно импортного разлива и отечественный материал. Особняком развалился в помпезном кожаном кресле — ого! — сам Серега Шрам, центровой смотритель питерских полян, курил толстую сигару, видимо, поднесенную заграничными гостями. За спиной авторитета потягивал что-то из кофейной чашки его верный подручный Ридикюль. Шрама, догадался Пепел, позвали судить-разводить непростой международный конфликт.

Все иностранцы кроме одного, раскидавшего по диванной спинке жирные телеса господина, топтались на ногах. А тип на диване выглядел, как помесь азербайджанца с цыганом: маленький, смуглый, нечеловечески толстомясый, с тремя подбородками, с короткими пальцами, запакованными в рыжие перстни, нос свисает спелой грушей, тонкая полоска усиков над губой, сальные чернявые волосы, завязанные «конским хвостом».

От российской стороны, держась подчеркнуто своим кругом, здесь пребываали Михрюта, татарин Ильдар, да братья Ермолаевы — Штык и Пластырь — бывшие волейболисты.

Среди импортных гостей сразу бросался в глаза Стивен Сигал с расквашенным носом. Сиг, завидев приконвоированного Пепла, что-то пробубнил, тыча пальцем. Его болтовню никто переводить не стал.

— Свой товарняк он мимо нас прогнал, — Шрам выпустил сигарный дым колечками. — Давай, Пепел, стравливай теперь свой баллон.

Пепел пожал плечами и рассказал, как происходило на самом деле. Все же оказалось, переводчик имелся. Он высовывал лисью мордочку из строя цветастых рубашек импортных парней (почти все или латиносы) и шевелил губами в такт Пепловским словам.

— …Только в одной точке нестыковка, — первым подал голос татарин Ильдар. — Этот шайтан Сигал плетет, что Пепел его оттолкнул от крана, а Пепел стоит на обратном. Кому поверим, братва?

Из зарубежных рядов просочился очкастый тип, выюлил к ногам босса. Как бомжа чуешь за версту, так и в этом типе издали угадывался адвокатишка. Он залопотал на языке, похожем на английский. Забугорный переводчик поспешил отрабатывать зарплату:

— Йе, синьор Лопес говьорить, мистер Сигал его сьобственность и есть большой деньги. Капитал, банк, инвестицион. Андэстенд? Лицьо мистер Сигал есть товарни знак, йе. Тьеперь продать тьолько дьошево, андэстенд ми? Кто дать разница в цена?

— Ни фига себе заява! — воскликнул Михрюта и от избытка чувств, хлопнув по спинке стула, слегка погнул алюминевую трубку.

— Синьор Лопес, йе, влошить в фильми мистер Сигал много мильон долларс. Андэстенд?

— Предъява понятна, — сказал брат-волейболист Штык. — Так и переведи.

— Еще переведи, — добавил другой брат, Пластырь, — что мы верим своему кенту так же железно, как он своему. Потому выходит ничья.

— Может, монетку кинуть на правоту? — пошутил за спиной Шрама Ридикюль.

Пепел молчал, но глаза не прятал. Он свое сказал, теперь говорить должны те, кто старше.

— Йе, синьор Лопес, — не унимался адвокатишка, — не льубить ехать Россия с мистер Сигал. Он взать мистер Сигал по просьба рьюских амиго, йе. Длиа презентэшн, длиа висьоки рейтинг турнир. Синоьор Лопес есть огорчить от плохой дрюшба.

— Сигал сегодня выступает в клетке? — поинтересовался Ильдар.

— Ноу, ноу, — адвокат даже замахал руками.

— Тогда пусть выступит, — внес дельное предложение татарин. — Да хоть бы против Пепла. Весь сбор смахнем на покрытие издержек. Все разойдутся счастливыми.

— Ноу, ноу, — в ужасе заверещал адвокат, едва до него дошел смысл дикого рацпредложения Ильдара.

— Мистер Сигал есть великий ценность, — гордо перевел переводчик объяснение отказа.

Потом адвокат позволил себе криво ухмыльнуться, выпятить хилую грудь и что-то презрительно процедить. Толмач тоже ухмыльнулся и тоже влил в перевод презрение:

— Ви есть одна мафья, друг друг глаз клевать ноу.

— Значит так, — размочалив сигару в пепельнице, поднялся из кресла Шрам. Вышел на середину. — Раз пошли дешевые наезды всяких шестерок, разбор кончаем. Решение будет таким.

Шрам глянул на поехавшую вниз челюсть переводчика и спецом для него обошелся дальше без непереводимой игры слов:

— Никто никому ничего не должен. Форс-мажор. Невеселое стечение грустных обстоятельств. Никакого бизнеса, только личное. Личное дело повздоривших пацанов. Тем более серьезных травм ноу, значит, и проблем ноу. А за моральный облом, он же моральный ущерб, мы Сигалу-мистеру такую ляльку, то есть мисс, отвалим, что клиент забудет обо всем. Если нос нужно подлечить — отведем к лучшим лепилам, то есть к самым головастым профессорам по медицинским запарам. А Пепла нашего мы тут за перебор по-свойски сами накажем.

Монолог добросовестно перевели синьору Лопесу. После чего где-то на полминуты в апартаментах повисло молчание.

А потом впервые заговорил сам синьор Лопес. Заговорил, уставившись на Пепла. У синьора обнаружился давящий взгляд красивых фиалковых глаз и хорошо поставленный дикторский баритон.

— Один гаучо гонял свои коровьи стада. Среди тупых коров он возомнил себя торреро. Он выпросил мулету и шпагу, вышел на арену и его задрал первый же задрипанный бык, — вот о чем говорил синьор Лопес, и это коряво переводил завозной толмач. — Никто тебе не поверит, амиго, что ты победил самого Стивена Сигала, зря надеешься. Зато ты отныне обречен сидеть на своем коровьем поле, шагу с него не ступишь, это я тебе обещаю. Да и зачем тебе куда-то еще, амиго? Только среди коровьих лепешек ты герой. Медяк тебе цена в иных местах. Что скажешь, гаучо?

Если бы Пепел не знал, что такое гаучо, он выхватил бы выкидуху. Но Пепел был осведомлен насчет «гаучо», ведь с разными клиентами доводилось пересекаться за карточным столом, и потому ответил лишь словами:

— Если я гаучо, то ты всего лишь бычара. — Вряд ли, конечно, Лопес схватил потаенную подстилку Пепеловских слов. Впрочем, это были не все слова русского, — Я б тебе, амиго, советовал языком чесать поаккуратнее, не у себя. У нас за бурый базар любой ответить может. Будь он хоть весь в пушках и перьях, будь он хоть король, хоть барон.

— Храбришься, — дослушав перевод, растянул пухлые губы в недобрую улыбку синьор Лопес. — Если б мне было не жаль выбрасывать деньги на ветер, я бы выкупил твою жалкую жизнь с потрохами.

— Ну попробуй, амиго.

Взгляд у смуглого пахана был, конечно, тяжел, но Пепел держал его на все сто.

— Смелый? — зачем-то спросил, продолжая скалиться, работающий под дона Карлеоне синьор. — Так приезжай ко мне на ранчо в Аргентину. Или, хочешь, в мой швейцарский замок? Или в мой личный мексиканский городок. Или в мою польскую усадьбу. Или на мой остров в Карибском море. Или по своему выбору. Я везде тебя встречу, амиго.

— Может, и заеду как-нибудь, — пообещал Пепел. — Разговор договорить. Только шестерок побольше при себе держи.

— Как-нибудь? — чуть не обрадовался Лопес. — Зачем «как-нибудь»? Жизнь мою хочешь? Я тебе могу ее предложить, мне не жалко. Могу предложить ее прямо сейчас, бери. Больше никогда не предложу. Если ты мужчина и не бросаешь слов на ветер, бери мулетту и выходи на арену. Я люблю корриду, амиго. Ты назвал меня быком, а себя торреадором, ну давай, заколи этого быка, попробуй…

Пепел заводился, потому что его заводили. Может, этот Лопес по жизни был рожден игроком и ему, как алкашу стакан, требовались новые азартные игрища, когда старые уже прискучили. Короче, как бы там ни было, а распалять, доводить до бешенства, и подписывать на свои бредни Лопес умел…

— Почему?! — кричал Димон на кухне. — Почему ты не стал отмазываться?! Почему не отошел на шутках?

Наверное, потому, что люто возненавидел Пепел тогда маленького жирного Лопеса и, едва замаячил хилый огонек надежды наказать этого цыганско-латинского царька, как Пепел ринулся мотыльком на этот огонек. И, как мотылек, угодил в полымя.

— Кто он такой этот Лопес? — спросил вдруг Пакет.

— Да, ясно, кто. Поставляет кокаин по разным странам. К нам тоже притащился не на мордохлест любоваться. Это уж так, попутно. Он заявился сюда прощупать тему поставок наркоты в Россию-матушку и через Россию-матушку. Ну, а лишние деньги Лопес вливает во всякие мероприятия с честным бизнесом типа Сигаловских боевиков. И Лопес счастливо лопается от уверенности, что нет на его резьбу своего болта…

— Думаешь, ты будешь этим болтом? Да он тебя прихлопнет на первой же станции. У него ж подвязки по всему земному шару. Во что ты влез, Пепел!?

— Ну, если по-другому до него не добраться, — Пепел сковырнул пробку с очередного пузыря водки. — А добраться очень хочется…

Добраться до смуглой глотки синьора Лопеса действительно очень и очень хотелось. Но добираться придется окружным путем. И вот почему… Потому что Лопес подбил Пепла на страшный, странный, невозможный спор. Сергей должен совершить путешествие вокруг земного шара и вернуться в Питер первого июля. Сергею нельзя пользоваться самолетами и подводными лодками (Лопес что-то краем слыхивал про подводные кругосветки советских атомоходов), и по пути Сергей должен последовательно отметиться в пяти контрольных точках — Прага, Заир, Нью-Йорк, Япония, Петропавловская крепость — именно в таком порядке. Так, отметиться, чтобы не оставалось никаких сомнений в реальности вояжа. Все условия пари задокументировали на бумажке, и бумажку заверили подписями уважаемые люди.

Глава первая. 14 апреля 2002 года. Воруют все!

Будем кружить,

Петь и дружить.

Я совсем танцевать разучился

И прошу вас меня извинить.

Утро зовет

Снова в поход…

Покидая ваш маленький город,

Я пройду мимо ваших ворот.

«Случайный вальс»Стихи Е. Долматовского, музыка М. Фрадкина

— У вас очень интересные глаза. Насыщенный цвет стали. Как бы мы ни строили визаж, их не «приглушить», встречные всегда будут обращать внимание на глаза и запоминать вас по вашему взгляду, — смущенно призналась суетящаяся вокруг Сергея красавица.

Отсюда сквозь витрину открывался прекрасный вид на сине-бело-златокупольную церквушку и втиснутый в строй старых узловатых тополей проспект. И чтоб не лишиться возможности любоваться этим видом, Сергей отказался от стрижки и заказал подобрать по компьютеру подходящий имидж.

— Все воруют, приятель. Только некоторые прикидываются честными, — заявил Пепел, устроивший наблюдательный пункт в мужском зале самого навороченного на Петроградской стороне косметического салона «Квази-мода».

— Я никогда ни у кого! — мозолистым кулаком в перстнях стукнул по подлокотнику парикмахерского кресла пузатенький клиент с сиреневым носом. Судя по костюму, жил он с доходов собственной средней оптовой фирмы. Судя по физиономии, имел бурное прошлое и любил заложить за воротник. И еще одна неизгладимая черта — толстяк относился к породе людей, которые сами верили любым своим бредням.

Но это была настолько наглая ложь, что Сергей даже не сразу нашел, как продолжить тему. Срезать пузана укором напрямую, дескать, честному торгашу в России не выжить, не хотелось. Это поставило бы точку под диспутом, да и Пепел чересчур рановато продемонстрировал бы свою проницательность. И Сергей завернул с тыла:

— А у государства разве не крал? Так уж никогда, ни гайки? Даже в прежней, совковой жизни? — Пепел наседал не от большой любви к истине, просто надо было навести в салоне мосты, чтоб потом мельком задать парочку действительно важных вопросов. На пылающую благородным негодованием рожу толстяка оглядываться было некогда, гораздо больше Сергея итнтересовало то, что творится за окном.

— Может, и брал. Брал, а не воровал! — заслуженный «из грязи в князи» сжал пролетарский кулак, на котором перстни выглядели, как узбеки на атомной подводной лодке. — Свое брал. Что недоплачивали. Не продавать из-под полы брал, а на хозяйство. Гвозди-«сотку» там, цемент для дачи, рубероид.

Ловко орудующая маникюрным железом вокруг заскорузлых ногтей толстяка блондинка (крайний сексапил) поймала убранную руку и припечатала назад. Ее лазурный халатик славно оттопыривался на попе.

— А Господу нашему при подсчете грехов все едино будет, гвоздь или картину Рубенса из Эрмитажа, на продажу или для жены, один раз или регулярно. Грешен — значит, будь добр пожаловать в ад, — пугнул присутствующих холеный и эстетствующий, будто Арамис из «Трех мушкетеров», явно не бедствующий служитель культа, которому вторая красавица делала из рыжей бородки произведение искусства. Одна ряса батюшки, из шерсти австралийских овец-мериносов, похоже, стоила, как приличный мерседес, — Значит, всей не умеющей не воровать матушкой Россией в преисподнюю и отправимся.

— Чтобы приглушить насыщенность ваших глаз, я бы рекомендовала весь костюмный ансамбль решать в «железных» тонах. Это «размоет» впечатление, — предложила охаживающая Сергея брюнеточка.

Сергей не возражал, пусть сним подольше повозятся, он специально заказал почти не выполнимую по визажу задачу. Уставшая охотиться с пилочками для ногтей за непоседливыми пальцами толстяка блондинка тоже решила высказаться:

— Это что, у меня соседи по коммуналке, приличная семья, муж работал на Ливизе. Так вот он переконструировал на новый лад куртку и брюки. Всякие непромокаемые карманы, система трубок от капельниц, вшитые под подкладку воздушные шарики. Вместе с женой не один день думали и шили. Потом до двух ящиков водки на себе выносил. И охрана его не тормозила — ничего ведь не оттопыривается, не вздувается, идет мимо мужик нормальной толщины. Потому как водка распределялась на теле равномерно.

— Вранье, во-первых, если равномерно, то как быть с силой притяжения? А во-вторых, не воздушные шарики это были, а презервативы! — поставил диагноз шустрый паренек. Молодой, да ранний, одетый в отутюженный костюмчик, крикливый галстук и белоснежную рубашку. Скорее всего, менеджер из ближайших офисов. — Зато у нас бабулька, хоть на пенсии, а работает. Пятнадцать лет таскает из кондитерского цеха между грудей сахар, тесто и сливки, — в салон паренек явился, стриженный под ежика, и объяснил, что поскольку короткие стрижки вышли из моды, ему срочно требуется парик. Теперь на фоне батареи одеколонов перед пареньком выброшенными на берег медузами лежала дюжина париков. И он каждый степенно примерял.

Наконец переставший отдергивать обрабатываемую блондинкой руку толстяк ностальгически закатил глаза:

— А у нас прежний мастер рельсы воровал. Надо же что-то воровать. В метрополитенском депо я, ребята, ишачил. И рельсов по нашему огромному депо разбросано было невидано-немеряно. С глубоких советских времен сменяные рельсы просто оттаскивали в сторону и оставляли ржаветь в густой траве и колючих кустах, а ближе к Перестройке сообразили сдавать в металлолом. Мастер вывозил чин-чинарем по государственным мандатам. Но одну рельсину отдавал во имя государства по безналу, десять — для себя за хрустящие рубли. А мы ему этими, — толстяк предъявил слушателям трудовые мозоли, — руками грузили сволочные железяки на шаланды. Ох, и тяжяленные, заразы! Так хоть бы по пузырю нам за труды выкатывал. Фиг! Жадный был очень. Михайлов его фамилия.

Проверив идею на компьютере, брюнеточка стала заламывать руки вокруг Сергея:

— Опять ничего не получается, у вас слишком волевой подбородок. Если убрать «яркость» глаз, начнет работать общая фактура.

— Мать-природа стоит на воровстве. Или отнять, или украсть, — выдал глубокую мысль Пепел, кстати, заглядывающий в вырез халатика склонившейся брюнеточке. Чуть широковата в плечах, зато фигурка точеная, наверное, шейпингом юное тело изводит. — Звери тащат все подряд из лесов, полей и даже из курятников. Мы занимаем без благодарности чужой опыт и идеи у соседей, чтоб не ошибиться самим. Красавицы лямзят наши деньги, мы похищаем у красавиц их молодость. — Сергей улыбнулся самым краешком губ, заметив, что брюнеточка прочитала его взгляд, но лишать Пепла удовольствия не стала. Похоже, намекает на перспективность контакта, — Ученые уводят у природы ее тайны, бизнесмены скупают краденное или отнятое и перепродают. Композиторы крадут ноты из нотной грамоты, а слушатели тибрят у композиторов мелодии, потом ходят и напевают ворованное под нос. Писатели бондят у народа смачные слова и забавные байки, а народ из их книжек крадет крылатые фразы и всякую мудрость. Короче, происходит круговращение воровства в природе. Только не за все еще пока сажают.

После такого глобального вывода все поневоле притихли, с уважением косясь на Сергея.

— Что-то не то у нас тут по району сегодня, как-то не так, а в чем дело не пойму, — предложил новую тему Пепел, который в этих краях являлся гостем наиредчайшим.

Понятно, прежде всего, он рассчитывал на бдительность работниц зала. И не ошибся. Блондинка, тоже, видимо, стараясь очаровать интересного клиента, опередила брюнетку:

— Людей-афиш чего-то много болтается. То всегда у метро толклись, а сегодня тут разгуливают. Может, их от метро поперли?

Действительно по скверику между ларьками, по тротуарам Большого проспекта и прилегающего к нему переулка бродили люди, грудь и спину которых закрывали плакаты с картинками и надписями из области «Только у нас в магазине настоящий стиральный порошок» или «Магистр эзотерических наук Адвендей навсегда избавит от кариеса по адресу…». А ведь под плакатом что хочешь можно спрятать, вплоть до пулемета Стечкина. Да и слишком уж крепкие и молодые пацаны для такого низкооплачиваемого занятия ошивались по округе. Чересчур уж пристально разглядывали эти двигатели прогресса прочих пешеходов…

Брюнетка кольнула напарницу полным ревности взглядом и, конечно же, отмалчиваться не стала:

— Еще вон арку перегородили, видите, рыжие жилетки в асфальте ковыряются. Еще вчера никого не было. Отремонтируют на копейку, а спишут потом на миллион. Хотите, я вам расскажу, как…

— Нет, лучше я расскажу, как у нас в депо круговую пожарную дорогу строили и сколько при этом сперли…

Именно ради этого момента истины Пепел и забрался в кресло, за этим и вступил, выражаясь шпионским языком, в контакт с местным населением. Чтобы прежде чем лезть в пекло, осмотреться чужими наметанными глазами. И вывод из добытой информации получался неутешительный: Пепла ждут и крепко обложили подходы, вернее отходы.

Ведь Пепел хотел отбыть за бугор самым законным порядком: с загранпаспортом в кармане и с визами внутри свежего документа. Ясно, он не поплелся в ОВИР, где б его промурыжили до воссоединения России с Украиной. Имелся у Пепла знакомец по первой отсидке, чалившийся в те годы по фарцовой статье. Петя Карназовский по кличке Сабонис. Освободившись, Петя завязал, тем более — на волю он вышел уже в перестройку, когда фарцевать позволялось в открытую. Там-сям терся по жизни Сабонис, а нынче возглавил турфирму.

Вчера Сергей навестил знакомого, а сегодня, как условились, прибыл на Петроградку за готовым документом. И вот выясняется, что турфирму превратили в западню для Пепла. Ну, надо ж так, а!? Ради презренных буржуйских тугриков охотиться на своего же соотечественника? Русский русского предает! В войну фашисты едва наскребали по одному полицаю на деревню, теперь же… Совсем прогнил этот мир.

Еще один нехороший вывод электродрелью буравил мозг: синьор Лопес круто взялся за дело и нашел местных гнид, чтобы те не выпустили льва из его российской клетки. Гниды, к сожалению, оказались головастыми. В два счета просчитали ходы, пробили знакомства. И квартиру Пепла, небось, уже тоже пасут, как медведи идущего на нерест лосося. Хорошо, Пепел перебрался на Васильевский к Иве, которую отбил у какого-то босса от рекламы на презентации третьей модели БМВ.

Правда, сегодня возвращаться к девушке с длинными, как Ниагарский водопад, ногами Иве, увы, никак нельзя — ее или уже вычислили, или вот-вот вычислят. Ладно, Пеплу в дорогу хватит того, что у него сейчас при себе: выкидухи, «Беломора» и последней пачки евроденег.

— Взятые в долю пожарники составили для отмазки обоснование, что дорога нужна им позарез, — вещал навязанную байку бывший деповской мужик, а ныне оптовик средней руки. И не оставалось Секретом для Сергея. Что через минуту торгаш, забыв про осторожность, созреет похвастаться окружающим о своих нынешних неладах закона. Язык мой — враг мой.

Но не до торгаша сейчас. Что ж, и ежу понятно — соваться в Петину турфирму нельзя. Но теперь некогда и негде делать фальшивый загранпаспорт. Придется обходиться без него. Тем более, по тому, как круто взялся Лопес за дело, предельно ясно, что не дадут Пеплу легально перешагнуть ни одну границу. Синьор Лопес не поскупится засветить перед каждой таможней фото Пепла, как особого опасного русского мафиози, пробирающегося из Чечни к Бен Ладену на инструктаж.

— Вы знаете, ничего не получается, — совсем опустила руки брюнеточка. И ее можно было понять. Пепел заказал имидж: «Такой, чтоб сегодня вечером расстаться со своей подружкой. Причем, подружка сама должна начать сору». Но найдите такую дуру, которая сама, по доброй воле, решит порвать отношения с этим сероглазым парнем?

Синьору Лопесу вполне по карману развесить вокруг всех границ плакаты с фото Пепла. Дескать, сто тысяч долларов от правительства банановой республики за голову живого или мертвого. Но лучше мертвого, поскольку знаменитый русский мафиози Сергей Пепел сурово вооружен, и бить его надо, как белку, пулей в глаз и сразу насмерть. А еще для верности Лопес может просемафорить ту же тему Интерполу. Так что не проходить Пеплу досмотры, не задумываться при ответе на извечные пограничные вопросы «Везете ли оружие, наркотики или диких животных?», не отовариваться в такс-фри.

Но свой серпасто-молоткастый с проставленными в нем двумя судимостями, отданный Пете-Сабонису для оформления загранксивы, Пепел во вражеских руках оставлять не собирался. Думаете, не отберу? А мы посмотрим!

Пепел одиноко сидел на скамейке в скверике, на две улицы удаленном от офиса туриста Карназовского, котом щурился на млеющее в подушках облаков солнышко, прихлебывал из горла пивко и ждал. Он примерно представлял себе, как невдалеке разворачиваются им же и заказанные события…

…А Петя-Сабонис представлял себе сегодняшний урочный час так: приходит Сергей Пепел, с улыбкой протягивает руку ковшом, чтобы ему туда положили оплаченный загранпаспорт, который Петя, разумеется, этой зековской морде не сделал. Но тут к Пеплу справа с невинным видом приближается громила, исполняющий роль обычного клиента, и тюк Пепла кастетом по затылку! А слева вскакивает другой громила, работающий под простого офисного клерка, и жух Пепла сквозь рубашку электрошокером! Потом этого назойливого уголовника Пепла, неспособного понять, что на дворе иные времена, где нет места замшелым тюремным порядкам, уволокут за руки-за ноги прочь навсегда из Петиной жизни. И в результате Петя-Сабонис получит за труды немножко зеленых денег.

Но Пепел что-то запаздывал, заставляя Сабониса волноваться. Сабонис раздраженно слушал, как третий громила, притворяющийся секьюрити на входе, отшивает честных клиентов:

— Куда?

— В Анталию путевки по триста двадцать долларов у вас?

— По триста двадцать кончились. Остались по четыреста десять.

— Ладно, годится.

— Тьфу, блин, забыл. По четыреста десять тоже не осталось. Есть последняя по четыреста шестьдесят.

— А какой отель? Пятизвездочный?

— Две звезды, до моря пять кэмэ, и транспорт не ходит.