Роковая роль Топильская Елена

— Хорошо, — согласился сценарист. — Я исправлю. Только, Боря, при одном условии: ткни мне пальцем в место, вот здесь, в сценарии, где написано, что квартира выгорела дотла. У меня написано «обгорел стеллаж». Понимаешь?

Об-го-рел стел-лаж!

После паузы густой голос проговорил:

— Ну, не знаю. Завтра последний съемочный день. Пиши давай.

Вернувшийся в холл молодой человек, несколько запыхавшись, сообщил, что Геннадий Михайлович ушел поужинать, и мы можем найти его в кафе за углом.

Регина сказала, что это очень кстати, что она с большим удовольствием перекусит, и даже выпьет, совместив приятное с полезным, и потащила меня искать кафе.

Я подумала, что с моей стороны было большим свинством выразиться в том смысле, пусть и про себя, что Регина за мной увязалась. Она, жертвуя личным временем, любезно согласилась потаскаться со мной по городу в поисках людей, которых мне нужно было допросить, и даже предоставила для передвижений свой транспорт. Хотя ей вообще-то заняться нечем, а так хоть при деле. Главное, чтобы она не лезла в допросы и не мешала.

Однако, войдя в кафе, я подумала, что уж где-где, а в беседе с режиссером Регина не то что не помешает, а просто будет главным стимулом. Большой лохматый увалень с интеллектуальным блеском в глазах, сидевший в углу и уплетавший непотребных размеров кусок мяса, окинул Регину таким оценивающим взглядом, что она, — между прочим, видавшая виды барышня, — даже споткнулась.

Повинуясь манящему взгляду режиссера, мы подошли и представились.

Фиженский вздохнул и пригласил нас присесть. И даже предложил что-то из местного небогатого меню. И даже взял нам, и себе тоже, по бокалу вина, чтобы отметить знакомство.

— Что снимаете сейчас? — кокетливо спросила Регина, соблюдая законы вежливости.

— Сейчас? Очередную жопу, — культурно ответил Фиженский.

Мы с Региной переглянулись, не зная, как реагировать.

— Что, сценарий такой неважный?.. Или много нетрадиционной… э-э-э… эротики? — нерешительно спросила я наконец.

— Почему? — удивился режиссер. — А-а, вы не так поняли. «Жопа» — это просто термин. Означает «женщина в опасности». Жанр такой.

— Да-а? — заинтересовалась Регина. — А кто будет играть главную роль?

Фиженский назвал фамилию молодой актриски, которая засветилась уже в паре сериалов, но на мой взгляд, кроме смазливой физиономии и шикарной фигуры, ей блистать было абсолютно нечем. Он сказал, что пробовались трое артисток, но он остановил свой выбор именно на ней. Я тактично промолчала, а Регина продолжала приставать к режиссеру.

— А почему именно она?

Фиженский мечтательно прикрыл глаза и объяснил:

— Она самая талантливая. У нее такая грудь!..

Опуская подробности стремительно начавшегося флирта между режиссером и Региной, умалчивая про штрихи поведения этих двоих, носившего откровенно фривольный характер, — типа целования кончиков дамских пальчиков и якобы нечаянного толкания под столом коленками, суть беседы можно свести к следующему.

Два года назад режиссер Фиженский решил снять фильм по книге своего старого друга и соратника Латковского. У давнего спонсора были получены деньги (нетрудно догадаться, что и эту съемку финансировал господин Карапуз, видимо, не терявший надежды на то, что опекаемый им режиссер когда-нибудь все же снимет фильм, отвечающий взыскательному вкусу мецената). Сценарист Латковский настаивал, чтобы в главной роли сняли его бывшую жену, между прочим, хорошую актрису, и именно по этой причине кандидатура Климановой возражений не вызвала, а, скорее, даже наоборот. Латковский же нашел обалденную натуру, где планировалось снимать, — старинный городочек с архитектурой семнадцатого века, пальчики оближешь.

Съемочная группа приехала и поселилась в местной гостинице. Не Бог весть что, конечно, но учитывая наличие в гостинице неплохого бара, поскольку в этот городишко турфирмы постоянно таскали иностранцев, жить вполне было можно.

Однако со съемочной группой стало твориться что-то непонятное. Для начала дамы все сплошь перессорились, причем не интеллигентно, а совершенно площадно, с криками и тасканием друг друга за волосы, а мужики просто передрались. Потом у технического персонала началась белая горячка, их трясло и ломало, а. водитель и осветитель каждый Божий вечер бегали друг за другом с ножами.

Татьяна же Климанова в силу своего мягкого характера и набожности в оргиях участия не принимала и избежала страшных дамских разборок. Однако с ней приключилась другая напасть.

— Мы не знали, что и подумать. Она всегда производила на меня впечатление нормального, здравомыслящего человека. Еще можно было что-нибудь понять, если бы она напивалась до изумления, — мало ли что спьяну причудится. Но она же не пила вообще. И по ночам орала, как резаная. Прибежим, стучим ей в дверь. Она открывает вся белая, сна ни в одном глазу, трясется. Говорит, ей звонит маньяк из фильма, который мы снимаем. Представляете? Что мы должны подумать?

— Что девушку надо полечить, — подсказала Регина, допивавшая уже третий бокал вина.

— Ага, полечить; съемки в разгаре. Деньги, что называется, уплочены.

График съемок утвержден. Поначалу я думал, что это наш Пересылкин ее разыгрывает, — исполнитель роли маньяка; он, по-моему, был тихо в Татьяну влюблен. Но нет, он вместе с нами прибегал.

— Ну и что? — заметила я. — Он мог позвонить, а потом вместе с вами прибежать.

— Нет, — решительно отверг эту версию Фиженский. — Дело в том, что мы пару раз с ним вместе пили, у меня в номере. И как раз в это время Татьяна начинала орать. Прибежим, она только трясется и на телефон показывает. Трубка снята, а там кто-то молчит и дышит.

(Вот тебе раз! А подружка Климановой, актриса Райская мне рассказывала совсем иное. Сказала, что проверяла, что никто Климановой не звонил в номер…) — Вот и представьте, что мне было делать? Лечить Климанову и срывать съемку? Если бы она пила, было бы проще — вечером проследил, чтобы она приняла «лекарство», и до утра спокоен. А так… Лечил ее сам.

— Интересно, каким образом?

— Покупал ей в аптеке димедрол, она его горстями пила. Сразу после съемок водичкой запьет и спать. Ни один маньяк бы не дозвонился. Наутро, правда, еле вставала, ходила — пошатывалась, зато такой мутный глаз в камеру выдавала — залюбуешься!..

Конечно, это были ценные сведения, запутавшие ситуацию еще больше. Но всего хорошего понемножку, и режиссер, дико извиняясь — почему-то в основном перед Региной, — расплатился по счету, встал и откланялся: нужно было возвращаться в монтажную, которую выделили только до утра.

Уже после того, как он ушел, мне пришло в голову, что следующим из съемочной группы мне нужен реквизитор или как он там правильно называется. В общем, человек, который пришивает к одежде актеров оторвавшиеся пуговицы, и обеспечивает съемочный процесс, раздобывая необходимые для съемок предметы.

Говоря иносказательно — перед первым актом вешает на стенку ружье, которое в последнем акте должно выстрелить.

Поскольку у режиссера, отправившегося назад в монтажную, глаза уже по пути зажглись возвышенным огнем, и общение с ним на любые темы, кроме монтажа фильма, стало затруднительным с того момента, как он встал из-за стола, я поняла, что списков съемочной группы мне сегодня не получить. Ладно, получу их завтра у кого-нибудь более адекватного. Не все же на студии творцы. Наверное, есть и нормальные люди.

Мы с Региной еще посидели в кафе минут пятнадцать, отходя от бурной манеры общения Фиженского, и Регина спросила:

— Ну что, на сегодня все? Куда тебя везти?

И тут я с ужасом осознала, что ребенок у бабушки, а я еще в командировку не уехала. И мне предстоит вернуться в свою пустую квартиру и провести там ночь в ожидании звонка маньяка. Ну уж нет!

Регина усмехнулась.

— Конечно, я могла бы пригласить тебя к себе. Но лучше совместить приятное с полезным.

— Ты о чем?

Не отвечая, Регина вытащила из сумки мобильный телефон и набрала какой-то номер. Я не сразу поняла, что она звонит в морг. Ей ответили буквально сразу.

— Привет, Сашунчик, — проворковала она в трубку. — Слушай, ты уже в курсе, что Машку ночью чуть не убили? Кто-кто… Маньяк. И представляешь, охраны никакой ей никто не выделил. Ребенка она отвезла в безопасное место, а что ей самой делать? Мне ее так жалко, ужас! На ней лица нет. И она все время за сердце хватается. Все-таки она моя ближайшая подруга, если ее грохнут, кто меня тогда будет от ментов отмазывать? Ха-ха-ха, — Регина жеманно засмеялась. — Нет, ее рядом нету, она в туалет пошла. А я решила с тобой посоветоваться, что с ней делать? Да? А ты еще на работе? Но я могу ее подвезти, куда скажешь. Могу и в морг, ничего, что она еще живая? Ты по знакомству примешь? Отлично. Теперь осталось ее уговорить, но предоставь это мне.

Я не могла не восхититься Регининым виртуозным интриганством, мы выпили напоследок за ее дипломатические способности, и она повезла меня в бюро судебно-медицинской экспертизы.

— Вот я даже выпивши не боюсь за руль садиться, — трещала она по дороге. — Потому что я уверена в себе как в водителе. Мой тушканчик, — это она так ласково именовала своего очередного возлюбленного, — чуть что, чуть нас кто-нибудь подрежет, или бибикнет громко, так он чуть что — сразу клеймо ставит: «девушка за рулем». На себя бы посмотрел! Я его всегда спрашиваю — много он знает женщин, осужденных за дорожно-транспортные преступления? Вот то-то же. Только мужики!..

— Регина, а зачем мы едем туда? Я что, буду ночевать в морге? — тревожно спрашивала я. Регина бесподобно поводила плечами.

— Что ты переживаешь? Лучше в морге с мужиком, чем у себя дома в одиночестве. Он тебя к себе заберет.

— Это прогресс. Обычно он ко мне намыливается ночевать…

Сашка вышел нас встречать на улицу, поскольку Регина заявила, что в помещение морга она не войдет.

— Вы представляете, сколько там душ неприкаянных? — спрашивала она. — Жаждущих отмщения? Сашка, я вообще не понимаю, как эксперты там работают? Вот клиенты ваши там лежат мертвые, а души их концентрируются…

Мы со Стеценко благопристойно сделали вид, что поцеловались, коснувшись друг друга щеками. Регину это зрелище вполне удовлетворило.

— Ну что, если вас никуда не надо везти, я поеду? — спросила она, уже практически сидя за рулем своей машины.

— Счастливо, — помахал ей Сашка.

Регина с шиком развернулась и умчалась прочь. И странное дело — как только мы со Стеценко остались наедине, во мне проснулся бес противоречия. Я уже предчувствовала, что помимо своей воли буду возражать каждому Сашкиному слову и активно спорить с любым его действием. Что характерно, больше нет на свете человека, вызывающего у меня такие чувства. Наверное, это любовь.

Стеценко под локоток завел меня в опустевшие лабиринты танатологического отделения, доставил в свой кабинет и, не спрашивая, налил мне чаю, а также любезно сдвинул со стола препараты кожных лоскутов, чтобы мне было где этот чай попить.

— А ты будешь? — спросила я.

— Буду, — Сашка и себе налил чаю и присел напротив меня.

Я чуть-чуть отпила из своей кружки.

— Горячий… Саш, пока чай стынет, можно я позвоню?

— Конечно.

Я последовательно прозвонила сначала канцелярию, а потом все кабинеты родной прокуратуры; конечно, уже поздно, все ушли, только я болтаюсь по казенным домам, как будто у меня нет других радостей в жизни. А между тем хорошо бы хоть Зою найти, чтобы выяснить последние новости. Посмотрев на часы, я прикинула, что если Зоя с последним ударом часов сорвалась с рабочего места, то с учетом времени, необходимого на закупку вкусной и калорийной пищи для пациентов травматологического стационара, она уже минут пять как должна скрашивать койко-день Горчакову. Оставалось набрать номер мобильного Лешкиного телефона.

— Ну ты, старуха, с головой-то дружишь или совсем уже охренела? — ласково спросил меня друг и коллега Горчаков вместо «здрасьте». — Вон Зоя тут уже подпрыгивает, тебя обыскались. Передаю трубку.

Зоя бешеной скороговоркой, чтобы не ввести Горчакова в расход, выпалила мне в ухо, что во-первых, дело по убийству оперуполномоченного Бурова уже пришло в район и поручено («догадайся, кому», — прокричал в трубку Горчаков), конечно, мне; во-вторых, меня искали: шеф, убойный отдел, городская прокуратура по поводу оформления командировки в Коробицин, оперуполномоченный Козлов Петр Валентинович, криминалист Федорчук, писатель Латковский, мама, бывший муж, завморгом, эксперт Маренич, два адвоката по моим делам и три адвоката по делам Горчакова…

На пятой минуте перечисления Лешка просто забрал у Зои трубку и спросил, какого черта я, имея мобильную связь, отключила телефон и ушла в подполье?

— Леш, я забыла про телефон. А с утра вообще в тюрьме была, Барракуда велел тебе кланяться.

— Протоколы у него подписала?

— Подписала.

— По краже поговорила?

— Поговорила. Отрицает, и довольно убедительно.

— Чем мотивирует?

— Бабушкой-блокадницей.

— Чего? — удивился Лешка.

— Я тебе с Зоей передам протокол его допроса, почитаешь.

Я спросила Лешку, как его нога, порадовав тем, что весь следственный изолятор уже знает про его травму.

А Лешка сказал, что хахаль здешней медсестры — той самой, с людоедскими манерами — меня знает, я его якобы допрашивала.

— Ага, Лешка, — засмеялась я, — уголовный мир сжимает вокруг тебя свои кольца?

— Да нет, этот хахаль — бывший работник милиции.

— Фамилия?

— Киреев.

— Не знаю такого.

— Вспомни хорошенько.

— Ладно, заеду к тебе, поговорим.

— Он тебе привет просил передать. Кроет тебя на чем свет стоит, говорит, ты его допрашивала три часа.

— Да не знаю я такого, — прервала я Лешку, но он продолжал.

— Ты дослушай; говорит, ты его три часа допрашивала, не выпуская изо рта сигарету.

Я хихикнула.

— Тогда понятно. А самогон из большой бутыли я не прихлебывала?

Попрощавшись с Лешкой, я начала прозванивать всех по вышеприведенному списку. Сначала позвонила маме, и узнала, что сыночек мой проболтался относительно истинных причин его эвакуации из дома, поэтому мама, в течение целого дня не сумев застать меня на работе, сходит с ума от страха, воображая, что маньяк уже напал на меня, разрезал на кусочки и развеял по ветру. Так, с мамой я провела профилактическую беседу, убедила ее в том, что до кусочков еще дело не дошло, и что не родился еще маньяк, способный справиться со мной. Маму я относительно успокоила.

Следующим в списке, по старшинству, был шеф. Я осмелилась побеспокоить его дома, услышала, что дело об убийстве оперуполномоченного стоит на контроле в городской прокуратуре, поэтому до отъезда к командировку я должна представить развернутый план расследования, назначить основные экспертизы, а завтра к девяти утра мне следует быть в городской с рапортом, содержащим подробное обоснование необходимости проведения следственных действий лично мной в Коробицине, поскольку наш зональный настаивает на том, чтобы в командировку ехал оперативник, а не я. Шеф же считает, что целесообразно ехать мне, а я должна доказать это руководству. Так, если в девять мне нужно быть в горпрокуратуре (не понимаю, что изменится, если я там буду не в девять. А в десять, например), то не позднее половины девятого нужно поймать шефа, чтобы он завизировал мой рапорт. Я уж не говорю о том, что этот рапорт нужно составить.

Теперь, по логике вещей, надо связаться с Костей Мигулько. Но сначала я набрала номер нашего экспертно-криминалистического отдела. Мигулько еще долго будет торчать на работе, а Федорчук вот-вот уйдет, если уже не ушел. А если он меня искал, то значит, у него что-то важноe. Tрубку в ЭКО долго не снимали, я уж решила, что упустила Федорчука, и расстроилась. Но тут мне ответили, к телефону подошел сам Гена и сказал, что торчал на работе специально, ждал моего звонка; отчаялся и собрался домой, но уже с лестницы услышал телефон, пришлось вернуться, о чем он не жалеет.

— Маш, я чего тебя искал, — Гена, как обычно, говорил тихо и обстоятельно, — я тут исследовал записку из квартиры актрисы. Может быть, тебе будет интересно?

— Будет, — мгновенно подтвердила я.

— Я почему-то так и подумал. Пальцев на ней огромное количество. Но старых. Пальцы разные. Ты не забудь мне заслать ее дактило-карту.

— Геночка, если дело возбудим, зашлю обязательно.

— А что, дело не возбудили? — удивился Гена.

— Пока нет.

— Странно. Там же типичное убийство. Я усмехнулась.

— Похоже, Гена, ты один так считаешь.

— А ты?

— А я пока сомневаюсь. Но думаю, что там действительно убийство.

— Вот видишь. И еще одного человека я знаю, который готов это убийство раскрывать.

— Ты про Петра Валентиновича, что ли?

— Ну да. Между прочим, ты к мальчику присмотрись, с ним в разведку пойти можно. Он уже ко мне прибегал, интересовался, чего я выжал с места происшествия. А вот ты не удосужилась пока.

— Я вообще-то тоже не груши околачивала, — обиделась я.

— Пошутил, — невозмутимо сказал Гена. — Так вот, слушай дальше про записку.

— А что, еще не все?

— Да нет, это только начало. Я еще почерк посмотрел, у меня допуск есть на почерковедение.

— Она писала?

— Она, без сомнения. Только очень давно. Я насторожилась.

— Что значит — давно? Почерковедение почерковедением, а чтобы определить давность исполнения документа, нужна другая экспертиза. И потом, за два дня ты давность не определишь, там методика очень трудоемкая, требует времени.

— Конечно, я тебе заключения за два дня не напишу. Я посмотрел предварительно, но думаю, что коллеги подтвердят мои догадки. Этой записке не меньше двух лет.

Я помолчала, и Гена забеспокоился.

— Маш, ты где?

— Я здесь. Ген, знаешь, что самое смешное? Я сегодня подумала, что мне нужен реквизитор из съемочной группы фильма «Сердце в кулаке». Интересно, кто писал предсмертную записку героини? Помнишь, там актриса оставляет записку «Меня никто не любит, я должна умереть»? Эта записка в кадре.

— Нет, Маша, самое смешное — это то, что у меня в видике кассета с фильмом «Сердце в кулаке», — поделился Гена. — Я сегодня сделал стоп-кадр на записке и провел сравнительное почерковедческое исследование. Та записка, которая использована в фильме, написана рукой самой Климановой.

— Я так и думала. Поэтому у меня к реквизитору вопрос — а куда потом записка делась, после того, как фильм сняли?

— Маш, ты можешь даже не искать реквизитора, я тебе и так скажу. На записке, использованной в фильме, имеется ряд характерных особенностей: почерка, расположения текста на бумаге, качества красителя и так далее.

Совпадений по этим параметрам с нашей запиской достаточно для категорического вывода…

— Что это та самая записка?

— Да, — просто ответил Гена.

— Нет, реквизитор мне все-таки нужен. Мне интересно, записку сразу сперли, два года назад, или уже сейчас?

Сашка, с любопытством прислушивавшийся к моим репликам, и, очевидно, хорошо понимавший, о чем идет речь, тихо заметил:

— А ты не допускаешь, что записку тогда, на съемках, взяла себе сама Климанова? Может, она собирает реликвии какие-нибудь с фильмов, в которых снимается?

— Ген, извини, — я закрыла трубку рукой и повернулась к Сашке. — Никакого архива мы у нее не нашли.

— Это ты с кем обсуждаешь секретную информацию? — ревниво спросил Федорчук.

— А ты еще не понял? С доктором Стеценко, — услышав это, Гена сразу успокоился.

— Гена, я поняла. Но у тебя на такие исследования допуска нет?

— В принципе, у меня есть допуск на техническое исследование документов, просто для такой» экспертизы у меня возможностей нет.

— Ген, а куда назначать? Это Москва делает?

— Поскольку речь идет о старом документе, давностью более года, это тебе специалисты в региональном экспертном центре сделают, у нас. А Москва делает давность до года.

— А почему? — удивилась я.

— Вот такое у них. распределение. Так что вези в региональный центр.

Да, Гена Федорчук меня озадачил. Неужели еще тогда, два года назад, кто-то стибрил записку-реквизит, имея дальний прицел на инсценировку самоубийства Климановой? Хотя можно допустить и такой вариант: кто-то утащил со съемок записку, собираясь воспользоваться ею немедленно, тогда же. Но почему-то не смог. Или не захотел. Или отпала нужда. А теперь опять появилась. Тогда надо признать, что похититель реквизита — весьма дальновидный субъект, с недюжинным терпением.

Интересно, что же такого сногсшибательного расскажет мне Костик Мигулько?

Сегодня все сговорились меня удивлять, начиная с доктора-психолога и режиссера.

А Костик-то что приготовил, раз Зоя говорит, что он так меня домогался?

Костик сообщил мне, что они тоже времени зря не теряли и установили личность окровавленного гражданина, в кармане у которого было найдено буровское удостоверение.

— Старший менеджер фирмы «Бест-ойл». В связях, порочащих его, не замечен.

Выходил от своей любовницы с третьего этажа.

— А это, по-твоему, не порочащая связь?

— Напротив, это его очень хорошо характеризует. Именно поэтому поначалу возникли сложности в его привязке к месту — он джентльмен и даму впутывать не хотел. А дама тем более впутываться не хотела. Но блестящая оперативная работа….

— Хорошо, а что он говорит?

— Маша, ты же видела, в каком он был состоянии. Неужели ты думаешь, что он что-то помнит?

— А любовница что говорит?

— Говорит, что он пришел к ней с обещанием любви и вместо этого напился до зеленых чертей. Она его выставила.

— Понятно. Тут мы не продвинулись ни на шаг, хотя я примерно представляю, как оно было.

— Да и я тоже представляю, — уныло сказал Костик. — Притащили труп, бросили в парадной, а тут вываливается такой подарок судьбы, лыка не вяжущий.

Вымазали ему рожу и руки в крови, сунули в карман буровскую ксиву, чтобы уж точно не отвертелся…

— Костя!

— Маша! — это мы сказали одновременно, нас обоих осенило в одну и ту же минуту. — Кто навел патруль на этого старшего менеджера? Что-то мне не верится, что они сами проявили такую бдительность.

— Да. Ты же видела дорожку, по которой он шел. С чего бы вдруг они поперлись за кусты? Кто-то явно им подсказал.

— Костик, займись постовыми, вытряси из них все, что есть.

— Хорошо бы. Ты в командировку-то едешь?

— Еду. А ты не хочешь со мной?

Сашка, до того момента делавший вид, что изучает высохший кожный лоскут, валяющийся на столе рядом с пряниками, перегнулся через стол и сказал в трубку негромко, но внушительно:

— Мигулько, если скажешь, что хочешь, тебе и пистолет не поможет.

— Маша, ты передай Стеценко, — не растерялся Костик, — чтобы он в наши с тобой семейные дела не вмешивался. А вообще мы тебе хотим Петра Козлова в пару выделить. Он парень грамотный, и тебя в обиду не даст. Ты заметила, как он на тебя смотрит?

— Господи, — театрально простонал Стеценко, — еще одного мочить придется!

Этак у вас вообще никого не останется.

— И этот человек давал клятву Гиппократа! — сказал мне в трубку Костик. Но Стеценко услышал:

— Ничего подобного. Я давал клятву советского врача, там говорилось, что мы должны бороться с империализмом, вот и все.

— Я вам не мешаю? — осведомилась я, и получив заверения, что не мешаю, распорядилась:

— Раз со мной Петр Валентинович едет, вся организационная сторона на нем.

Как мы поедем? Что в этот Коробицин идет, едет или плавает?

— Поедете на машине с Петром.

— Отлично.

После разговора с Мигулько я сделала менее важные звонки, и в итоге не дозвонилась только до Латковского. Но я понадеялась, что он меня простит, — Зоя сказала ему, что я уезжаю в командировку. Хотя по уму-то надо было его допросить перед командировкой….

Часа через полтора, когда я исчерпала список и наконец пристроила на законное место слегка сплавившуюся телефонную трубку, Сашка вволю поизображал, специально для меня, жгучего ревнивца, и только после этого поинтересовался, где мы будем ночевать.

Понятно, что ко мне ехать нельзя. Даже если я не буду снимать телефонную трубку, я все равно не смогу абстрагироваться от телефонного маньяка.

— Маша, неужели действительно за такое телефонное хулиганство нельзя привлечь к ответственности?

— Нет.

— И получается, что мы все совершенно беззащитны в таких ситуациях?

— Практически да.

— Что за бред?

— Знаешь, Саша, — устало сказала я, — если речь идет о нашем законе, то про логику порой можно забыть. Наверное, дело в том, что нашим законодателям не звонят по ночам телефонные маньяки.

— А я такую историю слышал, — не успокаивался Сашка, — про то, что к одному помощнику прокурора пришла женщина на прием и пожаловалась, что ей по ночам кто-то звонит и угрожает.

— И что же помощник прокурора? Стал дежурить по ночам у ее телефона?

— Нет, он ей сказал, что ничем помочь не может. Мол, закона такого нету, привлекать к ответственности за то, что кто-то по телефону звонит..

— А как насчет угроз?

— А как доказать, что ей действительно кто-то угрожает?

— Поставить ей на телефон записывающее устройство.

— А где гарантии, что не она сама организовывает эти звонки с целью бросить тень на кого-то?

— Это ты придумал такое?

— Нет, помощник прокурора.

— Так; и что же?

— Отказали ей в возбуждении дела.

— И все?

— Нет, не все. Через некоторое время этому помощнику прокурора кто-то стал звонить по ночам домой и угрожать.